ВИФ2 NE

	От	Сергей Зыков
	К	Сергей Зыков
	Дата	09.11.2010 03:34:12
	Рубрики	Прочее; 1917-1939;

обязан жизнью.

К 100-ЛЕТИЮ
СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
В. И. ЛЕНИНА

ОБЯЗАН ЖИЗНЬЮ
Л. Львов

+ Капитан А. Сапожников в 1907 году. Из собрания негативов Государственного музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в Ленинграде

От 1920 года осталось несколько записок Владимира Ильича Ленина по изобретательским делам. Написанные в перерывах между заседаниями быстрым, летящим почерком, они показывают, как радостно откликался Ленин на всякую свежую техническую мысль, особенно, если она обещала облегчить положение страны в это трудное время.

Лекарский помощник Дмитрий Никитич Ерошенков унес из кабинета Ленина записку для наркома Семашко — он хотел бы «с одной стороны, подучиться медицине, а с другой, приложить свои силы к ней». В постскриптуме Ленин добавлял: «У товарища есть изобретение очень практичной дезинфекционной камеры. Надо проверить и использовать» [1].
Инженер-механик флота А, Дамми написал, что изобретен новый способ добычи золота. На этом письме есть резолюция секретарю: «Прочесть, переслать в Научно-технический отдел и проверить, что сделано (письмо ему?) Ленин» [2].

Уездный продкомиссар из Тамбовской губернии Е. Парфенов сообщал, что местный инженер А. А. Барышников сделал искусственную подошвенную кожу. Он, комиссар, возил инженера в Москву и показывал образцы в Главкоже, но испытания затянулись. Ленин тотчас написал в главк: «Прошу немедленно сообщить мне Ваше заключение по изобретению суррогата подошвенной кожи, сделанному Барышниковым, а также движение этого дела в том случае, если это изобретение признано Вами полезным» [3].

Чаще других по таким делам приходил в Кремль Максим Горький. 22 апреля 1920 года, в день своего пятидесятилетия, Владимир Ильич сочинил для него рекомендацию, пригодную на разные случаи жизни; она написана на докладной известного почвоведа С. П. Костычева о нуждах лаборатории:

«Товарищи! Очень прошу вас во всех тех случаях, когда т. Горький будет обращаться к вам по подобным вопросам, оказывать ему всяческое содействие; если же будут препятствия, помехи, или возражения того или иного рода, не отказать сообщить мне, в чем они состоят.
В. Ульянов (Ленин)»[4]

Доверие вождя было для изобретателей дороже всяких иных похвал и наград.
Но, вероятно, больше всех был обязан Ленину изобретатель-химик Алексей Васильевич Сапожников. Ленин спас ему жизнь, дал возможность творческим трудом загладить вину перед Советской властью.

Не называя имён и дат, эту историю рассказал Горький в известных «Воспоминаниях о В. И. Ленине»:
«...Одному генералу, ученому химику, угрожала смерть.
- Гм-гм,- сказал Ленин, внимательно выслушав мой рассказ.- Так, по-вашему, он не знал, что сыновья спрятали оружие в его лаборатории? Тут есть какая-то романтика. Но — надо, чтобы это разобрал Дзержинский, у него тонкое чутье на правду.

Через несколько дней он говорил мне по телефону в Петроград:
— А генерала вашего — выпустим,— кажется, уже и выпустили. Он что хочет делать?
— Гомоэмульсию...
— Да, да,— карболку какую-то! Ну вот, пусть варит карболку. Вы скажите мне, чего ему надо...
И для того, чтоб скрыть стыдливую радость спасения человека, Ленин прикрывал радость иронией.
Через несколько дней он снова спрашивал:
— А как — генерал? Устроился?..» [5].

1 В. И. Ленин. Соч., т. 51, стр. 189.
2 В. И. Ленин. Соч., т. 51, стр. 275.
3 В. И. Ленин. Соч., т. 52, стр. 8.
4 В. И. Ленин. Соч., т. 51, стр. 184.
5 М. Горький. Соч., т. 17, стр. 35.

ТРОПИНКА С БАРЬЕРАМИ
Царские генералы, как известно, науками интересовались мало. В киверах с золочеными двуглавыми орлами, увешанные крестами и лентами, они блистали на парадах и маневрах, придирались к отданию чести «нижними чинами», сторонились даже собственных офицеров и неутомимо плели интриги вокруг назначений и пожалований. Ученый генерал, который варит карболку, был нетипичен для генералитета Российской империи.

Вдобавок, генеральство было тесно связано со знатностью рода — в Департаменте герольдии на них обычно хранились подробные родословные, как на породистых собак. Между тем дед генерала Сапожникова был крестьянин, отец — сельский учитель, сама фамилия его не происходила от названия родовой вотчины, а содержала намек на простое ремесло.

Были, оказывается, в те времена узенькие, со многими барьерами тропинки вверх для незнатных, но одаренных людей, и Алексею Васильевичу удалось по такой тропинке подняться.

Он родился 15 марта 1868 года в городе Перми [6], где отец его преподавал в школе кантонистов. Школы эти были устроены специально для солдатских детей; его приняли туда, поскольку дедушка Макар был взят в царское войско на двадцать пять лет. За успехи в науках Василий Макарович был оставлен при школе учителем. Когда в связи с введением всеобщей воинской обязанности школы кантонистов ликвидировались, он вернулся в родную деревню близ города Уржума. Тут он учил грамоте и счету босоногих ребятишек и собственных сыновей.

Но по прежней военной службе деда и отца Сапожниковы сохранили некоторые привилегии, и когда Алексею исполнилось семь лет, его отвезли в Омск, в Сибирский кадетский корпус. Там на полном пансине и за казенный счет из крохотных мальчиков, затянутых в черные мундирчики, выращивали пополнение для офицерских училищ.

Алексей Сапожников окончил корпус первым по баллам в своем выпуске. Отличники всех кадетских корпусов России принимались без экзамена в любое из трех столичных училищ — в два артиллерийских и инженерное.

Окончив Михайловское aртиллерийское училище также с оценкой пять баллов по всем предметам, Алексей Сапожников в двадцать лет стал офицером. Он выбрал вакансию в далеком Туркестане, потому что там было выше жалование и можно было посылать деньги семье.

В захолустных гарнизонах, отрезаные от жизни караулами и расстояниями, офицеры постепенно дичали, спивались; единственным развлечением были карты. Батарея занимала много времени, обложившись учебниками, поручик Сапожников готовился к экзамену в академию. Перед ним стояли два новых барьера — экзамен в штабе военного округа и в самой Михайловской артиллерийской академии. Оба он преодолел блестяще. Через три года он окончил академию, прицепил к кителю серебряный значок, и как отец, ввиду особых способносей оставлен при академии для преподавания.

Теперь он имел в Петербурге казенную квартиру, был женат на воспитаннице института благородных девиц, окончившей оный с шифром, и специализировался на химии взрывчатых веществ, особенно же бездымного пороха, секрет которого раскрыл для России Дмитрий Иванович Менделеев.

6 А. Окатов. Памяти А. В. Сапожникова Журнал общей химии, 1936, т. 6, вып.6

В ВЫСШЕМ ОБЩЕСТВЕ
, Штабс-капитан Алексей Сапожников по-прежнему не существовал для петербургского света, где сверкали офицеры конной гвардии — кавалергарды, кирасиры, уланы, но ему посчастливилось попасть в избранный круг профессоров университета. К сожалению, Менделеев уже ушел оттуда, когда министр Делянов отказался принять от него петицию студентов.

+ Профессор А. В. Сапожников.
1932 г. Из материалов фундаментальной библиотеки ЛИИЖТ

Его ученик профессор Дмитрий Петрович Коновалов тепло принял молодого артиллериста, прикомандированного к университету для совершенствования в науках. Они увлеклись проблемой извлечения азота из воздуха, для чего при академии Сапожников построил особую печь, в тридцать лет он получил звания профессора и подполковника, а также командировку в лабораторию знаменитого Вильгельма Оствальда при Лейпцигском университете. Оствальд поразил русского офицера беспорядком в лаборатории, пылкостью, редкой в немце, дерзкими воззрениями — скептицизмом. Он отрицал даже атомы и молекулы, считая их изобретением ума, а не объектом природы. Оствальд дал начало модному тогда «энергетизму» — он утверждал, что само вещество есть только одно из состояний энергии — так сказать, связанная энергия. Его идеи разрушали вековую стену между физикой и химией. Открыв количественную закономерность, связывающую концентрацию раствора с его электропроводностью, Оствальд построил на ее основе изящную теорию взаимодействия веществ в растворах, как процесса, протекающего между заряженными частицами — ионами.

Вернувшись в 1902 году в Петербург, Алексей Васильевич быстро приобрел популярность, а с ней — немалые доходы. Учебник химии, написанный им вместе с профессором Ипатьевым, выходил одно издание за другим, военные изучали взрывчатку также по его учебнику [7]. Он читал курс физической химии в Михайловской академии, был приват-доцентом университета, преподавал в Воздухоплавательной школе полковника Кованько, а также посвящал в тайны химии девиц на Высших женских курсах.

Когда Д. П. Коновалов стал директором Горного департамента, он передал свою кафедру химии в Институте инженеров путей сообщения имени Александра I полковнику Сапожникову.

В соответствии с ионной теорией растворов Сапожников построил теорию нитрации, имевшую важное значение для изготовления бездымного пороха. Эту работу он докладывал в Лондоне на Международном конгрессе по прикладной химии. На следующий конгресс его пригласили в Америку...

7 А. Сапожников. В. Ипатьев. Краткий нурс химии. Спб. 1902 — 1918.
А. Сапожников. Краткий курс взрывчатых веществ. СпО. 1903 — 1917.

БРОНЯ ДЛЯ ЛЕСА
По-военному подтянутый, деликатный и молчаливый профессор и генерал Сапожников воодушевлялся, если ему приходилось сталкиваться с делом, имеющим не только абстрактно-теоретический интерес, но и сулящим пользу для страны. Именно такое дело он нашел, познакомившись с путейским инженером П. Л. Жолнеркевичем.

Дороги, которые называются «железными», как мы знаем, строятся не только из железа, но и из дерева — оно идет на шпалы, столбы, мостики и трубы, на станционные постройки. Особенно много требовалось шпал — полторы тысячи штук на версту пути, стало быть, полторы десятины превосходного леса. В железные дороги России уже было уложено сто миллионов сосновых шпал. А работали они два-три года, после этого требовался не только новый лес, но и перешивка пути.

Объездив в 1910—1911 годах немецкие лаборатории, Сапожников обнаружил, что в Европе все более распространяется пропитка шпал каменноугольной смолой, остающейся при коксовании,— креозотом. Однако креозот был дорог, на одну шпалу его требовалось очень много.

И вот Жолнеркевич как-то заметил, что можно было бы использовать для пропитки эмульсию креозота в воде или в растворе хлористого цинка.

Результаты опытов, проведенных в лабораториях, вначале были неутешительными — при пропитке эмульсия расслаивалась. Тогда изобретатели — сам Алексей Васильевич, его сын Сергей и Жолнеркевич — вспомнили, что для получения молока, из которого не отделяются сливки, созданы приборы — гомогенизаторы; они раздробляют капельки жира до таких малых размеров, что эмульсия становится однородной, гомогенной. Летом 1913 года лаборатория по пропитке шпал отделилась от химической. Она стала принимать заказы на техническое обслуживание предприятий, одновременно способ пропитки поступил на рынок, как специальность коммерческой фирмы «Ляцкий и Жолнеркевич». Шла война, началась революция, но пропитка шпал креозотовой гомоэмульсией распространялась по России — на нее перешли в 1917—1919 годах заводы в Перми, Саратове, Ярославле, Бологом, Сарепте и других местах.

Сапожникову и его сотрудникам удалось опередить мировую технику — он сам указывал впоследствии, что первый немецкий патент на пропитку шпал креозотовой эмульсией (Штейна) относится к 1918 году [8].

8 Отчет о деятельности станции по пропитке и испытанию шпал при химической лаборатории Петроградского института инженеров путей сообщения. Пг. 1914-1922.

РУКА МЕРТВЕЦОВ
Революционные события профессор Сапожников встретил недружелюбно: по его мнению, до конца войны следовало придерживаться тактики гражданского переми-рия. Царь не должен был бросать трон и пост главнокомандующего в угоду болтуну Родзянке; большевики могли бы и подождать со своими социальными планами до того, как Россия получит все, что можно, с побежденной союзниками Германии, Но раз уж случилось так, что Керенского сменил Ленин, то и Ленину мешать не следует: в конце концов перед всякой властью встают одни и те же проблемы.

Зловредный грибок мерулиус будет точить шпалы при большевиках, как он точил их при графе Клейнмихеле.
А сыновья Сергей и Алексей после разгона Учредительного собрания словно с цепи сорвались. Их втянули в подозрительную компанию, заседавшую в помещении бывшей патентной конторы «Фосс и Штейнингер». Они с восторгом рассказывали, что когда верные войска войдут в Петроград, то будут расстреливать направо и налево, кроме тех, кто возьмется правой рукой за правое ухо и скажет: «Вик».

— Кто же этот всемогущий Вик? — спросил отец.

Сыновья замялись. Оказалось, что это и есть Вильгельм Штейнингер, которого отец знал как пролазу и вымогателя.

Разгромленный летом 1919 года генерал Юденич собрался в Эстонии с силами и осенью снова двинул полки на Петроград. Он полагал, что победа обеспечена, так как высшие посты в штабе защитников Питера занимали его сторонники — начальник штаба полковник Люндеквист и его заместитель полковник Медиокрицкий. В подполье уже было сформировано новое правительство во главе с профессором Быковым.

Через фронт сновали лазутчики Юденича. И вот в середине ноября 1919 года вблизи передовых позиций часовые задержали парня с чужими документами, который оказался Алексеем Сапожниковым.

Александра Михайловна Коллонтай, немного знавшая семью профессора Сапожникова, написала Ленину, что Алексей — мальчик абсолютно аполитичный, притом болезненно впечатлительный, нервный, который впутался в историю по глупости. Его освободили.

Но чекисты не были вовсе уж неопытные люди. Они последили за прогулками братьев по Питеру и однажды ночью с понятыми вошли в лабораторию. Под печью, которая предназначалась для пропитки шпал, были обнаружены винтовки и револьверы, цинки с патронами, гранаты для уличного боя.

Вскоре после Нового года братья Сапожниковы были расстреляны по приговору Петроградской ЧК.
Такие-то серьезные дела привели Алексея Васильевича в переполненную камеру Крестовской тюрьмы, откуда и его на тарахтящем грузовичке должны были увезти в пригородный лес.

Впрочем, это не казалось ему горшей бедой по стравнению с тем, что уже случилось...

ДОВЕРИЕ
Прошла неделя. 17 января 1920 года, как только определилась победа на фронтах гражданской войны, правительство по телеграфу отменило смертную казнь. К лету она была восстановлена только для районов, находящихся на военном положении.
В конце февраля Максим Горький был в Москве и говорил с Лениным о Сапожникове.

5 марта Горький послал Ленину письмо. В начале он просил Владимира Ильича принять английского журналиста Фарбмана и сохранить за учеными Петрограда право на 1800 продовольственных пайков. Далее в письме говорилось:

«Еще прошу Вас: позвоните Феликсу Дзержинскому и скажите ему, чтоб он скорее выпустил химика Сапожникова.

Сей последний нашел способ добывать из газовой смолы — ею смазывают трамвайные пути на закруглениях и стрелках — гомо-эмульсию, продукт столь же сильного антисептического значения, как карбол. Из пуда смолы можно добыть до 50 ведер однопроцентного раствора. Нам этот продукт совершенно необходим, ибо у нас свозят говно со дворов на Невский, а с Невского — грузят на трамвайные платформы и — за город.

Это хорошо, да — не очень, ибо теперь распутица, торцы мостовой обнажены от снега и впитывают в себя всякую гниль. Вы понимаете? Продуктом Сапожникова можно поливать целые улицы. Производство его не сложно». Далее Горький просил, чтобы его знакомому доктору И. Манухину помогли создать сыворотку против сыпного тифа [9].

Разговор Ленина с Горьким по телефону, о котором он говорит в воспоминаниях, состоялся, вероятно, около 10 марта. А 19 марта в Петроград Горькому пошла телеграмма из Кремля:
«На Ваше письмо от 5/III сообщаю копию телеграммы Наркомпрода Бадаеву: «Предлагается Вам — впредь до окончательного разрешения вопроса об улучшении положения ученых специальной комиссией Совнаркома — продолжать снабжение по плану, ранее Вами принятому, то есть не сокращая, согласно последнему распоряжению Наркомпрода». Комиссия Покровского опротестовывает петроградский список, как несправедливый. Сапожников освобожден 9/III. Манухин должен представить наркомздраву Семашко изложение способа предполагаемых изысканий, от результатов рассмотрения которого зависит решение.
Предсовнаркома Ленин»[10].

9 Ленинский сборнин, XXXV. стр. 111. 10 В. И. Ленин. Соч., т. 51. стр. 164 - 165.

Итак, 9 марта 1920 года Сапожников вернулся в свою лабораторию. Сослуживцы были предупреждены и не задавали ненужных вопросов. Несколько старинных знакомых из числа обиженных властью разлетелись было посочувствовать, но профессор смотрел сквозь них. Потом пришли из коммунхоза за карболкой для поливания Ht ского проспекта, и он понял, что жизнь должна продолжаться...

РЕДКИЙ ТАЛАНТ
В двадцатых годах среди очень «p-рeволюционных» литераторов — которых оказывалось тем больше, чем меньше становилась возможность реставрации,— существовало мнение, что истинное назначение личности — раствориться в безликой массе пролетариев и жить, так сказать, роевым стихийным разумом...

Владимир Ильич очень сердился, слушая эти разглагольствования. Он сказал: «талант — редкость, надо его систематичео и осторожно поддерживать».— «Лично неинтересен, ибо обычен»,— написал он про одного товарища.

Даже Горький плохо понимал эту сторону отношений Ленина к людям. «Нередко меня очень удивляла готовность Ленина помочь людям, которых он считал своими врагами,— и не только готовность, а и забота о будущем их»,— такими словами Гopький начинает рассказ о Сапожникове.

Но личной вражды Ленин не признавал. Его врагами были те, кто восставал прол диктатуры пролетариата, кто вредил ей-сознательно или по глупости. В этой борьЕ за дело трудящихся он не знал никак! компромиссов.

И, с другой стороны, в каждом человеке его привлекала ценность для народа. Когда Горький расспрашивал, жалеет ли Ленин, всю эту братию, которую растрясла революция,— бывших генералов, князей, фабрикантов,— Ленин, по свидетельств Горького, сказал:
«Умных жалею. Умников мало у нас. Мы — народ по преимуществу талантливый, но ленивого ума».

Ему заочно понравился генерал, который варил карболку, и он постарался сохранить его для страны, так как карболка была до зарезу нужна, а еще больше были нужны народу талантливые и знающие люди.

Алексей Васильевич, когда жизнь его вошла в нормальную колею, из множеств своих талантов проявил важнейший — умение до конца отдаваться работе.

До 1930 года он руководил кафедрой химии в Ленинградском институте путей сообщения. Но этого было мало. Размышления о механике взрыва привели его к теории взрывных процессов, которой следовало вооружить горняков, и Сапожников основал кафедру взрывных работ в Горном институте. В Государственном институте сооружений он по-прежнему консультировал пропитку лесоматериалов и борьбу с грибками — разрушителями древесины.

Государство придавало огромное значение развитию химической промышленности и химического образования. Из Химического треста пришли с предложением — консультировать и их. Пожилой профессор должен был переехать в Москву. Тут он руководил отделом физической химии в одном из немногочисленных тогда научно-исследовательских институтов.
Он умер в Москве от паралича сердце 23 июля 1935 года.