Для тех, кто на ВИФ2 не ходит. Вот перепостили тут одно интервью (участник САУ: http://212.188.13.195/nvk/forum/0/co/785457.htm), с Пстыго. Любопытное, штиль хорош. Знаю, что Влад у Пстыго тоже интервью брал, делился немного впечатлениями. Довольно похоже.
«Выполняя приказ, мы не останавливались ни перед чем»
версия для печати
Из живущих сегодня фронтовиков в столь высоком звании остались единицы. Маршал авиации, Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР Иван ПСТЫГО родился в 1918 году. Начав войну лейтенантом, командиром звена, закончил ее майором -- командиром 893-го штурмового авиационного полка. Воевал на семи фронтах, совершил 164 успешных боевых вылета. В 1960--1967 годах командовал ВВС Группы советских войск в Германии, в 1977 году сформировал и возглавил Центральную инспекцию безопасности полетов авиации вооруженных сил. Освоил 52 типа самолетов. Награжден многими орденами и медалями, в том числе иностранными. Автор нескольких книг о летчиках. Накануне великого праздника -- Дня Победы -- с легендарным маршалом встретились корреспонденты газеты «Время новостей».
-- Правда, что в самом начале войны знаменитый воздушный ас Покрышкин сбил вас на Су-2? Во всяком случае об этом написал в одной из своих книг Виктор Суворов-Резун.
-- У нас до войны самолеты засекретили так, что в одной и той же дивизии истребители не знали бомбардировщиков, особенно Су-2, а мы напрочь не знали новых «МиГов» и «Яков». В конце июня 41-го в Молдавии две девятки наших самолетов пошли бомбить переправу. Я вел свое штатное звено. Мне в воздухе штурман докладывает: «Истребители прикрытия подошли, теперь веселее пойдем!» Тут один «МиГ» развернулся и врезал по моему командиру эскадрильи -- Гудзенко Михаилу Ивановичу. Су-2 задымился и пошел вниз. В «МиГе» летел Покрышкин, тогда капитан. Мы отбомбились, вернулись. Командир полка приказал мне на По-2 лететь на место падения. Командир был жив, а у штурмана три пули в сердце. Выкопали могилу, дали из пистолета салют.
Этот случай долго оставался тайной. В 1956 году в нашей группе Академии Генштаба, где учился и Покрышкин, я возьми и расскажи эту историю. Покрышкин говорит: «Внесу поправку в летную книжку». Я ему: «Саня, зачем это тебе нужно?» Вся группа была против. Но он настоял на своем.
-- Как немецкие летчики, не встречавшие противодействия в Европе, реагировали на наших пилотов, оказывавших им сопротивление?
-- Дрались, сбивали наших. Отдельные летчики, конечно, били немцев в хвост и гриву. Но дело в том, что у нас соединились беда с несчастьем: новые самолеты, сырые по производству и технологии, уступающие немецким, и не освоившие их летчики. Что бы ни говорили, а самый гениальный самолет второй мировой войны -- Мессершмит-109Е. Равных ему не было ни по скорости, ни по маневренности. Это был господин в воздухе почти до самого конца войны. Только Ла-7 мог на равных с ним воевать.
Немцы почувствовали силу «Мессершмита» еще в Испании, где он сбил массу наших самолетов, и спрятали его. А перед войной, зная, что исправить ничего мы уже не сможем, они показывали для острастки этот самолет всем нашим делегациям и даже продали его нам. За год до начала войны мы имели все немецкие самолеты: Ю-88, «Хейнкель», «Мессершмит». Но ни конструкцию содрать, ни тем более запустить в производство мы уже не успевали.
-- Вы, конечно, читали о рейтинге асов. Во всех списках первым стоит Эрик Хартман. Как он мог сбить три сотни самолетов? Может быть, у немцев была другая система подсчета?
-- Все это вранье. Почему 50 с лишним лет Хартмана никто не знал? В войну немцы кричали: «Ас Покрышкин в воздухе!» О Хартмане же ни на земле, ни в воздухе никто не слышал. Он 1921 года рождения, «сопляк». Начал воевать в 1943 году. Когда успел столько насбивать? А самый главный мой довод такой: у летчика есть документ выше паспорта -- его летная книжка. Покажите мне летную книжку Хартмана, и я поверю. Но ее нет. У Покрышкина все сбитые самолеты зафиксированы. Хартман, кстати, был два года у нас в плену. Сбежал. А через полвека его возвели на пьедестал славы.
До сих пор точно не известно, сколько самолетов в Заполярье сбил морской летчик Сафонов. Кто говорит 20, а кто и 50. До 5 августа 1942 года рекордсменом у сухопутных летчиков был Михаил Баранов -- 24 сбитых самолета. Покрышкин тогда имел всего семь. Кстати, всего Покрышкин сбил не 59, как значится официально, а 126 самолетов, но много «отдавал» товарищам -- для награды. По мастерству, таланту на первое место я, безусловно, поставил бы Покрышкина.
-- Вы как-то сказали, что воевало три поколения летчиков...
-- Первое -- мы, довоенные. Тут почти все погибли, и перед вами сидит один из немногих оставшихся в живых. Второе, вслед за нами, выиграло войну тяжелыми потерями, поскольку подготовка была крайне короткой: пять полетов по кругу -- и на фронт. Третьему поколению досталась слава. Я за всю войну набрал 164 полета, а кто пришел в 43-м и даже в 44-м, набрали по 300 боевых. Потому что я в 43-м был уже командиром полка, разрешение на каждый вылет должен был испрашивать у командира дивизии и даже корпуса. Да и немцев в воздухе стало поменьше.
В 41-м «Илы» имели одну боевую потерю на 13 самолетовылетов. Поэтому за 30 эффективных, с подтверждением результатов, боевых вылетов давали Героя. Потом критерием стали 70 вылетов, а потом уже 100. Об этом вы нигде не прочитаете, но были соответствующие приказы Сталина. Есть такие, кто и за три вылета получал Героя. Талалихин получил за два тарана. Конечно, было начало войны, мы нуждались в примерах героизма.
-- Знаем, что вы имеете о таранах свое мнение, совершенно противоположное господствующему уже больше полувека.
-- Писатель Алексей Толстой написал несусветную глупость: главным методом воздушного боя русских является таран. Почему не требовался таран дважды и трижды Героям Покрышкину, Кожедубу, Алелюхину, Степаненко, Амет-хану Султану? Чтобы сбивать, надо уметь летать и стрелять. «Герой на таранах» не умел либо того, либо другого. У Ковзана было четыре тарана. Я был вынужден осадить его однажды: «Если бы мы все воевали, как ты, Борис, то и сейчас войну не закончили бы». Четыре самолета таранил и четыре же своих потерял. То же самое с панфиловцами. Как могло случиться, что в гвардейской прославленной дивизии не знали, что на подходе 54 вражеских танка? Против них во всей дивизии нашлось только 28 человек, да и то без единого противотанкового ружья!
-- В мемуарах наших военных часто встречается словосочетание «человек-легенда». Вас, кстати, тоже относят к этой категории. А кто был такой легендой для маршала Пстыго?
-- Если и есть в авиации человек-легенда, то это маршал авиации Новиков. Он из пепла поднял советский боевой воздушный флот, разгромленный в первые дни войны. Он создал ВВС, равных которым в мире не было. Он не постеснялся прочитать итальянца Дуэ, которого я и сейчас считаю лучшим авиационным теоретиком. А Вася Сталин в самом начале 1946 года посадил Новикова в тюрьму на пять лет. Пришли два старших лейтенанта и забрали.
-- За что?
-- Если бы такая откровенная наша беседа происходила в 1946 году, то вечером мы все трое были бы уже в тюрьме. Летчик Широкий однажды сказал: мы их сбиваем, а они все идут и идут, никто их не может остановить. Сразу -- партсобрание, исключение из партии. Утром Широкий должен группу вести, а его нет. Так я его больше и не видел. Сталин говорил: пока я жив, Новиков будет сидеть в тюрьме. Сталин умер -- Новикову открыли дверь тюрьмы, присвоили звание полковника и отправили командиром отряда Ан-2 в Воркуту. Через год присвоили звание главного маршала авиации, за ночь сшили мундир.
-- Сегодня некоторые исследователи пишут, что одна из причин нашей победы -- жесточайшая дисциплина, построенная на страхе перед различными «органами».
-- Не на страхе, а на ответственности. Например, перед Госконтролем, хотя и возглавлял его самый паршивый человек в партии -- Мехлис. Старший лейтенант из его ведомства отстранил меня от должности комполка: вы, майор, больше не командуете частью, идите отсюда. За что? Перед самым вылетом на боевое задание восьмерки самолетов повесили дополнительно каждому по две бомбы. Расход горючего увеличился, перерасходовали 400 кг, а в полетные листы не записали. Командующий Попивин убедил старшего лейтенанта, что он не прав, да и то с матюгами. Евгений Михайлович был крепкий мужик, это он первым написал объективную характеристику на Васю Сталина.
-- А дети других руководителей страны и видных коммунистов воевали?
-- Сын секретаря ЦК партии, члена военного совета фронта Никиты Хрущева Леонид изменил Родине, сотрудничал с эсэсовцами. В этом причина вечного конфликта Хрущева и Жукова. Сын Хрущева был человеком разложившимся. До армии посидел в тюрьме за участие в киевской банде, которая занималась грабежами. Потом учился в училище гражданской авиации, а на последний курс приехал в Энгельсскую военную летную школу. Я с ним там учился. В казарме Леньку не видели. Мы идем в строю, а он рядом прогуливается в коверкотовом костюме и шутя покрикивает: «Стройней, ребята!» Тому и сегодня есть живые свидетели. Последний раз встретились мы в Куйбышеве, распили бутылку вонючей водки, и я, получив самолет, улетел на фронт. А Ленька остался. В пьяной компании он стрелял в бутылку, стоящую на голове офицера, а попал тому в лоб. Опять тюрьма. Просидел недолго, видимо благодаря отцу.
На фронте его самолет подбили, Леонид выпрыгнул из машины, попал к немцам и стал с ними сотрудничать, ходил с эсэсовской повязкой. Сталин пригласил командира партизанской бригады, приказал поймать Хрущева-младшего и доставить в мешке. Помня, что Ленька бугай здоровый, партизаны сшили двойной мешок и в нем доставили предателя в Москву. Трибунал приговорил его к расстрелу. Отец пытался вытащить сынка. Сталин сказал ему: если не веришь решению трибунала, собирай политбюро. Все до единого члены политбюро проголосовали за расстрел. Хрущев на колени перед товарищами по партии, в слезы. Три раза собирали политбюро, все безрезультатно -- расстреляли. Сейчас другой сын Хрущева Сергей (у них разные матери), который живет в Америке, хочет Леонида реабилитировать.
-- А Смерша действительно так боялись?
-- Это ведь была единственная власть. Назовите мне тогдашнего генерала в войсках, который бы не боялся старшего лейтенанта из Смерша. Я не знаю таких. Савицкий, генерал и дважды Герой, был вынужден на полусогнутых ходить перед старшим лейтенантом -- «особистом». Не говоря о нас грешных. Это была жандармерия в худшем виде, хуже опричников.
-- Какие-то особенно грозные приказы Сталина приходилось выполнять?
-- В 1944 году наши взяли литовский город Шяуляй. Нашли там вагон спирта и все перепились в дым. Немцы всех перевязали, даже не били и взяли в плен. И стоят себе на восточной окраине города. Сталин об этом узнал и вызвал комфронта Баграмяна: если через три часа не возьмешь Шяуляй обратно, Родина тебе этого не простит. Баграмян мне потом рассказывал: я знаю, что такое «Родина не простит». Это был единственный за всю вторую мировую войну случай взаимодействия трех воздушных армий. Летчики отбили Шяуляй в два раза быстрее, чем приказал Сталин. Бомбили в пять эшелонов: штурмовики, бомбардировщики, в том числе и тяжелые. Мой заместитель Василий Кириевский привез в крыле нашу же осколочную бомбу -- с верхнего эшелона. «Ветрянка», предохраняющая взвод взрывателя, на два оборотика не успела отвинтиться, а то был бы взрыв.
-- Иван Иванович, в начале 60-х вы командовали 16-й воздушной армией в Группе советских войск в Германии. И ветераны рассказывают, что ваши летчики сбивали там американцев -- по нескольку штук в год.
-- Американцы нахально залетали на контролируемую нами территорию ГДР, бывало, на глубину до 70 километров. Обстановкой я владел, поскольку мне подчинялась и авиация Польши, Германии, Чехословакии. В один год мы сбили два самолета, в другой -- семь. Почему, сейчас уж вам сознаюсь -- за давностью лет судить не будут. Один раз мне главком Якубовский за то, что упустили нарушителя, сделал внушение, а в другой говорит: «Накажу!» Дело в том, что разрешение на сбитие мог дать только главком. Однажды, пока я искал по телефону Якубовского, самолет-нарушитель ушел обратно. И надо-то было две минуты. Решение нашел такое: сначала сбиваю, потом ищу главкома. Якубовский вызвал начальника штаба и приказал переделать «дефективный» приказ. Право сбивать получили я, мой первый зам и начальник штаба.
-- Пресса тогда писала об этом, как, например, о сбитом летчике Пауэрсе?
-- Моя фамилия с 1960 по 1972 год была закрытой. Мне люди из «органов» говорили: янки за тобой охотятся.
-- А случалось, что американские летчики катапультировались и попадали к советским войскам?
-- Случалось. Раненный -- к нам в госпиталь, целенький -- дипломатам отдаем.
-- В лагеря никто из них не пошел?
-- Это надуманное. Вот сбили экипаж разведчика RB-66. Двое живы-здоровы, у одного сломан позвоночник, четвертый погиб. Раненного лечили у нас три месяца, к нему приезжала семья, сослуживцы, хотели что-то выплатить нам за лечение в долларах, но мы сказали: у нас рубли. Доллар стоил тогда 53 копейки.
-- Товарищ маршал, что это за история, когда наши самолеты тучей летали над бундестагом?
-- Было политическое решение двух ЦК -- советского и восточногерманского: сорвать заседание западногерманского бундестага на территории Западного Берлина, поскольку это рекламное мероприятие не было предусмотрено ни одним соглашением. На 7 апреля 1965 года в Западном Берлине, в Конгресс-халле наметили проведение такого заседания. Депутаты туда съехались, прилетел председатель бундестага ФРГ Герстенмайер. На аэродроме он собрался сказать речь, а в это время над ним пара наших истребителей перешла на сверхзвук. По инструкции можно делать это на высоте не ниже 11 тысяч метров. Но была такая погода, что слышно плохо. Давай на две тысячи ниже. Тоже жидковато! Перешли на 7 тысяч. Я говорю: «Ниже не надо». Как бабахнули -- стекла полетели. Герстенмайер закрыл рот, подождал, пока утихнет грохот, опять открыл рот -- снова гром. Никогда штурманская служба ВВС не обеспечивала такую точность пролета -- до секунды! Спикер нырк в свою машину, поехал в Конгресс-халле.
Полковник Бабаев, специально за этим наблюдавший, сделал смотровую площадку на крыше соседнего дома и по телефону мне докладывал: «Товарищ командующий, на крыше Конгресс-халле человек сто собралось, половина с треногами для фотоаппаратов и кинокамер!» Я говорю: «Сдуть!» Пошла четверка Су-7Б комэска Сурнина. Этот мог, образно говоря, в одно окно влететь, в другое вылететь. Подвел самолеты ниже домов, а потом резко -- в набор высоты. Бабаев тангенту телефона забыл в волнении отпустить, я слышу раздирающий душу звук. «Сдул?» -- спрашиваю. «Как приказали. На крыше осталось три треноги». -- «А люди?» -- «Куда-то подевались, не знаю». Я тогда вместо запланированных министром обороны 80 самолетов поднял 400.
Итог «налета» на Конгресс-халле был такой: трое умерли в зале, 18 человек отвезли в госпиталь, остальные на «сверхзвуковой» скорости на машинах по проселочным дорогам вместо автобанов удирали за границу.
-- Вы ведь и на Чукотке американцев сбивали?
-- Не совсем так. Когда я уже уехал с Чукотки (был заместителем командующего по ПВО), там сбили их самолет типа нашего Ан-24, погибли 12 человек. Первый раз по нему ударили над нашей территорией, самолет загорелся и ушел в нейтральное пространство, экипаж хотел дотянуть до острова Святого Лаврентия, но не сумел. А наши командуют в воздух истребителям: «Добивай его, засранца!» Американцы к этому придрались. В нашей ответной ноте говорилось примерно следующее: инцидент считать взаимным недоразумением; поскольку встреча произошла за 10-балльной облачностью, Советский Союз согласен выплатить половину ущерба. А это солидные расходы. Детям погибших американских летчиков СССР платил до 18 лет, а кто учился -- тому до окончания вуза.
На Камчатке сбили американский новейший разведывательный реактивный самолет RB-47. Воткнулся он у кромки острова Беринга, на берег выбросило два тома по 600 страниц наставления по конструкции и применению этого самолета. В 1955 году, когда реактивная авиация становилась на крыло, это было особенно важно. Потом вытащили почти весь самолет. RB-47 от точки обнаружения прошел примерно 100 км. Заместитель командира эскадрильи по политчасти Коротков на МиГ-15 «шлепнул» его на исходе этой сотни. Как только он не развалился, бедолага! Коротков сел и буквально плачет: «Что-то оранжевое из американца сыпалось, но он ушел». Как потом выяснилось, «оранжевое» -- это пламя в облаках.
-- В 1968 году при вводе войск в Чехословакию вы были заместителем главкома Южной группы войск Павловского, руководившего акцией. О наземной операции известно много. А воздушные потери были?
-- Тогда была самая настоящая боевая обстановка. К 17 часам первого же дня я посадил на чехословацкие аэродромы 21 полк, прилетевший из Союза, -- это моя силенка была. Министр обороны Гречко раза три говорил: пролетит с Запада или на Запад хоть один самолет -- голову с тебя сниму. В темноте поднял в четырех зонах на трех эшелонах (6, 9 и 12 тысяч метров) по четыре самолета, они непрерывно барражировали. А с рассветом в этих же зонах барражировали уже парами. Очередные летчики сидели в кабинах. Три полка чехов решили улететь к югославам. Чешское командование сбежалось на командный пункт, уяснило обстановку и решило: нет, с этими ребятами, то есть с нами, шутки плохи. Но один наш Ми-6 они сбили чем-то с земли.
Я приехал к министру обороны ЧССР, туда же подошел председатель правительства Черник. Им я сказал: «Будем сбивать всех, кто вздумает поднять на нас руку. Я уполномочен это заявить». И всякое противодействие прекратилось. А тех, кто сбил Ми-6, они сами посадили за решетку. Знаете, кто из чехословаков во всей этой операции сыграл решающую роль?
-- Генерал Свобода?
-- Этот "Швейк" сразу ушел в подполье. Его наши подняли, потому что у нас воевал. Умнее всех оказался Черник. На заседаниях ЦК партии, правительства, когда все говорили о том, что «у нас 14 дивизий и надо дать отпор», он сказал: «Благоразумие чехословацкого народа, его правительства сейчас состоит в одном-единственном: не стрелять даже из детских пугачей; одним выстрелом мы можем спровоцировать ситуацию, когда они все превратят в пух и прах, а нас -- в мертвое мясо. Эти не остановятся ни перед чем». Мы ввели 21 дивизию (танковые и пехотные) и действительно предупредили: мы ни перед чем не остановимся. После этого все дебаты прекратились.
-- Вы стояли у истоков Службы безопасности полетов, долгое время руководили ею и расследовали многие трагедии. В частности, столкновение двух Ту-134 в 1979 году, когда погибла футбольная команда «Пахтакор», катастрофу Ту-104 на аэродроме города Пушкина под Ленинградом в 1981 году, когда погибли 17 генералов и адмиралов Тихоокеанского флота. Почему случаются подобные трагедии?
-- От разгильдяйства. На Ту-104 была перегрузка почти три тонны, причем центровка запредельная задняя. Самолет только оторвался от земли и сразу свалился. В истории с «Пахтакором» виноваты диспетчеры. Два самолета оказались на одной высоте -- 8400 метров, и их не развели. Диспетчеров судили, дали по 15 лет. И без такой «расправы» порядок в авиации не навести.
-- Бывают аварии и катастрофы, причины которых установить невозможно?
-- Нерасследуемых не бывает. Единственное сложное авиапроисшествие, где я был председателем уже четвертой по счету подкомиссии, до сих пор не раскрыто. Это гибель Юрия Гагарина. Там был перебор версий без выводов.
-- Хотелось бы узнать ваше мнение о сбитых летчиками СССР корейских "Боингах" -- в Карелии в 1978 году и на Дальнем Востоке в 1983-м.
-- У «карельского» «Боинга» был совершенно неподготовленный экипаж. Конечно, командир был асом, но он летал всегда в средних и южных широтах. Там одно поведение магнитного компаса. А тут он летел из Франции через Арктику напрямую на Аляску, где магнетизм намного слабее. Штурман давал данные, слепо веря «блуждающему» компасу, в итоге они сделали 12 доворотов и пошли почти в обратную сторону -- в Карелию.
-- То есть этот самолет не был разведчиком?
-- На борту ничего разведывательного не было. Самолет же остался у нас, его разобрали до детали! Пэвэошники тщательно все расследовали. Их командарм Дмитриев при встрече со мной всегда говорит: наш спаситель. Устинов тогда «жаждал крови» -- хотел крепко наказать ПВО. Я говорю: «Товарищ министр, ПВО свою задачу выполнила. Самолет сидит на нашей территории, всего два пассажира погибли». Ну опоздали с поднятием истребителей на полторы минуты. Дай бог, чтобы у нас везде только на полторы минуты опаздывали. На том и порешили.
Историю с «дальневосточным» «Боингом» расследовали без меня. Но давайте посчитаем: 900 км его вели до Камчатки, еще 900 -- по Охотскому морю и еще 900 -- вдоль Сахалина. И ПВО только в самом конце пути, через 2700 км, решила применить оружие. Тут явная безответственность. Я не сторонник за эти дела министра и главкома менять, это люди серьезные, заслуженные, но «отпороть» можно было, как следует. Они зацентрализовались, никто не брал на себя ответственность.
-- Вы в каком возрасте перестали летать?
-- В 63 года на МиГ-23 еще летал. Я был председателем комиссии по его испытанию. Общий налет -- 7 тыс. часов, три нормы военного летчика.
-- Вы заканчивали службу в Группе генеральных инспекторов, ее еще называли «райской группой». Там действительно была райская жизнь?
-- Название, конечно, условное, но жизнь в известной степени была райской: харч тот же, деньги, машина есть, а должностных обязанностей нет, ответственности никакой и ни за что. Пригласят куда-нибудь в качестве консультанта, проверяющего -- и все. В группе говорили: харч слоновый, а ответственность заячья. Хотя тогда с нами советовались...
-- Группа ведь проводила и военно-историческую работу, разбирала операции...
-- Сталин с концом войны поставил дело так, что ни одна операция ни на одном уровне не была разобрана. Жуков после победы в Потсдаме (я там присутствовал) фундаментально разобрал Варшавско-Лодзинско-Познаньскую операцию (позже из ее названия убрали слово "Лодзинская"), так Сталин таких чертей ему выдал! Больше ни одна операция не была толком разобрана! Дело было сделано хреново, разбирать надо было не с 45-го, а с 41-го... А что хорошего вы скажете про начало войны? У меня вот стоит шесть томов «Истории Великой Отечественной войны», но даже в нужник я их не возьму. Писали ее те, кто выстрела артиллерийского не слышал.
-- Товарищ маршал, вы единственный награждены восемью орденами Боевого Красного Знамени. У вас два ордена Октябрьской Революции, чего удостоились только три человека -- Брежнев, Щербицкий и вы. Хотя в статуте этого ордена написано, что им награждают только раз. Как это получилось?
-- Не знаю. Я ничего не выпрашивал.
-- С высоты своего огромного военного опыта скажите, реально ли в России перейти к профессиональной армии?
-- Не помню в мировой истории случая, чтобы наемная армия выиграла операцию или войну. А у нас, начиная от президента и кончая последним ефрейтором, долдонят, что армия должна быть профессиональной, то есть наемной. Сегодня в России армии нет -- есть одни ракеты.
-- Хватит про войну. Давайте о личной жизни. Вы ведь на войне женились?
-- В 1943 году я был помощником командира корпуса по воздушно-стрелковой службе и потому часто бывал в корпусной эскадрилье связи, где техником самолета служила моя будущая жена. Сиживали с ней на лужку-бережку. А в то время то ли в корпусе, то ли в армии завели уже загсы. Это ответ тем, кто утверждает, что на войне были только ППЖ -- походно-полевые жены. Она, как и всякая женщина, говорит, что надо бы оформить отношения. Я говорю: «Ты что, торопишься вдовой остаться?» А кончилась война, сразу и оформили. Это было в Австрии. Прожили вместе 56 лет.
-- Иван Иванович, для летного долголетия надо иметь хорошее здоровье. Признавайтесь честно, вы были подвержены мужским слабостям -- табак, спиртное?
-- Курил, но не зверски и не махорку, даже на войне что-нибудь порядочное. А пить на войне некогда было. Наркомовские сто грамм в пехоте, наверное, были нужны. А введение такой нормы для летчиков -- это глобальная ошибка, если не диверсия. Я после ста грамм себя трезвым не считал и утром остатки чувствовал. А каково «шпингалету» молодому? Ведь где сто, там и двести. Замкомдив Бобрик перебрал где-то, утром полетел, решил «бочку» сделать -- и тут же в землю. У меня на глазах было.
-- Из вашего поколения мало кто остался в живых. Это что -- везение, в рубашке родились?
-- Вот случай: полетело на задание три девятки самолетов по два человека в каждом -- всего 54. В моем самолете ни одной царапины, а все остальные были сбиты. Потом пришли несколько человек пешком ранеными. Как это объяснить? Я прочитал много трудов Чижевского и верю в космическо-солнечную систему. И все до мелочей зависит от нее. Плохо, что мы не изучаем этого ученого. Собрание его сочинений вы не найдете в магазинах. В Германии в 60-х не было сельской больницы без люстры Чижевского -- этого уникального и универсального средства.
Я атеист, но в судьбу верю.
Беседовали Валентин ДУДИН, Николай ПОРОСКОВ
