|
|
От
|
Artem Drabkin
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
05.12.2006 14:28:12
|
|
|
Рубрики
|
WWII; Армия; Память;
|
|
Небольшая иллюстрация к битве за Москву
Добрый день,
В первых числах ноября наша подготовка закончилась. В середине ноября выдали добротное обмундирование - байковое нижнее белье, телогрейку, шинель, масхалат, подшлемник, валенки. Каски не было. В городе Йошкар-Ола сформировали нашу 47-ю отдельную стрелковую бригаду, погрузили в эшелоны. Нам объявили, что бригада вливается в состав 1-й ударной армии и будет защищать Москву. Числа 15-го что ли эшелон прибыл на станцию Лихоборы. Пешим порядком пошли по Дмитровскому шоссе в направлении Яхрома – Дмитров. Шли тяжело, ночевали в лесах под елками, костров не разводили. Прошли 5 километров, потом привал 10 минут, падали и сразу засыпали. Команда: «Подъем!» – еле-еле поднимались. Зимнее обмундирование тяжелое, да к нему еще вещмешок и оружие. Я был первым номером расчета ручного пулемета ДП. Так что я нес сам пулемет, а второй номер тащил две коробки с четырмя дисками. Выносливые ребята были, молодые… По 40 километров в день шли. На ногах кровавые мозоли. Они лопались, засыхали, потом эти портянки отдираешь… Так и шли.
Расположились по каналу Москва-Волга, заняли там оборону. Потом началось контрнаступлениеи мы пошли освобождать села. Названия я их сейчас не помню, конечно. Из городов запомнились Солнечногорск, Клин, Шаховская. За Клин были очень тяжелые бои. Помню мы вошли в дом-музей Чайковского. Фашисты все перевернули в нем вверх дном. Мы собирали ноты…
Бои в Подмосковье - тяжелые. Снег глубокий, мороз. Наступаем на село - оно, как правило, на возвышенности - после слабенькой артиллерийской подготовки. Ну, командир взвода командует: «Справа по одному перебежками, марш!» Какие перебежки?! Снег! Идем. Пули свистят. Пройдешь метров шесть, падаешь, выбираешь себе такое более-менее удобное укрытие, ведешь огонь. Ждешь, когда остальные подтянутся. Подтягиваются, а до немца еще метров пятьсот. Пока метров двести пройдем, во взводе народу-то осталось 15-20 человек. Неудачная атака. Что делать? Командир решает, отойти назад. Под огнем отходим. Когда смотришь на эти потери, а там свободного места от трупов на поле не было, они как снопы лежат, горами между которыми небольшие промежутки, думаешь: «Долго ли такая будет идти битва? Почему из-за этой проклятой деревни столько людей положили, а никак не можем взять? Возьмем мы ее или нет?» Сидим, все в пороховой гари, обожженные, смотрим друг на друга и мысль такая: «Пусть убьют, только бы руку, ногу не оторвало. Убило бы и все». Вечером приходят маршевые роты: то пожилые приходят, то молодые. Они все спрашивают: «Как там ребята?» – «Что спрашивать? пойдем в атаку, узнаешь, как там». Ему может 35-40 лет, а нам то – 18-19, но они смотрят на нас с почтением. Днем в две-три атаки сходим и от этого пополнения никого не осталось. Вечером опять приходит маршевая рота, опять взвод пополняют до штатной численности. А мы, костяк взвода, так и воюем. Была такая более или менее стабильная группа из примерно десяти человек, из нее может один - два человека в день выбывало, а остальные каждый день менялись. Я потом расскажу про свой последний бой в котором меня ранило. В этом же бою в ногу ранило замкомвзвода старшего сержанта Медведченко. Меня скатили и санитар сказал: «Вот последние ветераны взвода – замковзвода Медведченко и пулеметчик Рогачев».
Как кормили? Хорошо, но только к нам пища очень редко на передовую поступала. То мы оторвемся, то лежим под огнем и пробраться к нам не возможно. Пока бойцы с кухни с термосом доползут, пока мы выйдем из атаки… Где-то какая-то передышка и в этот момент, может в день один раз, а то и ни одного… А так сухой паек – сухари, сахар. И вдруг приползает: «Бойцы, на обед». В термосе горох с мясом - ложку не воткнешь - замерзло. Что будешь костер разводить, разогревать? Едим холодный. На Северо–Западном фронте три сухаря и пять кусочков сахара на день – все! Саперной лопатой павших лошадей рубили. Разведем маленький костерок, конину распарим - она как резина - ничего, жуем. Но знаешь, особого аппетита не было, и голода не чувствовали, потому что все время в напряжении. О еде мысли возникают только когда из боя выйдешь, да и то они забиваются ощущением разбитости, опустошенности. На столько тяжело даются переживания, ощущение смертельной опасности. Правда, со временем чувство страха притупляется, оно как бы тебя опустошает и остается одна ненависть. Хочется ворваться, убить, освободить, и вроде потом будет какая-то разрядка. А тут бьемся, бьемся и все никак… А когда провели результативную атаку, тут как-то легко. Вроде не напрасно товарищи погибли, вот мы им показали. Вон они лежат убитые. А то берем деревню бьем-бьем. Возьмем ее, а убитых немцев вроде и нет. Говорили, что они убитых забирали и хоронили. У наших бойцов и командиров такой вопрос: «Что же это такое? Мы потери несем, а немцы вроде нет». В деревнях, в которые врывались, у немцев лежат 30-40 убитыми, а у нас человек 700. Они очень умело воевали. У них армия была квалифицированная, с опытом боев, закалкой. Немцы умело ориентировались, выборали позиции. Ну и ручной пулемет МГ-34 - это страшное, незаменимое оружие. У нас рота наступает, а у них отделение с одним пулеметом ее сдерживает. Огонь - сплошной, ливень. Несем потери, вперед-вперед, но пока их не уничтожим – не продвинемся. У них в случае чего машины наготове. Они гарнизон на машину сажают и в следующую деревню за 3-10 километров. Она опять укреплена. Немцы зимой в открытом поле не воевали, у них там блиндажи, окопчики, а мы поспим в лесу и опять в атаку по голому полю, по снегу. Вот так от деревни до деревни, до села, так все время своими ножками….
МГ-34 очень метко бил, скорострельный. Расчет у него два человека. Обычно очень умело выбирали огневые, хорошо маскировались. Если я веду огонь, и они засекли - тут же меняй позицию, долго на одном месте не лежи. А мы же молодые, не опытные! Идет противник в атаку. Для того, чтобы прицелиться и поразить его нужно 4-5 секунд. Пока ты прицелился, затаил дыхание. За это время он прошел какое то расстояние. Поэтому если противник идет на тебя, надо целиться в ноги, тогда в грудь попадешь. Если он от тебя бежит, то наоборот. А поначалу целишься в голову, а за 5 секунд он прошел и пуля выше пролетела. Это азбука стрельбы. А в атаке идешь вперед, через 5-6 секунд нужно падать, когда упал нужно откатиться вправо влево на две, три оборота. И спрятаться за убитым или бочкой какой-нибудь. Когда встал снова в атаку, немец-то целиться в то место, куда ты в первый раз упал, а ты сдвинулся на 1,5-2 метра. Он пока винтовку перевел, 5-6 секунд у тебя опять есть. А мы не знали, молодежь. Если сразу не убили, то потом конечно и подскажут тебе, да и сам поймешь, что да как. Опытным быстро становишься.
Что я могу сказать про Дегтярев? Хороший пулемет. Он без диска весил 8,500-8,700 грамм. Диск на 49 патронов тоже килограмма два весит. Когда диск отщелкал, второй номер должен тебе новый подать. У него длинная веревка, а на ней две коробки с двумя дисками. Перебежку сделал, залег и тянет к себе коробки за шнур. Пулемет был надежный, не замерзал, но мы его густо и не смазывали, а то придет пополнение, а затвор винтовки открыть не могут - густая смазка замерзла. Но вообще Мосинка надежная была. А СВТ на любили – их постоянно заедало. Уход за пулеметом заключался в удалении гари щелочью после каждого боя и смазке. Если морозы были, то смазывали жидким маслом, если нет, то обычным оружейным. Полной разборки не делали - не было необходимости. Так что в основном проверка пружин дисков, чистка и смазка ствола, затвора
– В атаке где находится пулеметчик?
– Это решает командир взвода. Он может приказать расположиться по центру или на фланге. Когда перебегаем, то тут я уже держусь установленных ориентиров. Мы, молодые, всегда бежали вперед. Прикажут: «Перебежками, справа, вперед!» Пули свистят, выбивают снежную пыль. Пожилые лежат – на смерть не каждый встанет. Я Кольке, моему второму номеру: «Колька, долго будем лежать?!» Молодежь с 22-го 23-его года первая вскакивала и вперед. Убежим вперед, а еще стрелки лежат сзади. А немцы, они как? По передним бьют не так интенсивно - этих они всегда успеют. Им надо задних отсечь. Мы лежим, ждем, когда стрелки подбегут. А их там помкомвзвода ходит, прикладом дубасит: «Что лежишь?! Вперед!» Пожилые бойцы, которым лет по 35-40, у которых дома семья, дети остались, они прежде, чем голову высунуть подумают, а вдруг убьют. А у нас этих мыслей не было. У молодежи была глупая уверенность, что меня не убьют. Убьют может соседа, а меня не нет.
– Когда бежали в атаку полы шинели под ремень затыкали?
– Нет. Одевали ватные брюки, телогрейку, короткую шинель и масхалат. Каски не брали, ни к чему, тяжелая, да и через капюшон маскхалата, каску, шапку и подшлемник команды подчас не слышно. Так что каску и подшлемник не брали, только когда сильные морозы, тогда подшлемник одевали. Противогазы мы сразу сдавали начхиму, но сумку оставляли. В ней были полотенце, бритва, бинты. Чтобы в случае ранения можно было оказать первую помощь. Офицеры варежки пристегивали к рукавам такими маленькими алюминиевыми долечками, к которым крепилась цепочка. А мы к рукавицам веревку и через шею - их не потеряешь.
– Кроме пулемета другое оружие у вас было?
– Нет. Пистолет мне не полагался. У второго номера было карабин. У него и у меня по противотанковой гранате и по две ручные гранаты. Противотанковые я ни разу не бросал, а ручные приходилось. На Северо-Западном фронте, когда наступали, артиллерии мало, наши применяли ампулометы. Ночью красиво – такие огненные шары летают. Их исользовали, перед ночными атаками, чтобы поджечь строение и создать ориентир.
Числа 20-го января мы были выведены в лес под городом Клин. Наша 1-я Ударная армия перебрасывалась на Северо-Западный фронт. В конце января 1942 года мы на машинах, проехали примерно километров 200 по Ленинградскому шоссе, а потом пешком, ночами шли к фронту. Наша армия должна была содействовать окружению Демьянской группировки немцев. Бои шли днем и ночью. Танков, артиллерии, авиации было мало. Немецкая авиация господствовала. Нас в основном сопровождали 45-миллиметровые орудия. Мы говорили: «Что же вы огонь не ведете?» - «А у нас три снаряда на пушку в день». Когда мы шли в атаку – они – пу-пу и все. Сильного огневого прикрытия не было. В основном ходили в атаку небольшой такой налет, минометы, артиллерия, а потом шли в атаку. Все время перемещались лесными дорогами. Трактор тянул такой треугольник, прочищал дорогу. Образовывался такой вал, высотой метра полтора. Мы шли по этой дороге, обстреливали нас, конечно. Пули свистели. Сосредотачивались потом у населенного пункта. Брали. Потом двигались дальше. Все время лесами. По хорошим дорогам мы вообще не шли. Проселками, лесами. С конца января по конец февраля мы дошли до Рамушева и отрезали Демьянскую группировку. После этого нас перебросили под Старую Руссу и приказали взять ее к 23 февраля ко дню Красной Армии И мы с 23 по 27 февраля пытались ее взять… По три - четыре атаки днем, а ночью опять атаки. Потери были очень большие. Я таких кровопролитных боев как на Северо-западном фронте, потом очень мало встречал.
– Зимой 41-го года вши были?
В боях под Москвой мы не мылись полтора месяца. После боя такой зуд - ужас! Руку запустишь, пригорошню вытащишь и кому ни будь: «Махнемся?!» В костер бросишь, они трещат. Под Старой Русой 2 февраля вступили в бой, а 27 февраля меня ранило. Все это время никакой бани, ничего. Один только раз в середине января мы мылись. Поставили какую-то палатку. Старшина лично раздал литр горячей воды и два литра холодной. Ну это только лицо помыть. Правда белье сменили. Так что вшей было столько, что можно было экспортировать. Всю Европу бы завалили.
– Какое было отношение к пленным в этих боях?
Приказ был строгий, ни в коем случае не издеваться, не бить. Когда они безоружные смелых сразу много появляется… С ненавистью на них смотрели. И они на нас также. У них в основном под Москвой молодые мальчишки были и чуть постарше. Это потом уже пожилые у них пошли. Особенно в 44-45 годах.
Так вот 27 февраля я был тяжело ранен в ночной атаке. Днем сходили в атаку. Неудачно. Вторая атака — опять большие потери, назад вернулись. Отбили немецкую атаку. Еще в две атаки сходили. Все безрезультатно. В эти атаки ходил, ни о чем не думал, а часов в 12 ночи нас опять подняли и чувствую – неохота. Я не думал о смерти, но нехорошо мне было, почувствовал - что-то со мной случится… Непосредственно перед броском в первую траншею, я вел огонь. Немцы заметили, что я успешно веду огонь из пулемета и стали минометы бросать. Две мины взорвались. Я понял, что меня засекли, и в тот момент, когда я пытался переменить позицию, раздался взрыв. Я только пламя увидел и получил такой сильный удар в бок, как будто сзади меня ударили прикладом или дубиной. Я потерял сознание. Очнулся, смотрю на небе звезды… и тихо так… отдельная стрельба идет. Я в непосредственной близости от немецкой позиции. Мы пошли в атаку в 12 часов ночи, около 3 часов какой-то легкораненый наш боец полз и услышал, что вроде стон. Он подполз. Говорит: «Братишка, живой?» – «Живой. Помоги, друг». Из моей противогазной сумки он достал полотенце, сверху маскхалата меня перевязал. Крови я потерял много – осколок мины, как потом выяснилось, сломав три ребра застрял в нижней доли легкого. Он говорит: «Обнимай меня». Я за шею его обнял, и мы поползли. Сколько-то мы проползли. А на этом поле столько убитых было, что трудно было ползти. Я говорю: «Слушай, что мы мучаемся, ползем. Подними меня на ноги». – «Так убьют». – «Ничего не убьют. Мы встанем и пойдем». Он поднял меня. Из-за страшной боли я не мог выпрямиться. И мы пошли. А он был пожилой, какой-то пугливый. Чуть стрельнут - он сразу ложится. Я говорю: «Не падай, мы не встанем. Пули, которые свистят, они уже мимо пролетели». Метров пятьсот прошли до реки Ловать. Не помню как скатились с крутого берега - сознание вырубалось. На берегу подошел санинструктор, сделал укол, посмотрел: «О-о-о с 1-го батальона, 1-я рота – Рогачев, последний ветеран. Совсем мало народа осталось…»
Artem http://www.iremember.ru