"Сказ о храбром Василии Тимофеевиче, о верной жене его, Мурушке...
Я вас приветствую! Хррр. Хрррр. Ххуррагх!
...и о злом Пацюке Тараканове"
Как во славном ли стольном городе
Как во той ли Москве Белокаменной
То не черная туча поднималася,
То не ветры-то буйныя тешились,
То боярин - княж Василий Тимофеевич
Выходил на широк двор на московский-то.
Как он шубку боярскую причесывал,
как усы-то он боярские приглаживал,
Как серые-то яйца нализывал,
Не ради красы - ради крепости.
Он точил-вострил когти долгия,
как первый раз точил он о сосенку,
А второй-то раз - об березыньку,
А как третий раз - о мореный дуб.
Он взбирался на заборы высокия,
Залезал на столбы приворотные,
На резные, толстые дубовыя.
Воскричал Василий Тимофеевич,
Во всю ли мощь во кошачию.
От того ли крика богатырского
Черны вороны с неба попадали
А собаки-т по канавам попрятались,
Добры кони на колени повалилися.
А мелкий люд и портов не снес.
А вот тех ли подвалах во каменных,
В погребах ли глубоких царскиих,
Серы крысы по углам забегали,
черны крысы под полом зашарили.
Прибегали крысы ко царю крысиному,
К тому ли Пацюку Бахметову
Бахметову ли сыну Тарканову.
"Ой же ты наш собака-царь,
А и тот ли пацюк Тараканович,
Тараканович да Бахметов сын.
Чуем мы над собой невзгодушку:
Уж не сам ли Василий Тимофеевич
прокричал богатырским голосом?
Видно нам уж по Москве не хаживать,
Погребов ли царских не отведывать.
У того ли Василия Тимофеевича.
Сильна жена Мурка Басюковна,
Да могуч шурьяк Мурзук Басюкович,
Да старый дядька Барсюк сын Тихонов,
Да меньшой ли брат Кешенька,
Да старший сынок - Степан Васильевич,
А прочей силы и сметы нет.
Он ведь всем ли котам московскиим
Головой поставлен, воеводою"
Отвечал им Пасюк Тараканович:
"Ой же вы, мли крысы поганыя!
У того ли у Васьки Тимофеева
Сильна жена Мурка расхворалася,
А могуч шурьяк во Касимове,
Да старый дядька на печи лежит,
А меньшой ли брат-то Кешенька,
Со старшим братом разругался-тко.
А сынок Степан-то Васильевич -
Он совсем еще молодешенек,
Не вошел он в силу богатырскую.
А прочие коты московские,
Московские коты все служилые,
по весне по дворам разбежалися,
Службу царскую позабросили,
Знай за красными кошками гоняются.
Вы идите мои крысы поганые
Во те ли погреба во царские.
Вы грызите колбасы заморские,
Вы точите мясо копченое,
Вы попортьте рыбу сушеную,
Крадите пшено белоярое.
Вы не бойтесь кота Василия,
Того ли свет Тимофеева"
А на тех ли дворах московскиих
Собирал Василий да кошачий круг,
Кошачий круг богатарский-то.
Он кричит тем ли криком кошачиим,
Да никто на крик не откликнется.
Не идет шурьяк Мурзук из Касимова,
Не слезает Барсюк со теплой печи,
Не кажет носа братец Кешенька,
носа черного, да все кошачьего.
А прочие коты все служилые
По дворам за кошками бегают
Своего воеводу не слушают.
Только вышла жена Васильева
Та ли сильная мурка Басюковна.
Идет - сама-то шатается,
О лапу лапой заплетается.
Да вышел еще родной котеночек,
А и тот ли молодой Степанушка.
Возговорит тут Мурка Басюковна:
"Ай же ты Василий Тимофеевич
Свет мой ясный, сокол зареченский.
Не ходи ты в подвалы глубокие,
В те ли погребы, да все царские.
Было мне ночью видение:
оступили моего Васильюшку
Слева крысы-то были все серые,
Справа крысы-то были все черныя.
Самой матицей шел середушкой
Тот поганый Пасюк Тараканович.
Болит мое сердце женское
оно чует беду неминучую.
Ты дождись свет Василий Тимофеевич
Моего родного брата из Касимова,
да свово ли сильного дядюшку,
Да того ли храброго Кешеньку,
Да всех котов служилых московскиих.
Ты иди тогда с сыном Степанушкой,
Ты кори пасюков неверныих.
А один на них не напрыгивай.
подвернется твоя лапа мохнатая,
кувыркнешься ты через голову.
Насядут крысы поганые,
Пороть тебе станут брюхо мягкое"
Отвечал ей Василий тимофеевич:
"Ай же ты, жена моя верная,
Сильная Мурка Басюковна.
Твое-то дело все женское,
Твое-то слово неразумное.
Мне служилому коту московскому,
Не сидеть на печи пузо греючи,
Если крысы поганые пасюкове
Прибежали в погреба московские,
Во те ли подвалы во царские,
Грызут все колбасы заморские,
То ли мясо точат копченое,
Портят рыбу царскую сушеную,
Крадут пшено белоярое,
Не боятся меня - кота Василия,
Того ли князя Тимофеева.
Я пойду во подвалы глубокие
Напрыгну на силу крысиную.
Буду бить их когтями с четырех-то лап,
Буду грызть зубами не жалеючи"
Тут cкочил Василий Тимофеевич
На лапы свои на мохнатые,
Поскакал в подвалы глубокие,
Во те ли погреба во московские.
А в подвалах творится неладное,
Неладное дело, недоброе:
Точат мыши запасы государевы,
Грызут колбасы заморские,
Да то ли мясо копченое,
Да рыбу цареву сушеную,
да пшено ли то белоярое.
Не боятся злодеи Василия,
Того ли кота Тимофеева.
Как увидел то Василий Тимофеевич,
Разгорелось его сердце кошачее,
Густы усы торчком стоят,
олстый хвост по бокам пошел,
Крепка спина изогнулася,
Уши острые поприжалися.
Завопил Василий по-кошачьему:
"Ай же вы крысы поганые!
Вы почто грызете да портите
Дорогие Запасы государевы!
Те ли колбасы заморские!
То ли мясо вкусное копченое!
Рыбу цареву сушеную!
Пшено дорогое белоярое!
Не боитесь меня, кота московского!
Того ли василия Тимофеича!"
В те поры Василий Тимофеевич
Оскаливал зубы все острые,
Выпускал он когти все долгия,
Напустился на силу крысиную.
Он не столько скусил, сколько лапой ссек
Да не лапой ссек, а хвостом смахнул.
Он налево прыгнет - будет улочка,
Вправо отскочит - переулочек.
Закричали крысы, забегали:
"Вот пришла нам погибель неминучая!
От того ли боярина Василия!
Хоть и нет с ним сильной Мурки Басюковны,
Да того Мурзука из Касимова,
Да того ли дядьки Тихоновича,
Да храброго брата Кешеньки,
Да сынка молодого Степанушки,
Да служивых котов все московских-то.
А он-то Василий Тимофеевич
И один всю силу нашу вытопчет!"
Как услышал царь Пацюк Тараканович,
Что на силу его крысиную
Напустился Василий Тимофеевич
Воспищал тут царь по-крысиному,
По-крысиному, да по-поганому:
"Ой же вы мои крысы серые,
Собирайтесь-ка вы поспешайте-тко!
Ай же вы мои крысы черные!
Снаряжайтесь скорей, не мешкайте!
помутилась голова у боярина -
Напустился он на мою орду.
А не взял он с собой сильной жены,
Да того ли шурьяка могучего,
Да того ли дядю крепкого,
Да младшего братаныча храброго,
Да сынка своего котеночка,
Да котов московских служилых-тко!"
Собирались тут крысы не мешкали
Снаряжались на битву великую.
По леву руку серы крысы бегут,
А немало их - триста тысячей.
По праву руку черны крысы бегут,
А и их собралось триста тысячей.
А середкой идет сам поганый царь,
А и тот ли Пасюк Тараканович.
А с ним всякой силы и сметы нет.
Посмотрел Василий Тимофеевич
На несметную силу крысиную.
В голове у него помутилося,
Задрожали лапы мохнатые.
Возговорил тут боярин княж Васильюшка:
"Ай же ты, жена моя верная
Та ли Мурка Басюковна сильная!
Знать право было сердце твое женское,
Не по правде на тебя опалился я!"
поглядел он в другой раз на силушку,
На ту ли крысиную великую,
И вскричал вдругорядь громким голосом:
"То не честь-похвала мне боярину!
Тому ли коту служилому,
Служилому коту московскому,
От силы крысиной пятиться!
Не тому научил меня батюшка!
Не то говорил мне дядюшка!
Уж как есть я кот сильный московский,
Да и тот честной боярин служилый!
Напущусь я на силу несметную,
Покажу Пацюку я силу-мужество!"
В те поры боярин княж Васильюшка,
А тот ли удалой Тимофеевич
Напускался на силу несметную.
Грыз-кусал врагов зубами он острыми,
Сек-порол их когтищами долгими,
Бил-сшибал их хвостом-то пушистыим.
Удалой Василий Тимофеевич
Уж он бьется с силушкой крысиною,
Крысиной силою несметною.
Уж он бьется с ними с утра раннего,
Он дерется до звезды до вечернией,
Он сечет их до утренней зорюшки.
Уж побил он крыс много тысячей,
Уже крысы лежат увалами,
Увадами лежат, первалами
Курганами лежат да горами,
А и теми горами высокими.
Только силы вражьей не убивалось,
Только крыс-то меньше не сделалось.
А у храброго боярина Василия
Уже силы совсем не осталося.
В те поры у Василья Тимофеича,
Подверачивалась лапушка задняя,
Лапа задняя, да все мохнатая.
Спотыкнулся боярин на ровной земле.
Кувыркнулся боярин через голову.
В те поры крысы серые не мешкали
В те поры крысы черные поспешали-тко.
Навалились они на Василия
Всей силой своей крысиною.
Крутили ему лапы могучия,
Вязали веревками крепкими,
Ковали в железо тяжелое.
Лежит Василий ТИмофеевич -
И шерстинкой шевльнуть ему мочи нет.
В те поры Пацюк Тараканович
Подходил к боярину Василию,
Подступал к нему собака, похваляючись:
"Каково тебе боярин Васильюшка
Во тех ли оковах во железныих?
Удобно боярину московскому?
Ничего тебе князюшка не надобно?"
Отвечал ему боярин Васильюшка,
А тот ли удалой Тимофеевич:
"Благодарствую на добром слове-то,
Сильный царь Пацюк Тараканович,
Тараканович, да все Бахметов сын.
А в оковах мне совсем не тягостно,
А в веревках-тко как на перине я.
Об одном премного жалею я:
Не могу тебя, царя, почествовать,
Оторвать башку твою крысиную!"
В те поры Пацюк Таракнович
Осерчал было сильно на Васильюшку,
Но Пацюк-царь - он догадлив был.
Смирил свое сердце ретивое,
Подступал вдругорядь к Васильюшке.
"Ай же ты удалой Васильюшка!
Уж и сила у тебя богатырская,
Уж и сердце у тебя отважное
Ты побил много силы крысиныя,
Но за то на тебя я не гневаюсь.
Послужил ты царю московскому,
А теперь послужи царю поганому,
А тому ли Пацюку-то Бахметову"
Засмеялся в ответ Васильюшко:
"Ай же ты Пацюк Тараканович!
Знать от страха умом ты тронулся,
Головою знать покалечился!
Чтобы я, боярин московский-то,
А и тот ли кот княж служилый-то,
Оставил государя законного,
Оставил веру православную,
Позабыл жену свою верную,
Милого сына Степнанушку,
Да пошел к тебе, царю поганому,
На позорную службу на крысиную?
Кабы не были лапы скованы
Ужо я бы послужил верой правдою,
Тому ли Пацюку Тараканову!
Съел бы я тебя да со шкурою,
только хвост твой поганый выплюнул!"
Осерчал царь Пацюк Тараканович,
Воспищал писком громким крысиныим:
"Ай же вы мои крысы верные!
Крысы серые, крысы черные!
Хватайте боярина Васильюшку
Вы порите ему брюхо мягкое,
Предайте его смерти лютой!"
Увидел тут Василий Тимофеевич,
Что приходит ему смерть неминучая.
Взмолился он горько всплакался:
"Не оставь ты меня Господи в последний час!
Уж как я ли Василий Тимофеевич
Верой правдой служил царю Московскому,
Защищал его подвалы глубокие,
Бился с крысами я с утра до вечера.
А на службе к котам был милостив,
А малых котят не обидел я.
А жену свою Мурку Басюковну
почитал и любил без строгости.
Об одном прошу тебя Господи:
Не оставь ты сынка мово Степушку,
не оставь жену мою Мурушку.
Вразуми мово брата Кешеньку.
А ему я обиды не делал-тко,
Злы коты нас братьев поссорили.
Ты наставь моего грозного дядюшку,
Моего могучего шурина,
А и всех котов служилых московскиих.
Не проспали бы дело государево
За красными кошками гоняючись!
А я жил честно и совестно
Через то помирать не страшуся я"
В те поры крысовье поганое
Пороло Василью брюхо мягкое.
Через то боярин Васильюшка,
Помучившись мало, преставился.
***
Рано утром боярыня Мурушка
Та ли сильная дочь Басюковна
Выходила она на широкий двор.
Белой лапой она умывалася,
Острым когтем боярыня чесалася.
Уложила шубку боярскую,
Уж белую шерсинку к шерстиночке.
Уложила хвостик пушистыий,
Причесала ушки свои острые.
В те поры честной Мурке Басюковне
Белый свет вдруг чернешенек сделался,
Мать сыра земля закачалася,
Ретиво сердце забилося.
Воскричала боярыня сильная:
"Ай же ты сыночек мой Степушка,
Удалой мой серый котеночек!
Ты поди поскорей к своей матушке!
Чую я беду неминучую,
Знать сложил в бою буйну голову
Твой родимый усатый батюшка,
Удалой Василий Тимофеевич!"
В те поры молодой степанушка
Сизым кречетом с печки спрыгивал.
Не умытый он не причесанный,
Выбегал стремглав на широкий двор.
Подбегал он к родимой матушке.
А честна боярыня Мурушка
Посмотрела на любимого сыночку,
Мяукнула тихо-жалобно,
И вслед за мужем преставилась.
От того ли горя великого
Стал Степанушка с серого белыим.
От той ли беды от лютой ли
Пожелтели глаза у княжича.
Он вскочил на лапы на сильные,
Забирался на заборы высокия,
На те ли столбы приворотныя.
Закричал он криком кошачьим-то.
Да вскричал-то он не по-прежнему.
От того ли вопля богатырского
Мать сыра земля сколыбалася.
От того ли мява боярского
Псы-собаки из города бросились,
Убежали за леса далекие,
Ускакали за горы высокие.
От того ли крика сердечного
Сам надежа-царь просыпался-тко.
Подходил к окну он дворцовому,
Он смотрел-то в трубочку подзорную,
Взговорил государь слово горькое:
"То кричит молодой Степан Васильевич.
У него ли шерстка не по-прежнему,
У него ли глазки не по-старому.
Знать лиха беда приключилася.
Видно нету больше боярина,
Мово Василья Тимофеича!"
А Степан молодой Васильевич
Так кричал с забора высокого:
"Ай же дядя мой Мурзук Басюкович!
Уж полно тебе сидеть в Касимове!
Поспешай в москву Белокаменну!
Уже вести у меня нерадостны:
Нет уж боле у тебя, мурзук Басюкович,
Ни родной сестры твоей Мурушки,
Ни любимого шурина Васильюшки!
Помоги мне любимый дядюшка
наказать Пацюка Тараканова!"
Вдругорядь вскричал тут Степанушка:
"Ай же ты, любимый мой дедушка,
Могучий Барсюк свет Тихоныч.
Полно на печи прохлаждатися,
Уже вести у меня нерадостны:Убили крысы поганые
Твоего родного племянничка,
Того ли Василья Тимофеича.
Помоги мне любимый дедушка,
Наказать Пацюка поганого!"
В третий раз взмолился Степанушка:
"А и ты же, сильный мой дядюшка!
Храбрый Кеша свет Тимофеевич!
Уже полно тебе обижатися,
Уже нет твоего брата родимого,
Убил его Пацюк Тараканович.
Помоги отомстить мне за батюшку!"
И в четвертый раз крикнул Степушка:
"Вы, коты служилые московские,
Вам бы только за кошками ухлестывать!
Звал ведь вас воевода на службу-тко,
Ни один ведь кот не явился-то!
От того любимый мой батюшка,
Удалой Василий Тимофеевич,
Бился с крысами один одинешенек
И сложил на бою буйну голову!
Приходите коты московские!
Помогите мне мсить за батюшку,
Отплатить за любимую матушку!
Был вчера я княжич честной,
А сегодня один сиротинушка"
Услыхал Мурзук Басюкович
Про такие дела про страшные -
Прибежал сейчас из Касимова.
А и с ним котов сорок тысячей,
Удалых котов татарскиих.
На печи Барсюк Тихонович
Услыхал про беду про великую:
ведь уж нет у него племянничка,
Что растил с малого котеночка.
От того его сердце старое
Великим гневом взгневилося.
Он собрал по своим по вотчинам
Старых котов двадцать тысячей.
Приходил с могучей дружиною
На широкий двор на московский-то.
А и храбрый-тко сильный Кешенька
Как услышал он весть печальную
Что нет на свете его братика
И его любимой невестушки,
Собирал он котов московскиих
Московских-котов служилых-тко.
Собирал он их всех сто тысячей,
Приводил он войско на московский двор.
От такой ли силы кошачией
Мать сыра земля прогибается.
От того ли рева кошачьего
Черны тучи все разлетелися.
Собиралось войско на широкий двор.
А в том ли войске воеводами:
Удалой-то Кеша Тимофеевич,
Да могучий Барсюк сын Тихонов,
Да храбрый Мурзук свет Басюкович,
Да свирепый Степан Васильевич.
Собиралось войско сильное,
Побежало в подвалы царские,
Во те ли погребы московские.
А в тех ли погребах московскиих
Идет у крыс пирование.
Жрут собаки колбасы заморские,
Грызут они мясо копченое,
Портят рыбу цареву сушеную
Да пшено воруют белоярое.
Меж собой-то крысы похваляются:
"Мы убили Василья Тимофеича!
Как теперь нам крысами пасюковым
По Москве ли гулять безбоязно!
Нам коты теперь не противники"
В те поры войско московское
Подходило к подвалам незнаемо,
Незнаемо шло, неслышимо.
А как вышли в подвалы московские,
Во те ли во погребы царские,
Тут вскричал молодой Степанушка:
"Ай же вы коты московские!
Коты московские русские служилые,
Да татарские коты касимовские!
Поспешайте вы мои усатые!
Вы секите крыс-тко поганыих!
Вы кусайте пасюков без жалости!
За великую обиду лютую,
За Василия свет Тимофеича,
Да за Мурушку свет Басюковну,
Да за злую обиду государеву!"
Тут коты служилые московские,
что русские коты залеские,
А и те ли коты татарские,
Напускались на войско крысиное!
Они бьют его лапами без жалости,
Дерут зубами без милости,
Больше бьют хвостами толстыми.
Бились они с утра до вечера,
Травились ночь до светлой зари.
Много буйных голов кошачиих
В тех подвалах легло на сыру землю.
Но никто из котов служилыих
Тех ли русских котов залесских,
Тех татарских котов касимовских
Не сбежал с побоища великого.
А как встало наутро солнышко,
Заглянуло в окна подвальные,
В те поры коты московские
Одолели войско крысиное.
Удалой Степан Васильевич
Сам загрыз Пацюка Тараканова.
Побежали крысы с поббоища,
Из той Москвы Белокаменной,
А храбрый Степан Васильевич,
Да тот ли Мурзук Басюкович,
Да могучий Барсюк Тихонович,
Да храбрый Кеша Тимофеевич,
Находили тело Василия,
того ли князя служилого.
Выносили его на московский двор,
Уложили его рядом с Мурушкой.
Приходил на двор тут надежа-царь,
Поднимал он Василия на руки,
Целовал его во холодный нос,
Плакал слезами горючими:
"Из всех моих слуг, Васильюшка
Не было такого ведь верного.
Часто ты на коленях сиживал
И мурлыкал чего-то ласково.
Ты играл с младым-тко царевичем,
Никогда его не царапая,
даже если он по незнанию
За хвост тебя дергал немилостиво.
Покойся с миром Васильюшка"
тут надежа царь нахмурился
И другое изволил вымолвить:
"Вы же коты служилые,
Воеводу свово оставили,На призыв его не явилися,
Гонялись за красными кошками!
Через то Пацюк Тараканович
Едва все подвалы московские
Не подгреб под брюхо крысиное!
Войско наше сильно единством.
Кто на общий сбор не является -
Нож вонзает в спину товарищам.
Так служите коты московские
Государю верой и правдою.
Будет вам теперь воеводою
Молодой Степан свет Васильевич"
***
Так кончается песня старая
О храбром коте Василии,
О жене его верной Мурушке
И о злом Пацюке Тараканове.
