От	Пуденко Сергей
К	Пуденко Сергей
Дата	04.06.2006 08:21:19
Рубрики	Прочее; Управление & методология;

10.1998 Теория социализма ч.3 (реферат концепции Шушарин,"ЭГ")

---

Источник: Экономическая газета Регион: Город Москва
Дата: 14.10.1996 Город: Москва
Номер: 042 Автор: --
Страница: - Дата загрузки: 29.03.2000 19 ч.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ АВТОРА

(Продолжение. Начало в N 39-40)

Напомним, что в чистом виде функционального производства абсолютно никакого рынка, на котором можно приобрести ожидающие потребителя блага. не существует. Вся потребительская сфера, сфера жизнеобеспечения здесь тоже представляет собой совокупность производственных конечных функций, которые и обеспечивают людей, вообще говоря, совершенно безразлично через коллективы или индивидуально, жизненными благами (продукты питания, непродовольственные предметы потребления, жилье, коммунальное и бытовое обслуживание, общепит, транспорт и связь для населения, здравоохранение, отдых, туризм, спорт, учреждения культуры, воспитания и образования, "производственно-бытовая" инфраструктура и т.д.). Как и агенты всех других функций агенты конечных функций получают от обеспечиваемых ими агентов (коллективов и отдельных лиц) всевозможные конкретные документы, фиксирующие для управления (учета, отчета, планирования, согласования и т.д.), осуществление этого жизнеобеспечения. Строго говоря, когда мы покупаем в магазине продукты, то уплаченные за них деньги выступают в качестве закрытого нами наряда, свидетельствующего о том, что мы обеспечены магазином соответствующими продуктами.

Постоянными документами, обслуживающими в качестве материально-знакового отношения функциональное производство, являются также и невидимые, но образующие очень твердую реальность статусы (не совсем в привычном юридическом смысле, хотя отчасти и близком к нему). Статусы явно или неявно присущи всем коллективам, в том числе органам управления, а как ранги и всему населению, прежде всего занятому в виде простых должностей непосредственных работников, должностей руководителей представляющих (оформляющих, выражающих) соответствующие коллективы и органы (аппараты) административного управления. Юридическим выражением статусов являются, во-первых, многообразные административные документы, фиксирующие производственные права и обязанности коллективов и должностных лиц, а также ранги незанятого населения. Юридическим проявлением статусов в их потребительском содержании, то есть их своего рода "разменной монетой", и являются ранее упомянутые конкретные документы. Одним из частных, денежных проявлений статусов являются тарифные ставки, сетки, должностные оклады (а также пенсии, стипендии) и т.д., для коллективов выступающие в форме фонда заработной платы, других фондов, а в целом как оплата труда. Но вновь напомним, что это все суть знаковые проявления не вещественно-продуктовых, а потоковых субстанций потребления (благосостояния). Поэтому мы пока сознательно стараемся избегать всех не только объективно сдеформированных, но и когнитивно скомпрометированных стоимостных, товарно-денежных категорий. Вот когда дешевые товары (детские и пр.) исчезнут, когда "по стоимости" мы будем платить за мясо, молоко, хлеб, жилье, квартиры, отдых, ясли, лечение, обучение, транспорт, оживающую массовую "культуру" и т.д., то есть когда благодаря усилиям откровенных рыночников утвердится капитализм, чего, я полагаю, все-таки не произойдет, то тогда действительно статус исчезнет, превратится в заработную плату и капитал (его денежное выражение), тогда, кстати, наступит совсем красота и в том смысле, что ничего изучать в обществе уже не надо будет, ибо все окажется изученным в "Капитале" Маркса и останется только снова делать социалистическую революцию.

Статусы в качестве объективного знакового выражения объема функции являются, образно говоря, невидимыми в обыденном обращении, но лежащими в его основе, золотыми "деньгами" функционального производства. Только эти "деньги" не движущиеся, а "прикрепленные" к агентам производства сообразно действию закона положения функций. Именно статусы обслуживают соисполнение всех функций посредством управления ("производство золота") и "замыкают" объемы функций на работу конечных функций.

Подведем краткие итоги

Функциональное производство, как отмечалось, содержит в себе уйму противоположностей, в том числе и между ячеистым и общественным трудом, между поставщиками и потребителями, между руководителями и подчиненными и т.д., но все это как раз те самые естественные противоположности, которые (как писал Маркс в анализе товара) "требуют только", чтобы индивиды относились друг к другу как агенты соисполняемых функций, и более ничего. Ведь что такое простое товарное производство? Чтобы не городить тонких деталей, заметим, что это, образно говоря, совершенно "честный", без эксплуатации, капитализм, то есть общество, построенное не только на обмене, но и на собственном труде участников. Но такое производство объективно крайне неустойчиво. Так, если бы можно было себе представить простое товарное производство, так сказать, полностью предоставленное самому себе, то легко увидеть, что оно в мгновение ока превратилось бы в капиталистическое (капитализированное), обретя все его атрибуты (большая часть агентов такого простого товарного производства превратилась бы в продавцов своей рабочей силы, меньшая часть - в нанимателей). В то же время как составной компонент, уклад, простое товарное производство может быть весьма стабильной частью реального производства: например, при капитализме как его своего рода постоянный "питательный" и "утилизационный" компонент. Он как бы еще свободен от господствующей (обычно капиталистической) формы, но уже, с одной стороны, "поставляет" для нее постоянно дифференцируемых участников в качестве включающихся в дело парвеню или рабочей силы, а с другой стороны, пополняется выбывшими из нее разорившимися собственниками и открывшими собственное простое дело пролетариями. Но вот логика простого базового производства это и есть описание базового взаимодействия, типа симметрии. Потому рассмотренное нами функциональное взаимодействие, его элементарные формы, и означает введение фундаментальной лексики и грамматики политической технологии. Иначе говоря, у нас теперь есть хоть минимум "слов", с помощью которых можно будет двигаться дальше.

Но вот поскольку, в отличии от товарности, в логику функциональности оказались включенными и отношения в иерархии отраслевого управления, то именно это всех экономически мыслящих индивидов и сбивает с толку, о чем они, разумеется, сами не подозревают, ибо для них все объективное, материальное в общественной жизни априорно тождественно экономическому, как физикам начала прошлого века все материальное было тождественно механическому. Иерархия отраслевого управления - это точно также объективный общественный механизм, усредняющий и нивелирующий все субъективное, но только уже регулирующий не обмен, а соисполнение функций в функциональном базовом взаимодействии, в котором все миллионы конкретных начальников, подчиненных, коллективов полностью исчезают, уступив место типам объективных агентов, действующих по законам функционального движения производства, в котором точно также нет плохих и хороших начальников, а все нормальные участники. Иерархия управления - это, если хотите, лишь более сложный "рынок", в смысле объективного контрольного механизма определения общественно-необходимого расхода труда выполнения функций. А вот вопрос о том, а почему этот честный, невинный, нормальный, объективный механизм привел ко всем известным аномалиям, негативным явлениям, в общем виде имеет в точности такой же ответ, как ответ на вопрос, а почему честный, невинный, объективный рынок привел к беспощадной власти денег над людьми, к всепожирающей погоне за наживой, безработице, стихии производства и пр. Ответ же на этот вопрос - в собственности, но только теперь уже в собственности на технологии, о существовании которой до сего дня даже не подозревают экономисты. Важен и следующий момент.

Парадокс состоит в том, что базовое взаимодействие может быть изучено, когда данное базовое взаимодействие уже достигло своей же высшей, аномальной, асимметричной формы как исторической, преходящей системы с ее негативными явлениями) ставшими поперек восходящего развития производительных сил, общества, человека.

В генезисе как не в историческом, а именно в логическом происхождении производственного содержания новая ограниченная (необщественная) собственность на технологии представляет собой общественную историческую форму преодолевающей капитализм технологизации производства, то есть утверждение нового способа производства, более высокого производственного порядка, "приучение" общества, людей к общей плановой дисциплине их общественных взаимоотношений.

Многими не улавливаемая диалектика здесь состоит в том, что каждая следующая форма накладывает на взаимоотношения людей некоторые новые ограничения, новые запреты, но ограничения и запреты как раз такие, которые освобождают человека, каждый раз все более защищают его же от ранее торжествовавших несправедливостей. Возрастание свободы человека по ступеням эндогенных форм означает ступени ограничения человеком собственных действий в отношении других людей, от которых тоже становятся невозможными эти нежелательные действия; это все более высокий, каждый раз новый отрицательный (запрещающий) консенсус.

Так, образно говоря, рабовладение запрещает уничтожать, есть других людей, относиться к ним как к зверям; феодализм запрещает рабство, отношение к человеку как к вещи; капитализм запрещает всякую прикрепленность к местности; линейная форма запрещает эксплуатацию, основанную на частной собственности на средства производства. Эти отрицательные консенсусы накапливаются как бы нарастающим итогом (в эндогенных ступенях). Но в каждой новой форме вырабатываются и новые положительные консенсусы. Но вот с ними происходят более странные метаморфозы. При преодолении первобытности, так сказать, договорились пусть все люди воспитываются, обучаются, работают, затем сами воспитывают, короче - просто живут, но без нарушения этого договора получилось рабство; при преодолении рабства договорились - все не рабы, граждане, соседи, но без нарушения этого договора получились тиски феодализма; при его преодолении договорились - пусть все честно торгуются по взаимным соглашениям, но без нарушения этого договора получились оковы капитала; при его эндогенном преодолении договорились - пусть все работают по согласованным планам, но без нарушения этого договора исторически быстро получилась линейная форма со всеми ее уже новыми недостатками. Вот и получается, что каждая новая форма необратимо сбрасывает недостатки предшествующей (отрицательный консенсус), но при каждый раз более высокой новой и совершенно честной игре по "договоренным" правилам (положительный консенсус) обрастает уже совершенно новыми несвободами, а это и обуславливает все основные сложности постижения сути отжившей формы.

Каждая из чистых эндогенных форм как ядро способа производства - это непререкаемое господство вполне определенной производственной власти, обуславливаемой доминирующей собственностью, и совершенно независимо от демократических или сатраповских форм политической власти и конституционных выражений ее осуществления, систем представительства и т.д. Все люди, конечно, во все времена за демократические порядки. Но самая глубокая греческая, скажем, демократия или кровавая тирания ни на йоту не влияет на сам рабовладельческий порядок производства. Этот порядок предстает нам ужасным, но ведь он в любом случае является первым неживотным общественным порядком в отношениях людей.

Тут надо оставить всякие сантименты и хотя бы вспомнить мысль Плеханова, тираны могут людей массами казнить, но уже не делают из них жаркое. Причем, абстрактный отказ от рабовладения, без понимания сложной и назревшей замены его более высоким, территориальным порядком, мог означать лишь чистейшей воды утопическое рабовладение ("идеальные государства" Платона, Аристотеля с обязательными рабами), а преждевременный или бунтарский (нигилистический, "анархистский") отказ приводил к мгновенным рецидивам животных отношений (вспомним описание кошмара от преждевременного победоносного восстания рабов в Египте).

Из всех подобных соображений следует, что события политической истории, а равно процессы, в частности, в аграрном секторе, в кооперативных формах, в сфере обслуживания, каковые события в разных социалистических странах протекали иной раз совсем непохоже, не имеют существенного отношения к сути линейности. Суть эта спрятана вовсе не в аграрном, потребительском секторах, не в отставших, слабых и т.д. регионах, а наоборот в самом "благополучном" индустриальном, научно-производственном технологизированном звене отношений, которые и приостановили НТР, направили ее отчасти в иррациональное русло, а заодно "осветили", подчинили своей логике все ранее снятые, в том числе экономические производственные отношения, все остальные сектора и регионы производства, в том числе и те, где объективно еще высока и даже несколько повышается роль экономических отношений.

Итак, в теоретическом продвижении линейная форма предстает как данность, в которой уже "все опирается одно на другое". Причем, сущность этой формы не имеет никакого отношения к ранее господствовавшим, то есть к экономическим производственным отношениям со средствами производства. Последние, как необратимо снятые, и превратились в материальную огромную "бухгалтерию" (хозрасчет), отнюдь не утратив своей объективности, сохранив и ранее завоеванную экономическую (товарно-денежную) дисциплину производства, но уже без самодовлеющей, бесконтрольной власти над людьми капитала, стихии рынка, денег и т.д. Но вот именно линейная форма, собственность на технологии, и подчинила своим конкретно-историческим законам все производство, породила и все уже новые негативные явления. Однако, при малейших подступах к уяснению этой формы мы и наталкиваемся на стену фетишизма.

Товарный фетишизм Маркс, кстати, в полном соответствии с самой этимологией этого понятия, связывал с вещизацией общественных сущностей, с овеществлением лиц и персонификацией вещей, с товарно-денежной обезличенностью людей вещами, в частности, деньгами.

Власть в линейной форме имеет уже совсем другое содержание, но все это по-прежнему суть лишь форма субъективного проявления объективных отношений. Поэтому в целом в этом "волнующем" вопросе о власти, классах, силах, стратификации следует обратить внимание на следующее. Две с половиной тысячи страниц "Капитала" сгруппированы в пятьдесят две главы. Глава о классах, то есть самое начало уяснения стратификации буржуазного общества (причем, в основе своей весьма простой, дихотомичной) объемом в одну страницу, на которой, кстати, и обрывается рукопись, к сведению любителей легкого "классового" подхода, является пятьдесят второй.

Всем ясно, что так называемая Административная Система (правда, это лишь лихой популистский ярлычок) это что-то плохое в общественной организации (то есть некая асимметрия), но толковому ученому столь же ясно, что сама по себе административная (ведомственная) централизация нечто совершенно естественное и необходимое (некая симметрия). Но, понятно, что с помощью нескольких, в основном просто эмоционально натруженных, слов (администрирование, централизм, плохо, хорошо и т.д.) "Капитала" не напишешь. Однако, он давно написан и огульными рыночниками усиленно используется, так сказать, в обратную сторону своего подлинного назначения.

Политическая экономия не знает никаких производственных отношений кроме экономических, а потому и экономическая антитеза "Административной Системе", в какие бы термины она не облачалась, может быть только или реставрационной (в капиталистическом смысле) или рыхлой, аморфной, то есть по сути просто ненаучной. Однако главным в неадекватной происходящему идеологической громаде является вовсе даже не экономический фетишизм, а наиглубочайшие предрассудки уже совсем другого рода, к уяснению смысла которых и подступиться не так просто.

Например, что такое коллектив. У нас это понятие идеологизировано в положительном ценностном смысле до такой степени, что, кажется, в политической социологии здесь делать просто нечего и с сутью коллектива можно разбираться как, скажем, с понятием добра, только в этике. Так что нам еще долго придется привыкать к тому, что на самом деле коллективы могут не только делать ракеты, перекрывать Енисей и достигать успехов в области балета, но и "совершать" Чернобыль, поворачивать реки, паразитировать, заниматься совершенно бессмысленной деятельностью. Кроме того, в укоренившихся представлениях как раз крайне характерно то, что коллектив чаще всего и понимается как некий субъект (потому совершенно естественно, что это автоматически фиксируется и правом в виде субъекта права как юридического лица - предприятие, колхоз, совхоз, НИИ, орган управления и т.д., то есть право как бы механически отражает тот факт, что в линейном производстве физические лица лишь номинальны, не существуют.

Когда говорят коллектив сделал, решил, проявил самостоятельность, ответил постановил и т.д.. то за этими условными, публицистически понятными суждениями подчас и проскользает глубочайшая фальшь. Коллектив ничего не может "сделать", "решить", "проявить самостоятельность", "ответить". "постановить" и т.д., ибо все это могут только определенные люди. Коллектив - это форма связи, отношение людей определенной совокупности; отношение, которое вообще говоря с равным успехом может как раскрывать потенции людей, так и превращаться для людей в невыносимые тиски. Поэтому, учитывая огромную сложившуюся, как отмечалось, положительную моральную нагруженность понятия коллектив, об этом явлении в его объективном содержании мы чаще будем говорить группа, опять же всегда, когда это необходимо, различая ее условный смысл как субъекта и строгий смысл как отношения. Именно такое понимание, кстати, ниже и продвинет нас в понимании действительного смысла господствующей собственности на технологии.

Характер собственности на технологии

Все наши беды обусловлены ограниченной собственностью на технологии, которая и привела к безраздельному господству высшей формы гомогенных функциональных производственных отношений над всем гетерогенным богатством общественной жизни. Но в силу экономического, управленческого и группового фетишизма в наличном мышлении этой собственности просто не существует, как, скажем, для средневековых представлений просто не существовало Солнца, вокруг которого вращается Земля. Эта собственность потому и составляет, говоря словами Маркса, "самую глубокую тайну" отжившей формы. Эта тайна спрятана куда прочней, чем секреты за замками любых подземных сейфов, ибо спрятана она от мышления самим сложившимся способом этого мышления.

Уяснение таинства собственности на технологии начинается с того простого осознания, что эта собственность (конечно, даже еще не совсем как собственность) в существующем мышлении воспринимается как нечто совершенно "само собой разумеющееся". В урагане идей, критики, предложений, если не считать отдельных, мгновенно гаснущих искр, разумно и безумно пересматривается все на свете, кроме как раз самого главного.

Технология, конечно, в сравнении со средствами производства объект необычный. Но вспомним, что и "принадлежность к племени (коллективу)" суть тоже условие производства, способное находиться в ограниченной, необщественной собственности (эгостадность первобытности). Технологии есть ведь ничто иное как сами выполняемые коллективами невинные совместные работы, сгруппированные ячеистые процессы производства, но просто выступающие в качестве доминирующего базового объекта ограниченной господствующей собственности. Подобным образом, например, также и совершенно невинное пространство производства ("живущая пашня") при феодализме, или невинные потребительные стоимости как средства производства при капитализме и выступали в качестве доминирующих объектов этих форм собственности.

"Тяготеющее проклятие" в сложившемся мышлении состоит в утилитарном, как правило имущественном (вещественном) понимании объектов собственности. Между тем, собственность - это способ связи труда и его условий, производственные отношения людей по поводу некоторого объекта обстоятельств производства. Но именно различие этих объектов и обуславливает в исторических формах отношения собственности, логически в корне отличающиеся друг от друга. В первобытности собственность на общую жизнь образовала чисто групповые отношения; собственность на рабов надстраивала над собой многоклассовую структуру: собственность на пространство производства оказалась парцеллярно-иерархической; собственность на средства производства логически наиболее проста, дихотомична (собственник-несобственник). Возникает, например, такой вопрос. Технологии, как правило, невозможны без некоторых средств производства, ибо ведь эти технологии и есть, в частности, функционирование этих средств производства (машины, оборудование и пр.). Значит, получается, что технологии включают средства производства. Включать-то (в процессуальном смысле) включают, но это не имеет ни малейшего отношения к самой господствующей собственности. Например, частные средства производства в виде, скажем, завода тоже занимают некоторое пространство, но собственность на него при капитализме обобществлена (если не считать землю как средство производства). Поэтому увязывать собственность на технологии с отношениями со средствами производства - это все равно что увязывать капиталистическую собственность на средства производства с уже обобществленным пространством производства. Как отношения по поводу этого пространства производства (без которого никакое производство невозможно) не имеют ни малейшего отношения к сущности частной собственности на средства производства, точно также отношения со средствами производства (без которых тоже никакое производство невозможно) не имеют ни малейшего отношения к сущности собственности на технологии, хотя последняя способна весьма сильно сдеформировать движение средств производства, отношения с ними (экономические отношения). Ни один коллектив, малый или большой, не является собственником средств производства, которые при социализме обобществлены, хотя подчас и сильнейшим образом может влиять на их движение, использование, качество и т.д. Поэтому именно моя (не моя) бригада, смена, лаборатория, фабрика, кафедра, отрасль, наука и т.д. и являются простейшими субъективны ми проявлениями собственности на технологии. Понятно также, что это наипростейшее "изоморфное", универсальное свойство любого базового объекта как раз и расшифровывает его как всегда вполне определенную общественную форму богатства, в связи с которым и складываются отношения людей, собственности. А в функциональном производстве, как отмечалось, богатством и являются процессы, деятельные люди, приводящие в движение вещи, то есть технологии.

Но вот то, что технологии - это собственность коллектива, а этой собственностью как совместным процессом труда распоряжается (конечно, не в юридическом, а в производственном смысле) по своему собственному разумению именно каждый обособленный коллектив, а не общество, то это и есть всем очевидная банальность, само собой разумеющая данность, предстающая сейчас настолько естественной, извечной, абсолютно нормальной, морально положительной, что даже как раз все то, что мешает этой собственности выглядит просто предосудительным.


ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ АВТОРА // Экономическая газета (Москва).- 14.10.1996.- 042

---

От	Пуденко Сергей
К	Пуденко Сергей (04.06.2006 08:21:19)
Дата	04.06.2006 08:29:35

10.1998 Теория социализма ч.4 (реферат концепции Шушарин,"ЭГ")

---

Источник: Экономическая газета Регион: Город Москва
Дата: 22.10.1996 Город: Москва
Номер: 043-044 Автор: --
Страница: - Дата загрузки: 29.03.2000 19 ч.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА

Начало в NN 39-42)

В самом деле, меняются заявки от обеспечиваемых (оснащаемых, обслуживаемых) функций, меняются возможности и поставки от обеспечивающих (оснащающих, обслуживающих) функций, сваливаются горы планов, указаний, инструкций, директив, нормативов, а то и комиссий из оферы управления, но при этом реальное распоряжение технологией, расстановка людей, организация процесса, использование всех элементов технологии, в том числе средств производства незыблемо, как гранит, остаются святым, кровным делом коллектива, так что и в голову, даже отдаленно, не может прийти, что вообще может быть как-то по другому. Дико и подумать. Между тем, в свое время, была собственность на рабов, которыми, несмотря на все бури внешних обстоятельств, рабовладельцы и распоряжались по своему усмотрению, а в течении тысячелетий даже выдающимся мыслителям и в голову не могло прийти, что может быть как-то по другому; была собственность крестьян надвор, феодалов на владение, в которых они, несмотря на все повинности, и распоряжались по своему разумению, а мысль о том, что это и есть тиски формы и в голову не могла прийти; была (а при капитализме, в основном, и сохраняется) собственность на средства производства, которыми капиталист, может быть и не сам, несмотря на все внешние коллизии, налоги и пр., распоряжается по своему разумению.

А вот до поры до времени все это кажется настолько естественным, извечным, необходимым, от самой природы данным, освещенным всеми богами, моралью и правом, что с рассудком просто несовместимо, что именно собственность общинников на общую жизнь, рабовладельцев на рабов, крепостных и феодалов на их владения (пространство производства), капиталиста на средства производства и, наконец, коллективов на технологии и образует самое ядро преходящих систем, глубинный источник всех несправедливостей и т.д., нарастающих все более по мере развития производительных сил, человека. Но еще раз подчеркнем, что до поры до времени сама мысль о том, что данная собственность преходяща и именно она и порождает все пороки данного общества, кажется чем угодно - глупостью, несуразицей, нелепицей, экстравагантностью и т.д., ибо диссонирует со всем социальным миропониманием индивидов, со всей укоренившейся практикой, да и просто-напросто когнитивно не сопрягается с господствующей во всех головах лексикой и грамматикой идеологического языка данного общества. Между тем именно самостоятельность людей как собственников в отживших формах, оказывается, и лишает самостоятельности людей как людей. Потому напомним, что обращаясь к обозрению характера собственности на технологии, в науке мы не имеем пока даже утопистов с их наивными, но уже начавшими нащупывать собственность представлениями. Правда, здесь надо сделать одну оговорку.

Собственность обособленных коллективов на технологии имеет, по сравнению со всеми предшествующими историческими формами, новый, группо-иерархический характер, то есть в своей иерархичности формально напоминает феодальную собственность, а по своим групповым элементам радикально отлична от нее, скорей формально напоминая первобытнообщинную форму собственности на культурно-родовую субстанцию, общую жизнь (эгостадность). Но, разумеется, если здесь с большой метафоричностью можно говорить о формальных аналогиях, то ни о каких социальных аналогиях и речи быть не может, ибо каждая последующая эндогенная форма, как уже не раз отмечалось, несмотря навое свои новые пороки (и в безусловном пренебрежении при ее анализе любыми одиозными формами, имеющими обычно субъективный, политический генезис), в производственном содержании на ступень гуманней, свободней предшествующей, да и имеет качественно новое содержание. Основа феодализма (эндогенно), напомним, натурально, парцеллярные формы ("двор"), а все корпоративные (групповые) элементы являются только дополнительными (община, дворянский корпус и т.д.) или потенциальными (цеха). В линейной же форме в этом отношении как бы все полностью наоборот, основа именно групповая форма, а относительно персонифицированные ("парцеллярные") элементы (руководство) здесь лишь вспомогательны, дополнительны. Иерархия же и территориальная и функциональная - это обслуживающая основные элементы управленческая сторона, но в этих взаимодействиях эта сторона как материальная форма столь же производственна, объективна, как рынок в вещественно-продуктовом взаимодействии.

В линейной форме основное производственное отношение, то есть общественная форма собственности на технологии как отношение людей, как их господствующая, все определяющая связь, и выражение которой напрочь отсутствует в хозяйственной, правовой лексике (как при феодализме нет в лексике основного отношения, даже самого понятия "феодализм"), есть в силу иерархичности формы, по "вертикали" транзитивное (у всякой группы есть начальник, у начальника начальник, у подчиненного - подчиненный, кроме непосредственных работников, не имеющих подчиненных, и группового функционального центра, не имеющего начальников) линейное отношение или субстанционально - линия производства. (Вспомним, капитал - отношение, капитал - вещественное содержание.) Соответственно производственное здесь становится линейным или ролевым присвоением. Понятно, что роль здесь не в смысле, изучаемом в психологии и социальной психологии как вообще социальные функции личности, уже потому, что никаких личностей в теоретическом анализе форм производства не существует. Но есть здесь и много общего, поскольку анализ форм производства в смысле поведения его "действующих" лиц чуть ли не эквивалентен анализу психологии данного производства, каждое из которых в чистом виде тоже является ролевым. Хотя в отличии, скажем, от капиталиста, где роли только абстрактные персонифицированные вещи (деньги, капиталы), в линейном производстве роли означены "ливреями" (статусов коллективов и лиц), неотделимых от их носителей. Потому можно сказать, что ролевое присвоение есть просто самое общее выражение объективности "действующих лиц" линейного производства. Так что линии это и есть роли групп (коллективов), состоящих из трудящихся в качестве исполнителей; соответственно их представляют в иерархии должностные роли руководителей в качестве чиновников с органами управления в качестве бюрократических аппаратов. Иначе можно сказать, что естественное соисполнение функций и административное управление в условиях господства группо-иерархической собственности, в своих выражениях "раздваивается", неизбежно дополняется негативной формой окраски "действующих лиц". При этом линии производства являются общественной формой собственности групп на технологии, а чиновники и бюрократы поэтажно представляют эту же самую собственность в иерархии административного управления, имеющего дело с документами. Так что центр линейной иерархии, формально замыкающий всю собственность на себя, в действительности оказывается отчаянно далек от самой ее групповой производственной основы, то есть с точки зрения отношений и оказывается, как отмечалось, номинальным.

Итак, в итоге практически любые совокупности даже совершенно однородных функций самой разной природы оказываются под "крышей" одного органа управления в иерархии, то есть в управленческой форме выступают как одно ведомство, в объективном смысле этой управленческой формы, то есть совершенно независимо от переменчивых юридических оформлений. Здесь, кстати, как и в территориальной иерархии высока степень произвола в той или другой конкретной ведомственной организации производства; но порождая нервный субъективизм вокруг многовариантности структур, все это ничуть не колеблет железобетонность самой сути линейной иерархии, в основе которой и в самой логике, организации от любых перестановок самых больших кресел ровным счетом ничего не меняется. Потому же и всякое двойное подчинение оказывается объективно неустойчивым. Короче говоря, в чистом содержании объективная организация законченной иерархии линейного производства имеет абсолютное ведомственное строение, а каждое надведомство, подведомство представляет какую-то одну, большую или меньшую, основную: или сложную (состоящую из неоднородных функций), или сводную (состоящую из однородных функций), или как угодно комбинированную (состоящую из однородных и неоднородных функций) линию производства с гроздьями функций органов управления. В последних кроме прямых (именуемых в науках управления как раз линейными) появляются аспектные или вспомогательные функции (в науках об управлении именуемых функциональными), в которых реализуются некоторые частные срезы производственной деятельности (по понятным причинам, в терминах у нас здесь происходит определенное размежевание от управленческих трактовок, ибо, например, "функциональные" подразделения - термин, вносящий большие неудобства).

Как ни парадоксально, эта абстрактная ведомственная организация линейного производства в некотором смысле подобна своему более простому предшественнику - свободному развитому рынку капиталистического производства. Ни того, ни другого в реальности никогда не бывает, но и абсолютная ведомственность, и свободный рынок, в равной мере являются абстракциями выражения главной сути объективных форм производства этих систем, с той лишь разницей, что ведомственная более высокая система; в отличие от диффузной при капитализме это как бы уже центральная нервная система производства. Иначе сказать, независимо ни от каких форм разнообразнейших и развивающихся потребностей и возможностей производства рынок "заполняет" и оформляет процесс множествами конкурирующих покупателей и продавцов, а в линейной иерархии потребности и возможности "заполняются" и оформляются как бы сокращающими везде где возможно дублирующие однородности, множествами неоднородных ведомств (подведомств, надведомств). Если отвлечься от территориальных структур, форм местных производственных отношений, то выясняется, что в линейной форме в ее чистом виде двух одинаковых ведомств не бывает. Так что если вы изобрели новый шуруп или утюг, или открыли новую философскую истину, то ищите где-то верховное ведомство по шурупам, утюгам и философским истинам, и обрящете. Жуткую картину, скажет читатель, пришлось изобразить. Да в том-то и фокус, что пока совсем нет.

Сущность линейной формы (вообще)

Сама публикация мысли о действительно происходящем в производстве современного социализма в нашей литературе стала фактически возможной только после апреля 1985 года. Скачок политической мысли мгновенно поднял незатихающий вал все сокрушающей критики и незамедлительно следующих из нее "практических предложений". Но все же можно встретить и первые попытки приближения к пониманию сути производства, точнее, конечно, признаков этой сути.

Всякая система производства, собственности неизбежно идет к своему концу, ибо само производство в своем содержании, богатстве, нарастающем многообразии и т.д. постепенно перерастает любую гомогенную систему "урегулированности и порядка". В то же время любая из этих господствующих исторических систем, как всякая система в ее сколько-нибудь рациональном понимании (вспомним марксову "форму существования") в пределах своего бытия остается в чем-то основном неизменной, тождественной себе. Иначе сказать, системность объективно и в выражении никак не может содержать в себе неизбежного конца, хотя она же как все больше сдерживающая развитие форма и неумолимо идет к нему. Противоречий асимметрии в системе, в ее строгом смысле, не бывает, они есть между системой и в восходящем развитии, перерастающим ее как форму содержанием, потому процесс в целом становится все более в чем-то аномальным, хаотизированным, охватывающим все той же формой все более выходящее за ее пределы содержание, всегда внесистемное по отношению к системе. Мы дважды подчеркнули "все более", чтобы показать неизбежность, пусть и невероятно сложного (лучше сказать, "тощего", абстрактного), в элементарных формах "микроскопического" (как, скажем, в каждом витке Луна падает на Землю), но неумолимо некоторого количественного нарастания асимметрии формы и содержания. У Маркса это и нашло выражение в формуле обращения капитала (Д - Т - Д), в основном законе максимума прибавочной стоимости, а в итоге в законе всеобщего капиталистического накопления. Правда, сейчас появляются авторы, позволяющие себе иронию в отношении закона капиталистического накопления, но мы однако изучаем здесь пока только эндогенные формы, оставляя, как отмечалось, без внимания вопросы о пышном цветении современного капитализма, точно также и вопросы о сохранившихся остатках стертой первобытности, рабства, феодальности. Закон конца любой "формы существования", преодолеваемой перерастающим эту форму содержанием, безразлично, сегодняшней ли Вселенной, капитализма, современного социализма в его переходе к качественно новому состоянию и т.д., и сколько бы этот конец не оттягивался приспособительными тенденциями в сущности увековечения данной формы, есть закон роста некоторой иррациональности, неупорядоченности и т.д., бьющихся из недр практики (конечно к Вселенной "практика" не относится) восходящих тенденций, есть потому закон какого-то объективного и деструктивного по отношению к форме постепенного нарастания, количественного изменения чего-то "отрицательного". Еще раз подчеркнем, что в зреющем к переходу обществе, причем, как ни странно в стихийном альянсе регрессивных и восходящих сил, неукротимы стремления уменьшить, ослабить и т.д. всякое "отрицательное", но именно эти стремления могут увести процесс из эндогенного восходящего шага в затянутый сумбур стертой логики.

Итак, в ценностной нагруженности объективный закон конца отжившей эндогенной формы - это всегда только и только некоторый "нехороший" закон, а потому и в малейших попытках подступов к его уяснению мгновенно обнаруживающий энергичнейшее сопротивление сил, заинтересованных в увековечении существующих порядков. Но даже наше эскизное продвижение к этому закону дело непростое, ибо прежде чем, сравнительно говоря, капитал мог бы обращаться (Д-Т-Д), сначала он должен быть, также как раба можно купить, только когда рабство уже есть.

Капитал суть множественно парное отношение "одномерных" объективных агентов, персонифицируемых как экономические индивиды, способные в этом субъективированном проявлении отношений что-то минимизировать (скажем, расходы), что-то максимизировать (скажем, доходы). Так вот, в отличие от капитала линия производства как общественная форма собственности на технологии суть групповое отношение соисполнения функций объективных агентов, которые в диспозитивных связях как группы по самой природе этих отношений принципиально не персонифицируются. Поэтому весь главный секрет линейной формы, ее самая наиглубочайшая тайна, с одной стороны, в соотнесении с господствующей политэкономической догмой поразительно необычная, с другой стороны, связанная с совершеннейшей повседневностью, состоит в том, что основные объективные агенты как группы в принципе не способны ничего ни минимизировать, ни максимизировать, ибо сами эти группы и являются формами связи, отношениями людей.

В отличие от собственности на средства производства, в своей самой глубокой основе собственность на технологии ("локально технологические процессы") по самой природе совместных частичных работ, имманентно групповая (вспомним у Маркса, собственностью является сама принадлежность племени, коллективу).Основные работники линейного производства в индивидуальном (персонализируемом) качестве вполне свободно могут менять свою принадлежность группам, могут переходить из функции в функцию, в совершенно ничего не меняющих пределах могут варьировать свое поведение в группе, при редчайшей удаче могут образовывать новые функции и т.д. В этих и только в этих процессах перемены труда могут что-то максимизировать или минимизировать в своем самоутверждении. Но всякая включенность в группу сразу же все персонализируемое уничтожает, и во всех горизонтальных взаимодействиях незыблемой как скала остается собственность на технологии неперсонализируемых групп, безразлично каких именно, больших или малых подразделений производства. Немного иная картина в иерархии управления.

Из бесчисленных мрачных биографий творцов хорошо известно, что начинают дело осаждения "высунувшегося" именно в группе собратья по цеху, по отделу, по научной дисциплине по дисплею, по перу, по кисти и т.д., а лишь затем их волю оформляют в своих санкциях чиновники, бюрократы. События же в целом, разворачивающиеся во всей огромной административной иерархии, представляющиеся бурными, при более внимательном рассмотрении оказываются в чем-то сложней, чем кажется на первый взгляд, а в чем-то проще.

Управленчески-аппаратные бои, бои тяжелые, беспрерывные, отчасти персонализированные, в действительности однако таковы, что о них даже не подозревают в основном производстве. Так что "паны" дерутся, а "холопы" даже не знают об этом.

Главный "агент" в самом теле линейного производства в собственном смысле вовсе даже не субъект, а группа, то есть форма связи, отношение, которое никак не персонализируется, ни к чему не может стремиться, чего-то хотеть или не хотеть, целеполагать, ибо способно только к сохранению.Итак, всякие отмеченные нехватки означают, что статус предьявительски (как в производственном, так и в потребительском назначении) рассогласован с, самим обеспечением функции; средства, лимиты, ордера, фонды и т.д. согласованы, выделены, но реально все это выделенное надо ждать, выбивать, доставать и т.д. По чисто формальной аналогии, лишь несколько облегчающей понимание логики нашего движения, с формулой обращения капитала, формулой соисполнения линий производства является неуклонный рост статуса: S - Ф - S', но, однако, как мы увидим, во внешне близкой форме, но совершенно в другом смысле, что делает дальнейшие и часто навязчивые аналогии с капиталом беспомощными.

Качественная неизменность линий производства, количественно продолжающих как "автомат", подчас весьма напряженно, свою работу, - фундамент линейного производства, его отживающей, но пока безраздельно господствующей собственности на технологии. В этой форме коллективы из средства раскрытия и самореализации личности превращены в противоположность самодовлеющей силы, в групповые оковы, оказавшиеся стеной на пути к подлинному, всеобщему коллективизму. Образно говоря, группа может делать только нечто накатанное (в этом смысле даже целевое, но неизменное), только качественно то, что делала раньше, то есть в чистой абстракции своей сути (каковую суть исключительно важно понять) она, как говорят философы, репродуктивна, антиновационна, причем, по самой своей природе. Конечно, эту антиновационность нельзя понимать упрощенно, абсолютизировать ее. Потому в реальной жизни мы наблюдаем и эволюционирующие коллективы, то есть группы, технологии как-то развивающиеся, появляющиеся. Однако, во-первых, в анализе производственных отношений и необходимо докопаться до самого глубокого, "гранитного" инварианта, происходящего в данной системе и скрытого за толщей внешне суетных процессов. Во-вторых, и эволюционирующий коллектив неспособен к качественным преобразованиям самого себя, ибо при таковом чуде (действительно встречающемся) это уже совсем другой коллектив.

Рынок обуславливает необходимость внешней связи каждого с каждым, в линейной же форме эта связь ограничена узким кругом фиксированных смежников и одним руководящим звеном - вот где корни бед информатики.

Основной закон линейного производства, как закон и всякой эндогенной формы должен выражать объективное нарастание асимметрии собственности в ее чистом ("вообще"), предельно глубоком и абстрактном содержании, То есть какое-то регрессивное, деструктивное и т.п. накопление вообще (и конечно, в полном пренебрежении при анализе всеми приспособительными, адаптационными тенденциями, уводящими процесс из эндогенного в стертый), или-движение системы к своему концу, причем, в элементарной форме этого движения. Но вот в приближении к смыслу этого закона наших теоретиков до сих пор бросает в трепет, что западные ученые, кто со злорадством, кто стремясь к истине, и, конечно, чисто эмпирически, уже давным давно констатируют, что форма производства современного социализма явно не в ладах с новациями, хотя, как мы увидим, в их некотором определенном содержании. Такова уж, однако, оказалась цена необратимого преодоления в условиях двадцатого века частной собственности на средства производства технологизацией (плановизацией) производства, что, впрочем, немного напоминает цену, которую пришлось уплатить в свое время более высокому феодализму, необратимо преодолевшему рабство территориализацией (натурализацией) производства.

В условиях собственности на технологии дефект, как подавляющее правило, растворен в линиях производства, а в их объемах объективно составляет, но вовсе не обособляется в какую-то особую часть. Потому дефект есть не просто нечто похлеще коммерческой тайны (в линейной форме, кстати, превратившейся в открытую, обычную "бухгалтерию" уже несущественного с точки зрения анализа производственных отношений хозяйственного расчета, в частности, в формально денежных формах управленческого согласования функций), а есть внутренняя форма иррационализации самой технологии данной линии; причем, дефект свято охраняется группой, но вовсе не как злонамеренное сокрытие, а как нечто неосознаваемое. Образно говоря, часто люди могут чувствовать, что делают никчемную работу, но за исключением простых явных случаев всякая попытка установить эту никчемность имеет дело с чем-то совершенно ускользающим. Дефект линии (как прибавочная стоимость) не имеет особого объемного (и статусного) воплощения, но он в той или иной степени есть везде, распространяется как невесть откуда берущаяся хворь, у каждого (в отличие от прибавочной стоимости) дающая о себе знать по-своему. Конкретные формы проявления дефектов исключительно многообразны; скажем, чудом, спонтанно появляется новая отдельная функция (допустим, производство новейших станков), но тотчас оказывается, что смежные оснащающие, обеспечивающие, обслуживающие ее функции (материалы, электрика, электроника и т.д.) что-то делают не так, не столько, не то и т.д., то есть оставаясь синхронными, неизменными, сами обретают дефект, равно как и обеспечиваемые функции (потребители новых станков) как бы не способны приспособиться к новому обеспечению, а в итоге дефект проникает во всю совокупность соисполняемых функций, в том числе, важно подчеркнуть, и в те, которые сами по себе, казалось бы, остаются неизменными и вполне рациональными.

Каковы бы не были многообразнейшие конкретные формы дефекта, он всегда означает объемную форму, как правило совершенно скрытной, но общественно бесполезной в данном соисполнении работы, которая может быть уже не полезной, но еще продолжающейся, а равно и, наоборот, уже объективно полезной, но еще ненужной, пропадающей, не сопрягаемой.

В то же время в чистом виде функциональное производство вообще реконструктивно, репродуктивно, и в этом отношении оно обладает огромным потенциалом, ибо, абстрактно говоря, способно к сколь угодно безграничному наращиванию, реализации примерно одного и того же производства, примерно одних и тех же функций, к отдельным модернизациям существующих технологий, то есть к локальным эволюционным изменениям. Но вот линейная форма исторически быстро (и это вполне положительное свойство функционального производства) превращает в противоположность иррационализируемого труда, все более нарастающего с новациями.

В линейной экспансии на жизнь иерархия управления оказывается безупречным механизмом количественного согласования функций, но она же становится, можно сказать, враждебной, когда дело касается взаимосвязных качественных перемен в производстве. Но требовать здесь что-либо от управления, это все равно, что требовать, чтобы центральная нервная система, скажем, позвоночных стала бы вдруг обладать свойствами второй сигнальной системы.

Дефект есть производственное отношение соисполнения линий, отношение людей как членов групп ипритом столь же объективное, сколь объективна прибавочная стоимость в капиталистической форме. Потому собственность, конечно, тем более в условиях социализма, не надо драматизировать, но она и не шутка, а ядро отжившей формы производства, пронизывающее все его ячейки, деформирующее все отношения.

Закон роста дефекта имеет с законом прибавочной стоимости то общее, что, во-первых, выражает в элементарной форме нарастание асимметрии собственности (причем, диспозитивной, между линиями), то есть является "клеточкой" закона неизбежного конца данной формы производства; во-вторых, в обоих случаях нарастание асимметрии собственности происходит в неизменной внешней форме полностью сохраняющейся базовой симметрии (соответственно функциональной и вещественно-продуктовой); в- третьих, он является всеопределяющим во всем движении данного производства; в-четвертых, он также, как и закон прибавочной стоимости выражается не в лежащих на поверхности материально-знаковых, превращенных формах, и даже еще более заглублен от них; в-пятых, он также является объективным условием, детерминирующим поведение объективных агентов данного производства. Но есть у закона роста дефекта, разумеется, и глубокие отличия от закона прибавочной стоимости.

Действительным "хозяином" производства является невидимая инертная середина или, того хуже, тоже невидимое, но легко навязывающее свою волю консервативное большинство, а то и люмпенское меньшинство (разлагающиеся коллективы).

Промежуточные итоги

До тех пор, пока этот материал не станет лишь небольшой внутренней главой развернутой критической теории линейной формы (вспомним подзаголовок "Капитала"), дело у нас не пойдет. Преодоление линейной формы интенсификацией производства (онаучивание) и будет означать ничто иное, как обобществление технологий, то есть их изъятие из ограниченной (необщественной) группо-иерархической собственности. Этот шаг обобществления производства, его более высокая назревшая интеграция и будет означать высвобождение человека и производства от формы отживших отношений, ибо основное противоречие сейчас и состоит в обостряющейся противоположности между общественным характером взаимосвязных и изменяющихся технологий и ограниченной, необщественной собственностью на них.

Понятно, что единственно мыслимый способ рационального познания, авангардом восходящих сил, содержания назревшего преобразования является общественное понимание сущности отрицаемой (линейной) формы.

Эволюция социализма

Серьезные диалоги с так называемыми перевертышами о социализме невозможны, так как наукой в кивании на Запад и не пахнет. Но оказывается, что и научные критерии социализма, к уяснению которых мы продвигаемся, тоже не безупречны. Дело в том, что и в чистом "храме" науки отнюдь не все благополучно и, я полагаю, что даже популисты (хотя бы от ученых) прекрасно знают, что авторы новых теорий никакими логическими обоснованиями часто никакие могут убедить сторонников старых теорий. Вроде бы наука, там все доказывается; но оказывается в основаниях теорий не все, точнее, не всем. А это и есть ничто иное, как партийность всякого, тем более социального познания. Именно в силу различия этой партийности, я ничего не смогу доказать перевертышу, равно как и перевертыш ничего не докажет мне.

Коммунистическая партийность - это вовсе не мечты Ельцина о светлом будущем, а выстраданная всей историей убежденность в объективности восходящего развития человечества, в том числе и прежде всего, в качественных шагах развития. Современный социализм находится в глубоком кризисе, но это вовсе не "сталинистский" или "неосталинистский" социализм, как полагают некоторые, а отжившая линейная форма производства, совсем не тождественная социализму вообще.

Но потому же и отношение к социализму - это самый партийный вопрос всей современной эпохи. Вопрос о природе социализма еще трижды партиен по той причине, что действительная суть социализма бесконечно далека от фактов прилавочной очевидности; он еще трижды партиен потому, что социализм отчасти до сих пор, тем более в истории, загажен совсем не социалистическими явлениями; он еще трижды партиен потому, что главная суть социализма бесконечно далека от всего того, что глаголет политическая экономия; он еще трижды партиен потому, что от его правильного понимания зависит все - быть торжеству Разума или быть вселенской охлократической и пр. катастрофе. Так что можно совершенно спокойно сказать, что в социализм, его возможности, надо быть прежде убежденным, и лишь затем рассуждать о социализме. Но вот когда с партийностью определились, то в "когнитивном поле" коммунистов дело существенно упрощается - вполне достаточно концептуальной определенности и элементарной логической непротиворечивости, тем более что вопросы действительно сложны.

Линейная форма производства современного социализма, обуславливающая и ее, и всю асимметрию господства одной симметрии функциональных производственных отношений, "безличная" группо-иерархическая собственность на технологии практически во всех относительно развитых социалистических странах обнаружили весьма высокую эффективность, особенно в репродуктивном индустриальном развитии, что как известно, в 50-е годы в отношении успехов СССР вызвало буквально панические настроения у идеологов капитализма. (По производству, условно говоря, "простых" продуктов не в одном десятке позиций СССР занимает первое место в мире.) Но обозначившийся успех был не долог. "Сюрприз" преподнесли не буржуазные теоретики, а обозначившееся примерно в те же 50-е годы начало качественного сдвига в развитии производительных сил, научно-техническая революция. С наступлением НТР развитой капитализм довольно быстро вступил в новую полосу адаптации. "Услугу" капитализму оказала диспозитивность инфраструктуры рыночных отношений (но не сам по себе рынок!), более адекватная научно-техническому производству, нежели группо-иерархическая структура, адекватная лишь мощным репродуктивным процессам. Другое дело, что это стихийное развитие капитализма в современной полосе истории оказывается куда эффективней "сознательно" приостановившегося социализма. А в этом, мы ниже увидим, вся суть дела.

Таким образом, с наступлением НТР или, если угодно, ее первых волн, линейная форма производства обнаружила себя как исторически на редкость короткоживущая, и в сравнении с по-прежнему стихийно, но эффективно адаптирующимся к НТР капитализмом, стало относительно быстро замечаться, что технологизированное производство ("большая фабрика") практически не восприимчиво к творческому труду, новообразованиям, динамизму. Огромными усилиями в некоторых отраслях, в основном тяготеющих к оборонным делам в СССР, еще удавалось поддерживать прогрессистское реноме и даже сохранить передовые позиции, но в целом по всему производству в "нервных узлах" НТР, новых технологиях, электронике, информатике и т.д. все начало стопориться, сдерживая и сильно деформируя и все гетерогенное "производство и воспроизводство действительной жизни". Конечно, в наиболее развитых социалистических странах началась и некоторая стихийная адаптация, но система есть система, собственность есть собственность, то есть господствующая линейная форма хозяйственными эволюциями не меняется. Все это относится прежде всего к высшему, доминирующему узлу отношений, где и обозначается зреющий эндогенный прорыв.

Долго я размышлял над придумыванием образа, характеризующего причудливую нелепость ситуации во всей современной марксистской мысли вокруг понятия социализм. Лучше следующего придумать не удалось.

Сравним первобытность с утробным состоянием человека, рабство - с грудным младенчеством, феодализм - с яслями, капитализм - с садиком. Напрашивается, что социализм - это уже начальная школа. Вокруг этого мы и бьемся, но все время заходим в тупик, замечая элементы и садика, и яслей и т.д., а то и бурсы. Так вот социализм вообще стоит совсем не в этом однолинейном ряду эндогенных форм; социализм вообще - это впервые возникший гетерогенный комплекс: роддом - младенчество - ясли - садик - начальная школа - и т.д.

В научной (и ненаучной) литературе в соотнесении с социализмом можно встретить: "сталинизм", "неосталинизм", административная система, командно-административная система, казарменный социализм, казарменная деформация социализма, реальный социализм, предсоциализм, феодальный социализм, бюрократический социализм, административный социализм, ведомственная система, государственный социализм, монополистический социализм, тотально-государственный или государственно-бюрократический социализм, антикапиталистический строй, переходный период и т.д. Знаете, что все это напоминает? Так вот, капитализм - политологическое понятие, обозначающее одновременно как бы и название определенного типа общества, и название книги ("Капитал"), в которой это общество научно описывается; соответственно, наши современные мыслители горазды на изобретение названий нового общества и названий книг о нем, но самих книг нет. То есть все вышеперечисленное суть не более чем пустейшие политологические словечки, ибо более абсолютно ничего за ними нет. Политологические ярлычки обретут смысл только после теоретических громад, а до тех пор все это только шоры и пыль в глаза.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА // Экономическая газета (Москва).- 22.10.1996.- 043-044

---

От	Пуденко Сергей
К	Пуденко Сергей (04.06.2006 08:29:35)
Дата	04.06.2006 08:35:47

11.1996 Теория социализма ч.5 (реферат концепции Шушарин,"ЭГ")

---

11.1996 - в предыдущих постах нужно исправить год

Источник: Экономическая газета Регион: Город Москва
Дата: 04.11.1996 Город: Москва
Номер: 045 Автор: --
Страница: - Дата загрузки: 29.03.2000 21 ч.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ ЕЕ АВТОРА, АНДРЕЯ ШУШАРИНА

(Начало в NN 39-44)

Итак, во-первых, никакие политические извращения ("сталинизм", "маоизм" и пр. ) не имеют ни малейшего отношения к сущности социализма вообще, и современного социализму. Далее "мастера" цитатологии ссылаются, как на источники теоретических категорий, на работы классиков, написанные в агитационных целях, то есть на социально-политические работы. Поэтому, во-вторых, в строго теоретическом содержании, кроме того, что не будет частной собственности на средства производства, у классиков ни о социализме вообще, ни о современном социализме нет ни единого слова; всякие новые производственные отношения складываются независимо от воли и сознания людей, в том числе классиков, - это азы марксизма. В-третьих, про все былые и настоящие цели, идеалы, программы, задачи, и т. д. и даже концепции, принципы и пр. - надо полностью, напрочь забыть: резко сказано. Но как еще объяснить, что это тоже азы марксизма, которые требуют уяснения в первую голову материальных структур производства, без намека на нормативность, желательность, долженствования и пр. Далее, в-четвертых, про какое-либо "окончательное" общество, в частности, заимствуемое из пролетарского идеала полуторавековой давности следует тоже забыть (выдвижение новых идеалов социалистических обновлений лишь последующее дело социально-политической мысли вместе с творчеством самого народа). В-пятых, нигде и никогда никакое общество не было, не является и не будет производственно гомогенным, и вовсе не вина Маркса, что он создал гениальнейшую, первую в истории, теорию одной гомогенной (капиталистической) формы в "чистом виде", а наша дурость, что мы этого до сих пор не понимаем. Наконец, в-шестых, сложное в угоду газетному популизму никогда просто не выражается, а чуть точнее сказать, сложное действительно превращается в простое, но только для тех, кто уже знает само сложное.

Вот если все эти, по сути политологические шоры сброшены, мы готовы к продвижению в понимании социализма, прежде всего как социализма вообще. Но, еще раз подчеркнем, все будет не газетное, и в то же время такое, про что пишется во всех газетах.

Основное содержание социализма вообще

Когда мы говорим, например, о капитализме вообще, то оставляем без внимания как его "ранние" или одиозные, так и вообще все многообразно адаптивные формы, а имеем в виду его некоторую инвариантную суть, как глубинную, потому и абстрактную ("идеальный тип" по Марксу и Ленину). Так вот социализм вообще - это еще нечто буквально несоизмеримо глубокое, но и соответственно столь же более абстрактное.

Социализм вообще - это нечто материально-общее в производственных отношениях, присущее обществу - и СССР, и ГДР и Кубы, и КНР и Кампучии и т. д. , то есть любой страны социализма или достаточно твердой социалистической ориентации; социализм вообще - это материально общее и у одной из беднейших стран мира Лаоса, и у самого современного технологизированного социализма с его уже отжившей линейной формой, и у следующего состояния... ; социализм вообще- это и присущее производственным отношениям всей совокупности сделавших социалистический выбор стран. В то же время и провозглашаемые социалистические идеи, принципы, с точки зрения материализма, слишком зыбкая, эфемерная субстанция, чтобы на нее можно было опираться в объяснении материальных структур общества, хотя именно такая "идеальная" субстанция, как мы увидим несколько ниже, в своем материальном бытие и действительно совершенно особым образом оказывается связанной с самой сутью социализма вообще.

Социализм вообще - это производственное содержание общества, впервые в человеческой истории вступающего в ноосферу как подлинную сферу разума, преодолевающего асимметричную эгокультурность как форму культурно-родовых производственных отношений, вступающего в человеческое, ненасильственное событие взаимодействующих и развивающихся культур во всем их базовом и вариационном многообразии.

"Вся хозяйственная, политическая и духовная жизнь человечества все более интернационализируется уже при капитализме, - писал Ленин, - социализм целиком интернационализирует ее", делает эту жизнь во всех ее базовых и вариационных многообразиях общечеловеческим достоянием, но в очень узком, хотя и самом фундаментальном "слое" человеческого события культур. Социализм вообще - это и суть антиимпериализм, общество, в самой глубокой основе которого происходит, прежде всего, экзогенная социализация (демографизация) производства, утверждается общественная собственность на культуры, естественное развитие которых, их взаимовоздействия и назревшие переходы становятся человеческими, попадают под контроль "всеобщего интеллекта". При этом человек освобождается от варварства эгокультурности, войн, а в результате - от всех форм национализма (в широком вариационном смысле) и базовой нетерпимости. Как в преодолении стихии и кошмара первобытной эгостадности преодолеваются кровно-родственные ("семейные") структуры мучительного вступления человека в гражданские отношения (в эндогенной локальности), примерно так, но уже в совершенно ином масштабе, происходит вступление культур в их человеческое, гражданское событие.

Во-первых, здесь важно понять, что социализм вообще не имеет прямо-таки никакого отношения к отношениям со средствами производства в том смысле, что во всяком случае ясно, что суть произошедших перемен, скажем, в Лаосе, Вьетнаме, Никорагуа, Анголе, и даже Китае, никак нельзя сводить к обобществлению средств производства, касающегося подчас весьма небольшого индустриального сектора.

Во-вторых, также важно понять, что социализм вообще (что особенно наглядно видно в межстрановых социалистических отношениях) еще совсем не обобществляет работников (нет единых трудовых ресурсов). не обобществляет пространство производства (нет единых территориальных структур производства), тем более совсем не обобществляет их экзогенных форм средств производства (еще нет общей технологизации, единой глановизации), а означает революционную перемену только в одном, но и самом глубоком, культурно-родовом "слое" производственных отношений. Социализм вообще - это утверждение общечеловеческих отношений, гуманистических и интернациональных, в их самом "скромном", но и наижизненнейшем, глубочайшем содержании.

Это, конечно, произошло и происходит далеко не во всем и не всегда последовательно, теоретически до сих пор не рефлексированно, да и об абсолютной повсеместной необратимости этого еще не завершенного результата ранее рассмотренного основного содержания социалистических преобразований во всех странах социалистического выбора говорить рано, так как в отличие, от эндогенных, этот процесс происходит в совершенно другом по длительности диахроническом модуле качественного перехода во взаимоотношениях между общностями по поводу массовых объектов собственности, культур, то есть всего многообразия структур производства.

Поэтому, разумеется, и ранее (скажем, Даманский или китайско-вьетнамский конфликт и др. ) и особенно сейчас (обострение национальных отношений в СССР, Югославии) мы наблюдаем большое число противоположных м даже угрожающих явлений, движений национализма и шовинизма, что уже разрушило целостность многих социалистических стран, в частности, СССР. Но разве, например, долго тянущийся при феодализме рабовладельческий шлейф (а с рецидивами и в наисовременном капитализме "черный рынок" рабочей силы, судьбы иммигрантов и т. д. ), дает хоть малейшие основания не полагать, что феодализм и капитализм уже материально совершенно другие структуры. К тому же утверждение события культур, еще и еще раз повторим, объективно более длительный процесс. Так что все ранее указанные "нарушения", "отклонения" происходят по целому ряду как раз неимманентных социализму вообще причин: в силу глубоких искажений в прошлом (говоря словами Энгельса, преодоление варварского состояния происходило варварскими средствами) и накопившихся (давно не решаемых) проблем: в силу просто-напросто "молодости" социалистического опыта; в силу доставшейся от всех исторических обстоятельств низкой средней базовой высоты социалистических культур; в силу того, что социализм, преодолевая эгокультурность только в своих пределах, в целом пока никак не может быть выключен из всемирной эгокультурности (об этом несколько ниже); в силу большого влияния на массы потребительских успехов капитализма; в силу назревшего и давно обостряющегося эндогенного противоречия линейного производства.

Но в этом "чистом виде" быстро сложившееся исторически очередное в нескончаемом восходящем ряду эндогенное противоречие (линейная форма), как таковая, не имеет отношения к природе социализма вообще, хотя, так сказать, и все более "компрометирует" современный социализм. Утверждение общественной собственности на культуры, их обобществление, изъятие из стихийной асимметрии эгокультурной собственности осуществляются в экзогенном "слое" только культурно-родовых производственных отношений.

Итак, основное содержание социализма вообще это ненасильственный мир, производственные отношения события культур со сброшенной эгокультурной собственностью на культуры, то есть уже социализированная совокупность производственных отношений. Но такое понимание как социализации, так и смысла социализма вообще порождает, конечно, многие странные и необычные вопросы.

Современная социализация и социализм вообще

Капиталистические страны в принципе могут социализироваться, но социалистичность в основном содержании или в исходном объективном признаке это не просто, кстати, во многом эффективно заимствуемое у социализма действительно происходящее адаптивное смягчение капиталистических структур, а суть революционное преодоление эгокультурности, то есть переворачивание межобщественных (в том числе межстрановых) отношений из эгокультурных в гражданские, ненасильственные. Ненасильственность суть невмешательство, устранение любых войн, блокад,, 6айкотов, эмбарго, ограничений, экспансий и пр. в отношениях между общностями, но еще не обязательно "перекачки мозгов" (неизбежная при расширении миграционных связей в условиях демографической асимметрии), территориальной эгалитарности (территориальная асимметрия), не экономического "грабежа" ("условия торговли", неэквивалентный обмен) или, наоборот, жесткого протекционизма, если на все это идет та или иная страна сама, добровольно. Но вся сложность понимания в том, что в современном переходном состоянии всего человечества (а это состояние "протяженно") о признаках социализации в этом ее основном содержании и в прикладном, иллюстративном смысле подчас с какой-либо точностью говорить совершенно невозможно - здесь и да, и нет, здесь то да, то нет, здесь не работает закон исключения третьего. Здесь имеет место, как пишет, например, А. Ф. Зотов, "радикальная неустойчивость и неопределенность". В частности в этой странной, "шатающейся" диалектике во Вторую мировую войну насквозь капиталистическая Америка, а равно и все страны антигитлеровской коалиции, объективно выступали как социалистические (в основном содержании), ибо вели борьбу с "образцом" эгокультурности, то есть с немецким, итальянском и японским империализмом, антикоминтерновским пактом. Именно эта борьба и родила ООН, причем, в "уставном" и функциональном плане такую, которая только лишь в наше время приближается к освоению своей миссии. Но затем вновь эгокультурность восторжествовала. Или, скажем, есть много небольших государств без вооруженных сил или даже более крупные, нейтральные или немилитаризованные (Исландия, Швейцария, Австрия и др. ). Однако, совершенно очевидно, что, к сожалению, не они делают "погоду" во всемирных отношениях.

Капитализм был и остается, пока существует и сколько бы он не адаптировался дальше, производственно весьма экспансивным, погоня за прибылью - его неустранимое свойство (точно также как рента при феодализме, дефект производства линейной формы и т. д. ), но все же капиталистические общества могут двигаться и неумолимо движутся в направлении преодоления эгокультурности, ибо это глубинный процесс, совершенно независимый от воли и сознания людей. Эти тенденции повсеместно обнаруживаются локально практически в любых региональных интеграциях, в неприсоединении, безъядерных зонах, пацифизме, народной дипломатии, в развитии всех форм строительства, так сказать, добропорядочности межобщественных отношений. Поэтому вновь и вновь напомним на сегодня, видимо, одно из актуальнейших положений политической социологии, что империализм это совсем не капитализм, а милитаризованная эгокультурность. Потому же империалистичен вовсе не американский или североатлантический капитализм, а капиталистическая Америка (США) и соответствующие группы стран, хотя, конечно, и народы этих стран тоже начинают поднимать свой голос против империализма. Империалистична любая эгокультурность, то есть подчиняющая себе вмешательством любая, в том числе феодальная, религиозная, расистская и т. д. производственная структура. Известный ученый К. Саган высказал как-то упрек в наш адрес по поводу того, что на нашем гербе изображен весь мир как свидетельство экспансивности. Но он, видимо, не учел, что у нас на государственном символе была изображена всемирная, а потому и действительно экспансивная идея, а у США всемирно расположены военные базы, а это, кажется, не совсем одно и то же. На этот счет Д. Кеннан писал еще в 1977 году: "У русских нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало разветвленную сеть военных и военно-морских баз, которые у США сохранились в самых различных уголках земного шара на протяжении большей части послевоенного периода".

Человечество движется к самой первой гражданской структуре события, а идеологически к своего рода всемирному монизму лишь только "язычества", то есть как бы к целостному "многобожию" как первой форме единого "многокультурия". Это и будет фундаментальная теория ООН, то есть ничто иное, как социализм вообще. Поэтому напомним, что всемирные демографические проблемы (а равно экологические, тем более экономические), как они ни остры, - это объективно дело потомков. Сейчас же "вселенские" идеи миропорядка напоминают "сверхкоммунизм", в котором будут решены и демографические, и экологические, и экономические и т. д. проблемы мира, что начинает возбуждать настроения к несбыточным, а следовательно, к деструктивным движениям. Между тем, в нашу эпоху социализацией материально решается задача вступления в общение, то есть задача выжить, и лишь затем начнут выдвигаться и решаться задачи как жить.

Здесь также важно понять, что образование социализма, как самый первый шаг преодоления эгокультурности, привело к его резкой дивергенции от всего остального мира, причем, совершенно независимо от каких бы то ни было идей большевиков или вождей коминтерна и т. д. Ведь эгокультурность - это "неделимое", всемирное экзогенное производственное отношение, преодолеваемое только всем человечеством. Вспомним мысль А. Тойнби об опыте федеральной основы, продемонстрированной СССР и который миру лишь предстоит осуществить в будущем.

По всем этим причинам мы и говорим, что некоторые и даже многие капиталистические страны вполне могут обнаруживать безусловные тенденции антиимпериалистических движений, но тенденции движений и факт их революционной, переворачивающей отношения осуществленности совсем не одно и то же. Но пока объективно и при всем нынешнем мирном небе движущимся к катастрофе.

Итак, социализм вообще - это ненасильственное, "федеральное", гражданское событие и развитие культур, человека, производства, человечества - все это уже перифразы. Соответственно социализация, в этом определенном смысле, это движение к социализму вообще.

В современную эпоху это движение происходит в недрах жизни во всем мире, но в первом опыте человечества осуществлено только в пределах социалистического мира, в его определенных, хотя и неоднозначных, пока подвижных "границах", отделяющих новый опыт от старого эгокультурного события. Но раз так, то это значит, что в пределах этих "границ" человечество вступило в какой-то качественно новый способ существования, с его новыми законами. Однако, понимание этих новых сущностей ведет к высочайшим абстракциям, столь же существенным для уяснения смысла происходящего.

Основной закон социализма вообще

В условиях в данный момент пока торжествующего у нас рыночного политэкономического догматизма, фактически родственного ему буржуазного популизма, социализм в современном мире имеет возможность потерпеть неудачу, сойти с исторической сцены, - чему мы все свидетели. В этой связи и возникает необычный вопрос о необратимости или о законе того, что может исчезнуть.

Необратим ли социализм?

В истории всех социально-революционных процессов прошлого бывали поражения, откаты, проявляясь подчас в длительных реставрациях, скажем Стюартов или Бурбонов. Тем не менее у нас не возникает ни малейшего сомнения в том, что с каждым восходящим шагом в бытие вступают новые законы производства. Иначе говоря, если бы мы жили в эпоху Кромвеля (позволим себе такую вполне невинную сослагательность), то даже предполагая возможность реставрации феодальных порядков, у нас, во всяком случае глядючи с современных научно-методологических позиций, были бы все основания пытаться рассматривать уже законы капитализма, который еще имеет возможность потерпеть поражение. С нынешних же позиций здесь вообще все тривиально, ибо необратимость смены капитализмом феодализма совершенно очевидна. В понимании же современной ситуации кое-что столь же тривиально, но кое-что совсем не тривиально.

В настоящую эпоху социализм и мир неуклонно входят в состояние бифуркации. Из этой бифуркации, если для краткости рассмотрения исключить вообще огромнейшее множество априорно непредсказуемых и неопределенных траекторий, две как бы крайних, абстрактных траектории, согласно принципу запрета собственно и образующих все поле рационального постижения ситуации, весьма логически просты. В первом "оптимистическом" случае данного "исторического происшествия", в которое попало современное человечество, социализм делает восходящий шаг. а затем и вместе с тем далее на основе примера мир переходит в ненасильственное состояние всеобщего социализма вообще. Во втором случае, грубо говоря, благодаря энергичным усилиям рыночных политэкономов, а затем сменяющих их после неизбежного хаоса охлократам, социализм проваливается и мир гибнет в "апокалипсисе". (Еще раз напомним, что мы ограничиваем рассмотрение только крайними, абстрактными траекториями, ибо промежуточных сколько угодно, скажем, социализм гибнет, но где-то затем вновь возрождается. ) Эта вариантность, в сравнении с эндогенной логикой как только однолинейной, и образует нетривиальность современной ситуации во всем диапазоне выходов из нее от негэнтропийного, восходящего, до, так сказать, абсолютно энтропийного, разрушительного. Но и при этом необратимость развития все равно совершенно непреложна, только лишь вариантна. Но это и приводит к все той же самой тривиальности, а именно - нет абсолютно ничего логически противоречащего рассмотрению социализма вообще как некоторого уже нового материального процесса, его закона.

Первая сторона основного закона

Закон производства социализма вообще - это закон бытия ненасильственного мира. Все здесь и удивительно просто, и одновременно дьявольски абстрактно.

Основной закон производства любой формы как "квазистабильного" состояния - это всегда "плохой" закон именно преходящей формы, это выражение господствующей в данной форме асимметрии, с некоторых пор обнаружившей себя как сдерживающей дальнейшее развитие. Этот закон - всегда проявление доминирующей собственности (но вот только следует разбираться, на что именно, на какой объект производственного присвоения), а следовательно и доминирующих производственных отношений. Закон производства определенной формы - это, скорее, не связь, а сущность, то есть материальный характер движения данной формы производства, идущей к своему пределу.

Основной закон первобытности - это закон эндогенных культурно-родовых производственных отношений в условиях ограниченной (общинной) собственности на имманентный этим отношениям объект (общая жизнь), то есть в условиях эгостадности. Это закон страха, подозрительности к чужим, неподвластной людям стихии вражды и пр. Рабство обобществляет общую жизнь, она теперь используется в интересах всех людей (эндогенно), а основной закон рабства - это уже закон демографических производственных отношений в условиях ограниченной собственности теперь уже на работников (в виде рабов). Феодализм обобществляет работников, они теперь уже используются в интересах всего общества (все паства, подданные и т. д. ), а основной закон - это уже закон территориальных производственных отношений в условиях ограниченной парцеллярно-иерархической собственности на пространство производства. Капитализм обобществляет пространство производства, оно теперь используется в интересах всего общества, всех людей (нет прикрепленности производства и людей к местности), а основной закон - это уже закон экономических производственных отношений соответственно в условиях ограниченной, логически самой простой собственности на имманентные этим отношениям средства производства (это и есть закон максимума прибавочной стоимости, закон частного использования средств производства). Линейная форма обобществляет средства производства, они теперь используются в интересах всех людей, всего общества (поэтому кажутся "отчужденными", "ничейными" или "государственными", но ведь такова судьба всех как раз и обобществленных объектов), а основной закон - это уже закон совсем не экономических, а функциональных производственных отношений в условиях ограниченной, группо-иерархической собственности на имманентные этим отношениям технологии. И так далее.

Итак, каждый уже необратимо обобществленный объект в новой материальной структуре попадает под контроль "всеобщего интеллекта" в форме (но именно в форме, иначе этатизм) государства, которое запрещает ранее негативное, ограниченное использование этого объекта, но ни этот объект, ни соответствующие ему производственные отношения уже не имеют отношения к сути следующей системы. Потому и политэкономия не имеет отношения к сути нашей перестройки, но поскольку именно политэкономы более всех и "беспокоятся" о Перестройке, то это и ведет к тому, что мы имеем (к чему мы еще вернемся). Вместе с тем понятно, что вся нескончаемая эндогенная логика восхождения уже не имеет отношения к сущности социализма вообще, его основному закону. Это радикально другой закон, непреходящий, а потому и логически непохожий на преходящие основные законы сменяющихся форм производства.

Еще раз напомним, что если даже современный социализм под напором рыночных политэкономов и других популистов провалится, то это ничуть не отменит смысла материальной инвариантности ненасильственного мира, то есть социализма вообще, его основного закона.

Основной производственный закон социализма вообще вытекает из впервые в истории осуществленного преодоления эгокультурности, то есть из обобществления культур, а состоит в постановке (из взаимовоздействий, из стихии) эгокультурности под контроль "всеобщего интеллекта". В нравственной перифразе это и есть утверждение общечеловеческих отношений, самоценности человека, всечеловеческого коллективизма.

Основной закон социализма вообще образует и непреходящее главное преимущество социализма, состоящее в потенциальной способности социализма к назревшим обновлениям, социально-гуманным переменам отживших производственных отношений, в их нескончаемом восходящем ряду, перед необходимостью самого первого из которых мы впервые и оказались (линейная форма). Дело в том, что каждый шаг обобществления производства означает некоторое завоевание, исключение негативных явлений предшествующей формы. Эти (эндогенные) завоевания необратимы, но как бы однократны, далее уже никогда не актуальны ("само собой разумеющееся"). Но вот обобществление культур приводит к совершенно другой природе дальнейшего движения, культуры как объекты отношений (а это ведь разные взаимовоздействующие практики) в корне отличны от эндогенных объектов. Эти культуры продолжают взаимовоздействовать друг на друга, развиваться, изменяться, появляться, засыпать, образовывать все новые агломерации и т. д. , но уже в "режиме" ненасильственного события и перемен в жизни людей, независимо от принадлежности их к разным культурам (с их разными базовыми структурами и вариациями). Вспомним у Маркса: собственность - принадлежность племени, так вот эгокультурность - это принадлежность культур общностям, а социализм вообще их обобществляет, ставит под контроль "всеобщего интеллекта".

Это обобществление культур образует тоже непреходящее завоевание, главное преимущество социализма, но уже объективно-логически совсем другое, глубоко диалектическое. Основной закон социализма вообще - это закон не функционирования, а развития, закон не системы (всегда преходящей) движения, а закон перемен движения. Возможна и его перифраза: назревшие преобразования производственных отношений происходят в интересах человека, роста благосостояния и развития личности, как шаги к свободе в бесконечном восхождении. Соответственно и главное преимущество социализма вообще, в отличие от всех известных завоеваний, необратимых, но лишь однократно вступающих в силу (как и во всех предшествующих эндогенных формах), состоит в способности общества к гуманной и рациональной реализации этих назревших преобразований. Это преимущество, которое пока лучше охарактеризовать как потенциальное, проявляется в открытости бесконечному движению по эндогенным ступеням и в вариационных сдвигах. Это преимущество на эволюционных фазах развития как бы спит, выступает лишь в сфере своего рода высокой морали и единых, коренных интересов всех людей, в отношении которых жизнь, с ее бесчисленными противоречиями идет своим чередом. Но вот когда наступает пора отрицания очередной отжившей формы, оно "просыпается", актуализируется, из абстрактно-нравственного превращается в практически жизненное, ибо в этот период выясняется, что отжившие отношения сдерживают развитие человека и производства.

В этот период и обнажается открытое Марксом отчуждение. Но вовсе не в примитивной трактовке, в частности, так называемого отчуждения от средств производства. Дело в том, что продолжая эту трактовку, можно договориться до того, что люди "отчуждены" не только от средств производства, но и от парцеллярных или феодальных владений, от возможности чувствовать себя хозяевами рабов, от родовых структур, для которых все остальные нелюди. Отчуждение подобно субстанции по отношению к материи, то есть отчуждение - это промежуточная ступень, предопределение, знаемое, но еще не познанное противоречие общества. Потому раскрытие этого противоречия снимает нужду в категории отчуждения. Иначе говоря, с действительно последовательным утверждением социализма вообще (обобществление культур) очередные неизбежные основные противоречия восходящих норм никуда не исчезли, как не исчезают и сопровождающие эти противоречия формы отчуждения, но необратимо изменяется сам способ разрешения объективно складывающихся противоречий всех дальнейших ступеней восхождения в диалектике бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей.

Итак, именно основной производственный закон социализма вообще, главное преимущество социализма, и находит лишь свое проявление в нравственных началах жизни общества, в уверенности в безграничном потенциале социализма, в его способности включать в осуществление назревшего исторического шага творчество самого народа, ибо общечеловеческое объединяет в конечном счете всех, потенциально исключает из неизбежной борьбы нового со старым "дикие" варварские "расходы", да и сами нечеловеческие средства, - то есть предполагает эластичные формы взаимовоздействий культур и перемен.

Вместе с тем, напомним, что это вступление человечества в социализм вообще как в подлинную ноосферу, сферу разума - есть наифундаментальнейшее, глубиннейшее достижение в единых общечеловеческих основаниях социалистической агломерации. Ведь в нашем условном сравнении с развитием психики в онтогенезе это достижение означает, что общественный разум преодолевает только варварство эгокультурности, животных связей, и как ребенок овладевает только общением. В тоже время на вершинах негэнтропийных пирамид, стоящих теперь на одном общечеловеческом основании, в задаче преодоления линейной формы предстоит переход, также условно говоря, из подготовительного в первый класс. Но в связи со всем этим мы и подошли к самому трудному и главному вопросу современности, смысл которого мы понемногу "протягивали" через всю настоящую книгу, а в самом конце ее вышли на него, как говорится, в упор.Если в общечеловеческом событие культур социализм сбрасывает эгокультурную силу во взаимоотношениях людей, то на место силы может прийти только закон, образование, опыт, знание.

(Окончание в следующем номере)

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ ЕЕ АВТОРА, АНДРЕЯ ШУШАРИНА // Экономическая газета (Москва).- 04.11.1996.- 045

---

От	Пуденко Сергей
К	Пуденко Сергей (04.06.2006 08:35:47)
Дата	04.06.2006 08:40:43

11.1996 Теория социализма ч.6 (окончание,"ЭГ")

---

Источник: Экономическая газета Регион: Город Москва
Дата: 05.11.1996 Город: Москва
Номер: 046 Автор: --
Страница: - Дата загрузки: 29.03.2000 19 ч.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ ЕЕ АВТОРА, АНДРЕЯ ШУШАРИНА

Окончание. Начало в NN 39-45)

Еще раз о ступенях гуманизации

Общечеловеческое, кроме экстенсивного вступления в событие культур или всемирной (в подвластном социализму масштабе) "экзистенциональности" человеческой жизни имеет, напомним, вторую ипостась, гуманистическую. То есть общечеловеческое - это и всечеловеческое, но и именно человеческое, это и всеобщность, и некая сущность.

Вообще говоря, гуманистические идеи и движения неотъемлемы от любого восходящего исторического процесса. Поэтому гуманистические подъемы идей мы найдем у истоков самых ранних общественных форм, затем в восходящей феодальной Идеологии в любых концах света, затем в зреющих буржуазных революциях, затем в пролетарском движении, наконец, в современном мире и социализме. Однако, в первоначальном и чистом виде все это, хотя и в меняющихся исторических формах (именно как подъемы, выбросы) не более чем абстрактный гуманизм, выражающий в лучшем случае в положительной форме протест против обнаружившихся отживших производственных отношений, а равно подъем человеческого духа, стихийно рвущегося преодолеть эти отношения очередным шагом к свободе (героика греческого эпоса; нравственность восходящих религий, гуманизм Возрождения, коммунизм пролетариата, обращенность к человеку в современности).

Совершенно неотъемлема гуманистичность и в материальном содержании каждого исторического шага обобществления производства, но эта гуманистичность в восходящем развитии конкретно-исторична, а потому восходяще относительна, как отмечалось, однократна (преодоление первобытности обобществлением общей жизни освободило человека от животной эгостадности, но обернулось рабством; обобществление работников феодализмом освободило человека от рабства, но позже обернулось тисками автаркии; обобществление пространства производства капитализмом освободило человека от прикрепленности к местности, но обернулось его зависимостью от капитала, средств производства, эксплуатации; обобществление средств производства освободило человека от эксплуатации, но в условиях НТР быстро обернулось всеми "прелестями" линейной формы и т.д.). Другими словами, и абстрактная, и конкретно-историческая гуманистичность в восходящем развитии еще ничего не говорят о гуманистичности как стороне общечеловеческих отношений. Поэтому рабовладение гуманистичной по сравнению с животной первобытностью: феодальные отношения - по сравнению с рабством; капиталистические отношения - по сравнению с феодальностью; линейные отношения по сравнению с капиталистическими и т.д., но сами по себе они еще не суть нечто общечеловеческое, ибо каждый раз в нескончаемом развитии обнаруживают свою ограниченность. Смысл общечеловеческой гуманистичности улавливается из сути восхождения к ней, понимание чего потребует от читателя некоторого внимания, хотя это и не так сложно, сколько очень важно.

Гуманистичность неумолимо предполагает человеческую апелляцию к человеку, человеческие средства взаимоотношений ("ахимса", например, по учению М.Ганди), а не силу, не оружие ("химса", насилие). Но все дело в том, что ненасилие ("ахимса") само имеет сложную структуру. И с этой точки зрения вновь рассмотрим "глобальную" эндогенную логику в синтезе перехода развития человечества в социализм. Главнейшим гуманистическим завоеванием рабства, преодолевшего кровно-родственные структуры утверждением гражданского общества эндогенной демографизацией производства (обобществление общей жизни), является "изобретение" ЗАКОНА, институтов права.

Всякое право, опять же по природе своей, лишь фиксирует сложившееся, ибо ни при каких расчудесных обстоятельствах не изменяет сложившегося порядка вещей, который изменяется, даже если в некоторой правовой форме, но только материальной силой, действием, а не юридическим путем. К сожалению эти простые марксистские истины приходится повторять, а потому поясним их даже своего рода обратным примером. Когда в условиях зреющих преобразований сначала поднимаются упрощенные настроения, даже социальное дно (всегда самое легкое на подъем), то как раз и обнаруживается, что право, не способное делать шагов вперед, шаги назад как раз может делать весьма легко. Всякое деобобществление, дезинтеграция, денационализация и т.д. просты, энтропийны, осуществляются практически (мы здесь оставляем без внимания социальное сопротивление здоровых сил) относительно легко, как легко идти назад и вниз, в сравнении с всегда более сложным подъемом вверх. Поэтому, грубовато говоря, если разрешить законами расхватывать средства производства, то это начнут делать где-то весьма быстро (безразлично, какими словами это будет называться, скажем, акционерность, приватизация, "свобода экономической деятельности", или иначе это называется капитализмом); если разрешить расхватывать территории производства, то где-то мгновенно найдутся желающие образовывать феодальные структуры (безразлично, какими словами это будет называться, скажем, территориальный хозрасчет, "свобода территориальной деятельности", экологические требования и т.д.); если законами разрешить приобретать рабов, то самые мускулистые не замедлят превращать в рабов более слабых ("свобода гражданских структур", клеймление полугражданством и т.д.); если, наконец, разрешить вернуться к первобытности, то тоже некоторые желающие найдутся быстро, что, впрочем, и без разрешений сейчас и обнаруживается в росте уголовщины.

В противоположность этим шагам, шаги вверх, даже вполне назревшие шаги обобществления, то есть интеграций, объединений и т.д. трудны, встречают сопротивление, и либо чисто формальны, либо их результаты "медлят сказаться", и в рамках права реализуются лишь в особых случаях, права меньшинства. Поэтому в обратном рассмотрении приведенных ранее примеров оказывается, что невозможно сочинить такого закона, по которому уголовники добровольно вернут награбленное и сами стройными рядами пойдут по местам заключения; по которому феодалы с радостью начнут отдавать в общее пользование землю; по которому совбуры вернут в общее пользование средства производства и т.д., во всех этих шагах, увы, право требует и общественной силы. Впрочем, именно в условиях социализма, при определенных обстоятельствах, право может и должно суметь "забежать вперед" от мнения большинства, чтобы быть законной правовой основой обновлений.

Гигантский революционный шаг капитализма в эндогенных ступенях социализации восхождения к гуманизму, в апелляции к человеку, при сохранении права и всеобщности образования, состоит в сбросе господства иррациональности предшествующих идеологий, то есть как бы только в очищении идейной почвы, в форме совершенно анархической, стихийно-рациональной, то есть дорациональной, доразумной эмпирической плюралистичности идейной жизни, как иновыражение авторитета голого опыта. Безраздельная диктатура капитала, по самой природе частной собственности на средства производства, диктатуре абсолютно монистичной, очень жесткой (бескомпромиссная власть денег), совершенно безразлична религиозная мистика, а равно и любая другая определенная идейная форма. Капиталу в чистом виде совершенно безразлично, из труда физиков или лириков, магометан, православных или коммунистов извлекается прибавочная стоимость; капиталу "выгодно" торжество голого опыта и его чистая форма как торжество безмыслия или "диктатура глупости" в виде хаоса мысли. Короче говоря, человеческая апелляция теперь осуществляется и в форме права, и во всеобщности образования, и без господства иррациональности, но с эмпирической рациональностью опыта. Но в идейном содержании капитал создал хаос мысли или, что то же, чистую доску в идеологическом восхождении человечества по ступеням гуманизации. Здесь, конечно, надо понять, что идеологическая интеллигенция капитализма весьма могущественна, деятельна, изощренна, идеологически весьма экспансивна и т.д., но вся ее деятельность, обслуживающая капитал, и направлена на железное сохранение "диктатуры глупости", обеспечивающей адаптацию капитализма хаосом чисто эмпирического поиска. Происхождение марксизма, затем первой (линейной) формы социализма, и означает высший и решающий шаг в ступенях гуманизации в апелляции к разуму уже в собственном смысле посредством теории, пусть теперь, как выяснилось, социологически очень узкой, частной, гомогенной, только экономической (а по другому и быть не могло), но именно теории. Соответственно марксизм, большевизм, коммунистическое движение, социализм это и суть первый шаг материального вступления человечества в ноосферу, в подлинную сферу разума, Высокой Рациональности. Гуманистическая ипостась общечеловечности и состоит в апелляции к разуму народа, выразителями самого же народа, посредством права, образования, опыта и научного знания о сущности происходящего в мире с помощью идеологической интеллигенции, коммунистической партии.

Вот эта теоретичность, научность идеологии и образует вторую сторону основного производственного социализма вообще. Но это же значит, что с главным преимуществом (основной закон - это закон развития) социализм приобрел и совершенно неустранимый "порок" - неспособность к назревшим качественным обновлениям без соответственно качественных обновлений социологической теории во всем объеме ее основных положений.

Судьбы социализма сейчас во многом и определяются тем, хватит ли у творческого меньшинства опыта для выработки у основной части трудящихся открытого, диалектического и материалистического мировоззрения. Но в любом случае многие нынче в бывшем СССР уже объективно ждут обновления идеологии. Инстинкт же их противников - подсказывает искать всяческие препятствия на пути идеологических обновлений - пусть на свет идет что угодно, но только не качественные попытки развития марксизма - не постмарксизм. Но социализм в шаге развития по своей материальной природе уже не способен к блужданию в эмпирических потемках, а потому пока события неуклонно движутся к хаотизации.

В политэкономии социализма, которая существовала вчера, вопреки ее упрощенной критике, нет абсолютно ничего неверного, но в ней нет абсолютно ничего о действительно господствующих и уже отживших производственных отношениях.

В условиях торжества "марксизма" материально неумолимая идеологическая метаморфоза трансформации социальных идей в только обслуживающую господствующие отношения форму в "ортодоксальной" политэкономии социализма вылилась просто в отсутствие действительной теории происходящего, в полнейший вакуум (кроме пары словечек о планомерности). Марксизм уже не может развиваться неадекватно, но он может просто качественно не развиваться. Политэкономия социализма, подчеркиваю, это квазитеория или теория уже снятых экономических отношений, выступающих под "освещением" неизвестной формы как основа уже материальной (то есть вполне объективной) "бухгалтерии".

Но поскольку удовлетворить обширную практику новых господствующих отношений эта квазитеория никак не могла, ибо ведь и господствуют совсем другие отношения (функциональные в линейной форме), то со всей неизбежностью естественный социальный заказ практики реализовывался всей совокупностью представлений о планировании, управлении. Атак как в этом русле справедливо сомнительным представлялся теоретизм, то, наконец, появилась "неортодоксальная" политэкономия или "система оптимального функционирования экономики" (СОФЭ), а теперь уже и "теория оптимального функционирования социалистической экономики" (ТОФЭ). Многое было брошено на защиту новой теории, вплоть до философских обоснований. Но это была борьба лжетеории с вообще нетеорией.

В нашей стране удар по производству был нанесен сначала законом о трудовом коллективе, затем двумя версиями закона о предприятии. Первые удары какбы и обнажили подлинного "субъекта". Что же при этом происходит в "чистом виде"? А просто объективно проявляется, что в линейной форме производства не коллектив (форма групповой связи, средство раскрытия личности и т.д.) служит Человеку, а полностью наоборот, человек подчинен безликой, неперсонифицируемой форме или средству. Иными словами, пресловутая "самостоятельность" предприятий, коллективов, обозначившаяся в современной форме, выявляет безраздельное господство основного производственного отношения, линий производства, и обнажает, с одной стороны, все большую несамостоятельность центров, а с другой стороны, все большую несамостоятельность человека. В то же время все это лишь маскирует за узким коллективизмом "безымянную" групповую основу собственности на технологии. Производством командуют не люди, а безликая собственность на технологии, собственность неосязаемая, "мистичная", группо-иерархичная.

В явлении "самостоятельности" коллективов, предприятий эта господствующая собственность на технологии какбы лишь только сбрасывает свою былую, наиболее "яркую" централизованную форму номинально общественных интересов (напомним, что целей, интересов у производства не бывает, но центральные структуры номинально субъективируются в общественных интересах), тем не менее показывая, что групповой основе собственности на технологии нет никакого дела ни до человека, ни до общественных интересов. При этом напомним, что эта основа (в отличии, скажем, от немного похожей парцеллярной при феодализме и логически совсем простой, частной при капитализме) в линейной форме имеет групповой характер, но и главное, никогда не "однослойна" (группа - это и участок, и цех, и предприятие, и объединение и т.д.). Вместе с тем, обнажение основы собственности при одновременной маскировке ее как будто бы субъектом (а группа не субъект, а форма, или лишь юридический субъект), разумеется, саму ее ничуть не поколебало. Как, скажем, "народный капитализм" не может быть народным, так и коллектив в действительности не может быть субъектом (это форма, связь, средство, отношение и т.д.), но создает видимость его, как акционерность, "системы участий" и пр. создают видимость народного капитализма. Более того, при соединении с рыночным движением эта форма пошла как бы в разнос.

Разумеется, единичные коллективы могли найти в себе творческие силы для обновлений, для обретения чувства подлинного хозяина страны, чувства подлинного коллективизма, но это, увы, и в счет брать нельзя, ибо в среде эгоистического группового разгула в активных (куй монету) и пассивных (тише едешь - дальше будешь) формах, здоровым и локальным узелкам выжить куда потрудней, чем, скажем, известным опытам Фурье или Оуэна. Но опять же главное даже совсем не в этом. Групповая основа собственности на технологии как "всеобщее" производственное отношение остается совершенно незыблема, и даже упрочняется.

Более того, децентрализация приводит к перемещению отраслевых структур в территориальные, что означает рецидивы автаркии, суверенизации, но собственность на технологии и в этом случае остается все столь же неизменной и господствующей, лишь "сливается" с территориальными, натуральными структурами. Здесь еще и еще раз напомним, важно понять, что центральные иерархические функциональные (отраслевые) структуры, конечно, поражены и бюрократизмом, и "перенаселением", и т.д., но они лишь форма, худо-бедно балансирующая статусные (производственные и потребительские) структуры производства. А ослабление этих центральных структур ведет совсем не к очищению общества от "скверны" отживших отношений, а просто ко всем разбалансированиям, кдеструктуризации производства.

Напомним, что рыночность имеет и основания, и даже несет в себе кое-что положительное (развиваются местные рынки, люди учатся считать, появляются ростки диспозитивных безадресных связей), но вся эта рыночность и объективно (в силу влияния отставших структур), и, как мы показали, гносеологически, субъективно есть разрушительный процесс. Строить капитализм из социализма чрезвычайно легко: размышлять не надо. Например, Е.Ясин (ныне министр экономики) прекрасно видит огромное число трудностей в процессе перехода к господству рынка, но его совершенно не смущает, что в движении к чему-то якобы новому он ни в одном слове не выходит за рамки понятий и явлений, известных по меньшей мере сотню лет.

Сущность происходящего

Во всяком квазистабильном состоянии композиции и любой агломерации производственных отношений господствовать, доминировать может только одна собственность (асимметрия), только один тип базовых производственных отношений, базовый механизм, а все остальные базовые и вариационные структуры даже огромных агломерации производства при этом так или иначе деформируются, находятся под асимметричным "влиянием" господствующего типа симметрии ("типа связи") или равновесия. В современном социализме, в высшем, все определяющем, технологизированном или индустриальном (научно-индустриальном) секторе производства господствует асимметрия (стихия, необщественность) группо-иерархической собственности на технологии и соответственно функциональные производственные отношения, то есть торжествует, доминирует над всем, в том числе и всеми другими отношениями, механизм соисполнения функций ("планомерность").

В абстрактно-чистом понимании этой линейной формы планомерность является предельно универсализирующей, централизующей все производство, предельно сужающей сферу действия других механизмов: общение, приобщение, сопроживание, обмен ("рынок"). Образно говоря, в своих проявлениях, это сплошная планомерность, сплошная форма господства иерархии отраслевых структур. В соотнесении с реальностью это классическое состояние, конечно, как отмечалось, в таком чистом виде никогда и нигде не наблюдается, а потому может лишь приблизительно коррелироваться со своего рода дореформными состояниями, например, с "застоем" у нас, с производством в КНР до 1978 года, в силу все той же собственности на технологии. Но до их обобществления дело еще далеко не дошло, а происходит лишь центробежная (буквально, если так можно сказать, по всем мыслимым направлениям) деструктуризация производства, в чем рыночность занимает совершенно особое место.

Предстоящее обобществление технологий действительно некоторым образом высвободит сейчас как бы прочно "зажатые" экономические, товарно-денежные отношения, но только как вторичный эффект, но не наоборот. Поясним это следующим образом.

При феодализме (автаркическая форма территориальных производственных отношений, парцеллярно-иерархическая собственность на пространство производства (были тоже резко "зажаты" уже необратимо снятые демографические производственные отношения ("зажаты", кстати, были и будущие господствующие, экономические отношения). Так вот, в последующем капитализме демографические отношения (грубо говоря, все формы, регулирующие структурные и пространственные движения работников) действительно, оставаясь все теми же уже снятыми, получили большое высвобождение, но именно вторично. По этому если бы теоретики феодальных времен давили бы на высвобождение именно демографических отношений (не замечая господствующей собственности на пространство производства, как сейчас политэкономы в упор не видят господствующей собственности на технологии), то они двигали бы форму не вперед к капитализму, а назад к рабству или к рецидиву крепостничества (что и получилось в некоторых формах).

Примерно также происходит и в современном социализме. В будущем, пока совершенно неизвестном научно-техническом производстве экономические, товарно-денежные отношения (если так хочется, рынок), оставаясь все теми же необратимо снятыми (материальная "бухгалтерия"), действительно получат значительно большее, чем в линейной форме, развитие, но давить на их самостное высвобождение сейчас (рыночность), в упор не видя плавного (собственность на технологии), означает движение не к научно-техническому производству, а наоборот - к капитализму. Но с бычьим упрямством, явно или неявно, осознанно или неосознанно (вспомним гносеологические корни), рыночные политэкономы и тянут нас туда. Поэтому Ясин правильно говорит, что он видит свет в конце туннеля, но только у туннеля два выхода, а в темноте этого туннеля Ясин идет в обратную сторону, а потому и удайся ему выйти на свет, он и увидит там, в лучшем случае ранний капитализм. Тем не менее в достаточно развитых социалистических структурах капитализм уже "физически" не пройдет. И вовсе не потому, что просто есть люди, борющиеся за социалистические принципы, завоеванную социальную защищенность и пр., а в силу уже других материальных структур технологизированного производства. Поэтому вытекающая из настойчивой рыночности капитализация форм все равно с некоторых пор будет встречать неодолимое объективное сопротивление плановых (групповых, линейных) структур, а субъективно, как ни странно, и слева (социалистические силы), и справа (эгалитаристские, охлократические силы). Правда, в больших агломерациях в отставших секторах и регионах рыночность способна разбудить большие силы, но тем суровей будет борьба, уже далеко не производственных структур. Конечно, меру упрямства экономизма оценить трудно, но даже если, абстрактно говоря, капитализм рыночникам построить удастся, то это будет совершенно нелепый, уродливый, групповой капитализм.

Кроме того, вообще надо уяснить, что смена господствующего "типа связи", равновесия (механизма, собственности) это переворот всей композиции производственных отношений, в том числе экзогенных структур, под "эгидой" преобразований в высшем звене. А потому он уже никогда не пройдет в мечтаемом рыночниками розовом облике. Происходящее в центробежных процессах высвобождение территориальных структур ничуть не меняет господства линий (групповых структур), а при "перегибах" ведет к автаркии, экологическому эгоизму, углубляющему общий кризис. Высвобождение демографических структур в этих же тенденциях центробежных процессов ведет к росту стихии миграций, к известным потерям квалифицированных работников, к умножению социального дна. Высвобождение рыночных структур тоже, как отмечалось, ни на йоту не затрагивает групповую основу собственности на технологии, а при "перегибе" это неизбежные инфляции, капитализация отдельных форм, а в отдельных странах или в свободных зонах возможно, как отмечалось, и прямое реставрационное перерождение.

Современное социалистическое производство уходит в стертую, адаптивную логику, при сохранении господства группо-иерархической собственность на технологии или в бифуркацию реставрации. В частности, чем больше рыночности, тем сильней уползание в адаптацию, но такую, которая окажется или постоянно шатающейся (между рыночностью и неотносительным свертыванием), или в адаптацию, подобную адаптациям первобытности или феодализма, то есть все это ни к чему "хорошему" не ведет. Это может быть "синтез" недостатков и линейной, и капиталистической форм (а то еще и с автаркическими элементами). То есть даже самое высокое развитие рыночности (экономических, товарно-денежных отношений) ведет либо к срыву в непредсказуемый хаос или затормаживается все тем же самым, диковинным образом, модифицируемым, господством линейно групповых структур.

Суть предстоящих обновлений в достижении социализмом нового качественного состояния и состоит в осуществлении зреющего в недрах производства обобществления технологий, в их изъятии из ограниченной (необщественной)группо-иерархической собственности, в постановке их под "контроль всеобщего интеллекта". Этот шаг будет означать не нелепое абстрактно-гуманистическое, а конкретно-историческое высвобождение Человекам производства от оков группо-иерархической собственности, отчуждающих и властвующих над человеком технологий и статусных структур, но при этом сами, пока господствующие, функциональные производственные отношения и структуры, сбросив стихию линейной формы, вовсе не будут ликвидированы (как в свое время пытались "ликвидировать" товар, экономические отношения), а будут необратимо сняты новым, более высоким, научным механизмом или "второй сигнальной системой" общественного производства. Люди перестанут зависеть от стихии диктующих их поведение неподвижных и "безымянных" линий производства, заставляющих гнать "вал", рыть котлованы и отторгать все новое, а будут знать технологии, управлять их развитием и переменами. Трудящиеся, как действительные хозяева, отмечает Д.Ортега, "должны знать все... " Социализм в основном содержании - это человеческий способ события культур, безразлично, космических или еще даже собирательских. Современный же процесс преобразований социализма состоит в предстоящем утверждении более высокой ведущей, научной структуры или механизма производства. Новый механизм и будет означать повсеместное утверждение знания трудящимися процессов производства, да это и есть самая краткая суть предстоящих огромнейших, революционных перемен, которые и изменят весь облик социализма.

При этом коллективы из групповых тисков превратятся в динамичные, подвижные средства раскрытия и развития личности, творчества, инициативы, а отраслевая иерархия из господствующей, окаменелой и тяготеющей над людьми и производством формы превратится в гибкую служебную отраслевую организацию производства. В свою очередь процесс революционного обобществления технологий повлечет за собой и вместе с собой ликвидацию всех отживших отношений и форм, раскроет потенциал сейчас "зажатых" всех базовых (культурно-родовых, демографических, территориальных, экономических) и вариационных структур производства, которые пока обнаруживают себя в тенденциях центробежной деструктуризации производства. Так что будет и "рынок", будет и "план", но не самостные, не командующие и самодовлеющие, а наоборот, подчиненные человеку в виде гуманного и рационального научного механизма регулирования производства. Многообразие производства многократно возрастет, продолжится процесс эластичного поднятия отставших культур, в уже новой, более высокой форме их взаимодействий. Впрочем, для "выводов" теории сказано уже слишком много - теория, напомним, выявляет барьер, подлежащий преодолению, а будущее - открыто, ибо восходящие шаги развития - это усложнение, умножение многообразий, творчество масс, а не теоретиков.

Наконец, если вспомнить название последней, полуторастраничной главы третьего тома "Капитала" (а называется эта 52 глава "Классы"), надо задаться вопросом - кто будет осуществлять преобразования. И хотя ответ на этот вопрос уже уходит из области политической социологии в сферу более конкретного социально-политического анализа, научного коммунизма (в узком смысле), все же кратко остановимся на нем.

Об основной стратификации (классы)

Назревшие преобразования отживших производственных отношений осуществляют не как таковые правительства, толковые руководители, ученые или революционеры, а народ, выдвигаемые им восходящие силы, "представляющие" новое становящееся производство. Соответственно и неизбежно появление в этом процессе целого спектра сил перегибающих ("левых"), реакционных, консервативных, просто инертных и т.д., причем, самых разных мастей. В конечном счете успех зависит от консолидации здоровых, восходящих сил, которые в условиях зреющего объективно преобразования выражают в итоге интересы большинства народа. Поэтому анализ расстановки общественных сил, классовый подход в уяснении любых общественных явлений, - неотъемлемый и важнейший социально-политический пункт марксизма.

Мы ранее показывали, что в других формах производства основные стратификации могут быть логически совершенно непохожи ни друг на друга, ни на самую простую стратификацию именно буржуазного общества. Например, рабы или крепостные являются достаточно четко и априорно идентифицируемыми группами, но ни те, ни другие в чистом виде совершенно не являются восходящими силами; не рабы сбрасывают рабство и устанавливают более высокие феодальные порядки, равно как не крепостные как таковые сбрасывают автаркию и устанавливают более прогрессивные буржуазные порядки.

Восходящие силы обновления социализма, "действительно трудящиеся", диструктурны по отношению ко всей многообразнейшей статической стратификационной структуре линейного производства. Передовой отряд трудящихся, как именно восходящих сил, сосредотачивается в научно-производственном секторе, а, точнее, около стихийно складывающихся рациональных, научных порядков производства. Конечно, в силу высокой базовой диверсификации производственных структур вся совокупность трудящихся, ориентирующихся на преодоление отживших порядков, весьма неоднородна (и это сложное обстоятельство предстоит учитывать, ибо в отставших секторах есть и "недовольные" вполне рациональными элементами отношений), но в целом трудящиеся рассеяны по всем "этажам" и общественным группам. И самое главное, что трудящиеся в принципе априорно не саморефлексируются, то есть без идеологического обновления они не консолидируются. Более того, восходящие силы, трудящиеся социализма, сейчас находятся как бы в самом "невыгодном" положении, ибо силы реакции, реставрации (условно говоря, рыночники, буржуазные популисты, а равно все формы национализма, сепаратизма, охлократии и пр. консолидируются обычно относительно легко, ибо никакой теории здесь совершенно не надо, а потому одной из простейших форм консолидации этих сил является антипартийность. Трудящиеся же без обновления идеологии были, остаются и будут оставаться разрозненным "классом в себе". Исходя из этого, мы и подошли к простому пониманию, что кризис социалистического производства, углубляющееся противоречие между восходящими производственными силами и линейной формой производства, полностью, если не сказать, абсолютным образом, в соответствии с основным законом социализма вообще (вторая сторона), концентрируется в кризисе идеологии, современного марксизма, а равно ее носителе и выразителе - партии.

О кризисе марксизма, несоответствии его устаревшего конкретно-исторического состояния неизмеримо усложнившейся реальности, западные марксисты говорили давно. У нас это до последних лет игнорировалось, робко заговорили только сейчас. Кто-то сказал: "На смену классической физике Ньютона пришла физика Эйнштейна. Не стоим ли мы на пороге чего-либо подобного в развитии марксистского обществоведения". Стоим, и стоим давно, и стоим прочно, только в несоизмеримо более громадном научном, социально-интеллектуальном масштабе перемен по сравнению с аналогией в развитии физики, ибо эти перемены затронут социально-философский, но касающийся самой повседневной жизни срез всех современных языков, то есть мышления и действий каждого человека. И затронут не парой "слов" или философских идей, а революционным обновлением всего социального миропонимания. Соответственной противником обновления марксизма, а следовательно, в конечном счете, и противником выживания человечества, является антиинтеллектуализм, примитивизм, популизм и пр. всех мастей и разновидностей, А ядром этого антиинтеллектуализма, его пока непоколебимой "организующей" силой является политэкономический догматизм.

Идеалы ("модели") - великое мобилизующее, нормативное, объединяющее, ориентирующее и т.д. идейное оружие и даже с некоторого момента окрыляющая восходящее движение сила. И до них дело дойдет. Как мы писали с В.С.Готтом, реабилитация идеалов коммунизма, в их обновленной исторической форме (прежде всего, как конечная, вполне достижимая цель), неизбежна. Но это уже дальнейшая практически-политическая работа, причем, состоящая в выражении уже складывающихся настроений масс. Однако, пока, до теории, до ее начального социального продвижения хотя бы в рамках только идеологического и даже научного, но уже обновленного профессионализма - все это лишь антиинтеллектуальный проектизм, вред, зло, дезориентация иллюзиями.

Наконец, кто-то спросит, может быть автор все-таки выскажет самые первые политические "практические предложения" о том, как же начать обобществлять технологии. Вопрос ребром, и таковым же макаром придется ответить.

Никаких "практических предложений"

Первые действительно "практические предложения" о том, как обобществлять средства производства, стали своевременными и разумными, можно сказать, только примерно в апреле 1917 года, то есть спустя ни много, ни мало пятьдесят лет после создания теории (первый том "Капитала" вышел в свет в 1868 году). Время, будем надеяться, стремительно сжимается, но сейчас у нас еще нет в бытии теории, нет попыток обновления марксизма.

В существующей, все более усложняющейся ситуации, хотя бы для стабилизации развороченного вульгарной рыночностью производства, конечно, практические предложения острейше необходимы. Однако, к еще более обостряющемуся, глубиннейшему, "стратегическому" кризису марксизма и социализма, до разрешения которого дистанция огромного размера, а равно пути его преодоления - все это не имеет ровным счетом никакого отношения.

"Практические предложения, - писал Энгельс, -для устранения всех социальных зол, эти социальные панацеи всегда и повсюду изготовлялись основателями сект, выступавших в те времена, когда пролетарское движение было еще в младенческом возрасте... Развитие пролетариата отбрасывает в сторону эти детские пеленки и воспитывает в самом рабочем классе понимание того, что нет ничего менее практичного, чем эти заранее вымышленные, пригодные к любому случаю "практические решения", и что, напротив, практический социализм заключается в правильном понимании различных сторон капиталистического способа производства. Для рабочего класса, обладающего таким пониманием, никогда не представит трудности в каждом данном случае решить, против каких социальных учреждений и каким образом следует направить свои главные удары". Кстати, именно примат "практических предложений" нашел свое философское выражение ни в чем ином, как именно в антиинтеллектуализме А.Бергсона. Вот и весь простой секрет.

Кажется, к сказанному и добавлять-то нечего. Когда трудящиеся социализма в ходе практики поиска перемен, ожогов о результаты вульгарной рыночности и т.д. и с помощью нового научного, идеологического профессионализма обретут "правильное понимание различных сторон" линейного способа производства и всего мирового процесса, тогда для них не составит трудности направить свои действия против отживших структур и на синтез новых. Тогда и "практические предложения" обретут смысл и вообще перестанут быть "проблемой". Иначе - антиинтеллектуализм, бланкизм, волюнтаризм, популистский авантюризм и пр. Субъект обновлений социализма - трудящиеся, передовые слои которых уже сейчас ждут обновленной теории марксизма. Соответственно все силы антиинтеллектуализма "во главе" с невидимым, но всепронизывающим политэкономическим догматизмом, стоят на пути любых попыток продвижения в теории. Догмы все равно будут проломлены, но вот вопрос, в каких формах.

Что делать

Прежде всего - не искать сравнений с ситуацией создания ленинской работы "Что делать?" когда была и теория, и научный профессионализм, и партия, владеющая основами теории, и самодвижение восходящих сил. Сейчас есть хаотизированное восходящее движение трудящихся, но нет теории, нового научного профессионализма и владеющей основами теории партии.

Вся настоящая работа представляет собой эскиз, набросок, своего рода развернутую программу обновления марксистско-ленинской социологии, определенный вариант основы процесса этого обновления.

Если 200-страничное изложение 2000-страничной работы не вызвало интереса, что делать ясно - пассивно или активно препятствовать ее продвижению. Если работа вызвала интерес, то тоже что делать должно быть ясно любому человеку, любому коммунисту.

ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА, ПЕРЕСКАЗЫВАЕМАЯ ВОПРЕКИ ВОЛЕ ЕЕ АВТОРА, АНДРЕЯ ШУШАРИНА // Экономическая газета (Москва).- 05.11.1996.- 046

---