ВИФ2 NE

	От	mpolikar
	К	Dassie
	Дата	20.05.2005 13:39:16
	Рубрики	WWI; Современность;

Фрагмент статьи Матвеева, к-я так и не была опубликована :

(...)
Польские авторы считают, что от болезней, холода и голода с февраля 1919 по октябрь 1921 г. умерло 16 - 18 тыс. пленных красноармейцев. В российских документах встречаются другие данные, вплоть до 60 тыс., и многие пишущие на эту тему в России считают их достоверными. Я полагаю, что численность умерших составила около 18 тыс. человек, т.е. умер примерно каждый 9 пленный.
Кроме того, часть пленных бежали, были освобождены из лагерей как жители территорий, находившихся под польской администрацией, или с пропагандистскими целями, вступили в антисоветские формирования, воевавшие на стороне Польши, и погибли в боях, были взяты в плен Красной армией или отказались возвращаться домой. Точную численность этих групп пленных установить вряд ли когда-либо удастся.
Но есть еще несколько категорий жертв из числа бойцов и командиров Красной армии, не вернувшихся с этой войны. Это пленные, убитые без суда и следствия под самыми различными предлогами. О расстреле пленных на фронте много говорилось во время самой войны и в последующей литературе. Первое и единственное официальное сообщение о расстреле пленных красноармейцев содержится в сводке III оперативного отдела Верховного командования Войска Польского от 5 марта 1919 г. Затем подобные сообщения из официальных сводок исчезли, но само явление сохранилось, о чем свидетельствуют воспоминания и дневниковые записи польских участников войны. Так, Тадеуш Коссак вспоминал в 1925 г., как в 1919 г. на Волыни уланами 1-го полка были расстреляны 18 красноармейцев за то, что они ограбили семью чешского колониста. Особенно много подобных свидетельств относится к 1920 г. Весьма красноречива дневниковая запись личного секретаря главы Польского государства и Верховного главнокомандующего Ю. Пилсудского Казимежа Свитальского от июня 1920 г., что деморализации Красной армии и добровольной сдаче в плен ее военнослужащих мешают «ожесточенное и беспощадное уничтожение нашими солдатами пленных», особенно в Белоруссии.
О расстреле пленных как распространенной практике, а не исключительном событии, свидетельствует и донесение с польского Северо-Восточного фронта от 7 августа 1920 г. о сдаче в плен нескольких рот из 8 и 17 советских стрелковых дивизий в полном составе с командирами. В числе причин сдачи было названо и то, «что 32-й пехотный полк не расстреливает пленных».
Убивали не только пленных мужчин, но и женщин. Так, солдатами 5-й польской армии 15 августа 1920 г. была расстреляна попавшая в плен Клавдия Павловна Матюшенко, жена командира одной из бригад 4-й советской армии, грузинка по национальности, только за то, что она была коммунистом и похожа на еврейку.
Конечно, перечисленные факты можно объяснить общей ожесточенностью солдат, для многих из которых война началась еще в 1914 г., говорить об их стихийном характере, называть ответной реакции на подобные же преступления противника. И в этом, несомненно, какая-то доля истины будет.
Но известны случаи, когда расстрелы и убийства происходили по приказу командиров самого высокого ранга. Наиболее известен случай расстрела бойцов из 3-го кавалерийского корпуса Гая за то, что во время прорыва в Восточную Пруссию они якобы изрубили шашками 150 польских пленных. В связи с этим командующим 5-й польской армии Владиславом Сикорским, в будущем дважды польским премьер-министром, в 10 часов утра 22 августа 1920 г. был отдан приказ не брать пленных из прорывающейся из окружения колонны, особенно кубанских казаков. Приказ действовал, по крайней мере, до 24 августа. Документирован только расстрел 199 пленных казаков, якобы непосредственно участвовавших в уничтожении около 100 пленных поляков. Но ведь приказ требовал не брать в плен никого, поэтому установить, какова была истинная пропорция невозможно. Характерно, что сообщение об этом расстреле в оперативные сводки III отдела также не попало, хотя он не имел спонтанного характера.
Современный польский историк Р. Юшкевич пытается морально оправдать это грубейшее нарушение международных норм обращения с военнопленными. Он, в частности, пишет: «Отряд кубанских казаков, который совершил убийство польских пленных, был расстрелян по приказу командующего 5-й армией, после проведения соответствующего расследования. Спустя годы трудно этот приказ оправдать и найти ему полное моральное алиби ..., но тогда это был жестокий закон войны, он не выходил за рамки канонов цивилизованных народов, чего нельзя сказать об угрозе Ленина «За расстрел коммунистов в Польше - 100 поляков здесь или никакого мира». Несчастным казакам хотя бы сказали, что они приговорены к смерти и почему».
О том, как на самом деле происходила эта или подобные ей экзекуции свидетельствует показание вернувшегося из неволи красноармейца: при пленении в августе 1920 г. от общей массы пленных была отделена группа примерно в 300 человек, состоящая из коммунистов, командиров и евреев, и расстреляна. Ни о каком расследовании ничего не говорится.
Этот расстрел пленных не был единственным в те дни в 5-й армии. Тот же Юшкевич пишет, со слов участника Варшавского сражения, служившего в 5-й армии, об убийстве троих раненных красноармейцев. Т. Петшиковский, адъютант 67-го пехотного полка 17-й пехотной дивизии, которая в августе воевала в составе 5-й армии, вспоминал, что в августе были захвачены пленные из 39 советского полка, которые имели при себе патроны дум-дум. «Французский полковник приказал одного из них за это расстрелять на месте».
Таким образом, в 5-й армии пленных расстреливали и по приказу, и без приказа, и никто за это никакой ответственности не понес. Пленных во время Варшавского сражения расстреливали не только в армии В.Сикорского. В литературе упоминается случай расстрела поляками 24 августа 1920 г. 9 немцев-спартаковцев, служивших в Красной армии и попавших в плен. Немцы были обвинены в участии в расстреле 60 пленных поляков, хотя в свидетельских показаниях речь шла только о том, что они избивали пленных.
В отчете проверявшего 3-ю польскую армию сотрудника секции пленных IV (мобилизационного) отдела штаба Верховного командования Войска Польского сообщалось, что командование армии «издало своим частям тайный приказ применять к вновь взятым пленным репрессии в отместку за убийства и пытки наших пленных». Вряд ли может существовать два мнения о подлинном характере этих репрессий.
Упомянутый выше расстрел Матюшенко показателен с точки зрения того, какие категории пленных «репрессировались» поляками в первую очередь. Это были коммунисты, комиссары, евреи. Этот вывод подтверждается свидетельством известнейшего польского историка Марцелия Хандельсмана, который в августе 1920 г. добровольцем вступил в польскую армию: «Нужно было прибегать к неслыханным уговорам, чаще всего к хитрости, чтобы спасти пленного-китайца. Комиссаров живыми наши не брали вообще». Участник войны Станислав Кавчак вспоминал, что командир 18 пехотного полка Дмуховский вешал всех комиссаров, попавших в плен. С этим свидетельством перекликаются слова британского дипломата лорда де Абернона, наблюдавшего в августе 1920 г. отношение польских крестьян к пленным. Таким образом, отношение к пленным красноармейцам определялось как идеологическими, так и расовыми мотивами.
Сам по себе напрашивается вывод, что расстрелы пленных вряд ли считались в польской армии чем-то экстраординарным и предосудительным, если о них говорится в документах, предназначенных для высшего военного руководства, и если ими гордились участники войны. В противном случае должно было бы быть назначено какое-то служебное или уголовное расследования, но таких свидетельств, относящихся к действующей армии, нет.
Уничтожение красноармейцев, отставших от своих частей и оказавшихся в польском тылу, также было распространенным явлением. Правда, свидетельств тому в нашем распоряжении не так и много, но зато они весьма весомы. Как по-иному можно понять смысл обращения Ю. Пилсудского «К польскому народу», датируемое примерно 24 августа 1920 г. Оно приведено полностью в работе католического священника М.М. Гжибовского о войне 1920 г. Обращение заслуживает более пространного цитирования, т.к. оно не включено в собрание сочинений этого крупнейшего польского политика и государственного деятеля ХХ в. В нем, в частности, говорилось: «Разгромленные и отрезанные большевистские банды еще блуждают и скрываются в лесах, грабя и расхищая имущество жителей.
Польский народ! Встань плечом к плечу на борьбу с бегущим врагом. Пусть ни один агрессор не уйдет с польской земли! За погибших при защите Родины отцов и братьев пусть твои карающие кулаки, вооруженные вилами, косами и цепами, обрушатся на плечи большевиков. Захваченных живыми отдавайте в руки ближайших военных или гражданских органов.
Пусть отступающий враг не имеет ни минуты отдыха, пусть его со всех сторон ждут смерть и неволя! Польский народ! К оружию!».
О последствиях этого воззвания свидетельствует помещенная в 7 номере за 1920 г. польского военного журнала «Беллона» заметка о потерях Красной армии в сражении за Варшаву. В ней, в частности, говорится: «Потери пленными до 75 тыс., потери погибшими на поле боя, убитых нашими крестьянами и раненных – очень большие».
Еще одним грубейшим нарушением обычаев и правил ведения войны было неоказание помощи раненным военнопленным. Весьма красноречивым свидетельством этого является рапорт командования 14-й пехотной дивизии командованию 4-й армии. В нем говорится, что в период боев от Бреста до Баранович в сентябре 1920 г. дивизией на поле боя было оставлено 2 тыс. раненных красноармейцев, но при этом в сводках их показали как взятых в плен.
Этот документ дает представление о принятом в польской армии в сентябре 1920 г. порядке подсчета пленных: считали и тех, кто реально попадал в лагеря, и тех, кого оставляли на поле боя. О распространенной в польской армии практике не брать в плен раненных красноармейцев косвенно свидетельствуют и другие документы. Так, проверявшему в конце сентября 1920 г. Седлецкий концентрационный лагерь майору Саскому один из пленных красноармейцев рассказал, что польские санитары не оказали помощи ему и еще двоим раненным, а сделало это только местное гражданское население. Косвенно в пользу имевшей в Войске Польском такого рода практики свидетельствует и то, что в сводках III отдела специально оговариваются случаи, когда в плен были взяты раненные красноармейцы.
Таким образом, многочисленные зафиксированные самими поляками случаи физического уничтожения оказавшихся в польском плену красноармейцев далеко не всегда были следствием спонтанной реакции фронтовика, только что потерявшего своего боевого товарища. Многие из них поощрялись воинскими начальниками самого высокого ранга, вплоть до командующих армий, и даже главой польского государства, что придает им характер осознанной политики.