>Еще больше, полагаю, было случаев, когда, не попав гранатами в амбразуру, лежали и не рыпались. Или когда замаскированный пулемет открывал кинжальный огонь, и тоже лежали и не рыпались. Смешно говорить о том, что попытка уничтожения огневой точки гранатами требует "такого же мужества". Для человека, который принял решение (не важно, обдуманное или повинуясь внезапному порыву) лечь на амбразуру, направить самолет на врага или подорвать себя гранатой, вопросы мужества-немужества уже решены. Он смертник, он вообще о выживании не думает.
Кто-то из летчиков (помнится, Федоров из авиакорпуса Савицкого) описывал в мемуарах свои чувства при совершении воздушного тарана. Примерно так - в безнадежной ситуации, когда обнаруживаешь возможность причинить врагу ущерб, тебя охватывает какая-то злая радость, о самосохранении совсем не думаешь. То есть не то что бы он сознательно принял такое решение, скорее речь о переходе в соответствующее психическое состояние.
Он таранил немецкий самолет центропланом (хотел консолью крыла, но как получилось так получилось), дальше то ли самолет развалился, то ли его выбросило через фонарь кабины. Последствия были довольно тяжелые - на некоторое время у него отнялись ноги, и всю жизнь одна нога плохо работала. Ему пришлось скрывать это, чтобы не запретили летать.
Ну и понятно, что вероятность гибели его при таране была велика.
Ну да.
Федоров писал, что разговаривая с другими совершившими таран, получал такое же описание их состояния перед тараном.
То есть действтиельно - психическое состояние.