Но разница все же есть. И принципиальная
>...наш боевой дух и готовность сражаться тогда были далеки от нас образца даже 1943... но они были много выше, чем у, например, французов, потерпевших не менее тяжелые катастрофы и "опустивших руки".
>Ведь все познается в сравнении... Это ли не свидетельство готовности воевать у наших и у французов, когда они оказывались в примерно аналогичной ситуации? ...Я же говорил, что в условиях таких катастроф и недоверия к собственной власти, преступления которой тогда никто не забыл, иные народы просто не воевали бы за такую страну. А наши воевали еще и получше, чем французы, которые не имели оснований так ненавидить свою власть.
Встречный вопрос: а были ли у французов такие уж реальные основания - не для нации, а вот именно для каждого конкретного солдата - так ненавидеть немцев? А на СВОЮ власть очень многие (не считая пролетариев) до войны косились - все эти бесконечные социальные эксперименты, смены кабинетов, перманентные кризисы (не забудьте, ведь Франция хуже всех держав пережила межвоенье), реальная возможность перехода власти к Народному фронту на испанской волне и.т.д, и т.п.
Второе. Из немецкой оккупации мы, в основном, знаем Орадур да еще отдельные локальные события вроде изображенных в сильном фильме "Старое ружье". А вот из очень многих источников (правда, чисто беллетристических) вычитывал как раз то, что уровень жизни в оккупированной Франции был во многом повыше, чем в Германии - во всяком случае, никаких проблем с продовольствием. Скорее наоборот: военные заказы и поставки в Германию сильно напоминают госзаказ, который всегда приносит выгоду. И после войны многие еще лет пять вспоминали втихомолку "золотое времечко", когда всего было навалом, а полиция бездействовала.
Третье. Как ни прискорбно это отмечать, но французское (да и английское) общество в массе своей до войны сочувствовало немцам как чрезмерно пострадавшим по итогам ПВМ. А ведь такое настроение не переломишь за месяц сражений.
>>Так что по-моему ожесточение (и соотвественно "народный" и "отечественный" характер) война приобрела уже после того, как почти каждый из солдат столкнулся с суровой реальностью расовой теории на практике (сведения о расстрелах, зверствах в плену и т.п.). Подтверждение этой мысли слышал неоднократно - как от воюющих солдат, так и от населения, оставшегося в тылу немецкой армии
>
>Еще раз повторюсь: сами планы во всей их глубине мы узнали после войны, когда они попали в наши руки. А в процессе войны наша пропаганда сильно постаралась отбить у войск охоту к здаче. Тут в ход шло все, особенно факты немецких зверств. Но вспомните, как радикально советская власть ставила вопрос, приписывая к врагам всех сомневающихся, попавших в плен, окруженцев... Ни у кого в душе не должно было оставаться даже мысли о чем-то другом, кроме беспощадной борьбы на уничтожение. И это требование полной самоотдачи нашло свой отклик в народе. Про это и говорит Говард: советская власть, действуя жестоко, смогла подчинить решительно все стороны жизни общества одной цели--военной победе. Для этого Сталин даже отказался от принципов интернационализма, классовой солидарности, и вспомнил в своей ноябрьской речи на параде 1941 г. А.Невского, Д.Донского, Кутузова, Суворова... Потом вернули погоны, разрешили церковь, и даже для украинцев сделали свой орден Б.Хмельницкого. Фактически Сталин пытался противопоставить немецкому национализму национализм русский. Это лучше всего подходит для противопоставления "мы--они". А немцы попытались повторить это, заговорив с 1943 о тотальной войне, когда все уже было предрешено.
То есть, весь вопрос в железной, до зверств, дисциплине? Личные ощущения ни при чем? Пропаганда - это дело субъективное, а вот коллективизм и голод на Украине пережил в той или иной степени каждый. И не успел еще забыть. Тут надо было успеть убедиться, что новая власть ничем не лучше старой (даже колхозы сохранила!), но чужая в любом смысле. А потом и бесчинства пошли.
>С уважением
С уважением
