Прорывы к развитию в обществе совершаются не институтами, а органами находящимися вне институтов и объединяющими институты для решения конкретной задачи. Потом эти органы сами становятся институтами. Можно поменять качество института и заставить его работать как орган. Так было с компартией, ГОЭЛРО, Госпланом, космической и ядерной программами, которые начинались как над ведомственные а потом сами стали ведомствами. Социализм впервые стал планово создавать органы развития, которые до него могли возникать только как чрезвычайные.
Чрезвычайные органы с опозданием реагируют на угрозу обществу. Они отталкиваются от произошедшего, от прошлого. Социалистические надведомственные органы смещали центр масс общества в будущее, перекашивали его, создавали напряжения и потенцию движения. Говоря словами Делеза происходила детерриториализация части функций институтов в пространстве институтов и затем территориализация (укоренение) этих функций за пределами институтов, вне общества. Так осваивалось новое общественное пространство. Этот механизм развития должен быть основой общественной структуры при социализме. Он несложно прописывается в нормах морали и права.
Понимание космической программы как реакции на ядерную угрозу со стороны США и работу по созданию носителя ядерного оружия исходит из традиционного понимания – вне институтов, значит чрезвычайка. Хотя эта реакция была третьестепенной, попутной задачей. Это не обязательно антисоветская позиция, просто неглубокая. Важно что был создан принципиально новый механизм развития, позволяющий выходить за рамки сложившейся структуры общественных институтов. Традиция чрезвычайщины не продолжается в СССР, она прервана социализмом. Поэтому сравнивать опричнину и ВЧК можно, опричнину и ВКП(б) – некорректно.
Кстати, никто из «динамических консерваторов» не говорит прямо – кто будет социальной базой новой опричнины, кто субъект? Не видят классовой рожи субъекта или стесняются называть? Олигархи с их чрезвычайной социальной политикой и месяца не продержатся. Не подходят.
Похоже что Фурсов просто выдает банальный факт первоначально внеинституциональности качественных социальных изменений за некое особое внеисторическое свойство России. Фурсов часто маскирует дельные соображение чмстой пургой, и тут рациональное зерно видимо состоит в том, что в отличии от более богатой и населенной Европы, в России политическое действие совершалось не сколько в форме явной и открытой борьбы классов, сколько в форме насаждения сверху новых институций. А так всегда и везде все новые институты возникают «чрезвычайно», но затем их устойчивое функционирование обеспечивает определенный тип эволюционного развития. И только «после коммунизма» в свободном делании Истории качественные социальные изменения перестают быть «чрезвычайкой»