Приложение. Методология Кара-Мурзы применительно к политэкономии марксизма, и не только.
Здесь мне придется много, очень много цитировать Кара-Мурзу – чтобы показать, насколько велик, глобален и всеохватен масштаб невежества, подтасовок и демагогии. Кроме того, я счел полезным дать разъяснения тем, кто интересуется затронутыми темами, но пока не имеет достаточных знаний.
Цитаты (выделенные курсивом) взяты из книги «Идеология и ее мать наука» ( http://www.kara-murza.ru/books/ideolog/ideolog.htm). Многие из этих цитат можно найти и в других его творениях. Стиль Кара-Мурзы как публициста таков, что многие фрагменты переносятся из книги в книгу. Трудно сказать, что является главной причиной – скорее всего, понимание Кара-Мурзой основ пропаганды, одна из которых состоит в многократном повторении одного и то же, с целью выработки у читателя/слушателя чего-то вроде условного рефлекса. Правда, злые языки говорят, что так проще и быстрее «лепить» новые труды, заполнять ими книжные полки и радоваться полученному гонорару. Впрочем, в условиях «рыночной экономики» это комплимент, а не осуждение.
Цитат из Маркса будет мало – я буду брать у Маркса только самые общеизвестные вещи.
Как и полагается, Кара-Мурза начал «с основ».
Помимо концепции человека-атома, каркасом главной модели в политэкономии Адама Смита была ньютоновская картина ми¬роздания . Адам Смит просто перевел ньютоновскую мо¬дель мира как маши¬ны в сферу производственной и распре¬дели¬тель¬ной деятельности. Это бы¬ло органично воспринято культурой Запада, основанием которой был ме¬ха¬ницизм. Как машину рас¬смат¬ри¬вали тогда все, вплоть до человека. Нью¬тоновская механика была перенесена со всеми ее постулатами и допу¬щениями, только вместо движения масс было движение товаров, денег, рабочей силы. Абстракция человека экономического была совершенно аналогична абстракции материальной точки в механике.
Я тоже начну здесь, но по другой причине. Данный фрагмент интересен не тем, что вскрывает «глубинное обоснование» классической политэкономии (ее родоначальником часто считается уже Уильям Петти, которые написал свои основные труды тогда, когда Ньютону было около 20-ти лет и задолго до появления «Математических начал натуральной философии»). Не в этом дело – Кара-Мурза прав в том, что политэкономия (как и картина Ньютона) имеют много общего – правда, не потому, что одно (политэкономия) заимствовало концептуальные основы другого (механика). Здесь, в этом абзаце, начинает отчетливо проявляться методология Кара-Мурзы, которую я назвал бы – «конструктивизмом». Кара-Мурза всегда и при любых обстоятельствах пытается отрицать объективные основы жизнедеятельности общества и сводить все к «творцам» социальной реальности.
Не механика Ньютона породила классическую политэкономию и А. Смита. И Ньютона, и Петти (а затем и Смита) породило начало капитализма – освобождение людей от личной зависимости феодального общества, а также их желание и возможность выступать как отдельная личность, собственник, что на уже достигнутом обществом уровне развития потребовало вступления в договорные отношения с другими членами этого общества. Отсюда и материальная точка Ньютона (конечно же, не «материальная точка» как некоторая сущность модели, а сама концепции ньютоновской модели мира), отсюда (появившиеся до Ньютона и независимо от Ньютона) модель стоимости, цен и товаров.
Здесь же, в этом абзаце, отчетливо проявляется и вторая особенность методов Кара-Мурзы – крайняя интеллектуальная неряшливость и готовность к любым подтасовкам и нелепостям ради построения «конструктивистского процесса». «Движение товаров, денег, рабочей силы» совершенно не «аналогично» движению материальной точки. В это свое утверждение не верит и сам Кара-Мурза. Далее он противопоставляет «механику» Ньютона и «термодинамику» Карно/Клаузиуса, и при этом не затрудняется с аналогиями
уже между «товарами, деньгами, рабочей силой» и «давлениями и объемами». Было бы желание – аналогия найдется, особенно при научной нечистоплотности.
Экономика была представлена машиной, действующей по ес¬тест¬венным, объективным законам (само введение понятия объек¬тив¬ного зако¬на было новым явлением, раньше доминировало понятие о гармонии мира). Утверждалось, что отношения в экономике просты и могут быть выражены на языке математики и что вообще эта машина проста и легко познается.
Превосходно выраженный ужас традиционалиста перед пробуждающимся сознанием, осознающим, что не Авторитет, не Глава Семьи, не Просвещенный Монарх, не Совет Старейших/Мудрейших/Честнейших/Добрейших, а ЗАКОНЫ управляют социальной реальностью. Страх перед выпущенным из бутылки джинном, который свободен – и в своих достижениях, и в своих преступлениях. Свободен не от суда вообще, а от монаршего суда и от суда Святейшей Инквизиции.
О деталях, в которых «дьявол». Не будем о прелестях «гармония мира» до Ньютона (кстати, каким чудом смог «механицизм Ньютона так быстро внедриться в «фундамент западной культуры»?), до Петти, до науки. Я в данном случае о логике.
1) Введение объективных законов НИКАК не противоречит «гармонии мира», это очевидно. Снежинка прекрасна, несмотря на то, что для ее создания не был привлечен ни один «конструктивист». Но «фрейдовская оговорка» Кара-Мурзы не случайна. Не может у Традиционалиста и Инквизитора гармония существовать без Инквизиции. Под Инквизицией я, разумеется, понимаю именно то, чем она, в общем, и была – хранителем сакральных догм, надзирателем за агнцами в стаде и – если необходимо - палачом козлищ. Эта гармония (и только эта), действительно, разбивается вдребезги признанием объективных законов.
2) Ни механика Ньютона, ни политэкономия Смита не нарушают гармонию мира – сам Кара-Мурза обвиняет Смита/Рикардо (да и Маркса) в том, что они не дошли до «динамики», «хаоса» и прочей «синергетики».
3) Привлечение «простоты» для дискредитации рассматриваемой концепции. «Слишком», мол, «проста эта модель». Когда модель слишком проста, это, конечно, плохо. Но «простота модели» отнюдь не следует из главного «преступления» - допущения объективных законов. Особенно забавно обоснование «излишней простоты» тем, что «можно привлечь математику» Да, это «системный анализ» в применении к общественным наукам.
Адам Смит перенес из нью¬то¬новской механистической модели принцип равновесия и стабильности , который стал основной догмой экономической теории.
Какие «равновесие» и «стабильность» в ньютоновской механике? Яблоко под действием тяготения ускоренно и со всего маху падает на голову Ньютона. Крики, шишка. Это стабильность? Нет, конечно, «принцип равновесия» пытается ушибленного Ньютона ободрить – дескать, твоя голова тоже ударила по яблоку, причем с такой же силой – но, я думаю, Ньютона это утешило мало.
Впрочем, оставлю шутки. В дальнейшем Кара-Мурза более чем часто использует термин «равновесный». Иногда - к месту, иногда – совсем не к месту. Поскольку сам Кара-Мурза не снизосходит в своих книгах до объяснения смысла используемых терминов, а все-таки попробую внести (для читателя) некоторую ясность.
В механике (как разделе физики) тело (система) находится в равновесии, если под действием сил тело (или система в целом) покоится или, что то же самое, движется равномерно и прямолинейно. С этим связаны понятия «устойчивого равновесия» (тело возвращается к состоянию покоя после выводящего его из этого состояния внешнего воздействия), «неустойчивого равновесия», «безразличного равновесия».
В термодинамике/статистической физике смысл хоть и похожий, но несколько другой. Состояние термодинамической системы является равновесным, если с течением времени макропараметры системы – давление, температура, объем – не меняются, и при этом в системе нет стационарных потоков вещества и/или теплоты. Именно такие системы изучаются в школе. Спрашивается – как же так, ведь в школьных задачах система меняется во времени? Да просто предполагается, что процессы в системе «равновесные», т.е. что система проходит через цепочку бесконечно близких друг к другу равновесных состояний. Физики недаром шутят, называя равновесную термодинамику «термостатикой». Равновесные процессы обратимы (так же, как обратима классическая механика). Идеальный цикл Карно – пример последовательности равновесных процессов.
«Реальные» (необратимые) процессы изучаются неравновесной термодинамикой.
В принципе, можно считать, что под «равновесными системами» – в физике, не в политэкономии! – следует понимать «обратимые системы» (не уверен, что именно это имеет в виду Кара-Мурза). На практике таковых в природе не существует – механическое движение в «бытовом понимании» подразумевает трение и, следовательно, необратимость, реальные термодинамические процессы тоже необратимы. Другими словами, равновесные физические системы – это теоретическая абстракция.
В экономике (точнее будет сказать – в Economics) есть понятия «равновесные цены» (цены соответствия спроса и предложения) и «равновесные рынки» (рынки с господством - на какое-то время - равновесных цен). Как видно, здесь толкование термина существенно иное. И плавно переходить от «равновесия» в физическом смысле к «равновесию» в смысле economics (в лучшем случае) некорректно.
Есть и другие трактовки «равновесности» - например, в общей теории систем.
Кстати, к сведению Кара-Мурзы как политэконома. «Равновесие и стабильность» рынка НЕ являются догмой экономической теории. Кара-Мурза просто путает «равновесие» с наличием механизмов выхода из кризисов.
Метафора мира как равновесной машины (часы), приложенная к экономике, не была ни научным, ни логическим выводом. Это была метафизическая установка религиозного происхождения (см. о деизме Адама Смита). Равновесие в экономике не было законом, открытым в политэкономии, напротив — все поиски экономических законов были основаны на вере в это равновесие.
Равновесие в экономике – другими словами, временное соответствие спроса и предложения (нет ни нехватки, ни избытка товаров) совершенно не обязательно выводить их механики Ньютона. Исследователь «рыночной статистики» - например, тот же Уильям Петти – мог (и даже должен был) обратить внимание на такое состояние рынка и без трудов Ньютона (даже если бы они были бы написаны к тому времени). Никакая вера тут не при чем – [временное] «равновесное состояние» рынка это просто бросающийся в глаза (исследователю этого рынка) факт.
Адам Смит, вслед за Ньютоном, должен был даже ввес¬ти в модель некоторую потустороннюю силу, которая бы приводила ее в рав¬новесие (поскольку сама по себе рыночная экономика равновесие явно не соблюдала). Это — «невидимая рука рынка», аналог Бога-часовщика.
Кара-Мурза, оказывается, убежден, что есть – отдельно – «неравновесный рынок сам по себе», а есть – отдельно – «невидимая рука рынка», Бог-часовщик. Рынок – «посюсторонний», «рука» - «потусторонняя». Это не случайное принципиальное непонимание, это проявление способа мышление. Косная материя - и управляющая ею и придающая ей смысл воля «конструктивиста».
Кроме того, этот абзац говорит еще об одном – о том, что Кара-Мурза ничего не знает о модели Смита. Под «невидимой рукой рынка» понимается всего-навсего равнодействующая сознательных действий рыночных субъектов. Говоря по-простому, синоним для «невидимой руки» - «идеальная конкуренция». Ничего сверхъестественного. Причем Смит оговаривает условия, когда «потусторонняя сила» работает – в смысле посылает «правильные» управляющие сигналы, а когда – нет (монополизация).
Интересно, привлекает ли Кара-Мурза в своей любимой (непонятно, за что – впрочем, понятно, за «преисподнюю» (тепловую смерть) для поборников прогресса :)) термодинамике «Бога-часовщика» для обоснования газовых законов? Нет, в самом деле, бредовая для «здравого смысла» картина: очень много молекул, движущихся совершенно хаотически. А в совокупности – строгий и простой закон (закон Менделеева-Клапейрона). Ясно, без потусторонних сил не обошлось.
Само выражение «невидимая рука» использовалось в механике ньютонианцами с начала XVIII в. для объяснения движения под воздействием гравитации.
Не знаю, использовалось ли – Кара-Мурза может и приврать ради красного словца (или, в своем стиле, сослаться на склонного к красному словцу автора). Но если использовалась – то метафора на редкость неудачная. Рынок – это хаотическое сочетание актов купли-продажи, и предполагать закономерность для каждого отдельного акта – явная нелепость (между прочим, многие недалекие люди убеждены, что на закономерности и эквивалентности КАЖДОГО акта обмена строит свою теорию Маркс). Здесь - принципиальное отличие (на концептуальном уровне) от движения масс под действием гравитации в механике.
Другими словами, «равновесность» механики существует на уровне уже двух взаимодействующих точечных масс, так сказать, на «микроуровне». «Рука» может понадобиться для объяснения природы не «равновесия», а самой гравитации. Модель Смита для рынка (и шире - для гражданского общества, неотъемлемой частью которого является рынок) привлекает «руку» не для элементарных взаимодействий (единичных актов обмена, определяемых свободной волей участников), а для объяснения «равновесия» в целом.
Мне же здесь интересно то, с какой готовностью – без раздумий - ухватился за абсурдную (неважно – имевшую место или выдуманную) метафору Кара-Мурза.
На деле же вся политэкономия, начиная с Адама Смита, тщательно обходит оче¬видные источники неравно¬ве¬сности и механизмы гашения флуктуаций, возвращения системы в состояние равновесия.
Если бы Кара-Мурза имел хотя бы начальное, но достоверное представление о политэкономии, он бы знал, что источники кризисов были предметом подробного исследования, так же, как и механизмы возврата к «нормальному» состоянию.
Мы не можем рассматривать весь спектр механических и биологических метафор, привлеченных при выработке экономических моделей (например, аналогии между деньгами и движением финансов с кровью и кровообращением в модели Гарвея). Заметим лишь, что использование метафор не может быть методологически нейтральным.
Уместное привлечение таких метафор говорит не о том, что злые западные конструктивисты-натуристы толкают невинных традиционалистов не к тому «аттрактору», а о том, что мир един и закономерен. И это единство и закономерность проявляются очень часто, настолько часто, что математические модели необыкновенно универсальны – универсальны до такой степени, что это удивляет даже математиков. Кстати, Кара-Мурзе, как «синергетику», не следует удивляться таким аналогиям – ибо синергетика (если он это знает) – наука о наиболее общих нелинейных эффектах для самых различных систем – от жидкости до человеческого общества.
Разумеется, в западной общественной мысли с самого начала были диссиденты научной революции. Существовали важные культурные, философские, научные течения, которые отвергали и механицизм ньютоновской модели…,
Да уж, интеллигентов, попов и философов-мракобесов, к тому же неспособных понять суть научной теории как таковой, тогда хватало. Хватает и сейчас. Характерна явно выраженная симпатия Кара-Мурзы к этой публике. Впрочем, чему удивляться – соратники по борьбе за «холизм», Авторитет и Инквизицию. Как говорили повстанцы Кадудаля и Фротте в Вандее – «За Короля, кюре и господина!»
и возможность приложения ее к обществу.
Если Кара-Мурзе кажется, что «основной поток» анти-традиционистской евроцентричной науки прилагал модели Ньютона к обществу, то это заблуждение - проблемы только Кара-Мурзы.
Но вообще-то интересно было бы послушать о «научных течениях» того времени, которые отвергали ньютоновскую модель (отвергать «только» механицизм этой модели, но одобрять «саму» модель, увы, не получится – она насквозь механистична). Боюсь, Кара-Мурзе нечего будет на эту тему сказать. Правда, Кара-Мурза не один такой – вот высказывание Тоффлера (предисловие к русскому изданию книги Пригожина и Стенгерс «Порядок из хаоса») : «Разумеется, многие слабые стороны механистической модели были обнаружены задолго до нас. Представление о мире как о часовом механизме с планетами, извечно обращающимися по неизменным орбитам, детерминированным поведением любых равновесных систем и действующими на все без исключения объекты универсальными законами, которые могут быть открыты внешним наблюдателем, — такая модель с самого начала подверглась уничтожающей критике». ( http://lib.babr.ru/index.php?book=355).
Момент интересный, «с ходу» так и хочется согласиться – в самом деле, что за безобразие? Сплошной детерминизм и метафизика, косность и догматика – если судить с современной точки зрения. Но попробуем немного задуматься. Нет, насчет «уничтожающей критики» все верно – не сомневаюсь, что было, то было. Вопрос, с каких позиций.
Кто это мог критиковать в конце XVII в. Ньютона за то, что орбиты у него неизменные от создания мира? Покажите мне таких ученых (или даже неучей). Не было таких – до первых (услышанных) попыток говорить об изменчивости мира еще около ста лет.
Какие еще «равновесные системы»? Это было время зарождения науки, время господства Провидения, время алхимиков и астрологов. На заседании Королевского Общества ученые мужи экспериментально выясняли, может ли паук выбраться из круга, очерченного границей из порошка рога носорога. Еще не пришло время идеи, что мыши самопроизвольно зарождаются в грязном белье, а жизнь – в бараньей подливке – это будут обсуждать через полвека. А тоффлерам тех времен, видите ли, уже синергетики в новоиспеченном ньютонианстве не хватает. Их также нервирует детерминизм и излишняя универсальность закона тяготения. Это даже не смешно. Еще в конце XIX в. Планка (если верить легенде) пытались отговорить от занятия физикой – потому, что в рамках ньютонианства уже якобы решены все вопросы. Труды Ньютона стали ослепительным светом – а Тоффлер хочет сообщить читателю, что тусклость его идей уже тогда была осознана некоторыми премудрыми критиками, которым Всеблагой Господь от рождения вложил в голову понимание ключевой роли аттракторов, фракталов и бифуркаций.
Я просто не представляю себе «научной» альтернативы в то время, например, концепции неизменности орбит. Может быть, под «лишенным механистической ограниченности научным течением» того времени Кара-Мурза имеет в виду герметизм? Это для «русского коммуниста» (хоть и анти-марксиста) и сторонника советского проекта было бы интересным заявлением. Или Кара-Мурза говорит о картезианстве? Я , конечно, о картезианской физике, а не философии.
Как-то Кара-Мурза одобрил даже Поппера – лишь бы против диалектики и Маркса. Теперь, похоже, он готов пойти »с картезианцами, даже невзирая на отзыв Вернадского: «Картезианская физика оказалась столь же далекой от исторически добытой человеком физики, так же мало вела к ней, так же была груба по сравнению с природным явлением, как мало способствовали его признанию грубые физические аналогии Бэкона».
Удивительное цельный и последовательный антипрогрессизм. Это я о Кара-Мурзе, а не о Вернадском.
И экономисты делились на два течения: инструменталисты и реалисты .
Это деление является наиболее достойным рассмотрения только с точки зрения Инквизиции. С научной точки зрения экономисты «делились» совсем по-другому. Меркантилисты, физиократы, монетаристы, «классики», маржиналисты и т.д. Но об этом поклонникам Средневековья долго рассказывать.
Более известны (Кара-Мурзе – Alex_1) инструменталисты, которые разрабатывали теории, излагающие «объективные законы экономики» и обладающие поэтому статусом научной теории. Инструменталисты использовали методологические подходы меха¬нис¬тической науки, прежде всего, редукционизм — сведение сложной сис¬темы, сложного объекта к более простой модели, которой легко манипу¬лировать в уме (потрясающая фраза. Да, в который раз я замечаю, насколько велик Кара-Мурза как демагог – Alex_1). Из нее вычищались все казавшиеся несущественными условия и факторы, оставалась абстрактная модель. В науке это — искусственные и контролируемые условия эксперимента, для экономиста — расчеты и статистические описания.
Другими словами, «инструменталисты» - это просто обычные, нормальные ученые.
А реалисты — те, кто отвергал редукционизм и старался описать реальность максимально полно.
Отвергать редукционизм (как инструмент познания и проведения анализа) – значит отвергать всю современную науку. Другое дело, что нужно осознавать ограниченность редукционизма.
К сведению тех, что очарован демагогией Кара-Мурзы, «максимально полное описание реальности» дает простое созерцание. Посмотрим, к чему приводит это на практике. Следующий абзац бесподобен:
Они говорили, что в экономике нет законов, а есть тенденции. Использовалась такая, например, метафора: в механике существует закон гравитации, согласно которому тело падает вертикально вниз (так, падение яблока подчиняется этому закону). А если взять сухой лист, он ведет себя иначе: вроде бы падает, но падает по сложной траектории, а то, может, его и унесет ветром вверх. В экономике действуют такие тенденции как падение листа, но не такие законы, как падение яблока (реалисты уже в этой аналогии предвосхищали немеханистические концепции второй половины ХХ века: представление о неравновесных процессах, случайных флуктуациях и нестабильности). Хотя триумф техноморфного мышления, сводящего любой объект к машине, в эпоху успехов индустриализма оттеснил реалистов в тень, их присутствие всегда напоминало о существовании альтернативного видения политэкономии.
Мракобесие Кара-Мурзы вызывает восхищение своей целостностью и готовностью ради достижения пропагандистских («конструктивистских» ) целей решительно на все. Комментировать этот перл я не буду – совершенство нужно созерцать в молчании. Впрочем, если какой-то читатель не поймет, что здесь не так – я ему объясню. По отдельной просьбе.
Ладно, примем падение листа за лирическое отступление и продолжим.
Научная картина мира менялась. В XIX веке был сделан важнейший шаг от ньютоновского механицизма, который представлял мир как движение масс, оперировал двумя главными катего¬ри¬ями: массой и силой . Когда в рассмотрение мира была включена энер¬гия, возникла термодинамика, движение тепла и энергии, двумя универсальными категориями стали энергия и работа — вместо массы и силы. Это было важное изменение. В картине мира появ¬ля¬ется необратимость, нелинейные отношения. Сади Карно, который соз¬дал теорию идеальной тепловой машины, произвел огромные культурные изменения. Эту трансформацию научного образа мира освоил и перенес в политэкономию Карл Маркс.
Небольшая справка.
Понятия «энергия» и «работа» (под разными названиями) появились задолго до термодинамики. И даже до Ньютона. Связано это было не с евроцентризмом и механистичностью западной науки, а с поиском «вечного движения». Эти поиски продолжались сотни лет, но, пожалуй, наиболее интенсивно – в XVII-XVIII в., что совершенно понятно: создание вечного двигателя в период развития капитализма – это даже не золотое, а бриллиантовое дно. Проекты были самые различные – в основном, конечно, механические (реже – водяные, был проект, основанный на капиллярности сосудов и поверхностного натяжения жидкости). Были проекты вечных двигателей с использованием магнитов. Против возможности создания вечного двигателя в разное время высказывались – уже в «научный период» - Галилей, Паскаль, Декарт, Торричелли, Ньютон, Лейбниц, Ломоносов. Кстати, Лейбниц и Ломоносов очень близко подошли к формулировке закона сохранения энергии. Ломоносов распространял принцип сохранения не только на движение (в узком понимании слова), но и не передачу тепла.
Что касается интуитивных догадок о сохранении движения (в общем плане, т.е. энергии, в долее поздней терминологии) в «донаучный» период, то их можно найти уже у Тита Лукреция Кара («О природе вещей»), например: «Из ничего не рождаются вещи, Также не могут они, народившись, в ничто обратиться». Против возможности вечного [механического] движения высказывался Леонардо да Винчи.
Уже в 1775 г. Парижская Академия наук отказалась рассматривать проекты вечных двигателей 1-го рода, хотя формально закон сохранения энергии сформулирован не был.
Термин «работа» введен механиками (Понселе, 1826 г.), хотя и до него понятие механической работы, как произведения силы на перемещение, использовалось еще во второй половине XVIII в. Например, в работе «Опыт о машинах вообще» (1783) Лазара Карно (отца Сади Карно), по сути, приведена современная формула расчета механической работы («момента действия»).
Создание термодинамики привело к обобщению понятий «работа» и «энергия». На основе этого «объединения» стало возможным уточнить понятие «силы», а также сформулировать в «современном виде» закон сохранения энергии. Сади Карно в своей ставшей известной позднее работе, написанной в 1824 г., дал «алгоритм пересчета» механической работы в тепловую. Что касается высказанной в книге его идеи о невозможности создания вечного двигателя с использованием теплоты, то она просто была основана на том, что теплота, по Карно – результат механического движения частиц.
Вопреки мнению Кара-Мурзы, работа Карно не оказала практически никакого влияния – он умер от холеры, не успев ее опубликовать. Заслуги Карно были оценены уже позднее, задним числом. Формулировка закона сохранения энергии относится к 40-50-ым годам XIX в. И связана с именами Майера и Джоуля (кстати, Майера – точнее, полученные им результаты – современники оценили не выше, чем Карно).
Таким образом, термодинамика возникла как обобщение и развитие механики. Термодинамика не привела (и не могла привести) в замене «массы и силы» на «работу и энергию» в качестве «универсальных категорий» (интересно, что это означает, по мнению Кара-Мурзы?). Вместо этого в единую научную парадигму (обратимую, равновесную и линейную) была введена - в качестве новой формы движении (вполне, кстати, «механического») - теплота.
Небольшое отступление о линейности (в физике и математике, не в «синергетике применительно к обществу»).
Линейность некоторой функции определяется очень просто – аргумент функции и ее значение связаны просто через коэффициент. Это позволяет использовать линейные операторы (что приводит к «принципу суперпозиции»). Здесь, скорее всего, нужны объяснения.
Прежде всего, непонятно, казалось бы, в чем выражается «линейность» в той же механике Ньютона. Вот, падает тело под действием силы тяжести, и пройденный им путь описывается отнюдь не линейной зависимостью от времени: s = gt**2/2. Где тут линейность?
Линейность здесь «прячется» в созданном (независимо) Ньютоном и Лейбницем «исчислении флюент и флюксий» - дифференциальном и интегральном исчислении, основанным на линеаризации «реальной функции», заменой ее в бесконечно малой окрестности точки на касательную к этой функции в точке – на прямую линию. Важно не то, что некоторая функция линейна – важно то, что она «дифференцируема», причем неоднократно.
Линейность в движении тела под действием силы тяжести состоит, грубо говоря, в том, что скорость (первая производная от пути) возрастает линейно от времени, а ускорение (вторая производная от пути и первая – от скорости) вообще остается постоянным. При этом имя ускорение, с помощью операции интегрирования можно получить скорость, а еще раз проинтегрировав скорость по времени – и перемещение. Таким образом, перемещение, скорость и время – не независимые функции, а функции, которые могут получены одна из другой с помощью специальной процедуры, основанной на линеаризации.
Перемещение материальной точки под действием сил в механике Ньютона описывается линейным уравнением (m*a = F, или, в другой форме, m*d2x/dt2 = F).
Или возьмем волну (колебания). Движение волы описывается уравнением, в котором
c помощью умножения на коэффициенты и операций сложения (вычитания) связаны такие параметры, как координата и ее вторая производная (ускорение).
Теперь о суперпозиции. Принцип суперпозиции заключается в том, что независимое воздействие нескольких «сил» можно – без изменения результата – заменить на воздействие одной, эквивалентной силы, с использованием линейных операторов (т.е. сочетания операций умножения на коэффициент и сложения). Простейшие примеры - правило параллелограмма для сил или сложение волн (в частности, две волны с одинаковыми амплитудами, движущиеся в противофазе, полностью гасят друг друга).
В свете усиленной рекламы Кара-Мурзой «нелинейных», «неравновесных» и «необратимых» теорий – по причине того, что линейные, равновесные и обратимые, якобы, «не справляются» с возникающими задачами, сообщу доверчивому читателю, что «линейными, равновесными и обратимыми» - полностью или в своей основе - являются не только механика Ньютона и классическая термодинамика, но и электродинамика Максвелла, и общая теория относительности, и квантовая механика.
Да, принципы линейности и равновесности (обратимости) не позволяют объяснить многие эффекты и решить многие задачи – отсюда неравновесная термодинамика (которая, кстати, вполне «линейна») и разрабатываемая нелинейная квантовая механика. Но нужно отдавать себе отчет в соотношении сложности «физических» и «общественных» моделей, а также в тех проблемах, которые вызывает применение нелинейности на уровне физики.
Я не стану распространяться на тему, что такое на самом деле «механицизм».
Повторю только общеизвестное: термодинамика (классическая) механистична и линейна, идеальный цикл Карно (вот ведь незадача!) обратим, необратимость – если уж ей приписываются волшебные свойства - появляется уже в «механике» с учетом трения.
Но вернемся к истории развития науки.
Таким образом, просматривается четкая картина: влекомое практическими целями (я не имею в виду только «зарабатывание денег»), сознание стало изучать природу не в созерцательном, а в активном режиме. Естественно, не замахиваясь на неподъемный охват, а мелкими, постепенными шагами, при которых эмпирика играла огромную роль. Эта была не последовательность вдохновленных «религиозными догмами» действий по «изменению ядра европейских народов», а мощная волна проб, ошибок, наивных рассуждений и гениальных озарений, и эта волна затронула и физику, и химию, и математику, и биологию, и политэкономию, и философию. «Открытия» прямо-таки напрашивались самой логикой развития рожденного научного познания. Гук «открыл» многие законы раньше Ньютона, но Ньютон «переоткрыл» их заново, так как Гук не удосужился их опубликовать. Дифференциальное и интегральное исчисление было создано независимо Ньютоном и Лейбницем. Майер практически повторил (в начале 40-ых годов XVIII в.) эксперименты (и результаты) Карно. О законе сохранения энергии уже говорилось выше.
«Ньютоновский механицизм» был отвергнут только в XX в. И отвергнут на уровне конфликта «детерминизм - стохастичность», а не «линейность-нелинейность» или «равновесность-неравновесность». Термодинамика Карно-Клаузиуса линейна и обратима, неравновесная (необратимая) термодинамика – линейна, квантовая механика (в основе) линейна и обратима.
Нелинейные системы – очень сложные системы с точки зрения нахождения решения. Это справедливо даже для относительно простых физических систем. По этой причине «отвергнутый ньютоновский механизм» до сих пор очень часто используется на практике – разумеется, с учетом его допущений и ограничений.
Что же говорить о качественно более сложных системах для живых организмов и обществ? Общественные науки отнюдь не находятся на этапе, когда «линейные и равновесные» методы (если говорить об их формальном использовании, т.е. на уровне математических моделей) исчерпали свои возможности. Об этом даже смешно говорить. Кстати, я абсолютно уверен, что Кара-Мурза совершенно не знаком с линейными и обратимыми моделями, которые худо-бедно используются в этой области.
Требования усложнения модели, когда «избыточной» является сложность уже построенных – это невежество, либо демагогия.
Если же отвлечься от формальных моделей и перейти на «философский» уровень, то исторический материализм вполне «нелинеен», «необратим», «кооперативен» и прочая, прочая, прочая, другими словами, «синергетичен». И Кара-Мурза - то ли по невежеству, то ли с пропагандистско-идеологическими целями – ломится в открытую дверь.
Но перейдем все-таки к политэкономии и к Марксу.
Маркс ввел в основную модель политэкономии цикл воспроиз¬водства — аналог разработанного Сади Карно идеального цикла тепловой машины. Вместо элементарных актов обмена «товар-деньги» (как у Карно — обмен «давление-объем») — вся цепочка соединенных в систему операций. Модель сразу стала более адекватной — полит¬эко¬номия теперь изучала уже не простой акт эквивалентного об¬мена, как было раньше, а полный цикл, который может быть иде¬альным в некоторых условиях (Карно определял условия достижения максимального КПД, в цикле воспроизводства — максимальной нормы прибыли).
Поразительно. Поразительно, насколько «конструктивистский процесс» в мозгу Кара-Мурзы подавляет элементарные познания, простейшую логику и самый здравый смысл. Я просто не представляю, в каком состоянии можно додуматься до «введения цикличности в политэкономию Марксом». И на какого читателя эта, гм, нетривиальная фраза рассчитана.
Некоторые пояснения для тех сторонников традиционного общества, которые могут прожевать эту белиберду.
Сади Карно написал свой труд в 1824 (да и известен он стал не сразу), намного позже начала широкого использования тепловых машин. И паровые машины Уатта, и первые паровозы, и даже пароход Фултона (а это был не первый пароход в истории) появились за несколько десятков лет до работы Карно. Все это произвело гораздо большие «культурные изменения», нежели идеальный цикл. Но не в этом дело, это мелочь.
Основная нелепость Кара-Мурзы проистекает вследствие того, что он даже не знает, что циклические модели в политэкономии появились задолго и до Карно, и до машины Уатта, и до Фултона. Эта самая циклическая модель присутствует уже у основателя школы физиократов – у Кенэ. Кенэ опубликовал свою знаменитую таблицу в 1758 году. Да и странно было бы, если бы цикличность политэкономических моделей была «конструктивистски» заимствована из термодинамики, а не следовала естественным образом из цикличности сельскохозяйственного производства – основного вида производства в 17-18 вв. Цикличность вообще присуща производству.
Домашнее задание: попытаться, оставаясь в рамках разума и логики, провести аналогию между «товаром-деньгами» и «давлением-объемом». Я пробовал, у меня не получилось.
Как и аналогию между «максимальным КПД тепловой машины» и «максимальной нормой прибыли» (мне бы очень хотелось спросить у Кара-Мурзы, что он под этим понимает, да видно, не судьба).
Но главное (главное! – Alex_1), что из термодина¬ми¬че¬ского рассмотрения (а это была равновесная (выделено автором – Alex_1) термодинамика) вы¬текало, что, совершив идеальный цикл, нельзя было произвести полезную работу, т. к. эта работа использовалась для возвращения машины в исходное со¬стояние. И, чтобы получить полезную рабо¬ту, надо было изымать энергию из топлива, аккумулятора при¬род¬ной солнечной энергии.
Трудно сказать, что в этой мешанине главное и в чем В ТАКОЙ ПОСТАНОВКЕ проявился недостаток «равновесности».
Вывод читателя из «равновесного» состояния начинается с того, что раньше говорили об идеальном цикле Карно (разумеется, связанным с «изыманием энергии из топлива», точнее, подводом теплоты, и с выполнением полезной работы). Теперь оказывается, что «идеальный цикл» - это когда «полезной работы нет», а для того, чтобы она была, нужно потратить энергию топлива. И все это со ссылкой на Карно.
Кто-то не понимает обсуждаемого вопроса вообще – либо Карно, либо я, либо Кара-Мурза.
Ко времени написания Карно своего труда тепловые машины успешно использовались – так сказать, в «промышленных масштабах» - уже несколько десятков лет. Закон Бойля (Бойля-Мариотта) о постоянстве произведения давления газа на его объем при данной температуре был эмпирически открыт в 1662 г, закон Шарля – о связи объема и температуры при постоянном давлении – в 1787. Природа теплоты была известна (с теплородом было уже покончено), то, что нагреть тела можно с помощью механической работы, «доказано» Румфордом (правда, это было ясно еще в каменном веке ) Проекты вечных двигателей Академия наук не рассматривает уже полвека. В общем, у меня очень сильные сомнения, что Карно кропотливо выяснял вопрос, можно ли с помощью тепловой машины совершить полезную работу без подвода тепла – точнее, получить полезной работы больше, чем было передано рабочему телу машины энергии в виде тепла (т.е. создать вечный двигатель 1-го рода).
Идеальность цикла Карно состоит не в том, что невинен и бесполезен (видимо, в силу врожденной порочности («равновесности»)), а в том, что это, так сказать, «максимально эффективное использование» свойств газа как рабочего тела. КПД идеального цикла Карно - максимальный теоретически возможный КПД для реальной тепловой машины с данными рабочими температурами. Карно не изобретал тепловую машину, не выходил за пределы «равновесности», не объяснял природу теплоты, не предвосхищал синергетические чудеса. Он рассчитал количественный предел эффективности использования таких машин, показал, как именно (теоретически) этот предел достигается, и выяснил, что тепловые машины работают не в силу особых свойств того или иного газа.
Что касается вечного двигателя 2-то рода, который действительно связан с необратимостью термодинамических процессов, то это совсем другая история (к тому же история существенно более поздняя), и об этом ниже.
И еще. Неужели Кара-Мурза считает, что в сельскохозяйственном цикле физиократов «игнорировалась» природная солнечная энергия как «топливо»? А если нет, то чем «цикл физиократов» хуже (с мировоззренческой точки зрения) цикла Карно?
То есть топливо было особым типом товара, который содержал в себе нечто, давным-давно накопленное природой, что позволяло получать работу.
Вообще-то ученые (не гуманитарии ) практически инстинктивно говорят «совершить работу», а не «получить работу». Мелочь, но, как говорил (справедливо) Ш. Холмс, «нет ничего важнее мелочей». «Получить работу» - устойчивое выражение в совсем другой области.
Теперь серьезно.
Топливо «в термодинамике» (термодинамика без кавычек не оперирует понятием топлива – она оперирует понятиями энергии и теплоты) не является товаром. Более того, топливо как таковое вообще не является товаром. Товаром является топливо, производимое для продажи в рамках рыночной экономики. Топливо как товар вообще не используется как источник энергии – топливо используется как источник энергии только после того, как оно уже перестало быть товаром (или еще не стало им). Просто Кара-Мурза, по причине болезни товарным фетишизмом в особо тяжкой форме, не понимает, что природа не в силах создать товар. Товар (не просто вещь) создается только и исключительно как результат особого взаимодействия людей.
Да, чуть не забыл добавить: топливо – это совершенно не обязательно то, что «давным-давно накоплено природой». Просто Кара-Мурза тихонько двигается в сторону «невозобновляемых ресурсов».
Когда Маркс ввел свою аналогию — цикл воспроизводства (Маркс ввел! - Alex_1), в каждом звене которого обмен был эквивалентным, то оказалось, что для получения прибавочной стоимости надо вовлекать в этот цикл совершенно особый товар — рабочую силу , платя за нее цену, эквивалентную стоимости ее воспроизводства. Рабочая сила была таким товаром, созданным «природой», который позволял производить «полезную работу».
Рабочая сила, создаваемая, кстати, не «природой» и даже не природой, а обществом, не является «внешним телом» по отношению к «рабочему телу» цикла Карно, каковым для рабочего газа машины является подводимое/отводимое тепло. Рабочая сила – это тот же «рабочий газ», повторно используемой в цикле воспроизводства. Кара-Мурза считает, что «товар и деньги» - это аналогия для «объема и давления». Я этого не понимаю, но допустим. Так вот, у Маркса в цикле производства действуют не «товар» и «деньги», а товарный и денежный КАПИТАЛЫ. Рабочая сила является товаром только на рынке рабочей силы, после же приобретения ее капиталистом она перестает быть товаром и становится капиталом. «Рабочим телом» «тепловой машины». И цикл производства, между прочим, состоит и в том тоже, чтобы возместить затраты рабочей силы, т.е. «сохранить» эту часть «рабочего тела», а не выбросить ее, как считает Кара-Мурза, в «трубу».
Так в полит¬экономию бы¬ли введены термодинамические категории.
По сути, в переходе от цикла Карно к циклу вос¬произ¬вод¬ства был сделан неосознанный скачок к неравновесной термоди¬на¬мике, скачок че¬рез целую научную эпоху. В отличие от топлива как аккумулятора хими¬че¬ской энергии, которая могла вовлекаться в работу тепловой машины только с ростом энтропии, рабочая сила — явление жизни , процесса крайне неравновесного и связанного с локальным уменьшением энтропии. Фабрика, соединяя топливо (ак¬ку¬мулятор энергии) с живой системой ра¬бот¬ников (акку¬мулятор негэнтропии) и технологией (аккумулятор ин¬формации), означала качественный сдвиг в ноосфере, а значит, прин¬ципиально меняла картину мира.
Понеслась душа в рай. Во-первых, непонятно, что Кара-Мурза понимает под «энтропией» применительно не к термодинамике, а к ее «общественному» аналогу? Энтропия – это просто мера «потерянной» энергии, энергии, которая есть, но которую нельзя использовать. Что отвечает этим условиям в обществе? Перманентный упадок моральных сил в процессе производства? Необратимая потеря мотивации у членов общества вообще и топ-менеджеров в частности?
Без этого разговор просто беспредметный, а игривость аналогий Кара-Мурзы такова, что я не осмеливаюсь предложить свой вариант – все равно у меня фантазии не хватит.
Маркс даже значительно опередил свое время. В «Капи¬тале» есть очень важная глава «О кооперации», полностью преодолеваю¬щая меха¬ни¬цизм основной модели политэкономии (более того, в ней преодолен и евроцентризм, хотя марксизм в целом находится под большим влиянием этой идеологии). Хотя в общем Маркс исходит из абстрактной редук¬цио¬нистской модели (тут, в целях защиты от демагогии, требуются пояснения, об этом ниже – Alex_1) взаимоотношения рабочего с предпринимателем как куп¬ли-продажи рабочей силы, в этой главе показано, что в экономике дей¬ствуют не «атомы», не индивиды, а коллективы рабочих. И соединение рабочих в коллектив само по себе создает такой кооперативный эффект, такую добавочную ра¬бо¬чую силу, которая капиталисту достается бесплат¬но как органи¬за¬тору. То есть Маркс ввел в политэкономию системные пред¬став¬ле¬ния о синергизме, которые не вмещались в механистическую модель.
Немного о редукционизме.
Понятие редукционизма неоднозначно. Общая идея редукционизма – «сведение сложного к простому». А далее начинаются интерпретации.
В одной из интерпретаций редукцинизм утверждает, что можно полно изучить систему в целом, разделив ее на составные части (с которыми проще оперировать) и изучая эти части по отдельности, причем процесс следует рекурсивно повторять, пока не он не дойдет до «основ» Такой редукционизм отвергается современной наукой, которая однозначно утверждает, что сложная система не является простой совокупностью своих частей (причем для такого утверждения не требуется отказ от «равновесности» или «линейности»). Такой редукционизм отрицается и диалектическим (и историческим) материализмом.
В другом понимании редукционизм представляет собой метод научного исследования, который являлся (а на практике – продолжаться являться) основой научного анализа (разумеется, под идеологические заклинания о замене его холизмом (как противоположностью редукционизма) и системным подходом). Такой редукционизм используется для вычленения отдельных частей, доступных для изучения, просто по той причине, что для анализа системы в целом нет ни моделей, и методов решения.
Суть, так сказать, «правильного» редукционизма описывается двумя словами: «упрощение задачи».
Еще одно – вполне «положительно-научное» понимание редукционизма – подход с уменьшением сущностей за счет «подведения их под общую базу». Например, создание единой теории поля (вместо отдельных теорий для каждого случая взаимодействия) с ликвидацией отдельных взаимодействий как «излишних» понятий – типичный редукционизм.
Таким образом, редукционизм (как и холизм) не является сам по себе ни грехом, ни добродетелью. Наука немыслимы без редукционизма, но и не сводима к редукционизму. Обвинения в «редукционизме», как правило (но не всегда), носят идеологический характер и не связаны с существом дела.
Именно так обстоит дело и в данном случае. Пример Маркса (трудовой коллектив на фабрике) вообще не является редукционистским – в любой интерпретации. Есть трудовой коллектив с кооперативным эффектом, есть отдельные члены этого коллектива, которых НЕОБХОДИМО в данном случае и рассматривать отдельно - поскольку они оплачиваются отдельно, а не оптом. Маркс вообще не проводит редукцию. Он рассматривает и сравнивает две сущности: а)трудовой коллектив и б)простую (арифметическую) совокупность его членов.
Кара-Мурза просто имеет «мировоззренческую установку» - пытаться «укусить» Маркса по поводу и без повода, есть для этого основания или нет, умно будет выглядеть Кара-Мурза в глазах грамотного читателя или нет, достойно или нет. Это чисто иррациональная страсть. Впрочем, книги Кара-Мурзы не адресованы грамотному читателю, который пытается осмыслять прочитанное.
Для ясности я процитирую Маркса. Раздел «Кооперация», 1-ый том, выделено жирным шрифтом ( http://www.libelli.ru/works/kapital/1_11.htm):
Даже при неизменном способе труда одновременное примене¬ние значительного числа рабочих вызывает революцию в мате¬риальных условиях процесса труда. Здания, в которых работает много людей, склады для сырого материала и т. д., сосуды, инстру¬менты, аппараты и т. д., служащие одновременно или попеременно многим, — одним словом, часть средств производства потребляется теперь в процессе труда сообща. С одной стороны, меновая стои¬мость товаров, а, следовательно, и средств производства, ничуть не повышается вследствие усиленной эксплуатации их потреби¬тельной стоимости. С другой стороны, масштаб сообща потребляе¬мых средств производства возрастает. Комната, в которой работают 20 ткачей на 20 станках, должна быть вместительнее, чем комната, в которой работает самостоятельный ткач с двумя подмастерьями. Но постройка мастерской на 20 рабочих стоит меньшего количества труда, чем постройка 10 мастерских на 2 рабочих каждая, и вообще стоимость сконцентрированных в массовом масштабе и применя¬емых совместно средств производства растет не пропорционально их размерам и их полезному эффекту. Употребляемые совместно средства производства переносят меньшую долю своей стоимости на единицу продукта частью потому, что вся та стоимость, которуюони отдают, распределяется одновременно на большую массу про¬дуктов, частью потому, что в сравнении со средствами производ¬ства, употребляемыми в отдельности, они входят в процесс произ¬водства хотя и абсолютно большей, но по отношению к сфере их действия относительно меньшей стоимостью. Тем самым понижа¬ется та составная часть стоимости, которая приходится на постоян¬ный капитал, а, следовательно, соответственно ее величине, и сово¬купная стоимость товара. Результат получается такой, как если бы средства производства товаров стали производиться дешевле. Эта экономия в применении средств производства возникает лишь бла¬годаря их совместному потреблению в процессе труда многих лиц. И средства производства приобретают этот характер условий об¬щественного труда или общественных условий труда в отличие от раздробленных и сравнительно дорогих средств производства отдельных самостоятельных рабочих или мелких хозяйчиков даже и в том случае, когда многие рабочие объединены лишь пространст¬венно, а не общностью самого труда. Часть средств труда приобре¬тает этот общественный характер даже раньше, чем его приобре¬тает сам процесс труда.
Экономию на средствах производства вообще следует рассмат¬ривать с двоякой точки зрения. Во-первых, поскольку она удешев¬ляет товары и тем понижает стоимость рабочей силы. Во-вторых, поскольку она изменяет отношение прибавочной стоимости ко все¬му авансированному капиталу, т. е. к сумме стоимостей его по¬стоянной и переменной составных частей. Последний пункт будет рассмотрен лишь в первом отделе третьей книги этой работы, куда в интересах внутренней связности изложения придется отнести и многое другое, касающееся затронутой здесь темы. Такого рас¬членения предмета требует ход анализа, да оно соответствует: и духу капиталистического производства. Так как при капиталисти¬ческом производстве условия труда противостоят рабочему как нечто самостоятельное, то и экономия на них представляется осо¬бой операцией, которая ничуть не касается рабочего и, следова¬тельно, обособлена от методов, повышающих его индивидуальную производительность.
Та форма труда, при которой много лиц планомерно работает рядом и во взаимодействии друг с другом в одном и том же процессе производства или в разных, но связанных между собой процессах производства, называется кооперацией.
Подобно тому, как сила нападения эскадрона кавалерии или сила сопротивления полка пехоты существенно отличны от суммы тех сил нападения и сопротивления, которые способны развить от¬дельные кавалеристы и пехотинцы, точно так же и механическая сумма сил отдельных рабочих отлична от той общественной силы, которая развивается, когда много рук участвует одновременно в вы¬полнении одной и той же нераздельной операции, когда, например, требуется поднять тяжесть, вертеть ворот, убрать с дороги препят¬ствие 11). Во всех таких случаях результат комбинированного труда или вовсе не может быть достигнут единичными усилиями, или может быть осуществлен лишь в течение гораздо более продолжи¬тельного времени, или же лишь в карликовом масштабе. Здесь дело идет не только о повышении путем кооперации индивидуальной производительной силы, но и о создании новой производительной силы, которая по самой своей сущности есть массовая сила.
Вообще, в этой главке затронуто много интересных вопросов. И не только в этой главке.
Поясню на доступном примере (похожий упоминает Маркс) это «преодоление механицизма».
Задача. Нужно разгрузить машину кирпичей (1000 штук) и перенести их на 100 м от машины (и там сложить в кучу). Есть 11 рабочих (один только достает кирпичи из машины). Бегают и носят кирпичи, соответственно, 10 рабочих.
Каждый кирпич в любом случае перемещается на 100 метров.
Вариант 1, «не-кооперативный» (по Кара-Мурзе – механистический)
Каждый рабочий бегает от машины к куче, перенося по 1 кирпичу (модель, все-таки), всего на его долю приходится 100 кирпичей.
Результат. Каждый рабочий пробегает 100м x (100 раз с кирпичем + 100 пустым) = 20 км.
Общая беготня – 200 км (пополам «порожним» и «с грузом»).
Вариант 2, «частично кооперативный»
Рабочие выстраиваются в цепочку через 10 метров. Начальная «установка» + возврат к машине – (100+90+80+70+…+10)*2 = 1100 м.
Каждый из десяти пробегает для передачи каждого кирпича 10 м «порожним» и 10 – нагруженным, 20 м для каждого кирпича, т.е. те же 20 км, все вместе – те же 200 км.
Таким образом, «беготня» даже увеличилась – за счет «перемещения в начальную позицию»
Есть ли «кооперативный эффект»?
Есть потенциально – уменьшение простоев за счет регулярной подачи кирпича в «начало цепочки», без толчеи у машины и у кучи выгружаемых кирпичей.
Но мы не предусмотрели другой резерв – «длину вытянутой руки» при передаче кирпича. Пусть – для простоты – 0.5 м на «одну вытянутую руку».
В первом варианте каждый рабочий пробегает не 100 м, а только 98,5, а всего 9850 * 2 = 19700 м.
Во втором варианте каждый из десяти рабочих пробегает «для каждого кирпича» не 20 м, а только 18, всего – 18000 м. 1700 м экономии на каждом, всего для 10 рабочих – 17 км.
Вариант 3, «с кооперативным эффектом, т.е. «синергетический», «преодолевший механистичность»
Полное использование эффекта вытянутой руки.
Рабочие выстраиваются через метр, правда, их будет уже 101, а не 11.
После «первоначального расположения» они вообще двигаться не будут – только передавать кирпичи из рук в руки. Время работы сократится намного – за счет максимальной «интенсивности» подачи кирпичей в цепочку. Кроме того, рабочие не тратят время на беготню вообще.
Но! В условиях «рыночной экономики» это совершенно не значит, что 100 рабочих в третьем варианте получат в 10 раз больше, чем 10 – в 1-ом и 2-ом. Скорее всего, под предлогом «простоты работы» (да и на самом деле, работа очень сильно облегчается и уменьшаются затраты энергии, требующие, в частности, возмещения в виде калорий, поступающих с едой), эти 100 человек получат примерно столько же, что десять в предыдущем случае, т.е. на человека в 10 раз меньше. Грубо говоря, потому, что потратят энергии (и времени) тоже на порядок меньше.
Но и это в смысле кооперативного эффекта еще не все. До этого мы брали «среднего рабочего». Он и кирпич поднимает, и бегает туда-сюда. А в третьем варианте можно взять безногих или одноногих инвалидов (правда, их надо разместить в «нужной позиции»). Это означает, что, в зависимости от организации работы, требования к рабочим (и, соответственно, число способных эту работу выполнять) могут существенно меняться. А инвалиду и платить нужно меньше – у него, возможно (это зависит от состояния общества ) объективно меньше потребности «собственного воспроизводства». Это необязательно (возможен и обратный вариант), но, увы, возможно.
Что-то подобное это имел в виду Маркс (но не только это!), говоря об «общественно необходимых затратах труда» и «кооперативном эффекте» при объединении индивидуальных рабочих сил.
Кооперативный эффект достигается не вследствие потусторонних сил и синергетики, а за счет ликвидации непроизводительных затрат времени - уменьшение пробегаемой дистанции, и ликвидация [возможной] толчеи у машины в ожидании кирпича и даже ликвидации отдельных операций (беготня туда-сюда, в данном примере).
Не знаю, в чем тут увидит Кара-Мурза «преодоление механицизма».
И вообще, поздравляю читателей и себя: я узнал, что такое преодоление евроцентризма! Это, оказывается, когда рабочие бегают не каждый со своим корпичом, а, выстроившись в цепочку, сформировали «трудовой коллектив»!
Есть очень грубая, но меткая русская пословица: «кто про что, а вшивый – про баню». Конечно, забавно смотреть, как Кара-Мурза идет напролом с «синергетике», «системному анализу» и обоснованию собственного существования как «эксперта», но неужели этого нельзя сделать хоть немного поумнее?
При этом Кара-Мурза неутомим, последуем же за ним по этому скорбному пути.
Маркс сделал еще один важный шаг, соединив модель по¬лит¬экономии с идеей эволюции . На завершающей стадии работы над «Капиталом» по¬явилась теория происхождения видов Дарвина. Маркс оценил ее как необ¬хо¬димое естественнонаучное обоснование всей его теории. Он не¬ме¬длен¬но включил концепцию эволюции в модель политэкономии в виде цикла интенсивного воспроизводства , на каж¬дом витке которого происходит эволюция технологической сис¬темы.
Очередной заскок «конструктивиста». Под «интенсивным воспроизводством» Маркс понимал всего-навсего расширенное воспроизводство за счет повышения производительности труда, а не за счет расширения области деятельности на той же «технологической базе». Пример. Собирал фермер 100 центнеров с поля. Мог собирать 150 центнеров при той же технологии, семенах и пр. с поля в полтора раза больше, но вместо этого на прежнем поле стал добавлять удобрение, и получил те же 50 дополнительных центнеров без увеличения площади пашни. Зачем для высказывания такого элементарного соображения нужно было ждать трудов Дарвина и перерабатывать книгу на завершающей стадии – это вопрос к Кара-Мурзе.
И вообще, при чем здесь идея эволюции? Что здесь эволюционировало? Эволюция по Дарвину – это отнюдь не любое изменение.
Таким образом, Маркс ввел понятие технического прогресса как внутреннего фактора цикла воспроизводства.
Маркс действительно «ввел» - точнее, обнаружил – стремление к техническому прогрессу. Но это стремление следует не из таинственной «эволюции циклов интенсивного производства», а из стремления к повышению прибыли капиталиста за счет снижения стоимости товаров (по причине роста их количества при одинаковых затратах труда) и, следовательно, снижения стоимости воспроизводства используемой рабочей силы. Что при той же продолжительности общественного «рабочего дня» уменьшает долю времени, в течение которой рабочий «отрабатывает свою зарплату» и, соответственно, увеличению времени, когда он работает на капиталиста. Дарвин и эволюция тут совершенно не при чем.
Сейчас это уже кажется тривиальным, а на деле введение эволюционной идеи в политэкономическую модель было огромным шагом вперед. Можно сказать, что Маркс привел политэкономическую модель в соответствие с картиной ми¬ра современной ему науки, которая претерпела кардинальное изменение.
Странный человек Кара-Мурза – очевидные вещи он понимает в совершенно извращенном виде, зато «открытия» далеко за гранью разумного кажутся ему тривиальными. Можно провести опрос – кому покажется «тривиальной» идея, что экономика и наука эволюционирует, подобно животному и растительному миру? Да, кстати, а что делать с «конструктивистами»-демиургами? Или экономика с наукой «эволюционируют» как сад под управлением садовника? Нет уж, все это очень, очень нетривиально. Если немного задуматься. Головой.
В политэкономии представление о бесконечности мира преломилось в постулат о неисчерпаемости природных ресурсов.
О-о-о-о, вот это действительно важная и интересная тема, не то, что эволюционный интенсивный цикл воспроизводства.
Уже поэтому они были исключены из рассмотрения классической политэкономией как некая «бесплатная» мировая константа, экономически нейтральный фон хозяйственной деятельности.
Полная ерунда. Опять Кара-Мурза с упорством, достойным лучшего применения, рвется расписаться в крайнем невежестве. Неужели он ничего не слышал о земельной ренте? Но даже не это главное. Давайте подробнее рассмотрим отношение «исчерпаемости» и политэкономии.
Природные ресурсы действительно бывают практически неисчерпаемы. Например, солнечная энергия, энергия ветра. Есть ресурсы неисчерпаемые при «правильном использовании» (возобновляемые) - например, лес. Есть ресурсы исчерпаемые – нефть, уголь, природный газ.
Но вопрос-то здесь в другом – как относится к этому трудовая теория стоимости? Подход элементарно простой. Те ресурсы, которые используются непосредственно, без привлечения труда, стоимости не имеют. Но могу иметь цену. Те, которые общедоступны, обычно даже цены не имеют (но могут иметь – в виде, например, экологических штрафов ). Те, которые общедоступны и неисчерпаемы, никогда не имеют цены.
Те ресурсы, которые должны «пройти обработку» перед включением их в производственный цикл – нефть, руда, уголь, древесина и пр. – имеют стоимость, определяемую стоимостью из извлечения и обработки. Нефть, которая сейчас в принципе находится где-то в пластах и еще не извлечена (и неизвестно, будет ли извлечена вообще), никакой стоимости не имеет. Кто-нибудь может предложить за нее цену – но цена и стоимость вещи хотя и связанные, но различные.
Мне непонятно, почему для Кара-Мурзы так важно то, что недобытая нефть (например) не имеет стоимости. Каким боком это может опровергнуть теорию трудовой стоимости? Допустим, что запасы нефти практически ограничены (это еще, кстати, не факт. Запасы нефти безусловно ограничены, но нефть не является абсолютной ценностью – еще лет 150 назад она никому особо не была нужна, и непонятно, почему и дальше на ней свет клином обязательно сойдется). Пусть. Ну и что? Появится (на переходный период что-то вроде «нефтяной ренты»). Затем, когда нефть кончится, стоимость ее синтетического заменителя будет «рассчитываться» по обычным правилам теории трудовой стоимости.
На самом деле природные ресурсы Земли практически неисчерпаемы. Исчерпаемы природные ресурсы в «дешевой», «готовой» форме. Но химические реакции (физическая основа производства) совсем не меняют количества химических элементов. Бензин (если кому-то приспичил именно бензин) можно изготавливать и без нефти. Нужны время, знания, энергия (неисчерпаема практически), углерод и водород (неисчерпаемы). Поэтому Гоббс, Рикардо и Сэй (которых Кара-Мурза цитирует ниже) оказались совершенно правы.
Предметом экономики же является распределение ограниченных ресурсов.
Неужели? Аналитик не перепутал классическую политэкономию с economics? Классическая политэкономия прямо говорит, что к рассмотрению принимаются товары, число которых может быть увеличено ПРАКТИЧЕСКИ сколь угодно много – это просто условие «идеальной конкуренции». И таких товаров оказывается абсолютное большинство.
Для проверки пусть Кара-Мурза пойдет в ближайший супермаркет и укажет мне товар, который нельзя быстро произвести в любых практически востребованных количествах.
Рикардо утверждал, что «ничего не платится за включение природных агентов, поскольку они неисчерпаемы и доступны всем». Это же повторяет Сэй:
* «Природные богатства неисчерпаемы, поскольку в противном случае мы бы не получали их даром. Поскольку они не могут быть ни увеличены, ни исчерпаны, они не представляют собой объекта экономической науки». Ту же мысль повторяет Вальрас, давая понятие общественного богатства: «Вещи, которые, обладая полезностью, не являются дефицитными, не являются частью общественного богатства» (цит. по [8, с. 133]).
У Вальраса здесь не «та же мысль», а совсем другая. Более того, Вальрас не принадлежит к классической школе, и у него другое понятие «общественного богатства». У Маркса под богатством («материальным») понималась потребительная стоимость, а не стоимость. «Критика готской программы»:
«Труд не есть источник всякого богатства. Природа в такой же мере источник потребительных стоимостей (а из них-то ведь и состоит вещественное богатство!), как и труд, который сам есть лишь проявление одной из сил природы, человеческой рабочей силы».
В этом плане совершенно безразлично, имели ли стоимость или нет элементы, используемые при создании этих вещей.
Что касается Рикардо и Сэя, то, повторяю, они совершенно правы. Энергия (а не нефть или уголь) и химические элементы доступны всем и неисчерпаемы. Исчерпаемы только непосредственно готовые (с оговорками) для использования их сочетания. Нужен труд, чтобы использовать эти неисчерпаемые и общедоступные элементы нужным образом. Чем больше труда, тем выше стоимость.
Трудно выявить рациональные истоки этой догмы, очевидно противоречащей здравому смыслу.
Ничего тут не противоречит здравому смыслу (оставим в стороне то, что здравый смысл далеко не всегда дружно соседствует с наукой). Запасы угля, руды и пр. (нефть никому не была нужна) по времена Рикардо действительно были практически неисчерпаемыми, а политэкономия – наука не о минералах и не о вещах, а о законах взаимодействия людей.
Какое-то влияние, видимо, оказала идущая от натурфилософии и алхимиков вера в трансмутацию элементов и в то, что минералы (например, металлы) растут в земле («рождаются Матерью-Землей»).
Вообще-то рождаются, вопрос только в скорости. :) Трансмутация элементов – бесспорный научный факт.
Алхимики, представляя богоборческую ветвь западной культуры, верили, что посредством человеческого труда можно изменять природу.
Их вера сбывается. То ли еще будет.
Эта вера, воспринятая физиократами и в какой-то мере еще присутствующая у А. Смита, была изжита в научном мышлении, но, чудесным образом сохранилась в политэкономии в очищенном от явной мистики виде.
В научном мышлении эта вера (о том, что человек посредством труда может изменять природу) изжита только в определенных кругах – например, в кругах экспертов по вопросам науки при ЦК КПСС времен перестройки.
Неисчерпаемость природных ресурсов — важнейшее условие для возникновения иррациональной идеи прогресса и производных от нее идеологических конструкций либерализма (например, «общества потребления»). Это — идеологическое прикрытие той «противоестественной» особенности хрематистики («рыночной экономики»), которую отметил еще Аристотель: «Все, занимающиеся денежными оборотами, стремятся увеличить свои капиталы до бесконечности».
В антропологической модели Гоббса утрата желания увеличивать богатства смерти человека.
У Маркса другая трактовка богатства, не сводящаяся к шмоткам, недвижимости, жратве и прорве ювелирных украшений. В принципе, утрата желания «увеличения богатства», понимаемого как духовный, интеллектуальный и нравственный рост – да, это действительно смерть. Человека. Обыватель может обойтись вещным богатством.
Конечно, Гоббс не это имел в виду. Но классика на то и классика, чтобы сохраняться путем изменения ее трактовки.
От представления о Матери-Земле, рождающей («производящей») минералы, в политэкономию пришло также противоречащее здравому смыслу понятие о « про¬изводстве » материалов для промышленности. Это сформулировал уже философ современного общества Гоббс в «Левиафане»:
«Бог предоставил [минералы] свободно, расположив их на поверхности лица Земли; поэтому для их получения необходимы лишь работа и трудолюбие [industria]. Иными словами, изобилие зависит только от работы и трудолюбия людей (с милостью Божьей)».
Как я уже говорил, Гоббс неожиданно оказался прав. Правда, неожиданно для себя, и по сути, а не по форме. Да, и еще Божья милость тут тоже не при чем.
И хотя долго (вплоть до Маркса) повторялась фраза «Труд — отец богатства, а земля — его мать», роль матери низводилась почти до нуля.
Повторял и Маркс. Правда, Маркс явно говорил не о «богатстве», а о «вещном богатстве», не стоимостях, а о потребительных стоимостях.
В фундаментальной модели политэкономии роль природы была просто исключена из рассмотрения как пренебрежимо малая величина. О металлах, угле, нефти стали говорить, что они « производятся » а не «извлекаются».
Правильно стали говорить – по крайней мере, о металлах. Основные промышленные металлы производятся, а не извлекаются. О нефти. Я не знаю, где используется сырая нефть, но уверен, что абсолютно бОльшая часть нефти – это только сырье для производства конечных продуктов. Но даже сырую нефть надо найти, добыть, хранить, провести первичную очистку и транспортировать – это еще до переработки.
Насколько устойчиво это вошедшее в культуру представление, говорит отношение экономистов к сенсационной книге У.-С. Джевонса «Угольный вопрос» (1865), в которой он дал прогноз запасов и потребления угля в Великобритании до конца XIX века. Осознав значение второго начала термодинамики (впрочем, еще сохраняя надежды на возможность в будущем повторного использования рассеянной энергии), Джевонс дал ясное понятие невозобновляемого ресурса и указал на принципиальную невозможность неограниченной экспансии промышленного производства при экспоненциальном росте потребления минерального топлива. Он писал:
«Поддержание такого положения физически невозможно. Мы должны сделать критический выбор между кратким периодом изобилия и длительным периодом среднего уровня жизни... Поскольку наше богатство и прогресс строятся на растущей потребности в угле, мы встаем перед необходимостью не только прекратить прогресс, но и начать процесс регресса» (цит. по [9, с. 231]).
Что касается невозобновляемых ресурсов (например, угля в «готовой форме»), то тут позиция консерваторов и борцов за интересы будущих поколений мне непонятна. Экономь, не экономь – все равно не хватит, поскольку «невозобновляемые». Что значит «длительный период среднего уровня жизни»? Ладно бы разговор шел о «практически неограниченном периоде», пусть даже бедной, жизни для «будущих поколений» – это еще куда не шло. Но и при средней жизни уголь все равно «кончится».
Поэтому, на взгляд «иррациональных прогрессистов», в преддверии исчерпания готовых запасов угля надо не стонать и не начинать «прогресс регресса», а включить мозги и найти способ замены угля. Сам уголь никому даром не нужен – нужна заключенная в нем энергия (или химический углерод). Отсюда задача – поиск новых источников доступной энергии. Вот тогда будущие поколения скажут нам спасибо. А оставшийся уголь будет мирно лежать под землей, по причине ненадобности. Причем с нулевой стоимостью.
Та же судьба постигла важнейшую для политэкономии работу Р. Клаузиуса «О запасах энергии в природе и их оценка с точки зрения использования человечеством» (1885). Объясняя смысл второго начала термодинамики с точки зрения экономики, Клаузиус сделал такие ясные и фундаментальные утверждения, что, казалось бы, экономисты просто не могли не подвергнуть ревизии все главные догмы политэкономической модели. Однако никакого эффекта выступление Клаузиуса, означавшее, по сути, смену научной картины мира, на экономическую науку не оказало. В наступившем веке электричества, как и раньше, говорилось о производстве — теперь уже электроэнергии.
Я не читал эту книгу Клаузиуса. Могу сказать только одно – второй закон термодинамики в ближайший миллиард лет тепловую смерть Вселенной не обещает. Поэтому политэкономы были абсолютно правы, пропустив «предупреждение» Клаузиуса мимо ушей. Впрочем, ко второму закону термодинамики мы еще вернемся.
Положение не изменилось даже в последние десятилетия ХХ века, когда в полной мере встала проблема распределения дефицитных и невозобновляемых ресурсов между поколениями (что и привело к приведенной выше формуле «устойчивого развития»). Оказалось, что сама эта проблема совершенно несовместима с либеральной моделью экономики, просто в нее не вписывается.
Еще раз, невозобновляемые ресурсы никаким приемлемым образом «между поколениями» распределить невозможно – если явно не ограничить число будущих поколений. И вообще, проблема распределения ресурсов, в том числе, трудовых ресурсов – это не проблема нехватки угля с нефтью, это проблема господствующей сейчас выморочной социальной системы. Маркс (в отличие от Кара-Мурзы) это прекрасно понимал.
Перейдем теперь к вопросу, который нас касается непосредственно: как указанные противоречия преломились в политэкономии марксизма? Ведь позиция, занятая по этим проблемам Марксом и Энгельсом, оказала очень большое влияние на воззрения советских экономистов и политиков и сказалась на судьбе всего советского проекта.
Казалось бы, можно было ожидать, что присущие марксизму универсализм и идея справедливости сделают его политэкономию открытой для понимания нужд человечества в целом, включая будущие поколения. К тому же Ф. Эн¬гельс в «Диалектике природы» признает исторически обусловленный характер «экологической слепоты» человека: …
У Энгельса там же мы видим и отрицание, хотя и не четкое, самих сложившихся в буржуазном обществе субъект-объектных отношений к природе:
«На каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над нею так, как кто-либо находящийся вне природы, — что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри нее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять».
Хорошо сказано, посмотрим, чем Маркс с Энгельсом провинились перед Кара-Мурзой и будущими поколениями.
Тем не менее, эти общие установки не превратились в элементы политэкономической модели Маркса. Даже напротив, все те принципы индустриализма, которые послужили барьером на пути соединения экономики с экологией, в марксизме были доведены до своего логического завершения. Это было сделано при анализе сути хрематистики — в политэкономии именно капиталистического способа производства.
Ну и хорошо. Маркс строит теорию – следовательно, нужно доводить ее до логического завершения. Что касается исследования именно капиталистического способа производства, то Маркс не был чужд «редукционизма» и просто не ставил перед собой задачу исследовать любой способ производства (или все способы производства скопом), и взялся за упрощенную задачу.
Но многим сторонам этого способа производства были при этом изложении приданы как бы объективные, носящие характер естественного закона черты.
Да уж, оказался Маркс ученым, а не шаманом-конструктивистом, как его критик. Надо же – в объективизм потянуло!
Но Кара-Мурза обвинением в «объективизме» не ограничился, не так он прост. Здесь ненавязчиво еще проталкивается идея о том, что у Маркса законы не просто объективные, а «естественные», подобные законам природы. С выходом на обвинение истмата в «натурализме».
Вообще-то читателю нужно понимать, что законы природы и законы общества, хотя и объективны, но друг от друга концептуально отличаются. Одним из основных отличий общественных законов от законов естественных является их исторически-обусловленный характер. Нелепо считать, что разные типы обществ управляются одними и теми же законами. Маркс и Энгельс ограничили себя рассмотрением законов капиталистического общества, хотя у них можно встретить рассуждения и о других типах обществ.
Перечислим коротко эти принципы и их развитие в марксизме.
1. Природные ресурсы являются неисчерпаемыми и бесплатными. Поэтому они как таковые не являются объектом экономических отношений. Топливо и металлы «производятся» и включаются в экономический оборот как товар именно и только в соответствии с издержками на их производство.
То, что природные ресурсы являются неисчерпаемыми и бесплатными – не поверю, что Маркс так говорил. Я у него такой фразы не видел.
Те ресурсы, которые являются практически неисчерпаемыми на данный момент – например, нефть и уголь во времена Маркса – стоимости «под землей» действительно не имели. Не имеют и сейчас. При чем тут исчерпаемость?
Вот некоторые формулировки Маркса:
«Силы природы не стоят ничего; они входят в процесс труда, не входя в процесс образования стоимости» (Маркс К. Экономическая рукопись 1861—1863 годов [13, т. 47, с. 498]).
Правильно. Сколько стоит ветер, воздух, солнечный свет, вода в «дикой» текущей реке вдали от сельскохозяйственных угодий, тяготение и трение (не износ машины вследствие трения, а само трение), наконец?
Да, мне показалось или так оно и есть, что Кара-Мурза не видит разницы между «силами природы» и «природными ресурсами»?
«Силы природы как таковые ничего не стоят. Они не являются продуктом человеческого труда, не входя в процесс образования стоимости. Но их присвоение происходит лишь при посредстве машин, которые имеют стоимость, сами являются продуктом прошлого труда... Так как эти природные агенты ничего не стоят, то они входят в процесс труда, не входя в процесс образования стоимости. Они делают труд более производительным, не повышая стоимости продукта, не увеличивая стоимости товара» (Маркс К. Экономическая рукопись 1861—1863 годов [13, т. 47, с. 553]).
Другие цитаты (аналогичные по смыслу) я пропущу. Мне непонятно одно: где тут у Маркса «неограниченность ресурсов»? Ясно же человек говорит – «не имеют стоимости потому, что к ним не был приложен труд».
В «Капитале» Маркс заостряет вопрос до предела:
«До какой степени фетишизм, присущий товарному миру, или предметная видимость общественных определений труда, смущает некоторых экономистов, показывает, между прочим, скучный и бестолковый спор относительно роли природы в образовании меновой стоимости. Так как меновая стоимость есть лишь определенный общественный способ выражать труд, затраченный на производство вещи, то, само собой разумеется, в меновой стоимости содержится не больше вещества, данного природой, чем, например, в биржевом курсе».
Какое тут «заострение до предела»? Простое утверждение для бОльшей ясности. И вообще, речь здесь у Маркса идет не об отсутствии стоимости веществ, «данных природой» (об этом у него в другом месте), а о товарном фетишизме, который мешает многим понять такую простую вещь.
Во многих местах говорится у Маркса, что «обществен¬ные силы труда» аналогичны естественным и ничего не стоят. Капиталист оплачивает лишь рабочую силу — воспроизводство истраченного рабочим «материала». Такой взгляд на человека не приемлет традиционное сознание. Л. Толстой писал, например:
«Миткаль обходится дешево, потому что не считают людей, сколько портится и до веку не доживает. Если бы на почтовых станциях не считать, сколько лошадей попор тится, тоже дешева была бы езда. А положи людей в цену хоть лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю» (см. [14, с. 66]).
Это написано не во многих местах, а, в основном, в главе о Кооперации в «Капитале». Кстати, у Маркса нигде не говорится, что «общественные силы» аналогичны «естественным» - это выдумки Кара-Мурзы.
Далее. Общественные силы, которые «капиталисту ничего не стоят» - это как раз тот «кооперативный эффект». Ничего они капиталисту действительно не стоят – он их не оплачивает, он оплачивает рабочую силу каждого рабочего отдельно. Но «общественные силы» повышают производительность труда. И вообще, у меня приведена выше ссылка на главу о Кооперации, там все расписано очень подробно. И Кара-Мурзе неплохо бы прочитать, да еще при этом попытаться понять, что там написано.
Что касается ссылки на Толстого, то граф, при всем нашем к нему уважении, здесь не авторитет. Да, миткаль может быть дешев в том числе и потому, что рабочим платят меньше, чем нужно для поддержания их сил и жизни. Такое бывало во временаМаркса сплошь и рядом. Например, кто-то из бородачей приводил данные, что скорость смены поколений владельцев и наемных рабочих в английской индустрии разная.
Но Маркс, зная это, говорил о другом – о модели капитализма, о том, что получится в случае, если рабочий все-таки добьется такой зарплаты, которая позволить ему «доживать до веку», т.е. реально восстанавливать потраченные на производстве силы и здоровье.
2. Политэкономия рассматривает товары не как вещи, а исключительно как отношения между людьми.
Невежество. Иногда приходится рассматривать и «укрупненную» потребительную стоимость товара. Например, в тех главах второго тома, где рассматривается производимый общественный обмен продуктами труда. Там возникают не просто стоимости, но и «средства производства», «предметы потребления», «предметы необходимого потребления», «средства роскоши». «Капитал» надо читать, прежде чем рассуждать о том, что там есть и чего там нет.
Материальная сущность вещей не имеет значения для экономики, поэтому достигается полная соизмеримость вещей. Под производством понимается производство стоимости и прибавочной стоимости, а не их материальных, вещественных оболочек.
И правильно – в большинстве случаев. Когда необходимо, рассматриваются и вещные оболочки товаров – их потребительные стоимости.
В «Капитале» (гл. I, «Товар») читаем:
«Как потребительные стоимости, товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости».
Чего тут-то непонятного? Как потребительные стоимости (сапоги, сюртуки, компьютеры и пр.) товары отличаются друг от друга прежде всего качественно. Нет вопросов? Пошли дальше. Как меновые стоимости (выраженные в ценах) – только количественные различия. И это понятно. Что непонятно в сумме? То, что, поскольку отличия меновых стоимостей только и исключительно количественные, а «учет» потребительной стоимости неизбежно подразумевает и качественную разницу, то товар как меновая стоимость (в дальнейшем Маркс уточняет – не меновая стоимость, а просто стоимость) не содержит ничего («ни единого атома») потребительной стоимости?
Маркс доброжелательно ссылается: «Как говорил старик Барбон, «между вещами, имеющими равные меновые стоимости, не существует никакой разницы или различия».
Только Кара-Мурза забыл добавить: речь идет о соотношении при обмене, а не о спорах товароведов. Маркс не говорит, что товароведы не нужны – просто «Капитал» написан про другое. Если это понимать, то мысль Маркса становится совершенно естественной.
Очевидно, что в этой модели политэкономии движение реальных вещей полностью заменено движением меновых стоимостей, выражаемых деньгами, и сама проблема взаимоотношения человека с природой в его хозяйственной деятельности из модели устранена. Устранена, следовательно, и проблема несоизмеримостей.
Да не «движение реальных вещей», а обмен стоимостей! Движение реальных вещей как шло своим чередом, так и идет. Взаимоотношение человека с природой в его хозяйственной деятельности не устранено – она просто здесь не рассматривается. Просто потому, что человек с природой не вступает в обмен на правах частных собственников!
Стоит только чуть-чуть «впустить» природу в эту модель, она вся рушится.
Нельзя природу впустить в эту модель – природа не частный собственник на рынке со своим товаром! Неужели «системный анализ» так действует на человека! Возьми, да и включи ему в модель невесть что. Ну, включите в модель идеального цикла Карно дубовое полено, сжигаемое для получения теплоты. Факт, «рухнет модель». Там все изотерма, да адиабата, да энтропия. А тут – прямо не в бровь, а в глаз – суковатое дерево.
Отто Нойрат, считавший допущение о соизмеримости слишком сильной абстракцией, приводил такой пример: килограмм груш несоизмерим с книгой в ту же цену, так как при производстве груш энергетические запасы Земли возрастают, а при производстве книги — снижаются.
Боже мой, боже мой! Неужели непонятно, что модель обмена товаров на рынке – это одно, а модель истощения/обогащения почвы – другое? Что удивительного, что в одной модели предметы соизмеримы, в другой – нет? Попробую дать наглядный пример. По одной модели Кара-Мурза и Нарочницкая несоизмеримы – он мужчина, она – женщина. По другой – соизмеримы, оба мракобесы.
Эту фундаментальную мысль политэкономии как хрематистики Маркс развивает в разделе о товарном фетишизме. Прежде всего, надо вспомнить предупреждение Маркса: товар — это «вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений». Тайна товарного фетишизма раскрывается путем полного разделения чувственной и «сверхчувственной» сущности товара (прием, который тоже вполне можно отнести к разряду теологических ухищрений).
Глава (совершенно понятная) о товарном фетишизме: http://www.libelli.ru/works/kapital/1_1_4.htm
Ничего теологического и сверхчувственного – Марксу уж и пошутить немного нельзя.
Парадоксальным образом здесь выворачивается наизнанку само обыденное понимание материализма: у Маркса он заключается как раз в полном устранении из экономического всего материального, физического. Вещественное воплощение товара (потребительная стоимость) полностью исключается из рассмотрения:
«Товарная форма и то отношение стоимостей продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из нее отношениями вещей. Это — лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами».
Если кто (как Кара-Мурза) ничего не понял, попробую объяснить смысл приведенного выше абзаца.
Вещь есть вещь, у нее есть вещная форма. Вещь создается конкретным трудом.
Вещь, предназначенная не для непосредственного потребления ее создателем, а для продажи (обмена) на рынке, становится товаром. Товар должен быть полезен как вещь – иначе он никому не нужен, и никто его не купит (ничего на него не обменяет). Но если он полезен, то обменивается он по стоимости, и эта стоимость не зависит от его вещной формы. 25 рублей стоит и чебурек в забегаловке, и автобусный билет, и какая-нибудь канцелярская мелочь, и бутылка плохой газировки.
Товар как стоимость (оставим пока детали о меновой стоимости и цене) создается не конкретным трудом (пекаря, программиста и пр.), а сравнимым и измеряемым только количественно некоторым абстрактным, «непосредственно общественным» трудом. Как именно конкретный труд сводится к абстрактному труду – у Маркса на эту тему отдельный разговор.
Маркс в приведенной выше Кара-Мурзой цитате говорит, что если вещная форма товара – это его естественный, «природный» вид, то стоимость – это не вес, не цвет, не запах, не некоторая субстанция, присутствующая в товаре, в его теле. Стоимость – это количественное выражение общественного отношения, компромисс обобщенного покупателя и обощенного продавца на рынке по поводу обмена товарами. Но люди часто этого не понимают, и им кажется, что не они общаются друг с другом, а товар диктует им их поведение.
Суть товарного фетишизма, по Марксу, в том и состоит, что люди, как в заколдованном зеркале, видят физические, чувственно воспринимаемые вещи там, где на самом деле есть лишь меновые стоимости.
Именно так. Проблема с пониманием только в том, что значит «где» они это видят. Если на рынке в смысле места для купли-продажи, с весами и прилавками, то «там» видны (т.е. воспринимаемы чувственно) действительно вещи. Если «там» - это процесс обмена как таковой, без вещных деталей товаров – то при этом есть только отношения людей по поводу обмена. А некоторым (и даже многим, и Кара-Мурзе тоже) все кажется, что в этом абстрактном процессе главную роль играет батон колбасы или пара ботинок, точнее, особенности батона колбасы или пары ботинок.
Поэтому Кара-Мурза никак и не может понять, почему недобытая нефть «ничего не стоит». Как же это? Она такая черная, жирная, пахучая – и ничего не стоит? Не может быть, это против здравого смысла! При чем тут отношения людей – товар (как вещь) он и есть товар, он сам себе довлеет! Фетишист.
Маркс пишет:
«Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы».
Именно. Товар как стоимость, т.е. товар при обмене (при потреблении он уже только потребительная стоимость, а не стоимость) является «вещной формой» проявления человеческих отношений.
Свойство обыденного сознания видеть в товарообмене как раз вещественные отношения (вещь с вещью и человек с вещью), Маркс уподобляет примитивному религиозному сознанию: «Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом».
Кара-Мурза очень наглядно демонстрирует свой товарный фетишизм: обмен – это «вещь с вещью» и «человек с вещью». Вещи не меняются ни друг с другом, ни с человеком – по-моему, странно предположить именно это (не будучи товарным фетишистом :)). Люди меняются вещами с людьми. Стоимость – это возникающее при этом количественное отношение при господстве товарного производства. У народов, не дошедших до этой стадии, действительно все происходит по-другому, Маркс об этом пишет вполне определенно.
То есть, именно вещественная, физическая ипостась товара и есть, с точки зрения политэкономии, призрак, привидение.
Как якобы основа и причина отношений, возникающих при обмене – да, призрак. Как реальная вещь, потребительная стоимость – нет.
Реальна для экономики только стоимость, скрытая под вещественной оболочкой. Это — хрематистика, из которой вычищены последние пережитки «экономики», взаимоотношения человека с вещами.
Не для экономики (в смысле - хозяйства), а для универсальной модели купли-продажи при господстве товарного производства (т.е. экономики в смысле научной модели) – ну как такую простую вещь можно не понять!
Маркс признает, что полностью вытравить естественный взгляд человека на вещи трудно:
«Позднее научное открытие, что продукты труда, поскольку они суть стоимости, представляют лишь вещное выражение человеческого труда, затраченного на их производство, составляет эпоху в истории развития человечества, но оно отнюдь не рассеивает вещной видимости общественного характера труда».
Трудно. Потому что здравый смысл – он такой. Ты ему про одно, а он – про другое. А уж сколько времени потребовалось на то, чтобы людям объяснить, что Земля не плоская, что Солнце большое, больше Земли, что вверху холодно, а не жарко (хотя к Солнцу и ближе), что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот, и что антиподы ходят «вверх ногами»!
В нескольких местах Маркс подчеркивает, что «научное понимание» [стоимости] стало возможным лишь при вполне развитом товарном производстве.
Золотые слова. Кара-Мурзе, с его средневеково-солидаристско-крестьянскими ценностями и понятиями это понимание, похоже, действительно недоступно.
Выходит, «весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие туманом продукты труда при господстве товарного производства» (Маркс) в том и состоят, что люди продолжают видеть физические вещи там, где существуют лишь выражаемые деньгами общ ственные отношения. Фетишем оказывается именно реальность, а реальностью — сверхчувственная меновая стоимость.
Еще раз. Фетишем оказывается не реальность (физические вещи), а физические вещи как носители приписанных им волшебных свойств.
Казалось бы, именно такое представление вещей, а не «энергетизм» Оствальда, должно было бы вызвать пафос «Материализма и эмпириокритицизма».
Да нет, с автором «Материализма и эмпириокритицизма» все в порядке. Он не страдал товарным фетишизмом, да и Маркса (и не только) читал и разбирал, а не просто дергал с кровью цитаты для своих многочисленных книг, посвященных ценности и необходимости Инквизиции.
Так он и объясняет тот факт, что в «неразвитых» докапиталистических обществах товарного фетишизма не было, поскольку отношения зависимости людей были прозрачными, очевидными — как в производстве, так и в распределении. Там хрематистика занимает небольшое место, господствует общинное натуральное хозяйство (а «народы торговые в собственном смысле этого слова существуют, как боги Эпикура, лишь в междумировых пространствах древнего мира — или как евреи в порах польского общества»). Таким образом, материальная суть продуктов труда не маскирует общественных отношений.
При этом ясное, реалистичное видение отношений в их целостности (в том числе включающих отношение человека к природе) оказывается у Маркса продуктом «недоразвитости» человека и общества.
Ну что же поделать – «недоразвитость», точнее, относительная отсталость, часто связана с простотой. Телега неизмеримо доступнее для понимания, чем современный автомобиль. Именно вследствие того, что телега – куда более «отсталый» вид четырехколесной повозки. Кстати, современные дикари – я имею в виду некоторых городских жителей современных «цивилизованных» стран – впадают в «автомобильный фетишизм». Именно потому, что они подозревают, что навороченный автомобиль во многом «сложнее» и «умнее», чем они. :)
Как хорошо, и как уютно,
Сбежать от сложностей в кусты,
Держаться радостно за юбку
Румяной няни-простоты.
Когда ты гордо ропщешь, Ваня,
Что суть великого – темна,
Тогда твое непониманье –
Не превосходство, а вина.
Евтушенко, конечно, не образец ума и нравственности, но иногда и он говорит дельные вещи. Я бы, правда, заменил «вину» на «беду». И плевать мне на рифму.
Это — довольно радикальное выражение евроцентризма, отрицающего иные, нежели в западной цивилизации пути развития общества и его системы идеальных представлений (например, о природе и человеке). Япония конца ХХ века, с распространенными в массовом сознании анимистическими взглядами на природу (не говоря уж об Индии) оказывается при таком понимании страной на «низкой ступени развития производительных сил».
Япония конца XX века все относительно стоимости и обмена прекрасно понимает. И умеет отделять поэзию, виды горы Фудзи и созерцание опадающих цветов сакуры от стратегии продвижения товаров на мировых рынках. Не смешивая все это в неуместную кучу, приговаривая «холизм, ничего не попишешь».
Объяснение сути эксплуатации при капитализме имело огромное социально-философское и идеологическое значение и привлекло к марксизму массы людей, которые ощущали себя жертвами эксплуатации. Абстракция Маркса не создала бы проблем, если бы, выявив необходимую для социальной философии суть, он бы, как доктор Фауст, вышел из лаборатории своих идеальных моделей в реальный мир осязаемых вещей или хотя бы четко предупредил своих учеников, что в «Капитале» речь идет лишь об одном, крайне идеализированном срезе реальности. Но получилось так, что вместе с увлекшей людей простой моделью эксплуатации многие поколения марксистов включили в свое сознание всю идеальную трудовую теорию стоимости как адекватное реальности описание хозяйственной деятельности. Это создало вокруг марксизма «железный занавес», отделивший его от экологического чувства, а также привело к другим тяжелым последствиям.
Теория есть теория, кто это не понимает, тому не Маркс должен это объяснять, а кто-то «попроще». А «железный занавес» вокруг марксизма создала абсолютная идеологическая неприемлемость его модели – и не только модели – для господствующего класса современного общества. Да и для любителей средневековья тоже.
Напоследок – опять о термодинамике, у Кара-Мурзы просто слабость к этой теме.
Исключая из политэкономической модели проблему природных ресурсов (на самом деле – не исключая, Alex_1), разделяя физическое и экономическое (это просто обычный научный подход – Alex_1) и тем самым радикально отрицая несоизмеримость продуктов хозяйственной деятельности (говоря по-человечески – отказываясь смешивать элементы различных моделей – Alex_1), марксизм задержался в плену механицизма и не освоил главных современных ему достижений термодинамики (оно и к лучшему, если под «термодинамикой» понимать то, что понимает Кара-Мурза – Alex_1). Он отверг фундаментальные представления об энергии и не использовал шанс принципиально перестроить политэкономическую модель.
Шаманство чистой воды. Камлание и завывание. Уж кто бы говорил о «фундаментальных представлениях об энергии».
Основные труды марксизма были созданы после утверждения термодинамики. Более того, она была внимательно изучена классиками и по своему значению поставлена в один ряд с эволюционным учением Дарвина. Маркс очень быстро воспринял многие важные мысли Карно (например, методологический принцип представления идеального процесса как цикла; Маркс включил этот принцип в виде циклов воспроизводства).
Повторение – мать не только учения, но и демагогии. Повторение Кара-Мурзой этой нелепости имеет и еще один положительный смысл: можно безошибочно утверждать, что это крайне глупое утверждения – не случайная оговорка, а часть «системного мировоззрения».
Более того, Карно, показав, что при эквивалентных переходах в идеальном цикле невозможно получить полезную механическую работу (для ее получения необходимо топливо как аккумулятор энергии), дал совершенно прозрачную физическую аналогию. В идеальном цикле воспроизводства, при эквивалентности обмена во всех его точках, невозможно получить прибыль, если не ввести в цикл рабочую силу — особый товар, при использовании которого производится прибавочная стоимость.
Почему бы Кара-Мурзе не открыть школьный учебник физики и не прочитать, наконец, что такое идеальный цикл Карно? Стесняется он, что ли? Так можно выбрать момент, когда никто не видит. Надежд, что системный аналитик прочитает Маркса, у меня уже нет.
Иной была реакция в отношении второго начала термо¬динамики , которое утверждало невозможность бесконечного использования энергии Вселенной, накладывало ограничения на саму идею прогресса.
Боже, какая ерунда. Пожалуйста, вот идея прогресса, совмещенная с «тепловой смертью» (песенка Мюнхгаузена из детского мультфильма):
«Коварная пучина
напрасно ждет поживы.
Кто трус – тот не мужчина!
Вперед, пока мы живы!»
:)
Кстати, совершенно непонятно, какие положительные мровоззренческие выводы следуют из «тепловой смерти»? Следовать добродетелям Молчалина – «умеренность и аккуратность»? Как это поможет «будущим поколениям» при наступлении тепловой смерти?
Дело было не в не знании, а в активном отрицании. В письме Марксу от 21 марта 1869 г. Энгельс называет концепцию энтропии «нелепей¬шей теорией»:
«Я жду теперь только, что попы ухватятся за эту теорию как за последнее слово материализма. Ничего глупее нельзя придумать... И все же теория эта считается тончайшим и высшим завершением материализма. А господа эти скорее сконструируют себе мир, который начинается нелепостью и нелепостью кончается, чем согласятся видеть в этих нелепых выводах доказательство того, что их так называемый закон природы известен им до сих пор лишь наполовину. Но эта теория страшно распространяется в Германии» [13, т. 32, с. 228—229].
Умница Энгельс (хоть и бывший русофоб. :)) Именно так дело и обстоит. Это только догматикам свойственно – превращать все в абсолюты, ни о чем при этом не задумываясь, а потом этим абсолютам истово поклоняться. Под надзором Инквизиции, чтобы без порчи стада.
Это — оценка научного знания с точки зрения его функциональной ценности или вреда для идеологии.
Ничего подобного, идеология тут не при чем. Просто Энгельс последовательно проводит материализм - вот и все. Попы утверждали, что Вселенная создана Богом. Ученые строят модель, которая утверждает то же самое – модель Большого Взрыва (Хокинг, правда, не согласен, он за компанию с Энгельсом :)). Догматики истово поклоняются новейшей, наконец-то «правильной» теории. Забывая, что ВСЕ предыдущие теории оказывались неточными, неполными и «неправильными». Энгельс на это очевидное обстоятельство указал – естественно, инквизиторы и идолопоклонники с высшим образованием зауськали и заулюлюкали.
Обычная демагогия Кара-Мурзы. «Тепловая смерть» - отнюдь не главный вывод термодинамики. Насчет «веры в вечный двигатель второго рода». Кара-Мурза, похоже, не знает, что такое вечный двигатель. Возвращение «термодинамически потерянной теплоты» - т.е. убывание энтропии – возможно (теоретически) через такие механизмы, которые исключают создание вечного двигателя второго рода. Например, есть концепция черных дыр. Коллапс пространства и времени в сингулярность – дело за пределами законов термодинамики. И тем более здравого смысла. Есть же популярные книги Хокинга. Не так все просто, как казалось Клаузиусу в XIX в. Или кажется сейчас Кара-Мурзе.
Впрочем, из дальнейшего изложения видно, что Кара-Мурзе важнее персоналии, а не суть. Энгельса Кара-Мурза не любит, зато любит Подолинского. Вот как расправился со 2-ым ЗТ Подолинский (способом, вполне устроившим Кара-Мурзу):
Подолинский…, поняв значение второго начала, он не стал вдаваться в размышления о «тепловой смерти» Вселенной, а рассмотрел Землю как открытую систему, которая получает и будет получать (в историческом смысле неограниченное время) поток энергии от Солнца.
На этой оптимистичной ноте позвольте закончить – в принципе, все, что я хотел по этому поводу сказать, я сказал.