|
|
От
|
И.Пыхалов
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
05.06.2007 01:33:52
|
|
|
Рубрики
|
1917-1939;
|
|
К вопросу о пресловутом «красном терроре»
Воробьёв С.А. Наши диверсии // Героическое подполье. В тылу деникинской армии. Воспоминания. М., 1976. С.65–67.
22 марта 1919 года в конце дня я вышел из здания, где работал, и направился на конспиративную квартиру. Вдруг увидел, что мне навстречу по улице идет лейтенант Новиков, служивший еще в царское время на Балтийском флоте на линейном корабле «Слава» инженером-механиком, а я там был машинистом и находился в его подчинении. Не желая встречаться с ним, я свернул во двор и направился к кочегарке. Лейтенант Новиков, увидя меня, вслед за мной свернул во двор и крикнул несколько раз: «Матрос! Матрос!» Я продолжал идти, не обращая внимания на окрики. Но когда я уже был у самой кочегарки, он крикнул: «Воробьев!» Я резко повернулся к нему и, не смущаясь, сказал:
— Слушаю вас, господин лейтенант.
Новиков с упреком спросил, почему я не остановился.
— На зов «Матрос!» не остановился потому, что давно отвык от этой клички, — ответил ему.
— Нет, тут причина, видать, другая, — сказал он, быстро вынимая пистолет.
Лейтенант заставил меня поднять руки вверх и повел в контрразведку. Там ему дали книгу, в которой он записал, что им задержан матрос с большевистского корабля «Слава» (после гибели корабля в бою с немцами в Рижском заливе уцелевшие матросы организовались в матросский большевистский отряд). Все это соответствовало действительности.
В присутствии Новикова меня обыскали, ничего не нашли и посадили в подвальное помещение. В подвале я оказался один. Ночью пришел офицер в сопровождении двух казаков с винтовками и приказал следовать за ним. Привели в большую комнату. В ней стояли только скамья метра два длиной и стол, за который сел офицер.
— Садитесь, — сказал офицер и стал задавать вопросы о прежней моей жизни, службе, а затем потребовал рассказать о подпольной работе здесь, в Екатеринодаре.
— Я не понимаю, господин офицер, о чем вы спрашиваете. Работаю истопником в интендантстве, ничем больше не занимаюсь.
Мой ответ вызвал у контрразведчика вспышку гнева.
— Врешь, мерзавец! Сейчас ты у меня заговоришь иначе.
Офицер вызвал четырех казаков. С меня сорвали одежду, бросили на скамью и стали усердно бить шомполами. Я чуть не закричал от боли, крепко обнял скамью и, опустив на пол ноги, рывком встал, поднял кверху казака, сидевшего у меня на плечах, и, овладев скамейкой, как бешеный бросился на истязателей. Но подоспели другие казаки, один из них сильно ударил меня прикладом по голове, и я упал без сознания. Сколько меня потом били, не знаю, но, когда очнулся в подвале, ныли от боли бока, на спине кровоточила рваная рана, доставлявшая неимоверные страдания. Все тело было покрыто кровавыми полосами от ударов шомполами.
Весь день пролежал я на полу. Пересохло в горле, но воды и еды не давали. Ночью, в то же время, как и в первый раз, за мною опять пришли и повели в ту же комнату. Прежде чем начать допрос, меня снова стали избивать. От тяжелых ударов несколько раз терял сознание. И на третью ночь повторилось то же самое, только теперь меня били так, чтобы не лишить сознания.
Не в силах больше выносить мучения, я решил оговорить себя, но так, чтобы отвести внимание контрразведки от подполья. Расчет был на то, что меня скоро приговорят к расстрелу. Попросил развязать меня и пообещал рассказать о своих «преступлениях».
Когда меня развязали, я сказал, что будто бы на линкоре «Слава», где служил, убил 52 офицера и всех их сжег в топке корабельной кочегарки. Назвал даже фамилии некоторых убитых. Все это записали в протокол, дали мне подписать и отволокли обратно в подвал.
На следующем допросе допрашивал уже другой офицер. Он вежливо предложил мне сесть, но так как на мне не было живого места, то присесть на стул я не смог и объяснил офицеру причину.
— Хорошо, — сказал он, — расскажите мне, как вы убивали и сжигали в топке офицеров на своем корабле.
— Ни одного человека я не убивал и не сжигал, — отвечаю.
— Но ведь вот ваша подпись, — и показал протокол прежних показаний.
— Да, подпись моя, но всю эту чушь меня вынудили придумать трехдневными истязаниями, а перечисленные в протоколе господа офицеры все живы-здоровы. — Тут же обнажил свое изуродованное тело и начал требовать, чтобы меня подвергли медицинскому осмотру.
Офицер записал все в протокол, дал мне его подписать и отправил меня обратно в подвал... Днем снова привели в ту же комнату. В ней сидели два офицера. Один из них оказался врачом. Меня раздели догола, врач осмотрел раны, кровоподтеки, сделал какую-то запись.
И снова я в подвале. Но теперь уже не один, а вместе с арестованным подпольщиком Е.М.Лакисовым. Его привели сюда, пока я был на допросе.
Лакисов — участник революции девятьсот пятого года. Боролся за власть Советов на Кубани в 1917–1918 годах. В эту борьбу вовлек и всю свою семью. Два его сына, Леонид и Дмитрий, были командирами в Таманской армии и геройски погибли в боях с белогвардейцами. Третий сын, Николай, работал в подполье. Мы с Лакисовым договорились, что если нам удастся выйти на свободу, то будем координировать свою работу.
Через два дня после последнего допроса меня отправили в тюрьму. Везли в трамвае, где конвоиры очистили от публики площадку. Здесь меня и увидела Е.Тунчик, у которой я скрывался в первое время после прихода белых. Она притиснулась ближе ко мне, и я шепотом попросил ее сходить к военному чиновнику Александрову, потребовать освободить меня...
Что говорила Тунчик Александрову, не знаю, но на шестой день пребывания в тюрьме меня освободили за недостатком улик...