От Сергей Зыков Ответить на сообщение
К All
Дата 31.08.2011 13:10:56 Найти в дереве
Рубрики WWII; Версия для печати

мемуары «Русские на службе в немецкой разведке и контрразведке»

Жизнь в оккупации: записки русского офицера абвера
14.08.2011

http://ttolk.ru/?p=6021

Дмитрий Каров прибыл на советскую оккупированную территорию в августе 1941 года. На ней он застал озлобленных на Сталина и НКВД людей, большинство из них с лёгкостью соглашались работать на Германию. Также активно бывшие советские люди принялись строить при немцах народный капитализм. Всё это напоминает ельцынскую Россию начала 1990-х.

Каров (Кандауров) Дмитрий Петрович (1902-1961) – офицер Абвера (1941-1944) и ВС КОНР (1945). Покинул Россию в 1919-м. С 1920 года – в Париже. Окончил русскую гимназию, университет. Летом 1940-го уехал по трудоустройству в Германию, работал переводчиком на авиамоторном заводе в Ганновере. В конце 1940 года дал согласие работать в немецких разведорганах до момента создания независимого Российского государства. С началом войны с СССР прикомандирован к отряду морской разведки. С декабря 1941 года – на службе в отделе Ic штаба 18-й армии (группа армий «Север»). В 1950-е сотрудник Института по изучению истории и культуры СССР (Мюнхен).

Составил в 1950 году мемуары «Русские на службе в немецкой разведке и контрразведке», машинописный вариант. Впервые часть мемуаров публикуется в книге «Под немцами» (Энциклопедический отдел ИФИ филологического факультета С.-Петербургского госуниверситета). Блог Толкователя приводит часть этого дневника.

Кингисепп

Отряд ехал в Россию, ближе к фронту. Я был взволнован, думая, что вот сейчас попаду в настоящую Россию, покинутую мной в 1919 году. Мы увидели ров, и капитан Бабель, остановив автомобиль, сказал: «Вот граница, вот ваша Родина» – и посмотрел на меня выжидающе. Позднее он рассказал, как реагировали русские офицеры вермахта. Один, выйдя из машины, стал целовать землю, стоя на коленях. Другой объявил, что будет ночевать в лесу, чтобы слушать русских соловьёв. Третий проявил патриотизм тем, что стал накладывать русскую землю в мешочки, чтобы отослать её в Париж. Я же не обладал характером, способным на такие сцены, и капитан Бабель был мной разочарован.

Мы прибыли в деревню Глинки. По пути нам встретился отряд советской кавалерии. Его сопровождали несколько немецких артиллеристов. Они объяснили мне, что ведут пленных в лагерь. На мой вопрос не опасаются ли они, что кавалеристы убегут, артиллерист ответил мне, что весь отряд сдался добровольно, перебив предварительно своё начальство.

Деревня Глинка была строверской. Я скоро познакомился со всеми бургомистрами района. Все они были пожилые, верующие в Бога. При советской власти все они подвергались преследованиям и сидели в тюрьмах. Всё население боялось, что немцы уйдут и снова придут Советы.

Первым моим агентом стал пожилой крестьянин Семён. Он сказал, что будет работать, так как считает, что коммунистов надо уничтожать всеми возможными способами, но денег за это получать не желает, так как это грех.

Знакомый мне по Риге переводчик создал отряд из советских военнопленных. Он рассказал, что солдаты за Сталина драться не хотят, но боятся немецкого плена. Общей мечтой было, прогнав из России немцев, перебить сталинцев и коммунистов, установить свободу, а главное – уничтожить колхозы.

Агенты все без исключения были добровольцы и могли в любой момент отказаться от работы, причём в этом случае им обеспечивали хорошие места в тылу. Исключение составляли только агенты, получившие задание и не выполнившие его. Таких отправляли в специальные лагеря около Кенигсберга, которые назывались «лагерями для знающих секретные вещи» и в которых с заключёнными очень хорошо обращались: получали они военный паёк, много папирос, в лагере была библиотека; жили заключённые по 3-4 человека в комнате и имели возможность гулять в саду.

Перейдя фронт три раза, можно было уйти на покой в глубокий тыл. В большинстве своём на это соглашались люди от 30 до 40 лет, смелые, но не любившие рисковать жизнью. Но все разведчики ненавидели советский режим.

Характерный пример женщина по кличке Женька. Она командовала отрядом в Красногвардейске (Гатчина). Ей было 26 лет, до войны жила в Ленинграде, работала сексоткой в НКВД и немного занималась проституцией. Через фронт её заслали в начале сентября 1941 года, она сейчас же явилась в комендатуру Северской предложила работать агенткой на немцев. Она объяснила это тем, что жизнь в СССР ей страшно надоела своей серостью и скукой, и она уверена, что своей хорошей работой сумеет заслужить себе доверие, а после окончания войны – обеспеченную жизнь за границей. В 1943-м Женька просила отпустить её со службы, мотивируя просьбу большой усталостью, и отправить жить в Германию. Просьба её была исполнена, и кроме того, она получила крупную денежную награду Женька и сейчас (1950 год) живёт в Германии, имеет хорошо налаженный и приносящий доход магазин дамского белья.

Чудово

В начале апреля 1942 года я приехал в Чудово. В нём жило 10 тысяч гражданского населения. Управлял им выбранный русский бургомистр. Большой жулик и спекулянт, но умный и энергичный человек, он хорошо выполнял свои обязанности, в чём ему помогали 6 выбранных бургомистров, сидевших во главе районов. Имелись в Чудове русская полиция и пожарная команда.

Хуже всего жилось интеллигенции Чудова, ранее служившей в советских учреждениях. Население считало их дармоедами, и никто не хотел им помочь. В большинстве своём интеллигенция была противной и самоуверенной, но настроенная антисоветски. Монархии они не желали, Сталина – тоже. Ленин и нэп – вот что было их идеалом.

Очень хорошо жилось торговцам и ремесленникам. Приходилось удивляться изобретательности, которую они проявляли. Я видел мастерскую дамских платьев. Другие открыли рестораны и чайные дома. Были меховщики, золотых и серебряных дел мастера. Все купцы ненавидели советскую власть и желали только свободы торговли. Советские чины НКВД, с которым я беседовал на допросах, говорили, что после крестьянства Сталина больше всего ненавидели рабочие и что сексотов НКВД нередко убивали на фабриках. Ремесленникам в Чудове жилось прекрасно. Часовщики, сапожники, портные были завалены работой.

Духовенство, жившее в городе, было православное и староверческое. Начётчики староверов пользовались всеобщим уважением и были начитанными и справедливыми людьми. Православных же священников население особым уважением не отличало. На меня они тоже впечатления не произвели. Завербованные моими агентами поп и дьякон работали плохо, учились неохотно, зато вознаграждение требовали постоянно.

Витебск

Сюда я был переведён в 1943 году. Во главе Витебска стоял русский бургомистр, человек лет 30-ти. Он выдавал себя за белоруса-патриота и поэтому в присутствии немцев говорил только на белорусском языке, а в остальное время изъяснялся по-русски. У него было больше 100 чиновников, ему также подчинялась наружная и уголовная полиция. В дела полиции и городского самоуправления немцы не вмешивались, но ничем и не помогали, предоставляя жителям самим заботиться о продовольствии, дровах, и т.п.

Торговля процветала на удивление: лавки и магазины были повсюду. Предприимчивые купцы «по-чёрному» ехали из Витебска в Германию, Польшу, Австрию, а иные добирались и западнее, закупая там товары, которыми бойко торговали у себя. В обороте были немецкие марки (настоящие и оккупационные), русские рубли (бумажные и золотые – последних, к моему удивлению, было очень много).

В городе были 2 или 3 больницы, запущенные из-за недостатка средств, но с очень хорошими докторами, которых немцы постоянно приглашали к себе для консультаций Было и несколько частных больниц очень хороших и дорогих, которые обслуживали главным образом спекулянтов.

На главном вокзале всегда – днём и ночью – толпилась масса народу, и он представлял собой базар. Все покупали и продавали. Немецкие солдаты, ехавшие домой, закупали тут продовольствие. А кругом ходили пьяные казаки из антипартизанских отрядов, приехавшие на отдых в город. Перед вокзалом стояли носильщики и извозчики, а также бойкие молодые люди, предлагавшие перевозку на немецких автомобилях, принадлежавших казённым учреждениям и стоявших со своими немецкими шофёрами на соседних улицах в ожидании клиентов (как с этим явлением не боролась полиция, поделать ничего не могла: уж больно любили немецкие шофёры водку). Отойдя немного дальше от вокзала, я был поражён обилием чайных и маленьких подвальных ресторанов. Цены были большие, но все эти заведения были полны народу и всюду там пили водку (польскую), самогон, немецкое пиво и балтийское вино из фруктов. Еда в этих ресторанах тоже была в изобилии.

В Витебске имелись и публичные дома, причём отдельно для немцев и русских. Там нередко происходили страшные драки: русские штурмовали публичные дома для немцев. Кинотеатры были, только фильмы в них шли немецкие, но, правда, с русскими подписями. Было также два русских театра, пользовавшихся большим успехом. Во многих кафе и ресторанах по вечерам устраивались танцы.

Помимо множества немецких солдат было очень много в городе и русских военных. Больше всего обращали на себя внимание казаки, носившие папахи, шашки и нагайки; кроме того, это были самые большие скандалисты. Затем, в городе были люди из особых отрядов СД – русские, латыши, эстонцы и кавказцы, которые были очень хорошо одеты в разнообразные костюмы, а на рукаве имели роковые буквы в треугольнике – СД. Людей этих, известных своей жестокостью и грабежами, никто в городе не любил, а другие военные, как русские, так и немцы, избегали с ними общаться. Имелись отряды нацменов, состоявшие из казахов и особенно татар. Много они не воевали, а больше несли службу по охране складов.

Русские, числившиеся при разных штабсротах, ортскомендатурах и т.д., отличались пышностью своих обмундирований и особенно знаков отличия. Плечи их и воротники были залиты серебром, особенно ярко блестевшими в солнечные дни, а грудь увешана орденами, которые они носили в натуральном виде, не ограничиваясь лентами на колодках. Головы их украшали или цветные фуражки, или папахи с ярким верхом. Я не сомневаюсь, что они с удовольствием носили бы и шашки, но делать это разрешалось только казакам.

В Витебске тогда были расквартированы: 622-625 казачьи батальоны, 638 казачья рота, 3-6/508-я туркестанские роты снабжения, 4/18 волжско-татарская строительная рота, восточные роты – 59-я, 639-я, 644-я, 645-я охранные, 703-я учебная, 3/608-я снабжения.

В городе было несколько газет, из них одна белорусская. Журналисты были интеллигентными людьми, убеждёнными противниками коммунизма и Сталина; советская агентура иногда убивала наиболее ретивых из них.


PS Комментарий Блога Толкователя: описанная Каровым жизнь на оккупированных территориях очень напоминает устройство жизни в ельцынской России начала 1990-х Свобода торговли, оголтелый антикоммунизм, коллаборационизм, свобода слова и как расплата за неё – убийства журналистов, открытие церквей, экономическая миграция на Запад и вывод туда же капиталов. Для окончательного сходства не хватает только оккупационных войск какой-нибудь западной державы.