>> вы запускаете действие свободной причинности — это и есть свойство материальности мира, того что он плод воображения, не продукт концепта, а существует сам по себе и «сопротивляется» практике — в результате в действительности возникает новое свойство, которое заставляет посмотреть на средства практики как на негодные, проблематизировать основания теории и создать новый концепт.
>
>я бы провел параллель с аппаратом и категориями "науки о сложности" 9 или синергетики или нелинейной динамики,альтернативным пригожинскому и пр.,чем и является делезинаство ка метатеория в этой сфере. Это уже почти общепризнано даже хоть сколько-то профессионально разбирающимися в Д. рус.совр. гумами (Маркова.Свирский). Отсюда сравнение К. с аттрактором,еще бледное и неразвитое, у Марковой
К чему такая "микропанорама" ?
Зачем так обобщающе копать и рефлексить "концепт"?
Нам зачем-то понадобился конструкт абстрактного концепта?
Потому как мне приходит на ум только одно - вы ребята собрались соорудить некий мегаконцепт все концепты оконцептить.
Вопрос-то, мой, конечно, простоковато недалек, но с интересными последствиями именно методологическими как мне кажется (и сетевыми в особенности).
Тут, как мне кажется, напрашивается (может быть и как-то особняком в своей ветке) интересный паравоз вопросов именно методологических и по совместной сетевой работе.
>К чему такая "микропанорама" ?
>Зачем так обобщающе копать и рефлексить "концепт"?
>Нам зачем-то понадобился конструкт абстрактного концепта?
>Потому как мне приходит на ум только одно - вы ребята собрались соорудить некий мегаконцепт все концепты оконцептить.
D как в Desir (Желание)
Делез начинает с того, что "это не то, что думали люди, даже в то время. Это была
огромная двусмысленность и неправильное понимание или, скорее, недопонимание". Во-
первых, как и многие из тех, кто пишет книги, они считали, что должны сказать нечто новое,
в частности, что писавшие до них не понимали, что означает желание. Как философы,
Делез и Гваттари видели свою задачу в создании нового концепта желания. А концепты, в
отличие от того, что многие думают, указывают на очень простые и конкретные вещи.
F как в Fidelite (Преданность)
Затем Делез говорит, что в вопросе дружбы есть загадка, которая связана
непосредственно с философией. Здесь он обращается к концепту дружбы, созданному
греками. Философ – друг мудрости, таков концепт, изобретенный греками
Не то что бы он особенно скромен, говорит Делез, но его просто поражает и шокирует то,
что некоторые философы говорят: "Слушай, я намерен заняться философией, собираюсь
создать свою собственную философию". Это слабые высказывания, считает Делез, потому
что философия похожа на цвета: прежде чем приступить к ней, необходимо соблюсти
огромное количество предосторожностей, прежде чем овладеть "философским цветом" (la
couleur philosophique), а философский цвет – это концепт. Прежде чем вы добьетесь
успеха в изобретение концептов, необходимо проделать огромную работу
H как в Histoire de la philosophie (История философии)
Более-менее ясно одно: философ – это не тот, кто созерцает
или даже рефлексирует, а тот, кто создает, и создает очень специфическую разновидность
вещей – концепты, не звезды, которые видны на небе. Надо создавать, изготавливать
концепты. Здесь возникает множество вопросов. Что для этого нужно? Зачем создавать
концепты и что они из себя представляют? Делез оставляет эти вопросы в стороне и
приводит пример: мы знаем, что Платон создал концепт, не существовавший до него,
который можно перевести приблизительно как Идея. То, что он называет Идеей, является
чисто платоническим концептом. Делез спрашивает: что это такое? Вот о чем следует
спросить. Идея – это такая вещь, которая не является чем-то иным, то есть является лишь
тем, что она есть... Делез делает паузу и спрашивает: это абстракция? Нет, отвечает он, и
приводит иллюстрацию, которой нет у Платона: мать – это не только мать, но так же и
жена и дочь матери. Давайте представим, продолжает он, что мать – это только мать,
например, Дева Мария. Даже если это невозможно, мать, которая не была бы кем-то еще,
была бы Идеей матери, то есть вещью, которая является только тем, что она есть. Именно
это, утверждает Делез, имел в виду Платон, когда говорил о том, что только
справедливость справедлива, только справедливость не является ни чем иным, кроме
справедливости. Платон не останавливается на этом, он создал настоящий концепт Идеи
вещи в ее чистом виде.
Делез отмечает, что все это по-прежнему довольно абстрактно, и спрашивает: почему?
Если мы почитаем Платона, то все станет понятным. Платон не создал концепт Идеи
случайно; он говорил: что бы не происходило в данной конкретной ситуации, что бы не
было дано, всегда находятся соперники (pretendents), то есть люди, которые говорят: я –
наилучший образец этого. Платон привел в пример политика, дав ему базовое
определение: пастырь человеческого стада, заботящийся о нем. В результате появились
люди, которые начали говорить: я – истинный пастырь людей (торговец, пастух, врач), то
есть они возникают на различных уровнях. Другими словами, существуют соперники, и с их
появление все становится несколько более конкретным.
Делез настаивает на том, что философ создает концепты, например, Идею, вещь в ее
чистоте (la chose en tant que pure). Читатель сразу не понимает, что это такое или почему
надо было создавать такой концепт. Если он продолжает размышлять над ним, то находит
причину: существуют всевозможные соперники, которые заявляют претензии на то или это.
Так что проблема Платона состоит не в том, что такое Идея. Если идти таким путем, то все
остается абстрактным. Скорее, вопрос в том, как сделать выбор между соперниками, как
определить, кто из них лучший (le bon). Именно Идея, то есть вещь в чистом состоянии,
позволяет совершить выбор того, кто наиболее близок к ней.
Делез говорит, что теперь они могут немного продвинуться вперед, поскольку каждый
концепт, например, Идея, отсылает к проблеме, в данном случае – как выбрать среди
претендентов.
Если вы занимаетесь философией абстрактно, настаивает он, то вы не
видите проблемы, но если вы обнаруживаете проблему... Кто-то может спросить, почему
проблема не заявляется философом открыто, если она определенно присутствует в его
работе. Делез считает, что дело в том, что невозможно делать все сразу. Задача
философа – демонстрация концептов, которые он создает, он не может попутно еще и
указывать на проблемы, или, по крайней мере, эти проблемы можно обнаружить лишь за
уже созданными концептами. Делез настаивает: если вы не нашли проблему, которой
соответствует концепт, все остается абстракцией. Если вы нашли проблему, все
становится конкретным. Вот почему у Платона постоянно возникают эти соперники,
претенденты.
Делез спрашивает дальше: почему все это происходит в греческом городе и у Платона?
Концептом выступает Идея как инструмент отбора просителей, но почему этот концепт и
эта проблема формируются в греческой ситуации? Потому что это типично греческая
проблема, проблема демократического, греческого города, даже если Платон не принимал
демократического характера города. Именно в греческом городе, например, магистратура
была объектом притязаний, и каждый мог предложить свою кандидатуру на исполнение
специфической функции. В имперской формации функционеры назначаются императором,
тогда как афинский город – это конкуренция претендентов, среда, сосредоточившая все
греческие проблемы, цивилизация, в которой постоянно возникает конфронтация
соперников; вот почему они изобрели гимнастику, Олимпийские игры и юридические
процедуры. И в философии тоже существуют просители, вспомним, к примеру, борьбу
Платона и софистов. Он полагал, что софисты претендуют на что-то, на что у них нет прав.
Как можно определить правоту или неправоту претендента, спрашивает Делез? Все это не
менее захватывающе, чем великий роман или картина, но в философии сосуществуют две
вещи сразу: создание концепта всегда случается как функция проблемы. Если проблема
не найдена, философия остается абстрактной.
Он приводит другой пример: обычно не замечают проблем, они, как правило, остаются
скрытыми, но заниматься историей философии значит восстанавливать эти проблемы, и
через это – открывать то новое, что заключено в этих концептах. История философии
связывает концепты таким образом, как если бы они не были высказаны, как если бы они
не были созданы, поэтому мы часто наблюдает полное игнорирование проблем.
Делез дает последний пример: гораздо позже появился Лейбниц и изобрел
экстраординарный концепт, которому он дал имя "монада". В концепте всегда есть что-то
безумное. Монада Лейбница, продолжает Делез, обозначает субъекта, кого-то, вас или
меня, в той мере, в какой она выражает всеобщность мира, а выражая всеобщность мира
она выражает отчетливо лишь один его регион, территорию или то, что Лейбниц называет
"участок". Итак, субъективное единство выражает весь мир, но ясно оно выражает лишь
часть мира, – это и называется монадой. Лейбниц создал этот концепт, но почему он
сделал его именно таким? Необходимо найти проблему – вот почему читать философскую
работу столь же приятно, как читать хорошую книгу. Лейбниц ставит проблему, в
частности, проблему того, что все существует лишь как сложенное. Он рассматривал мир
как совокупность вещей, сложенных друг в друге. Делез предлагает вернуться немного
назад: почему он так рассматривал мир? Что происходило? Здесь обозначается, говорит
Делез, идея складки, идея того, что все сложено и все есть складка складки, невозможно
найти совершенно несложенного. Материя состоит из складок, налезающих одна на одну,
и мысли, восприятия, чувства, идеи складываются в душу. Именно потому, что восприятия,
чувства, идеи сворачиваются в душу, Лейбниц сконструировал концепт души, выражающей
весь мир, то есть при помощи его он открыл, что весь мир складчат.
Делез спрашивает внезапно: что такое плохой философ и что такое великий философ?
Плохой философ, отвечает он, не создает концептов, он использует готовые идеи, тем
самым лишь повторяя чужие мнения, он не занимается философией, не ставит проблем.
Писать историю философии – значит учиться, мы учимся в процессе или становимся
настоящими учениками в этой области, в области конституирования проблем и создания
концептов.
Он спрашивает: почему философия не исчезает, почему у
нас все еще есть философия? Потому что всегда существует возможность создавать
концепты. Но сегодня, продолжает он, понятие концепта присвоено средствами массовой
информации, рекламой. Благодаря компьютерам, утверждают они, можно создавать
концепты; целый язык украден у философии ради "коммуникации". Но то, что они называют
концептами, творчеством, говорит Делез с презрением, на самом деле просто смешно, на
это не стоит обращать внимание. Создание концептов по-прежнему остается задачей
философии.
Делез отмечает, что на него никогда не производили впечатления те, кто заявляет о
смерти философии, о преодолении (depasser) философии и т. п., так как он никогда не
понимал, что бы это могло значить. Пока существует потребность в создании концептов,
будет существовать и философия, поскольку философия занимается этим по
определению, мы должны создавать их и мы создаем их как функции проблем, а проблемы
развиваются. Конечно, и сегодня можно быть платонистом, лейбницианцем, кантианцем,
то есть считать, что некоторые проблемы – не все – затронутые Платоном, остаются
значимыми, позволяя совершать некоторые трансформации, поэтому платонист тот, кто
по-прежнему пользуется платоническими концептами. Если мы рассматриваем проблемы,
имеющие совершенно другую природу, тогда заниматься философией – это создавать
новые концепты как функции проблем, стоящих перед нами сегодня.
Последний аспект, продолжает Делез: что представляет собой эволюция проблем? Мы
могли бы говорить об исторических, социальных силах, но есть нечто более глубокое. Все
это очень таинственно, замечает Делез, возможно у них нет времени, чтобы рассмотреть
этот вопрос в рамках интервью, но он полагает, что существует определенное становление
мысли, эволюция мысли, ведущая не только к отказу от постановки одних и тех же
проблем, но и к отказу от постановки их тем же самым способом. Существует
настоятельная необходимость, даже потребность, создавать и воссоздавать новые
концепты. Так что историю философии невозможно свести к социальному влиянию,
считает он. Есть становление мысли, нечто очень загадочное, что заставляет нас, быть
может, не мыслить так, как мы это делали несколько столетий назад, запускает новые
процессы мышления, эллипсы мысли. Существует история чистой мысли, которая и есть
история философии, у нее всегда была одна функция, поэтому нет нужды отказываться от
нее, так как она играет единственную в своем роде роль.
Парне спрашивает, как проблема эволюционирует с течением времени, и Делез приводит
еще один пример:
Создание концептов и конституирование проблем – вот что важно, а не
истина или ложь... важна проблема; так что заниматься философией – это
конституировать проблемы, имеющие смысл, и создавать концепты, заставляющие нас
двигаться к пониманию и решению проблем.
Парне вновь обращается к двум особым для Делеза вопросам: когда он вернулся к
истории философии в книге о Лейбнице в предыдущем году, было ли это похоже на то, что
он делал 20-ью годами ранее, то есть до того, как начал создавать свою собственную
философию? Делез отвечает: конечно, нет. Прежде он использовал историю философии
как своего рода необходимый этап ученичества, нужный для того, чтобы исследовать
концепты других, великих философов, и проблемы, на которые отвечают их концепты. В то
время как в книге о Лейбнице – и Делез говорит, что в том, что он собирается сказать, нет
ни капли тщеславия, – он смешал проблемы XX-ого столетия, которые, возможно,
являются его собственными проблемами, с теми проблемами, которые поднимал Лейбниц,
поскольку Делез убежден в актуальности великих философов. Что значит действовать как
(faire comme) действовал бы великий философ? Для этого не обязательно быть его
последователем, но необходимо расширять его задачу, создавать концепты в отношение и
в развитие созданных им концептов. Работая над Лейбницем Делез шел скорее этим
путем, тогда как в первых книгах по истории философии он находился на "доцветовой"
стадии.
Парне спрашивает о его книгах, посвященных Спинозе и Ницше, по поводу которых Делез
однажды сказал, что сфокусировался в них на проклятой и темной области философии.
Что он имел в виду? Делез говорит, что для него эта темная область включает в себя
мыслителей, которые отказались от любой трансцендентности, от любой универсальности,
от идей или концептов, обладающих универсальной ценностью, от любой инстанции,
которая располагается вне земли и людей.., авторов имманентности.
На что он всегда хотел надеяться – независимо от того,
хорошей или плохой была его работа, а он знал, что может проиграть, – это на то, что он
обозначает проблемы и создает концепты под свои собственные цели (pour mon compte).
Делез говорит, что он всегда хотел квантификации философии, чтобы каждому философу
был присвоен своего рода магический номер, соответствующий количеству концептов,
которые он реально создал и которые соотносятся с проблемами – Декарту (Rene
Descartes), Лейбницу, Гегелю (Georg Wilhelm Friedrich Hegel). Делез полагает, что это
интересная идея. У него самого, вероятно, магический номер был бы маленьким, по
количеству концептов, которые он создавал как функции проблем. Но, заканчивает Делез,
он гордится тем, что какой бы концепт он не пытался создавать, он всегда мог указать на
проблему, с которой соотносится этот концепт. Иначе это было бы пустой болтовней.
Спиноза продвинулся дальше всех, как и Ницше, дальше, чем
кто-либо до них. Так что это не была провокация, хотя Спиноза и Ницше совершили в
философии, возможно, самое грандиозное освобождение мысли, почти взрыв, и принесли
самые необычные концепты, потому что их проблемы были в некотором смысле
обреченными проблемами, которыми люди отказывались заниматься в их эпохи.
I как в Idee (Идея)
Делез спрашивает: какую форму принимает
идея в конкретном случае? В философии есть по крайней мере два пути: идея появляется
в форме концептов и в форме творчества концептов.
J как в Joie (Радость)
Парне начинается с того, что это концепт, особенно близкий Делезу, поскольку это
спинозистский концепт, именно Спиноза превратил "радость" в концепт сопротивления и
жизни: давайте забудем о печали, давайте жить в радости, чтобы быть на пике нашей силы
(puissance). Поэтому мы должны избегать покорности, дурной веры, вины, мрачных
аффектов, которые эксплуатируются судьями и психоаналитиками.
Делез настаивает на том, что Ницше, по его
мнению, – первый философ, который изобрел концепт священника и в связи с этим
поставил фундаментальные вопросы: что такое истинная, полная власть; каково различие
между истинной, полной властью и королевской властью, и т. д.? Эти вопросы до сих пор
абсолютно актуальны. Здесь Делез хочет показать – что он начал делать раньше – как
можно продолжать и расширять философию. Он указывает на то, что Фуко, своими
собственными средствами, сделал упор на пасторальной власти, новом концепте,
отличном от концепта Ницше, но напрямую связанном с Ницше. Именно так развивают
историю мысли.
Итак, концепт священника, разработанный Спинозой, затем Ницше, а затем Фуко, имеет
интересную родословную. Делез говорит, что он хотел бы связать себя с ней, осмыслить
некоторые аспекты пасторальной власти, которая, как говорят, сегодня больше не
функционирует. Но, настаивает Делез, следует обратить внимание на то, как она вновь
получила жизнь, например, в психоанализе, это новом воплощении пасторальной власти.
Как мы определяем ее? Это не то же самое, что тираны и священники, однако между ними,
по крайней мере, есть то общее, что их власть строится на мрачных страстях, которые они
пробуждают в людях, вроде: покайтесь перед лицом неотплатного долга, ваш долг
бесконечен, и т. д. Именно так они обретают власть, именно так их власть препятствует
реализации сил. Делез полагает, что любая власть печальна, даже если те, кто обладают
ею, делают вид, что наслаждаются ей, это все равно печальная радость.
С другой стороны, продолжает Делез, радость – это реализация (effectuation) сил.
Делез продолжает: его обращение к литературе можно объяснить как функцию того, что
они обсуждали ранее: история концепта не самостоятельна; когда концепт решает свою
задачу, он заставляет нас видеть, то есть существует взаимосвязь с перцептами. Всякий
раз, когда в романе обнаруживаются перцепты, обнаруживается и бесконечная
коммуникация между концептами и перцептами. Существуют так же стилистические
проблемы, общие для философии и литературы.
Делез говорит, что о науке он знает именно столько, сколько нужно, чтобы понять,
произошла ли встреча; если бы он знал больше, он занимался бы наукой, а не
философией. Поэтому часто он говорит о том, чего не знает, но он говорит о том, чего не
знает, в качестве функции того, что он знает. Он убежден, что это вопрос такта, отказа от
обмана, от создания видимости осведомленности, когда не знаешь. Делез говорит, что у
него были встречи с художниками, и это были лучшие дни в его жизни. Не физические
встречи, но те, о которых пишет Делез; величайшая из них была с Хантаи (Simon Hantai),
между которым и Делезом что-то произошло. У него была встреча с Кармело Бене. Делез
никогда не занимался театром, он ничего в нем не понимает, но он должен признать, что с
ним там тоже что-то случилось. Есть так же ученые, с которыми такое возможно. Делез
говорит, что он знаком с некоторыми математиками, у которых хватило терпения прочитать
то, что он написал, и они сказали, что все это нормально работает.
Делез говорит, что его слова звучат все более мерзко, потому что у него такое ощущение,
что он тратит время на гадкое самодовольство. Для него вопрос не в том, знаком он ли в
достаточной мере с наукой или нет, не в том, способен ли он узнать что-то, скорее,
главное – не говорить глупостей (betises) и вызывать эхо, явление эхо между концептом,
перцептом и функцией (поскольку, для Делеза, наука занимается не концептами, а
функциями). Из этой перспективы видно, что Делезу нужны были римановские
пространства,
C как в Culture (Культура)
Он настаивает, что чем бы мы не занимались, это всегда вопрос преодоления, выхода за
пределы или за грань (d'en sortir). Когда мы занимаемся философией, например, чтобы
остаться "в" философии, нам нужно выйти за нее. Это не значит, что мы займемся чем-то
другим, мы выходим, оставаясь внутри, и для этого не обязательно писать роман. Делез
говорит, что в любом случае не смог бы написать роман, но даже если бы смог, это было
бы абсолютно бесполезно. Делез подчеркивает, что он выходит за пределы или
преодолевает философию посредством самой философии. Парне спрашивает, что он
имеет в виду, и Делез говорит, что поскольку все это услышат только после его смерти, он
может говорить без всякой скромности. Он ссылается на свою книгу о Лейбнице, в которой
он развивает понятие "складки", философскую книгу о странном незначительном понятии
складки. После он получил множество писем, некоторые от интеллектуалов, но два письма
были совершенно особыми. Одно из них было от ассоциации производителей складных
картонных папок, которые писали, что полностью согласны: они делали в точности то же
самое, что и Делез! Затем он получил другое письмо, автор которого говорил об этом же:
складка – это наше!
Делез нашел это удивительным, тем более, что это напомнило ему историю Платона,
поскольку Делез считает, что великие философы не пишут абстракции, а являются
великими писателями очень конкретных вещей. Платон предлагает определение, к
примеру, того, что есть политик. Политик – это пастырь людей (pasteur des hommes). Вслед
за этим определением огромное количество людей заявляет: мы и есть политики! Пастух,
одевающий человечество, мясник, обеспечивающий человечество пищей. Появляются
соперники, и Делез чувствует, что столкнулся с чем-то в этом роде: возникают
производители картонных складных папок, которые говорят: складка – это мы! И другие,
которые пишут: мы – серферы, мы понимаем, мы полностью согласны. Мы постоянно
погружаемся в складки природы. Для них природа – это своего рода подвижная складка, и
они считают своей задачей жить в складках волн.
Подобные встречи помогают преодолевать философию посредством философии. У
Делеза были именно такие встречи с производителями картонных складных папок, с
серферами, без необходимости видеть их: фактически в ходе этих встреч с серфингом, с
производством картонных папок, он вышел за пределы философии при помощи самой
философии
Алфавит Жиля Делеза
совместно с Клер Парне
L'Abecedaire de Gilles Deleuze, avec Claire Parnet
1988-1989
Отсюда - повышенный философский интерес к осмыслению концепта, все больше и больше привле-
кающего внимание исследователей в современной нелинейной и сверхнестабильной культурной ситуации.
>Вопрос-то, мой, конечно, простоковато недалек, но с интересными последствиями именно методологическими как мне кажется (и сетевыми в особенности).
ну да,коненчо, но я не могу сразу "всю философию" начетнически , по буквам алфавита, цитировать до бесконечности.
Просто для работы мне самое оно, и жить и работать помогает
>Тут, как мне кажется, напрашивается (может быть и как-то особняком в своей ветке) интересный паравоз вопросов именно методологических и по совместной сетевой работе.