Параллельно надо читать про Анатолия Буденного, чтобы мёдом не казалось :)
=================================
Когда Буденный показал на Техническом совете Института свой процессор (не бумажную схему, а физически работающую модель, все было замерено и объективно зафиксировано), то его первым делом спросили: «А какие есть зарубежные аналоги»?
Он, разумеется, с гордым видом заявил – «Аналогов нет». Его послали в 1-й отдел. Там дали почитать (под подпись о неразглашении) «закрытый» приказ министра радиоэлектронной промышленности А.И. Шокина, суть которого – не принимать к рассмотрению проекты, «не имеющие зарубежных аналогов».
Вы понимаете, что это такое?
Пауза. Подумайте, пожалуйста.
1967 год. В Зеленограде – лучший процессор в мире. Но он «не имеет зарубежных аналогов», поэтому не идет в производство, остается в единственном экземпляре.
А.П. Буденный пытался дергаться – в результате попал в тюрьму, по липовому, насколько могу судить, делу и обвинению.
Всё. С тех пор он микроэлектроникой не занимается – зарекся.
-----------------------------
Юл. МЕДВЕДЕВ
ИР, No.10'90 - 'Анатолий Буденный, советский изобретатель из Франции';
ИР, No.11'90 - 'Под 'колпаком' у хранителей';
ИР, No.12'90 - 'Самогон';
ИР, No.02'91 - 'ТЮРЬМА'
АНАТОЛИЙ БУДЕННЫЙ, советский изобретатель из Франции
Мансарды Парижа... Снаружи благопристой-ны, 'придают городу особый шарм'.- взды-хают туристы. Но вы поживите в 'шамбре', и смотреть не захочется, говорит жилец из Москвы.
'Как электронная держава Франция ничего из себя не представляет'.
'В Париже большой избыток женщин и крайний недостаток мужчин. И все же, если у вас нет денег, ваши достоинства для женщин ничего не стоят'.
Его привели к нам как диковинку. Человек из Франции. Советский. Там жил и трудился шесть лет. Там изобретал и получил патент.
Невысок, по-южному выразителен, подвижен, во всем облике сквозит действительно (или мерещится) что-то французское, тем паче частые легчайшие касания идеальных усов кончиками его крошечных, совершенно детских пальчиков - определенно парижского по-шиба. Одет в ярчайшее, говорит то шепотом, то вопя и таращась.
Да, он приехал оттуда. Уже исчерпал отведенный срок пре-бывания здесь, но надеется на продление визы, в Париж не рвется, нет, нет.
Его речь, как и жизнь, сумбурны и нет ни возможности, ни смысла их выпрямлять, выстраивать. Все пропадет. Колорит и без того пострадает из-за суровости нашей читающей публики к весьма употребительным в родной речи облегчающим душу словам, коих Анатолий Павлович не склонен избегать ни устно, ни письменно. При всей своей внешней французскости крайне российских, решительных взглядов чело-век, что тоже примем как факт.
С чего же начать?
Да хотя бы с того, как получал патент.
Итак, кабинет Вайнштейна оформляет все бумаги, чтобы месье Буденный смог претендо-вать на получение французского патента. (Он имел зарубежные патенты и здесь, но то совсем другое дело.) У Вайнштейна че-тыреста человек. Это солидная патентная фирма.
Буденный главным образом электронщик. Величина миро-вая - к этому мы еще вер-немся. А пока справка для спе-циалистов: французский па-тент No.2619972 'Регенера-тивный параллельно-балансный каскад'.
'Как микроэлектронная дер-жава Франция ничего из себя не представляет. Можете про-верить. Из двадцати тысяч па-тентов в этой области Франции принадлежит хорошо если двад-цать, а среди значительных и вовсе нет ни одного'.
Мы не проверяли ни это, ни другие заключения Анато-лия Буденного, что встретятся нам во множестве там и тут.
Прибыв на Запад, он хотел связаться там с кем-нибудь из коллег. Просмотрел все 20 000 изобретений по микроэлектронике и нашел всего лишь не-сколько частных авторов. Жал-кие изобретения! Застежка для чемодана от компьютера... Не-посредственно по электронике частные лица во Франции па-тентов не имеют. Это было пот-рясающее открытие. Он-то рвал-ся в мир предприниматель-ства, свободного, западного... И вот советский человек оказался единственным во Фран-ции частным изобретателем по микроэлектронике!
Вначале назначили семь ты-сяч. Потом поправились: па-тент будет стоить двадцать ты-сяч франков. Надеясь, видно, что он откажется.
Платить столько денег... Он предлагал: будем партнерами. Выложите за патентование, и проценты от реализации изобретения ваши. Сколько хотите? Десять? Двадцать?
Явился к нему некто Оболенский - из посреднической фир-мы. Добрый знак! Его замети-ли. Он займется, наконец, своим делом. Ему ищут достой-ных компаньонов.
Оболенский взял бумаги и исчез. Знакомые (бывшие мос-ковские и новые) стыдили, сме-ялись, как, мол, ты так, взял и отдал. Но легко смеяться на сытый желудок. Иные спраши-вали, услышав про проценты:
какой риск? Извольте. У него 15 признанных изобретений, а значит, подано около пятидесяти заявок, это норма; у не-го научные, опубликованные в специальных журналах труды...
Тем временем он как-то жи-вет. Голодно, под крышей, в скошенной клетушке со звучным названием 'шамбр' (комната), без удобств (один туалет на длинный многокомнатный ко-ридор), ограниченный в праве пользоваться электричеством. С женой-француженкой отно-шения не сложились: загра-ничный супруг не оправдывал надежд ('электронщик!..') и сам предложил повременить с вос-соединением до момента, когда он приедет на собственной ма-шине. Убирает туалеты в рес-торане, таскает мешки на строй-ке - это удача, какие-то день-ги. Удивительно, что среди меш-ков с цементом, в мечтах че-го-нибудь пожрать ему хоро-шо думается, изобретается. Изобретение рождается 'схем-ное, классное'. Он радовался, узнав, что американцы, японцы подошли близко, и все же не дотянулись, его решение лучше. В такой ситуации ока-заться впереди! Это показала экспертиза. Посмотрите, сколь-ко ссылок на прототипы!
Он поделился с Вайнштейном своими догадками, что какие-то силы хотят помешать его деятельности, и потому про-сит защищать его интересы. Чтобы перестраховаться, до по-лучения патента - никакой ин-формации. Он опасается. К не-му приходят вскрытые пись-ма, за ним следят. Деньги обе-щал внести через два часа.
Пошел в банк (для экономии транспортом не пользовался совсем) и взял со своего сче-та 20 000 наличными. В банке замешательство. Для соверше-ния операции клиента отводят в отдельную комнату - бро-нированный каземат - и там закрывают. Клиент просит вы-дать сумму крупными купю-рами, чтобы меньше места за-нимали... Двадцать тысяч... На-личными! Кто же так делает... 'Глядя на такого оборванца, как я, ни у кого не может быть мысли, что в таких вот брю-ках лежат двадцать тысяч',- объяснял он банковским клер-кам, скрыв главную свою цель. Сунул пятисотфранковые в пролетарские джинсы и - ни в мет-ро, никуда, а петляя по пере-улкам, чтобы замести следы... 'Кто там меня - с вертолета, что ли, смотрят? Я не дошел еще до такой паранойи',- рассказывает Буденный.
Вайнштейн был поражен. Но изобретатель объяснил, что не хочет, чтобы они знали, кому переведена сумма.
Он все время был начеку. Покупая позднее копироваль-ную машину, не хотел назвать себя. 'Зачем?' - 'Так принято у нас. Вдруг машина у вас испортится...' - 'Ну и что?' - 'Простите, так у нас принято'. - 'И адрес?' - 'Нет, только фа-милию'. - 'Пожалуйста: Каддафи'. - 'Два 'д'? - 'Нет,- гово-рю,- три'. И ему выдали бума-гу на Каддафи с тремя 'д'.
Выложил Буденный деньги, выдали ему бумажечку, что с месье Анатолия П. Буденного взята такая-то сумма на оформ-ление патента.
В результате тщательно об-думанных предосторожностей ему удалось взять патент так, что вся процедура проходила негласно. 'То есть, конечно, банк связан с полицией и, ко-нечно, все выдачи регистриру-ются. Никакой тайны вкладов нет, это все ложь от начала до конца'. Но здесь система не сработала, потому что взял че-ловек двадцать тысяч франков, и все. Взял и взял. Куда взял, неизвестно. Проиграл в карты, например. И у Вайнштейна появилась сумма, нигде не оп-риходованная. Это были для Вайнштейна левые деньги. О, там то же, что и здесь. Левым деньгам рады. Там, конечно, за этим строго смотрят и нака-зывают, но они все равно левачат, почище, чем у нас.
И вот все бумаги поданы в официальную Палату, которая, между прочим, находится на Ленинградской улице - рю Ле-нинград. Там патентная библи-отека и прием патентов. Бу-маги пошли туда н е о ж и д а н н о .
Понимая свое о с о б о е по-ложение, изобретатель не был уверен, что не выбрасывает двадцать тысяч франков на ветер. В самом деле, человек таскает мешки с цементом, де-лает изобретение по электрони-ке, причем сам уже двадцать лет как от этого отошел, а ишачил то грузчиком на хлебозаводе, то пожарником, ка-кую же надо иметь наивность, наглость, чтобы надеяться, что весь мир, сидящий в лабора-ториях, научных институтах, его ждет!
Впрочем, еще не все кончи-лось. Диплома патентного по-ка у него нет. Несмотря на напоминания, 'имею я патент или не имею?!' Опубликован-ное официальное сообщение говорит, что он имеет, но дип-лома не получил, хотя обеща-но было в марте... Это подозри-тельно. Дело в том, что он сме-шал им все карты. Ведь у них пунктик. Как-то министром тран-спорта был назначен комму-нист, и газеты занимались толь-ко тем, что рассуждали: если коммунист захочет заблокиро-вать весь транспорт, сможет он это сделать или не сможет? Глупость такая. Вот и с ним то же. Он советский и получил важный патент. По микроэлектро-нике. Если проявит стропти-вость, то заблокирует целую от-расль!
Откуда, однако, взялись день-ги, застрял у вас вопрос.
Он все время искал способы заработать что-нибудь. Напи-сал книгу. Это хороший бизнес. Допустим, издатель продает книгу за двести франков, ну за сто пятьдесят. А она ему стоит двадцать. В общем, сто фран-ков с книги он имеет, обычное дело. И вот книга пошла тира-жом 3000 экземпляров. А если человек сам все сделал? Ни редакции, ни издательства... Сам написал, сам напечатал на ксе-роксе - три тысячи умножаете на сто... Это хорошая коммерция. Но там есть метод запре-тить книги. И этот метод не та-кой, как здесь, у нас... Ему, Бу-денному, дорогу перекрыли, не дали издать.
Месяцы идут, идут, пока там экспертиза... Поступило пять- шесть опровержений. Близко, но - не то. Он уж готов был к тому, чтобы несколько пунктов патентной формулы снять, испу-гался. Но эксперт сказал, 'из наших 25 пунктов патента я ни-чего снимать не буду, я убе-дился, что мы впереди и не надо снимать'.
И вот Буденный, советский гражданин, обладатель фран-цузского патента. Объявленного, все как положено. Ну пока без диплома - формальность в конце концов.
Что сразу изменилось? Сра-зу вдруг ему начали сооб-щать, что какие-то дамы инте-ресуются им по части секса. Там, знаете ли, в Париже, очень боль-шой избыток женщин и край-ний недостаток мужчин. И все же, если у вас нет денег, ваши достоинства для женщин ничего не стоят. Тут Буденный позна-комился и с такими, и с этакими.
Вопрос был далее: запатен-товать бы на весь мир. Стал подсчитывать, во что обойдется патентация мировая. Насчита-лось - от ста до двухсот ты-сяч франков. Сумма для част-ного изобретателя неподъем-ная.
Одно время он работал на частной фирме 'Реновасьон' электриком. Переделывали, ре-монтировали апартаменты. Пе-реставляли стены, обновляли канализацию, устанавливали ван-ны. На Буденном лежала вся электрика. Приборы электрон-ного регулирования света при-водили его в отчаяние своею ненадежностью и примитивной безыскусностью схемы. Впро-чем, халтура изготовителей принесла ему неожиданный за-работок: электрика приглашали жильцы соседних домов ремон-тировать перегоревшие регуля-торы.
Временами 'Реновасьон' со-кращала объем работ, и людей увольняли. Однако к Анатолю отношение было особое. Он оказался удобным работником. Если случался аврал и требо-валась штурмовщина, знали:
никто не справится, а Анатоль не подведет. И никакого несчастно-го случая не будет. Вначале ра-ботник и хозяин ссорились. Анатоль заставлял соблюдать технику безопасности, говорил- 'я советский, у нас нельзя работать без рукавиц'. Ему од-ному давали рукавицы. На его глазах упал однажды человек и сломал себе позвоночник. С того времени он всегда работал только привязанным. От-вязанным работать отказывал-ся, и не зря. Он шел с тяже-лым мешком по кровле шести-этажного дома, когда хлынул дождь, и, скользя к краю, Бу-денный в последний момент лишь зацепился чудом за реборду.
Уволили в конце концов и его. Однако, имея к тому времени трехлетний стаж, он уже мог получать пособие по безработи-це. Ему будут платить полсро-ка проработанного времени половину заработка, который он имел. На пособии и отси-делся до конца, то есть поездки в Союз. Работы не искал, потому что занимался патентова-нием и, кроме того, подгото-вил еще одну заявку. На этот раз из области ректификации спирта.
Отправился он в организацию, чтобы встать на учет как без-работный, понашему - в бюро трудоустройства. Но он-то не простой безработный, это надо бы понимать. А они там из-за того, что он явился в обычном своем виде, решили было с ним особенно не церемониться. Впрочем, как это у них обычно, вежливо, без грубости. Анато-лий Павлович устроил им. 'Я доктор наук, что вы тут!.. Если я одет в таком виде... Ну я ра-ботаю в строительной фирме. Но у меня есть патент на из-обретение. Показать вам патент?..' Директор, увидев фа-милию Буденного в официаль-ном издании, сказал: 'Месье, вы не должны быть здесь, у нас есть организация по кадрам, вы же кадр, вы не рабочий!' Исправил его заявление, чтоб было более по-французски, от себя написал сопроводитель-ное письмо... В высокой орга-низации по кадрам изобрета-тель также удостоился приема у директора и стал кадром, о чем получил соответствующее удостоверение с фотографией. Отныне Буденный является 'на-циональным кадром' Франции.
Однажды была ситуация, ког-да ему показалось, что его не считают шпионом. Он сказал:
'Господа! Я доказал вам, что я профессионал. Если вы не хо-тите, чтобы я по электронике работал, секреты ваши узна-вал,- понял, пожалуйста. Да-вайте я буду обучать ваших студентов. Прочитаю им курс электроники, хороший создам курс'. Он и в Москве читал. 'А уровень преподавания элек-троники во Франции хуже, чем в нашем последнем вузе'. Меж-ду тем как поставили: советский диплом не признают.
Тогда, пожалуйста, он под-готовил патент по ректифика-ции метилового спирта. Зани-мается этой проблемой давно, глубоко вник. Если фирма какая-нибудь согласится, возь-мет его к себе, допустим,- по его квалификации надо бы главным специалистом по тех-нологии, то есть главным инже-нером.
Ректификацию он знает про-фессионально. Начать с того, что еще дома, в знак протеста, занимался этим делом. Создал аппарат, самый маленький самогонный аппарат в мире. На вид вы никогда в жизни не ска-жите, что сие за штука. Метал-лический, не разобьется, раз-мером с половину спичечного коробка. Но там, чтоб смеш-ней было, хотя дело вполне серьезное, достижения ракет-чиков по охлаждению ракет-ных сопел использованы - фор-мула турбулентности задейство-вана. Согласно этой формуле он сконструировал аппарат, ко-торый, повторяем, имеет диа-метр с мизинец, а длину - как спичечный коробок. Там внутренняя структура очень хитрая. И вот этот аппарат дает два литра продукта в час.
По ректификации он про-читал 'всю литературу'. По-том написал по этому предме-ту книгу. Для самого себя. У него такой метод постижения. Основательный. А на спиртзаводе был только один раз, ког-да получал экспертизу на свою статью для специального жур-нала. НИИ продуктов брожения, проводивший экспертизу, находится как раз на террито-рии Московского ликеро-водоч-ного завода. И колонны массообменные он знал, как облуп-ленные, еще до того, как позна-комился с ними воочию в Чере-повце, где отбывал срок. Ему брались объяснять, что к чему, но он-то понимал лучше своих учителей насчет массообмена, колонн, неустойчивости про-цесса и т, д. Потом и француз-скую литературу охватил.
А статью его по ректифика-ции опубликовали. Был большой шум на министерском уровне, скандал, чем Анатолий Павло-вич гордится особенно.
Было сказано - 'в знак про-теста'. Против чего? Против мафии, которая захватила элек-тронику, а может быть, что и по-шире. Тема эта в мыслях Буденного сквозная, проникает так или иначе во всякий аспект вся-кой ситуации, всякого дела.
От электроники он отказал-ся. На самом деле - не реаль-но отказался, а идейно, что ли. Неважно. Там мафия, и он не хочет ее касаться. Он пальцем не пошевельнет, чтобы попы-таться реализовать преобразо-ватель на пять миллиардов операций в секунду. Делайте на пять миллионов, если вам нравится. Он получил доста-точно уроков, чтобы больше не соваться. Тем более теперь, когда авторское его честолюбие удовлетворено. Он повесит над изголовьем французский па-тент под стеклом - и точка. Еще в Зеленограде, электрон-ной столице Союза, он узнал о запрете создавать вещи, пре-восходящие американские. А у него получился преобразова-тель, не имеющий конкурентов. Он нарушил запрет и выпал из системы. С этим все.
Ректификация спирта... Он встречался с владельцами зам-ков. Они производят вино. Хорошее, ничего не скажешь. Государство предоставляет им дотацию. Во Франции если что есть, так это вино. Представьте, они, владельцы замков, испы-тывают трудности, и трудности эти связаны с нехваткой денег.
А перспективы производства ректификата из остатков вино-делия... Он пытался даже в коньяк войти, в его патенте (проекте заявки) намечалось два-три пункта по коньяку.
Дал он эту свою заявку па-тентному поверенному. Идет месяц, другой... 'Я думаю,- говорит адвокат,- это будет стоить дороже, чем двадцать тысяч'. Странно, вроде бы не должно быть, но хорошо, что поделаешь, здесь, видимо, мно-го работы. Пусть, можно и до-роже. И тогда стряпчий открыл-ся.
Он нарочно сказал 'дороже', чтобы клиент отказался. 'Вы понимаете,- тянул эксперт,- я совещался... Конечно, я ни-кому не рассказал ваш секрет, это профессиональная тайна... Я немножко совещался... Фран-ция, видите ли, страна тради-ционного виноделия, и с вино-делием, с изготовлением конья-ка во Франции связано очень многое. Есть такие фамилии, которые занимаются этим шестьсот лет и более. Конечно, вы законно имеете право изоб-ретать и патентовать, но, вы зна-ете, мне так посоветовали - оставьте это дело, потому что у вас будут неожиданные препятствия, так что вам и не догадаться, откуда они про-истекают'.
И вернул двадцать тысяч франков. Это очень редко бы-вает, чтобы возвращали день-ги, которые попали к адвокату. И все же - вернул. История эта, предупреждает Буденный, еще не закончена, и он не уди-вится, если его арестуют...
Решает он ехать в Союз. Туристских бюро там тысячи на улицах, бери путевку, езжай, куда хочешь. Друзья по работе спрашивают, Анатоль, ты куда поедешь на ваканс? 'На ваканс,- отвечает,- еду в Моск-ву'. Анатоль шутник. Однажды он на стене начертил схему, и ребята спрашивали, что это.
Он говорил: это мое секретное изобретение. Все смеялись. А потом он принес патент, показал - смотрите, на сте-не рисовал, помните? Они:
ох, черт, надо было сфотогра-фировать.
Проходит какое-то время, опять пристают: 'Анатоль, ты едешь на ваканс не в Москву, ты едешь на ваканс в Сибирь. За то, что тут французы твои бумаги всякие оформляли,- они на тебя сообщили, что ты продал Советскую страну и явля-ешься французским шпионом, и как ты приедешь, тебя по-садят в тюрьму'. Анатоль, что-бы поддержать разговор, не спорил, а только успокаивал, что в тюрьму так в тюрьму, он привычный, даже тюремный мешок имеет на такой расклад. Он действительно отрезал в Матросской тишине на память черный мешок в предвидении, что наступит время, когда ме-шок будут демонстрировать, как сейчас, например, пред-меты тюремной, ссыльной жиз-ни великих ракетчиков, авиа-конструкторов. Так и его мешок явится историческим экспона-том - как поступали с изобре-тателем в Советском Союзе.
А они все пристают: 'Ана-толь, сдай путевку, не езжай'. Стало ему подозрительно все это. Огляделся он, посмотрел внимательно и догадался, на-конец. Эта фирма - для про-верки. Берут одних иностран-цев и проверяют, лояльны ли.
'Почему вы думаете, что Анатоль поедет туда и попадет в тюрьму? - подыгрывает чу-дакам Анатолий Павлович.- Анатоль за то, что сделал здесь такие дела, может получить там орден. Как работник КГБ!' Они: 'Ха-ха-ха',- не знают, смеяться им или плакать. Его провоцировали - двух мнений быть не может. 'Убедить лю-дей, что ты не шпион, невозмож-но. Они в этом уверены - и все тут. Я уже и сам уверен в этом',- добавляет Анатолий Павлович под характерный свой мефистофельский смех.
Все опасения французских работяг были напрасны. Ана-толь и сам, правда, побаивался, и тоже зря. Все было 'тре бьен'. Никто не приставал, не следил за ним в Москве, и, более того, он не жил в гостинице даже одной ночи, а жил у своих дру-зей, с утра до ночи водили его по всяким пьянкам. Живой фран-цуз!.. К тому же с хорошими деньгами, с намерениями ку-пить где-нибудь на бархатном юге домик...
Но он втайне рассчитывал на другое, на большее. Этого не получилось.
Хотел получить авторские сви-детельства на изобретения, ко-торые он сделал во Франции, подарить, так сказать, своей стране. Бумаги его даже предварительной экспертизы не про-шли. Почтового индекса не было указано, еще чего-то... Не про-шли. С Комитетом он больше дела иметь не намерен, эта организация должна быть лик-видирована, что в ближайшее время и произойдет, будет патентное ведомство, как всюду, он уверен.
В Зеленограде, там, где ро-дилась его непревзойденная по сию пору идея сверхкомпью-тера, в Московском энергети-ческом институте, где началась его научная и изобретатель-ская карьера еще в бытность студентом, где ему, как отме-ченному, прирожденному элек-тронщику, был предоставлен ре-жим свободного посещения лекций и он читал студентам что-то вроде курса электро-ники,- встретились старые зна-комые, его, оказывается, пом-нят... Но даже самые серьезные из них чего-то осторожничали. 'Это же твои исследования, и они нигде не запатентова-ны...' - отнекивался от предложения сотрудничать без пяти минут доктор наук, специалист по физике полупроводниковых приборов, В. К. На самом же деле его просто мучили сомне-ния. 'Втрое более быстро-действующие транзисторы? Как минимум втрое?.. М-да...' При-ятель, которому без пяти минут доктор показал разработки Бу-денного, вначале тоже отмах-нулся, а при второй встрече - 'знаешь, тут что-то есть'.
Но хватит. Анатолий Пав-лович в эту игру больше не игра-ет. Все. В последний раз. Да если хотите знать, ректифика-ция даже и интересней. Предмет сей, если подойти к нему основательно, покоряет своею и научной и бытовой, челове-ческой стороной дела.
Заметный след, выходит, оста-вила в биографии нашего из-обретателя его бывшая теща, работница абажурной фабри-ки. В некотором роде - исто-рической: на ней работала тог-да же Екатерина Фурцева, впоследствии, как известно, ловкая сподвижница Никиты Хрущева, министр культуры, кажется, кандидат в Полит-бюро. Теща знала эту партий-ную даму 'как облупленную' и рассказывала о ней по-свое-му поучительные эпизоды.
Как министр культуры Ека-терина Алексеевна, бывало, приструнивала интеллигентов, критиковала с партийной принципиальностью и прямотой. Некоему писателю влетело отнее так, что беднягу прямо на собрании хватил удар. Оттащи-ли писателя в соседние покои (там он, не очухавшись, и по-мер), люди защелкали портфе-лями в надежде разойтись по домам, но министр пресекла их мягкотелые настроения. Там уж труп лежит, а она - 'про-должим, товарищи'.
Этот пример бессердечия Буденный приводит, с тем что-бы подчеркнуть: 'там' такого еще больше.
Тещино наследство, однако, не в байках. Она гнала самогон и передала зятю свой скром-ный опыт. Зять же, будучи обстоятельным во всяком де-ле, за какое бы ни брался, громадную амбицию проявил и на этом поприще. И достиг, надо сказать.
На этом ограничимся. Будет ли продолжение? Мы живем в такое время, что ничего опре-деленного наперед сказать нельзя.
'ПОД КОЛПАКОМ' У ХРАНИТЕЛЕЙ
Его приняли за шпиона...
Документ, подтверждающий приоритет А. Бу-денного в создании сверхбыстродействующего логического элемента. На снимке надписи автора: 'Осциллограмма снята в 1968, я помню'. И рядом: 'Это из моей диссерта-ции, ее сперли французы'.
В опрятном электронном Зеленограде Анатолию Павловичу - чтобы сбить с нович-ка излишки самоуважения - показали логи-ческий элемент последнего поколения - с задержкою в 15 наносекунд. Крещение та-кое устроили, маленький спектакль. Микро-секундами Анатолий Павлович, бывало, оперировал, но наносекунд, действительно, не пробовал. Не нюхал. Так вот дали посмот-реть живьем, на стробоскопическом аме-риканском осциллографе, где-то по спецзака-зу свистнутом нашими агентами. 'Какой же у вас транзистор?' - включился не сразу зритель. 'Шестьсот мегагерц',- того, что было знакомо ему, опять же на порядок выше. Удивился молодой специалист край-не. 'Удалось же,- весело воскликнул он,- с таким быстрым транзистором изготовить такой медленный элемент!'
Что-то дрогнуло, переменилось в атмо-сфере, а на лицах присутствующих лишь мелькнули полуулыбки. 'Ну... На уровне аме-риканского... Но у вас такой замах... Если можете, сделайте быстрее'.
На третий день, представьте себе, он и сделал.
В электронике очень важна быстрота. Бы-стродействие, как принято говорить. Ведь машина складывает похоже на обыкновенное, не машинное сложение столбиком. Те же переносы в следующий разряд. Только дей-ствия производятся в двоичном коде. Те-перь вообразите: складывают два 25-разряд-ных числа... А умножение - это длинный ряд сложений с подвижками... Есть задачи с триллионом операций. Тратя на каждую пусть даже тысячную долю секунды, мы по-лучим ответ через 33 года. Не только нашего терпения не хватит - электронные мозги не вынесут, они легко переутомляются, перегреваются. Одно дело, если машина потеет минуты, и совсем другое, если сутки.
Оттого эта маниакальная гонка. 10000... 100000... 1000 000... 10000000 операций в секунду... Большей частью электронные ма-шины мыслят путем операций с двумя циф-рами: единицей и нулем. По двоичному исчислению единица равна единице, а сум-ма - единица плюс единица - равна нулю плюс единица в переносе на следующий разряд. Чтобы реализовать функцию полного двоичного суммирования с переносом, надо применить много логических схем.
В 67-м году американцы на первой схеме токовых переключателей 'Мейкл' (которую, если ве-рить А. П. Буденному, они украли у совет-ских) имели 120 компонентов. Каждый ком-понент, естественно, создает ненадежность, занимает площадь, потребляет энергию, в общем, чем меньше их, тем лучше.
Потом они усовершенствовали схему, последний сумматор содержал до 56 составляющих. Еще потому предпринимается это ужимание, что на один квадратный миллиметр площади кристалла приходится в среднем один дефект. Большие интегральные схемы делаются на пластине 7х7 мм, процент вы-хода годных если достигает двух, это хорошо.
Буденный, как сказано было, уже на третий день играл с сумматором, который успевал за одну наносекунду (вместо пятнадцати!) выполнить свой урок, вместо десятков ком-понентов обходился, по-нашенски, двумя-тремя транзисторами и двумя-тремя со-противлениями.
Элемент экспериментальный, то есть он работал, показывал свои инопланетные па-раметры, но, скажем, для военных пригоден не был: им давай, чтобы от минус пятиде-сяти до плюс пятьдесят по Цельсию, как штык. Ну и что? Пришлось бы воткнуть дополнительно пять-шесть компонентов, всего-то. Кристалл все равно будет меньших размеров, питание - в несколько раз. И т. д. И т. д.
В 1967 году этого результата достиг 29-летний специалист Анатолий Буденный.
Если говорить все до конца, оригиналь-ной была разработка, а не сама идея. Бу-денный придумал, изобрел схему 'функцио-нального сумматора'. Это был тот случай, когда полагается брать авторское свидетель-ство. Анатолий Павлович запатентовал шесть решений схемы, все более и более совер-шенных. В принципе компьютер с такими схемами мог совершать до полумиллиарда операций в секунду.
Вам не верится, вам нужны подтвержде-ния. Анатолий Павлович готов - она у него в портфеле - представить полученную им осциллограмму, научный неопровержимый документ!
Он предъявлял действующий макет, осцил-лограмму, наконец, авторские свидетель-ства. Никого не радовали, никого не удив-ляли эти демонстрации. Но начальство - оно прекрасно понимало: 50 миллионов операций в секунду... На советских транзи-сторах (все же были чуть похуже американских)... Конечно, здесь только процессор, нет памяти, того, сего, но все равно...
Буденного продвигали по службе. Он до-шел до самого верха, доступного неномен-клатуре. Директор вызвался быть его науч-ным руководителем по диссертации и пред-ложил тему.
И что-то колебнулось вокруг, и виделись смущенные полуулыбки... Не его, не Буден-ного, тему предложил директор, а совсем другую, отвлекательную. Что-то такое на-счет 'нейристоров', приборных аналогов нейрона. Смутная область абстрактных экспе-риментов. Запечатлевшихся особо Буденно-му эпизодом, когда вдруг растворился хо-лодильник, и из него посыпались дохлые коты.
Под нейристоры держали даже телепа-та - на окладе старшего инженера. Тема была модна, на нее ставили. Но копировать нейроны не увлекало Буденного, ему, на-против, загорелось разоблачить эти упраж-нения, а тут сюрприз: руководство двинуло его на досрочную защиту кандидатской.
Работа, как известно, была выполнена, все исправно действовало... И вот предзащита. Поднимается некто и говорит: 'А какой здесь иностранный аналог?' Диссертант счастлив и необыкновенно так рапортует:
'Ни-ка-кого. Мы - опередили'.
...И было содрогание, и общий крен, и по-луулыбки на лицах.
'Вы что,- было сказано сурово-насмеш-ливо,- вы разве не знаете? Вы, кхе-кхе, не читали? Вам, то есть, неизвестно постанов-ление, запрещающее делать электронику лучше американской?'
Нет, нет, не надо. У Анатолия Павловича есть чувство юмора. Шутки - его стихия. Но только он смотрит глубже. Конечно, не иметь протопила нельзя, потому что вам тогда не выдадут авторского свидетельства. Это ясно. Но вот электронная лампа. Что значит, если говорят, что она - зарубежный аналог? Взя-та, значит, у американцев. Целиком. Содрана. Естественно, лампа-копия не может быть лучше подлинника.
В общем, защиту отложили. Буденный за-щищаться не умел, чего там. Уже когда подошел срок по графику, Анатолий Пав-лович перепахал 'Электронике' и что-то та-кое оттуда сунул им в качестве прототипа ('аналога'). О, сказали ему, хорошо, защи-щайтесь. Защитился. С трудом. 'Драматиче-ски'.
Но - защитился. А если б не обманул ссылкой на американцев, не видать бы ему научной степени. И потом, позднее, всякий раз, как случалось Анатолию Павловичу опередить американцев, одно и то же: не дадут работу завершить, а то и наказывали, даже предупреждали, что накажут, если... И разве с ним одним бывали такие вещи? Ва-лентин Федорович Золотарев. Буденный ему отдает приоритет мировой на плоский телевизионный экран. Сейчас Япония выпускает, известно. Но это наше, советское авторское свидетельство и наши патенты в Японии, США, Франции. Так вот, шо-фером на грузовике работал автор. А был партийный, пробивной, с положением (зав-лаб в Зеленограде), имел охранную грамоту от партийных инстанций: 'Немедленно устроить на работу'. Нигде не брали. Потом и директора уволили. 'Это уже незачем, потому что никакого участия не принимал',- хохочет над кем-то Буденный. Смех у него временами жутковатый, ни у одного Мефи-стофеля не слышал хохота замечательнее.
А насчет В. З... Его судьбу решили Хра-нители Несостоявшихся Реальностей. Вы спрашиваете, что за мафия такая. 'Ничего не знаю,- хитрит Буденный.- Это шутка. Могу изложить только факты, а они разрывчаты и противоречивы, логически не вя-жутся'.
Но что судьба электроников управляема оттуда, не спорьте, Буденный проверил. Да и нетрудно их придерживать, потому что настоящих-то мало, единицы, сходите в па-тентную библиотеку и убедитесь. Среди рождающихся они редки, вот и все. И за ними следят.
Анатолий Павлович родился в 38-м году, в бараке. Детство его прошло в Грузии. Не-большой городок, шахтеры. В городской библиотеке прохладно и свободные столы. С малых лет он почему-то читал научные книги. Помнит подробно 'Генетику домаш-ней курицы' Августа Вейсмана, с портретами красивых кур, петухов и указанием, кто из них с кем спаривается-скрещивается. То же самое сообщалось о горохе монаха Мен-деля. Маленький посетитель городской биб-лиотеки с увлечением приобщался к 'враж-дебной идеологии' вейсманизма-менделиз-ма. Ничего для себя необыкновенного в генетических комбинациях-рекомбинациях мальчик не обнаружил. А уж Бремы разные, Фабры - там вообще ничего понимать не надо, просто интересно.
Когда одиннадцать лет стукнуло, за теорию относительности, говорит, принялся, это действительно тре-бовалось понимать.
Учительница литературы стыдила Анато-лия, что он ни одной художественной книги не читал, а если человек не читает художе-ственную литературу, он превратится в обезьяну. Анатолий не хотел в обезьяну превращаться, попросил в библиотеке какие-нибудь художественные книги. Получил для начала 'Человека в футляре'. Четыре раза начинал, дочитать не смог. 'Послушайте,- восклицает Анатолий Павлович,- я и сейчас, убей меня бог, не знаю, кто там у них в футляре'.
На восьмом году учебы переселился он из родного Ткварчели в Орджоникидзе, чтобы там поступить в техникум. Школьные, как потом и институтские, занятия казались ему слишком медленными, он в нетерпении устремлялся вперед. Был для переезда и другой повод: Национальные трения. Столк-нулись мафии двух национальностей. 'Они сумели так сделать,- вспоминает Буденный,- что грузинский язык, такой красивый, мы, школьники, ненавидели.
Считалось, что преподавать язык может всякий дурак, кото-рый не способен ни на что иное. Алкоголик какой-то преподавал...' Школьные успехи определялись взятками. Поступит ли он в техникум? Один абитуриент шепнул Анато-лию, что несет учителю сорок рублей, я, го-ворит, хорошо знаю русский язык, но дам деньги, чтобы он не прибавил мне ошибок.
В техникуме Анатолий жил исключительно на стипендию. Двенадцать экзаменов с заче-тами - все пятерки. А физкультурник гово-рит: 'Как же я поставлю пять баллов чело-веку, который не может стоять на голове?' И был совершенно прав. Делегация фронто-виков все же уламывала его и уломала, физ-рук сдался. 'Приходи,- говорит,- после за-нятий в зал ровно в пять. И только честно:
каждый день минута в минуту. Будешь тре-нироваться. Если ты такой неспособный и не можешь стоять на голове, я после этого тебе пять баллов ставлю. Горбатого могила испра-вит. Ну а если научишься, тогда сам бог велел'. Три часа он тренировался и стал на голову. И сейчас стоит.
31 декабря 1954 года вместо пьянки Ана-толий что-то паял в радиосхеме и гордился собой, думай о своем предназначении. В этот нарочитый день, вернее вечер, он дал зарок, что посвятит себя электронике. Как вы хотите, но вскоре его поставили на учет в МГБ.
Почему? Это пожалуйста. (Хотя настоящий предлог поди отыщи!) Техникумовский наш интеллектуал каждую неделю сиживал в рес-публиканской библиотеке. Преодолев 'Фи-лософские тетради', пустился дальше, за-рвался, к нему уже приглядывались, а он сперва 'Физику' Аристотеля взял, потом заказал 'Метафизику'... Оставлять это без внимания, согласитесь, было нельзя.
К МГБ Анатолий Павлович питает сочув-ственное понимание. 'Эти люди,- говорит он всякий раз,- ненавидят свою работу и, нарушая закон, чувствуют, осознают неспра-ведливость таких дел'. И МГБ попустительствовало Буденному, дало ему попасть в Мос-ковский нефтяной институт. Год уже, правда, был 1957-й.
Проучился Буденный семестр и понял, что институт ничего не дает по сравнению с техникумом. Сама техникумовская система ему даже казалась лучше: ежедневное за-нятия, как в школе. Это лучше.
И стало ему тесно. Пытался организовать кружок радиоэлектроники, потом затеяли за три года сдать экзамены, чтобы специа-листами поскорее работать. Но в деканате идею потопили. 'Досрочно? Только через министерство'. Сунулся Буденный в Физтех, в МИФИ - не получилось, и перешел он в энергетический. Мечта! Автоматическое управление производством, машины с циф-ровым управлением... Это потрясающая вещь. На 3-м курсе организовалось студен-ческое КБ - под влиянием академика; Аксе-ля Ивановича Берга. Какой был человек! Аристократ, истинно офицер, блестящий, в адмиральской форме... Не испугался пер-вым сесть экзаменоваться у компьютера. 30 лет назад они сделали в студенческом КБ компьютер, который обучает людей. Один год принимали на нем экзамены в Бакинском политехническом институте, резуль-таты прекрасные. Потому что двойка - тут уж не поспоришь. Жаловаться было стыд-но - вот он документ!
Но получалось, что дети министра и дети портного идут на рав-ных... В общем, дело это похерили.
После первого семестра в МЭИ министр дал Буденному и еще нескольким 'отмеченным' свободный график посещения за-нятий. Атмосфера была такая, что студент Буденный мог себе позволить организовать курс для инженеров и профессоров 'Мето-ды расчета транзисторных схем'. На этот курс съезжалась 'вся Москва'. И потом сам-издатом на ротапринте размножали, и он, проверил Буденный, ходит по сей День в Москве и по ящикам подмосковным.
Он был молод, искушаем (60-е годы, поздняя 'оттепель') и не всякий знак фик-сировал. 'А как подумаешь,- подступало к нему временами,- у них там, дей-ствительно, может быть, есть мощные ком-пьютеры, и они, по рождении всякой новой сильной идеи, вычисляют, что произойдет, начиная отсюда'. Громадность подсчетов такая, что они могут на много сотен лет точно всё, всё, всё... Допустим, впереди, в некоей исторической перспективе, высвечивается поворот на путь, ведущий к атомной войне. Загодя о том зная, можно избежать катастрофы. Изменить кое-что уже сейчас, чтобы поворот состоялся в другой точке, развитие пошло не там, не туда. Реальность же, что готовилась, ждала своего наступле-ния, не состоится. Не сбудется. Со всеми своими большими людьми - гениями и зло-деями. Жалко... Так жалко!.. И вот, чтобы сберечь, сохранить эти исторические укра-шения, отмененная реальность не отбрасы-вается начисто, не изымается полностью, а содержится как бы под невидимым кол-паком. Для таких несчастливых реальностей заведены музеи. |
Гипотеза, насколько помнится, впервые рассмотрена у Станислава Лема. Анатолий Павлович часто думает об этом. Американцы ведь вот не продают нам хорошие компью-теры, на которых можно было бы отслеживать далеко развитие событий и отбирать реальности. А он, Анатолий Буденный, есть не кто иной, как музейный экспонат, а? Раз-ве зеленоградское руководство не пре-небрегло его опережающими время идеями? Прямо-таки уговаривали отстать, не высо-вываться за пределы западного аналога!
С опозданием, но он теперь все понял, все. Как на третьем курсе ему не дали вто-рую форму допуска, когда шло распреде-ление на практику. Не одному, правда, не-скольким, и позднее все же оформили. Но - позднее... Хранители Несостоявшихся Реаль-ностей следили, когда что можно, не забрел бы далеко, не выбрался бы из Музея.
И в Париже... Там тоже не отпускали его, тайно поднадзорного. Чего больше: письма его вскрывались. Вы сразу на консьержек - кому же еще! О, кабы так. Отношения с ними если и были натянутыми, то совсем недолго, потом наладились. Он ведь не жадный (как все тут), когда появились деньги, Анатоль никогда консьержку не забывал. На Новый год обязательно делал подарки. Однажды на улице нашел золотую цепь, детскую, но с золотой пробой, стоит шестьсот фран-ков (в магазине смотрел; это купить 600, а попробуй продать, здесь ничего продать нельзя). У консьержки маленькая девочка, и ей Анатоль подарил цепь. Она как по-смотрела...
На родине, дома ваши письма вскрывают нагло: над паром отклеивают и потом за-клеивают, да небрежно, прихватят клеем и само письмо. Французские перлюстраторы аккуратнее. В углу или посередине кон-верта делают маленький надрыв, один-два миллиметра, как будто письмо согнулось, перетерлось. У них есть тонкий щуп с фотосчитывающим устройством и стекловолоконной оптикой. Засовывают его в конверт, специальный манипулятор конверт поворачи-вает, компьютер перерабатывает получен-ную графическую информацию, и прямо пе-ред вами на экране письмо.
Вы можете затруднить перлюстрирование, если отправляемые вам письма будут скла-дывать вдвое. Но разве всех предупре-дишь? Маме, близким друзьям Буденный сказал, но остальные... К тому же оказалось, что есть система, позволяющая видеть сквозь бумагу, как через прозрачное стекло. Это непросто объяснить, а если коротко - тот же принцип, что позволяет с помощью ла-зера видеть в тумане. Анатолий Павлович пока ломал голову, как и лазер обойти, про-блема снялась сама собой: письма стали приходить просто открытыми.
Его приняли за шпиона, вот что. Его, ко-торый уехал буквально с ненавистью к Со-ветскому Союзу. Ну какие чувства к системе может испытывать разработчик самого бы-стродействующего в мире компьютера, сде-лавшийся грузчиком? Ему и в голову не придет на эту систему шпионить.
А потом открылось, что они там шпио-нами считают всех советских. Косвенно о том говорила и статья о Буденном в приложе-нии к 'Сьянс э ви', посвященном советскому промышленному шпионажу во Франции.
Как же было не предупредить его, ново-прибывшего, обо всех этих делах? Анатолий Павлович смертельно обиделся на своих советско-французских знакомых, что они, зная здешнюю слежку, болтали с ним, новичком, по телефону, не прервав,- так, мол, и так... 'По уровню слежки французское государ-ство превосходит все, что мы себе пред-ставляем',- громогласно заявляет Буден-ный.
А фортель с бюро переводов? Узнав в слу-чайном разговоре, что Буденный ждет при-бытия багажа с пишмашинкой, 'вышибала' (прежняя работа владельца, на чем и раз-богател) поинтересовался, никак умеешь печатать, дальше - больше, не знаешь ли ненароком высшей математики, и совсем уж под дурачка - не знаток ли, случаем, в электронике... Тут восторгу не было пре-дела. Обещал Буденному работу уже не просто переводчика, для этого девочки есть, а начальника отдела, редактора... Своему, на другой день, звонит патрону, рассказы-вает в красках, какая удача - из Советского Союза, специалист... Анатолий Павлович рядом, слышит добродушное гудение шефа, прерванное, ну, так просто,- 'звать-то его?..' - 'Буденный Анатолий'. И вдруг трубка как гаркнет: 'Не требуется!' А ведь позарез нужен был именно такой работник.
О мытарствах Буденного в Париже разго-вор особый, а здесь отметим лишь, что в конце концов приспособился он как-то, хотя и на черной работе, стал все же зарабаты-вать деньги, зажил самостоятельно. И Хра-нители почувствовали, что он уходит, усколь-зает от них. Где-то работает, платит за квар-тиру... В некий день они дали о себе знать.
Явились господа, якобы направленные та-ким-то (Буденный впервые слышит назван-ную фамилию), в свою очередь информи-рованным таким-то (то же самое), то есть - они от 'французских друзей'. 'Чем зани-маетесь?' 'Туалеты вот хожу мою. 20 фран-ков в час'. 'Ну как же так! Следовало обра-титься к нам... Специалист по электронике. Мы всем помогаем...'
Стал он, по высокой рекомендации, хо-дить в дом с внутренним двориком и зна-ком обратной свастики на плитках пола. То ли миссия, то ли масоны, секта какая. Люди отобранные, одного пошиба, дипломати-ческие... Бригадир-поляк поставил его на ремонт оконных рам. Работа была замеча-тельная, здоровая мужская работа, а не эта гадость - драить туалеты, грязь собирать. 200 франков в день. Рамы большие, добротные. Каждую надо вынуть, пошлифовать, ошкурить, подравнять, сбаланси-ровать, подложить шайбы, точно подо-гнать уплотнения, чтоб без труда закрыва-лось. То же самое с дверьми.
Напарником его был молодой симпатич-ный парень. Анатолий Павлович сразу пред-ложил; 'Знаешь, у меня сил много, мне надо работать физически (самолечение та-кое, против инсульта), а соображать головою я не хочу. Ты будь моим начальником, при-казывай, что делать, - что поднять, что отнести, давай ты думай, а я буду исполнять, И тебе легче, и мне'.
Молодому льстило такое доверие, и он старательно руководил.
Они завлекают Анатолия обещаниями. Будешь, говорят, работать электриком, по-лучать семь тысяч франков... Это совсем другое дело! А потом - как покажешь се-бя - найдут ему и инженерную работу, тут уже вообще...
Напарника ему, однако же, меняют, подсо-вывают некоего Павла, поляка, невозвра-щенца, политического эмигранта, разговор-чивого не в меру и плохого работника. 'Павел,- урезонивал его добросовестный работяга
Буденный,- вы здесь не в Совет-ском Союзе и не в Польше. Придет хозяин - с нас спросит. В прошлый раз мы с напарни-ком два окна сделали, а если так будем, и одного не успеем', А тот; 'Ни хрена, не бойся, ерунда'. И точно.
Пришел хозяин, посмотрел, ни слова не сказал. А Павел все расспрашивает: 'Слушай, что это у тебя за носки такие - зеленые?' 'А что?' - 'Так это ж, знаешь, выдают в КГБ'. Действитель-но, у военных есть какой-то особый сорт носков. 'Да ты, наверно, там работаешь, знаешь советские секреты. Скажи францу-зам, они тебе мигом дадут хорошую работу'.
День проходит, ничего не сделано, а хо-зяин хоть бы нахмурился. Нет, вроде бы до-волен. Но других-то выгонял. Араба выгнал. Моментально. И не пожалуешься. Тем более что работают неоформленные 'по-чер-ному'.
На другой день Павел признается: 'Я, Анатоль, был комсомолец, всегда сочувствовал коммунизму, возьми меня в свою органи-зацию работать'. Анатолий Павлович пер-вым делом послал его... а потом объяснил, что ни о носках, ни об организациях ему рассуждать совершенно невозможно по причине недавнего инсульта. А хозяина попро-сил убрать от него Павла, ну его. Анатолю надо успокоиться.
Ставят Буденного на другую работу - мешки, рамы таскать на пятый этаж. Они там, работнички, па одной вдвоем, а он как взвалит шесть штук на плечи и пошел... Он же грузчик, сто килограммов несет на плече свободно. Потому что знает, как положить, не сломав позвоночник. Но и тут Павел к нему прицепился. Анатоль снова не поддался и нагрубил в адрес 'хозяев' Павла. На сле-дующий же день вызывает его Зигмунд, бригадир, и говорит: так и так, я недоволен твоей работой, ты уволен.
Были, конечно, у него ошибки, о которых он жалеет. Но то ошибки, а не сознательные действия. Просто он доверился. А доверять нельзя. Советским тоже. Откуда, например, известно, что работники советского посоль-ства или консул не являются, допустим, иностранными шпионами? Не может он знать этого. А ведь его изобретения из области микроэлектроники имеют стратегическое значение. У кого микроэлектроника лучше, тот и выиграл. На 20 % быстрее среагировал ваш компьютер, и ваш снаряд сбивает вра-жеский, а не наоборот...
Угловым лукавым взглядом посматривает в вашу сторону, отрывисто хохочет, и вам вспоминаются строчки из его 'Самогона':
'Конечно, всякий уже давно понял, что ав-тор - недоучившийся алкоголик с интенсив-ным бредом паранойяльного типа. Он надое-дает всем порядочным людям со своей электроникой, что само по себе еще не пред-ставляет большой опасности для общества, так как он все же не буйный... Но этот бред так силен, что когда он получает осциллограф (чтоб имел себе игрушку и отстал от поря-дочных людей), то его бредовые схемы часто работают, на них выдаются патенты, о них публикуются статьи...'
Не так все просто, милостивые государи! Даст бог, мы еще к этому вернемся.
САМОГОН
На улицах Парижа голодный человек чувствует себя голоднее.
Догадайтесь, что держит в своих пальцах Анатолий Павлович? Да, это то самое, на 2 л продукта в час. Ему хотелось, чтобы чудо-аппарат был сфотографирован на фоне источника питания для ком-пьютеров, также сверхминиатюр-ного для своего времени (70-е годы): его размеры на два с лиш-ним порядка меньше существо-вавших в 70-е годы.
Обложка неизданной книги А. П. Буденного.
Тут странная дешевизна: коробоч-ка консервированного перца в заливке, экспортируемого из СССР, стоит 18 франков, то есть порядка 18 рублей.
Шамбр де бон.
По приезде в Париж... О, по приезде в Париж была торжест-венная встреча с, так сказать, семьей. Родственники жены - братья, сестры... Речи о тотали-тарном режиме и ученом, вы-рвавшемся в свободный мир...
Под Парижем у нее кварти-ра, в Фонтане. Государственная, за такой квартирой стоят 10- 15 лет в очереди. Выгодное де-ло: оплата втрое дешевле част-ной. А в Париже, между прочим, чтобы снять жилье, человек дол-жен предъявить справку о своей зарплате, и если плата за кварти-ру превышает 30 процентов от заработной, полиция разреше-ния не подписывает. Все слухи об отсутствии там паспортов, прописки Анатолий Павлович разоблачает как низкопоклон-ную ложь.
Муж, жена, планы семейной жизни. И тут супруга, наклонив-шись, негромко объясняет, что жить ему будет у нее невоз-можно. Анатолий Павлович обомлел, дара речи лишился:
'Дорогая,- едва вымолвил он,- в Москве ты говорила не так'. На прощанье, приобод-рясь, обещал: 'Вот погоди, мак-симум два месяца, я приеду к тебе объясняться на своей собст-венной машине'.
Ну да, не сегодня-завтра он будет работать по микроэлект-ронике. Прекрасная сложится пара. У супруги приближалось время окончания занятий в Сор-бонне, она медик... Еще в Моск-ве, в пору ухаживания Анато-лий Павлович намечал сблизить их профессиональные интересы. Работал он слесарем в МГУ. Тем не менее аспирантка из Франции увлеклась его перспективностью и взяла, так сказать, на вывоз.
Но это легко сказать - при-еду на своей машине. А пока ему надо было
думать, где посе-литься. Не больно-то его ждали в Париже, поди сними.
Шамбр де бон... Как всякое слово звучит по-французски! А это комната для бонны: 6 м2 площадь пола, 1,5 м2 потолка.
Денег у него не стало почти что сразу. Супруга оказалась сама в долгах, брат без рабо-ты, сестра еле сводит концы с концами... Это они когда сюда, в Союз приезжают, расписывают свою жизнь. Их половина там безработных, в долгах, их, мо-жет, полиция разыскивает, а в России они ого-го!
Поначалу кругом была масса друзей. Знакомство с челове-ком, который будет разработ-чиком электроники,- это, зна-ете... Конечно, все не так просто, надо учить французский язык. А чего ради? Франция выпусти-ла недавно свой первый ката-лог интегральных схем, полу-чился очень жиденький,- даже с советским ни в какое срав-нение не идет,- так на каком языке он был издан? На англий-ском, чтоб вы знали. Это для французов настоящий шок, по-тому что втайне они национа-листы. Микроэлектроника, в об-щем, на английском.
Он стал вскоре всех раздра-жать такими ответами. 'Вас не спрашивают, зачем, почему... Вы здесь не у себя в стране! Мы тратим столько времени, чтобы с вами тут возиться...' - не ве-ря ушам своим услышал он от парижских друзей, которые зна-ли его в Москве.
700 франков, что обменял на советские рубли,- это крохи. Даже ему, натренированному жить на пределе. В Москве Буденный эксперименты проводил, на какую сумму человек может продержаться. Ради инте-реса. Два месяца эксперименти-ровал. Питался по-научному, чтобы все было в норме: жиры, белки, углеводы, чтоб всех необходимых аминокислот (их 26) хватало, витаминов. Полно-ценное питание, купленное в ма-газинах, обходилось в девять рублей за месяц. Сейчас, понят-но, не девять, а 30-40, пото-му что хлеб подорожал, был 18 копеек килограмм, теперь 25. А в Париже он тратил 300 франков в месяц! Это был настоящий голод.
Однажды Анатолий Павлович имел неосторожность включить отопление, так хозяйка устроила настоящую истерику. Он перес-тал себе подогревать еду... Но все равно - угроза выселения ощущалась им каждодневно, у домовладельцев тонкий нюх на будущих неплательщиков! Что было делать? Унижаться. Ничего не оставалось. Он обратился к жене. 'Ты мне говорил, что будешь здесь инженером, веду-щим разработчиком, а я этого не вижу, и потому подаю на раз-вод',- объявила она.
Как он это время жил? На подаяния. Не на улицах, по зна-комым, но - побирался. При-глашали его на благотворитель-ных вечерах быть поваром, триста франков кто-то сунул на про-питание... Однажды свезли его на каменоломню - подрабо-тать. Мужик здоровый, он там чуть не загнулся: надо было гру-зить 75 тонн камня в день.
За сто франков.
Видя его 'неблагодарность', стали постепенно все от него отходить. Где-то два-три дня ра-ботал и все. Хозяйка предложи-ла ему освободить комнату, свет отключила. Он пытался грызть сырую картошку, ел сырые яйца, страшно мучился боля-ми в почках. На письмо папе римскому получил ответ, что это ваши светские дела, мы вам помочь не сможем. Ко всему прочему у него украли бумаги. Он еще раньше обнаружил (де-лал приметы), что ходят к нему в его отсутствие. Письма его,- вы знаете, вскрывались. На поч-те и говорить об этом не поже-лали, а друзья, те прямо оскорб-лялись за Францию.
Хотел уда-виться - веревки не было.
Как он просчитался! Ведь ничего с собой не взял. Зачем? Он заработает на куда луч-шие вещи! И вот, ходит в про-тертых кедах, фактически ступ-нями прямо по асфальту.
Как-то после трех голодных дней он не мог проснуться. Не мог встать с постели. Он оглох. Лежал несколько дней. Единст-венно, на что хватило ему сил, это подползти к двери и поста-вить в щель ботинок, чтобы не захлопнулась в коридор, куда выходят двери пятнадцати таких же неудачников, как он, и на всех один туалет. Никто не при-шел ему на помощь, не загля-нул даже. Не помнит, как встал и когда. На неприкосновенную последнюю монету дозвонился в ближайший госпиталь, сказал, что умирает, что у него инсульт. Но то оказался военный госпиталь, и ему отказали. Решил тогда умереть на улице, только бы не в шамбре. Он ходил с пе-рекосившимся лицом, слушал, как голова его переполняется кровью, что-то там булькало. Боялся остановиться, чтоб не потерять власти над собой... Ка-кая-то женщина взяла его к се-бе...
Наняли его убирать грязь в квартире некоей дамы. Плати-ла она ему бесстыдно мало. Другой благодетель, 'брат-сла-вянин' взялся ему протежировать. 'Я слышать потом не мог, когда они говорили: 'Да, брат, мы должны друг другу помо-гать',- вспоминает Анатолий Павлович. У него же инсульт, ему нельзя нервничать, нельзя даже шевелиться сильно, подни-мать тяжести, все булькает внут-ри, ухо не отпустило, звенит... А этот 'славянин'...
Оставит, бывало, Анатоля в автомоби-ле - сторожить. Это выгодно! Потому что если так бросить машину - оштрафуют, а кто-то есть, говорит жалобным голо-сом: 'месье ажан, я очень бо-лен, человек пошел за лекар-ством',- другое дело. Славя-нин отказался за это платить, и Буденный не стал больше с ним ездить - оштрафовали сра-зу голубчика за один день на 600 франков!
У Марины, жены этого сердо-больного, пропала как-то цепь золотая на 12 тысяч франков, и они обвинили уборщика в кра-же. Стали угрожать, потом лицемерить, приходи, мол, будем вместе искать, мы тебе за это заплатим как за работу. Ну, до-пустим, украл. Чего не сделает человек с голоду. Но ты же хри-стианин, через слово призыва-ешь к братству и милосердию, должен же простить. Тем бо-лее - после инсульта 'брат'. Потом сами нашли. Оказалось, дамочка засунула цепь в коробку сигарет и оставила в туалете.
За двадцать франков он работал как вол. Но ему физические нагрузки как раз против инсульта были что надо. Работая как вол, он вроде бы лечился.
Мадам жила в пятнадцати кило-метрах от его дома. Пешком два с половиной часа. Встанет на заре и пошел. Да у него и денег нет ездить. Восемь часов работал без перерыва. Правило такое себе взял - на обед пе-рерыва не брать, во время ра-боты ничего не есть и не пить. Закончил, принял душ (разре-шили), грязную одежду в сум-ку, одел чистое - и обратно пятнадцать километров.
Кого он тут только не пови-дал, с кем не познакомился!
Дмитрий Савицкий... Извест-ный писатель, выступающий по 'Свободе'. В собачьих условиях жил. Потом подвезло. Отреко-мендовался как специалист-антисоветчик и показал Анатолию удостоверение журналиста. Другой кто напишет статью - не возьмут, а вот когда удосто-верение - берут.
Удостовере-ние выдается в том случае, если автор статьи правильно отра-жает действительность. Судит специальная комиссия, и каж-дые два года продляют. Если он неправильно изображает действительность, не продлят. Это так на советские дела было похоже, просто смех. Савицкий говорил, что он друг Эдуарда Лимонова. Ну, у Лимонова та-ланта побольше, и Буденный очень хотел встретиться с авто-ром 'Это я, Эдичка'. Но хотя ксеро-книгу Анатолия Павлови-ча тому передали, и хотя влия-ние Лимонова в ней улавлива-лось, Лимонов встречаться не пожелал, из чего Анатолий Пав-лович заключил, что тот нездо-ров. Если человек, писатель, не хочет встретиться с такой ред-кой птицей, как живой изобре-татель... Не так часто это пред-ставляется! А потом, уже в Москве, предположение под-твердилось: рассказывали, что он приезжал из Нью-Йорка в Париж и ни с кем из закадычных не общался. Здравствуй - и все.
Абрамович Игорь - Буден-ный ходил, в Москве еще бу-дучи, на его сборища, был сви-детелем его голодовки... Тоже электронщик. Выступал два ра-за по 'Голосу Америки', не-правду говорил, Буденный-то знает, видел он этот Запад. На письмо Анатолия Павловича не ответил, понял, видно, что обманывал, и теперь стыдится. Другой его приятель бежал из Израиля. Понастоящему, с пре-следованиями. В Париже бедст-вовал, ночевал в общественном туалете. Как же так, дивился Анатолий, считал себя евреем, и из Израиля сбежал? 'А там, - отвечал приятель-еврей,- антисемитизм'.
Гостем в кибуце был недели две, хотел там устроиться, но его не взяли. Они там, говорит, не всякого берут. Израильский беженец рассказывал об устройстве кибуца, и получалось, что это кол-хоз. Суперколхоз. У них даже нет своей собственности. Если выходит человек из кибуца, он должен оставить там все, вплоть до телевизора. 'Как у нас было в первые годы',- вздыхал Бу-денный. Мы же отказались от этого, потому что неэффектив-но.
Никто не хочет работать, все хотят иметь... Нет, возражал беглец, все работают хорошо и высокоэффективно. 'Кругом какой-то страшный обман,- заключает Анатолий Павлович.- У нас говорят, давайте разго-нять колхозы, давай частную собственность, давай землю разделим. При том забывают, что в Израиле...'
Кого особенно мечтал Анато-лий Павлович здесь повидать, оказывались почему-то недо-стижимы. Браиловского, главу московских интеллектуалов-диссидентов-отказников... Яна Горского, учителя своего еще по Московскому нефтяному ин-ституту, сильнейшего электрон-щика...
Диссидентские настроения были утешительны Анатолию Павловичу в Москве. У него ведь вот тоже не клеилось, хотя какой он диссидент... Комплекс у него развился, прямо нена-висть к электронике. Четверть века миновало, как он сделал самый быстрый в мире компью-тер,- и нет этого компьютера ни в одной стране. 50 миллио-нов операций в секунду!.. Тогда, в 1967 году! Вот сейчас уже, живя временно в Союзе, не удержался, взял почитать одну из последних книг по электро-нике. И что же? Восемь миллио-нов. Но сегодня и пятьдесят миллионов нельзя, это надо бы-ло 23 года назад, сейчас меньше, чем на пять миллиардов - нель-зя! 'Пять миллиардов операций в секунду - минимальная ско-рость компьютера, который можно сделать сегодня по мо-им схемам',- кричит в безна-дежном отчаянье Буденный.
Сколько советских ученых нужно лишить возможности ра-ботать, чтобы наука в Союзе остановилась? Этого он не ска-жет, но чтобы остановить всю электронику, достаточно пяти, а может быть, и трех.
Советский изобретатель ни-щает. Ему, уникально одарен-ному способностью создавать стоимости, в сотни раз превы-шающие затраты, оставляют жалкие крохи. Куда тут 'отно-сительному' или 'абсолютно-му' обнищанию пролетариата! Рабочий человек худо ли бедно добился, что за свой труд, который стал несоизмеримо бо-лее легким, получает возна-граждение большее, чем сто лет назад. А ученые? Изобре-татели? Те немногие, что в послевоенные годы получили воз-награждение на полную катуш-ку, то есть 20 000, теоретически могли купить 34,5 автомобиля 'Москвич' (580 руб.). В 1950 го-ду государство при тех расчетах могло получить экономию от изобретения порядка 200 мил-лионов рублей, то есть 99,99 % прибавочной стоимости при-сваивало. Один наш знакомый, сумевший выколотить за свое изобретение 5000 рублей в 1961 году, купил автомобиль, а на ко-оперативную квартиру все же не хватило, немного одолжил.
Существует статистический закон, подтвержденный много-кратно для НИИ: 20 процентов всех инженеров дают 80 про-центов всех изобретений, то есть в среднем каждый из этой 'двадцатки' в 16 раз продук-тивнее каждого из 'восьмиде-сятки'. Для кардинальных изо-бретений закон еще круче: 1 и 99.
То есть 99 процентов изо-бретательского крупняка дают те, что в этом одном проценте. Но им-то, немногим, и выпадает по максимуму - либо униже-нием, называемым соавторст-вом, либо пожизненными мы-тарствами в коридорах бюрократических заведений, либо тюремным заключением... Тут и эксцессы, разумеется. Автор новой конструкции хирургичес-кого инструмента на все свои заявки получал отзыв некоего авторитета, отрицавшего полез-ность, эффективность техничес-кого решения, хотя заявитель предлагал оппоненту убедиться в обратном воочию. На одном из очередных научно-эксперт-ных советов авторитет вновь письменно подтвердил: 'Не эф-фективно'.
Изобретатель тогда достал из портфеля инструмент и на глазах собравшихся дока-зал несостоятельность возраже-ний: вмиг отрезал голову упрямца. Известен случай, ког-да другой отчаявшийся, воз-можно, чокнутый, застрелил в коридоре ВНИИ госэкспертизы врага - эксперта...
С последнего места работы по специальности Анатолия Павловича уволили как не вы-державшего испытательный срок.
Вышел он на улицу и побрел куда-нибудь. Не миновал и квартала - видит надпись:
'Требуется пожарник'. 70 рублей. День дежуришь, три до-ма. Поступил пожарником. Ра-бота не изматывающая. Обходы предприятий... Или сами приходят за разрешением. Сварку, скажем, запланировали. 'Имеет огнетушитель такого-то типа, два ведра с песком, воду... Раз-решаю'. Ночами дежурил на опасном объекте - деревоотделочной фабрике на Электро-заводской. В общем, для интел-лектуальных занятий должность пожарника предоставляла возможности хоть на посту, в буд-ке, хоть вовне.
Но пожарное начальство ина-че что ли смотрело, и Буденно-го уволили. Были еще у него разные службы - в Ленпромавтоматике, на хлебозаводе No. 8, слесарем в мастерских МГУ... Хлебозавод с его просты-ми честными нравами полюбил-ся изобретателю, и он верой и правдой крячил там грузчиком лотков несколько лет. Работа дьявольская, 'давай-давай', кругом лимитчики, он один про-сто так, а норму выполнял.
Такому человеку, как Анато-лий Павлович, нельзя же, конеч-но, быть грузчиком - и все. Он искал и занятия уму.
Как раз в эту пору его знако-мые из диссидентских кругов попадали в психбольницы. Он определенно знал, что они нор-мальные люди. Самые нормальные. Но когда несколько подряд кануло в дурдом, решил он с психиатрией поближе сой-тись. Это его правило: взялся что изучать, так с первооснов. Накупил учебников, моногра-фий. Учебник Случевского был особенно силен, Буденный про-сто зачитывался. Описывает сплошь и рядом людей, кото-рые с нашей, житейской точки зрения молодцы ребята. ан нет. Ну например, изобретатель, но-ватор какой-нибудь. Получил авторские свидетельства, вне-дрил столько-то новшеств, на-родному хозяйству дал кучу де-нег, тысячи и тысячи. Мало того:
добивался признания своих идей, требовал вмешательства инстанций, общественности, пользу, в общем, принес гро-мадную. Диагноз: паранойя. То есть достаточно, чтобы у чело-века было чуть больше энергии, чем хотелось бы другим, и друзья-психиатры определят его в параноики. Тогда конеч-но...
Более всех привлекал его Браиловский. Анатолий Павло-вич бывал на его семинарах. Идея мероприятия была под-держать форму у ученых-отказ-ников, уволенных с работы пос-ле подачи заявления на выезд. Анатолий Павлович эти дейст-вия против них не считает каки-ми-то чрезвычайными. В цирке, например, есть такой порядок:
артист может отказаться выпол-нять номер с кем-то, кого дают ему партнером, просто по не-доверию. Это считается закон-ным основанием. Такая профес-сия! Или, например, в магазине, в отношении, например, кассир-ши.
Можно уволить: не дове-ряю - и все. Ну и их вот уче-ных-евреев после подачи доку-ментов увольняли. И Браиловского тоже уволили. А ученые, они ведь нуждаются в постоян-ном общении, тем более такая нужда была при длительном от-лучении от научной среды, ведь люди ждали разрешения на выезд годами, и некоторые ма-ло надеялись, что это вообще когда-нибудь произойдет.
Научные семинары Браиловского были великолепны. Там разминались очень сильные умы. Приезжали на семинары люди и из-за границы, особен-но - из Израиля. Анатолий Павлович так и зажигался, так и горел, слушая этих умников, сам подавал реплики и высту-пал. Браиловский подал на выезд не по своему еврейству, а по диссидентству, уезжать не хотел,- 'родина здесь', ну и так далее. Анатолий Павлович живейше участвовал в дискус-сиях на тему о том, кого можно считать евреем. Как оказалось, это был совсем не простой во-прос. Среди суждений на сей счет было такое, где критерием выдвигалось обрезание. 'А как же первые - Авраам, Исаак,- они ведь не были, не могли быть, так сказать, обрезаны?' - повернул неожиданно Анатолий Павлович. Проповедник из Израиля был смущен и не сразу нашелся что ответить. Анато-лий Павлович детски улыбается, не скрывает гордости, что под-нял тонкий талмудистский во-прос. Да, конечно, он приветст-вовал семинары Браиловского, потому что действительно нель-зя мешать общению ученых, это варварство, это фактически тюрьма. И вот за рубежом он оказался в такой тюрьме...
Было у Анатолия Павловича и другое дело для души: само-гоноварение. Подтолкнул его, как вы помните, пример тещи. Ну а зять подошел к вопросу широко, научно. Не прекращая живой повседневной практики, насыщенной новаторством, экспериментами, изобретатель проник и в историю и в теорию вопроса, к самым корням рек-тификации, ее массообменным тонкостям. Ему открылись глу-бины понимания спиртных на-питков. Взять, к примеру, 'Советское виски'. Почему оно пользовалось в свое время та-кой популярностью? Потому что там был чистый водочный спирт безо всякой сивухи. То есть в отличие от несоветского, на-стоящего виски.
Дело начинается, конечно, на амбициозной почве. Сделать такой продукт, чтобы... Ну, сами понимаете. Особенный шик, когда приглашенные не могут определить, которая 'Столич-ная' и которая домашняя.
'Когда самогонщик впервые получит прозрачный как сле-зинка напиток двухкратной пе-регонки 70-градусной крепости, когда настоит его на сушеной вишне и увидит рубиновое чу-до,- душа его поднимается к небу',- заразительно пишет Буденный. Надо, однако, не упускать из ви
Боливар 17-12-2007 06:22
(окончание)
'Когда самогонщик впервые получит прозрачный как слезинка напиток двухкратной перегонки 70-градусной крепости, когда настоит его на сушеной вишне и увидит рубиновое чудо,- душа его поднимается к небу',- заразительно пишет Буденный. Надо, однако, не упускать из виду, что итогом этих предосудительных в общем понимании, противозаконных занятий были изобретения, если не открытия автора, получившие отражение в специ-альной литературе! Как тут судить,- сам черт ногу сломит.
'Но настойка,- развивает свою эмоцию изобретатель,- это всего лишь настойка, а высший класс - чистая водка, которую можно пить прямо и честно, безо всяких отшибающих добавок, и когда достигнут этот класс, можно презреть всякие там коньяки'.
Понадобился год напряжен-ных поисков, пока у него полу-чился напиток лучше 'Москов-ской'. Теперь надо было прео-долеть высокомерное недове-рие к 'самоделке' со стороны родни. А потом был триумф признания. Ему льстили гости - сертификатные ребята: 'Ну просто 'Смирновская!' - не понимая, что, напротив, прини-жают его шедевр этим сравне-нием.
У читателя нарастает удивле-ние. Ну мало ли что люди де-лают, так ведь не обо всем же писать! Дело-то противозакон-ное. Однако Буденный начеку. Помилуйте, мол, а с чего вы взяли, что раз я о том говорю да пишу, то значит и делаю? Например, убивать людей нельзя, но писать об убийст-вах - сколько угодно, очень даже хорошее дело. Если на полную чистоту, то да, он ка-пельку производил продукт, ка-пельку пробовал, но -до Указа Президиума Верховного Совета об усилении мер...
Как всякий новообращенный, он большой пурист и ревнитель, как дело касается его предме-та. Насчет добавлений к водке, скажем, очень строг. 'Петров-ская', 'Кубанская' вообще ли-шены им звания водки, потому что добавлено там, по его ком-петентному мнению, слишком. Ему смешны обывательские разговоры насчет водки, кото-рая якобы сделана 'по старин-ному русскому рецепту' и ко-торая якобы лучше современ-ной. Потому, боже мой, это не-возможно, что ту делали безо всяких очисток и колонн. На-стоящую водку научились полу-чать только в наше время.
Водка - это самогон, кото-рый пьют ни на чем не настаи-вая. Однако прежде надо как минимум перегнать этот само-гон шесть раз. На современном заводе спирт перегоняется 50- 100 крат, поэтому водка может быть изготовлена из любого сырья. Из любой гнили и отбро-сов. И все равно после такой ее перегонки самая вонючая вод-ка самого последнего завода, сучок, керосиновка 'в тысячу раз чище самого чистого конья-ка'. Только напитки, в основе которых лежит спирт,- пропо-ведует Анатолий Павлович,- чистые, будь то настойки, апе-ритивы, бальзамы, ликеры, кре-мы, пунши.
Как человек научного, техни-ческого склада, наш изобрета-тель сразу ухватил главное. Вода кипит при 100?, а спирт при 78, и если держать точно 78,1 а еще лучше 78,01, весь спирт уйдет и останется вода. Для него, автора изобретений и десятков научных статей, сде-лать аппарат, поддерживающий температуру с точностью до десятых и даже сотых долей градуса, никаких трудностей не представляло. Ну а опыт, чтоб не сказать искусство,изготовле-ния вин, уменье быстренько со-стряпать готовый к употребле-нию напиток с крепостью, про-шли проверку на овощных ба-зах, в подшефных колхозах, куда автор охотно, без нытья отбывал по первому приглаше-нию.
Пиво - совсем другое дело. Оно едва ли доступно для до-машнего умельца. Малейшая ошибка в любой из операций превращает пиво в ту козлиную мочу, что можно попробовать, будучи вне Москвы или Риги, где тоже под пивом нередко понимается указанный выше на-питок.
Вас интересует брага? О ме-довой не спрашивайте, так как мед пчелиный сегодня фикция.
Наливки хороши тем, что про-стота изготовления и доступ-ность сырья позволяют вам до-вести этот напиток до 15- и даже 17-градусной крепости.
Интересное для Анатолия Павловича начинается с опера-ции 2-3-кратной перегонки. Впрочем, он широких взглядов человек и тем выгодно отли-чается от разоблачителей, из-вестных своею нетерпимостью. Ты готов пить прямо то, что за-бродит, что капает из аппарата, мутную жидкость с отврати-тельным запахом и вкусом и находишь в этом удовольствие? Ну и ладно. Но большинство по-лагает все же это мерзостью. Самогоны настаиваются по не-скольку, иногда по двадцати и более раз, на всевозможных ве-ществах, отбивающих их сивушность.
К коньяку отношение нашего аматера скептическое. Ничем коньяк основательно не отлича-ется от обычного сахарного са-могона двухкратной перегонки. Коньяк даже богаче сивушными маслами. О кальвадосах всяких, джинах, ромах он и рассуждать не намерен, потому что это 'просто отрава'. И француз, ко-торый причитает, узнав, что в России пьют одеколоны, дол-жен также знать, что виски по составу хуже любого одеколо-на. 'Тройного' - точно хуже. Потому-то кальвадосы подолгу настаиваются. Коньяк - вино-градный самогон, джин - са-могон из ржаного пива или бра-ги, настаиваемый на можжеве-ловой ягоде. Виски - самогон из ржаной, кукурузной или ячменной браги, выдержанной в дубовых, обугленных внутри бочках. В общем, самогоны все это, если кто ожидал чего дру-гого.
Вкус западного потребителя испорчен, потому что он в массе своей не знаком с водкой. Толь-ко этим объясняется, что на За-паде могут пить виски и будто бы даже одобрять его очевид-ную сивушность. Лгут и здесь:
добавляют содовую, томатный сок, душистый перец, чтобы от-шибить сивуху.
Пока Анатолий Павлович тво-рил чудеса самогоноварения приватно, для своих, этим своим искусством собирая среди раз-ношерстных компаний (до ко-торых всегда был охоч, а теперь и стал незаменим) скромную дань благодарности, клятв вер-ности до гробовой доски - все шло хорошо, гладко и славно. Положение изменилось, как только Буденный углубился по своему обыкновению в теорию и пришел к выводам, в которых проглядывал человек, мысля-щий одновременно и катего-риями электроники.
Намечались столь решитель-ные перемены в спирто-водочной отрасли, что могли быть за-деты основы... Нет, не только конструкций чего-то там, режи-мов каких-то процессов, ректи-фикационных колонн и прочего такого - речь могла идти о проблемах неустойчивости мас-со-теплообменных процессов в данной конкретной технологии и шире,- о неустойчивости экономических явлений, соци-альных, непредсказуемых сдви-гах... Были опять конечно же по-луулыбки, неясно, понимания ли, сожаления... А как болез-ненно реагировали члены кол-легии министерства, как испу-гались французские патентоведы...
Хранители Несостоявшихся Реальностей, пожалуй, в тот раз перестарались.
Впрочем, оставались верны своему правилу действовать так, чтобы все шло как бы само собой, естественным путем. Обстоятельства для того скла-дывались удачно. Занятиям Анатолия Павловича наукой са-могоноварения сопутствовали сбои в его семейной жизни. Как бы случайное совпадение. Нет, то было никакое не особенное, а обыкновенное семейно-коммунальное дело. Квартирная ссора. Заурядный конфликт. Он где-то был запланирован с са-мого начала. После свадьбы (первой, в Москве, до францу-женки, вы поняли, конечно) бы-ло решено, что молодые сколь-ко-то, недолго, поживут с роди-телями жены, пока, вот-вот, тем не дадут долго-долго жданную квартиру. Как оно бывает, 'вот-вот' затянулось на годы, и по-тихоньку развилась кухонная вражда, вовлекшая, наконец, и мужчин.
У Анатолия Павловича есть точные доказательства, что де-ло это фальшивое, а настоящее дело по сей день лежит в секре-те, и что там приговорено - не-известно. Ссора и ссора, каза-лось бы, делов-то. Вызвали ми-лицию. Тоже не новость, тесть часто к этому прибегал. А тут приехали и Анатолия забрали. Милиция вообще-то к нему, он чувствовал, относилась хорошо, но мы, говорят, обязаны реаги-ровать, ссоры не первый раз. И вот он в камере. А дама-сле-дователь читает заявление же-ны-страдалицы и говорит ей, разве так заявления пишут? Ну мы его тогда выпустим и что дальше? Вот давай я сейчас на-пишу заявление, а вы подпише-те. И написала: избивал стулом, по чем попало, в общем, полная разнузданность. Три дня дер-жат, наконец, зачитывают заяв-ление. 'Я говорю жене,- зано-во переживает свою историю
Анатолий Павлович,- что же ты написала? Я просто озвереаю. За то, что она написала, могут посадить', 'Ой, я пого-рячилась, я не сама писала, а мне дала подписать следова-тель. Беру заявление обратно'. Ей на это: 'А мы вас привлечем за клевету'.
Тем не менее его выпустили недели через две. Дома, как ни в чем не бывало. Звонят из ми-лиции: надо дело закрыть, при-ходите. Надо так надо. Спокой-но, в белой рубашечке, галсту-ке, является туда и - не воз-вращается. Арестован. Без суда держали 4-5 месяцев. По бытовой-то, мелкой ссоре... Смешно, сами понимаете. А дальше? Шесть тюрем человек прошел. Был в камерах с уго-ловниками, психами, алкоголи-ками. Попал в Матросскую ти-шину...
Нет, дорогие граждане, тут не мелкое дело, тут что-то другое.
ТЮРЬМА
Два удостоверения одного лица. Слева - монтера пути Череповецкспецстроя; дано взамен пас-порта; справа - читателю 2-го научного зала Всесоюзной госу-дарственной библиотеки им. В. И. Ленина.
На пятьдесят камерников трое убийц сидели, может, напосле-док, перед расстрелом, в об-щем, обстановка была неважная, нервная, мнительная. А тут под-саживают новенького, и Буден-ный узнает - по его это душу. В тюрьме, как наблюдал Ана-толий Павлович, не защищают никого, не принято, двое де-рутся - третий не лезь. Зрите-ли подсказывают, подзуживают, издевайся, глумись сколько угодно - не вступятся.
А его защитили, не дали. Камера, на счастье, подобра-лась из уголовников в основ-ном хозяйственных. Их было две группы: подпольные цеховики-трикотажники и те, что по делу 'Дагвино'. Организаторы, дельцы, каким-то чудом про-растающий еще, после тщатель-ной 70-летней прополки, сорт людей. Им стать бы законными миллионерами, кормить со свое-го стола и культуру, и медици-ну, и церковь, и образование, и просто отдельных чудаков-художников, изобретателей, му-зыкантов, поэтов.., Шли по статье о хищениях в особо крупных размерах с букетом незаконной предпринимательской деятель-ности. Конечно же Анатолий Павлович был для них свой, умственный человек. Мог и со-вет дать. Хозяйственники окру-жили его заботой. Несчастные убийцы, грабители, воры сразу скумекали, что все они мелкота перед 'Дагвином' и трикотаж-никами, да и невыгодно и небез-опасно было с солидными пре-ступниками ссориться - связи у них на воле, и харч оттуда идет такой, какого рядовому убийце во сне не приснится, им кормится вся тюрьма от выс-шего начальства до рядового смотрителя, до последнего мел-кого карманника, если хорошо себя ведет в камере.
Трикотажники на сверхплано-вом и левом сырье, на простаи-вающем и прикупленном обо-рудовании организовали произ-водство кофточек, джемперов и прочего вполне сносного ба-рахла. Без чудовищных наклад-ных расходов социалистическо-го предприятия с его заботой о занятости людей и безучаст-ностью к результатам труда. Они утаивали доходы, вместо того чтобы отчислять их на со-держание дорогих государствен-ных людей, ну вот - тех же ох-ранников, конвоиров, хорошо платили рабочим, а не только начальникам, развращали рабочий класс. Дела у них шли че-ресчур замечательно, а это доб-ром не кончается.
Дело 'Дагвино' близко интересовало Анатолия Павловича, и он действительно давал кое-какие консультации главному инженеру завода, человеку лет пятидесяти, исключительно бла-городной внешности, как это принято у кавказцев. Они нару-шили коммунистическую мораль и преступили социалистический закон через воровство коньяка. Воровство было исключительно отечественного толка, когда ис-тец (государство) не ощущал, что его обкрадывают, что он обкрадываем, да и не имел, собственно говоря, ни малейшей возможности ощутить себя по-страдавшим, а только лишь мог о том узнать, воспитав для этой цели и широко внедрив такую славную патриотическую черту, как доносительство.
Дельцы, конечно, были под стать: доморощенные, нацелен-ные хапнуть, без дальних пла-нов. Какие там дальние, какие планы... В общем, ясно.
Операция была, по сути, внед-рением изобретения. Мужик нашелся - изобрел, как полу-чать коньяк по-новому. Вот и все. А дальше чисто: вы, пьющие люди, получаете нормальный коньяк, они - как временные монопольные владельцы новой технологии - деньги. Большие. Ну и что? Коньяк-то ни ценой, ни качеством не уступает обык-новенному.
Никакого бы мошенничества во всем том не было, если б изобретение признать собствен-ностью изобретателя.
Авторского свидетельства тот мужик не брал. Сам сообразил или ему подсказали, что не сто-ит, нам это неизвестно. Проти-возаконно, не спорим, так ведь... В общем, ясно.
Изобретение навеяно, можно сказать, старым обманом, ко-торый за обман уже не счита-ется, а вошел в стандарт. Мас-совое производство без этого не обходится! Так вот, коньяк массовый, демократический, вы-держанный в дубовой бочке три-четыре года, колера не на-бирает, остается бледноват. Вы возразите, дескать, что за ус-ловности, какая разница! Но это в вас говорит человек эпохи дефицита. А появись сколько угодно, бледный коньяк не ку-пите. Тогда-то как раз, в 70-е, было его сколько угодно, 4.12 - и на здоровье.
Марочный коньяк - другое дело, за 15-20 лет он задубеет до желто-коричневого тона на-туральным образом. А коньяк-выскочка, трехлетка - это старший лейтенант, который нарядился полковником. Блед-ный немарочный коньяк под-крашивают. Колер делают из карамелизованного, варенного при высокой температуре в осо-бых котлах сахара, коричнево-го, почти черного. От добавле-ния колера в коньячный спирт крепость его снижается с 70? до 41. Фотоприбор контроли-рует насыщенность цвета по эталону, строго. Из-за добавле-ния жженого сахара удельный вес коньяка повышается. Если вы теперь опустите в рюмку спиртометр, то он покажет не 41?, а на два меньше, 39. Вы можете подумать, что обман, разбавили. Нет, так положено, есть официальное распоряже-ние признавать 41, а не 39, то есть добавка сахара на самом деле крепости как бы не меняет.
А тот умелец знал, как сва-рить карамель с оптической плотностью раз в пять выше обычно получаемой. Теперь, чтобы добиться стандартного цвета, достаточно долить пятую часть положенной порции ка-рамели. В этом все дело. Добав-ка малого количества карамели-зованного сахара означала, что практически не меняется и плот-ность коньяка, вместо того чтобы повыситься, как происходит обычно. Но теперь вы можете воспользоваться 'льготными' двумя градусами крепости, ко-торые даны для компенсации, и добавить водички, чтобы кре-пость понизилась как будто вследствие добавки колера.
Экономия получалась двоя-кая. Во-первых, выпускалось в пользу изготовителя пример-но 2-2,5 процента коньяка, а во-вторых, в его же пользу оставалось четыре пятых саха-ра, идущего для купажа. Пар-тии трех-, четырехзвездочного коньяка значительны, соответ-ственно и барыши у 'Дагвино' были 'крупных размеров'.
Буденный с лету воспринимал тонкости технологии, не рас-спрашивал, как мы сейчас его, нет, даже поправлял рассказчи-ков из 'Дагвино', давал им со-веты, как защищаться во время судебного процесса. Ужас! Ди-ректор еле-еле волочил в спирт-ном деле, сюда бы того умель-ца, он бы дал показания квали-фицированно, со знанием дела, да поди его сыщи. И ведь суд, конечно, не разберется, тут как-никак своя специфика, а бу-дет решать вопрос жизни и смерти. Анатолий Павлович пе-реживал, как если бы решалась его судьба. Ему приходило на ум, что задача следственных, судебных органов, должно быть, не разобраться во всяком деле, а какая-то иная, простому че-ловеку неведомая. Взять его случай... Он сидит вместе с людьми, обвиняемыми один в убийстве, другие в хищениях по статье о высшей мере нака-зания. Положим, он бы, Ана-толий Павлович, трикотажников и группу 'Дагвино' не казнил, а в пример ставил, выдвигал, как истинно промышленников и дельцов, людей со смекал-кой и готовых рисковать за идею. Но закон есть закон, Анатолий же Павлович самый послушный закону человек, какие, может быть, есть среди еще только немцев. Так ведь следовате-ли - они сами давали Анато-лию Павловичу понять, что сто-процентно не верят, будто его арестовали за семейную, квар-тирную ссору и что он вообще избивал женщину утюгом или еще там чем.
За что же тогда? За что?..
Политикой Анатолий Павлович не занимался, очень простые требования предъявлял к жиз-ни - дайте ему спокойно зани-маться научной работой. Окку-пация Чехословакии, то, се - он не хотел этого понимать. Чего бы не оставить его в покое! Так ведь нет.
В Радиотехническом институ-те ему удалось кое-что сделать подпольно - по части силовых преобразователей. Но как на-рочно - это была неплановая работа. Перешел старшим энэ-сом в НИИ отраслевых систем управления. Мрачная оказалась организация. А он знай свое де-ло делает: источник питания вы-дал на такую частоту, что по-добной и по сей день нет. И тут щелк - его увольняют. Только-только сделали старшим науч-ным сотрудником, провели по конкурсу, повысили...
Был еще один, последний шанс. Однокашник по МЭИ воз-главлял в некоем 'НИИ гугу' важное подразделение. 'Давай помоги мне,- возрадовался од-нокашник Анатолию Павлови-чу.- Запускаем вот мощный усилитель для военных. Им надо хоть один-два усилителя поста-вить в тему, чтобы было как буд-то тема сдана. А мы что ни дела-ем, все брак. Не работает ни один. Вот я тебе документацию дам - американский содрали, все точно, а почему-то он у нас не работает. Выручай'. 'Ты что',- взмолился Буденный. А тот словно не слышит и свое твердит: 'На тебя одна надеж-да' - и ни в какую. Всучил Ана-толию Павловичу на дом (вопре-ки строжайшей инструкции) все бумаги и предупредил, что зав-тра последний срок сдачи темы, давай, говорит, шуруй. Описа-ние. Фотографии... Смотрел, смотрел, читал, читал... 'Зна-ешь,- говорит Буденный на-завтра,- сквозной ток тут боль-шой, все перегревается при включении и выходит из строя. Ничего больше не могу приду-мать. У тебя тут на схеме стоят три диода параллельных, надо их отсоединить. Я вот подсчитал - напряжение понизится, и все пойдет нормально'. 'А как,- загорелся однокашник,- сделать?' 'Давай скальпель,- за-горелся и Буденный,- я пере-режу под микроскопом'. 'У нас,- ревниво осадил лихача начальник,- есть девочки. Руч-ки вон какие тоненькие. Я сей-час выберу лучшую, пусть она'. И вот представляете - интег-ральная схема... Монолитная... Все в теле кристалла кремния... Буденный показал хирургине, какие два надо разрезать. Ко-щунство! Кощунство! Этого же нельзя! Ничего. Девчушка, за-таив дыхание, разрезала и не за-цепила ничего другого. Включи-ли - схема пошла. Да это же - кричат - чудо! Это факт, это было, придумать такое нельзя! - победно кричит Буденный. И что же? 'Он не взял меня на рабо-ту'.
Воспоминания накатили на Анатолия Павловича с новой силой в Череповце, после пьяной болтовни приблудшего на ого-нек бродяги. Палыч отбывал тут 'химию' - особую либе-ральную форму ссылки. Госу-дарство, власти как бы винились перед ним, не теряя, конечно, лица. Ты хотя и по принужде-нию, но словно бы добровольно отбываешь трудовую повин-ность на объекте Большой хи-мии, вредном для здоровья, однако же, вот так вот необхо-димом народному хозяйству твоей Родины. Ну так получи-лось, что ж теперь, ну посиди для виду, и пусть это останется между нами, лады?
Лады, согласился Буденный. Он, в общем-то, мужик свой-ский, с ним по-хорошему всегда можно договориться. И вдруг из темноты ли осенней кромеш-ной ночи, из промозглого ли тумана выныривает пьяная об-разина и давай мутить душу. Анатолий Павлович вроде и ду-мать о том перестал, ну, было да сплыло. 'Меня послали,- объявил пришелец,- чтобы я разузнал насчет тебя'. И по-шел... 'Ненавижу, говорит, эту работу, мерзавцев-негодяев... Убегать, убегать отсюда! Тебе скажу вот что: дело твое видел'. 'Кончай травить - 'де-ло'. Никакого на мне дела нет. Так, ерунда какая-то получи-лась, накладка, ясно?'-'Не липу эту - 'квартирная ссо-ра'!- а настоящее твое дело собственными глазами'. 'Какое еще настоящее?'- набычился Буденный. 'Написано: в осу-ществлении взрыва на станции метро Первомайская участия не принимал, поскольку в это время находился в следствен-ном изоляторе. Ну и еще там разное'.
Стукач был сырой, квелый, каялся, задабривал, боялся, что ли, не выдал бы его Анатолий Павлович в порядочном общест-ве, мир-то тесен. А он стукач подневольный, в последний раз, имеет план соскочить в Запад-ную Германию по причине не-возможности жить здесь, в этой стране, порядочному человеку.
Анатолий Павлович не пере-спрашивал, не перебивал, как бы терпеливо слушал, а сам просто не хотел показать, до чего под-косил его доброжелатель, до чего пришиб и опрокинул. 'Вот оно что... Вот оно что...'--повторял и повторял про себя. Он политический. Его пасут органы, давно, может, всегда и неотступно. 'Избиение же-ны...' Какое избиение, гады! Она сама поскользнулась, ногою что-то зацепила, теснота ведь, и хрякнулась всею массою об стол, табуретка на нее, что еще там было... Оказывается, дело это лишь прикрытие другого, куда надо было его воткнуть, но что-то вот раздумывают...
Надо было что-то делать, спе-шить, он же не бунтарь, он че-ловек безо всякого такого задо-ра, не хотите - не надо,- вот он какой человек, он не будет больше, оставьте его в покое. Так и написал. Не буду, обещал-ся он, ну, всем тем, инстанциям, не буду больше изобретать и вообще. Он отходит ото всех научно-технических занятий, вот увидите, а если нарушу слово, тогда... Как же раньше не при-шла ему, не утвердилась простая мысль! Письмо отправил. И че-рез сколько-то, немного време-ни, да скоро он и не ждал,- пожалуйста: освободить, вер-нуть в Москву, прописать, уст-роить на работу, предоставить жилплощадь. Шесть - ! -смот-ровых ордеров дали. Люди де-сятилетиями ждут, ничего не получают, а ему шесть. Причем все в хороших местах - По-кровка, Сокольники, Измайлов-ский парк... Он выбрал большую прекрасную комнату, в кварти-ре была еще только одна со-седка. Комната, хотя он уже не платил, оставалась за ним, когда он выбыл во Францию. Отсюда, может быть, прохладный прием ему в Париже, как сомнитель-ной личности, скорее всего шпи-ону.
Обещание свое он все же на-рушил. Вернее, его уговорили попробовать еще раз заняться изобретательством. Не мог он отказать - райком, не то гор-ком, исполком, в общем, кому он письмо свое с 'химии' слал - уговорили. Пробрало, видно. Анатолий Павлович заявлял ведь о серьезных вещах. Изобрете-ние, писал он, чревато для ав-тора увольнением, преследова-нием, само изобретение изы-мается, крадут даже из библио-течной картотеки ВНИИ госу-дарственной патентной экспер-тизы именные карточки... Бю-рократы, ретрограды, инертная масса, завистники, от которых нас, изобретателей, защищают газеты,- лишь пассивные силы, не главные; против изобрета-телей действует сила целена-правленная, она организованная, и потому, если партия не будет защищать изобретателя от этой силы, то, писал в своем мемо-рандуме А. П. Буденный, 'я просто сдаюсь, не буду рабо-тать, потому что я боюсь'. Пом-ните историю Дизеля? Так вот, Анатолий Павлович не хочет этого, ему не нужна посмерт-ная слава, он хочет пусть скром-но, но пожить еще.
И все же его уговорили. Вот, мол, есть организация - сразу будут внедрять, изобретайте. Внешпродавтоматика... Не без увлечения и надежд Анатолий Павлович сделал там несколько приличных изобретений. И даже реализовал одно - на 'молочно-чулочном комбинате' (насто-ящего названия не упомнил). То был кромководчик, устройст-во, которое растягивает ткань тысячами иголок, вонзающихся по обе стороны полотна в кром-ки. Сила растяжения десять тонн. В натянутом состоянии ткань красится и идет через сушилку, высыхает без усадки. Не клеи-лось на заводе с электроникой, выходила она почему-то из строя. Буденный разобрался в причинах, разработал элек-тронное устройство для управ-ления двигателем кромководчика, и оно работало несколько дней. Кому-то надо было вывес-ти новую схему из строя. Открыл шкаф и просто разбил ее.
'Здесь даже неважно, так ли это было на самом деле,- торопливо уточняет Анатолий Павлович,- важнее, как я по-думал',- и невольно заставля-ет нас подумать, черт возьми, вот это да, так, может, он и раньше, всю дорогу забывал просто делать такие оговорки?
Подумал же он, что вот, снова начинаются все те же чудеса и что ничего хорошего не будет.
Как в воду смотрел. Через шесть месяцев... Это какой-то роковой для Анатолия Павло-вича срок. Но до увольнения он сделал все же еще одно изобре-тение. Для Монинского кам-вольного комбината. Там на 220 миллионов перерабатывают шерсти ежегодно, три процента ее, то есть порядка 6-7 мил-лионов рублей, могли безна-казанно красть. И никто никог-да не обнаружит. Они кладут шерсть в мешки, и она лишние килограммы набирает из влаги воздуха... Так вот: среди нере-шенных важных задач произ-водства здесь значилась техно-логия сушки шерсти. То есть чтобы шерсть шла ровной осушенности. Задача королевская! Государственная, можно сказать. В тематических сборниках задач для изобретателей и рациона-лизаторов производства, шире того - отрасли, сушка шерсти как технологическая проблема, в различных своих аспектах при-сутствовала из года в год. Такие сборники называют на местном жаргоне темниками. Лучше бы, поправляет Анатолий Павлович, называть их темницами, потому что нечистое это дело.
Потом узнал. А сразу-то су-нулся решать. Что называется, не знаючи броду... Спроекти-ровал сушилку производитель-ности, как 'Фляйснер'- извест-ная в мире фирма - и вшесте-ро меньших размеров. Главное, конечно, то, что шерсть из нее выходит однородная по влаж-ности. А при тогдашней мето-де, применявшейся на комби-нате в Монино, шерсть шла не-ровная, кусок мокрый, кусок сухой... Ее кладут в огромные мешки и на два-три месяца на ветерок. Если попадались совсем мокрые куски, то и за-гнивала. Большие шли потери. И потом всякий раз искушение преуменьшить в документах влажность сырья. До трех про-центов от объема шерсти удает-ся получать 'из воздуха'. Тут такие суммы наворачива-лись, что и министру и даже выше - инструктору какого-ни-будь ЦК не зазорно было брать. Временами, конечно, обман вскрывали. Тех, кто внизу, ну там, скажем, начальника цеха первичной обработки, техни-ческих каких-нибудь работни-ков сажали. Для нового началь-ника это было предупрежде-ние: наверх давать больше.
И вот является изобретатель А. П. Буденный.
Хотя сушилка шерсти по срав-нению с электроникой ерунда, но все же изобретение, кото-рое удается сделать Анатолию Павловичу, решая поставленную задачу, высокого ранга. Милли-онные экономии ежегодно. Э-э, стоп. Экономии за чей счет?
Да ведь он своим изобретением прямо залезает в карман неким товарищам. А они рассчитывали и дальше получать... И вот по-прежнему Советский Союз по-купает заграничные машины 'Фляйснер', они через десять лет вырабатываются, выходят из строя, снова куплены за валю-ту,- и в то же время свои ма-шины, которые, напротив, мы могли бы поставлять всему ми-ру,- эти машины не созданы, хотя после работ А. П. Буден-ного путь открыт.
Свободно заниматься изо-бретательством нельзя ни у нас, ни на Западе, заключает Ана-толий Павлович. Но мы уже не встаем с кресла, знаем, что по-следнего слова у него не бы-вает и любой его приговор не окончателен. Не без удивления, но спокойно узнаем мы далее, что Франция - это коммунис-тическая страна. Там, например, нет частного изобретательства.
Нет его, впрочем, и нигде. Поче-му же ему в таком разе не вер-нуться домой? Все же как-ни-как - свои, с недостатками, но свои...
Во-первых, воодушевляясь и сверкая простодушным ве-сельем, выдает Буденный, я пью до конца.
Конец какой? Он сделал па-тент. Уплачено на три-четыре года вперед. Не бросать же. Дальше. Он хочет стать настоя-щим капиталистом. Настоящим, классическим, каких в западном мире после краха 29-го года нет. Он будет единственным ка-питалистом-предпринимателем из числа ученых. Он стремился в вольный, свободный мир, в мир соревнования и борьбы. Оказа-лось, такого мира нет. И что же он, еще живой, должен сдаться? Нет, не тот характер. Не как другие: ой, кругом обман,- все, я не играю. Нет, это он так, попугать народ, прикинется, на самом-то деле он не тот, он упрямый.
