|
|
От
|
deruluft
|
|
|
К
|
hunter019
|
|
|
Дата
|
07.11.2005 22:41:06
|
|
|
Рубрики
|
1936-1945 гг.;
|
|
Про Сорокина (и фашистскую собаку)
В сумеречный день 25 октября он уходит в боевой вылет вместе с другом, летчиком-черноморцем Дмитрием Соколовым: служба наблюдения известила, что к Мурманску идут четыре двухмоторных Me-110 — истребите лей-бомбардировщиков, несущих по 300—400 килограммов бомб. Нельзя дать им прорваться к Мурманску!
«С высоты я пошел на ведущий самолет, вот он в рамке оптического прицела, — рассказывал Захар Артемьевич. — Нажимаю на гашетку и даю длинную очередь... Один есть! Кажется, остальные растерялись. Мгновенно я рванул самолет влево и пристроился ко второму «мессеру». За третьим погнался Соколов. Даю короткую очередь... патронов больше нет? Или пулемет заело? И вдруг — тупая боль в правом бедре. Ранен?! Но это — потом. Сейчас главное — как быть дальше. Я безоружен. Значит, таран? Погибну, но не дам им уйти! Я пошел наперерез «мессеру», целясь винтом в его двухкилевой хвост... Резкий толчок — какая-то сила выталкивает меня из кабины, но выдержали привязные ремни.
Фашист камнем несется вниз, но и мой МиГ-3 поврежден, срывается в штопор. С трудом вывожу его из стремительного падения, быстро бежит навстречу земля. Сопки, крутые скалы, куда же посадить самолет? Вот на то замерзшее озерцо в ущелье? Я выключил зажигание и перекрыл краны бензобаков, чтобы предупредить пожар в самолете от толчка. Потом подумал, что нужно сдвинуть очки на лоб и упереться свободной левой рукой в передний край кабины. Не выпуская шасси, посадил МиГ на лед».
...В небе рокот мотора. Это Дмитрий Соколов кружится, кружится над ним, качает крыльями, ободряя, и улетает за сопки. Когда-то прилетит теперь помощь? Одет Захар тепло — меховые унты, комбинезон на меху, шерстяное белье и свитер, — пожалуй, выдержать холод ему, сибиряку, удастся.
Сорокин освобождается от парашюта, открывает стеклянный колпак машины. Но что это? На него с хриплым лаем несется огромный... волк? Захар захлопывает колпак и тут же видит через стекло оскаленную пасть и медную бляху на ошейнике. Немецкая овчарка! Откуда? Значит, близок враг! Он приоткрывает колпак и стреляет в мгновенно бросившуюся на него овчарку.
Теперь можно и осмотреться. Черт возьми! Метрах в двухстах от «мига» —двухмоторный Ме-110 с крестами и свастикой... Тот, подбитый тараном. Значит, овчарка с самолета. Пижонят фашисты — возят собак на борту.
К Сорокину, вылезшему из машины, проваливаясь в снегу, бежит фашистский летчик с пистолетом в руке. Сорокин стреляет, и тот, схватившись за живот, падает. И тут Сорокин видит второго. Он крадется, прячась за валунами, но, увидев, что обнаружен, открывает пальбу. Сорокин выстрелил, но пистолет дал осечку, а гитлеровец в этот момент прыгнул на него с ножом, рассек ли-но и повалил навзничь. Лицо врага в рыжей щетине склонилось над ним, цепкие руки подбирались к горлу.
Как помогла Захару в этот миг сибирская богатырская закваска и сила кузнеца!
Тишина какая... Звенящая. Он прислонился к самолету, снял шлемофон — жарко. Что теперь делать? Надо идти! Только подкрепиться бы сперва. Но квадратик шоколада «Мокко» вызвал страшную боль: зубы еле держались в деснах от удара фашиста. И он зашагал через сопки, увязая в снегу...
Он брел шесть суток...
Много раз слышал гул самолетов — его искали, но как в этой полярной тьме увидеть точку на снегу? Он проваливался под лед и брел, заледенелый, голодный, дальше. Он не раз в эти бесконечные шесть дней вспоминал ободряющие слова отца: «Ты же сибиряк!»
На седьмые сутки, когда он медленно, кое-где ползком, забрался, наверное, на тысячную сопку, — увидел море, катер и избушку на берегу.
— Стой, кто идет? — окликнул часовой.
— Летчик Сорокин... — тихо ответил он и упал, потеряв сознание...