КОГДА ВО ФРАНЦИИ НА АВИАВЫСТАВКЕ ЛЕОНИД БРЕЖНЕВ НА ВИДУ У ВСЕЙ СОВЕТСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ СПРОСИЛ ЗНАМЕНИТОГО АЛЕКСАНДРА ПОКРЫШКИНА, МОЛ ПОМНИШЬ, КАК МЫ В 45-ь НА ПАРАДЕ ПОБЕДЫ ВМЕСТЕ ШЛИ, ЛЕТЧИК ЧЕСТНО ОТВЕТИЛ: "НЕ ПОМНЮ."
Ровно 60 лет назад воздушный ас получил первую звезду Героя. О малоизвестных станицах биографии прославленного летчика рассказывает его сын Александр Александрович Покрышкин
Александр ГОРОХОВСКИЙ
"ФАКТЫ"
Когда в 1944 году Александр Покрышкин, уже знаменитый летчик, получил третью звезду Героя Советского Союза, один из его старших боевых товарищей сказал: "Ну, теперь держись, Александр Иванович. Твои три звезды -- это терновый венец для тебя и даже твоих детей и внуков. Ты же знаешь, как у нас "любят" героев..." Эти слова, по признанию близких Покрышкина, оказались для семьи пророческими. С одной стороны, действительно, было уважение, почет, признание таланта. С другой -- "чиновники на час", штабные герои войны просто выходили из себя, когда рядом появлялся Александр Покрышкин и всячески пытались его очернить, строили козни и интриги вокруг его неординарной личности. Но он всегда был выше это мышиной возни, стойко сносил удары судьбы. И в минуты невзгод его семья -- жена, дети, внуки -- были той гаванью, где он находил покой и умиротворение.
"Только раз в жизни отец повысил голос на маму"
-- Внешне суровый и строгий, отец очень трепетно относился к матери, Марии Кузьминичне. Кстати, она была родом с Украины, с Полтавщины, -- рассказывает сын легендарного аса Александр Александрович Покрышкин. -- Он всегда называл ее Марией. Казалось бы, Машенька -- звучит ласковей. Но вы бы слышали, с какой нежностью он произносил "Мария".
Уже после смерти отца мама рассказала случай, происшедший в 1962 году. Мы тогда жили в Киеве, поскольку отец занимал должность командующего отдельной армией ПВО, расположенной на Украине. 30 марта мать легла в больницу, ее прооперировали. Когда она очнулась в реанимации, у ее изголовья лежал букетик сон-травы -- отец принес. Она диву давалась: где он эти цветы достал в такое-то время? Посмотреть на этот букетик приходил чуть ли весь медперсонал больницы. А одна молоденькая сестричка откровенно сказала: "Как я вам завидую, Мария Кузьминична, у вас такой муж!" Мама ответила, что она сама себе всю жизнь завидует.
Как вспоминала мама, ее болезнь протекала очень тяжело. В какой-то момент она приготовилась к худшему. Позвонил отец и, по-видимому, уловил трагические нотки в ее голосе. И тут он единственный раз в жизни повысил на маму голос: "Мария, не смей дурить! Никогда не думал, что ты способна на предательство! Возьми себя в руки!" Через день-другой отец навестил маму. Между ними состоялся разговор, который она описала в своей книге об отце "Жизнь, отданная небу". Читая его, невозможно удержаться от слез. Она сказала: "Саша, я с тобой давно уже хочу поговорить серьезно, да все как-то откладываю". Отец насторожился: "О чем ты?" -- "У меня к тебе будет просьба. Только дай слово сделать так, как я тебя прошу, -- мама знала, что для отца не сдержать слово -- хуже преступления. -- Саша, я тяжело больна. Могу и не выздороветь. Если меня не станет, ты не убивайся по мне долго. Пройдет какое-то время, женись. Потому что мне на том свете покоя не будет, если ты будешь ходить неухоженный. Мужчине труднее быть одному, чем женщине. Только прошу, не женись на очень молодой. Ей будешь нужен не ты, а твое положение и благополучие".
После этих слов, говорила мама, отец ее обнял, как-то грустно улыбнулся и тихо, едва сдерживая эмоции, произнес: "О чем ты говоришь, Мария? Ну как же я смогу жить без тебя? А наши дети? Да мы все, что угодно сделаем, лишь бы ты выздоровела".
Мать, конечно, не сдержала слез: "Саша, родной мой, то, что ты сказал, не каждой женщине дано услышать и через год после свадьбы. А мы с тобой прожили уже больше двадцати лет". "Даже если бы какой-то волшебник, -- ответил отец, -- вернул бы мне молодость и выстроил передо мной сотню самых распрекрасных красавиц, а в самом конце поставил бы тебя в гимнастерке и кирзовых сапогах, какой ты была на фронте, когда мы с тобой познакомились, я бы выбрал тебя..."
Смерть отца мама переживала очень тяжело. И не было дня, чтобы она не приходила на его могилу. Как-то, увидела, что к могиле подходит группа пожилых людей. Видно, что ветераны, но никого она не узнала. Спросила: "Вы летчики?" А те говорят: "Нет, мы пехота, воевали на Кубани и пришли поклониться нашему Покрышкину". На молчаливое удивление матери один из ветеранов сказал: "Когда Александр Иванович летал в небе Кубани, ни одна немецкая бомба не упала на наши окопы. Если Покрышкин был в воздухе, мы были спокойны."
"Десятка три своих сбитых самолетов Александр Иванович отдал на счет других летчиков"
-- Сейчас уже ни для кого не секрет, что официальные цифры сбитых нашими асами самолетов противника сильно занижены. Александр Иванович ведь прекрасно знал, сколько он сбил самолетов. Его не коробила эта официальная несправедливость?
-- Он всегда избегал ответа на вопрос о количестве сбитых им машин. Не придавал этому значения. Говорил, что один или два сбитых немца в масштабах фронта -- мелочь. А вот если ты сумел заставить самолет врага сбросить бомбы мимо цели, это уже другой счет: сотни и даже тысячи спасенных жизней. Так что недаром пехотинцы пришли поклониться "своему" Покрышкину. Тактика, которую стремился внедрить отец и за которую его поначалу чехвостили, -- это встреча врага на его территории.
Что же касается количества сбитых отцом самолетов, то в рукописи своей последней книги "Бой требует мысли", которую он так и не успел издать, я встречал цифру "80"! А несколько лет назад группа поисковиков-историков из родного города отца -- Новосибирска занялась исследованием его боевого пути. Они скрупулезно собирали информацию о каждом вылете, каждом бое. По их мнению, на счету отца 116 сбитых самолетов! Но, думаю, и эта цифра не точна. И вот почему.
Когда отец был жив, то в нашем доме частенько гостили его однополчане. Я слышал, как они говорили, что Александр Иванович там-то и там-то завалил "Мессера" и отдал его на счет Леонтича, а "Юнкерс" Сереге подарил. Оказывается, отец отдавал на счет других, более молодых, летчиков сбитые им самолеты. Кому-то всего одного до звезды Героя не хватало, кому-то нужно было заработать отпуск домой. Сколько сбитых машин таким образом "подарено", наверное, одному Богу известно... Но и это еще не все. Доподлинно известно, что 12 самолетов, которые отец сбил в начале войны, из-за потери документов части, где они были учтены, к общим победам так и не причислили. Так что можно смело утверждать: на счету отца как минимум в три раза больше сбитых самолетов врага, чем утверждается официальной статистикой.
-- Кстати, правда, что Александра Ивановича сбили, когда он поджег свой первый "Мессер"?
-- Это было в июле 1941 года, когда отец вылетел на "Миг-3" на штурм переправы. Завязался бой с "Мессершмидтами", прикрывавшими переправу. Отец уцепился за одним, дал очередь -- "Мессер" завалился на бок и задымился. Это был первый сбитый самолет на счету отца, и он на несколько секунд засмотрелся на горящую падающую машину. Тут-то его и достали зенитки. Самолет отца был подбит, но он все же сумел его посадить, причем на позициях нашей части, которая выходила из окружения. Бросать машину было жалко, так как серьезных повреждений не было. Тогда самолет прицепили к "полуторке" и тащили в общей колонне войск, выходившей к своим. Но когда надо было переходить линию фронта, самолет все же пришлось сжечь. Отец сделал это лично, и можно только представить, с какой болью в сердце.
-- Когда Александра Ивановича сбили во второй раз, он чуть не погиб?
-- Он едва не покончил жизнь самоубийством. В начале войны ведь был принят жесточайший, ничем не оправданный приказ -- не сдаваться в плен. Если летчик упал на вражескую территорию, то он обязан был застрелиться. Отца сбили. Он упал в лес на немецкую территорию. Машина вдребезги, но сам цел. Помню, как он рассказывал: выбрался из-под обломков самолета, достал пистолет, взвел предохранитель и был уже готов при первом появлении немцев пустить себе пулю в лоб. Постоял пару минут -- немцев нет. Чего тогда стреляться? В общем, он благополучно пересек линию фронта и добрался к своим.
-- Я слышал, что любимым самолетом Александра Ивановича был не отечественный "Ла" или "Миг", а американская "Кобра". Хотя у многих летчиков она не пользовалась популярностью.
-- С 1942 года и до конца войны отец действительно воевал на американской "Кобре". Ему очень нравилась эта машина. Да, она была немного сложновата в управлении и при неумелом пилотировании могла неожиданно и резко завалиться в штопор. Но в умелых руках это был прекрасный самолет. Кстати, когда в Новосибирске еще в советское время стали создавать музей Покрышкина, то перед входом решили поставить настоящий истребитель прославленного аса. Но тут выяснилось, что летал-то он на американской машине. Водрузить ее советские чиновники не разрешили, оправдавшись непатриотичностью такого шага: мол, что же мы будем технику капиталистов прославлять... Уже в наши дни поисковики нашли где-то в сибирских лесах разбившуюся примерно в 41-м американскую "Кобру". Эти самолеты перелетали к нам через Дальний Восток, и некоторые при авариях падали и терялись в лесах. Ребята собираются восстановить машину и все-таки поставить на площадке перед музеем. А настоящая отцовская "Кобра", по рассказам историков, находится во Франции, в одной из частных коллекций. После войны мы ведь возвращали союзникам технику, полученную по ленд-лизу. Пришлось отдать и отцовскую машину.
"Отец отказался от предложения Василия Сталина быть у него заместителем по Московскому округу"
-- Раз уж мы коснулись темы отношения власти предержащих к Александру Ивановичу, то не могу не спросить об отношениях с Василием Сталиным. Говорят, они конфликтовали?
-- Сын Иосифа Виссарионовича очень непорядочно обошелся с отцом, а тот в силу своего прямолинейного сибирского характера не стал терпеть обиду. Александр Иванович закончил войну трижды Героем Советского Союза в звании полковника. Для 32 лет -- это было достижение, даже в военное время. Василий Сталин по окончании войны в звании генерал-лейтенанта командовал войсками Московского округа. Он предложил отцу место заместителя по авиации и ПВО -- генеральская должность. Скажу откровенно, отец Василия не очень уважал, зная, какой он слабенький летчик, гуляка. Но все же согласился встретиться и обсудить предложение. В назначенное время Александр Иванович пришел в приемную, но адъютант сообщил, что Василий Иосифович поехал на ипподром смотреть лошадей, а о встрече, наверное, забыл. Но отец все же остался ждать. Просидел несколько часов да так ни с чем и ушел, наверняка обозленный за такое наплевательское к нему отношение. Конечно, когда Василий Сталин вернулся, ему обо всем доложили. Он тогда бросил фразу, которая стала известна и отцу: "Терпеть не могу этих героев". Когда второй раз через адъютантов отец получил предложение занять генеральскую должность, он категорически отказался от заманчивого предложения сына Сталина. Не могу утверждать, но, возможно, это стало причиной того, что Александр Иванович в течение девяти лет фактически был всеми забыт.
-- А у новых руководителей страны он был в почете?
-- Об этом очень сложно говорить. Да, он снова, как говорится, был в игре, в своей стихии. Как раз в начале шестидесятых раскрылся талант отца как военного аналитика. Но в то же время высшие чины всякий раз пытались использовать его славу в своих интересах.
Кстати, с Леонидом Брежневым у отца тоже был один неприятный эпизод. В начале семидесятых во Франции проходил международный авиасалон. Выставку с делегацией посетил и Брежнев. Отец вспоминал, как они с группой военных и гражданских специалистов во главе с Леонидом Ильичем обходили стройные ряды сверкающих машин. Остановились у одного истребителя. Завязался разговор о войне. Отец стоял рядом с Брежневым, и вот в какой-то момент тот повернулся к нему и как старому закадычному другу сказал: "А помнишь, Александр Иванович, как мы с тобой вместе в 45-м на параде Победы шагали?" Отец смутился, поскольку на том параде он рядом с Брежневым не шел, да и вообще не знал его. И он честно, на глазах у десятков уважаемых лиц, ответил: "Не помню..." Все растерялись, так как, по-видимому, ожидали совсем другого ответа. У Брежнева сразу улыбка с лица исчезла, он отвернулся и пошел дальше осматривать экспонаты выставки. Думаю, что генсек не забыл обиду. Возможно, как раз этот случай стал причиной того, что спустя время отца из армии перевели руководить всесоюзным ДОСААФом.
"Завистники сочинили легенду, что Покрышкин вызвал на бой немецкого аса и в схватке погиб"
-- Если уже в мирное время ему так доставалось, то и в войну его, наверное, не жалели. Он ведь даже на губе успел побывать за свое новаторство в авиации?
-- Это случилось в конце 1942 года, когда у Александра Ивановича уже сформировалось свое видение тактики воздушного боя. Его взгляды шли вразрез с общепринятыми. Мало того, тогда такие действия были серьезным нарушением устава, а на войне это преступление. Военное начальство, с которым он вечно конфликтовал, решило прекратить это "вольнодумство". Отца отстранили от полетов, посадили на гауптвахту, завели уголовное дело. Затем его исключили из партии и отозвали ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза. Наверное, исход всех этих разбирательств для отца был бы весьма печален, так как им вплотную занялось НКВД. Однако вмешался будущий маршал авиации Константин Вершинин, который в 1942 году командовал 4-й воздушной армией, где служил отец. Своей властью он прекратил дело и фактически спас отца. Александра Ивановича вскоре восстановили в партии, он вновь летал, успешно сбивал и вскоре получил первую звезду героя, а его тактике стали учить новые поколения летчиков.
Так у него в жизни и было -- то взлет, то падение. Ведь было еще множество мелких завистников. Мама вспоминала, что даже личной жизни отца завидовали. Они познакомились на фронте, где мама служила медсестрой в одной из медицинских частей. В 1943 году поженились. Но однажды авиаполк отца перебазировали на другое место, и они с мамой некоторое время не виделись. Как раз тогда кипели бои на Курской дуге. И однажды из бомбардировочного полка, соседствующего с маминой санчастью, явился летчик, решивший за ней приударить. Но, получив от ворот поворот и узнав, что она жена знаменитого Покрышкина, несостоявшийся кавалер придумал легенду о смерти Александра Ивановича. Он сказал, что был другом Покрышкина и точно знает, что у Александра Ивановича жена чуть ли не на каждом аэродроме. А спустя какое-то время он стал рассказывать о новости, якобы им самим услышанной по рации. Будто бы Покрышкин и его сослуживцы братья Глинки -- Борис и Дмитрий -- сбросили на немецкий аэродром вымпел с вызовом на поединок немецких асов. Немцы вызов приняли и всех троих наших сбили. Конечно, это была выдуманная история, поскольку отец такой выходки себе никогда бы не позволил. Но когда нервы на пределе, поверишь всякому. В общем, мать всю в слезах увели в санчасть, где она едва пришла в себя.
А через несколько дней Александр Иванович прилетел повидаться. Когда мать увидела его, еле удержалась на ногах. Подошла, прижалась к нему и зарыдала так, как не рыдала ни разу в жизни. А отец никак не мог понять, в чем дело. Когда ему подруги матери все рассказали, он порывался серьезно "разобраться" с "товарищем". Еле удержали. Но все же они встретились. Мама говорила, что отец руки не поднял, но разговор был коротким и суровым. Больше этого летчика никто никогда не видел.
И еще мама рассказывала, что их санчасть вскоре разбомбили. Она едва успела выскочить из барака -- босиком, в одной рубашке. А дело-то зимой уже было. Схватила только подсумок с противогазом, где хранила письма отца и первую, тогда еще единственную, его фотографию.
"Сирийцы учили своих летчиков воевать по книгам Покрышкина"
-- Сегодня говорят, что Александр Иванович страдал не зря -- его тактика ведения воздушных боев намного опередила время?
-- Когда я встречался с современными военными летчиками, они признавались, что, несмотря на иной технический уровень современных истребителей, некоторые основы тактики боя в воздухе, заложенные отцом, используются и сегодня. Сослуживец отца Константин Сухов (интервью с ним вышло в "ФАКТАХ" в мае 2002 года. -- Авт.), который был советским военным советником по авиации в Сирии, рассказал немного смешной, но очень красноречивый случай по поводу отцовского наследия. Чтобы обучать летчиков навыкам воздушного боя, сирийский главком авиации за свои деньги перевел на арабский и издал тиражом в пять тысяч экземпляров одну из книг Александра Ивановича по тактике истребительных боев. Интересно, что на обложке была оставлена фамилия автора -- А.И. Покрышкин, а вместо "Кобры" и "Мессера" арабы изобразили советский "МиГ", состоявший у них на вооружении, с сирийскими опознавательными знаками. Сухов рассказывал, что, бывало, предлагает арабским офицерам провести налет так-то и так-то, а они ему говорят: нет, мы так не будем делать, Покрышкин пишет по-другому.
-- Да, там помнят заслуги Покрышкина, не то что у нас...
-- Отец рассказывал, как он однажды приехал в Новосибирск, в гости к своей маме. Это было примерно в середине шестидесятых. Прилетел он в аэропорт ночью. До города нужно еще с час добираться, поэтому решил не ехать на ночь глядя, а до утра остановиться в гостинице. Приходит в одну -- мест нет. В другую -- мест нет. Он говорит администратору: "Ну, тогда я сейчас пойду на площадь и заночую перед своим бронзовым бюстом (отец хоть и приехал в форме и при орденах, но под плащом их не видно было). Администратор сначала не понял и переспросил, мол, под каким это своим бюстом. И тут же его осенило, что перед ним стоит знаменитый земляк. Пришел директор гостиницы, сразу отцу лучший номер нашли, ужин организовали. Отец не любил всей этой показухи и потом сказал: "Был бы я не Покрышкин, открыли бы мне двери. Как же..."
-- Судя по тому, что пишут об Александре Ивановиче, не в его характере было щеголять фамилией?
-- Более того, он и нас так же воспитывал. Заслуги отца -- это заслуги отца, а вы, детки, сами должны всего в жизни добиваться. Он был в доме незыблемым авторитетом. Когда мама с нами не справлялась -- баловались сильно -- шла к отцу: "Саша, ну скажи им, чтобы унялись". Отец заводил меня в свой кабинет и очень коротко все объяснял: "Ты чего мать не слушаешь? Как тебе не стыдно!?" Вот и все. Но надо было слышать, каким тоном он говорил. Этого хватало.
-- Александр Иванович всегда был сдержан как в похвале, так и в наказании, -- вспоминает жена Александра Александровича Светлана Борисовна. -- Он никогда не ругался, не употреблял крепких выражений. Если хотел высказаться негативно о человеке, произносил только одно слово: "Слабак". Но интонация была такой, что хотелось провалиться сквозь землю.
Высшей похвалой для нас было услышать от него: "Нормально". Однажды супруга Александра Ивановича уехала на лечение, а меня, молодую невестку, оставила на хозяйстве. Вечером мне надо было приготовить ему ужин. Это был для меня своего рода экзамен. Я решила сделать сырники. И, как всегда, когда уж очень стараешься, что-то обязательно не получится. По вкусу сырники получились что надо, а вот с внешним видом немного не сложилось. Но делать нечего, надо подавать. Пришел Александр Иванович, я поставила сырники, он их начал живо уплетать как ни в чем не бывало. Я робко спрашиваю, мол, как сырнички. Александр Иванович невозмутимо и бодро отвечает: "Нормально!" У меня камень с души. Вообще, Александр Иванович меня очень уважал и любил. Однажды он назвал меня "дорогуша". Я не обратила особого внимания на это слово. А потом Мария Кузьминична говорит: "Ты второй человек, которому Александр Иванович сказал "дорогуша". До этого он так называл только меня, да и то всего пару раз. Это знак высочайшего признания." И когда Александр Иванович обратился так же к моей дочке, я поняла, что она будет его любимой внучкой.
А как он относился к внукам! По большому счету все в доме было устроено так, чтобы оградить Александра Ивановича от лишних хлопот, дать ему возможность спокойно поработать, почитать. Но внукам он позволял делать с собой все что угодно. Как-то летом на даче я застаю такую картину (к тому времени дети были уже и у меня, и у старшей сестры мужа): Александр Иванович сидит на крыльце и невозмутимо читает. При этом на голову ему водружена немыслимая пилотка из бумаги, слепленная кем-то из детей, на шее висит нечто состоящее из ленточек и руля от велосипеда. А сами детишки лазят по нему вдоль и поперек. Но он невозмутим. Только иногда делает замечания внучатам, мол, осторожно, камешек, не подверни ножку. А то, что они с ним вытворяют, его будто не касается.
Однажды был смешной случай. Моя Катерина (годика три ей тогда было) взяла горшок, притащила его к креслу, где с книгой сидел Александр Иванович, и, усевшись, стала делать свои дела. Тут же всевидящая Мария Кузьминична мне сигнал подает, мол, давай, быстро ограждай Александра Ивановича от неприятностей. Я хотела забрать Катю, но Александр Иванович выразительно посмотрел на меня и говорит: "Оставь ребенка в покое. Ей удобно и хорошо, а мне это не мешает".
-- А как получилось, что всех мальчиков по вашей линии в роду зовут Александрами?
-- Мама вспоминала, что, когда я родился, пару дней был Сережей, -- говорит Александр Александрович, -- Но моя старшая трехлетняя сестра запротестовала: "Не хочу Сережу! Хочу Сашу!" Так я и стал Сашей. Отец отнесся к этому нормально. Когда же у нас со Светланой Борисовной появился мальчик, то имя уже не обсуждалось. Мы оба знали, что это должен быть Александр. Теперь уже и у моего Александра есть сын Александр. Мы в шутку называем его Александр четвертый. Он очень похож на своего знаменитого прадеда.
