(Кстати ув. Петр Тон. по-моему интересовался - тут немножко про румынов в первые дни есть.)
С уважением,
Павел
Полковник В. П. САХАРОВ
МЫ ШЛИ ОТ ПРУТА
Поднятые по тревоге
Ночью, во втором часу, меня вызвали в штаб дивизии.
— Кажется, война, Василий Павлович, — негромко произнес уже находившийся там начальник штаба Михаил Степанович Соколов, когда я появился на пороге его рабочей комнаты.
На столе перед полковником была развернута карта пограничного района. Начштаба уже успел нанести на нее первые знаки обстановки.
— Эх, широка ты, матушка граница! — вздохнул он, поворачиваясь к карте. — Один наш участок — по Пруту от Петрешти до Леово — сто пятнадцать километров. В сущности, полоса для целой армии...
В дивизии я был человеком новым — всего полтора месяца, как, окончив Военную академию имени М. В. Фрунзе, прибыл сюда на должность начальника оперативного отделения штаба. Но я уже привык к неизменной уравновешенности Соколова, к его умению решать вопросы быстро, а распоряжения отдавать неторопливо. Таким оставался начштаба и в этот тревожный час.
•-" Товарищ капитан, связывайтесь с частями,— перешел Михаил Степанович к делу. И продолжал таким тоном, будто диктовал мне академическое задание: —* Выслать представителя штаба в девяностый полк и вернуть его к границе... Проверить, как вышли по боевой тревоге на свои участки двести сорок первый и сто шестьдесят первый... Выделить группу командиров для оборудования КП в районе Лапушны...
Последнее распоряжение Соколов отдал уже на ходу'—его вызывал командир дивизии генерал-майор А. И. Пастревич.
Так, пока без помех, началась 22 июня 1941 года боевая работа в штабе 95-й Молдавской стрелковой дивизии в Кишиневе.
Части дивизии были разбросаны по территории Молдавии, воссоединенной меньше года назад с Советским Союзом. Два полка находились в лагерях вблизи новой госграницы.
Нельзя сказать, чтобы для меня и моих товарищей война началась совершенно неожиданно. В последние недели многое указывало на вероятность конфликта.
Командир нашей дивизии получал от начальника войск Молдавского погранокруга генерал-майора Н. П. Никольского информацию о передвижении румынских частей вблизи границы. При последней встрече с комдивом генерал Никольский сообщил, что на западном берегу Прута, против участка, прикрываемого 95-й дивизией, находятся уже две румынские дивизии, а за ними — две немецкие.
Примерно две недели назад и штаб корпуса предупредил нас о возможности провокаций на границе. После этого мы проверяли в частях боевую готовность, проводили учебные тревоги. С 18 по 21 июня в дивизии проходили тактические учения. Они проводились недалеко от границы и были максимально приближены к боевой обстановке.
И все-таки война в чем-то застала нас врасплох. Еще не верилось, что она действительно началась. Очень хотелось надеяться, что это просто пограничный инцидент, который сегодня же будет ликвидирован.
— Как свяжемся с войсками? —спросил я начальника связи майора Пазникова.
Вопрос был не праздный, но самолюбивый Иван Николаевич Пазников, кажется, даже обиделся.
— Связь есть и будет, — хмуро ответил он, = Беритетрубку и разговаривайте.
Начальник связи, оказывается, заранее позаботился об использовании линий гражданской телефонной сети. Конечно, это не гарантировало от подслушивания, но выбора не было. Оставалась, впрочем, еще возможность посылать куда нужно людей на автомашинах.
До рассвета штаб жил в состоянии напряженной неопределенности. А чуть забрезжил рассвет, над городом появились чужие самолеты, и мы услышали первые разрывы бомб. Донесения, которые начали поступать из частей, рассеяли последние сомнения относительно характера происходящих событий. Наши 241-й и 161-й полки вели вместе с пограничниками огневой бой с румынскими войсками, пытавшимися форсировать Прут. Авиация противника пробомбила наши лагерные районы, но полки, поднятые по тревоге, к тому времени успели уйти.
Как уже было сказано, 95-й дивизии пришлось обороняться на очень широком фронте—115 километроп. Дивизия была полнокровной и считалась хорошо подготовленной, имела боевой опыт — она участвовала в войне с Финляндией. Но наша полоса обороны превышала норму общевойсковой армии. Осложнял задачу и характер местности: лесистые горы Кодры затрудняли переброску войск и управление ими. Естественно, у всех в штабе возникал вопрос: скоро ли и какие другие дивизии прибудут на границу? Ничего определенного на этот счет мы не знали.
Вечером 23 июня штаб дивизии выехал на новый КП. Над городом шел воздушный бой. Пятерка наших истребителей бесстрашно атаковала большую группу вражеских бомбардировщиков. Два из них у нас на глазах задымили и рухнули вниз.
На новом КП уже хозяйничал майор Пазников.
— Проверьте связь, товарищ начальник оперативного отделения, — не без профессиональной гордости предложил он мне.
И в самом деле, связь имелась со всеми частями. Но кое-где она стала еще "длиннее", потому что шла по проводам через Кишинев. Вскоре начались перебои. Напрямую же был возможен лишь малоустойчивый радиообмен: мешали Кодры,
Донесения с границы становились все более тревожными. В ряде мест противник появился на восточном берегу Прута. Правда, пока мелкими подразделениями—^где рота, где взвод, которым удалось переправиться на флангах наших полков или там, где вообще не было наших частей. Посередине дивизионной полосы был, например, значительный участок, на котором к пограничникам присоединилась пока лишь бронерота раз-ведбатальона.
В мирное время мы привыкли к мысли: воевать—" только на чужой территории. А враг был уже на нашей. Казалось, нужны самые решительные действия дивизии в целом, чтобы отбросить его назад. Но мы сразу оказались в условиях, явно не соответствовавших тем, из которых исходили рекомендации Полевого устава: оборону стрелковой дивизии на фронте 115 километров он не предусматривал.
Тем, кто видел перед собой не всю эту непомерно большую для одной дивизии полосу обороны, а врага, вторгшегося на нашу землю на каком-то участке границы, наверное, было все-таки легче. И командиры полко
Ночью, во втором часу, меня вызвали в штаб дивизии.
— Кажется, война, Василий Павлович, — негромко произнес уже находившийся там начальник штаба Михаил Степанович Соколов, когда я появился на пороге его рабочей комнаты.
На столе перед полковником была развернута карта пограничного района. Начштаба уже успел нанести на нее первые знаки обстановки.
— Эх, широка ты, матушка граница! — вздохнул он, поворачиваясь к карте. — Один наш участок — по Пруту от Петрешти до Леово — сто пятнадцать километров. В сущности, полоса для целой армии...
В дивизии я был человеком новым — всего полтора месяца, как, окончив Военную академию имени М. В. Фрунзе, прибыл сюда на должность начальника оперативного отделения штаба. Но я уже привык к неизменной уравновешенности Соколова, к его умению решать вопросы быстро, а распоряжения отдавать неторопливо. Таким оставался начштаба и в этот тревожный час.
•-" Товарищ капитан, связывайтесь с частями,— перешел Михаил Степанович к делу. И продолжал таким тоном, будто диктовал мне академическое задание: —* Выслать представителя штаба в девяностый полк и вернуть его к границе... Проверить, как вышли по боевой тревоге на свои участки двести сорок первый и сто шестьдесят первый... Выделить группу командиров для оборудования КП в районе Лапушны...
Последнее распоряжение Соколов отдал уже на ходу'—его вызывал командир дивизии генерал-майор А. И. Пастревич.
Так, пока без помех, началась 22 июня 1941 года боевая работа в штабе 95-й Молдавской стрелковой дивизии в Кишиневе.
Части дивизии были разбросаны по территории Молдавии, воссоединенной меньше года назад с Советским Союзом. Два полка находились в лагерях вблизи новой госграницы.
Нельзя сказать, чтобы для меня и моих товарищей война началась совершенно неожиданно. В последние недели многое указывало на вероятность конфликта.
Командир нашей дивизии получал от начальника войск Молдавского погранокруга генерал-майора Н. П. Никольского информацию о передвижении румынских частей вблизи границы. При последней встрече с комдивом генерал Никольский сообщил, что на западном берегу Прута, против участка, прикрываемого 95-й дивизией, находятся уже две румынские дивизии, а за ними — две немецкие.
Примерно две недели назад и штаб корпуса предупредил нас о возможности провокаций на границе. После этого мы проверяли в частях боевую готовность, проводили учебные тревоги. С 18 по 21 июня в дивизии проходили тактические учения. Они проводились недалеко от границы и были максимально приближены к боевой обстановке.
И все-таки война в чем-то застала нас врасплох. Еще не верилось, что она действительно началась. Очень хотелось надеяться, что это просто пограничный инцидент, который сегодня же будет ликвидирован.
— Как свяжемся с войсками? —спросил я начальника связи майора Пазникова.
Вопрос был не праздный, но самолюбивый Иван Николаевич Пазников, кажется, даже обиделся.
— Связь есть и будет, — хмуро ответил он, = Беритетрубку и разговаривайте.
Начальник связи, оказывается, заранее позаботился об использовании линий гражданской телефонной сети. Конечно, это не гарантировало от подслушивания, но выбора не было. Оставалась, впрочем, еще возможность посылать куда нужно людей на автомашинах.
До рассвета штаб жил в состоянии напряженной неопределенности. А чуть забрезжил рассвет, над городом появились чужие самолеты, и мы услышали первые разрывы бомб. Донесения, которые начали поступать из частей, рассеяли последние сомнения относительно характера происходящих событий. Наши 241-й и 161-й полки вели вместе с пограничниками огневой бой с румынскими войсками, пытавшимися форсировать Прут. Авиация противника пробомбила наши лагерные районы, но полки, поднятые по тревоге, к тому времени успели уйти.
Как уже было сказано, 95-й дивизии пришлось обороняться на очень широком фронте—115 километроп. Дивизия была полнокровной и считалась хорошо подготовленной, имела боевой опыт — она участвовала в войне с Финляндией. Но наша полоса обороны превышала норму общевойсковой армии. Осложнял задачу и характер местности: лесистые горы Кодры затрудняли переброску войск и управление ими. Естественно, у всех в штабе возникал вопрос: скоро ли и какие другие дивизии прибудут на границу? Ничего определенного на этот счет мы не знали.
Вечером 23 июня штаб дивизии выехал на новый КП. Над городом шел воздушный бой. Пятерка наших истребителей бесстрашно атаковала большую группу вражеских бомбардировщиков. Два из них у нас на глазах задымили и рухнули вниз.
На новом КП уже хозяйничал майор Пазников.
— Проверьте связь, товарищ начальник оперативного отделения, — не без профессиональной гордости предложил он мне.
И в самом деле, связь имелась со всеми частями. Но кое-где она стала еще "длиннее", потому что шла по проводам через Кишинев. Вскоре начались перебои. Напрямую же был возможен лишь малоустойчивый радиообмен: мешали Кодры,
Донесения с границы становились все более тревожными. В ряде мест противник появился на восточном берегу Прута. Правда, пока мелкими подразделениями—^где рота, где взвод, которым удалось переправиться на флангах наших полков или там, где вообще не было наших частей. Посередине дивизионной полосы был, например, значительный участок, на котором к пограничникам присоединилась пока лишь бронерота раз-ведбатальона.
В мирное время мы привыкли к мысли: воевать—" только на чужой территории. А враг был уже на нашей. Казалось, нужны самые решительные действия дивизии в целом, чтобы отбросить его назад. Но мы сразу оказались в условиях, явно не соответствовавших тем, из которых исходили рекомендации Полевого устава: оборону стрелковой дивизии на фронте 115 километров он не предусматривал.
Тем, кто видел перед собой не всю эту непомерно большую для одной дивизии полосу обороны, а врага, вторгшегося на нашу землю на каком-то участке границы, наверное, было все-таки легче. И командиры полков, батальонов, рот действовали с самого начала весьма активно, смело предпринимали контратаки наличными силами. Еще 22 июня к границе подошли наши артиллерийские полки, которые сыграли исключительно большую роль в отражении дальнейших атак противника. И вплоть до 1 июля нигде в пределах нашей оборонительной полосы ему не удавалось закрепиться на восточном берегу.
Мне вспоминаются многие славные дела тех начальных дней войны. Быть может, они и не столь значительны по сравнению с теми, что совершались потом. Но они были первыми, они послужили примером для других воинских подвигов. И главное — уже в этих ратных делах самого начала войны ярко проявились замечательные боевые качества советских воинов, их беззаветная преданность Родине, готовность и умение громить врага даже в крайне неблагоприятных условиях, при большом неравенстве сил.
...22 июня. В 6 часов 30 минут утра противник форсирует Прут у молдавского селения Коту Морий. Подо-
спевшая сюда рота лейтенанта Илященко из 161-го стрелкового полка с ходу атакует, и к 9 часам 20 минутам враг уже отброшен за Прут.
В это время командиру 161-го полка Сергею Ивановичу Сереброву сообщают с погранзаставы, что вражеский батальон, переправившийся на наш берег _пятью километрами выше, окружил группу пограничников. Полковник Серебров посылает туда своего заместителя капитана С. П. Быстрова с двумя стрелковыми ротами и оказавшимся под рукой взводом танков из мехдивизин. Задача — прижать противника к находящемуся поблизости болоту и уничтожить. А выполнившая задачу на своем участке рота Илященко получает приказ — отрезать батальону отход к Пруту.
Неприятельский батальон поддерживает с правого берега артиллерия. Но вступают в бой и наши батареи. Их огонь накрывает цепи противника, уже взятого нашими ротами в полукольцо. У врага начинается паника. Часть батальона пытается пробиться к Коту Морий, но там развернулась рота Илященко. И враг отходит в болото. Много неприятельских солдат погибло, остальные сдались в плен. Как выяснилось, это был сводный разведбатальон, состоявший из румын и немцев.
Еще во время этого боя капитану Быстрову доложили, что противник опять наводит переправу у Коту Морий. Следует приказ командиру минометной роты лейтенанту Жабановскому. Тот справился с задачей блестяще. Переправочные средства были уничтожены, румынское саперное подразделение понесло большие потери.
А на обнаружившую себя на румынском берегу артиллерийскую батарею производит огневой налет наша 152-миллиметровая гаубичная батарея старшего лейтенанта Халамендыка. За Прутом раздается мощный взрыв, над рекой нависает черное дымное облако. От вражеской батареи остались одни обломки.
Все это происходило утром и в первой половине дня 22 июня -в те часы, когда большая часть страны вообще еще не знала, что началась война...
В 161-м полку уже рано утром появились раненые. Их доставляли в село Онешти Век. Но на полковом медпункте никого нет: врачи уехали с вечера в Кишинев и еще не вернулись. Жены командиров — Лившина, Сереброва, Бреус, Вернадская, Золотарева и другие развернули временный лазарет и начали оказывать раненым первую помощь.
22 июня мне неоднократно приходилось связываться с командиром 241-го полка полковником П. Г. Новиковым и его начальником штаба майором А. А. Кургиня-ном. Полк прикрывал важнейшее направление Яссы, Кишинев. Тем больше значили уверенные доклады о том, что все попытки противника вторгнуться здесь на нашу территорию успешно отражаются. Петр Григорьевич Новиков — опытный командир, побывавший добровольцем в Испании, — сумел с первого часа войны хорошо организовать боевые действия. Четко работал и его штаб.
Нас тревожил тогда левый фланг дивизии, совершенно не прикрытый из-за недостатка сил. Кто-то в штабе предложил послать туда хотя бы отряд из конных взводов полков. Отряд был сформирован и, находясь в подчинении у командира 161-го полка, не раз пресекал попытки противника переправиться через Прут. Еще один сводный отряд потребовался для прикрытия 20-километрового участка границы между 161-м и 241-м полками.
23—25 июня противник проявлял наибольшую активность перед фронтом 241-го полка. Утром 25-го неприятельская рота, переправившись севернее Унген, ворвалась в село Менделень и сразу начала грабить жителей. Неподалеку находилась одна из рот третьего батальона. Комбат послал туда адъютанта батальона капитана П. В. Бараташвили, который и повел роту в атаку. Враг бежал с нашей территории, потеряв много солдат убитыми и утонувшими в Пруте. Оказалось, что это подразделение 198-й немецкой пехотной дивизии.
26 июня противник форсировал Прут на участке 161-го полка и начал продвигаться в глубь нашей территории. Наши артиллеристы разбили наведенный врагом плавучий мост (как раз в это время по нему переправлялось подразделение мотоциклистов). Однако к наступлению темноты в руках противника оставался захваченный им плацдарм. Командир дивизии потребовал от полковника Сереброва восстановить положение.
Сергей Иванович Серебров прибыл в свой первый батальон, чтобы лично организовать бой. За ночь роты
хватили противника с флангов и с утра начали теснить его к реке. Потеряв до половины своих солдат, враг отошел на западный берег.
Попытка форсировать Прут на этом участке повторилась на следующий день, и вновь наша контратака заставила фашистов убраться восвояси.
Не раз очередные попытки врага вторгнуться на нашу территорию отбивали очень небольшие группы советских воинов, а подчас даже и один смелый и умелый боец. Так было в ночь на 29 июня у селения Цу-цора, где противник хотел использовать для переправы обломки взорванного моста. За действиями врага хладнокровно наблюдал замаскировавшийся пулеметчик 241-го полка Иван Майборода. Когда фашисты добрались до середины реки, он открыл прицельный огонь. Подавить пулемет Майбороды противнику не удалось. И в ту ночь пулеметчик так и не допустил здесь вторжения на советский берег.
Наши люди рвались в бой. Многие из тех, кто находился во втором эшелоне, настойчиво добивались, чтобы их послали на передний край. Легкораненые обычно отказывались уходить из своих подразделений.
Как-то я встретил на дороге шофера Фартуна, раненного в голову при обстреле автоколонны вражеским самолетом, и предложил отправить его в госпиталь.
— Не надо, и так заживет, — махнул он рукой. И снова стал возиться с поврежденной машиной.
К исходу первой недели войны мы в штабе все же испытывали чувство некоторого удовлетворения: как-никак дивизия удерживала государственную границу на всех 115 километрах своей полосы. С 30 июня противник на время прекратил активные действия, продолжая лишь авиаразведку.
Первый день затишья на фронте оказался очень горячим для дивизионной парткомиссии.
— Прямо не успеваем рассматривать заявления, - сказал мне ее секретарь товарищ Бычков. — Сегодня поступило сто пятьдесят шесть... Мотив один: "Хочу идти в бой коммунистом".
Мы сознавали, что внезапное затишье1—это затишье перед более серьезными боевыми испытаниями. Ведь до
сих пор противник пытался захватывать плацдармы на нашем берегу лишь небольшими подразделениями. И часто это была просто разведка. А тем временем к Пруту подходили крупные вражеские силы.
Суровая школа
Главная в полосе дивизии неприятельская группировка сосредоточивалась против нашего правого фланга — на участке 241-го полка. Наш командный пункт находился от него слишком далеко, связь с этим полком действовала с перебоями.
Я высказал начальнику штаба мысль, что следовало бы перенести КП ближе к правому флангу. Полковник Соколов поддержал это предложение, и решение было принято. В ночь на 2 июля, сделав порядочный крюк через Кишинев, мы переехали в Ниспорени.
Очевидно, следовало сделать это раньше — к началу важных событий на этом участке мы опоздали. Еще не успели устроиться на новом месте, как начали поступать тревожные донесения из 241-го и 90-го полков. Да и по слышавшемуся орудийному гулу нетрудно было понять, что там идет сильный бой. В ту ночь противник крупными силами форсировал Прут на участке Унгены, Валя Маре и начал развивать удар на северо-восток.
Хотя мы и приблизились к правому флангу дивизии, но от 241-го полка были все же далековато. Я ждал, что вот-вот вернется посланный туда для уточнения обстановки мой помощник капитан А. С. Требушный.
— Немедленно пошлите еще кого-нибудь, — приказал полковник Соколов. - Можете использовать хоть весь штаб, только быстрее выясняйте. Но сами оставайтесь тут.
Даже Михаилу Степановичу начинало изменять его неизменное спокойствие...
Вскоре начштаба снова вызвал меня, и мы подготовили боевой приказ, по которому 90-й полк почти в полном составе снимался со своего участка в центре дивизионной полосы и получал совместно с 241-м полком и тринадцатым разведбатальоном задачу контратакою вать и окружить части противника в районе Унген.
На КП дивизии вернулся наконец капитан Требушный.
— Против двести сорок первого, — докладывал он,— действует сто семидесятая немецкая пехотная дивизия. "Юнкерсы" все время висят в воздухе, особенно сильно бомбят нашу артиллерию...
Лишь потом мы узнали, что полк Новикова принял на себя удар не только 170-й, но и переправившейся вслед за нею 50-й немецкой дивизии. А к 4 июля на восточном берегу Прута была, кроме того, и 35-я дивизия румын (она стала наступать на участке 90-го полка).
Помню, на КП дивизии винили тогда полковника Новикова и за то, что полк отошел, и за то, что много потерь. Между тем на нашем участке фронта еще нигде с начала войны не приходилось одному полку сдерживать такие вражеские силы, и люди 241-го полка совершили настоящий подвиг. Батальоны стойко держались и в полуокружении, лишь по приказу отходя на новые рубежи.
Отрезанными от стрелковых подразделений оказались две батареи 134-го гаубичного полка. Отходя с боями по горам, к тому же под проливным дождем, артиллеристы много раз с величайшим трудом вытаскивали орудия и машины из непролазной грязи, но ничего не оставили врагу. Командир батареи лейтенант Н. Ф. Постой сам прикрывал ее отход со взводом бойцов. В еще более трудных условиях передвигалась батарея старшего лейтенанта Д. В. Халамендыка, бойцам которой порой приходилось пробивать себе путь гранатами. Обе батареи вели затем бой за мост у села Варзарешти, уже наполовину занятого немцами. Отогнав их, артиллеристы с помощью местных жителей отремонтировали взорванный мост и с честью вышли из тяжелого положения, сохранив боевую технику.
Наша контратака в направлении Унген была безуспешной. В этих условиях не оставалось ничего иного, как перейти к обороне на тех рубежах, где противник был пока задержан.
Обстановка, создавшаяся на направлении вражеского удара, требовала от всех наших частей особой стойкости. Но что греха таить - проявилась она не везде. Были даже отдельные случаи паники в подразделениях, куда влилось много призывников из западных районов Молдавии, не успевших пройти должную армейскую школу,
5 июля начали беспорядочно отходить к Ниспорени некоторые роты 90-го полка. Полковник Соколов выслал им навстречу всех оказавшихся под рукой офицеров штаба. Остановить отступавших и навести порядок удалось довольно быстро, не прибегая к крутым мерам. Главное, что требовалось, — вернуть дрогнувшим, охваченным смятением людям веру в свои силы, в то, что они способны бить врага. Растерянность среди молодых красноармейцев возникала иной раз по пустячным, казалось бы, поводам. Послышится ночью за деревьями (кругом — поросшие густым дубняком холмы) нерусская речь, и кому-то уже мерещится окружение. А потом выясняется, что там были бойцы-молдаване из другого подразделения...
161-й стрелковый полк действовал фактически на самостоятельном направлении. Полковник Серебров, участник и первой мировой, и гражданской войн, был человеком большого военного опыта. Но сейчас и ему приходилось нелегко: он должен был, особенно после переезда КП дивизии в Ниспорени, решать боевые задачи, рассчитывая исключительно на собственные силы и приданную артиллерию (134-й гаубичный полк без двух батарей, два дивизиона 366-го артполка и еще некоторые подразделения).
Связь с полком Сереброва, проходившая через Кишинев, часто прерывалась. Утром 5 июля мне с трудом удалось переговорить с находившимся там старшим лейтенантом Н. А. Дьякончуком— другим моим помощником по оперативному отделению штадива.
Дьякончук доложил, что противник после сильной артподготовки форсировал Прут и развивает удар вдоль дороги на Лапушну. "Принимаем меры, чтобы остановить", — закончил он.
Как потом выяснилось, против 161-го полка наступали две румынские дивизии—15-я и 11-я. Контратаки не дали результатов, и подразделения полка организованно отошли на 10—12 километров.
Эти тяжелые бои были полны примеров высокого мужества, находчивости, инициативы.
Старшина пятой роты Хуцишвили огнем из станкового пулемета уничтожил более взвода неприятельских солдат. Красноармеец Хасан Сахибов, тоже пулеметчик, был окружен взводом фашистов. Как назло, отказал его "максим". Сахибов быстро устранил неисправность, но открывать огонь было уже поздно: враги приближались ползком и не попадали в прицел. "Рус, сдавайся!" — кричали они. Сахибов встал во весь рост. А когда гитлеровцы вскочили и бросились к нему, мгновенно припал к пулемету. Вокруг полегло десятка три неприятельских солдат, остальные скрылись. Раненный, Хасан Сахибов не оставлял своего пулемета до конца боя.
Отлично действовали и на этом участке артиллеристы 134-го гаубичного полка.
Памятным для нас днем стало 8 июля. Обстановка на участках всех трех стрелковых полков оставалась очень сложной. Но это не помешало осуществить контратаку, успех которой принял столь необычные по тому времени масштабы, что сделался событием для всего фронта.
Утром стало известно, что от уже занятого противником села Долна движется по дороге на Варничеви большая колонна румынской пехоты с артиллерией. Это был участок 90-го полка. А из 161-го в это же время донесли: "Противник наступает колоннами: от Лапушны—-до полка пехоты и от Сарато-Голбены — до двух полков".
241-й полк вел упорный бой, отражая попытки двух неприятельских полков овладеть городом Калараш.
В распоряжении командира дивизии имелся лишь небольшой резерв, состоявший из разведбатальона и еше некоторых подразделений. Комдив вызвал своих заместителей — полкового комиссара Я. Г. Мельникова и полковника И. М. Антюфеева, начальника штаба,начар-та, начальника разведки и меня. Перед нами был поставлен вопрос: что следует предпринять, кому и какую помощь оказать?
Кто-то сказал, что пора перенести в другое место командный пункт дивизии, оказавшийся на пути наступающего врага. Полковник Соколов решительно высказался против и предложил задержать противника на участке 90-го полка артогнем, а затем контратаковать, направив туда и наш резерв. Генерал Пастревич согласился. Контратака была назначена на 14 часов, и мы начали спешно отдавать необходимые распоряжения.
Однако подразделения 90-го полка, вместо того чтобы атаковать, отошли еще на 1—2 километра. Создавалась крайне опасная обстановка: если враг продвинется до узла проселочных дорог у Быковца, в тяжелейшем положении окажется соседний 241-й полк. Соколов собрал штаб и работников политотдела. Всем было приказано немедленно ехать в 90-й полк и, если потребуется, самим вести роты в бой.
Выехал к Планидину и генерал Пастревич, взяв с собой меня. Нам долго не удавалось обнаружить командира полка, и комдиву пришлось ставить задачу непосредственно командиру батальона, который мы встретили.
Контратака все-таки началась, хотя и тремя часами позже, чем была первоначально назначена. Два батальона двинулись по поросшему мелким лесом склону широкой долины наперерез неприятельской колонне. А вдоль дороги, которую оседлал враг, пошли на большой скорости танкетки и броневики наших разведчиков. Два артиллерийских дивизиона вели интенсивный огонь.
Мы ставили перед собой задачу остановить, задержать противника, вначале и не помышляя о том, что можем его разгромить. Но у врага создалось впечатление, что наступают гораздо более крупные силы, чем было на самом деле. И после того как артиллеристы удачно накрыли колонну разрывами снарядов, фашисты, несмотря на численный перевес, не выдержали нашего натиска. Дело кончилось тем, что они обратились в бегство, бросив часть своей артиллерии и обоз.
Развивая несколько неожиданный успех, наши подразделения обошли с флангов Долну, и скопившаяся в этом селе неприятельская пехота заметалась в поисках выхода.
Все более благоприятно для нас развивались и дальнейшие события. К исходу дня были разгромлены 67-й пехотный, 63-й артиллерийский полки и 15-й тяжелый артдивизион 35-й румынской дивизии, а другому ее пехотному полку нанесены большие потери. Мы взяли около 200 пленных, в том числе командира артполка, захватили 40 орудий, 86 автомашин, 400 повозок, около тысячи лошадей, много боеприпасов и стрелкового оружия, штабные документы. Противник оставил на поле боя до 500 убитых солдат.
Общие потери вражеской дивизии были настолько велики, что ее отвели в тыл и укомплектовывали до конца месяца. Другими словами, на участке 90-го полка 8 июля была надолго выведена из строя целая пехотная дивизия противника. На это оказался способным (при поддержке дивизионного резерва) полк, отдельные подразделения которого раньше не отличались высокой стойкостью. В решающие минуты в батальоны и роты прибыли представители штаба и политотдела. Вместе с командирами подразделений они организовали контратаку и преследование противника. Мой помощник Н. А. Дьякончук, инструкторы политотдела Н. П. Ставинога и П. С. Ларин и другие штабисты и политотдельцы шли в первых рядах наступающих, увлекая своим примером бойцов.
Особенно отличился батальон майора В. А. Вруцко-го. Его бойцы первыми ворвались в Долну. А раньше Вруцкий весьма удачно разместил своих пулеметчиков в зарослях над дорогой, по которой двигалась неприятельская колонна.
Много инициативы, способствовавшей общему успеху, проявили и командиры мелких подразделений. Группа связистов во главе с младшим лейтенантом И. С. Пухным сумела, например, овладеть вражеской батареей. У Пухного не было и взвода, но он действовал так решительно, что 20 неприятельских артиллеристов сдались в плен. Еще одна батарея, стоявшая в лесу, была захвачена отделением младшего сержанта Логунова. Тут отличился пулеметчик Сокур, которому командир отделения приказал обойти батарею с тыла.
Не могу не упомянуть и о боевой доблести конного взвода, который возглавил в тот день помначштаба 90-го полка старший лейтенант С. Ф. Ямпольский. Трофеями наших, кавалеристов стали все кони захваченного врасплох вражеского эскадрона.
С победой, одержанной 8 июля, дивизию поздравили командование 9-й армии и Южного фронта. Боевой успех вызвал в полках огромное воодушевление. Однако не все отдавали себе отчет, в какой мере способствовало этому успеху то, что противник, что называется, зарвался, повел себя чересчур самонадеянно, а получив отпор, ударился в панику. У некоторых старших начальников также, по-видимому, создалось превратное представление о реальной обстановке и наших возможностях.
На следующий день, 9 июля, командир 35-го стрелкового корпуса комбриг И. Ф. Дашичев потребовал от командира нашей дивизии ударом своим левым флангом (то есть 161-м полком) в общем направлении на Лапушну, Леушень разгромить противостоящего противника, выйти на реку Прут и восстановить положение (то есть государственную границу) на этом участке. Командир дивизии, в свою очередь, поставил также и 241-му полку задачу по дальнейшему продвижению на запад с овладением определенными рубежами.
Задача 161-го полка была особенно трудной, поскольку он не мог быть поддержан другими частями дивизии. Кроме того, полку пришлось перед этим (чтобы избежать выхода противника на свой левый фланг и в тыл) отойти довольно далеко к востоку, заняв оборону по высотам в районе села Ганчешты (ныне Котовское).
Однако полковник С. И. Серебров нашел наиболее выгодный и вместе с тем довольно необычный способ выполнения приказа. Полку прежде всего нужно было выйти в район Лапушны. Путь туда преграждали значительные силы противника — до полка пехоты с артиллерией. Суть плана, принятого Серебровым, состояла в том, чтобы обойти этот полк с флангов и двумя отрядами выйти к оставшейся в тылу врага Лапушне. А на рубеже, который теперь занимал полк, оставались во главе с заместителем командира по политической части батальонным комиссаром С. Е. Лившиным две стрелковые, пулеметная и саперная роты, а также вся артиллерия.
Вот что рассказывает Сергей Иванович Серебров о том, как развернулись дальнейшие события:
"Первый отряд в составе первого и второго батальонов веду сам. Двигаюсь через Лаганешты, затем лесом, с расчетом, чтобы к 4 часам 10 июля подойти к Лапушне с севера и внезапно атаковать противника. Второй отряд в составе третьего батальона во главе с начальником штаба полка капитаном Н. Ф. Лукяничевым должен был совершить ночной марш через Мерешены и к 4 часам захватить высоты южнее Лапушны...
Марш первой колонны проходит исключительно хорошо. В Лаганештах берем проводника, который про-
водит нас лесной дорогой. Было еще темно, когда подошли к Лапушне. Наша атака была настолько неожиданной, что вражеские солдаты выбегали из хат в кукурузу в нижнем белье, а некоторые сразу сдавались в плен. В результате атаки было уничтожено до батальона пехоты, захвачено в плен до двух рот солдат и восемь офицеров, батарея артиллерии и минометное подразделение. Командование и штаб вражеского полка успели удрать..."
Успех, достигнутый несмотря даже на то, что вовремя подошел к Лапушне лишь один из двух отрядов, был обеспечен не одной внезапностью удара. Невзирая на усталость от 20-километрового ночного марша, подразделения действовали стремительно и очень решительно. Овладев Лапушной, они преследовали отходящего противника.
Тем временем разгорелся бой у села Ганчешты, где остались в обороне несколько рот и артиллеристы. Врагу удалось потеснить стрелковые роты к позициям батарей. Артиллеристы взялись было за ручное оружие, чтобы отбиваться вместе с пехотинцами.
Тогда на огневых позициях появился начальник штаба гаубичного полка — смелый и решительный капитан К. Я. Чернявский. Переходя под пулеметным и минометным обстрелом с одной батареи на другую, он приказывал: "Расчетам к орудиям! Огонь осколочными!" Все орудия ударили по атакующей пехоте прямой наводкой, и враг не выдержал, начал отходить. Так обстояли дела на прежнем рубеже полка.
Долго оставалось неясным, где же находится третий батальон, который не вышел в срок к Лапушне. Оказалось, что ему пришлось преждевременно, в неблагоприятных условиях вступить в бой. Комбат И. Л. Хрищук был ранен, начальник штаба полка Лукяничев пропал без вести. Но батальон продолжал бой, артиллерия оказала ему поддержку, и враг в конечном счете вынужден был отойти.
За этот день полк Сереброва и артиллеристы нанесли существенный урон 15-й румынской пехотной дивизии. Противник потерял сотни солдат убитыми, оставил на поле боя шесть орудий. Было взято около сотни пленных. Несколько продвинулся на своем участке и 241-й полк.
Все это, видимо, вскружило кому-то голову. 10 июля последовал новый приказ командира корпуса, который, по существу, требовал от дивизии перейти в наступление на всем ее 75-километровом фронте в трех направлениях. Полкам ставились такие задачи: 241-му— уничтожить части 40-й пехотной дивизии противника, 90-му — добить 35-ю пехотную дивизию, 161-му — закончить разгром 15-й и 11-й дивизий и выйти к Пруту...
Кое-кто в штабе по-мальчишески радовался: пришла, мол, и наша очередь наступать! Другие же, и прежде всего генерал Пастревич, высказывали вполне обоснованные сомнения в реальности такого наступления. Ведь 241-й и 90-й полки как по числу бойцов, так и по вооружению были, в сущности, уже полуполками, ибо, неся потери, не получали пополнения. К тому же разрыв между ними достигал 10 километров, а между 90-м и 161-м —30. Противник по-прежнему охватывал наш правый фланг. Назревала угроза глубокого охвата и на левом фланге.
Но приказ есть приказ. В 3 часа утра 11 июля все три полка перешли в наступление. 241-й и 161-й вклинились в расположение противника, встречая, однако, вс" возрастающее сопротивление. Общая обстановка складывалась для нас неблагоприятно. И 12 июля командир дивизии вынужден был отдать приказ о переходе к обороне.
Я вспоминаю сейчас обо всем этом не просто ради констатации имевших место фактов. Думается, достойно внимания все, что помогает представить и понять, как наши командные кадры учились воевать и управлять войсками, проходя суровую школу первых боев, к которым мы во многих отношениях были недостаточно подготовлены.
Попытка начать 11 июля широкое наступление против превосходящих сил врага, обошедшего к тому же наши фланги, кончилась тем, что в последующие дни дивизия, ведя оборонительные бои, отходила по приказу старших начальников все дальше на восток.
Легко сказать — отходила... Двум нашим полкам пришлось, в сущности, выбираться из вражеских тылов. Но они сохранили и людей, и материальную часть, сумели избежать полного окружения. Представители штаба дивизии, находившиеся в 241-м полку, потом много
рассказывали о том, как умело действовал в этих условиях полковник П. Г. Новиков.
Его полку было приказано отойти на новый рубеж восточнее Калараша. Организованный отход во многом зависел от того, удастся ли достигнуть стыка дорог у города раньше быстро продвигавшихся здесь немцев.
Вокруг — невысокие лесистые горы. Такая местность и облегчает отрыв от противника, и в то же время затрудняет наблюдение за ним. А расстояние, которое отделяло от Калараша наши подразделения и немцев, было примерно одинаково. Полковник Новиков выслал к стыку дорог небольшой мобильный отряд с артиллерией. Отряду удалось упредить врага и организовать засаду, навязав затем немецкому авангарду неожиданный бой. В результате был облегчен выход на новый рубеж всего полка.
Самоотверженно помогали отходившим стрелковым подразделениям оторваться от противника батареи 57-го артполка. Батарея старшего лейтенанта П. С. Мануйлова стояла у станции Бахмут. После того как мимо прошли уже все, кого она прикрывала, Мануйлов приказал выдвинуть орудия на открытую позицию на соседней возвышенности. Оттуда хорошо были видны приближавшиеся фашистские танки и пехота, и артиллеристы сумели на некоторое время задержать врага своим огнем. Это имело большое значение для других наших частей.
Резкое ухудшение всей обстановки на нашем участке фронта воспринималось особенно тяжело после того, как нам только что удавалось кое-где отбрасывать врага назад. Вновь и вновь возникал вопрос: почему же не подходят другие дивизии? Казалось — как только они подойдут и мы сможем воевать при более нормальном соотношении сил, все пойдет совершенно иначе.
Между тем из штаба корпуса был получен план отвода наших войск за Днестр. У меня еще просто не укладывалось в голове, что этот план действительно придется выполнять. А пришлось очень скоро.
15 июля части дивизии отходили на оборонительный рубеж, прикрывавший Кишинев. Рано утром наш штаб снова был в столице Молдавии. Разместились мы на окраине, на территории Ботанического сада. И чувствовалось, что ненадолго.
Представитель штаба 35-го корпуса познакомил нас с обстановкой на фронте. Особенно мрачно выглядело положение на правом фланге, где образовался слишком большой разрыв с соседом — 2-м кавалерийским корпусом. Была угроза, что мотодивизия противника, воспользовавшись этим разрывом, отрежет нам путь к Днестру.
В этот день генерал-майор А. И. Пастревич убыл в распоряжение Военного совета 9-й армии, а в командование дивизией вступил полковник М. С. Соколов. В этой напряженной обстановке мне пришлось стать временным начальником штаба.
В Кишиневе сходятся узлом шоссейные дороги центральной Молдавии. По ним и устремился враг к столице республики. От Оргеева шли 5-я пехотная дивизия и танковая бригада румын, от Быковца — 72-я немецкая пехотная дивизия, от Гангешт—15-я румынская пехотная. Южнее развивала наступление 11-я пехотная дивизия румын. Возникала опасность, что противник достигнет Кишинева раньше, чем подойдут наши силы, в том числе артиллерия.
16 июля обстановка осложнялась с каждым часом. Одно за другим поступали тревожные донесения о том, что враг вплотную подошел к Кишиневу, что немецкие танки ворвались на северо-западную окраину города. Огневой бой приближался к Ботаническому саду.
Нужно было во что бы то ни стало задержать врага, пока через город не пройдут на восток все наши части.
Телефонной связи с полками уже не было. Для передачи приказаний мы посылали офицеров штаба, но им не всегда удавалось добраться по назначению. Посланный на броневике в 90-й полк лейтенант Н. И. Градчанинов погиб в стычке с танками, прорвавшимися к вокзалу.
Почти весь наш штаб переехал в пригородное сельцо Кирка. Но полковник Соколов оставался в городе.
— Подождем еще немного, — спокойно отвечал он, когда кто-нибудь пытался его поторопить. Михаил Степанович придерживался хорошего правила: держаться поближе к войскам. А они еще были в городе. Два наших батальона вели уличные бои, помогая пройти через Кишинев артиллеристам.
Во второй половине дня на КП явился командир дивизиона 134-го гаубичного полка капитан Н. И. Шаров. Он доложил, что одна из его батарей заняла огневую позицию рядом с нами, а другая осталась в городе. Полковник Соколов приказал начарту Д. И. Пискунову принять все меры, чтобы вывести батарею.
Это была батарея старшего лейтенанта Д. В. Халамендыка. Немецкие танки внезапно обстреляли ее, когда батарея следовала в походной колонне через город. Не успев даже развернуть орудия, артиллеристы начали отбиваться гранатами, взялись за винтовки. Затем им пришлось занять на одной из улиц круговую оборону.
Через несколько часов старший лейтенант Н. Н. Ромодин пробился к батарее со стрелковой ротой. Но спасти орудия было уже невозможно, тем более что все тягачи оказались поврежденными. Подорвав четыре гаубицы, артиллеристы, в большинстве раненные, вышли из города вместе с выручавшими их пехотинцами.
К концу дня и та батарея, что расположилась у нашего КП, была в полукольце. Ее командир лейтенант Н. Ф. Постой организовал круговую оборону, и артиллеристы вели огонь прямой наводкой, пока не израсходовали все снаряды. После этого батарея, на виду у врага и под обстрелом, была выведена из города.
Позже к Кишиневу подъехал командир 161-го полка С. И. Серебров, который полагал, что там еще находится штаб дивизии. На шоссе его успел остановить старший лейтенант Ромодин, сообщивший, что в городе немецкие танки. Подумав, Серебров послал Ромодина за стоявшей поблизости противотанковой батареей. Прибыли три орудия. Уже наступили сумерки, и Серебров незаметно вывел их на окраину Кишинева, расставил на перекрестке.
"Приказываю расчетам приготовиться к стрельбе по танкам, — рассказывал потом Сергей Иванович, — в это время один уже показался из-за угла и застрочил из пулемета. Командую: "Огонь по танку!" Дали три выстрела, и он загорелся. Тут вышел второй. Еще выстрел - и у танка перебита гусеница, он сворачивает на тротуар... Потом подожгли еще один. Четвертый попытался зайти нам в тыл, но тоже был подбит. Танкисты выскакивали из люков и убегали в сады... Все четыре танка подбил командир орудия Михаил Могарычев. Но прежде чем мы ушли, появился пятый. Его поджег на полном ходу расчет Василия Бобкова".
Так в Кишиневе, уже захваченном фашистами, полковник Серебров сумел нанести им новые потери.
За нами — Одесса!
В ночь на 20 июля дивизия переправилась на левый берег Днестра. Провоевав месяц на молдавской земле, мы с тяжелым сердцем покидали этот цветущий край.
Пришли на старую государственную границу, и у всех в мыслях одно: "Дальше врага не пустим, с Днестра не уйдем!" К тому же здесь — Тираспольский укрепленный район, доты, сильная артиллерия.
Наша полоса обороны — от Григориополя до Тирасполя. По прямой — 42 километра. Но, если учитывать изгибы реки, будет около 70. При такой ширине фронта опять приходится держать полки в одном эшелоне. На правом фланге по-прежнему 241-й, на левом — 161-й, в центре — 90-й. Наши полки взаимодействуют с артполком' и пулеметными батальонами укрепрайона. Дивизии придали также корпусной артполк, еще один гаубичный и два дивизиона другого.
Все как будто складывается хорошо. Даже получаем — впервые с начала войны — пополнение в виде маршевого батальона в тысячу человек. Полковник Соколов решил не распределять его по полкам, а держать пока в резерве.
На несколько дней наступает относительное затишье. В полках занялись укреплением своих позиций и боевой подготовкой. Побывавший у нас генерал-майор Егоров сообщил, что 95-я дивизия будет входить теперь в его 14-й стрелковый корпус, и, следовательно, в Приморскую армию.
Приказ о передаче дивизии из 9-й армии в Приморскую был отдан 28 июля. Но еще 25-го начались тревожные события на нашем правом фланге. Там, в
полосе соседа — 30-й стрелковой дивизии форсировали Днестр две пехотные дивизии немцев. Мы усилили свой правый фланг, а один батальон выделили в качестве подкрепления соседу. Однако задержать прорвавшуюся группировку противника не удавалось.
27 июля командующий 9-й армией решил попытаться восстановить фронт по Днестру концентрированным ударом 30-й дивизии и частью нашей. Полковника Соколова вызвали к командарму в село Шибка. Перед отъездом Михаил Степанович изложил мне и начарту Пискунову свой вариант действий: в обороне на Днестре оставить 161-й полк и одну роту 90-го, а всеми остальными силами дивизии ударить во фланг вклинившейся фашистской группировки.
В развитие этого плана я предложил выдвинуть на острие вражеского клина мотоотряд в составе нашего резерва, включая противотанковый дивизион. Представлялось, что отряд сможет задержать немцев до подхода других наших частей.
— Правильно, согласен, — одобрил Соколов.
И в штабе закипела работа.
Правый фланг надолго приковал к себе все наше внимание. Ожесточенные бои шли там вплоть до 5 августа.
28 июля и меня вызвали вслед за комдивом в Шибку — большое село километрах в тридцати от Днестра,
где потребовалось развернуть временный КП дивизии.
В это время наш мотоотряд — его возглавил смелый и инициативный командир 13-го отдельного разведбатальона старший лейтенант М. Г. Долгий —уже связал боем авангард противника численностью до полка. Гитлеровцы потерпели в этом бою поражение и были остановлены. Наш отряд оправдал возлагавшиеся на него надежды.
Утром 29 июля 241-й и 90-й полки начали наступать на Дубоссары. Но существенно продвинуться они не смогли. Незначителен был успех и у соседа — 30-й дивизии.
Скоро противник возобновил, пока еще небольшими колоннами, движение на восток. А как только наша артиллерия открывала по ним огонь, фашистские бомбардировщики, пользуясь своим превосходством в воздухе, прямо-таки повисали над позициями батарей. Артиллеристы держались поистине геройски и даже в этих условиях наносили врагу немалый урон.
С утра 30 июля враг ввел в бой крупные силы. Вслед за 72-й немецкой дивизией выдвинулись свежие румынские части. Однако на ряде направлений все атаки были отбиты. Весь этот день мы затыкали дыры в своей весьма неплотной обороне, перекрывая небольшими подразделениями дороги на восток.
241-й полк Петра Григорьевича Новикова, хотя и очень поредел, успешно отбивал вражеские атаки. Стойко держались артиллеристы из Тираспольского укрепрайона. 30 июля цепи прорвавшихся на этом участке гитлеровцев двинулись на батарею старшего лейтенанта Тихона Дюкаря. В это же время батарею бомбила авиация. В такой обстановке командир приказал выкатить орудия на открытую позицию. Батарея чуть не в упор ударила по наступавшим фашистам картечью. И их атака стала захлебываться.
- Что там у вас творится?— спрашивал Дюкаря потелефону командир дивизиона Иван Яковлевич Крыжко.
- Немцы прут цепями, а мы их бьем! Если можно,ударьте всем дивизионом по следующим цепям.
- Сейчас сделаем, давайте координаты!.. Дивизион Крыжко, — докладывал после боя полковник П. Г. Новиков,— своим огнем сорвал наступление полка пехоты, уничтожив около трети его живой силы.
31 июля наши части сдерживали натиск врага уже с величайшим трудом. Я доложил командиру дивизии данные о составе полков. В 90-м насчитывалось всего 350 активных штыков, в двух полках 30-й дивизии, которые оказались отрезанными от нее и временно подчинялись нам,—500 и 200.
— Ну что ж, будем снимать с Днестра последнюю роту девяностого полка, — решил полковник Соколов.
Во всей полосе обороны дивизии на Днестре остался один полк Сереброва. А по данным разведки, противник готовился форсировать реку и там.
Но пока нашей ахиллесовой пятой оставался правый фланг. К вечеру 31 июля враг обошел его. Прикрыть фланг было нечем — резервы израсходованы.
— Пишите командарму, — сказал мне Михаил Степанович Соколов: — "Просим разрешить снять с Днестра полк Сереброва для удара на Григориополь, Красный Молдаванин"... Пишите дальше: "Просим также, чтобы авиация наносила удары по нашим заявкам"...
Нам разрешили снять с Днестра только один батальон 161-го полка. Насчет авиации особенно не обнадежили.
1 августа противник, продвигавшийся до сих пор в восточном и юго-восточном направлениях, круто повернул часть своих сил на юг, а затем и на юго-запад. По лощинам и перелескам фашистская пехота обошла роты 90-го полка, прикрывавшие Шибку.
— Немцы цепями входят в село! — крикнул, влетев в хату, где находился наш КП, младший лейтенант М. К. Пянковский из четвертого отделения штадива.
Сперва я ему просто не поверил: откуда тут немцы? Послал одного из работников штаба и комендантский взвод выяснить, что происходит в селе. И оказалось, что немцы уже заняли его восточную окраину...
В самом спешном порядке свертываем командный пункт. Основному составу штаба приказано следовать на хутор Темуш. Мы с полковником Соколовым, вскочив в "эмку", едем пока на другую, южную, окраину села — к батареям 97-го противотанкового дивизиона.
Мы не успели даже донести в штаб корпуса о том, что переносим командный пункт. "В Шибке противник..."— только и смог передать связавшийся с корпусом майор Пазников: к хате узла связи уже подбегали гитлеровцы.
Южный край Шибки — на возвышенности, и оттуда хорошо было видно, как немцы цепями движутся по большому, разбросанному селу, ракетами подавая сигналы,— вероятно, своей артиллерии. Командир противотанкового дивизиона капитан В. И. Барковский быстро развернул свои батареи, вполне сознавая, что только они могли хоть на сколько-то задержать врага. Вблизи уже падали немецкие снаряды, но батарейцы четко и слаженно повели огонь по фашистской пехоте, по шедшим с нею броневикам. Враг нес потери, и ему довольно долго не удавалось полностью овладеть селом.
А на следующий день батальон майора Вруцкого отбивался от немецкого полка уже у хутора Темуш, где только что обосновался наш КП.
Потом туда примчались зенитчики со своими пулеметами. Две-три автомашины со счетверенными "максимами", снабженными зенитным прицелом, составляли в стрелковом полку того времени взвод ПВО. Почти с самого начала войны эти зенпульустановки широко использовались у нас также для отражения вражеских атак на земле. Машины с пулеметами хорошо маскировались в высокой молдавской кукурузе, а огонь "счетверенок" обычно сразу заставлял неприятельскую пехоту останавливаться и залегать. Пулеметные установки на машинах — жаль, что их было мало! — сделались своеобразным резервом, который бросался на трудные участки боя и часто выручал батальоны и роты.
В этот раз две машины зенитчиков (одной командовал младший лейтенант А. А. Малашевич, другой — красноармеец В. Ф. Руденко) влетели на большой скорости в уже занятый немцами Темуш и, поливая ошеломленных гитлеровцев свинцом, пронеслись по главной улице туда и обратно. Смелые зенитчики остались невредимыми, а у фашистов вызвали такую панику, что те стали разбегаться кто куда.
Но удержаться в Темуше мы все равно не могли, тем более что немецкая пехота, обойдя его с востока, атаковала уже следующий населенный пункт — Ново-Александровку. Ее прикрывал огневой взвод из гаубичного полка. Выдвинув — в таких случаях это стало обычным — орудия на открытую позицию, артиллеристы, возглавляемые лейтенантом Д. П. Яковлевым, огнем прямой наводкой отбили первую атаку на село.
Задерживая продвижение противника на отдельных участках, мы, однако, не могли отбросить его назад теми силами, которые оставались в двух наших правофланговых полках.
В это время на участке 161-го полка, остававшегося на Днестре, артиллерийские разведчики зорко следили за поведением противника на правом берегу. И как только обнаруживались признаки подготовки к переправе, вступали в дело гаубичные батареи.
Так было предотвращено форсирование Днестра 3 августа у селения Шарпень. Огневой налет, произведенный дивизионом капитана Н. И. Шарова, уничтожил много сосредоточенной здесь неприятельской живой силы и техники. После этого фашисты вообще убрались из Шарпени и некоторое время там не показывались.
Восьмидневные бои на левом берегу Днестра, очень тяжелые для нас, измотали и вторгшиеся сюда части противника. К 3 августа стало ясно, что он не может продолжать наступление, не накопив сил. Правда, накапливание велось интенсивно, и следовало ожидать, что наступление вскоре возобновится в более крупных масштабах.
Командование 9-й и Приморской армий решило упредить это новое наступление и попытаться ликвидировать захваченный врагом плацдарм в районе Дубоссары, Григориополь, Карманово. Эта задача возлагалась на части четырех дивизий (все — далеко не полного состава). Нашей дивизии предстояло нанести удар под основание вражеского клина — вдоль дороги на Григориополь, а затем уничтожить наведенные противником переправы и отрезать ему выход из перерытского мешка. Этот мешок — вытянувшийся на много километров выступ левобережья в районе села Перерыта, образованный крутым изгибом реки, — враг использовал для накопления переправлявшихся через Днестр сил.
Вернувшись из Шибки и Темуша в Малаешты — на основной дивизионный КП, мы обсуждали, как лучше выполнить свою задачу. Возлагать большие надежды на 90-й и 241-й полки сейчас не приходилось. Поэтому было решено сформировать ударную группу из относительно менее потрепанных подразделений. Туда вошли, в частности, третий батальон 161-го полка и два разведбатальона (наш и из 25-й дивизии, временно оказавшийся у нас). Всего набралось до полутора тысяч бойцов пехоты при восьми противотанковых пушках. Танков, конечно, не было.
Когда встал вопрос, кому командовать группой, единственным подходящим кандидатом оказался начальник разведки дивизии капитан Иван Акимович Чистяков. Назначение он воспринял как большую честь: численность группы превышала то, что оставалось в 90-м и 241-м полках, вместе взятых. Начальником штаба к Чистякову назначили боевого командира тринадцатого разведбатальона старшего лейтенанта Михаила Григорьевича Долгого.
Наступление, начавшееся в ночь на 5 августа, шло на первых порах успешно. Продвинувшись к утру на 5—6 километров, наши части вернулись на рубеж Шибка, хутор Темуш, Григориополь. В ударной группе (лично показал себя батальон серебровского полка. Комбат лейтенант М. К. Кубышкин шел в атаку впереди своих рот. Когда он был смертельно ранен, его заменил такой же бесстрашный лейтенант Яков Бреус.
С рассветом противник поднял авиацию, и это сразу сказалось на ходе боя. За Днестром, где много перелесков и поросших кустарником холмов и долин, вражеская авиация была еще не так страшна для пехоты. А тут мы наступали по голой (хлеб уже убрали), ровной степи, и в воздухе не было наших истребителей.
Утром навстречу нашим частям двинулись цепи неприятельской пехоты. Скоро стало ясно, что наши сведения о силах противника на левом берегу весьма устарели. Предполагалось, что у него немногим больше дивизии. А против нас оказались 50-я и 73-я пехотные дивизии немцев, 5-я пехотная дивизия, танковая и кавалерийская бригады румын...
Соотношение сил было слишком неравное. В тот же день, 5 августа, командиру корпуса пришлось отдать приказ о переходе к обороне. Однако и удержаться на достигнутых рубежах мы не могли. Противник прорвал нашу оборону на участке 90-го полка, и над другими частями нависла угроза быть отрезанными.
В ночь на 6 августа мы начали, загибая правый фланг к юго-востоку, отходить на новый оборонительный рубеж: Плосское, Малаешты, Красная Горка. Оттуда до Тирасполя фронт оставался пока по Днестру. Обжитый командный пункт в Малаешты был свернут и переносился в Гребеники...
За следующий день противник настолько продвинулся на восток, что мог запросто выйти нам в тыл. С 30-й дивизией мы были уже разъединены. В час ночи на 7 августа полковник Соколов, получив устное распоряжение командира корпуса, отдал приказ об отходе на рубеж Ивановка, Мацкулы, Ново-Петровка, Де-тинск. Начать отход предписывалось немедленно, забирая с собой вооружение из дотов Тираспольского ук-репрайона.
Мы провоевали полтора месяца, за это время возросли стойкость и воинское умение наших бойцов, опыт командиров. Однако противник по-прежнему имел большой перевес в силах, бросал на фронт новые и новые соединения.
Опять и опять мы со старшим лейтенантом Дьякончуком склонялись над картой. Где мы остановим врага? Ответить на это не мог ни Михаил Степанович Соколов, ни новый наш товарищ — батальонный комиссар Алексей Петрович Гордеев. Он прибыл к нам на должность комиссара штаба в первых числах августа, в очень трудное время, и как-то сразу нашел свое место в общей напряженной работе.
7 августа я узнал от полковника Соколова, что весь 14-й корпус отходит на юго-восток, в сторону Одессы. Там, сказал он, должна быть подготовлена сильная в инженерном отношении линия обороны с противотанковыми рвами и различными заграждениями.
— Как бы не пришлось драться в окружении, — добавил Михаил Степанович. — Противник для того и старается все время обойти наш правый фланг, чтобы прижать нас к морю...
Командир дивизии и штаб старались укрепить у всего командного состава уверенность, что близок рубеж, на котором мы остановимся окончательно, с тем чтобы потом, когда придет для этого время, двинуться на запад.
Мы получили новый приказ: к утру 9 августа отойти на линию Жеребково, Катаржино, Кошары, Раздельная. Это уже были дальние подступы к Одессе: до города 40—50 километров. От нас требовали особенно надежно прикрыть направление Раздельная, Одесса. У Раздельной предстояло установить контакт с 25-й Чапаевской дивизией, которая опять, как в Молдавии, становилась нашим соседом.
Отход на этот рубеж был трудным. Части дивизии, передвигавшиеся на широком фронте, растянулись на много километров и в глубину. Проводные линии связи свертывались, а радиосвязь часто подводила. Для передачи любого распоряжения, для выяснения обстановки приходилось непрерывно посылать работников штаба в полки и батальоны. И главное — наседал противник, от которого никак не удавалось оторваться. В этот день против нашей дивизии действовали 3, 7, 15-я пехотные и 1-я кавалерийская дивизии румын, а на правом фланге— часть сил 72-й пехотной дивизии немцев...
Ночью дивизия перешла неширокий Кучурган. Где-нибудь в другом месте такая степная речушка вообще бы не запомнилась. Но на этом направлении она была последней рекой перед Одессой.
Куда-то исчез полк майора Планидина. Комиссар штаба А. П. Гордеев поехал искать его в одну сторону, а мой помощник капитан А. С. Требушный — в другую. В конце концов выяснилось, что полк, отбиваясь от идущего по пятам противника, оказался разделенным на две части, и они самостоятельно отходили к Куяльницкому лиману.
В это время полки Сереброва и Новикова отразили все попытки врага обойти их с флангов и окружить. В сложной обстановке отхода на новые рубежи в полосу дивизии попали некоторые подразделения из других соединений. Все они в меру их возможностей были использованы, чтобы выполнить общую задачу — не дать противнику с ходу прорваться к Одессе.
Весь день 9 августа шли упорные бои, и на правом фланге образовался опасный неприятельский клин: фашистские части продвинулись вперед на участке, где еще не успели занять оборону подразделения 90-го и 241-го полков. Утром 10-го мы начали по приказу командующего Приморской армией отход на рубеж Вандалинка, Бриновка, Новоселовка, станция Карпово, на котором со следующего дня стали отбивать все нараставшие по силе вражеские атаки.
Это было началом непосредственной обороны Одессы, и в истории 95-й Молдавской стрелковой дивизии, как и в истории всей Приморской армии, открывалась новая глава — трудная и славная, грозная и героическая.
Война шла второй месяц. Мы уже много пережили, многое поняли, многому научились. И мне хотелось, чтобы рассказ о пути, пройденном дивизией от Прута до подступов к Одессе, помог читателю представить, какими вступили мы в новые бои, о которых ведут в этой книге речь мои сослуживцы.