No pasaran! А если пасаран, то недалеко...
Вот в связи с дискуссией ниже нашёл такие воспоминания и страшное их продолжение.
Солдаты далёких джунглей
Долгие годы среди нас жили люди, которые не надевали по праздникам свои ордена, которых цензура запрещала называть воинами-интернационалистами. Об "афганцах" знала вся страна, о "корейцах", "вьетнамцах", "египтянах" - лишь посвященные.
Материалом генерал-майора Александра Яковлева, воевавшего в конце 60-х годов во Вьетнаме, мы открываем рубрику "Неизвестная война".
Сейчас говорят, что Вьетнам был испытательным полигоном для опробования новых видов оружия. Что ж, может это и так. В общем-то, все тогдашние новинки прошли через нас. И "Шрайки", и "беспилотники", и "Уоллаи", и "Фантомы", и "Скайхоки" - всего сейчас и не припомнишь. Двадцать лет прошло. Но для нас, советских военных советников, Вьетнам был и остается Вьетнамом - страной, которой требовалась наша помощь, наши знания, наше мастерство. Где остались друзья и товарищи. Где осталась часть души и сердца. Где опалило нас огненное крыло той далекой войны.
В Ханой прилетели утром. Инструктаж в посольстве, подготовка. И уже буквально на пятый день за нами приехали из полка.
Обстановка в это время была спокойной. Авиация над Северным Вьетнамом боевых действий уже практически не вела. Район боев сместился на юг к семнадцатой параллели. Шло накопление сил и средств перед решительными схватками.
Зенитный ракетный полк, в котором нам предстояло служить, был частью особой. Его так и звали - полк-герой. Достаточно сказать, что до нашего прибытия (а мы были первыми советскими военспецами в этой части) ракетчиками полка было сбито шесть бомбардировщиков "В-52", не считая самолетов других типов. В момент прибытия советников полк после тяжелых потерь был выведен из южный районов на доукомплектование. Шел май шестьдесят девятого года.
Район семнадцатой параллели тогда не сходил со страниц мировой печати. Знали, конечно, о нем и мы - одиннадцать советских военных советников. Но никогда раньше не мог я представить, что придется оказаться здесь.
Кстати, говоря о подборе и комплектации наших военных советников, нельзя не сказать о поголовном отказе всем добровольцам, которых тогда было много. Офицеры и солдаты писали рапорты с просьбой направлять их во Вьетнам - рвались на помощь многострадальному народу. На моей памяти ни один из рапортов не был удовлетворен. Мне кажется, что это следствие уже зацветавшей тогда чиновничьей перестраховки.
Итак, семнадцатая параллель. Полоса земли, выжженная напалмом, изувеченная воронками. Квадраты рисовых полей, фруктовые рощи были и местом труда крестьян и полем боя, и кладбищем - многие из них умирали с мотыгами в руках, подорвавшись на мине, попав под бомбежку или под обстрел корабельной артиллерии.
Люди приспособились к этой войне. Днем в небе безраздельно господствовала американская авиация. Штурмовики уничтожали все без разбора, будь то санитарный автомобиль или крестьянская упряжка.
Местом наших боевых действий был определен район реки Голубой, 250 км южнее города Виня, в провинции Куангбинь. Здесь находился один из важных узлов коммуникаций. С максимальной секретностью и маскировкой мы прибыли сюда. Развернулись и... уже на третий день услышали по американскому радио о том, что в районе провинции Куангбинь развернуты ракетные установки ПВО.
Вообще, оценивая противника, хотелось бы особо отметить качество его разведки. Она велась с такой тщательностью, что любое наше перемещение буквально за несколько дней становилось известно американцам. Много информации давала, конечно, воздушная разведка. Но, мне кажется, что не меньше работала и агентурная.
Своеобразным было и отношение американцев к присутствию советских советников в частях народной армии. Пока не велись активные боевые действия, оно было панибратски-снисходительным. Хорошо зная месторасположение нашего лагеря, американские летчики не раз, возвращаясь с заданий, пролетали над нами, покачивая крыльями, - привет, мол, русским! Были даже случаи, когда выбрасывались листовки с указанием времени бомбежки какого-либо объекта и предложением советским советникам покинуть опасную зону. Но когда начались активные боевые действия и потери авиации резко возросли, добродушие как рукой сняло. Ранним майским утром лагерь подвергся жесточайшей бомбардировке и в считанные минуты превратился в большой костер. Лишь по случайности в нем в эти часы никого не было.
Начались бои. Основным и единственным возможным методом борьбы с американской авиацией в этих условиях стали засады. Дивизионы скрытно уходили в джунгли, там разворачивались на заранее подготовленных позициях и замирали. В течение нескольких дней изучалась воздушная обстановка, районы подлетов авиации, готовились данные, и лишь после этого проводилась стрельба.
Над небольшой долиной, зажатой меж двух гор, скользил легкий "F-105". Без подвесок, максимально облегченный - он был и разведчиком и приманкой. Где-то за ним шла ударная группа. Спустя несколько десятков секунд, над долиной из облаков вырвалась пара "Фантомов". И - ожила засада. Первой ракетой был уничтожен ведущий. Его самолет ярким факелом рухнул в джунгли. Ведомый, круто развернувшись, атаковал позицию дивизиона.
Вот он все ближе. Еще немного - и бомбы уйдут вниз, но неожиданно прямо перед ним в небо ушла зенитная ракета. Решив, что и есть место расположения дивизиона, "Фантом" обрушился в пике на ложную позицию, подставив себя под удар артиллерии.
Короткий залп зениток был ужасным. Самолет просто развалился в воздухе и грудой обломков рухнул на землю. В опустевшем небе одуванчиком распустился купол парашюта. Через несколько минут был уничтожен и вертолет, посланный на помощь летчику.
А еще через некоторое время на расположение ракетчиков обрушился ракетно-бомбовый удар большой группы штурмовиков. Но бомбы рвались на пустом месте. Дивизион был уже в пути. Все здесь решали минуты. Если после пуска ракеты в течение сорока минут установки не покидали район, то шансов уцелеть практически не оставалось. Бомбили американцы снайперски.
Наш полк прикрывали батареи ствольной зенитной артиллерии. И делали это отлично. Артиллеристы имели удивительную подготовку. Один пример. Зенитчики учились стрелять по макетам самолетов, запускавшимся с дерева по нитке. Причем перед запуском мишени находились к ней спиной. За считанные секунды расчет должен был развернуться, обнаружить, опознать и обстрелять мишень. Занимаясь этим упражнением по восемь часов в сутки, они доводили свое мастерство до какого-то нечеловеческого, электронного совершенства.
Вообще надо отметить, что противник у вьетнамцев был сильнейшим. Великолепная подготовка летчиков, четкая организация боевых действий, глубокая разведка, настойчивость в достижении задач - все эти качества в полной мере проявились во Вьетнаме. И малейшая ошибка, неточность оборачивались поражением. Воевать американцы умели. Но факт и то, что учили их этому вьетнамцы. Огромные потери заставляли командование ВВС США пересмотреть большинство своих установок, менять тактику, повышать ставки пилотам за риск.
Разведке была противопоставлена маскировка. Да такая, что просто потрясала своей необычностью. Один пример. Однажды пусковые установки были поставлены среди густой пальмовой рощи, где стрельба была просто невозможна. Но когда до пуска остались считанные секунды, в секторе, куда развернулись ПУ, веревками были опрокинуты пальмы и ракеты ушли в небо по узкому коридору среди стволов.
Многое было удивительно для нас. И хотя мы сами были ракетчиками и в Союзе изучали маскировку, Вьетнам опрокинул наши представления о ней. Чего стоили, например, пуски, когда ракета взлетала в небо, заваленная горой веток. Любой наш командир только бы за голову схватился. Как можно?! Там же рули, аэродинамика.
За плечами этих низкорослых, худеньких людей в пробковых шлемах и неизменных зеленых рубашках без погон было то, чего не было у нас, - опыт, годы боев с сильным противником. И нам порой оставалось только учится у них.
Маскировалось все. Дороги, по которым шли дивизионы, за ночь опять превращались в джунгли. Кабины управления без провожатого вообще было не найти. И все это в горах, в пересеченной местности.
Нелегко приходилось и нам, советникам. Наша группа, которую возглавлял полковник Юрий Иванович Муханов, была как бы полком в миниатюре. В ней были собраны ведущие специалисты по всем системам ракетного комплекса: стартовики и дизелисты, наведенцы и электронщики. Мы были интеллектуальным центром, инженерной службой полка.
Если в тактическом и боевом отношении вьетнамские воины были подготовлены отлично, то в технических вопросах они испытывали затруднения. А в условиях джунглей техника капризничала. И это понятно: высокая влажность, температура. Не раз были случаи и просто неграмотного обслуживания комплексов. Так, например, несколько ракет пролетели далеко мимо целей, потому что у них оказались заклеенными изоляционной лентой трубки ПВД. Таким способом их, видимо, решили предохранить от переувлажнения. Словом, хлопот у нас было предостаточно.
Вьетнамцы очень ценили нашу помощь и знания. Но доверяли нам не сразу, а лишь убедившись в мастерстве каждого. Не случайно они устраивали новичкам проверки. Прибудет к нам новый специалист - глядишь, его уже через день просят приехать проверить систему. А неисправность такая, что иначе как специально ее не вызвать.
Так проверяли качество нашей подготовки. Может быть, чуть обидно, но зато к признанным специалистам доверие было полное. И это понятно. Будет исправен комплекс - будут сбиты самолеты противника.
Это почувствовали и американцы. Всего за несколько месяцев ракетчики уничтожили восемь самолетов США. Это не считая приданной нам зенитной артиллерии прикрытия, которая опрокинула взгляды многих военных авторитетов на пушку как на устаревшее средство борьбы с авиацией. Признанием наших заслуг был и тот факт, что после каждой удачной стрельбы к нам приезжал командир полка, а у партийного секретаря провинции устраивался прием.
Называли нас только по именам. Особенно почему-то вьетнамцам пришлось по душе сокращение моего имени Александр - Саня. В группе нас было два Сани - большой и маленький. Маленьким был я. А причина любви к имени выяснилась скоро. "Са-ня" - оказалось, по-вьетнамски - далеко от дома. И было что-то символическое в этом переводе. Саня - далеко от дома.
До дома действительно было очень далеко. Жили мы в бунгалах - легких деревянных строениях. Климат - очень тяжелый. Жара под сорок, влажность, джунгли. Без топора или специального ножа шагу не сделаешь. В такой обстановке работоспособность падает. А ведь надо часами сидеть в кабине управления, где еще жарче.
Основное развлечение - кино. Помню, как наша группа первой перехватила только прибывший в посольство фильм "Бриллиантовая рука". Крутили его больше месяца. Часто смотрели и другие новые фильмы из Союза. Конечно читали. Играли в теннис, волейбол, шахматы. Отмечали даже Новый год. Правда, вместо елки ставили сосну или что-то вроде местной пихты. Сами делали игрушки. У вьетнамцев же Новый год отмечался по лунному календарю. И был это год Петуха.
Материальное положение? Выслуга - год за два, как в Союзе на севере, только с той разницей, что у нас-то еще и война шла. Одна зарплата шла семье в Союзе. Не такую уж большую сумму получал и во Вьетнаме.
Мы покидали Вьетнам со смешанным чувством радости, грусти и неудовлетворенности. Радости от того, что впереди встреча с Родиной, с близкими и дорогими людьми. А грусти и неудовлетворенности потому, что на этой земле оставалась часть души. Оставались друзья, сослуживцы. Оставалась война. В мы улетали. Унося опыт, унося мастерство.
Наверное, воспоминания можно было бы оборвать на этой минорной ноте, но что-то не дает покоя. Почему, когда вспоминаю годы службы после Вьетнама, на душе какой-то горький осадок? Думалось, что наш опыт, знания найдут достойное применение на Родине, что все новое, накопленное в боях, будет внедрено в учебу войск.
Не тут-то было. Все пошло обычным чередом. Наряды, дежурства, служба, работа. И никто не спешил перенимать наш опыт, учиться у нас. Менять что-то в организации службы, боевой учебы. Разве что в компании в свободное время друзья интересовались: "Ну как там, во Вьетнаме? Жарко, наверное, приходилось?".
Было обидно и страшно. Честное слово - страшно. Страшно за наше благодушное, шапкозакидательское настроение. Недостатки и ошибки в системе боевой подготовки резали глаза и больно били по нервам. А ведь мы знали цену этим ошибкам. Не раз и не два видели покореженные взрывами пусковые установки, сожженные кабины, могилы солдат и офицеров. Из четырех вьетнамцев-техников, с которыми я работал, двое впоследствии погибли в боях. И это - опытнейшие, закаленные бойцы.
То, что было основой основ во Вьетнаме, у нас оказывалось зачастую делом второстепенным. Взять, к примеру, маршевую подготовку, без которой ни одна зенитная ракетная часть ПВО во Вьетнаме не просуществовала бы больше суток и которая в Союзе считалась наказанием божьим. Не говоря уже о том, что свертывались и развертывались мы за такой срок, что будь такое во Вьетнаме, от дивизионов бы живого места не осталось.
Чего стоили наши "образцово-показательные" позиции дивизионов с яркими красками маркировки, ровными песочными дорожками, по линейке посаженными елочками - все это было словно предназначено для обнаружения и наведения самолетов. За пренебрежение маскировкой спустя всего два года пришлось дорого заплатить египетской авиации и войска ПВО: когда большинство самолетов и пусковых установок было уничтожено на аэродромах и позициях в течение первых минут войны.
Все это горечью ложилось на сердце. И вдвойне тяжело было от собственного бессилия и невозможности что-либо изменить. Ведь уже двадцать лет назад подсобные хозяйства и заготовка сена без колебаний предпочиталась боевой учебе.
Не слишком стремились поддерживать офицеров, имеющих боевой опыт, и кадровые органы. Часто вообще приходилось слышать завистливое: вот, мол, за границей были, прибарахлились, чего же вам еще надо? Не нравилась несговорчивость, бескомпромиссность тех, кот возвращался из района боев. Были случаи, когда некоторых офицеров отправляли подальше, "зажимали" продвижение по службе, при первой же возможности отправляли в запас.
И такое было не только с "вьетнамцами". Аналогичные истории я слышал от товарищей, воевавших на Ближнем Востоке, в Корее - живых свидетелей того, как воевать мы учились на войне, повторяя зачастую из войны в войну те же самые ошибки.
"Комсомольская Правда", 02.02.1990
P.S.
И страшное её продолжение:
Жизнь каждого человека ценна, дорога как его близким, так и обществу. И в этом плане даже не важно, кто он, этот человек рабочий, служащий, колхозник, вытачивает ли детали на программном станке, лечит ли людей, растит ли хлеб, охраняет правопорядок или государственную границу. Все вместе мы российский народ, цивилизованное общество. И потому мне всякий раз больно, когда в прессе идет беглый, ”взахлеб”, рассказ, как очередные и внеочередные подонки убивали и убили нормального человека, причем сам он чаще всего дается в заметке или в рассказе как некая безличность, объект нападения, цель преступления, а для самого автора главное увлечь читателя сюжетом действия, удивить новизной жестокости, живучестью и величием зла! Потому мой рассказ о человеке, которого все мы потеряли, я начну так, как и должен начать, с того, кем был он и как жил...
В ГРАЖДАНСКОМ ОН НЕ БЫЛ ПОХОЖ НА ГЕНЕРАЛА
Да это так...Внешне он был неброским невысокого роста, смуглолицый, кареглазый и еще какой то легкий, непоседливый. Он мог бы вполне внешне,” по киношному подбору ”,сойти за мастера комбината бытового обслуживания, за шофера таксиста (нет, не нынешнего их я всех представляю какой то неясной массой, а до перестроечного, советского, какой, скажем, в кинофильме ”Три тополя на Плющихе”), можно было его принять и за моряка каботажника...
Но он был военным. Профессиональным ракетчиком. Причем мастерство свое оттачивал не только годами службы на ”точках”, но в самом начале офицерской службы своей форсированно приобрел боевой опыт в условиях самых экстремальных, на войне во Вьетнаме.
Зенитный ракетный полк, в котором был инструктором Александр Яковлев (тогда старший лейтенант), по праву носил звание ”полк герой”. На его счету было больше 40 сбитых американских стервятников, и в их числе шесть (!!!) бомбардировщиков ”Б-52”!
Из Вьетнама ракетчик Яковлев вернулся в звании капитана и с орденом Красной Звезды.
После Вьетнама служба у него, как это у нас водится, шла непросто. Сколько нервов пожег, воюя с показушниками из вышестоящих штабов и комиссиями... Те желали видеть на ракетных позициях свежепобеленные кирпичики дорожек и чистейшие (хоть платочком пробуй!) колеса машин боевой техники, колеса, ободья которых окаймлены белой масляной краской, желали видеть позиции ”по стандарту” (как в инструкциях), а инструкции были устаревшие, не обновленные тем драгоценным опытом, что дала вьетнамская война... Яковлев буквально требовал (когда был командиром дивизиона, а затем и командиром зенитного ракетного полка) реальных тренировок по смене позиций, а ему наставительно говорили: ”Александр Иванович, разве ты не знаешь, что чем технику меньше трогаешь и трясешь, тем лучше она работает!” ”Нам не бирюльки доверены, а боевая техника, к тому же стоящая на боевом дежурстве!” Он отказывался принимать такую логику. Он был прав. Война, разразившаяся на Ближнем Востоке, показала, чего стоят все эти красиво, в линеечку выстроенные боевые самолеты и ракетные позиции с побеленными бордюрами дорожек... Он учился в военной академии и, несмотря на свой ершистый характер, все же стал командиром дивизии ПВО. К счастью, были высокие начальники, думавшие о будущем Вооруженных Сил!
Кстати, дивизия ПВО, которой он командовал, прикрывала Чукотку, за что Александра Ивановича Яковлева в шутку называли ”хозяином Чукотки”.
Генерал майором его перевели в Московский округ ПВО. Командиром корпуса... Он бы пошел очень далеко, но в ПВО началась реорганизация, корпуса были упразднены, ему пришлось перейти на службу в академию (сегодня она называется Гуманитарной, а тогда носила имя В.И.Ленина) начальником факультета ПВО.
А потом настал день, когда генерал майор Яковлев исчез...
ТАЙНА ГИБЕЛИ И ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
В академии он был в последний раз в цивильной одежде, так как оформлял отпуск, получал денежное содержание за два месяца, проездные документы в санаторий на себя и жену... Говорят (как многое в дальнейшем будет строиться и складываться из этих ”говорят”...), что в тот день он поехал на станцию Черная. Там он когда то служил, там были товарищи, чьей дружбой он дорожил.
Оттуда он уехал домой в Кунцево. И здесь начинается тайна его исчезновения. Домой он в ту ночь не приехал, не объявился и в последующие дни. Это было не в правилах и не в привычке Александра Ивановича, и жена его ,Валентина Анатольевна, и друзья забили тревогу. Стали искать, обратились, как в таких случаях водится, в милицию, сначала в свою, по месту жительства Кунцевскую, затем академия отвозила с нарочным официальный запрос в МУР... Шли дни, но следов генерала обнаружить не удавалось... Обзвонили все госпитали и больницы, все морги. Среди тех, кто получил травмы, внезапно заболел, умер или погиб, тех, на кого имелись документы, его не было... Опознавать безвестных и неопознанных этой жуткой работой у нас, как видно, постоянно и всерьез никто не занимается. И если две чеченские кампании заставили Министерство обороны создать две специальные лаборатории, то милиция, да еще в каждом регионе, таких лабораторий не имеет. Потому опознание в основном ложится на сердца и нервы родственников, а подобное испытание далеко не всякому по силам!
Сыщики ”рыли землю”, искали, проводили необходимую работу, но результаты и через две недели поисков по прежнему были близки к нулевым... Говорят, что в МУРе были свидетельства некой гражданки о том, что сухощавый мужчина лет сорока в ночное время (как раз в день пропажи Яковлева,26 июня) вступился за какую-то женщину, к которой пристали хулиганы, что была жестокая и неравная схватка... Их, подонков, было несколько, а мужчина, заступившийся за женщину, один... Что было дальше, куда делся поверженный в неравной схватке человек об этом никаких свидетельств не имелось, а граждане, за которых заступаются, из-за которых страдают мужественные люди, не имеют обыкновения ставить в известность о случившемся правоохранительные органы. А потому и здесь безвестность.
И вдруг сигнал, что в одном из крематориев Москвы находится труп как раз такого мужчины, которого все эти дни ищут... По фотографии, которую получили сотрудники правоохранительных органов, это был Александр Иванович Яковлев. Опознание родственниками было назначено на утро следующего дня. С работниками морга об этом было условлено. (Каждый ли день и месяц у них, работников морга, случаются опознания, да еще и генерала?!)
Но утром труп исчез. Его сожгли. Как, почему, кому так срочно потребовалось? Как водится в подобных случаях, один валил на другого, а все вместе работники морга создавали видимость обычной халатности типа: один знал, другой – не знал, но, повторяю, это не тот случай, когда в крематорий попадает бомж или другой несчастный - по фото был опознан пропавший две недели назад генерал майор! Были пояснения, что человек на фотографии из морга был якобы найден в лесопосадке без одежды и без документов... Но как он оказался в крематории?! Почему все это время его не было в московских моргах?
Или был, но не опознали, просмотрели?
И опять это ”говорят”... Один из ”бессмертных” (так язвительно называют рабочих, занятых кремированием покойных) категорически пожелавший остаться инкогнито, сказал сотруднику МУРа: ”Ты меня можешь хоть живым сжечь в нашей печке, хоть шкуру содрать в своей ментовке, но я никому и никогда не скажу, кто нам приказал кремировать того покойного”. Кому он мешал безымянный, неопознанный? Такой-то, да не мешал, но утром его должны были опознать, и вот тогда б началось: как попал, когда, кто привез и так далее... Но трупа не оказалось на месте. Его ”по ошибке” (?!) сожгли.
Но и тогда вопросы вроде бы оставались. Но вступало в силу иное: нет трупа нет вещественного доказательства. И тут простор для демагогии и юридической казуистики! И одно из главных в ней мало ли откуда попало в крематорий фото, да и он ли на нем, если ”очень внимательно вглядеться”? Но если существует порядок (и если он строгий и по сути, и по отчетности), то вопросы все равно останутся. Только главного вещественного доказательства преступления для повторных (если первичное было не совсем добросовестным) освидетельствований самого трупа нет...
Кому мешал он, уже мертвый, где ”хранился” и ”скитался”, кто столь внимательно следил за ним вплоть до дня сожжения? Если у тех, кто совершил преступление убил, обобрал и обезличил генерала Яковлева были возможности доступа в крематорий, то почему они сразу не сожгли тело, да мало ли других способов спрятать труп? Значит, что-то мешало, значит не так просто было и к крематорию подступиться и, возможно, кому-то надо было сделать финал по закону! Но когда Яковлева должны были опознать утром, все нарушалось и надо было спешить... И сумели поспешить! Кому хочется отвечать за преступление или подставиться за преступную халатность по службе, терять должность, положение... Есть над чем поразмыслить, было бы к тому служебное и профессиональное желание. Убийство генерала Яковлева по сей день не раскрыто, а если учесть, что все случилось в июне 1993 года, то с большой степенью вероятности можно считать, что им уже никто не занимается и сдано оно в ведомственный архив как ”безнадежный висяк”...
Так давайте попробуем, все, кто неравнодушен, кого взволновала эта трагедия, вернуться к ”делу о погибшем и сожженном генерале”, пройти по страницам так и незавершенного уголовного дела! Кому-то достаточно будет служебной команды или звонка, чтобы иметь дело перед собой, кому-то придется писать казенные бумаги, прежде чем получить возможность размышлять над фактами и искать пути к открытию тайны происшедшего семь лет назад преступления...
...А пока что на моем письменном столе, под стеклом, лежит фото Александра Яковлева, фото времен, когда он был командиром дивизии ПВО на Чукотке в кожаном теплом реглане он обернулся через плечо: черные волосы масляно зачесаны чубчиком на правую бровь, глаза внимательные и цепкие, точно спрашивающие: ”Что, трудное мое дело, ребята?”
