> Особенно тоскливо читать про сравнения ФВ-190 и Ла-5.
Не тоскуйте, вот вам пара описаний:
Вот так, чуть ли не поругавшись, пересекаем мы линию фронта и чем дольше летим, тем отчетливее я сознаю, что нахожусь в состоянии какой-то непонятной нервозности. Полет явно не заладился.
Конечно, Байда здесь ни при чем. Но все же эта глупая затея с переменой позывного... И вообще... Чувствую в груди какое-то глухое раздражение. Но полет надо продолжать. В воздухе все спокойно, а внизу на одной из дорог показалась колонна немецких автомашин.
— Байда, слева по курсу колонна автомашин. Атакуем!
Помня недавний прокол во время аналогичной атаки, оглядываюсь и замечаю, что чуть выше нас на расстоянии [104] примерно километра переходит в атаку четверка «Фокке-Вульфов-190». Наша атака, разумеется, отменяется.
— Разворот на 180 градусов! Резко! Со снижением! — командую я Сереге.
Маневр этот позволяет выйти из-под атаки противника, если тот поздно замечен. Пока противник сообразит, что к чему, мы уже будем на встречном курсе.
Теперь для того, чтобы открыть по нас прицельный огонь, гитлеровцам придется резко увеличить угол пикирования, чего они, естественно, сделать не успеют. Так оно и случилось.
Мы проскочили мимо друг друга: наши «лавочкины» ниже, «мессеры» выше нас.
— Делаем разворот с набором высоты, — передаю я Байде. — Ну что, Комар, проморгал?
На следующем развороте замечаю, что немцы делают такой же маневр. Это значит, что противник окажется под нами, а так как скорость у него больше нашей, то мы попадем в невыгодное положение: опять на встречных курсах и опять ниже.
Орешек-то нам крепкий достался, думаю. Тут нужно пояснить вот что. В конце войны значительное число немецких летчиков было пересажено со штурмовиков и бомбардировщиков на одномоторный истребитель «Фокке-Вульф-190» с воздушным охлаждением. Пошли гитлеровцы на это не от хорошей жизни. Горючего у врага уже не хватало. Да и самолетов-бомбардировщиков тоже. Вот и пересели немецкие летчики на «фоккеры». Ну а чтобы совсем-то уж не проигрывать в огневой мощи, стали подвешивать к ФВ бомбы. Так появился своеобразный гибрид — истребитель-бомбардировщик.
Бои с такими летчиками были для нас, кадровых истребителей, не сложными: как бы ни был силен в пилотировании бомбардировщик, бой на истребителе требует особой подготовки, а ее-то у немецких пилотов конца войны как раз и не хватало. Вот почему мы легко — по почерку — определяли за штурвалами «фоккеров» новичков и без особого труда расправлялись с ними. Однако на этот раз нам встретился достойный противник. Истребители...
Бой продолжается. Хорошо бы набрать высоту, большую, чем у противника, но это уже невозможно: скорость на пределе, еще немного, и самолет будет неуправляем. [105]
— Байда, делай, как я!
Серега зашел мне в хвост. Я положил самолет в левый разворот с маленьким набором высоты. То же за мной делает и Крамаренко, оказываясь чуть слева и сзади (как внутри круга). А немцы выше нас — четверкой — в точности повторяют наш маневр. Естественно, что я их атаковать не могу — хвосты прикрыты, но и они меня тоже не могут достать, — слишком мала скорость. (Немцы, не разделившись на пары, просчитались с самого начала: надо было разделиться и атаковать нас — может, это привело бы к обострению ситуации.)
Мелькнула было мысль: развернуться и уйти в отвесное пикирование. Но тут же этот вариант я отбросил: «фоккер» пикирует лучше и на выходе из пике немцы неминуемо бы нас сбили. Поэтому решаю поджаться к «фоккерам» и продублировать все их маневры, подпирая немцев снизу. Байда следует за мной, и вот мы уже с ним находимся на уровне задней пары.
Бой начался на 800 метрах, но на виражах наши самолеты продолжают набирать высоту. Стрелка высотомера показывает уже 5000 метров. Дальше лезть бессмысленно.
Как ни обидно, атаковать противника мы не можем — скорость не позволяет. Надо уходить.
— Правый переворот! — командую я Сереге, и мы отрываемся от «фоккеров», не успевших повторить этот маневр вслед за нами.
Едва наши самолеты опустили носы под 45 градусов, даю новую команду:
— Левый разворот и пикирование!
Все, кажется, оторвались!
— Ушли, — выдохнул Байда.
— Вроде бы, — огляделся я. — «Фоккеров» не видно.
Вся эта «волынка» продолжалась минут пятнадцать. Горючее на исходе. Моторы работают на пределе. Идем домой. «Позорная охота, — злюсь я. — Снарядов полно, а горючего пшик. Тоже мне — свободный охотник. Охотник всегда должен найти цель — на земле ли, в воздухе. А ты?»
— Может, на линии фронта отыщем, — утешает меня и себя Сергей, чувствуя, видимо, то же, что и я. Увы, и по дороге домой мы не находим объектов для атаки.
«Вылет сорван, — неистовствую я, — возвращаемся с полным боекомплектом. А все этот... Комар, черт его подери». [106]
Приземлились. Обычно после посадки ведомый должен подойти к ведущему и доложить о выполнении задания.
Я вылез из самолета, отстегнул парашют. Сел возле своего «лавочкина». Закурил. Жду Байду — стоянка его истребителя метрах в ста от моей. Сереги нет. Уже раза три можно было бы прийти сюда да обратно вернуться. Понимаю, что Сергей сейчас не придет — слишком хорошо знает Байда особенности моего характера. Появится потом, попозже, когда я остыну.
В один из таких дней Матрас и я в 15 километрах к северу от Кенигсберга подстерегли одного «фокке-вульфа». Преследование на бреющем полете. Сосредоточенный огонь, и беглец обрушивается на землю, взметая огромное облако снега. На обратном пути Матрас [159] приближается ко мне. Я вижу, как он вытягивает руку с поднятым большим пальцем. Слышу его голос по радио:
— Еще один, барон! Хорошо сработали на пару.
Перед посадкой, как всегда, «замедленная бочка» над аэродромом.
— Вот это счастливчик, барон. Не то, что я, — говорит спустя некоторое время Анри в столовой. — Представьте себе, мы втроем одновременно атаковали одного «фокке-вульфа». Высота пятьсот метров. Парень, конечно, защищался, как лев. Невероятно, но он оторвался на боевом перевороте, буквально цепляя крылом за землю, потом настоящая схватка самоубийц на виражах у самой земли. Ему удалось ускользнуть. Выпустили.
