Убийца палача белорусского народа Кубе и его жена по-настоящему дружили
Убийца палача белорусского народа Кубе и его жена по-настоящему дружили
Марина Загорская, БДГ – ДСП, 16, 2003, Минск
Операция по уничтожению гауляйтера Беларуси Вильгельма Кубе стала самой внушительной победой белорусских подпольщиков. Гауляйтер окружил себя усиленной охраной, часто менял машины и маршруты поездок, а встретил смерть в собственней постели. После взрыва мины его тело собирали по кускам.
Прислуга Кубе Елена Мазаник, которая привела приговор в исполнение, вошла в белорусскую историю как самоотверженная патриотка. Жена Кубе Анита, уцелевшая чудом во время этого покушения, — как корыстная немка, которая скупала за копейки драгоценности, снятые с убитых евреев. О взаимоотношениях, которые сложились за год тесного знакомства этих двух женщин, нет информации ни в архивах, ни в музеях, ни в воспоминаниях очевидцев. Сохранилось лишь одно документальное свидетельство — копия письма, датированного 1993 годом. Если верить ему, то взрыв в спальне Вильгельма Кубе не помешал вдове палача белорусского народа Аните Кубе и Герою Советского Союза Елене Мазаник спустя десятилетия вспоминать друг о друге с теплотой и симпатией.
Они расстались в 10 утра 21 сентября 1943 года. Уходя в сопровождении телохранителей в парикмахерскую, Анита Кубе пожелала прислуге, которая жаловалась на сильную зубную боль, всего хорошего. Елена Мазаник попрощалась: «Завтра увидимся в полном здравии снова». Хотя знала наверняка, что после взрыва двух мин, которые она собиралась подложить в кровать гауляйтера Кубе, им с хозяйкой не суждено уже встретиться никогда. «Мне было жаль, — признается через много лет Елена, — но так должно было случиться».
Больше они никогда не встречались. Всю оставшуюся жизнь им суждено было играть роль заклятых врагов. Но немецкий журналист Пауль Коль считает, что судьбы этих двух женщин не были столь однозначны.
Сенсация
В 1984 году журналист радио «Свободный Берлин» Пауль Коль отправился в Советский Союз собирать информацию о преступлениях войск вермахта. За 40 послевоенных лет он стал первым гражданином Западной Германии, который посетил место, где находился лагерь смерти Тростенец. Соотечественники Пауля тогда еще сами себе боялись признаться, что практически в каждой семье хоть кто-нибудь да запятнан кровью невинных мирных людей. Все злодеяния пытались списать на СС. Пауль Коль узнал правду из архивных документов и материалов судебных процессов над убийцами. Среди огромного количества бумаг он раскопал около 150 написанных от руки свидетельств советских людей о преступлениях в Тростенце. Пауль опасался, что в СССР очевидцы трагедии в лучшем случае пошлют его подальше. Но бывшие узники не бросались на «врага» с кулаками. Они дарили Паулю цветы, обнимали и целовали его на прощанье: хоть одному человеку в Германии было небезразлично то, что они пережили! Это была сенсация.
Но на родине книгу Пауля Коля, где собраны нацистские документы и воспоминания узников фашистских гетто, отказались печатать 40 издательств.
— Они говорили: это очень интересно, но кто будет покупать эту книгу? – рассказывает Пауль. — Конечно, Советский Союз по-прежнему оставался врагом. И тут приходит какой-то Коль и говорит, что там живут такие же люди, как мы. Они страдали от унижения, умирали от холода и голода во время войны. Люди? Мы думали, это враги. А враг не может быть человеком. Кому нужна была моя правда? Только специалистам.
А Паулю хотелось, чтобы о военных событиях в Минске узнали и немецкие обыватели. И тогда на основе информации из 15 толстых папок архивных документов, рассказов узников гетто и материалов судебных процессов он написал еще одну книгу — документальный роман о семье депортированных из Кельна евреев, которые оказались в минском гетто. Трагедию этой семьи пережили 23 тысячи евреев, которых в Минске называли «гамбургскими». Такую историю немецкий читатель принял.
Гибель палача белорусского народа Вильгельма Кубе — всего лишь эпизод в ней. И все же Пауль не поленился отыскать в Минске Елену Мазаник, а в Констанце — Аниту Кубе. На это ушло несколько лет.
— Все, что я написал, рассказано обеими женщинами, — говорит Пауль. — От этого картина происходившего получилась цельной и объективной.
От любви до ненависти
Анита Кубе приехала в Минск по приказу рейхсминистра Альфреда Розенберга в сентябре 1942 года — со своими тремя детьми и тремя собаками. Ей был 31 год, старшему сыну Гаральду — 7 лет, Петеру — 6, а Вилли — 3 года.
— Кубе в свои 50 с лишним лет был большим любителем женщин. К тому же изрядно выпивал, — говорит Пауль Коль. — Было даже проведено специальное разбирательство по поступившим на Кубе «сигналам». В Берлине испугались, что в какой-то момент он может выболтать секретные сведения о готовящихся операциях какой-нибудь из своих пассий. Поэтому в Минск срочно вызвали жену.
— Это вы от Аниты узнали?
— Нет. Анита рассказала только, что ей приказали приехать в Минск. Это должно было показать остальным: во вражеской стране они с Вильгельмом могут жить нормальной семьей. Но в немецких архивах сохранились донесения из генерального комиссариата в Минске о похождениях гауляйтера до приезда жены. Елена Мазаник говорила, что Кубе постоянно пытался выказать каким-либо образом свое расположение, которое ей было крайне неприятно. Тем не менее Елене (единственной из обслуживающего персонала) разрешалось жить в собственной квартире, а не в подвальном помещении здания комиссариата.
Мазаник рассказывала, что подливала Кубе водку, чтобы он о чем-нибудь проболтался. Где она пыталась выведать у него секреты, Елена не уточняла. Делала она это, конечно, чтобы добыть сведения для своей организации.
— Выходит, и дружба с Анитой Кубе была всего лишь заданием товарищей?
— Нет. Думаю, это была личная симпатия двух молодых женщин. Елена говорила: «Я действительно ей понравилась. Мы стали ближе». Анита характеризовала Елену как очень милую и дружелюбную. Говорила, что та всегда была готова ей помочь: «Когда я была беременна, она постоянно беспокоилась, чтобы я много не работала. Она не обязана была это делать. Она делала это по собственному желанию».
— Что могло объединять прислугу и жену хозяина?
— Анита ни слова не знала по-русски. Среди прислуги только Елена хорошо владела немецким. Она могла помочь жене гауляйтера в любых делах за пределами комиссариата. К тому же Елена быстро нашла подход к детям. Отводила их в школу и детский сад, играла, ходила с ними в кино. Иногда она приносила им маленького щенка или бродячего котенка. Знание языка помогло Елене стать почти членом семьи. Можно, конечно, предположить, что был такой приказ: войти в семью, чтобы завершить запланированную операцию по уничтожению Кубе. И все же, думаю, их симпатия возникла сама по себе. Хотя Елена ненавидела врагов: «Фрау Анита не раз говорила мне: «Когда закончится война, папа получит всю Беларусь. (Папой она называла своего мужа.) Но если нам придется по велению Божьему вернуться в Германию, мы возьмем тебя с собой. Из всей прислуги я возьму только тебя одну». Вот такое розовое будущее сулили мне. Этого только не хватало. Как мы ненавидели фашистов!»
Из соображений безопасности Кубе каждые три месяца набирал новую прислугу. Из страха, что они могут вступить в контакт с партизанами, он не хотел, чтобы девушки оставались в доме долго. Вначале 1943-го как раз затевался переезд комиссариата в новое здание. Елене следовало во что бы то ни стало сохранить это рабочее место. Но как? Товарищи порекомендовали Елене завоевать доверие детей. Мальчики действительно привязались к ней. «Через них, — открыла мне секрет Елена, — я подобралась к фрау Аните. Я сказала детям: «Мы должны расстаться. Вы переезжаете в новый дом». Дети спросили: «Но ты тоже поедешь с нами?» — «Да, если вы попросите об этом свою маму». Дети попросили маму, а мама попросила папу. Кубе колебался. Но Анита настояла на том, чтобы я осталась. И он согласился».
Анита была очень привязана к Елене. Да и Кубе, наверное, опасался, что уволенная Елена может рассказать жене о его похождениях. Подпольщица Мазаник стала единственным человеком из прислуги, которой удалось продлить контракт.
— И между этими двумя женщинами никогда не возникало конфликтов? Вокруг шла война. Их страны враждовали...
— Перед зданием комиссариата стояла виселица, и Анита не могла этого не видеть. На грузовиках людей увозили в Тростенец. Она не могла этого не знать. Партизаны постоянно устраивали диверсии, лишая город то электричества, то связи. Конечно, они это обсуждали. Впрочем, как настоящая актриса, Анита приукрашивала действительность. Она пыталась оградить себя от этих страшных вещей. И видела в Минске не столько руины, сколько культуру, которую немцы принесли в этот город. По вторникам Кубе обычно устраивал культурные вечера.
Вряд ли Анита и Елена вели политические разговоры. Это было небезопасно для обеих. Впрочем, Елена вспоминала как-то, что Анита отговорила Кубе от многих убийств, которые были запланированы, убеждая его: нельзя всех русских просто так расстреливать. «Я часто это слышала, — утверждала Елена. — Многие могут быть благодарны ей за свою жизнь. До сих пор перед глазами, как она уговаривает его, очень спокойно и нежно, не расстреливать задержанных, а отпустить».
— Во время их общения всегда незримо присутствовал третий — сам Вильгельм Кубе...
— Здесь все ясно. Елена его ненавидела: «Я не на шутку испугалась, когда увидела его в первый раз. Отвратительный человек. Холодный, пронизывающий взгляд. Он взглянул на меня сверху вниз с таким пренебрежением, словно я была лошадью, которую покупают на рынке». У Елены не укладывалось в голове, как «красивая и нежная женщина Анита могла выйти замуж за такое чудовище. Что она могла полюбить в этом убийце и как она могла с ним вместе жить?»
«Я была молодой актрисой из Гамбурга, которую в 1933 году направили на работу в провинцию, в Шнейдемюль, — как бы отвечала Елене в беседе со мной Анита. — Собственно, меня звали Линденколь. Но это не очень удачная фамилия для актрисы. Я просто отбросила «коль» и стала Линден. Я получила первую главную роль — Сванхильды в драме «Тотила». На премьеру в сентябре 1933-го пришел автор, Вильгельм Кубе. Он сидел в первом ряду. В то время ему было 46 лет, а мне 22. Все восторгались им. Но я все же больше всех. И так случилось, что мы влюбились. В 1938 году мы поженились.
Вагнера он терпеть не мог. Для него это было слишком громко. А вот Моцарта он любил. И Верди! Его любимой оперой была «Аида». Двадцать раз он ходил на «Аиду». А «Волшебная флейта»? Он знал ее наизусть».
— Какими воспоминаниями делились женщины о дне, когда произошло покушение?
— Елена очень подробно рассказывала о самой операции. Как испугалась, что мины, которые передали партизаны, намокли, и решила подсушить их на печке. Как боялась, что ее разоблачит охрана. Сначала Елена планировала положить мины в бюстгальтер (там их точно не обнаружили бы, потому что постовые не стали бы ощупывать девушку, которая была в привилегированном положении). Но она не была профессионалом, и самым безопасным местом посчитала дамскую сумочку, прикрыв мины носовыми платками. Вторая сумка, которую несла Елена, была заполнена перестиранными дома пеленками и ползунками, которые привезли из Германии — через три недели Аните предстояло рожать. Но охранник пожелал-таки достать платки из сумочки. И Елена прикрикнула на него. «Никогда я не позволяла себе повысить голос на немецкого солдата. Если бы я не была протеже Кубе, меня бы сразу транспортировали. Уже многих расстреляли только за то, что они были неприветливы с немецкими солдатами. Я злилась на себя: положить такие вещи в дамскую сумочку, где каждый мог их найти! От того, достанет ли солдат платок или нет, зависела моя жизнь и жизнь моей сестры», — сокрушалась через много десятилетий после того дня Елена.
В исполнении Аниты это была житейская история: «За одну или две ночи перед покушением я почувствовала, что произойдет какое-то несчастье. За три недели до убийства муж написал стихотворение. Уже тогда он предчувствовал, что его убьют».
Утром 21 сентября Анита, освободив Елену от работы на следующий день, отправилась в парикмахерскую привести в порядок волосы и. брови, а потом навестила художника, который рисовал ее портрет. А в это время Елена устанавливала мины под кроватью Вильгельма Кубе. «Днем перед тем, как должны были взорваться мины, я сидела на кровати моего мужа и шила пеленки, складывая их в шкаф. Я долго сидела на этих минах», — рассказывала Анита, когда мы встретились в ней в Констанце в 1993 году.
— Елена не делала попыток уберечь подругу от гибели?
— Я провел два или три интервью с Еленой. И понял, что эта женщина пережила огромный внутренний конфликт, потому что на кон была поставлена жизнь ее подруги. Было ясно, что Анита тоже погибнет. Но ей нельзя было сказать: «Не ночуй сегодня в спальне». Это сразу вызвало бы подозрение и грозило провалом операции, которая долго готовилась. Елене пришлось смириться с тем, что подруга погибнет. У нее был приказ уничтожить Кубе. «Если бы покушение не удалось, то, конечно же, мне пришел бы конец, — говорила потом Елена. — Но моя ярость против фашистов была больше, чем страх умереть. Они не могли понять, что значит для нас Родина».
Рассказывая о том, что мины взорвались на час и сорок минут раньше времени, Елена очень эмоционально подытожила: «Счастье, что Кубе был уже в кровати. А если бы он задержался?»
Но когда убежденная атеистка Елена после покушения узнала, что Анита осталась жива и отделалась лишь шоком, она воскликнула: «Слава Богу!»
— А как перенесла смерть мужа Анита?
— В тот вечер Анита рано пошла спать, потому что чувствовала себя уставшей и подавленной. К тому же послушала зарубежные новости. Хотя ловить Би-би-си запрещалось всем, даже ей. Узнала, что немецкие войска находятся под Смоленском в безнадежной ситуации. Она думала о том, что через три недели ей предстоит рожать в городе, который вот-вот захватят войска Красной Армии. Обычно они с мужем делились впечатлениями, как прошел день. Но в тот вечер, когда Вильгельм пожелал ей спокойной ночи, Анита сделала вид, что спит.
Пятнадцать минут спустя раздался взрыв. Анита рассказывала: «Когда мины взорвались, все обрушилось. Везде развалины. Все горело. Я не могла выйти из спальни. Через окно я тоже не могла выбраться. Спальня находилась на втором этаже. Я не могла выпрыгнуть из окна. Только одна маленькая дверь была открыта, я прошла через нее. Навстречу мне уже бежали дети и адъютант моего мужа. Он спросил: «Где шеф?» Я сказала: «Шеф уже в кровати». Только тогда мне стало все ясно. Адъютант помчался в горящую спальню, чтобы спасти моего мужа, но спасать было некого. От моего мужа почти ничего не осталось. Если бы я в этот вечер находилась ближе к его кровати, меня бы тоже разорвало».
— Анита сразу догадалась, что это сделала Елена?
— На нее пало подозрение, потому что она была единственной, кто не спал в доме. К тому же и на квартире ни ее самой, ни ее сестры не оказалось. Анита вспоминала, что после смерти мужа словно окаменела: «Я была безразлична ко всему. Я не могла плакать. Несколько недель я не мылась, не причесывалась. Я только постоянно качала головой. Люди смотрели на меня и думали, что я схожу с ума».
«Три дня в доме Кубе стоял гроб для прощания с ним, — об этом Елена Мазаник узнала от одного из минских подпольщиков. — Затем его поставили в Доме офицеров. Траурная церемония транслировалась по радио. 24 сентября на самолете гроб генерального комиссара генерального округа Беларусь доставили в Берлин, где 27 сентября состоялись пышные похороны на кладбище Ланквиц. Фрау Аниты там не было: ей вот-вот предстояло рожать».
12 октября 1943 года в одной из пражских клиник Анита Кубе родила мальчика. Точно в срок. И он был здоров, как будто ничего не случилось. Так появился на свет младший сын Вильгельма Кубе — Вальтер.
Единственный свидетель
— Как спустя десятилетия оценивали произошедшее Елена и Анита?
— Преемником Вильгельма Кубе стал Курт фон Готберг. «Я думаю, что из мести фон Готберг велел расстрелять тысячи минчан. Имело ли тогда смысл покушение Елены? — вопрошала Анита. — Так много невинных людей было расстреляно. Разве это того стоило?»
И через сорок лет после случившегося Елена считала себя героем, но ощущала все же свою вину за то, что в отместку за покушение немцы уничтожили тысячи невинных людей. Тяжело с этим жить. «Но что мне оставалось делать? — словно оправдывалась Елена. — Это было противостояние. И до покушения фашисты вешали и расстреливали людей со всех концов города».
Анита терзалась совсем по другому поводу: «Когда я, будучи в Хехендорфе у родителей, услышала, что американцы наступают, я жутко испугалась. У меня были все вещи мужа: бумаги, письма, пластинки с записью его речи в Риге во время конференции. Геринг прислал мне эти три пластинки с теплыми словами. Я боялась: когда американцы учинят обыск, все будет найдено, и мне придет конец. Это грозило смертной казнью. Я все разорвала, разрезала, искромсала и закопала в саду. Как глупо! Но что не сделаешь из-за смертельного страха, когда думаешь, что придут и расстреляют тебя и твоих четверых детей».
Анита рассказала мне, какой ужас ей пришлось пережить, когда в Хехендорфе появились американцы. Ей часто приходилось проходить мимо американского лагеря. Молодой повар всегда с интересом поглядывал на нее. А однажды подошел и сказал: «Как тебе удалось выжить? Мины взорвались, а ты жива? Я знаю тебя. Ты жена генерального комиссара из Минска».
Ее узнали в маленькой деревушке! Оказалось, что повар в 1943 году был среди белорусских партизан, от которых Елена получила обе мины для покушения на генерального комиссара Кубе, и был удивлен, что Анита осталась жива. Каждую ночь она ждала, что ее арестуют и вышлют.
— Елена Мазаник доживала свой век одна: ни мужа, ни детей. Как дальше сложилась судьба Аниты Кубе? Она вышла замуж?
— Нет. Анита Кубе больше так и не выходила замуж и никогда не работала. Она получала хорошую пенсию. В 1951 году поехала в Аргентину, а в 1958-м вернулась в Германию, в Констанц. Трое ее сыновей остались в Южной Америке. Петер стал знаменитым автогонщиком в Перу, Гаральд — генеральным директором в Коста-Рике, а Вилли работал в Буэнос-Айресе в крупной японской фирме. Самый младший, Вальтер, к тому времени, как мы встретились, умер от лейкоза.
— Какое впечатление сложилось у вас об этих двух женщинах?
— Елена — очень сильная женщина. Из тех, что могут вставать в 4 часа утра, варить, стирать, топить печку. Очень миловидная. Красивая женщина. Немного уставшая от жизни, но по-прежнему идейная.
Анита была милой, корректной и даже в столь пожилом возрасте все такой же красивой, ухоженной. Импульсивная, очень живая женщина. Впрочем, обе они импульсивные и живые.
— Вы пытались устроить им встречу?
— Нет. Это Елена, которую я нашел первой, заметила, что с удовольствием встретилась бы с Анитой Кубе. Она так и сказала: «Вот это была бы встреча. Я любила ее. Она была мне симпатична. И она тоже любила меня. Мы по-настоящему дружили. На самом деле, я бы очень хотела снова увидеть Аниту Кубе. Но как?» Когда я через пять лет рассказал об этом Аните, она тут же взялась писать Елене письмо: «Дорогая Елена, я прощаю тебе, что ты убила моего мужа...» Набожная Анита даже приложила к посланию молитву для Елены. У меня до сих пор хранится копия этого письма, которое я отдал лично Елене Мазаник. Когда сказал, что оно от Аниты, лицо Елены окаменело. Она порвала его, даже не читая. На мелкие куски. Я был шокирован. Позже мне объяснили, что подобное письмо могло грозить Елене обвинением в коллаборационизме. Она опасалась контактов с людьми, которые были врагами. Хотя с глазу на глаз с интересом расспрашивала об Аните. Хотела знать, что та делает, как живет. Но не желала, чтобы существовали какие-то реальные свидетельства их давней дружбы. Анита была готова встретиться где угодно — в Германии или в Беларуси, чтобы сказать, что давно простила Елену. А та была ошеломлена этим предложением. «Нет, нет», — повторяла она. Я не мог понять тогда, почему. А она просто боялась: вдруг где-нибудь появится фото, где она обнимается с врагом? Они так и не встретились.
Впрочем, это не помешало Аните остаться благодарной Елене за то, что она сама и дети остались живы. Ведь, по ее словам, на ночном столике мужа в далеком 43-м всегда лежал револьвер с пятью пулями: три для детей, одна для Аниты и одна для него. В случае необходимости он бы застрелил всех.