Конспект моего выступления на сборах региональных инструкторов ЦПИ БПЛА. Бонусом — небольшой фоторепортаж оттуда.
1. Война — на 85-90% артиллерийская. Из 10 лежащих в госпиталях с ранениями у 9 — осколочные. Стрелкового боя почти нет, до него доходит редко. Ключевое в ней — это соперничество именно дистанционных средств поражения.
2. У российской армии — превосходство в совокупном весе залпа примерно в 3 раза, и только поэтому, несмотря на значительное (также в три раза) численное преимущество противника, наши войска вообще могли наступать. Однако это превосходство не привело к решительному результату по главной причине: наша артиллерия не может стрелять точно. Качество снарядов и зарядов, износ стволов, но главное — качество подготовки самих артиллеристов и наличие средств разведки и обнаружения, а также качество системы управления огнём.
3. Низкую точность стрельбы у нас компенсировали массированием орудий на направлениях главного удара. Однако противоположная сторона нашла весьма эффективные средства противодействия этому, в логике натовской концепции «изоляции района боевых действий». Для компенсирования низкой точности мы были вынуждены тратить — а значит, всё время держать неподалёку от линии фронта — большое количество боекомплекта. Как только у той стороны появились высокоточные дальнобойные системы, способные бить на оперативную глубину, особенно на дистанции более 30 км, для которых у нас почти нет аналогичных средств, у нас начали взрываться склады. В распределённую логистику в условиях редкой и плохой дорожной сети — у нас не умеют. Поэтому где-то к июлю возможность наступать так, как наступали, по факту оказалась утрачена. А дальше, уже при их контрнаступлениях, пошли удары по штабам, потери управляемости войск и угрозы окружений.
4. Сейчас один из ключевых вопросов — это повысить точность артиллерии при стрельбе с закрытых позиций, что позволит добиваться нужного результата с меньшим количеством БК. И, поскольку в основном мы сейчас стоим в обороне, речь идёт о полевой артиллерии, системах батальонного и полкового звена — начиная с миномётов, с дистанций 4-7 км, и противотанковых средств. А здесь — всё решает насыщение современными средствами разведки и корректировки огня, в нашем случае — тактическими беспилотниками, и достаточность количества обученных операторов, способных работать в условиях противодействия РЭБ, развитой аэроразведки противника и объявленной врагом охоты на самих операторов.
5. Операторов и самих дронов должно быть больше, необходимо двойное, тройное и четверное резервирование; в воздухе надо висеть 24/7. Антидронные средства сами уязвимы, их тоже можно находить и уничтожать; но главное — не должно быть быть так, чтобы сбили один беспилотник — и батарея ослепла. Пилот должен уметь не только управлять дроном и корректировать огонь, но и понимать, как выжить на передовой, как передвигаться, маскироваться и т.д. Плохо терять дроны, но куда хуже терять самих пилотов.
6. Оператор должен владеть навыками артиллерийской корректировки, то есть не только визуально наблюдать картинку на планшете, но и уметь сообщить по рации отклонение разрыва от цели, знать, что такое СК-42, дирекционный угол и тысячные, а при необходимости — уметь сам высчитывать углы по таблицам стрельбы и наводить орудие. Это позволит, при наличии нескольких дронов в небе, передавать корректировку в моменте именно тому, кто висит в наиболее удобной для обзора точке наблюдения, без промежуточных звеньев. Сейчас любая батарея, любой артдивизион должен мочь работать как самостоятельный разведывательно-ударный комплекс.
