Я цитировал несколько раз по памяти - в своё время мне кое-что из его стихов очень запомнилось. Где-то в другом месте (сборник "Гордость и горечь"?) я читал, что Булушев ушел на фронт с завода из Ленинграда, воевал пулемётчиком под Ленинградом и в Прибалтике, под конец - командиром взвода и роты.
Наконец разыскал сборник. Привожу отдельные (дальше - будет больше, если нужно) из стихов. Стихи бесхитростные, некоторые и не очень-то талантливые, но...
ПАВЕЛ БУЛУШЕВ
избранные стихи из сборника «СЛОВО О ПЕРВОМ ЭШЕЛОНЕ»
«Баллада о сотворении мира»
Время действия – июнь 1944-го...
Место действия – Карельский перешеек, в сотне километров от Ленинграда.
Всевышнему шесть дней едва хватило
На сотворенье мира... без тротила.
У нас была взрывчатка. Нам тротил
Срок сотворенья сильно сократил.
Двухамбразурный дот среди болот.
Не обойди мы, много сделал зла бы!
А нам всего двух тонн разворотить бетон
Хватило, отделяя твердь от хляби.
И сделали всё так, что сам бы бог
Скорей, чем мы, управиться б не смог.
- Взрывчатки не жалеть! – велел нам командир.
И, подогнав с тротилом три повозки,
Рванули дот...
Так сотворён был Мир
На этом ныне тихом перекрёстке.
«А чья земля за амбразурой?»
Здесь не поля. Здесь м и н н ы е п о л я.
В двухстах шаках – немецкие окопы.
А посреди – ничейная земля,
Бесхозный клин растоптанной Европы.
Ничейная? Не может быть такой!
От века щуры здесь свой дом держали.
Здесь прадеды ходили за сохой,
Прабабки наши тут в межах рожали.
А мы глядим теперь через прицел
На вздыбленный, униженный и жалкий,
Распаханный фугасами надел –
Издревле наш, но ставший вдруг нейтралкой.
Не знать покоя нам, не спать ночей.
Чужую силу силой пересиля,
Вернуть ничью России из ничьей!
Не может быть н и ч ь е й земли в России.
«Отход»
Мы бросаем деревню. А сколько их отдано!..
Нас карает Россия дождями промозглыми.
С каждым шагом к востоку сжимается Родина.
Дождь сечёт нас холодными строгими розгами.
«Вершок на карте»
Приказа нет. И связи нет.
И видимо, не скоро будет.
Погиб комдив. В огне весь свет.
Нам отойти бы... Кто осудит?
И кто заметит наш отход –
Гудит вокруг свинцовый ветер.
Мы сотню верст прошли вперёд.
Ну, отойдём на километр...
Такая мысль исподтишка
Течёт сухим песком из горстки.
Всего-то полтора вершка
Тот километр на пятиверстке.
Но картой Родину не мерь.
Шаги назад длинней стократно.
Какими цифрами потерь
Измеришь их, идя обратно?
Погиб комдив, и связи нет.
И замутился белый свет.
И немец валит черной силой.
И черный дым над всей Россией.
Наполни этой гарью грудь.
Вдохни поглубже горький ветер.
Ещё вдохни – и позабудь
Про тот, что сзади, километр.
«Бой на околице»
Фашисты прикрылись горящими избами.
Но в три пулемёта сквозь пламя их рубим мы.
А ленты заряжены вражьими жизнями,
А ленты снаряжены вражьими судьбами.
Рушатся избы, сжираемы пламенем.
Искры столбами... Рушатся избы.
Какой нынче век? Это ж орды Мамаевы!
Который же век? Это орды Чингизовы!
У чертовой матери! К чертовой матери!
Горит не деревня – пылает Отечество.
Орду – под стволы! Под стволы – поджигателей!
...Лента за лентой – по бесчеловечности.
Исходит огнем пулемётная троиц,
Стелит пришельцам свинцовые скатерти.
С русской земли! С россиянской околицы –
К чертовой матери! К чертовой матери!
Больше огня! Чтоб паленою шерстью,
Как встарь от чингизов, как встарь от тевтонов...
Огонь по орде! Огонь по нашествию!
Несите патроны! Больше патронов!..
«Место в строю»
Двенадцать молча ушли с бугра:
Сила, мол, ломит силу...
Сказал тринадцатый: «Нет, не пора!»
И лег один к «максиму».
Он слово своё до конца сдержал,
Сдавая смертный экзамен.
Судьбою двенадцати стал трибунал.
Тринадцатый жив, хоть и ранен.
В боях человеку цена не одна.
Не все перед смертью братья.
...Хотел бы тринадцатым быть я всегда:
Маленькая, но гарантия!
«Стратегия местного значения»
В приказах войну называют – «Великая».
Великая – и не скажешь правильней.
А раз великая, то и многоликая:
В ней каждый воююет свою и тотальную.
В дефиле у озера, левым флангом к болоту,
Комбат положил в оборону роту.
Обещал усилить огневыми средствами
И, как мог, накачал об о с о б о й ответсвенности.
- Учти, подполковник на вас надеется.
Он сам отбирал роту для обороны...
Твой сектор – от той вон сосновой поленницы
До рыжей – видишь? – убитой коровы.
У тебя надежно прикрытые фланги.
Взвод ПТР выдвигай к оврагу:
Оттуда могут ударить танки...
Ну, будь здоров, и назад – н и ш а г у!
О том, чтооб «ни шагу», не мне волноваться:
Мы на плацдарме, мы за Наровой.
Не хочешь купаться, станешь держаться
Хоть за поленницей, хоть под коровой!
На планшете отметил дровишки и падаль.
Расчертил меж ними сектора обстрела.
Отползал на брюхе, где надо не надо,
Себя и людей измотав до предела.
Разметил фланкирующий и перекрестный,
Как велено, выдвинул ружья к оврагу.
Со взводными выкурил по папироске
И сам накачал их в разрезе «н и ш а г у!».
Патронные ленты жуют пулеметы,
По пристрелянным створам глядят бронебойки.
Мы готовы ко встрече с бронёй и пехотой.
Битте-дритте, господа разбойники!
Фронты против Гитлера – с востока и с запада.
А мы почему-то развернуты к северу...
Зато дефиле нами намертво заперто.
И мы до боя в победу уверовали.
Ни шагу назад! И ничто не изменится,
Какой бы на нас не валили прорвой.
Фашизм не пройдёт – меж развалюхой поленницей
И павшей в бою бедолагой коровой.
«Наркомовский паек»
Во встречном бою, в безнадежном бою,
Полк ночью испил свою чашу до дна.
И некому пить... И я нынче не пью.
Кому же он спирту привёз, старшина?
В бочонке привёз, как всегда, для полка.
А нас уцелело... На два котелка.
Товарищ маршал! Товарищ нарком!
К к о м у он с вашим сегодня пайком?
Кого он покличет: «К горилке, славяне,
Бывайте здоровы и пейте до дна!»?
Кого уличит в лихоимном обмане,
Чтоб вовсе не выдать ни капли вина?
Сегодня не сбиться старшинке со счёта.
Списала их ночь, шутников и пролаз.
Володька да я – вот и вся наша рота.
Не сбейся, старшинка, считаючи нас!
А он нам не верит. Не хочет нам верить.
Он верит в раскладку и в норму сполна...
Как будто войну можно чаркой промерить.
И он умоляет нас: «Пейте до дна!»
И что-то толкует о посошке.
Но в глотку не лезет его посошок.
...Мы ночью в огненном были мешке.
Полк грудью продрал этот смертный мешок.
Товарищ маршал! Скажу без прикрас,
Как вам доложил бы любой из ребят:
- Выполнен долг и исполнен приказ –
Полк умер, не сделав ни шагу назад!
Никто не сломился, не кинулся вспять.
Не дрогнул никто и не струсил.
Мы бились за жизнь. Мы шли побеждать.
И падали в сторону Пруссии.
И зря умоляет теперь старшина:
Мол, лейте с краями и пейте до дна!..
Но нынче весёлый паек мне не впрок.
И вряд ли он будт сегодня распит.
Может, привыкну? Но нынче – зарок!
Очень уж крепок наркомовский спирт.
«Один час войны»
Здесь нас ждали-заждались...
Только справа застава
Проволынила малость,
Правда, в рамках Устава.
Есть в Уставе параграф:
Напоролся – не мешкай!
Вызывай, хоть и храбрый,
Огневую поддержку.
Не стучаться же лбами,
Там, где могут «катюши»!
Им – заданье... А сами –
Околачивать груши.
А чтоб время недаром,
Мы без спешки, как дома,
За глухим крутояром –
По сто грамм за наркома!
Кстати и пообедали,
И тревоги не ведали.
Били немца «катюши»,
А мы били баклуши.
Мы себя берегли
По военной науке!
А других не смогли
Уберечь от порухи.
Кабы знать, так не ждали б.
Прямо с ходу и с маху –
До гранат и кинжалов! –
В лобовую атаку.
И глядеть бы не стали,
Что не так, как в Уставе.
Без тактических хитростей
Душу фрицам бы вытрясли!
А фашисты, те – спорые.
Час, как дар, восприемля,
Запалили подворья,
Расстреляли деревню.
И лежит население
У дымящих завалинок,
Словно чурки-поленья,
В зипунах и без валенок.
Старики и старухи,
Мелкота и девчонки...
Смерть скрестила им руки,
Разметала ручонки.
Вы три года молились,
Тщетно бога просили...
Мы на час припозднились.
Ты прости нам, Россия!
