ВИФ2 NE: Ветка : коллекция топичных историй

От	Сергей Зыков
К	All
Дата	02.09.2008 10:52:47
Рубрики	WWII; Современность;

коллекция топичных историй

из последних публикаций ТМ

---------------
РЕДАКТОРЫ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Научными редакторами в «Технике-молодёжи» работали люди, чей вклад в науку, технику и историю России может быть раскрыт только в наши дни.

Я пришёл в «Технику-молодёжи» в 1961 г. на должность заведующего отделом техники и проработал в редакции на разных должностях и с небольшими перерывами до 1978 г. За это время мне довелось работать с несколькими десятками одарённых коллег, из которых сегодня я выделяю троих: научных редакторов Кирилла Александровича Гладкова (1903 - 1973) и Анатолия Петровича Мицкевича (1919 - 1975), писателя Льва Петровича Василевского (1902 - 1979), состоявшего на учёте в нашей партийной организации. Всех троих объединяла причастность к отечественным спецслужбам, о которой они, естественно, не распространялись, а только изредка проговаривались, вызывая у нас, зелёных юнцов, недоверчивые ухмылки. И только сейчас, полвека спустя, когда начали рассекречиваться давние тайны, я с изумлением осознаю: истории, которые рассказывали иногда наши старики, были не байками, а чистейшей правдой!

Секретный дипломат

Кирилл Александрович Гладков — бессменный секретарь партийной организации журнала - был самым старшим по возрасту работником редакции. Он появился в коллективе в начале 1950-х гг. и как прекрасный знаток английского языка вёл в журнале материалы, связанные так или иначе с зарубежной информацией. Из мимолётных разговоров и реплик мы знали, что он — уроженец Петербурга, «кухаркин сын» как он говорил о себе, подростком втянулся в революционные события 1917 г., исполнял поначалу курьерские поручения советских организаций. Утверждал даже, что видел Ленина. А потом получилось так, что в 1920 гг. попал на дипломатическую службу, работал в советском консульстве в Нью-Йорке, бывал в Англии, Турции и других странах.

Некоторые его истории настолько ошеломляли меня, что я сильно сомневался в их достоверности. Так, однажды я услышал от него об английском принце, который должен был стать королём Эдуардом VIII. «В 1936 г. после смерти Георга V, двоюродного брата нашего Николая II, — рассказывал Кирилл Александрович, нас в Лондоне представляли старшему сыну покойного Эдуарду VIII, который вступил на престол, но ещё не был коронован. А у него был роман с разведённой американкой миссис Симпсон, на которой он хотел жениться. Чопорная Англия содрогнулась, узнав, что в ближайшее время их королевой станет американка, да ещё разведёнка»...

Тут Гладков помолчал и пренебрежительно махнув рукой, продолжал: «Разразился скандал, и ему поставили условие: откажись либо от миссис Симпсон, либо от престола! Он сказал: Давайте бумагу об отречении. Я её тут же подпишу! И подписал. Потом, может, и хватился, да уж поздно было: королём стал его младший брат Георг V»...

Проверить эти сведения я затруднился, но получилось так, что как раз в это время, в 1972 г. герцог Виндзорский — такой титул получил Эдуард VIII после отречения — скончался в Испании, и кое-какие сведения об этом промелькнули в нашей печати.

Если достоверность этого гладковского рассказа подтвердилась буквально сразу после его рассказа, то в другой его истории я сомневался лет тридцать. Кирилл Александрович утверждал, что ему довелось оказаться в Стамбуле тогда, когда основатель турецкого государства Кемаль Ататюрк объявил войну реакционным предрассудкам и обычаям. Как-то раз, выйдя на улицу, Гладков увидел на стенах объявления, оповещающие население о том, что с пяти часов вечера в стране запрещается носить фески. Наказание за нарушение запрета — смертная казнь...

«Я в изумлении оглянулся, — рассказывал Кирилл Александрович, — и не увидел вокруг ни малейшего волнения. Повсюду как всегда сидели толстые невозмутимые турки в фесках и лениво попивали кофе и покуривали кальяны. Примерно за час до назначенного правительством срока на улицах появились солдаты и стали устанавливать на людных перекрёстках какие-то треноги высотой метра в три. На них никто не обращал внимания. И вдруг, как только пробило пять часов, солдаты стали хвать людей в фесках и вешать их на этих треногах! Толпу мгновенно охватила паника, все бросились кто куда. А на следующий день Стамбул было не узнать: отделы головных уборов в магазинах опустели, а по улицам ходили перепуганные люди в нелепо выглядевших на них котелках, кепках, панамах и даже цилиндрах и соломенных шляпах канотье»...

Однажды шеф, возмущаясь отсутствием порядка в редакции, неосторожно назвал её бардаком. Гладков веско сказал ему: «Мне, Василий Дмитриевич, приходилось бывать бардаках, так вот что я вам скажу: там полный порядок!»

Честно говоря, я в эту историю не верил до 2003 г., пока в книге Ушакова «Феномен Ататюрка» не прочитал, что именно так всё и происходило!
Кирилл Александрович был остроумным и находчивым человеком. Однажды шеф, возмущаясь отсутствием порядка в редакции, неосторожно назвал её бардаком. Гладков веско сказал ему: «Мне, Василий Дмитриевич, приходилось бывать в бардаках, так вот что я вам скажу: там полный порядок!» В другой раз, когда один уже уволившийся из редакции сотрудник очень красиво сказал: «Я ушёл, но не могу забыть!», Кирилл Александрович тут же с места бросил реплику: «Часто бывает так, что уже забыли, но не могут уйти!».

Однажды Кирилл Александрович принёс в редакцию свою фотографию сорокалетней давности, на которой он был изображён в боевой стойке на ринге в трусах и боксёрских перчатках. Разглядывая его крепко сбитое тело и решительное волевое лицо, я подумал: «Какое странное для дипломата увлечение — бокс!» А вскоре Гладков рассказал историю, пролившую необычный свет на его спортивное увлечение.

По его словам в двадцатых годах советское правительство вынуждено было расплачиваться с американцами за какие-то поставки золотом. Однажды, когда наш пароход со слитками прибыл в Нью-Йорк, французы как-то пронюхавшие о том, что московские чиновники не удосужились снять со слитков клейма французского банка, объявили его своим. До рассмотрения дела в суде на золотой груз наложили арест. Как только суд решил дело в пользу французов, они явились на судно и... никакого золота на нём не обнаружили. А за сутки до этого один советский пароход, даже не разгрузившись до конца, поспешно вышел в море. Заподозрив, что именно на этом пароходе золото тайно отправлено в СССР, французские власти приняли свои меры. Два французских эсминца перехватили его в Атлантике и сопровождали до Шербура. Там его задержали, обыскали и ... золота не нашли!

— А дело было так, говорил Гладков, — как только французы подали в суд, было решено вернуть золото. Мне поручили по криминальным каналам связаться с портовой полицией Нью-Йорка и, выдавая себя за канадского бутлегера — контрабандиста, перевозящего через границу спиртное — договориться с полицейскими о тайной выгрузке с парохода партии контрабандного канадского виски для США, где действовал тогда сухой закон. За умеренное вознаграждение полицейские за ночь перетаскали на берег ящики с золотом на сумму 10 миллионов золотых рублей. А через месяц золотой груз на советском пароходе тихо-мирно был доставлен в Союз.

— Мне за эту операцию, — говорил Гладков, — наше казначейство подарило золотой червонец, а начальство дало годовой отпуск для завершения образования.

Я не знаю, какое учебное заведение окончил Гладков, но с какого-то момента в круг его служебных обязанностей стали входить всякого рода технические проблемы. «В тридцатых годах, — рассказывал он как-то раз, — мумия Ленина в мавзолее начала усыхать, и возникла проблема сохранения тела вождя. Я предложил применить лампы, работающие с перекалом. Они будут быстрее перегорать, но зато их теплоизлучение будет понижено за счёт увеличения светоотдачи.
Когда специалистам-светотехникам Фабриканту и Нилендеру было предложено выпустить партию таких ламп на электроламповом заводе, они возмутились и, заявив, что никогда не позволят нарушать ГОСТы, гордо удалились. Тогда начальство выдало Кириллу Александровичу ордера на арест, где уже были проставлены подписи и печати. Оставалось лишь вписать фамилии арестуемых и снова пригласить специалистов. «На этот раз профессора оказались на редкость сговорчивыми, — говорил Гладков, — и мы уладили дело за несколько минут».

Кирилл Александрович поражал редакционный молодняк тем, что всегда мог сообщить нечто необычное о любом предмете, о котором бы ни зашла речь. Помню историю, которая произошла с ним после войны в Туле, где он возглавлял какой-то НИИ. Как-то раз на городском хозпартактиве резко критиковали директора знаменитого тульского ликёроводочного завода за невыполнение плана. Гладков удивлённо спросил директора, как тот ухитряется не выполнять план. Ведь спирт ему поставлялся со стороны в цистернах, смешивай его с водой — вот тебе и план! «Ничего ты не понимаешь, — обиделся директор. — Я тебе как-нибудь покажу наше производство, чтобы ты получил о нём представление». «И когда он провёл меня по своему заводу, — говорил Гладков, — я был потрясён сложностью оборудования и процессов, которые должна пройти вода, прежде чем стать пригодной для смешивания со спиртом. Огромные ёмкости, бассейны для отстоя, фильтры, насосы... Я понял, что сердце водочного производства это не спирт, а водоподготовка»...

Кирилл Александрович Гладков ушёл из жизни драматически: 29 марта 1973 г. в редакции торжественно отметили его 70-летие, а на следующий день его не стало! Инфаркт...

Кто ж он был на самом деле?

Мне неизвестно, как Лев Петрович Василевский был поставлен на учёт в редакционную партийную организацию. Просто в начале 60-х гг. в редакции стал появляться высокий величественный старик, приносивший переводы из иностранных журналов. Первым, помнится, была статья о картине «Плот Медузы» кисти знаменитого французского художника Жерико, которого переводчик почему-то упорно называл Джериколом. Молодой редактор указал на это автору. Тот вспылил, мы обиделись за своего коллегу — и между молодыми редакторами и Василевским установились хотя и рабочие, но натянутые отношения. Он продолжал носить свои статьи о таинственном двойнике Наполеона военном теоретике Жомини; о тайном немецком аэродроме в Калмыкии, где дозаправлялись топливом фашистские транспортные самолёты, летавшие в Японию; о чекисте Сыроежкине, перевербовавшем знаменитого террориста Савинкова. Небезинтересные, но неряшливые и коряво написанные эти статьи, требовавшие от редакторов большой работы, раздражали их. Да и нетерпимый, вспыльчивый характер Василевского не способствовал установлению добросердечных отношений.

Но постепенно мы попривыкли друг к другу и стали с любопытством прислушиваться к репликам Льва Петровича, вызывавшим у нас недоумение. Мы не знали, как к ним относиться? Верить или не верить? И мы больше склонялись к тому, чтобы всё-таки не верить!

Он, например, ронял иногда загадочные фразы вроде:
— Да этот Сикейрос, даром, что великий мексиканский художник. А на доле недисциплинированный человек, практически проваливший всю операцию...
Или:
— Бывал у нас в Париже Сент-Экзю-пери, и никто не смотрел на него как на великого писателя...
Или:
— Нильс Бор, может, и был великий теоретик, но практически мало что понимал...

Мы за спиной Василевского молча переглядывались и крутили пальцами около виска, дескать, совсем спятил наш Лев Петрович. Проходило некоторое время — и до нас доходил слух, что именно Василевский привёл в редакцию «Жизнь замечательных людей» переводчика Горация Велле, который предложил издать первую в СССР биографию Сент-Экзюпери! Потом знаменитый полярный штурман Валентин Аккуратов рассказал нам, как в 1942 г., пролетая над территорией Калмыкии, он обнаружил не обозначенный на картах аэродром, на который, как выяснили потом чекисты, садились летавшие на Дальний Восток немецкие самолёты! Потом наш редактор Вадим Орлову первым начавший собирать материалы о советском атомном проекте, с изумлением понял, что Василевский посвящен в какие-то очень малоизвестные детали атомных дел. Он, например, показал Вадиму сверхплотный стальной шар, обжатый с помощью имплозии — сферической взрывной волны, направленной к центру шара. Этот метод был разработан для обжатия плутониевого заряда в атомной бомбе. «Похоже, — говорил Вадим, — Василевский лично знал Нильса Бора!» Тут мы поняли, что Лев Петрович вовсе не так прост, как нам казалось, и стали с большим вниманием относиться к его словам.

Почувствовав это, и Лев Петрович тоже помягчал, стал рассказывать кое-какие подробности о себе. Однажды на редакционном сабантуе он рассказал, как перед войной, будучи советским консулом в Париже, он дважды в год вручал конверты с деньгами вдове Плеханова Розалии Марковне, которой советское правительство назначило пенсию — 300 долларов в месяц. «За ней посылали машину, — говорил Лев Петрович, — она приезжала в консульство, при свидетелях получала из моих рук пакет с деньгами, демонстративно пересчитывала их и, не прощаясь, уезжала».

В конце 70-х Василевский уже сильно болел, перенёс тяжёлую операцию. «Я вдруг увидел себя на операционном столе, вокруг которого столпились врачи, — рассказывал он нашему парторгу Юрию Юше. — Я сверху смотрел на них и думал: Милые мои! Что вы нервничаете? Здесь так спокойно. Я чувствую себя отлично!»
Его небольшая книжка «Чекистские были» вышла в 1978 г., и Лев Петрович торжественно вручил её всем нашим сотрудникам с трогательными дарственными надписями. Я прочитал её за несколько часов и только тут понял, почему в разговорах Льва Петровича часто упоминалось о Долорес Ибаррури. Михаиле Кольцове, Илье Эренбурге и даже невозвращенце Александре Орлове-Фельдбине. Тогда же я записал в дневнике: «Раньше я считал Василевского в значительной степени хвастуном и болтуном, а сейчас проникся уважением. Молодец!»
Он умер в 1979 г., а мы всё-таки так и не оценили его по достоинству. Понадобилось тридцать лет, чтобы узнать, с человеком какого масштаба нам довелось быть знакомыми.

С начала 90-х гг. мимолётные упоминании о Василевском стали попадаться в изданиях, но наиболее внятно сказал о его заслугах прославленный советский разведчик Павел Судоплатов в книге «Разведка и Кремль», вышедшей в свет в 1996 г. После того, как в январе 1943 г. к нам поступили сведения о том, что группа Ферми в Чикаго построила действующий ядерный реактор, нашим разведчикам поручили установить контакты с зарубежными атомщиками по нелегальным каналам. Руководство этой работой и было, оказывается, возложено на нашего Льва Петровича. «У него, — писал Судоплатов, — был опыт войны в Испании, где он командовал диверсионным партизанским отрядом; он успешно выполнил агентурные операции в 1939 - 1941 гг. в Париже; он адаптировался к жизни на Западе, был подтянут, владел французским и испанским языками; обладал незаурядными способностями располагать к себе людей и привлекать к сотрудничеству под удобным предлогом. Василевскому удалось установить связи с агентурой, привлечённой для проведения операции по ликвидации Троцкого... Василевскому эта агентура была известна, так как он был одним из активных участников этой операции... Через эти законсервированные на некоторое время каналы Василевский наладил связь с Понтекорво в Канаде и некоторыми специалистами Чикагской лаборатории Ферми, минуя нашу резидентуру в Нью-Йорке»...

В 1945 году Лев Петрович вместе с физиком Терлецким провёл в Копенгагене успешные переговоры с Нильсом Бором, встречался с Понтекорво в Швейцарии и Италии и с Жолио Кюри в Париже. За достигнутые успехи был премирован деньгами и квартирой и возглавил отдел научно-технической разведки. Одна из первых жертв антисемитской кампании Василевский был уволен из органов в 1948 г. А недавно в какой-то книге, посвященной советской разведке, Лев Петрович был прямо назван: великий Василевский!

Кто там, за маршальской спиной?

Году в 1962-м я как-то зашёл в соседний кабинет и увидел возле стола нашего литературного редактора Валентины Климовой невысокого человека с красным, как будто обожжённым лицом, на котором сияли огромные увеличенные линзами очков голубые глаза.
Он с увлечением о чём-то рассказывал, о чём именно не помню, но поразила манера разговора — он как будто делился со слушателями своим удивлением.
— Кто это? — спросил я, когда гость ушёл.
— Анатолий Днепров.
Так я увидел Анатолия Петровича Мицкевича, знаменитого фантаста, писавшего под псевдонимом Днепров, который первым заговорил о самообучающихся машинах, самовоспроизводящихся роботах, о чудесах и опасностях генетических экспериментов.

Шеф каким-то образом уговорил Анатолия Петровича уйти с чиновничьей службы и перейти в журналистику, и мы получили счастливую возможность проработать несколько лет с этим выдающимся человеком.
Уроженец Днепропетровска Анатолий Петрович закончил физмат МГУ едва ли не за день до 22 июня 1941 г. и вместе со всем выпуском был мобилизован на фронт в первые же недели войны.

— Немцы крепко потрепали нас в первом же бою, — рассказывал Мицкевич, — Нас отвели в тыл, выстроили на плацу и какой-то незнакомый офицер спросил: «Кто знает иностранные языки — шаг вперёд!». Я считал, что знаю английский — и вместе с несколькими другими ребятами вышел из строя. Мы получили различные направления и разъехались кто куда; я попал в разведку.

От Мицкевича я впервые узнал, почему весь мир празднует Победу 8 мая, а мы — 9. Оказывается, 6 мая 1945 г. в штабе союзников в Реймсе собрались немецкие делегаты, чтобы обсудить условия сдачи. Но генерал Эйзенхауэр отказался вести какие-либо переговоры, потребовав безоговорочной капитуляции. Делать нечего, стали думать, кто её подпишет. Со стороны немцев — генерал Йодль и адмирал Фридебург, со стороны американцев и англичан генерал Уолтер Смит, французов — генерал Севез. А со стороны русских? Нашему представителю в штабе союзников генералу Ивану Суслопарову не повезло: 6 мая 1945 г. было воскресенье, и он не мог проконсультироваться с Москвой, как ему поступить. Не имея официальных полномочий, он отказался подписывать капитуляцию, но союзники давили на него, и он в конце концов принял компромиссное решение: подписал акт в качестве свидетеля. Но это его не спасло: никого не интересовало, кто и как подписал капитуляцию. Главное — боевые действия прекратились, и настал долгожданный мир. И получалось: немцы сдались союзникам, а русские при этом скромненько стояли в сторонке.

— Прилетевший 7 мая в Париж Вышинский, — рассказывал Анатолий Петрович, — всё время пока спускался по трапу самолёта крыл встречавшего его Суслопарова отборным матом. Ведь его опрометчивое решение отняло у нас триумф Победы!

И действительно, Сталину пришлось настоять на том, чтобы реймскую капитуляцию считать предварительной, и вынудить союзников вторично подписать капитуляцию в Карлхорсте в ночь на 9 мая. Черчилль и ближайшие сотрудники Эйзенхауэра отговорили его от поездки в Берлин, вместо него был его заместитель британский маршал авиации А. Теддер, вооружённые силы США представлял генерал авиации Спаатс, а Франции — генерал Делатр де Тассиньи. С немецкой стороны акт подписали фельдмаршал Кейтель, адмирал Фридебург и генерал Штумпф. Советскую сторону представлял маршал Георгий Жуков.
Трумэн и Черчилль отказались задержать заявление о капитуляции в Реймсе до 9 мая и поспешили объявить всему миру, что Германия сдалась союзникам 8 мая. С тех пор победу на западе отмечают 8 мая, а в России — 9! И это стало возможным только из-за промаха Суслопарова!

Особую убедительность этому рассказу придавала фотография, принесённая Мицкевичем в редакцию: красивый подтянутый офицер, склонившийся и что-то говорящий на ухо сидящему за столом маршалу Жукову. Фотография сделана днём 8 мая 1945 г. в зале военно-инженерного училища в пригороде Берлина Карлхорсте, а изображён на ней капитан Мицкевич!

Анатолий Петрович особенно не распространялся о своей работе в годы войны. По отрывочным эпизодам и рассказам мы могли лишь догадываться, что ему довелось побывать в Париже, Лондоне, Югославии, Италии, Германии, Северной Африке.

— Приехали мы с моим генералом в Лондон, Генерал вызвал к себе нашего военного атташе и начал его расспрашивать: Что узнал? Какова обстановка? Как с вербовкой агентуры? «Какие разведданные? Какая агентура? — простодушно воскликнул атташе, — Да пусть меня в Москве взгреют за то, что я ничего не делал, чем если что-нибудь делал, но не так!»

— Тито был большой барин. Когда немцы зажали его ставку на крошечном мысу в Адриатике, из Союза выслали самолёт для эвакуации. Наш лётчик-ас мастерски посадил «Дуглас» на крошечном пятачке, немцы его засекли, проводить посадку пришлось под обстрелом. Но Тито никак не хотел расстаться со своим огромным псом. И для нас самым трудным во всей операции стало запихивание этой собаки в салон самолёта!

— Во время войны мы пытались вербовать в Египте бедуинов, чтобы получать от них сведения о передвижениях грузов и войск в пустыне. За это мы обещали платить, скажем, сто фунтов и сразу выдавали им задаток — пятьдесят фунтов. Но бедуины быстро сообразили, что им просто так, ни за что дают пятьдесят фунтов. Они брали их и исчезали навсегда, даже не собираясь добывать какие-либо сведения. Тогда наши ребята додумались разрезать пачку банкнот пополам. Одну половину давали в задаток, а другую — по выполнению задания. Это подействовало, но ненадолго: англичане быстро переловили нашу бедуинскую агентуру по склеенным банкнотам!

— Встречался я с Хемингуэем. Похоже, он понял, в чём суть настоящей литературы. Он мне сказал: «Чтобы быть настоящим писателем надо всё время ходить по границе между жизнью и смертью!».

После войны Мицкевич работал в какой-то таинственной организации, и судить о его занятиях мы могли только по отрывочным проговоркам и репликам.

— У нас работал специалист по бумаге, который обнаружил, что для тайнописи никакое молоко или симпатические чернила не нужны. Достаточно написать текст дистиллированной водой с помощью заострённой палочки. При этом смоченные водой волокна смещаются и по этим смещениям можно восстановить написанный текст!

— У нас один талантливый сотрудник изучал фотоматериалы исключительно методом тыка, подвергая их воздействию самых немыслимых веществ — отваров, настоек, лекарств, эмульсий, мочи, слюны. Наконец, очередь дошла и до спермы. Он принёс её в презервативе, намазал ею фотоплёнку и увеличил её светочувствительность в разы! Мы тут же поместили семенную жидкость в хроматограф, разделили на составные части и установили: ответственны за обнаруженный эффект некие органические гамма-кислоты. Мы заказали их у химиков и скоро получили колбу с бесцветной жидкостью, пахнущей спермой. Эту колбу мы прозвали «индикатором девственности»: предлагали работницам из других отделов понюхать колбу и, если они краснели и обвиняли нас в пошлости, то уж было ясно — не девственница!

— Хотя наша фирма занималась специфическими исследованиями, она была обычным советским предприятием с месткомом, стенной газетой, производственными собраниями. Бывало, сидишь, слушаешь выступления руководителей, отчёты. Обычный хозпарт-актив. Выступает директор:
— Есть претензии к работе третьего отдела. Работает неритмично, нарушает сроки, подводит заказчиков...

Через некоторое время на трибуну поднимается начальник третьего отдела:
— Может быть, по срокам к нам могут быть претензии, но по качеству продукции мы замечаний не принимаем! Недавно на Суэцком канале полиция задержала партию нашей продукции, банк Египта не смог отличить её от своей собственной и зачислил в свой актив!
И тогда только понимаешь, что это за продукция, кто такие заказчики и почему это им требуется такое точное соблюдение сроков.

Перед приходом в «Технику - молодёжи» Мицкевич работал, кажется, в Комитете по науке и технике. Вот где пригодилось его научное образование и блестящее знание английского языка. Он следил за научными исследованиями за рубежом, знал много такого, о чём никто из нас даже не догадывался. Он знал американские прогнозы о будущем России. Ещё в 1968 г. во время долгой прогулки по Москве он рассказывал мне об одном американском прогнозисте, который предрекал нам тишину и спокойствие до 1970 г., в 1975-1978 спорадические всплески недовольства, которые через несколько лет приведут к изменению официальной идеологии...

Возможно, именно проникновение в эту сферу полузапрещённой научной информации питало его творчество как писателя-фантаста. В основе большинства его рассказов и повестей лежала добротная научная идея, доведённая до ужасающего логического завершения. Анатолий Петрович искал, вынашивал и лелеял такие перспективные для его творчества идеи, иногда проговаривая их в редакционных беседах. Помню, как поразила меня в 1969 г. его идея о том, что в будущем в результате искусственного отбора выведут особо адаптабель-ных людей, которые станут немедленно уничтожать отклоняющихся от нормы мутантов, и в результате отпадёт необходимость в национальных государствах. Возникнет подобная муравейнику «человечина», управляемая единой, но нецентрализованной властью.

Его разговор всегда был содержателен и оригинален. Как-то раз мы разговорились о трёх функциях смертной казни: возмездии, изоляции и устрашении, и Мицкевич сказал, что грядёт наказание более жуткое, чем смерть — лишение человека его индивидуальности путём стирания в его мозгу всех воспоминаний о предшествовавшей жизни. Это было бы ужасно!

Как-то раз зашёл разговор, почему немцы несмотря на любовь к «орднунгу» проиграли войну? «Потому, — сказал Мицкевич, — что, когда были перепробованы все планы немецкого генерального штаба, и настал, с позволения сказать, «бардак», немцы растерялись и не знали, что делать дальше. Мы же только с этого момента почувствовали себя, как рыба в воде»! В другой раз, когда я выразил удивление, почему государство терпит самогоноварение, подрывающее водочную монополию, Анатолий Петрович поразил меня нетривиальной мыслью: «Самогона в стране по сравнению с казённой водкой на самом деле гонят очень мало. Но он увеличивает государственный доход тем, что инициирует пьянку! Начав с самогона, люди не могут остановиться и бегут в магазин за покупной водкой». В реальной политике и жизни, говорил Мицкевич, многое выглядит не так, как представляется в идеале. Так, целью полиции провозглашается ликвидация преступности, а в действительности цель полиции — поддержание преступности на таком уровне, которое оправдывает существование полиции. Прокламируемые и действительные цели общественных институтов никогда не совпадают!

Подстдам 8 мая 1945 г. За спиной маршала Жукова молодой офицер -это будущий научный редактор «Техники-молодёжи» Анатолий Днепров
Герман Смирнов, под плакатом с негласным девизом «Техники-молодёжи» 60-х гг.: «И всё доступно уж, эх-ма теперь дли нашего ума!»
Зинаида Ткачек, Кирилл Гладков и Василий Захарченко
Анатолий Днепров, Оксана Перфилова и Герман Малиничев

Полвека назад в десятку наиболее читаемых научно-популярных журналов входили "Техника-молодёжи», «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Юный техник», «Изобретатель и рационализа тор», «Моделист-конструктор». Каждый из них был самобытен и интересен для определённого круга читателей. И всё-таки «Техника-молодёжи» выделялась среди этих изданий каким-то своим отношением к миру, которое Захарченко называл «романтическим». Если все другие журналы просто просвещали читателя, сообщая ему полезную информацию, то «Техника-молодёжи» влекла его к каким-то таинственным, почти мистическим далям. И именно поэтому сотни советских инженеров, изобретателей и конструкторов не в шутку, а всерьёз утверждали, что считают себя воспитанниками «Техники-молодёжи».
Эти признания всегда удивляли меня: ведь мы не были ни образованнее, ни талантливее, ни информированнее наших коллег. Просто было в редакции «Техники-молодёжи» что-то такое, что отличало её от редакций других журналов. Но что?

Только сейчас, много лет спустя, я начинаю догадываться, в чём было дело. Нам довелось работать бок о бок с людьми, знавшими о существовании подводной части айсберга, в которой скрыты причины и разгадки многих странностей и противоречий, видимых на его поверхности. Но знали они и о том, что об этой невидимой стороне жизни опасно говорить вслух...И мы, хотя и подсмеивались над ними, интуитивно чувствовали: и в нашем ремесле, и во всём, о чём нам приходилось писать, есть такая же непроизносимая вслух тайна. И это не могло не отражаться в нашем мироощущении и в нашей работе.
Предчувствие тайны — вот, что отличало «Технику-молодёжи» от родственных журналов и что привлекало к ней сердца читателей. И это предчувствие внушили нам наши старики, величие которых мы начали осознавать только сейчас!
Герман Смирнов

«ИНВЕРСОР» ЗНАЧИТ ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ

А Самой, пожалуй, сложной задачей для редакции «Техники - молодёжи» всегда был у поиск авторов, способных работать в научно-популярном жанре. Решить эту проблему удалось в 60-х гг., когда кузницей авторского актива стало необычное объединение при журнале - лаборатория «Инверсор».
Мне уже приходилось писать о том, что в работе с авторами отдел техники ТМ делал ставку не на бойких журналистов, пишущих с чужих слов, а на инженеров, которые, может быть, не шибко владели пером, но зато имели собственные идеи. В работе с этим контингентом нам крепко помогла так называемая лаборатория «Инверсор», стихийно возникшая при отделе техники в 1966 г.

Как-то раз в нашей редакционной комнате случайно собралось несколько авторов, и один из них сказал: «Есть у меня классная идея, да никак не соберусь её разработать. К моей работе она отношения не имеет, а заниматься ею просто так - времени не хватает». В ходе расспросов выяснилось, что идея и в самом деле любопытная, но нуждается в доработке и проверке. Завязался общий разговор, и выяснилось, что почти у каждого есть заветная техническая идея, догадка, замысел, необычный взгляд. При более или менее обстоятельной проработке некоторые из них могли бы представить интерес для широкого круга читателей. В инициативную редакционную группу, кроме меня, вошли редактор отдела техники Ю.Филатов, зав. отделом рабочей молодёжи П.Короп и работник отдела писем Л.Шильп. На наше оповещение откликнулись авиамоторостроитель А.Добротворский, энергетик Ю.Астахов, физик А.Шибанов, станкостроитель С.Житомирский, теплотехник О.Жолондковский. Позднее активно включились в работу строитель Б.Гусев, сапёр А.Иволгин, теплотехник А.Крузе, механик Б.Краковский, студент Н.Бурдонов и др.

Для начала решили собираться в редакции раз в две недели, чтобы заслушивать, обсуждать и оценивать предлагаемые идеи, и 24 февраля 1966 г. состоялось первое заседание проблемной лаборатории «Инверсор».

Такое название было подсказано темой первого доклада, прочитанного авиамоторостроителем А.Добротворским. Верный своему обычаю не рассказывать, а показывать, он извлёк из бумажного свёртка замысловатый механизм, собранный из деревянных реек, и продемонстрировал, как он перемещается по столу какими-то плавными скользящими шагами. «Это симметричный сдвоенный ромбоид Кемпе, относящийся к классу так называемых инверсоров, - так начал свой доклад Алексей Михайлович. - Инверсоры - механизмы для преобразования вращательного движение в поступательное»...

«Инверсор»! Этот термин как нельзя лучше подходил для нашего объединения. Во-первых, наша лаборатория тоже преобразователь, превращающий смутные технические идеи в статьи и заметки, интересные для читателей. Во-вторых, слово «инверсор» уже имеет для нас исторические корни, будучи темой первого доклада. В-третьих, на нашем редакционном шкафу уже красуется вещественный символ лаборатории - действующая модель инверсора. И наконец, в-четвёртых, само звучное слово «Инверсор» работало на идею, будило любопытство читателя. На первом заседании я прочитал небольшой доклад о том, что если бы в природе были неограниченные источники сжатого воздуха, то можно было бы получать работу за счёт тепла окружающей среды. А Сергей Житомирский сделал доклад о конструкции стопохода для пересечённой местности.

Тогда же мы сформулировали цели и задачи нашего объединения. Мы предлагали любому читателю журнала обращаться к нам для обсуждения возникшей у него технической идеи; обещали помочь в доведении её до ума, если она заинтересует нас; готовы были подготовить её к публикации в журнале.

Первые три доклада были опубликованы в № 7 за 1966 г., а всего в этом году мы опубликовали семь докладов. В 1967 г. вышло пять, а в 1968 - один доклад!
Оказалось, что изобретательский и конструкторский дар сильнее всего проявился у Добротворского и Житомирского - именно они подготовили большую часть первых докладов. Астахов был больше склонен к научному анализу - он был незаменим в критических обсуждениях. Жолондковский как человек с юмором любил розыгрыши и мистификации. Шибанов и Иволгин, не выдвигая локальных технических идей, оказались блестящими научными популяризаторами, способными писать статьи на разные темы. Сокращение числа докладов на заседаниях «Инверсора» компенсировалось публикацией статей его участников.

Что касается работников редакции, то Филатов и Шильп любили просто послушать интересных людей. А П.Короп как киносценарист по образованию придумал прекрасную мистификацию, будто некий инженер Корней Арсеньев на одном из заседаний «Инверсора» произвёл над собравшимися эксперимент по внушению им сенсационных технических идей с помощью так называемого 25-го кадра, о котором ходили тогда смутные слухи. По предложению Петра наш тогдашний фоторепортёр Василий Антонов методом фотомонтажа изготовил даже фотографию Корнея Арсеньева: верхнюю половину лица он взял от Добротворского, а нижнюю - от Шильпа.

Наши сходки, споры, клубящиеся идеи нравились вхожим в редакцию людям. Один из них, талантливый художник Леонид Рындич, по собственной инициативе сделал несколько шаржей на участников «Инверсора» и разработал для них личные гербы, в которых были искусно зашифрованы и любимые девизы. Недавно я нашёл их в своём архиве и ещё раз подивился изощрённой технике исполнения.

КОРНЕЙ АРСЕНЬЕВ - синтетический персонаж

АЛЕКСЕЙ ДОБРОТВОРСКИЙ (1908-1975) Девиз: НЕИЗБЕЖНОЕ ПРИВЕТСТВУЙ!
ГЕРМАН СМИРНОВ Девиз: НИЧТО НЕ НОВО ПОД СОЛНЦЕМ
СЕРГЕЙ ЖИТОМИРСКИЙ Девиз: ТОЛЬКО НЕ ОРУЖИЕ
ОЛЕГ ЖОЛОНДКОВСКИЙ (1928-1992) Девиз: ВЕРНО ПОТОМУ, ЧТО ВОЗМОЖНО
ЮРИЙ ФИЛАТОВ Девиз: ДЕЛАЙ СВОЁ ДЕЛО
ПЁТР КОРОП (1933-1975) Девиз: О ВРЕМЕНА! О НРАВЫ!
ЮРИЙ АСТАХОВ Девиз: УЧЁНЫМ НИКТО НЕ РОЖДАЕТСЯ

Шаржи и гербы рисовал художник Леонид Рындич

Шефу, по-видимому, нравился наш задор и наша активность - читательские конференции, выступления по телевидению. юбилеи. Василий Дмитриевич не раз выступал на наших торжествах со всякого рода напутствиями и не скупился на почётные дипломы для наших активистов.
К началу 70-х мы попривыкли друг к другу и наш запал начал ослабевать. Мне ненадолго пришлось уйти из «Техники - молодёжи», и в дальнейшей деятельности «Инверсора» я практически не участвовал. В этот период всю нагрузку принял на себя Юрий Филатов, который открыл новые пути развития лаборатории.

Считаю, что в истории ТМ «Инверсор» сыграл свою роль как оригинальная форма работы с авторским активом. Лично же для меня навсегда останутся незабываемыми люди: о которых можно сказать словами Жуковского: «не говори с тоской: их нет, но с благодарностию - были»...
В 1965 г. в нашей редакционной комнате появился грузный пожилой человек, годящийся большинству из нас в отцы. Уголки губ у него были слегка приподняты кверху, отчего казалось, что он постоянно ухмыляется. И, как выяснилось, эта ухмылка была проявлением его натуры: разговоры Алексея Михайловича Добротворского часто сопровождались остроумными, слегка гривуазными прибаутками.
- Договорились на 50%: он согласен, она - нет.
- Помпиду - это помощник Пиду. А что говорит Сампиду?
- Идей у меня до ху энд бо.
Он даже в своём основополагающем докладе на первом заседании объединения сказал, что его «Инверсор» совершает «развратно-поступательное движение». Но это были шутки. В действительности Добротворский был крупным авиамоторостроителем, лично знал многих корифеев отечественной авиации и, когда говорил серьёзно, изрекал отнюдь не тривиальные мысли.

Алексею Михайловичу довелось провести шесть лет в заключении, в шарашке, где он разрабатывал самый мощный в мире поршневой авиадвигатель из двух климовских моторов, работающих на один вал. В ходе этих работ ему и его подельникам -Туполеву, Стечкину, Петлякову и др. -пришлось встречаться с Берией. «Ну, и как это было?» - спросил я. «Нас привезли в воронке на Лубянку, - рассказал Добротворский. - Охрана довела нас до дверей кабинета, дальше идти не посмела. Мы зашли в кабинет, Берия вышел из-за стола, пожал каждому руку, пристально взглянув в глаза. Мы расселись за другим столом, уставленным фруктами и бутылками с водой, Берия за этот стол не сел, остался за своим. Начался деловой разговор. Он схватывал суть даже довольно сложных технических вопросов мгновенно, спрашивал, в чём трудности, что надо сделать, кому поручить. Всё очень толково и быстро.

Постепенно в кабинете сложилась непринуждённая, почти тёплая обстановка, и тут Стечкин допустил ужасный прокол. «Лаврентий Павлович! - воскликнул он. - Ну почему мы, честные люди, хорошие работники сидим в тюрьме, как какие-нибудь преступники?» Мы все втянули головы в плечи, недоумевая, как Борис мог решиться на такую выходку. По лицу Берии было видно, что он растерялся лишь на мгновение, но быстро оценил ситуацию и нашёл выход из неё. Он вышел из-за стола, подошёл к Стечкину и, помахав перед его носом указательным пальцем, сказал с кавказским акцентом:
- Нэ надо было шалит!
Вернулся на своё место и, разведя руками, пояснил:
-Товарищи! Прекратите эти разговоры. Ну, посидите вы немного в тюрьме, поработаете, мы вас выпустим, реабилитируем - и всё это в вашей памяти изгладится.

Как-то раз спросил Добротворского: «А вы сами-то за что сидели, Алексей Михайлович?» Он улыбнулся:
- В данном случае причина шла за следствием. После ареста вызвали меня на допрос, следователь молодой, курса этак с третьего. Спросил меня: «Вы - польский шпион?» «Ага», -понял я. И стали мы сочинять дело про то, как я совершал всякие преступления «в целях шпионажа». Потом последовал перерыв недели на две, вызвали меня на допрос, но привели не к следователю, а в другой кабинет. За столом - полковник. Указывая на лежащее на столе моё дело, говорит: «Что за чушь вы тут напридумывали? Какой вы, к чёрту, шпион? Вы же ж вредитель!» С этими словами он бросил дело в мусорную корзину, и меня увели. Через неделю вызвали на допрос, смотрю, сидит уже другой юный следователь, доверительно спросил меня: «Что, Сидоров напридумал, что вы шпион?» «Ну, да!» «Какой же вы шпион? Вы ж вредитель!» И начали мы с ним описывать те же самые мои преступные деяния, но уже не в целях шпионажа, а целях вредительства... Меня тогда удивили аббревиатуры, призванные ускорить составление протокола: «создавал к.р. группировки на основе а.с. настроений», то есть контрреволюционные группировки на основе антисоветских настроений. Дали мне десять лет, отвезли в санаторий в Болшево, превращенный в место заключения. А там - знакомые всё лица - знаменитые авиационщики. Быт прекрасный, кормёжка отличная, делать нечего. Через месяц-другой вежливый офицер НКВД спрашивает, у кого какие идеи? У Туполева была идея пикирующего бомбардировщика, у меня - идея сдвоенного мотора. Создали нам из сидевших вместе с нами конструкторов группы, и мы начали работать!

Работа была организована прекрасно. Чуть какая заминка - рядом уже офицер: в чём дело, почему задержка? Говоришь ему: нужна консультация. А чья? Профессора такого-то, академика такого-то. Глядь - а консультанты уже на месте, вместе с нами сидят...
А потом нас перевели в Казань. Там я познакомился с ракетчиками...
- А Королёва вы знали?
- Сергея-то? Наши кровати рядом стояли через тумбочку. Его с Колымы привезли, сильно был побит, истощён. Но так ничего и не понял. Я ему предлагал в мой коллектив перейти. Куда там, всё рисовал орбиты полёта на Марс. Ну и чем кончил? Стоял у проходной своей фирмы, смотрел, кто опаздывает...
Добротворский так часто рассказывал о своей жизни в заключении, что однажды я сказал ему: «Создаётся впечатление, что это были лучшие годы вашей жизни».

Он посуровел и мрачно сказал: «Я, Герман Владимирович, видел в жизни такое, чего никто не видел. Когда опытный бомбардировщик Ер-2 с моими двигателями стоял на взлётной полосе перед началом испытаний, заместитель Берии по науке, генерал, вдруг снял фуражку, украдкой перекрестился и побелевшими губами сказал: «Ну, с Богом»... «Чего ж он так боялся?» - бестактно спросил я. «Как чего? Я уже сижу, а ему ещё сидеть»...
Судьба его мотора оказалась драматической. В 1945 г. это был действительно самый мощный авиадвигатель в мире, но как раз в это время началась эпоха турбореактивных двигателей, и работы Алексея Михайловича было решено прекратить.

Как-то раз после заседания лаборатории Алексей Михайлович сказал: «Молодёжь пошла уже не та! Ничего интересного не могут придумать. Вот, помню, в молодости мы в компании встречали Новый год. Хозяин квартиры, у которого мы собрались, устроил аттракцион. Одна комната была закрыта, на двери надпись: «Тут угадывают». Чтобы войти, надо было заплатить рубль. Один зашёл, другой. Все спрашивают, что там, но заходившие не говорят, мол, сам узнай. Заплатил я рубль, вхожу. Комната задрапирована, темно, только светит под потолком синяя лампа. В центре комнаты стол, на столе ваза. Около стола - маг в халате со звёздами и колпаке, Маг жестом показывает мне - опусти палец в вазу. Опускаю, чувствую, палец уткнулся в какую-то субстанцию. Вытащил, нюхнул. Говорю магу:
-ДЕРЬМО!
А он мне:
-ВЫ УГАДАЛИ...

Юрий Астахов в известной степени был антиподом Добротворского. Кандидат технических наук, специалист по линиям электропередач, ученик видного электроэнергетика Веникова Юрий не был наделён изобретательской жилкой, но был блестящим аналитиком и исследователем. О многих вещах он имел твёрдое мнение, был информирован в широком спектре технических проблем, знал множество научно-технических прецедентов и редких историй.

От него я впервые услышал о том, как в 1948 г. развалилась система Мосэнерго, и во всём городе погас свет. Специально на такой случай на станции метро Кировская (ныне Чистые пруды) со времён войны был установлен аварийный дизель-генератор, который надлежало включить при каких-либо нарушениях в системе электроснабжения города. Оператор, который должен был сделать это, впал от ужаса в ступор и не решился нажать кнопку, в результате чего сам Сталин 25 минут сидел без света. Узнав об этом происшествии, Иосиф Виссарионович оставил его без последствий, но оператор, дав показания, через два месяца сошёл с ума!

Астахов преподавал и работал в Московском энергетическом институте, в лабораториях которого студенты сооружали разные любопытные машинки. По словам Юрия, они однажды собрали по одной схеме две идентичные кибернетические черепахи. Казалось, всё у них было одинаковое -не отличишь. Каково же было удивление у ребят, когда одна черепаха оказалась явно талантливее другой -быстрее находила выход из лабиринта, ловчее обходила препятствия, чаще подключалась к розеткам для подзарядки. Всё дело оказалось в том, что характеристики транзисторов, хотя и в пределах допустимых норм, были всё-таки неодинаковыми. И у одной черепахи эти отклонения от нормы сложились удачнее, чем у другой. «Ребята! - говорил Астахов, - поймите: человеческие способности, таланты и даже гениальность - всё это лишь более или менее удачно сложившиеся погрешности!»

В одной из лабораторий МЭИ студенты «поселили» кибернетическую черепаху, которая стала «жить» своей кибернетической жизнью: где-то ползала, чего-то искала, засыпала, потом вдруг оживлялась, подключалась к розетке и т.д. «И эта функционирующая рядом непонятная нам жизнь оказалась невыносимой для работающих в лаборатории людей», - говорил Астахов, впервые заставив меня задуматься о неожиданных для человека психологических последствиях внедрения так называемых умных машин.

Астахов сделал два запомнившихся мне доклада, ярко характеризующих методику его подхода. На заседаниях «Инверсора» в те времена было много споров, кто такой интересный человек и можно ли это качество выразить количественно. И вдруг Юрий делает поразившее всех нас сообщение. «Внутренний мир каждого человека, - сказал он, - можно представить в виде матрицы, состоящей из совокупности его ответов на «п» вопросов. Чем больше таких вопросов-ответов, тем богаче духовный мир человека. Если в результате общения с человеком ваша матрица возрастает, он для вас интересен. Если нет- нет. «И никакой теплоты!» - как выразился Юрий.

Второй доклад Астахова был о кривых чувствительности. Он показал, что экономическая структура Советского Союза малочувствительна и потому необычайно стабильна. Многолетние споры энергетиков о том. что строить -гидроэлектростанции (ГЭС) или тепловые (ТЭС) совершенно бессмысленны: для нас это абсолютно всё равно. Помню, эта астаховская идея навела меня на мысль: при низкой чувствительности системы любой человек может быть пророком. Ведь никакой прогноз не оправдывается, если он предусматривает быстрое изменение, поэтому пророку надо загадывать на возможно дальний срок. В таких системах справедливо любое утверждение!

Олег Жолондковский - изобретатель, патентовед и журналист, любил шутку и мистификацию. Однажды он заявил доклад на тему: «Теоретическое и экспериментальное исследование механических систем с гиперположительной обратной связью». Минут десять Олег морочил инверсорщикам головы замысловатыми математическими формулами, а потом продемонстрировал извлечённую из портфеля «экспериментальную установку» - обычную мышеловку!

В другой раз он принёс грубо сколоченный из фанеры и окрашенный чёрной тушью прибор, якобы присланный ему неведомым изобретателем из какой-то глухомани. В нём был прозрачный пластмассовый экран с налипающим серебристым порошком, на котором можно было рисовать картинки с помощью ползунка, перемещаемого двумя верньерами во взаимно-перпендикулярных направлениях. Все были ошеломлены, крутили самоделку и так, и сяк, дивясь искусству умельцев, умудрившихся соорудить такую тонкую вещь. И лишь в конце доклада тайна раскрылась. Оказывается, Жолондковский выпросил у приятеля привезённую из-за бугра забавную игрушку, замаскировал её в грубо сколоченный самодельный футляр и выдал за поделку неведомых умельцев.

Однажды он сделал сообщение о некоем изобретателе по фамилии Мынкин, который все свои изобретения делает, сидя в ванне. Войдя в ванную комнату, он сразу же начинает наблюдать. Вот от влажности разопрели и удлинились волосы. Ага, отличный датчик для измерителя влажности. Сливное отверстие, над которым возникает водяная воронка - отличный сепаратор. Эта воронка оказалась коварной: она затянула в сточное отверстие некую часть мынкинского тела, но изобретатель вырвал победу из поражения - изобрёл шаровой клапан...

У меня перед глазами нарисованная Олегом картина: зимой в общественном туалете на Таганской площади сидит по большой нужде солидный полковник в папахе с полами шинели, закинутыми на плечи. Рядом в такой же позе мужичон-ко в ватнике и треухе. Тужась, он сипит полковнику: «Слышь, полковник, небось в стратегии ни фига не понимаешь»... А полковник, так же тужась, сипит ему в ответ: «Сиди уж... Стратег...».

Пётр Короп, по образованию киносценарист, мало понимал в технике, но его логический, дисциплинированный мозг позволял ему выстраивать действие, включающее в себя технические интриги. Именно такой была задуманная им мистерия с Корнеем Арсеньевым. Проработав лет семь в «Технике - молодёжи», он жил на вольных хлебах, зарабатывая на жизнь сценариями для научно-популярных фильмов. Вот где ему здорово пригодился опыт и «Техники -молодёжи», и «Инверсора».

В жизни Пётр был философ, додумывавшийся до непростых вопросов и ответов. Помню, как-то, раз он ошарашил меня, спросив: может ли растущий класс, которому принадлежит будущее, быть безработным? Действительно призадумаешься. В другой раз Короп высказал такую пугающую мысль: если в течение грядущих десятилетий не разразится новая война, духовный разрыв между нашим и следующим поколением будет такой, какой есть сейчас между нами и американцами и европейцами. «В глубине души каждый из нас, кого коснулись невзгоды и недоедание военных лет, будет ненавидеть благополучных потомков. Война прибила наше поколение к отцам!»

Особенно запомнился мне один разговор. Я его спросил, почему мы все одновременно вошли в фазу какого-то помрачения? Что это? Случайное совпадение наших личных неприятностей? Завершение какого-то периода в редакционной жизни? Или следствие каких-то процессов в развитии всей страны, отражающееся в жизни каждого из нас? И вдруг медлительный, меланхоличный Короп разразился страстной речью:
- Представь себе, старик, такую ситуацию. Я ушёл из редакции и наговорил вам, что у меня на книжке 50 тысяч, что у меня десять выгодных заказов на киносценарии, что я живу - не тужу. Но из всего коллектива, к примеру, ты один знаешь, что всё не так, что денег у меня никаких нет, что заказы если и есть, то фиговые. И я знаю, что ты об этом знаешь и не собираешься молчать. Что мне остаётся? Остаётся только говорить, что ты - непорядочный человек, что ты обречён, что дела твои пойдут прахом, а у меня, наоборот, всё процветёт. А ступив на эту стезю, остановиться уже нельзя, и я обречён врать, врать и врать, пока меня не спасёт какая-нибудь катастрофа.

Вот это и есть наше нынешнее положение. Мы, наши читатели, наше начальство, наши вожди, мы все прекрасно знаем, что врём на каждом шагу, причём стараемся врать убедительно с цифрами в руках. Мы серьёзно обсуждаем проблему загрязнения атмосферы автомобильными газами, у нас работают над этим институты. Мы почти как Европа и Америка. Я не поленился взять справочник и посмотреть цифры. Они смехотворны: при полном напряжении к концу пятилетки мы будем вырабатывать 1 миллион легковых автомобилей. Американцы же 70 лет назад вырабатывали в год 4-5 миллионов. То есть ни о каком «догонянии» не может быть и речи. А ведь мы серьёзно рассуждаем не только о «догонянии» и «перегонянии». Отсюда всё и вытекает: не с кем и не с чем нам бороться. Раньше был конкретный враг и светлые идеалы. Царь-кровопийца, которого надо было свергнуть, чтобы наступили свобода, равенство, братство. Потом были помещики и капиталисты. Потом эсеры и меньшевики. Потом троцкисты. А теперь всё. Врагов ещё можно найти, но во имя чего? Мне, тебе, ему - нужна свобода? Нужно равенство? Братство? Ни фига! Хлебнули и того, и другого, и третьего. Хватит! А что же дальше? А дальше перспектива безграничного и бесконечного вранья. Вот почему мы все и закисли. Эта филиппика нуждается только в одном дополнении: всё это Пётр говорил в 1971 г.!

Герман Смирнов

-----------------------------------
вот еще про Добротворского
ИЗ РАССКАЗОВ ИНЖЕНЕРА ДОБРОТВОРСКОГО
О. И. Жолондковский
https://vif2ne.org/nvk/forum/2/archive/728/728582.htm

От	Rwester
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 23:47:50

"вот помница, входили мы в пномпень..."

Здравствуйте!

Думается, в таких история всё-таки выдумка и правда перемешаны в невообразимых пропорциях.

Рвестер, с уважением

От	bedal
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 22:48:03

сборник городских легенд и попытка самооправдаться

за обилие гбшников в техническом журнале и соответствующий его, журнала, уровень

От	Паршев
К	bedal (02.09.2008 22:48:03)
Дата	03.09.2008 12:58:44

Re: сборник городских...

>за обилие гбшников в техническом журнале и соответствующий его, журнала, уровень

так вот чем попсовость вызывается.
Киркоров небось тоже чекист.

От	NV
К	bedal (02.09.2008 22:48:03)
Дата	02.09.2008 22:51:48

И чем не нравится уровень тогдашнего TM ?

>за обилие гбшников в техническом журнале и соответствующий его, журнала, уровень

что за него надо вдруг оправдываться ? Вполне хороший был уровень. Мне лично нравился.

Виталий

От	bedal
К	NV (02.09.2008 22:51:48)
Дата	03.09.2008 00:21:50

да ладно. Из тогдашних тех-поп журналов самый попсушный (-)

От	Андрей Сергеев
К	bedal (03.09.2008 00:21:50)
Дата	03.09.2008 12:58:49

Нормальный был журнал. Портиться начал с 70-х, но речь-то о более раннем периоде (-)

От	Кантри
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 21:29:47

Низкий поклон

Спасибо.

От	М.Токарев
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 15:25:42

Re: коллекция топичных...

Доброе время суток!

Большое спасибо за выложенную публикацию из "ТМ"! Очень познавательно! К слову, упомянутый Кирилл Гладков - отец известного всем интересующимся историей наших и ненаших спецслужб писателя Теодора Кирилловича Гладкова.
А можно уточнить, в каком номере "ТМ" вышла эта публикация?

М. Токарев

От	Сергей Зыков
К	М.Токарев (02.09.2008 15:25:42)
Дата	02.09.2008 15:30:06

Re: коллекция топичных...

"РЕДАКТОРЫ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ" июль 7-2008
"ИНВЕРСОР" август 8-2008
это из цикла различных публикаций посвящених 75-летию журнала

От	М.Токарев
К	Сергей Зыков (02.09.2008 15:30:06)
Дата	02.09.2008 17:51:04

Re: коллекция топичных...

>Большое спасибо!
Распечатку статьи я отдам Теодору Кирилловичу Гладкову. Ему это будет очень приятно.

М. Токарев

От	Сергей Зыков
К	М.Токарев (02.09.2008 17:51:04)
Дата	02.09.2008 18:18:33

Re: коллекция топичных...

>Распечатку статьи я отдам Теодору Кирилловичу Гладкову. Ему это будет очень приятно.

там фотография еще есть, нужно?

Зинаида Ткачек, Кирилл Гладков и Василий Захарченко

От	Дмитрий Козырев
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 13:37:29

История про повешеных за фески калька с байки про расстрелянных безбилетников (-)

От	Кантри
К	Дмитрий Козырев (02.09.2008 13:37:29)
Дата	02.09.2008 21:33:20

Ага. Зощенко

(Не дословно)
"Милиционеры с винтовочками мягко уговаривают граждан не мусорить семечками и не ездить на подножках" но "Москва совершенно преобразилясь и очистилась"
С уважением

От	Сергей Зыков
К	Дмитрий Козырев (02.09.2008 13:37:29)
Дата	02.09.2008 14:05:51

он фески раньше запретил чем безбилетников расстреляли

http://1k.com.ua/107/print/9/1

От	Rwester
К	Сергей Зыков (02.09.2008 14:05:51)
Дата	02.09.2008 20:40:47

;-))да, но байку про фески могли придумать позже(-)

От	Zamir Sovetov
К	Rwester (02.09.2008 20:40:47)
Дата	03.09.2008 17:24:09

За фески реально стреляли

но причина была не в "борьбе с религиозным мракобесием", а борьба за власть и авторитет в обществе. Кемаль опирался на слой "продвинутых" для того времени студентов/обывателей, которые наряду с более широким кругозором, чем обычные крестьяне, имели гораздо большую отмороженность, на всю голову. Собственно, из нашей Гражданской войны примеры подобного поведения тоже имеются в огромных количествах - сведение старых счётов или просто реализация собстенных патологических комплексов под идеологию "мировой революции" или "очистки страны от красной заразы".

От	AlexR
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 12:48:21

Спасибо! Очень интересно. (-)

>из последних публикаций ТМ

>---------------
>РЕДАКТОРЫ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

>Научными редакторами в «Технике-молодёжи» работали люди, чей вклад в науку, технику и историю России может быть раскрыт только в наши дни.

>Я пришёл в «Технику-молодёжи» в 1961 г. на должность заведующего отделом техники и проработал в редакции на разных должностях и с небольшими перерывами до 1978 г. За это время мне довелось работать с несколькими десятками одарённых коллег, из которых сегодня я выделяю троих: научных редакторов Кирилла Александровича Гладкова (1903 - 1973) и Анатолия Петровича Мицкевича (1919 - 1975), писателя Льва Петровича Василевского (1902 - 1979), состоявшего на учёте в нашей партийной организации. Всех троих объединяла причастность к отечественным спецслужбам, о которой они, естественно, не распространялись, а только изредка проговаривались, вызывая у нас, зелёных юнцов, недоверчивые ухмылки. И только сейчас, полвека спустя, когда начали рассекречиваться давние тайны, я с изумлением осознаю: истории, которые рассказывали иногда наши старики, были не байками, а чистейшей правдой!

>Секретный дипломат

>Кирилл Александрович Гладков — бессменный секретарь партийной организации журнала - был самым старшим по возрасту работником редакции. Он появился в коллективе в начале 1950-х гг. и как прекрасный знаток английского языка вёл в журнале материалы, связанные так или иначе с зарубежной информацией. Из мимолётных разговоров и реплик мы знали, что он — уроженец Петербурга, «кухаркин сын» как он говорил о себе, подростком втянулся в революционные события 1917 г., исполнял поначалу курьерские поручения советских организаций. Утверждал даже, что видел Ленина. А потом получилось так, что в 1920 гг. попал на дипломатическую службу, работал в советском консульстве в Нью-Йорке, бывал в Англии, Турции и других странах.

>Некоторые его истории настолько ошеломляли меня, что я сильно сомневался в их достоверности. Так, однажды я услышал от него об английском принце, который должен был стать королём Эдуардом VIII. «В 1936 г. после смерти Георга V, двоюродного брата нашего Николая II, — рассказывал Кирилл Александрович, нас в Лондоне представляли старшему сыну покойного Эдуарду VIII, который вступил на престол, но ещё не был коронован. А у него был роман с разведённой американкой миссис Симпсон, на которой он хотел жениться. Чопорная Англия содрогнулась, узнав, что в ближайшее время их королевой станет американка, да ещё разведёнка»...

>Тут Гладков помолчал и пренебрежительно махнув рукой, продолжал: «Разразился скандал, и ему поставили условие: откажись либо от миссис Симпсон, либо от престола! Он сказал: Давайте бумагу об отречении. Я её тут же подпишу! И подписал. Потом, может, и хватился, да уж поздно было: королём стал его младший брат Георг V»...

>Проверить эти сведения я затруднился, но получилось так, что как раз в это время, в 1972 г. герцог Виндзорский — такой титул получил Эдуард VIII после отречения — скончался в Испании, и кое-какие сведения об этом промелькнули в нашей печати.

>Если достоверность этого гладковского рассказа подтвердилась буквально сразу после его рассказа, то в другой его истории я сомневался лет тридцать. Кирилл Александрович утверждал, что ему довелось оказаться в Стамбуле тогда, когда основатель турецкого государства Кемаль Ататюрк объявил войну реакционным предрассудкам и обычаям. Как-то раз, выйдя на улицу, Гладков увидел на стенах объявления, оповещающие население о том, что с пяти часов вечера в стране запрещается носить фески. Наказание за нарушение запрета — смертная казнь...

>«Я в изумлении оглянулся, — рассказывал Кирилл Александрович, — и не увидел вокруг ни малейшего волнения. Повсюду как всегда сидели толстые невозмутимые турки в фесках и лениво попивали кофе и покуривали кальяны. Примерно за час до назначенного правительством срока на улицах появились солдаты и стали устанавливать на людных перекрёстках какие-то треноги высотой метра в три. На них никто не обращал внимания. И вдруг, как только пробило пять часов, солдаты стали хвать людей в фесках и вешать их на этих треногах! Толпу мгновенно охватила паника, все бросились кто куда. А на следующий день Стамбул было не узнать: отделы головных уборов в магазинах опустели, а по улицам ходили перепуганные люди в нелепо выглядевших на них котелках, кепках, панамах и даже цилиндрах и соломенных шляпах канотье»...

>Однажды шеф, возмущаясь отсутствием порядка в редакции, неосторожно назвал её бардаком. Гладков веско сказал ему: «Мне, Василий Дмитриевич, приходилось бывать бардаках, так вот что я вам скажу: там полный порядок!»

>Честно говоря, я в эту историю не верил до 2003 г., пока в книге Ушакова «Феномен Ататюрка» не прочитал, что именно так всё и происходило!
>Кирилл Александрович был остроумным и находчивым человеком. Однажды шеф, возмущаясь отсутствием порядка в редакции, неосторожно назвал её бардаком. Гладков веско сказал ему: «Мне, Василий Дмитриевич, приходилось бывать в бардаках, так вот что я вам скажу: там полный порядок!» В другой раз, когда один уже уволившийся из редакции сотрудник очень красиво сказал: «Я ушёл, но не могу забыть!», Кирилл Александрович тут же с места бросил реплику: «Часто бывает так, что уже забыли, но не могут уйти!».

>Однажды Кирилл Александрович принёс в редакцию свою фотографию сорокалетней давности, на которой он был изображён в боевой стойке на ринге в трусах и боксёрских перчатках. Разглядывая его крепко сбитое тело и решительное волевое лицо, я подумал: «Какое странное для дипломата увлечение — бокс!» А вскоре Гладков рассказал историю, пролившую необычный свет на его спортивное увлечение.

>По его словам в двадцатых годах советское правительство вынуждено было расплачиваться с американцами за какие-то поставки золотом. Однажды, когда наш пароход со слитками прибыл в Нью-Йорк, французы как-то пронюхавшие о том, что московские чиновники не удосужились снять со слитков клейма французского банка, объявили его своим. До рассмотрения дела в суде на золотой груз наложили арест. Как только суд решил дело в пользу французов, они явились на судно и... никакого золота на нём не обнаружили. А за сутки до этого один советский пароход, даже не разгрузившись до конца, поспешно вышел в море. Заподозрив, что именно на этом пароходе золото тайно отправлено в СССР, французские власти приняли свои меры. Два французских эсминца перехватили его в Атлантике и сопровождали до Шербура. Там его задержали, обыскали и ... золота не нашли!

>— А дело было так, говорил Гладков, — как только французы подали в суд, было решено вернуть золото. Мне поручили по криминальным каналам связаться с портовой полицией Нью-Йорка и, выдавая себя за канадского бутлегера — контрабандиста, перевозящего через границу спиртное — договориться с полицейскими о тайной выгрузке с парохода партии контрабандного канадского виски для США, где действовал тогда сухой закон. За умеренное вознаграждение полицейские за ночь перетаскали на берег ящики с золотом на сумму 10 миллионов золотых рублей. А через месяц золотой груз на советском пароходе тихо-мирно был доставлен в Союз.

>— Мне за эту операцию, — говорил Гладков, — наше казначейство подарило золотой червонец, а начальство дало годовой отпуск для завершения образования.

>Я не знаю, какое учебное заведение окончил Гладков, но с какого-то момента в круг его служебных обязанностей стали входить всякого рода технические проблемы. «В тридцатых годах, — рассказывал он как-то раз, — мумия Ленина в мавзолее начала усыхать, и возникла проблема сохранения тела вождя. Я предложил применить лампы, работающие с перекалом. Они будут быстрее перегорать, но зато их теплоизлучение будет понижено за счёт увеличения светоотдачи.
>Когда специалистам-светотехникам Фабриканту и Нилендеру было предложено выпустить партию таких ламп на электроламповом заводе, они возмутились и, заявив, что никогда не позволят нарушать ГОСТы, гордо удалились. Тогда начальство выдало Кириллу Александровичу ордера на арест, где уже были проставлены подписи и печати. Оставалось лишь вписать фамилии арестуемых и снова пригласить специалистов. «На этот раз профессора оказались на редкость сговорчивыми, — говорил Гладков, — и мы уладили дело за несколько минут».

>Кирилл Александрович поражал редакционный молодняк тем, что всегда мог сообщить нечто необычное о любом предмете, о котором бы ни зашла речь. Помню историю, которая произошла с ним после войны в Туле, где он возглавлял какой-то НИИ. Как-то раз на городском хозпартактиве резко критиковали директора знаменитого тульского ликёроводочного завода за невыполнение плана. Гладков удивлённо спросил директора, как тот ухитряется не выполнять план. Ведь спирт ему поставлялся со стороны в цистернах, смешивай его с водой — вот тебе и план! «Ничего ты не понимаешь, — обиделся директор. — Я тебе как-нибудь покажу наше производство, чтобы ты получил о нём представление». «И когда он провёл меня по своему заводу, — говорил Гладков, — я был потрясён сложностью оборудования и процессов, которые должна пройти вода, прежде чем стать пригодной для смешивания со спиртом. Огромные ёмкости, бассейны для отстоя, фильтры, насосы... Я понял, что сердце водочного производства это не спирт, а водоподготовка»...

>Кирилл Александрович Гладков ушёл из жизни драматически: 29 марта 1973 г. в редакции торжественно отметили его 70-летие, а на следующий день его не стало! Инфаркт...

>Кто ж он был на самом деле?

>Мне неизвестно, как Лев Петрович Василевский был поставлен на учёт в редакционную партийную организацию. Просто в начале 60-х гг. в редакции стал появляться высокий величественный старик, приносивший переводы из иностранных журналов. Первым, помнится, была статья о картине «Плот Медузы» кисти знаменитого французского художника Жерико, которого переводчик почему-то упорно называл Джериколом. Молодой редактор указал на это автору. Тот вспылил, мы обиделись за своего коллегу — и между молодыми редакторами и Василевским установились хотя и рабочие, но натянутые отношения. Он продолжал носить свои статьи о таинственном двойнике Наполеона военном теоретике Жомини; о тайном немецком аэродроме в Калмыкии, где дозаправлялись топливом фашистские транспортные самолёты, летавшие в Японию; о чекисте Сыроежкине, перевербовавшем знаменитого террориста Савинкова. Небезинтересные, но неряшливые и коряво написанные эти статьи, требовавшие от редакторов большой работы, раздражали их. Да и нетерпимый, вспыльчивый характер Василевского не способствовал установлению добросердечных отношений.

>Но постепенно мы попривыкли друг к другу и стали с любопытством прислушиваться к репликам Льва Петровича, вызывавшим у нас недоумение. Мы не знали, как к ним относиться? Верить или не верить? И мы больше склонялись к тому, чтобы всё-таки не верить!

>Он, например, ронял иногда загадочные фразы вроде:
>— Да этот Сикейрос, даром, что великий мексиканский художник. А на доле недисциплинированный человек, практически проваливший всю операцию...
>Или:
>— Бывал у нас в Париже Сент-Экзю-пери, и никто не смотрел на него как на великого писателя...
>Или:
>— Нильс Бор, может, и был великий теоретик, но практически мало что понимал...

>Мы за спиной Василевского молча переглядывались и крутили пальцами около виска, дескать, совсем спятил наш Лев Петрович. Проходило некоторое время — и до нас доходил слух, что именно Василевский привёл в редакцию «Жизнь замечательных людей» переводчика Горация Велле, который предложил издать первую в СССР биографию Сент-Экзюпери! Потом знаменитый полярный штурман Валентин Аккуратов рассказал нам, как в 1942 г., пролетая над территорией Калмыкии, он обнаружил не обозначенный на картах аэродром, на который, как выяснили потом чекисты, садились летавшие на Дальний Восток немецкие самолёты! Потом наш редактор Вадим Орлову первым начавший собирать материалы о советском атомном проекте, с изумлением понял, что Василевский посвящен в какие-то очень малоизвестные детали атомных дел. Он, например, показал Вадиму сверхплотный стальной шар, обжатый с помощью имплозии — сферической взрывной волны, направленной к центру шара. Этот метод был разработан для обжатия плутониевого заряда в атомной бомбе. «Похоже, — говорил Вадим, — Василевский лично знал Нильса Бора!» Тут мы поняли, что Лев Петрович вовсе не так прост, как нам казалось, и стали с большим вниманием относиться к его словам.

>Почувствовав это, и Лев Петрович тоже помягчал, стал рассказывать кое-какие подробности о себе. Однажды на редакционном сабантуе он рассказал, как перед войной, будучи советским консулом в Париже, он дважды в год вручал конверты с деньгами вдове Плеханова Розалии Марковне, которой советское правительство назначило пенсию — 300 долларов в месяц. «За ней посылали машину, — говорил Лев Петрович, — она приезжала в консульство, при свидетелях получала из моих рук пакет с деньгами, демонстративно пересчитывала их и, не прощаясь, уезжала».

>В конце 70-х Василевский уже сильно болел, перенёс тяжёлую операцию. «Я вдруг увидел себя на операционном столе, вокруг которого столпились врачи, — рассказывал он нашему парторгу Юрию Юше. — Я сверху смотрел на них и думал: Милые мои! Что вы нервничаете? Здесь так спокойно. Я чувствую себя отлично!»
>Его небольшая книжка «Чекистские были» вышла в 1978 г., и Лев Петрович торжественно вручил её всем нашим сотрудникам с трогательными дарственными надписями. Я прочитал её за несколько часов и только тут понял, почему в разговорах Льва Петровича часто упоминалось о Долорес Ибаррури. Михаиле Кольцове, Илье Эренбурге и даже невозвращенце Александре Орлове-Фельдбине. Тогда же я записал в дневнике: «Раньше я считал Василевского в значительной степени хвастуном и болтуном, а сейчас проникся уважением. Молодец!»
>Он умер в 1979 г., а мы всё-таки так и не оценили его по достоинству. Понадобилось тридцать лет, чтобы узнать, с человеком какого масштаба нам довелось быть знакомыми.

>С начала 90-х гг. мимолётные упоминании о Василевском стали попадаться в изданиях, но наиболее внятно сказал о его заслугах прославленный советский разведчик Павел Судоплатов в книге «Разведка и Кремль», вышедшей в свет в 1996 г. После того, как в январе 1943 г. к нам поступили сведения о том, что группа Ферми в Чикаго построила действующий ядерный реактор, нашим разведчикам поручили установить контакты с зарубежными атомщиками по нелегальным каналам. Руководство этой работой и было, оказывается, возложено на нашего Льва Петровича. «У него, — писал Судоплатов, — был опыт войны в Испании, где он командовал диверсионным партизанским отрядом; он успешно выполнил агентурные операции в 1939 - 1941 гг. в Париже; он адаптировался к жизни на Западе, был подтянут, владел французским и испанским языками; обладал незаурядными способностями располагать к себе людей и привлекать к сотрудничеству под удобным предлогом. Василевскому удалось установить связи с агентурой, привлечённой для проведения операции по ликвидации Троцкого... Василевскому эта агентура была известна, так как он был одним из активных участников этой операции... Через эти законсервированные на некоторое время каналы Василевский наладил связь с Понтекорво в Канаде и некоторыми специалистами Чикагской лаборатории Ферми, минуя нашу резидентуру в Нью-Йорке»...

>В 1945 году Лев Петрович вместе с физиком Терлецким провёл в Копенгагене успешные переговоры с Нильсом Бором, встречался с Понтекорво в Швейцарии и Италии и с Жолио Кюри в Париже. За достигнутые успехи был премирован деньгами и квартирой и возглавил отдел научно-технической разведки. Одна из первых жертв антисемитской кампании Василевский был уволен из органов в 1948 г. А недавно в какой-то книге, посвященной советской разведке, Лев Петрович был прямо назван: великий Василевский!

>Кто там, за маршальской спиной?

>Году в 1962-м я как-то зашёл в соседний кабинет и увидел возле стола нашего литературного редактора Валентины Климовой невысокого человека с красным, как будто обожжённым лицом, на котором сияли огромные увеличенные линзами очков голубые глаза.
>Он с увлечением о чём-то рассказывал, о чём именно не помню, но поразила манера разговора — он как будто делился со слушателями своим удивлением.
>— Кто это? — спросил я, когда гость ушёл.
>— Анатолий Днепров.
>Так я увидел Анатолия Петровича Мицкевича, знаменитого фантаста, писавшего под псевдонимом Днепров, который первым заговорил о самообучающихся машинах, самовоспроизводящихся роботах, о чудесах и опасностях генетических экспериментов.

>Шеф каким-то образом уговорил Анатолия Петровича уйти с чиновничьей службы и перейти в журналистику, и мы получили счастливую возможность проработать несколько лет с этим выдающимся человеком.
>Уроженец Днепропетровска Анатолий Петрович закончил физмат МГУ едва ли не за день до 22 июня 1941 г. и вместе со всем выпуском был мобилизован на фронт в первые же недели войны.

>— Немцы крепко потрепали нас в первом же бою, — рассказывал Мицкевич, — Нас отвели в тыл, выстроили на плацу и какой-то незнакомый офицер спросил: «Кто знает иностранные языки — шаг вперёд!». Я считал, что знаю английский — и вместе с несколькими другими ребятами вышел из строя. Мы получили различные направления и разъехались кто куда; я попал в разведку.

>От Мицкевича я впервые узнал, почему весь мир празднует Победу 8 мая, а мы — 9. Оказывается, 6 мая 1945 г. в штабе союзников в Реймсе собрались немецкие делегаты, чтобы обсудить условия сдачи. Но генерал Эйзенхауэр отказался вести какие-либо переговоры, потребовав безоговорочной капитуляции. Делать нечего, стали думать, кто её подпишет. Со стороны немцев — генерал Йодль и адмирал Фридебург, со стороны американцев и англичан генерал Уолтер Смит, французов — генерал Севез. А со стороны русских? Нашему представителю в штабе союзников генералу Ивану Суслопарову не повезло: 6 мая 1945 г. было воскресенье, и он не мог проконсультироваться с Москвой, как ему поступить. Не имея официальных полномочий, он отказался подписывать капитуляцию, но союзники давили на него, и он в конце концов принял компромиссное решение: подписал акт в качестве свидетеля. Но это его не спасло: никого не интересовало, кто и как подписал капитуляцию. Главное — боевые действия прекратились, и настал долгожданный мир. И получалось: немцы сдались союзникам, а русские при этом скромненько стояли в сторонке.

>— Прилетевший 7 мая в Париж Вышинский, — рассказывал Анатолий Петрович, — всё время пока спускался по трапу самолёта крыл встречавшего его Суслопарова отборным матом. Ведь его опрометчивое решение отняло у нас триумф Победы!

>И действительно, Сталину пришлось настоять на том, чтобы реймскую капитуляцию считать предварительной, и вынудить союзников вторично подписать капитуляцию в Карлхорсте в ночь на 9 мая. Черчилль и ближайшие сотрудники Эйзенхауэра отговорили его от поездки в Берлин, вместо него был его заместитель британский маршал авиации А. Теддер, вооружённые силы США представлял генерал авиации Спаатс, а Франции — генерал Делатр де Тассиньи. С немецкой стороны акт подписали фельдмаршал Кейтель, адмирал Фридебург и генерал Штумпф. Советскую сторону представлял маршал Георгий Жуков.
>Трумэн и Черчилль отказались задержать заявление о капитуляции в Реймсе до 9 мая и поспешили объявить всему миру, что Германия сдалась союзникам 8 мая. С тех пор победу на западе отмечают 8 мая, а в России — 9! И это стало возможным только из-за промаха Суслопарова!

>Особую убедительность этому рассказу придавала фотография, принесённая Мицкевичем в редакцию: красивый подтянутый офицер, склонившийся и что-то говорящий на ухо сидящему за столом маршалу Жукову. Фотография сделана днём 8 мая 1945 г. в зале военно-инженерного училища в пригороде Берлина Карлхорсте, а изображён на ней капитан Мицкевич!

>Анатолий Петрович особенно не распространялся о своей работе в годы войны. По отрывочным эпизодам и рассказам мы могли лишь догадываться, что ему довелось побывать в Париже, Лондоне, Югославии, Италии, Германии, Северной Африке.

>— Приехали мы с моим генералом в Лондон, Генерал вызвал к себе нашего военного атташе и начал его расспрашивать: Что узнал? Какова обстановка? Как с вербовкой агентуры? «Какие разведданные? Какая агентура? — простодушно воскликнул атташе, — Да пусть меня в Москве взгреют за то, что я ничего не делал, чем если что-нибудь делал, но не так!»

>— Тито был большой барин. Когда немцы зажали его ставку на крошечном мысу в Адриатике, из Союза выслали самолёт для эвакуации. Наш лётчик-ас мастерски посадил «Дуглас» на крошечном пятачке, немцы его засекли, проводить посадку пришлось под обстрелом. Но Тито никак не хотел расстаться со своим огромным псом. И для нас самым трудным во всей операции стало запихивание этой собаки в салон самолёта!

>— Во время войны мы пытались вербовать в Египте бедуинов, чтобы получать от них сведения о передвижениях грузов и войск в пустыне. За это мы обещали платить, скажем, сто фунтов и сразу выдавали им задаток — пятьдесят фунтов. Но бедуины быстро сообразили, что им просто так, ни за что дают пятьдесят фунтов. Они брали их и исчезали навсегда, даже не собираясь добывать какие-либо сведения. Тогда наши ребята додумались разрезать пачку банкнот пополам. Одну половину давали в задаток, а другую — по выполнению задания. Это подействовало, но ненадолго: англичане быстро переловили нашу бедуинскую агентуру по склеенным банкнотам!

>— Встречался я с Хемингуэем. Похоже, он понял, в чём суть настоящей литературы. Он мне сказал: «Чтобы быть настоящим писателем надо всё время ходить по границе между жизнью и смертью!».

>После войны Мицкевич работал в какой-то таинственной организации, и судить о его занятиях мы могли только по отрывочным проговоркам и репликам.

>— У нас работал специалист по бумаге, который обнаружил, что для тайнописи никакое молоко или симпатические чернила не нужны. Достаточно написать текст дистиллированной водой с помощью заострённой палочки. При этом смоченные водой волокна смещаются и по этим смещениям можно восстановить написанный текст!

>— У нас один талантливый сотрудник изучал фотоматериалы исключительно методом тыка, подвергая их воздействию самых немыслимых веществ — отваров, настоек, лекарств, эмульсий, мочи, слюны. Наконец, очередь дошла и до спермы. Он принёс её в презервативе, намазал ею фотоплёнку и увеличил её светочувствительность в разы! Мы тут же поместили семенную жидкость в хроматограф, разделили на составные части и установили: ответственны за обнаруженный эффект некие органические гамма-кислоты. Мы заказали их у химиков и скоро получили колбу с бесцветной жидкостью, пахнущей спермой. Эту колбу мы прозвали «индикатором девственности»: предлагали работницам из других отделов понюхать колбу и, если они краснели и обвиняли нас в пошлости, то уж было ясно — не девственница!

>— Хотя наша фирма занималась специфическими исследованиями, она была обычным советским предприятием с месткомом, стенной газетой, производственными собраниями. Бывало, сидишь, слушаешь выступления руководителей, отчёты. Обычный хозпарт-актив. Выступает директор:
>— Есть претензии к работе третьего отдела. Работает неритмично, нарушает сроки, подводит заказчиков...

>Через некоторое время на трибуну поднимается начальник третьего отдела:
>— Может быть, по срокам к нам могут быть претензии, но по качеству продукции мы замечаний не принимаем! Недавно на Суэцком канале полиция задержала партию нашей продукции, банк Египта не смог отличить её от своей собственной и зачислил в свой актив!
>И тогда только понимаешь, что это за продукция, кто такие заказчики и почему это им требуется такое точное соблюдение сроков.

>Перед приходом в «Технику - молодёжи» Мицкевич работал, кажется, в Комитете по науке и технике. Вот где пригодилось его научное образование и блестящее знание английского языка. Он следил за научными исследованиями за рубежом, знал много такого, о чём никто из нас даже не догадывался. Он знал американские прогнозы о будущем России. Ещё в 1968 г. во время долгой прогулки по Москве он рассказывал мне об одном американском прогнозисте, который предрекал нам тишину и спокойствие до 1970 г., в 1975-1978 спорадические всплески недовольства, которые через несколько лет приведут к изменению официальной идеологии...

>Возможно, именно проникновение в эту сферу полузапрещённой научной информации питало его творчество как писателя-фантаста. В основе большинства его рассказов и повестей лежала добротная научная идея, доведённая до ужасающего логического завершения. Анатолий Петрович искал, вынашивал и лелеял такие перспективные для его творчества идеи, иногда проговаривая их в редакционных беседах. Помню, как поразила меня в 1969 г. его идея о том, что в будущем в результате искусственного отбора выведут особо адаптабель-ных людей, которые станут немедленно уничтожать отклоняющихся от нормы мутантов, и в результате отпадёт необходимость в национальных государствах. Возникнет подобная муравейнику «человечина», управляемая единой, но нецентрализованной властью.

>Его разговор всегда был содержателен и оригинален. Как-то раз мы разговорились о трёх функциях смертной казни: возмездии, изоляции и устрашении, и Мицкевич сказал, что грядёт наказание более жуткое, чем смерть — лишение человека его индивидуальности путём стирания в его мозгу всех воспоминаний о предшествовавшей жизни. Это было бы ужасно!

>Как-то раз зашёл разговор, почему немцы несмотря на любовь к «орднунгу» проиграли войну? «Потому, — сказал Мицкевич, — что, когда были перепробованы все планы немецкого генерального штаба, и настал, с позволения сказать, «бардак», немцы растерялись и не знали, что делать дальше. Мы же только с этого момента почувствовали себя, как рыба в воде»! В другой раз, когда я выразил удивление, почему государство терпит самогоноварение, подрывающее водочную монополию, Анатолий Петрович поразил меня нетривиальной мыслью: «Самогона в стране по сравнению с казённой водкой на самом деле гонят очень мало. Но он увеличивает государственный доход тем, что инициирует пьянку! Начав с самогона, люди не могут остановиться и бегут в магазин за покупной водкой». В реальной политике и жизни, говорил Мицкевич, многое выглядит не так, как представляется в идеале. Так, целью полиции провозглашается ликвидация преступности, а в действительности цель полиции — поддержание преступности на таком уровне, которое оправдывает существование полиции. Прокламируемые и действительные цели общественных институтов никогда не совпадают!

>Подстдам 8 мая 1945 г. За спиной маршала Жукова молодой офицер -это будущий научный редактор «Техники-молодёжи» Анатолий Днепров
>Герман Смирнов, под плакатом с негласным девизом «Техники-молодёжи» 60-х гг.: «И всё доступно уж, эх-ма теперь дли нашего ума!»
>Зинаида Ткачек, Кирилл Гладков и Василий Захарченко
>Анатолий Днепров, Оксана Перфилова и Герман Малиничев

>Полвека назад в десятку наиболее читаемых научно-популярных журналов входили "Техника-молодёжи», «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Юный техник», «Изобретатель и рационализа тор», «Моделист-конструктор». Каждый из них был самобытен и интересен для определённого круга читателей. И всё-таки «Техника-молодёжи» выделялась среди этих изданий каким-то своим отношением к миру, которое Захарченко называл «романтическим». Если все другие журналы просто просвещали читателя, сообщая ему полезную информацию, то «Техника-молодёжи» влекла его к каким-то таинственным, почти мистическим далям. И именно поэтому сотни советских инженеров, изобретателей и конструкторов не в шутку, а всерьёз утверждали, что считают себя воспитанниками «Техники-молодёжи».
>Эти признания всегда удивляли меня: ведь мы не были ни образованнее, ни талантливее, ни информированнее наших коллег. Просто было в редакции «Техники-молодёжи» что-то такое, что отличало её от редакций других журналов. Но что?

>Только сейчас, много лет спустя, я начинаю догадываться, в чём было дело. Нам довелось работать бок о бок с людьми, знавшими о существовании подводной части айсберга, в которой скрыты причины и разгадки многих странностей и противоречий, видимых на его поверхности. Но знали они и о том, что об этой невидимой стороне жизни опасно говорить вслух...И мы, хотя и подсмеивались над ними, интуитивно чувствовали: и в нашем ремесле, и во всём, о чём нам приходилось писать, есть такая же непроизносимая вслух тайна. И это не могло не отражаться в нашем мироощущении и в нашей работе.
>Предчувствие тайны — вот, что отличало «Технику-молодёжи» от родственных журналов и что привлекало к ней сердца читателей. И это предчувствие внушили нам наши старики, величие которых мы начали осознавать только сейчас!
>Герман Смирнов

>«ИНВЕРСОР» ЗНАЧИТ ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ

>А Самой, пожалуй, сложной задачей для редакции «Техники - молодёжи» всегда был у поиск авторов, способных работать в научно-популярном жанре. Решить эту проблему удалось в 60-х гг., когда кузницей авторского актива стало необычное объединение при журнале - лаборатория «Инверсор».
>Мне уже приходилось писать о том, что в работе с авторами отдел техники ТМ делал ставку не на бойких журналистов, пишущих с чужих слов, а на инженеров, которые, может быть, не шибко владели пером, но зато имели собственные идеи. В работе с этим контингентом нам крепко помогла так называемая лаборатория «Инверсор», стихийно возникшая при отделе техники в 1966 г.

>Как-то раз в нашей редакционной комнате случайно собралось несколько авторов, и один из них сказал: «Есть у меня классная идея, да никак не соберусь её разработать. К моей работе она отношения не имеет, а заниматься ею просто так - времени не хватает». В ходе расспросов выяснилось, что идея и в самом деле любопытная, но нуждается в доработке и проверке. Завязался общий разговор, и выяснилось, что почти у каждого есть заветная техническая идея, догадка, замысел, необычный взгляд. При более или менее обстоятельной проработке некоторые из них могли бы представить интерес для широкого круга читателей. В инициативную редакционную группу, кроме меня, вошли редактор отдела техники Ю.Филатов, зав. отделом рабочей молодёжи П.Короп и работник отдела писем Л.Шильп. На наше оповещение откликнулись авиамоторостроитель А.Добротворский, энергетик Ю.Астахов, физик А.Шибанов, станкостроитель С.Житомирский, теплотехник О.Жолондковский. Позднее активно включились в работу строитель Б.Гусев, сапёр А.Иволгин, теплотехник А.Крузе, механик Б.Краковский, студент Н.Бурдонов и др.

>Для начала решили собираться в редакции раз в две недели, чтобы заслушивать, обсуждать и оценивать предлагаемые идеи, и 24 февраля 1966 г. состоялось первое заседание проблемной лаборатории «Инверсор».

>Такое название было подсказано темой первого доклада, прочитанного авиамоторостроителем А.Добротворским. Верный своему обычаю не рассказывать, а показывать, он извлёк из бумажного свёртка замысловатый механизм, собранный из деревянных реек, и продемонстрировал, как он перемещается по столу какими-то плавными скользящими шагами. «Это симметричный сдвоенный ромбоид Кемпе, относящийся к классу так называемых инверсоров, - так начал свой доклад Алексей Михайлович. - Инверсоры - механизмы для преобразования вращательного движение в поступательное»...

>«Инверсор»! Этот термин как нельзя лучше подходил для нашего объединения. Во-первых, наша лаборатория тоже преобразователь, превращающий смутные технические идеи в статьи и заметки, интересные для читателей. Во-вторых, слово «инверсор» уже имеет для нас исторические корни, будучи темой первого доклада. В-третьих, на нашем редакционном шкафу уже красуется вещественный символ лаборатории - действующая модель инверсора. И наконец, в-четвёртых, само звучное слово «Инверсор» работало на идею, будило любопытство читателя. На первом заседании я прочитал небольшой доклад о том, что если бы в природе были неограниченные источники сжатого воздуха, то можно было бы получать работу за счёт тепла окружающей среды. А Сергей Житомирский сделал доклад о конструкции стопохода для пересечённой местности.

>Тогда же мы сформулировали цели и задачи нашего объединения. Мы предлагали любому читателю журнала обращаться к нам для обсуждения возникшей у него технической идеи; обещали помочь в доведении её до ума, если она заинтересует нас; готовы были подготовить её к публикации в журнале.

>Первые три доклада были опубликованы в № 7 за 1966 г., а всего в этом году мы опубликовали семь докладов. В 1967 г. вышло пять, а в 1968 - один доклад!
>Оказалось, что изобретательский и конструкторский дар сильнее всего проявился у Добротворского и Житомирского - именно они подготовили большую часть первых докладов. Астахов был больше склонен к научному анализу - он был незаменим в критических обсуждениях. Жолондковский как человек с юмором любил розыгрыши и мистификации. Шибанов и Иволгин, не выдвигая локальных технических идей, оказались блестящими научными популяризаторами, способными писать статьи на разные темы. Сокращение числа докладов на заседаниях «Инверсора» компенсировалось публикацией статей его участников.

>Что касается работников редакции, то Филатов и Шильп любили просто послушать интересных людей. А П.Короп как киносценарист по образованию придумал прекрасную мистификацию, будто некий инженер Корней Арсеньев на одном из заседаний «Инверсора» произвёл над собравшимися эксперимент по внушению им сенсационных технических идей с помощью так называемого 25-го кадра, о котором ходили тогда смутные слухи. По предложению Петра наш тогдашний фоторепортёр Василий Антонов методом фотомонтажа изготовил даже фотографию Корнея Арсеньева: верхнюю половину лица он взял от Добротворского, а нижнюю - от Шильпа.

>Наши сходки, споры, клубящиеся идеи нравились вхожим в редакцию людям. Один из них, талантливый художник Леонид Рындич, по собственной инициативе сделал несколько шаржей на участников «Инверсора» и разработал для них личные гербы, в которых были искусно зашифрованы и любимые девизы. Недавно я нашёл их в своём архиве и ещё раз подивился изощрённой технике исполнения.

>КОРНЕЙ АРСЕНЬЕВ - синтетический персонаж

>АЛЕКСЕЙ ДОБРОТВОРСКИЙ (1908-1975) Девиз: НЕИЗБЕЖНОЕ ПРИВЕТСТВУЙ!
>ГЕРМАН СМИРНОВ Девиз: НИЧТО НЕ НОВО ПОД СОЛНЦЕМ
>СЕРГЕЙ ЖИТОМИРСКИЙ Девиз: ТОЛЬКО НЕ ОРУЖИЕ
>ОЛЕГ ЖОЛОНДКОВСКИЙ (1928-1992) Девиз: ВЕРНО ПОТОМУ, ЧТО ВОЗМОЖНО
>ЮРИЙ ФИЛАТОВ Девиз: ДЕЛАЙ СВОЁ ДЕЛО
>ПЁТР КОРОП (1933-1975) Девиз: О ВРЕМЕНА! О НРАВЫ!
>ЮРИЙ АСТАХОВ Девиз: УЧЁНЫМ НИКТО НЕ РОЖДАЕТСЯ

>Шаржи и гербы рисовал художник Леонид Рындич

>Шефу, по-видимому, нравился наш задор и наша активность - читательские конференции, выступления по телевидению. юбилеи. Василий Дмитриевич не раз выступал на наших торжествах со всякого рода напутствиями и не скупился на почётные дипломы для наших активистов.
>К началу 70-х мы попривыкли друг к другу и наш запал начал ослабевать. Мне ненадолго пришлось уйти из «Техники - молодёжи», и в дальнейшей деятельности «Инверсора» я практически не участвовал. В этот период всю нагрузку принял на себя Юрий Филатов, который открыл новые пути развития лаборатории.

>Считаю, что в истории ТМ «Инверсор» сыграл свою роль как оригинальная форма работы с авторским активом. Лично же для меня навсегда останутся незабываемыми люди: о которых можно сказать словами Жуковского: «не говори с тоской: их нет, но с благодарностию - были»...
>В 1965 г. в нашей редакционной комнате появился грузный пожилой человек, годящийся большинству из нас в отцы. Уголки губ у него были слегка приподняты кверху, отчего казалось, что он постоянно ухмыляется. И, как выяснилось, эта ухмылка была проявлением его натуры: разговоры Алексея Михайловича Добротворского часто сопровождались остроумными, слегка гривуазными прибаутками.
>- Договорились на 50%: он согласен, она - нет.
>- Помпиду - это помощник Пиду. А что говорит Сампиду?
>- Идей у меня до ху энд бо.
>Он даже в своём основополагающем докладе на первом заседании объединения сказал, что его «Инверсор» совершает «развратно-поступательное движение». Но это были шутки. В действительности Добротворский был крупным авиамоторостроителем, лично знал многих корифеев отечественной авиации и, когда говорил серьёзно, изрекал отнюдь не тривиальные мысли.

>Алексею Михайловичу довелось провести шесть лет в заключении, в шарашке, где он разрабатывал самый мощный в мире поршневой авиадвигатель из двух климовских моторов, работающих на один вал. В ходе этих работ ему и его подельникам -Туполеву, Стечкину, Петлякову и др. -пришлось встречаться с Берией. «Ну, и как это было?» - спросил я. «Нас привезли в воронке на Лубянку, - рассказал Добротворский. - Охрана довела нас до дверей кабинета, дальше идти не посмела. Мы зашли в кабинет, Берия вышел из-за стола, пожал каждому руку, пристально взглянув в глаза. Мы расселись за другим столом, уставленным фруктами и бутылками с водой, Берия за этот стол не сел, остался за своим. Начался деловой разговор. Он схватывал суть даже довольно сложных технических вопросов мгновенно, спрашивал, в чём трудности, что надо сделать, кому поручить. Всё очень толково и быстро.

>Постепенно в кабинете сложилась непринуждённая, почти тёплая обстановка, и тут Стечкин допустил ужасный прокол. «Лаврентий Павлович! - воскликнул он. - Ну почему мы, честные люди, хорошие работники сидим в тюрьме, как какие-нибудь преступники?» Мы все втянули головы в плечи, недоумевая, как Борис мог решиться на такую выходку. По лицу Берии было видно, что он растерялся лишь на мгновение, но быстро оценил ситуацию и нашёл выход из неё. Он вышел из-за стола, подошёл к Стечкину и, помахав перед его носом указательным пальцем, сказал с кавказским акцентом:
>- Нэ надо было шалит!
>Вернулся на своё место и, разведя руками, пояснил:
>-Товарищи! Прекратите эти разговоры. Ну, посидите вы немного в тюрьме, поработаете, мы вас выпустим, реабилитируем - и всё это в вашей памяти изгладится.

>Как-то раз спросил Добротворского: «А вы сами-то за что сидели, Алексей Михайлович?» Он улыбнулся:
>- В данном случае причина шла за следствием. После ареста вызвали меня на допрос, следователь молодой, курса этак с третьего. Спросил меня: «Вы - польский шпион?» «Ага», -понял я. И стали мы сочинять дело про то, как я совершал всякие преступления «в целях шпионажа». Потом последовал перерыв недели на две, вызвали меня на допрос, но привели не к следователю, а в другой кабинет. За столом - полковник. Указывая на лежащее на столе моё дело, говорит: «Что за чушь вы тут напридумывали? Какой вы, к чёрту, шпион? Вы же ж вредитель!» С этими словами он бросил дело в мусорную корзину, и меня увели. Через неделю вызвали на допрос, смотрю, сидит уже другой юный следователь, доверительно спросил меня: «Что, Сидоров напридумал, что вы шпион?» «Ну, да!» «Какой же вы шпион? Вы ж вредитель!» И начали мы с ним описывать те же самые мои преступные деяния, но уже не в целях шпионажа, а целях вредительства... Меня тогда удивили аббревиатуры, призванные ускорить составление протокола: «создавал к.р. группировки на основе а.с. настроений», то есть контрреволюционные группировки на основе антисоветских настроений. Дали мне десять лет, отвезли в санаторий в Болшево, превращенный в место заключения. А там - знакомые всё лица - знаменитые авиационщики. Быт прекрасный, кормёжка отличная, делать нечего. Через месяц-другой вежливый офицер НКВД спрашивает, у кого какие идеи? У Туполева была идея пикирующего бомбардировщика, у меня - идея сдвоенного мотора. Создали нам из сидевших вместе с нами конструкторов группы, и мы начали работать!

>Работа была организована прекрасно. Чуть какая заминка - рядом уже офицер: в чём дело, почему задержка? Говоришь ему: нужна консультация. А чья? Профессора такого-то, академика такого-то. Глядь - а консультанты уже на месте, вместе с нами сидят...
>А потом нас перевели в Казань. Там я познакомился с ракетчиками...
>- А Королёва вы знали?
>- Сергея-то? Наши кровати рядом стояли через тумбочку. Его с Колымы привезли, сильно был побит, истощён. Но так ничего и не понял. Я ему предлагал в мой коллектив перейти. Куда там, всё рисовал орбиты полёта на Марс. Ну и чем кончил? Стоял у проходной своей фирмы, смотрел, кто опаздывает...
>Добротворский так часто рассказывал о своей жизни в заключении, что однажды я сказал ему: «Создаётся впечатление, что это были лучшие годы вашей жизни».

>Он посуровел и мрачно сказал: «Я, Герман Владимирович, видел в жизни такое, чего никто не видел. Когда опытный бомбардировщик Ер-2 с моими двигателями стоял на взлётной полосе перед началом испытаний, заместитель Берии по науке, генерал, вдруг снял фуражку, украдкой перекрестился и побелевшими губами сказал: «Ну, с Богом»... «Чего ж он так боялся?» - бестактно спросил я. «Как чего? Я уже сижу, а ему ещё сидеть»...
>Судьба его мотора оказалась драматической. В 1945 г. это был действительно самый мощный авиадвигатель в мире, но как раз в это время началась эпоха турбореактивных двигателей, и работы Алексея Михайловича было решено прекратить.

>Как-то раз после заседания лаборатории Алексей Михайлович сказал: «Молодёжь пошла уже не та! Ничего интересного не могут придумать. Вот, помню, в молодости мы в компании встречали Новый год. Хозяин квартиры, у которого мы собрались, устроил аттракцион. Одна комната была закрыта, на двери надпись: «Тут угадывают». Чтобы войти, надо было заплатить рубль. Один зашёл, другой. Все спрашивают, что там, но заходившие не говорят, мол, сам узнай. Заплатил я рубль, вхожу. Комната задрапирована, темно, только светит под потолком синяя лампа. В центре комнаты стол, на столе ваза. Около стола - маг в халате со звёздами и колпаке, Маг жестом показывает мне - опусти палец в вазу. Опускаю, чувствую, палец уткнулся в какую-то субстанцию. Вытащил, нюхнул. Говорю магу:
>-ДЕРЬМО!
>А он мне:
>-ВЫ УГАДАЛИ...

>Юрий Астахов в известной степени был антиподом Добротворского. Кандидат технических наук, специалист по линиям электропередач, ученик видного электроэнергетика Веникова Юрий не был наделён изобретательской жилкой, но был блестящим аналитиком и исследователем. О многих вещах он имел твёрдое мнение, был информирован в широком спектре технических проблем, знал множество научно-технических прецедентов и редких историй.

>От него я впервые услышал о том, как в 1948 г. развалилась система Мосэнерго, и во всём городе погас свет. Специально на такой случай на станции метро Кировская (ныне Чистые пруды) со времён войны был установлен аварийный дизель-генератор, который надлежало включить при каких-либо нарушениях в системе электроснабжения города. Оператор, который должен был сделать это, впал от ужаса в ступор и не решился нажать кнопку, в результате чего сам Сталин 25 минут сидел без света. Узнав об этом происшествии, Иосиф Виссарионович оставил его без последствий, но оператор, дав показания, через два месяца сошёл с ума!

>Астахов преподавал и работал в Московском энергетическом институте, в лабораториях которого студенты сооружали разные любопытные машинки. По словам Юрия, они однажды собрали по одной схеме две идентичные кибернетические черепахи. Казалось, всё у них было одинаковое -не отличишь. Каково же было удивление у ребят, когда одна черепаха оказалась явно талантливее другой -быстрее находила выход из лабиринта, ловчее обходила препятствия, чаще подключалась к розеткам для подзарядки. Всё дело оказалось в том, что характеристики транзисторов, хотя и в пределах допустимых норм, были всё-таки неодинаковыми. И у одной черепахи эти отклонения от нормы сложились удачнее, чем у другой. «Ребята! - говорил Астахов, - поймите: человеческие способности, таланты и даже гениальность - всё это лишь более или менее удачно сложившиеся погрешности!»

>В одной из лабораторий МЭИ студенты «поселили» кибернетическую черепаху, которая стала «жить» своей кибернетической жизнью: где-то ползала, чего-то искала, засыпала, потом вдруг оживлялась, подключалась к розетке и т.д. «И эта функционирующая рядом непонятная нам жизнь оказалась невыносимой для работающих в лаборатории людей», - говорил Астахов, впервые заставив меня задуматься о неожиданных для человека психологических последствиях внедрения так называемых умных машин.

>Астахов сделал два запомнившихся мне доклада, ярко характеризующих методику его подхода. На заседаниях «Инверсора» в те времена было много споров, кто такой интересный человек и можно ли это качество выразить количественно. И вдруг Юрий делает поразившее всех нас сообщение. «Внутренний мир каждого человека, - сказал он, - можно представить в виде матрицы, состоящей из совокупности его ответов на «п» вопросов. Чем больше таких вопросов-ответов, тем богаче духовный мир человека. Если в результате общения с человеком ваша матрица возрастает, он для вас интересен. Если нет- нет. «И никакой теплоты!» - как выразился Юрий.

>Второй доклад Астахова был о кривых чувствительности. Он показал, что экономическая структура Советского Союза малочувствительна и потому необычайно стабильна. Многолетние споры энергетиков о том. что строить -гидроэлектростанции (ГЭС) или тепловые (ТЭС) совершенно бессмысленны: для нас это абсолютно всё равно. Помню, эта астаховская идея навела меня на мысль: при низкой чувствительности системы любой человек может быть пророком. Ведь никакой прогноз не оправдывается, если он предусматривает быстрое изменение, поэтому пророку надо загадывать на возможно дальний срок. В таких системах справедливо любое утверждение!

>Олег Жолондковский - изобретатель, патентовед и журналист, любил шутку и мистификацию. Однажды он заявил доклад на тему: «Теоретическое и экспериментальное исследование механических систем с гиперположительной обратной связью». Минут десять Олег морочил инверсорщикам головы замысловатыми математическими формулами, а потом продемонстрировал извлечённую из портфеля «экспериментальную установку» - обычную мышеловку!

>В другой раз он принёс грубо сколоченный из фанеры и окрашенный чёрной тушью прибор, якобы присланный ему неведомым изобретателем из какой-то глухомани. В нём был прозрачный пластмассовый экран с налипающим серебристым порошком, на котором можно было рисовать картинки с помощью ползунка, перемещаемого двумя верньерами во взаимно-перпендикулярных направлениях. Все были ошеломлены, крутили самоделку и так, и сяк, дивясь искусству умельцев, умудрившихся соорудить такую тонкую вещь. И лишь в конце доклада тайна раскрылась. Оказывается, Жолондковский выпросил у приятеля привезённую из-за бугра забавную игрушку, замаскировал её в грубо сколоченный самодельный футляр и выдал за поделку неведомых умельцев.

>Однажды он сделал сообщение о некоем изобретателе по фамилии Мынкин, который все свои изобретения делает, сидя в ванне. Войдя в ванную комнату, он сразу же начинает наблюдать. Вот от влажности разопрели и удлинились волосы. Ага, отличный датчик для измерителя влажности. Сливное отверстие, над которым возникает водяная воронка - отличный сепаратор. Эта воронка оказалась коварной: она затянула в сточное отверстие некую часть мынкинского тела, но изобретатель вырвал победу из поражения - изобрёл шаровой клапан...

>У меня перед глазами нарисованная Олегом картина: зимой в общественном туалете на Таганской площади сидит по большой нужде солидный полковник в папахе с полами шинели, закинутыми на плечи. Рядом в такой же позе мужичон-ко в ватнике и треухе. Тужась, он сипит полковнику: «Слышь, полковник, небось в стратегии ни фига не понимаешь»... А полковник, так же тужась, сипит ему в ответ: «Сиди уж... Стратег...».

>Пётр Короп, по образованию киносценарист, мало понимал в технике, но его логический, дисциплинированный мозг позволял ему выстраивать действие, включающее в себя технические интриги. Именно такой была задуманная им мистерия с Корнеем Арсеньевым. Проработав лет семь в «Технике - молодёжи», он жил на вольных хлебах, зарабатывая на жизнь сценариями для научно-популярных фильмов. Вот где ему здорово пригодился опыт и «Техники -молодёжи», и «Инверсора».

>В жизни Пётр был философ, додумывавшийся до непростых вопросов и ответов. Помню, как-то, раз он ошарашил меня, спросив: может ли растущий класс, которому принадлежит будущее, быть безработным? Действительно призадумаешься. В другой раз Короп высказал такую пугающую мысль: если в течение грядущих десятилетий не разразится новая война, духовный разрыв между нашим и следующим поколением будет такой, какой есть сейчас между нами и американцами и европейцами. «В глубине души каждый из нас, кого коснулись невзгоды и недоедание военных лет, будет ненавидеть благополучных потомков. Война прибила наше поколение к отцам!»

>Особенно запомнился мне один разговор. Я его спросил, почему мы все одновременно вошли в фазу какого-то помрачения? Что это? Случайное совпадение наших личных неприятностей? Завершение какого-то периода в редакционной жизни? Или следствие каких-то процессов в развитии всей страны, отражающееся в жизни каждого из нас? И вдруг медлительный, меланхоличный Короп разразился страстной речью:
>- Представь себе, старик, такую ситуацию. Я ушёл из редакции и наговорил вам, что у меня на книжке 50 тысяч, что у меня десять выгодных заказов на киносценарии, что я живу - не тужу. Но из всего коллектива, к примеру, ты один знаешь, что всё не так, что денег у меня никаких нет, что заказы если и есть, то фиговые. И я знаю, что ты об этом знаешь и не собираешься молчать. Что мне остаётся? Остаётся только говорить, что ты - непорядочный человек, что ты обречён, что дела твои пойдут прахом, а у меня, наоборот, всё процветёт. А ступив на эту стезю, остановиться уже нельзя, и я обречён врать, врать и врать, пока меня не спасёт какая-нибудь катастрофа.

>Вот это и есть наше нынешнее положение. Мы, наши читатели, наше начальство, наши вожди, мы все прекрасно знаем, что врём на каждом шагу, причём стараемся врать убедительно с цифрами в руках. Мы серьёзно обсуждаем проблему загрязнения атмосферы автомобильными газами, у нас работают над этим институты. Мы почти как Европа и Америка. Я не поленился взять справочник и посмотреть цифры. Они смехотворны: при полном напряжении к концу пятилетки мы будем вырабатывать 1 миллион легковых автомобилей. Американцы же 70 лет назад вырабатывали в год 4-5 миллионов. То есть ни о каком «догонянии» не может быть и речи. А ведь мы серьёзно рассуждаем не только о «догонянии» и «перегонянии». Отсюда всё и вытекает: не с кем и не с чем нам бороться. Раньше был конкретный враг и светлые идеалы. Царь-кровопийца, которого надо было свергнуть, чтобы наступили свобода, равенство, братство. Потом были помещики и капиталисты. Потом эсеры и меньшевики. Потом троцкисты. А теперь всё. Врагов ещё можно найти, но во имя чего? Мне, тебе, ему - нужна свобода? Нужно равенство? Братство? Ни фига! Хлебнули и того, и другого, и третьего. Хватит! А что же дальше? А дальше перспектива безграничного и бесконечного вранья. Вот почему мы все и закисли. Эта филиппика нуждается только в одном дополнении: всё это Пётр говорил в 1971 г.!

>Герман Смирнов

>-----------------------------------
>вот еще про Добротворского
>ИЗ РАССКАЗОВ ИНЖЕНЕРА ДОБРОТВОРСКОГО
>О. И. Жолондковский
> https://vif2ne.org/nvk/forum/2/archive/728/728582.htm
Ю

От	Администрация (Дмитрий Козырев)
К	AlexR (02.09.2008 12:48:21)
Дата	04.09.2008 17:37:59

Предупреждение за оверквотинг. В следующий раз будет р/о (-)

От	sashas
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 12:47:34

Спасибо, интересно (-)

От	Forger
К	Сергей Зыков (02.09.2008 10:52:47)
Дата	02.09.2008 12:34:09

Вот это были люди! (-)