От Александр Солдаткичев Ответить на сообщение
К All
Дата 18.10.2019 11:12:03 Найти в дереве
Рубрики WWII; 1917-1939; Версия для печати

Как русские с немцами договорились, а англичане - нет. Игорь Куртуков.

Здравствуйте

Вторая (из трёх) статья Игоря Куртукова о переговорах 1939 года, приведших к заключению Пакта Молотова-Риббентропа.
Первая часть на ВИФе здесь -
https://vif2ne.org/nvk/forum/0/archive/2900/2900860.htm

КАК РУССКИЕ С НЕМЦАМИ ДОГОВОРИЛИСЬ, А АНГЛИЧАНЕ - НЕТ.

Московские переговоры за «круглым столом», пройдя довольно большой путь, окончательно споткнулись к 24 июля на формулировке понятия «косвенная агрессия».

Английская сторона полагала, что принятие формулировки Молотова развяжет СССР руки для вмешательства в дела гарантируемых стран, прежде всего прибалтийских. Как выразился по этому поводу глава английского МИДа, лорд Галифакс: «советская формула на деле ограничит независимость тех стран, которые призвана защищать». Официальная советская позиция заключалась в том, что англо-французская формулировка оставляет «лазейки» агрессору, а советская все эти лазейки закрывает.

Попытки выработать компромиссную формулировку успеха не принесли. Советская сторона неизменно отклоняла проекты, вносимые на рассмоттрение Сидсом и Наджиаром, но на предложения выдать свой компромиссный вариант Молотов отвечал: «мои службы над этим работают». То ли работа оказалась неподъёмной, то ли работали спустя рукава, но, с 17 июля и вплоть до последней встречи за «круглым столом», службы так и не сумели ничего выработать. Вместо этого Молотов упорно предлагает отложить завершение работы над текстом почти готового политического соглашения и перейти к выработке военного.

2 августа прошла последняя встреча «за круглым столом». Сидс вручил Молотову список членов английской военной делегации, Наджиар пообещал передать аналогичный французский список в ближайшее время. Затем, Сидс вяло попытался в очередной раз протолкнуть скорректированную английскую формулировку «косвенной агрессии». С прежним «успехом». На этом, политические переговоры прекратились, в ожидании результатов военных.

Однакo, если к политическим переговорам все участники приступали в надежде придти к соглашению, хоть и по разному смотрели на то, каким это соглашение должно быть, то теперь настрой был иным. Советская делегация вышла на переговоры имея в кармане готовый сценарий их срыва (подробнее об этом позже), английская приехала в Москву имея инструкции тянуть резину столько, сколько можно, наблюдая за ходом политических переговоров («the Delegation should go very slowly with the conversations, watching the progress of the political negotiations and keeping in touch with His Majesty’s Ambassador»). Правда, позднее, под нажимом французов, Галифакс формально отменил эту инструкцию. И только французы по-прежнему стремились к позитивному результату. Что же оказало влияние на такие изменения в советской и английской позицях? Давайте посмотрим.

БЕРЛИНСКИЙ ЗОНДАЖ.

С весны 1938 года между СССР и Германией шли переговоры о кредитно-торговом соглашении. Германия выражала заинтересованность в закупках советского сырья, СССР желал получить разнообразное промышленное оборудование и кое что из военной техники. Шли эти перговоры ни шатко, ни валко, то прерываясь, то вознобновляясь, но до поры до времени держались в рамках экономического соглашения.

Пора и время наступили 20 мая 1939 г., когда Молотов в разговоре с немецким послом в СССР Шуленбургом заявил, что «для успеха экономических переговоров должна быть создана политическая база». Это было неожиданно для немецкой стороны, поскольку ранее СССР стоял на диаметрально противоположной позиции, дескать политика торговле не мешает. На вопрос Шуленбурга, а в чём же Молотов видит необходимую политическую базу, последовал ответ, что «об этом надо подумать и нам и германскому правительству».

Мяч оказался на германской стороне, и немцы принялись его разыгрывать. 30 мая статс-секретарь германского МИДа Вайцзеккер, по существу первый зам. Риббентропа, вызвал к себе товарища Астахова, в то время сотрудника советского полпредства в Берлине в «чине» поверенного в делах.

Тут надо сказать, что советский полпред Мерекалов немецкого языка не знал, как не знал и работы дипломата, поскольку в совсем недавнем прошлом он был инженером-хладобойщиком. Товарищ Астахов напротив, хоть и имел неподходящее дворянское происхождение, но на дип.работе находился с 1920 года, с 1937 года в Берлине и, по сути, был в штате советского полпредства единственной подходящей кандидатурой для ведения зондажa. «Послепактовая» судьба его, впрочем, сложилась печально. 19 августа, не дав даже поучаствовать в подписании кредитного соглашения, в большой степени его детища, Астахова отозвали в Москву. Там его ждало увольнение из Наркоминдела, работа в Музее народов Востока и арест 27 февраля 1940 г. В июле 1941 г. Астахов получил 15 лет за участие в антисоветском заговоре и работу на иностранные разведки. Умер в лагере в феврале 1942 г. Но это я отвлёкся. Давайте вернёмся в кабинет Вайцзеккера, 30 мая.

После официального разговора о текущих проблемах, Вайцзеккер отложив в сторону карандаш, перешёл к неофициальному: к вопросу о «политической базе» и нормализации отношений. Принципиальных пунктов было высказано два:

1. в Германской «лавке» для СССР есть много «товаров»;
2. участие СССР в английской «политике окружения» Германии будет неподходящей основой для нормализации.

Далее стороны замолчали на две с половиной недели - до 17 июня (15 июня, напомню, начались Московские aнглофранко-советские переговоры).

17 июня с Астаховым встретился, находившийся в это время в Берлине, посол Германии в СССР граф фон Шуленбург. Он живо интересовался, что же думает советское правительство по поводу предложений Вайцзеккера? Со стороны Германии, конфиденциально сообщил Шуленбург, «атмосфера назрела» и призвал дух Риббентропа в свидетели. Астахов отвечал сдержано, в духе того, что ждём, мол, пока созреет инициатива, а не только атмосфера.

28 июня, вернувшись в Москву Шуленбург убеждает Молотова, что Германия хочет не только нормализации, но и улучшения отношений. В качестве шагов навстречу были упомянуты договоры о ненападении с Латвией и Эстонией, что как бы свидетельствовало об отказе от германских притязаний на Прибалтику. Молотов в ответ указал, что договоры эти Германия заключила с третьими странами, а не с СССР, намекая тем самым, чего именно ждут от немцев. Немец был опять поставлен в тупик — ведь у СССР и Германии уже есть договор о нейтралитете от 1926 года, продлённый Гитлером в 1933 г., чего ж ещё? Молотов дал понять, что после 1933 года случилось много всякого разного и договор нуждается в освежении.

На следующий день, в «Правде» публикуют статью Жданова «Английское и французское прaвительствa не хотят равного договора с СССР». Непонятно как восприняли немцы этот сигнал, но следующий подход к снаряду они произвели только почти через месяц, в две попытки — 24-го и 26-го июля в Берлине. В эти дни с Астаховым встречался Шнурре, его партнёр по экономическим переговорам, заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики германского МИДа. Cреди разнообразной словесной шелухи, Шнурре довёл до сведения советского поверенного в делах несколько важных вещей:

1. «мы не представляем себе, чтобы СССР было выгодно стать на сторону Англии и Польши, в то время как есть полная возможность договорится с нами»;
2. в отношении Прибалтийских стран Германия готова отказаться от всяческих посягательств;
3. ещё легче было бы договориться насчёт Польши;
4. если есть желание говорить на эту тему серьёзно, всё сказанное можно услышать из уст гораздо более высокопоставленных лиц (Риббентропа и Гитлера).

После бесед, Астахов пишет в Москву: «не сомневаюсь, если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры». Это письмо было получено в Москве только 31 июля. Но Молотов и так всё понял; 29 июля он телеграфирует в Берлин: «только немцы могут сказать, в чём конкретно должно выразится улучшение политических отношений». Ситуация напоминала закрытый тендер: СССР ждал Германской оферты, не выставляя своих условий, надеясь что нервозная обстановка конкуренции с полуоткрытыми Московскими переговорами подвигнет немцев сразу выдать максимальное предложение.

2 августа, когда Молотов визави принимал Сидса и Наджирaа, Риббентроп в Берлине вызвал к себе Астахова. Беседа имела в основном характер монолога хозяина кабинета. Помимо повторения сказанного Шнурре и общих слов, было сказано две важных вещи:

1. Германия собирается воевать из-за Данцига и расчитывает «выбрить» Польшу за 7-10 дней;
2. по всем вопросам от Чёрного до Балтийского моря можно договориться.

8 августа Астахов посылает Молотову длинное письмо, в котором проясняет суть германской оферты в тендере. Из письма ясно, что немцы восприняли сигналы Молотова и готовы на «освежение» раппальского договора, в форме замены его новым. Кроме того Астахов расшифровывает «отсутствие противоречий от Чёрного моря до Балтийского»: немцы готовы объявить свою незаинтересованность в судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии и «русской» Польши, отмежеваться от «аспираций» на Украину. Взамен они хотели бы получить подтверждение незаинтересованности СССР в судьбе Данцига, «германской» Польши и (дискуссионно) Галиции. Разговоры подобного рода, подчёркивает Астахов, мыслимы лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения.

Астахов осторожно называет всё изложенное своими предположениями, сделанными как на основе прямых высказываний, так и на основе туманных намёков. Но степень совпадения астаховских «предположений» с содержанием подписаных позднее протоколов к договору о ненападении говорит о том, что все намёки были поняты им верно. И скорее всего были не столь уж и туманны.

11 августа Молотов телеграфирует в Берлин: «перечень объектов, указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует … Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве». Колёсики завертелись. До подписания Московского договора Молотов ещё помурыжил своих партнёров некоторыми требованиями и задержками. К концу второй декады августа Гитлер уже только что не приплясывал от нетерпения, как в очереди в туалетную кабинку. Но принципиальное решение: «Курс - на Германию!» - было принято не позднее 11 августа 1939 года. За день до того, как в Москве стартовали переговоры военных делегаций.

Возможно, что решение это было принято раньше. Наиболее ранней из сколь-нибудь обоснованных дат называют 3 мая 1939 г., назначение Молотова наркомом иностранных дел. Лично я сомневаюсь. Смена наркома, конечно, знаковое событие. Но мне представляется более убедительной точка зрения тех исследователей, которые интерпретируют снятие, скованного кучей принятых обязательств, Литвинова и назначение свежего, ничем не связанного, Молотова как действие дающее советскому руководству свободу манёвра, а не предопределяющее его курс.

Думаю, вряд ли ориентация на договор с Германией окончательно оформилась прежде, чем 31 июля в Москве были получены уверения Астахова о том, что немцев можно втянуть в далеко идущие переговоры. Однако, когда бы это ни случилось, но к началу переговоров военных миссий в Москве советское руководство в их положительном исходе уже не было заинтересовано.

ЛОНДОНСКИЙ ЗОНДАЖ.

Параллельно с Берлинским зондажом проходил и Лондонский. По общему правилу, что чья столица того и инициатива, инициатива проведения Лондонских зондажей принадлежала британцам. В конце второй декады июля в Лондоне находился чиновник по особым поручениям ведомства по осуществлению четырёхлетнего плана штатсраат Гельмут Вольтат (Helmut Wohlthat). 18, 20 и 21 июля он, с согласия германского посла в Лондоне Герберта фон Дирксена (Herbert von Dirksen), провёл четыре встречи с людьми, приближенными к Чемберлену - две с сэром Горасом Вильсоном (Horace
John Wilson) и по одной с виконтом Хадсоном (Robert Spear Hudson) и сэром Джозефом Боллом (Joseph Ball).

Вольтат был человеком Геринга. В годы войны он продолжал выполнять работу чиновника для особых поручений, был замечен в Швейцарии, приложил руку к мадагаскарскому изводу плана окончательного решения. В сочетании с некоторыми другими фактами это породило версию о патронаже Геринга над проектом соглашения с Англией, в противовес риббентроповской идее поворота к СССР. Так это или нет для дальнейшего изложения неважно, поэтому останавливаться на этом не будем.

Содержание встреч было изложено Дирксеном для Риббентропа (21 июля) и Вольтатом для Гергинга (24 июля). Беседы с Хадсоном и Боллом особого интереса не представляют и носили в основном экономический характер, с лёгким налётом политики, тогда как Вильсон изложил Вольтату широкомасштабный план англо-германского урегулирования.

Тут надо отметить, что сэр Горас Вильсон, хотя и не занимал пока высоких официальных постов, был человеком отнюдь не простым, будучи при Чемберлене чем-то вроде серого кардинала. Проживал он в годы премьерства Чемберлена в официальной резиденции на Даунинг стрит 10, и, как жаловались некторые министры, попасть к премьеру через голову Вильсона было трудно. Летом 1939 года политика умиротворения им.Чемберлена-Галифакса стала уже крайне непопулярна. Кабинет испытывал сильное давление как со стороны оппозиции, так и со стороны улицы, отсюда, вероятно, и выбор неофициального, но доверенного лица для ведения зондажа.

Суть предложенной Вильсоном программы в основных идеях повотряла план европейского урегулирования изложенный Галифаксом Гитлеру в ноябре 1937 г. в Бехтесгадене, в свою очередь восходящий к идеям «пакта четырёх». Германии предлагались следующие «конфетки»:

1. разделение сфер влияния; за Германией признавалась зона влияния в Восточной и Юго-восточной Европе, за Британией - её империя;
2. возврат колоний (несколько вариантов);
3. экономическое сотрудничество на рынках империи, России (если политка Сталина будет развиваться соответствущим образом) и Китая (в сотрудничестве с Японией);
4. решение вопроса с обеспечением Германии сырьём;

За конфетки Германия должна была обещать вести себя хорошо: базой для договорённостей предполагался отказ Германии (взаимно и Англии) от военного пути разрешения конфликтов, в духе пакта Бриана-Келлога. Гарантией такого отказа выступала политка разоружения. На этой базе можно было бы при посредничестве Великобритании мирно урегулировать вопрос с Данцигом.

«Политика окружения» (так немцы называли систему гарантий данных Британией и Францией странам окружающим Германию) после такого соглашения как бы теряла силу:

такое заявление [об отказе от использользования нападения с применением силы как средства политики] сделало бы беспредметными гарантии Англии по отношению к Польше и Румынии, так как, сделав такое заявление, Германия уже не совершила бы нападения на эти государства, а поэтому эти государства не могли бы уже больше считать, что Германия угрожает их национальному существованию.

Предложения Вильсона носили характер официального зондажа, и были именно так восприняты в Берлине. В ответ Вайцзеккер предложил Дирксену только спросить у англичан, а что они полагают делать с идущими Московскими переговорами? Никаких ободряющих сигналов германская сторона не подала.

Следующая встреча имела место 3 августа между Вильсоном и Дирксеном, на дому у первого. По сути английских предложений ничего нового Вильсон не сказал, а Дирксену, в отсутствии инструкций из Берлина было сказать нечего. Основным содержанием беседы стала просьба Вильсона сделать шаг навстречу со стороны Германии. Просьбу Дирксен передал в аусамт, но никакого ответа из Берлина на неё не пришло. 9 августа Дирксен, перед уходом в отпуск, нанёс визит главе Форин Офиса Галифаксу. Ничего нового у Дирксена на руках не было, поэтому собеседники в основном потолкли воду в ступе. Галифакс, как официальное лицо, вынужден был изьяснятся более туманно, но счёл нужным заверить Дирксена, что «если лёд однажды будет сломлен, с английской стороны пойдут очень далеко, чтобы достигнуть соглашения с Германией». На этом история английского официального зондажа закончилась.

Кроме официального зондажа велись неофициальные. Имеются ввиду хлопоты Родена Бакстона (Charles Roden Buxton), мелкого лейбористского политика. К слову сказать, он одно время симпатизировал СССР и даже посетил страну победившего пролетариата. 29 июля Бакстон встречался с советником германского посольства Кордтом, а 14 августа уже в Берлине встретился с сотрудником спец.бюро германского МИДа Хетцлером. Германским партнёрам он был отрекомендован, как человек лично знакомый с Чемберленом и Галифаксом и в известной степени имеющий согласие правительства на свои предложения. На последней встрече он представил эти предложения в письменной форме:
Если бы Англия согласилась:
1. признать Восточную Европу естественным жизненным пространством Германии;
2. урегулировать колониальный вопрос, признав права Германии на ее бывшие колонии, и немедленно начать создание новой системы в Центральной Африке на основе решений Берлинской конференции (1885 г.) с новым разделом территорий;
3. отказаться от всех методов экономической конкуренции в Восточной Европе, за исключением обычной торговли и коммерции;
4. отказаться от всех так называемых союзов «окружения» в Восточной Европе;
5. содействовать непосредственным переговорам между Польшей и Германией о Данциге и «коридоре»;
6. заключить новое соглашение о военно-морском флоте; 7. заключить договор о всеобщем разоружении на широкой основе и на базе взаимности с учреждением взаимной инспекции.

В таком случае Германия согласилась бы:
1. признать Британскую империю естественным жизненным пространством Англии;
2. войти в систему европейского сотрудничества (например, конференция Германии, Англии, Франции, Италии, Польши, Испании) для нового урегулирования в Европе при общих гарантиях новых соглашений и для обеспечения независимости всех государств;
3. отказаться от соглашений «окружения» с Испанией, если таковые существуют;
4. подписать декларацию об автономии протектората [имеется ввиду протекторат Богемии и Моравии];
5. заключить новое соглашение о военно-морском флоте;
6. заключить договор о всеобщем разоружении на широкой основе и на базе взаимности с учреждением взаимной инспекции.

Зондаж менее официальный, вероятнее всего более откровенный, но вобщем и в целом предлагает ту же самую вильсоновскую программу урегулирования. И так же как и вильсоновский зондаж, зондаж Бакстона наткнулся на гробовое молчание германского МИДа.

Иногда к британским зондажам относят и беседу «сотудника министерства авиации Великобритании» барона Вильяма де Роппа с руководителем внешнеполитической службы НСДАП Розенбергом 16 августа 1939 г. в Берлине. Особенно любят оттуда цитировать (а чаще даже пересказывать своими словами) следующий пассаж де Роппа:
…возможен вариант, когда Германия быстро покончит с Польшей, и, хотя к этому времени война будет объявлена, она в этот период обеими сторонами будет вестись как оборонительная, т. е. артиллерия и другие оборонительные средства возьмут на себя защиту границ, что же касается воздушных бомбардировок незащищенных городов, которые вызвали бы неистребимое чувство ненависти, то они совершаться не будут…

Однако, если изучить запись беседы целиком, то становится ясно что даже о неофициальном зондаже тут вести речь нельзя.

Де Ропп был конечно интересный персонаж. Бывший прибалтийский барон, эмигрировал в Англию, натурализовался там в 1910 году. В начале 1930-х переезжает к своей жене в Берлин, служит там “представителем фирмы Бристоль”. Был агентом Интеледжен Сервис, в середине 30-х чуть ли не единственным надёжным источником информации по немецкой авиации. Ближе к войне преберался назад в на острова. Имел контакты. Как в английскй королевской семье (в частности герцог Кентский), так и среди германской партийной верхушки. Однако, контактов в британском правительстве не имел. Смысл его миссии к Розенбергу загадочен, но ясно что это врядли был официальный зондаж.

Вот и вся история.

Чемберлен и Галифакс никогда особенно не скрывали своих антипатий к СССР, и договорённость внутри Европы (а ля мертворождённый «пакт четырёх») была бы для них намного предпочтительнее союза с СССР. Но достаточно беглого взгляда на пакет британских предложений, чтобы увидеть, что о договорённости ЗА СЧЁТ СССР речь не шла. Речь шла о последней попытке вдохнуть жизнь в кадавра политики умиротворения, на этот раз с системой материальных гарантий невозможности агрессии (через разоружение).

Трудно сказать, расчитывал ли Чемберлен всерьёз на заключение подбного соглашения или просто пытался вовлечь Германию в переговоры и хотя бы отсрочить надвигавшуюся войну? Ясно одно — на позицию Британии на Московских переговорах эти зондажи влияния не оказали, за их полной безответностью. Германский сфинкс выслушал, но промолчал.

Если не надежда на достижение договорённости с Германией, то что же повлияло на изменение позиции? Позволю себе процитировать лорда Стрэнга, участника переговоров:
История переговоров по политическому соглашению это история того, как Британское правительство шаг за шагом, под давлением советских аргументов, Парламента, прессы, опросов общественого мения, советов московскогo посла и под убеждением Франции сдвигалось к советской позиции. Пункт за пунктом оно уступало русским. В конце концов оно дало русским почти всё, что те просили… Переговоры были унизительным переживанием. Раз за разом мы занимали позицию, а неделей позже бывали вынуждены её сдавать; и у нас было ощущение, что Молотов с самого начала знал, что мы должны будем её сдать.

Чемберлен и Галифакс с большим трудом, под давлением Франции, оппозиции, Парламента и общественного мения пошли на перговоры по заключeнию столь обязывающего соглашения. Тактика СССР на переговорах позволила им теперь продемонстрировать сторонникам договора, что с советами договориться невозможно. Политики и военные, первоначально с энтузиазмом относившиеся к идее тройственного соглашения теперь к ней охладели. В успех уже не верили, но по разным причинам считали нужным продолжать процесс.

Все 3 части пока что доступны в сети по ссылкам -
https://web.archive.org/web/20090102080542/ http://journal.kurtukov.name/?p=17
https://web.archive.org/web/20090324074841/ http://journal.kurtukov.name/?p=18
https://web.archive.org/web/20090324074848/ http://journal.kurtukov.name/?p=19

Но думаю, есть смысл сохранить текст на ВИФе.

С уважением, Александр Солдаткичев