Большая стратегия Китая в оценках американских и китайских исследователей
Я. Бергер, д.и.н., главный научный сотрудник ИДВ РАН, заместитель главного редактора журнала «Проблемы Дальнего Востока». Опубликовано в журнале «Проблемы Дальнего Востока» 2006, № 1
Под «большой стратегией» в широком смысле понимается стратегия, предусматривающая использование всех ресурсов нации и государства для достижения главных национальных целей. Вместе с тем это понятие (grand strategy, да чжаньлюе) нередко трактуется и более узко - как военная стратегия, направленная на выбор основных и второстепенных театров военных действий, предпочтений в производстве вооружений, а также возможных союзников в случае войны. В китайских и западных работах, посвященных большой стратегии Китая, встречаются оба подхода, но китайские авторы все же тяготеют чаще к более широкой трактовке, а западные, скорее, к более специфичной. Различие во многом, по-видимому, можно объяснить особенностями социального заказа. Западные, в первую очередь, американские работы по данной проблематике нередко выполняются по поручению и на средства специальных фондов и ведомств, занятых выработкой ответной реакции на стратегию вероятного противника, а китайские - предназначены преимущественно для теоретического и идеологического обеспечения генерального курса правящей партии и государства. Вместе с тем, если иметь в виду принципиальные выводы относительно стратегических целей Китая и перспектив двусторонней и глобальной безопасности, то наряду с очевидными расхождениями можно обнаружить и известную близость американского и китайского подходов, по меньшей мере, в их относительно умеренных вариантах.
Китайские аналитики внимательно следят за эволюцией американских трактовок большой стратегии Китая и практических рекомендаций по формированию стратегии и политики США по отношению к Китаю и сообразуют с этим свои собственные предложения. С точки зрения китайских исследователей, после окончания «холодной войны в американском подходе к Китаю парадигма «баланса силы» сменилась парадигмой «баланса интересов». Последняя исходит из того, что курс на реформы и открытость в конечном счете ведет к вестернизации и обуржуазиванию Китая и встраиванию его в международную систему, возглавляемую Соединенными Штатами.[1] На этой стратегической парадигме строилась политика «стратегического партнерства», проводившаяся администрацией президента Клинтона.
С 1996 г. китайские аналитики отмечают отход разработчиков американской от парадигмы «баланса интересов» в пользу «баланса устрашения», как минимум, в отношениях между США и Китаем. Новый тезис гласил, что страна, становящаяся сверхдержавой, характеризуется не только растущей реальной мощью, но и способностью разрушить международный порядок, возглавляемый Соединенными Штатами. В ситуации, сложившейся после распада Советского Союза, стратегические круги США пришли к убеждению, что единственную серьезную угрозу для этого порядка может представлять Китай. Соединенным Штатам рекомендовалось, пока Китай еще не стал слишком сильным, в предвидении худшего оборота событий создавать систему превентивной обороны, чтобы свести угрозу со стороны Китая к минимуму. Эта позиция была обозначена в официальных документах Министерства обороны США, где Китай определялся как «стратегический соперник» и «потенциальный противник», американо-китайское стратегическое партнерство отодвигалось на задний план, а стратегическое противостояние в сфере безопасности становилось главным фактором, определяющим вектор стратегического мышления.
Реализацию этих идей китайские аналитики видят в следующем. Центр американской глобальной стратегии смещается в сторону наращивания передового базирования в тихоокеанском регионе. США ведут подготовку к переброске своих вооруженных сил через Тихий океан и планируют завершить размещение системы противоракетной обороны в западной части Тихого океана. Большое число специалистов по стратегическим разработкам, ранее занимавшихся ранее Россией, Европой, Ближним Востоком, переключились на Китай.
По мнению китайских экспертов из Постоянной группы по исследованию стратегии, от определения основных контуров стратегии до принятия стратегических решений и их реализации проходит пять-десять лет. Соответственно в течение этого срока прогнозируются важные сдвиги в содержании американской политики по отношению к Китаю и существенные перемены во внешних условиях безопасности Китая и его развития.
В этой связи подчеркиваются растущее значение Тайваня для новой американской стратегии и пересмотр позиций США по тайваньскому вопросу. В плане безопасности Тайвань служит важным звеном в цепи островов западной части Тихого океана и важнейшим орудием сдерживания и устрашения Китая. В экономическом плане разделение двух берегов Тайваньского пролива не дает закольцевать Большой Китай. В политическом плане модель тайваньской «демократизации» могут использовать для воздействия на государственный строй КНР. Предполагается, что в течение указанного срока может быть реализовано формальное отделение Тайваня.
Ввиду поворота американского стратегического мышления к «балансу устрашения», по мнению китайских аналитиков, Китай также должен изменить свою стратегию по отношению к США. Китайской стороне надлежит ясно и открыто выступить против попыток создать систему устрашения и активизировать свою систему контрустрашения. Только так можно помешать Соединенным Штатам нанести ущерб важным государственным интересам Китая и создать основу для китайско-американского стратегического взаимодействия.
Китаю рекомендуется также пересмотреть стратегию по отношению к Тайваню. Меры устрашения в отношении открытого отделения Тайваня должны сочетаться с мощным давлением на власти Тайваня с тем, чтобы ими был принят принцип «единого Китая».
В среднесрочной и долгосрочной перспективе, заключают китайские аналитики из Постоянной группы по исследованию стратегии, усиление противостояния в китайско-американских отношениях неизбежно. США в 21-м веке станут самым крупным стратегическим соперником Китая, хотя одновременно останутся самым большим его экспортным рынком. Считается необходимым готовиться к наихудшему обороту стратегической обстановки.
Наблюдения китайских аналитиков в определенной мере подтверждает работы американских ученых, которые будут рассмотрены ниже. Однако в реальности ситуация несколько сложнее. Она определяется не простой сменой парадигм в американском стратегическом мышлении, а комплексом воздействующих на него факторов, включая, прежде всего, влияние различных групп интересов, существующих в американском обществе, в том числе таких мощных, как военно-промышленный или энергетический комплекс, с одной стороны, и прокитайское лобби в бизнесе и политике – с другой.[2] Немалую роль играет и личная позиция ученых, их профессиональная добросовестность и политическая ориентация.
Попытки заново переоценить большую стратегию Китая и предложить ответную американскую стратегию в соответствии с теми или иными интерпретациями с особой силой возобновляются в канун смены администраций в США, причем не обязательно в связи с изменением ее партийной приверженности. Будучи еще кандидатом в президенты Клинтон обвинял Буша старшего в том, что он будто бы является «марионеткой Пекина, тем не менее его китайская политика в основном характеризовалась как курс, нацеленный на «интеграцию» (engagement) Китая в мировую политическую систему, возглавляемую CША. «Интеграция», проводившаяся как при Буше старшем, так и при Клинтоне, включала экономические, политические и военные аспекты. Первые предполагали открытие китайского рынка для американских товаров и услуг, предоставление Китаю статуса наиболее благоприятствуемой нации и разрешение китайским компаниям довольно свободно оперировать на территории США. В политическом плане Вашингтон стремился включить Китай в различные режимы контроля над вооружениями и соблюдением прав человека и в решение региональных проблем. В военном отношении поощрялось развитие двусторонних контактов для укрепления взаимного доверия и сотрудничества, выработки взаимоприемлемых «правил игры» во избежание недоразумений.
Этому курсу, который считался избыточно оптимистичным, противостояли сторонники теории «реалистических международных отношений», настаивавшие на необходимости «сдерживания» (containment) китайских устремлений к региональной и глобальной гегемонии. Они призывали ограничивать объемы торговли и инвестиций в китайскую экономику и не допускать трансферта в Китай технологий, которые могли бы использоваться в военных целях. США обязывали защищать Тайвань от Пекина, создавать новые военные базы вокруг Китая, крепить антикитайские альянсы и вооружать потенциальных конкурентов Китая.
В конце прошлого - начале нынешнего веков в недрах корпорации «Рэнд» родилась концепция, призывавшая соединить оба этих подхода в единую политику «кнута и пряника» (или, как писал провозвестник нового подхода З. Халидад, «сладкого и кислого») под девизом «congagement», т.е containment + engagement, или «сдерживание плюс интеграция».[3] Адепты этой концепции указывали на недостатки курсов на интеграцию и сдерживание и призывали сочетать достоинства обоих. Главным минусом первого считалось отсутствие указаний на суть ответной реакции США в случае «плохого» поведения Пекина, особенно в перспективе, когда Китай может стать более могущественным и более враждебным, чему в принципе и способствует стратегия интеграции. Стратегию же сдерживания упрекали, главным образом, в том, что она может оказаться слишком дорогостоящей для США, поскольку пострадают американская торговля с Китаем и американские инвестиции, в то время как выгоду из этого извлекут конкуренты Соединенных Штатов. И, главное, признавалось, что такая стратегия неосуществима, поскольку нельзя добиться должного консенсуса для ее реализации - как внутри США, так и среди их союзников и партнеров – на основе крайне пессимистических и недостаточно аргументированных предположений.
Установка «сдерживание плюс интеграция» предполагает дальнейшее укрепление военных и экономических связей США с Китаем на базе взаимности параллельно с критикой нарушений прав человека в КНР, но без использования каких-либо санкций. Одновременно предлагаются ряд мер на случай потенциального конфликта с Китаем по таким поводам, как, например, тайваньская проблема. Предписывается не допускать прямого содействия росту военной мощи Китая и укреплять способность США и их «друзей» в Восточной Азии противостоять «китайской агрессии» и «потенциальной враждебности Китая». В связи с опасностью превращения Китая во враждебную Соединенным Штатам державу рекомендуется препятствовать воссоединению Тайваня с континентом, равно как и объявлению Тайванем независимости, но в случае если Китай станет дружественным и демократическим государством, США может отнестись к воссоединению более благожелательно. Иными словами, в зависимости от того или иного поведения Китая стратегия США может поворачивать либо в сторону сдерживания, либо в сторону интеграции.
Некоторые китайские аналитики, характеризуя нынешнее состояние доктрины «сдерживание плюс интеграция», подчеркивают, что стратегия находится в стадии становления.[4] Это означает, что ее пока не разделяет большинство стратегического сообщества США и она еще не стала основой китайской политики американского правительства. На данном этапе, как утверждают китайские эксперты, преобладает курс на интеграцию, но приоритетность может измениться в связи с поворотами как в глобальной стратегии США, так и в направлении развития Китая. Отсюда делают вывод о чрезвычайной важности стратегического диалога между двумя странами, в т.ч. и в ходе переговоров на высшем уровне. Соединенным Штатам предлагается признать как неизбежность возвышения Китая, так и тесное переплетение интересов двух стран, что, по мнению китайских наблюдателей, должно отличать отношение США к Китаю от их былого восприятия СССР.
...
Стремление совместить разные парадигмы политики США как варианты ответа на разные сценарии большой стратегии Китая демонстрирует одна из наиболее фундаментальных американских работ по этой проблеме - книга двух других ведущих аналитиков корпорациии «Рэнд» М. Свэйна и Э. Теллиса «Интерпретация большой стратегии Китая: прошлое, настоящее и будущее».[5] Монография издана в рамках проекта «Модернизация обороны Китая и ее влияние на военно-воздушные силы США», осуществляемого в течение ряда лет этой корпорацией и курируемого и спонсируемого штабом ВВС США.
Большая стратегия Китая направлена, по мнению М. Свэйна и Э. Теллиса, на решение трех взаимосвязанных задач. Это, во-первых, сохранение порядка и благополучия внутри страны перед лицом различного социальных неурядиц, во-вторых, защита национального суверенитета и территориальной целостности от перманентной внешней угрозы и, в-третьих, обретение и удержание геополитического влияния Китая как одной из ведущих, а, возможно, и главной державы в мире.
Современная политика китайского руководства характеризуется как «расчетливая» (calculative). Основу ее составляют следующие компоненты: а) деидеологизированная ориентация на ведомый рынком экономический рост и поддержание дружественных отношений со всеми странами, в особенности, с главными державами; б) воздержание от применения силы в сочетании с усилиями по модернизации вооруженных сил; в) расширяющася включенность в региональные и глобальные межгосударственные связи и многосторонние международные форумы с целью получить «асимметричные выгоды».
В дальнейшем предполагается, что политика станет более напористой (assertive). Это означает приведение военных возможностей в соответствие с возросшей мощью, расширение сферы влияния, обретение новых или возврат старых территорий для пополнения ресурсов или в наказание тем, кто противится подобным притязаниям, подготовку к исправлению прошлых обид, попытку переписать существующие международные «правила игры» в угоду собственным интересам, а в экстремальном случае – даже и превентивную войну или «хищнические набеги на противника».
Несмотря на столь жесткую характеристику перспектив китайской большой стратегии, авторы считают непродуктивными как превентивное сдерживание, так и предварительное умиротворение Китая по двум причинам. Во-первых, пока сохраняются надежды на то, что указанное выше предсказание не сбудется, США не должны ни способствовать его реализации, ни отступать перед его неизбежностью. Во-вторых, коль скоро существует шанс избежать самых разрушительных последствий грядущей конкуренции в сфере безопасности между США и Китаем, США нужно минимизировать перспективу международного хаоса. Соответственно рекомендуется проводить триединую политику, направленную на то, чтобы, во-первых, использовать все возможности сотрудничества с Китаем и еще больше интегрировать его в международную систему и стимулировать «демократизацию» правления, во-вторых, не дать Китаю возможности угрожать фундаментальным интересам национальной безопасности США в Азии и за ее пределами и, в-третьих, быть готовыми в случае необходимости противостоять дипломатическими, экономическими и военными средствами напористому и воинственному Китаю.
Сохранение «расчетливой» стратегии, по убеждению М. Свэйна и Э. Теллиса, диктуется потребностью Китая во внешних рынках, инвестициях и технологиях, обеспечивающих экспортно ориентированную направленность роста. Доступ к ним открыт, пока Пекин не представляет угрозы для региональных государств и мировой системы в целом. Отсюда вытекает предположение, что такой подход продлится, по меньшей мере, до тех пор, пока совокупная национальная мощь Китая будет считаться недостаточной, т.е. пока он не станет относительно столь же сильным, как в период наивысшего могущества китайской империи в прошлом. Это зависит, в свою очередь, от трех факторов: от экономического потенциала, от военного потенциала и регионального соотношения сил и от эволюции внутренней политики, включая характер режима и институтов.
Свобода действий Пекина в значительной мере определяется абсолютными и относительными размерами ВВП. Опережающее наращивание ВВП, сравнительно с основными конкурентами, позволит Китаю обрести достаточный вес и возможности, чтобы попытаться реконструировать международный политический порядок в своих интересах. Как полагают авторы книги, превращение Китая в ведущую экономическую державу мира, превосходящую США по паритету покупательной способности национальной валюты, произойдет не ранее 2015-2020 г.
Но возможность отхода от «расчетливой» политики определяют не только количественные, но и качественные параметры экономики. Лишь с превращением Китая из страны развивающейся в страну развитую, ориентирующуюся в первую очередь на внутренний рынок, на собственные ресурсы, он будет в состоянии проводить нормальную международную политику, свойственную «подлинно великим державам». Свою лепту как в сохранение «расчетливой политики», так и в возможный переход к «политике напористой» может внести и обострение нехватки природных источников сырья и энергии. Уменьшить свою зависимость от внешних поставок энергоносителей Китай сможет также не раньше 2020 г.
Приверженность Пекина «расчетливой стратегии», убеждены М. Свэйн и Э. Теллис, определяется и слабостью его вооруженных сил. Изменение этой стратегии потребовало бы существенных качественных улучшений их состояния, особенно на конвенциональном уровне, сопоставимых с достижениями крупнейших азиатских соседей Китая и США. Поскольку основные военные вызовы для Китая исходят со стороны моря и касаются нерешенных споров по поводу принадлежности некоторых оффшорных зон, постольку мало вероятно, чтобы Пекин изменил стратегию, пока он не обеспечит себе доминирование и контроль над местными театрами военных действий вдоль своей периферии.
Пока что Китай может воспрепятствовать неблагоприятному для себя изменению статус-кво в районах, прилегающих к китайским границам, особенно континентальных, но не способен контролировать периферийные театры военных действий на постоянной основе и тем более далек от способности поддерживать акции насильственного вторжения с использованием сухопутных, морских и воздушных сил. Это, однако, не означает, по мнению М. Свэйна и Э. Теллиса, что Китай абсолютно не в состоянии предпринять успешные военные действия в акватории, прилегающей к его береговой линии. Напротив, утверждают они, Пекин вполне может захватить слабо охраняемые или не защищенные районы, на которые предъявляют претензии такие малые региональные соседи, как Филиппины или Вьетнам, или помешать им оккупировать спорные районы.
Модернизация китайских вооруженных сил расценивается как фактор, способный к 2020 г. существенно изменить региональный баланс сил, и позволить Китаю проводить военные операции против стран Юго-Восточной Азии, «если последние не смогут скоординировать свой ответ и будут лишены помощи внешней державы».[6] Тот же вывод делается и в отношении Тайваня. Китай также будет в состоянии в определенной мере сдерживать действия США в Азии и ограничить благодаря растущим возможностям своего подводного флота свободное использование водного пространства Японией. М. Свэйн и Э. Теллис не утверждают, что эти перемены приведут к отходу от «расчетливой стратегии», но они, с их точки зрения, по меньшей мере, сделают такой отход возможным.
Внутренняя политика признается наименее предсказуемым фактором перемен в большой стратегии Китая. Внутриполитические расколы и конфликты могли бы вызвать крутые повороты во время перехода от «расчетливого» к «напористому» поведению, как и в период более агрессивного поведения, или, тем более, в случае хаоса, особенно связанного с экономической дестабилизацией. Но подобное развитие событий считается более вероятным скорее в долгосрочной перспективе, чем в ближней или среднесрочной.
Учитывая все три указанные выше переменные, М. Свэйн и Э. Теллис приходят к выводу, что «расчетливая ориентация» Пекина имеет шансы продлиться, по меньшей мере, в течение двух следующих десятилетий, если только исключить возможность каких-то внешних пертурбаций. Этот прагматичный курс, который делает ставку на укрепление многомерного взаимодействие с Западом и «экономию силы» в отношениях с соседями по региону, диктуется не мировоззренческими или моральными представлениями, а чистым реализмом, базирующимся на признании сущностной политической, экономической и военной слабости Китая. Пока существует эта слабость, т.е., по меньшей мере, до 2015-2020 гг., кардинальных перемен не предвидится.
За пределами указанного срока просматриваются три возможных альтернативы: хаотическая, кооперативная и «напористая». Первая связана, прежде всего, с экстенсивным развитием экономики, основанным на все больших затратах факторов роста вместо повышения их производительности. Сохранение этой модели при экспортной ориентации роста будет приводить к все большей нехватке капитала. К этому добавляются трудности государственных предприятий, ненадежность банковской системы, узость технологической базы. В социальном плане легитимность режима подтачивается региональными дисбалансами, всепроникающей коррупцией, тяжелым положением деревни. Нехватка зерна в Китае в 2030 г. может вдвое превысить объем мировых резервов зерна по состоянию на 1994 г. Прогнозируются также возрастающий дефицит питьевой воды, дальнейшее ухудшение экологии.
Кооперативная модель, которая анализируется в качестве идеального типа, по М. Веберу, связана с демократизацией и либерализацией режима в Пекине. Предполагается, что в этом случае Китай будет тесно сотрудничать с Западом даже по достижении им ранга великой державы. Хотя сегодня Китай нельзя признать демократическим государством, М. Свэйн и Э. Теллис считают несомненным, что после 1978 г. начался медленный процесс его демократизации. Расширилась область личных свобод. Сократилось произвольное использование государственной власти. Развиваются институты правового государства. Внедряется уважение к собственности. Постепенно кодифицируется разрешение споров и применение силы. «Если этот процесс не прервется, то, возможно, Китай мало-помалу обретет все атрибуты демократического государства, по мере того, как он постепенно наращивает потенции национальной мощи, и тем самым добьется к некому моменту после 2020 г. счастливого сочетания великой державы с демократическим в существенной мере, если не полностью, режимом» [7].
Более вероятным считается, однако, превращение Китая в «напористое» государство. В этом направлении действуют: историческая память о прежнем величии страны и стремление его возродить, решимость смыть позор векового национального унижения, желание восстановить традиционный китаецентричный мировой порядок, убежденность в том, что внешняя безопасность Китая в прошлом обеспечивалась, прежде всего, сильным государством, способным доминировать на стратегической периферии или, как минимум, нейтрализовать ее и т.п. Но такой вариант может явиться и результатом нормальной конкуренции в мировой политике, которая побуждает каждое государство увеличивать национальную мощь ради обеспечения безопасности.
«Напористость» Китая будет означать, что ни одна значительная региональная или глобальная проблема не может быть решена без учета его интересов, предпочтений и желаний. Пекин будет стремиться к получению односторонних выгод, что станет предметом озабоченности его соседей, но больше всего – США, поскольку их главные политические интересы, как, например, судьба военного присутствия США в Восточной Азии, сохранение глобального режима нераспространения, защита международных прав собственности и расширение системы открытой торговли, могут быть реализованы, только если они не вступят в противоречие с предпочтениями Китая.
Кроме аспектов, непосредственно затрагивающих США, «напористость» Китая, по прогнозу М. Свэйна и Э. Теллиса, может проявиться также на трех основных направлениях. Во-первых, Пекин будет стремиться к китаецентричному разрешению большинства, если не всех, территориальных споров. Это предполагает отказ от нынешней стратегии малых уступок или отсрочки решения наиболее существенных разногласий. Региональные конкуренты должны будут либо согласиться с требованиями Китая, либо очутиться перед лицом вооруженной дипломатии или прямого применения военной силы. Это касается, прежде всего, Тайваня, района Аксай Чин в Индии, островов Спратли и всего Южно-Китайского моря.
Во-вторых, Пекин проявит готовность прибегнуть к применению или к угрозе применения военных средств для достижения различных политических целей, подобно тому, как это традиционно делал Китай, когда был достаточно силен. Военные средства могут применяться для приобретения новых территорий или как орудие дипломатии для мягкого принуждения соперников или как символ для убеждения остальных.
В-третьих, Пекин будет стремиться обеспечить себе геополитическое превосходство в мировом масштабе. Это не означает, что он сможет без труда определять исход всех глобальных процессов. Ему будет легче контролировать ход событий вблизи от себя, но труднее – в отдалении. Это значит, что Пекин, как и в прошлом, будет ставить своей первостепенной задачей обеспечение контроля над непосредственным окружением, прилегающим к его сухопутным и морским границам, что даст ему возможность воздействовать на ситуацию в более широких региональных и глобальных рамках. Усиление контроля над хинтерландом потребует тесной интеграции государств-клиентов, обретения права вето в отношении политики нейтральных государств и открытого или скрытного сдерживания либо прямой нейтрализации всех местных конкурентов.
Стремление к глобальному превосходству предполагает, что Китай будет добиваться создания системы субординации среди держав вдоль своей периферии в качестве первого шага к построению подобной структуры в более широких региональных и глобальных пределах.
Рассматривая возвышение Китая в ретроспективе т.н. «гегемонистских циклов», М. Свэйн и Э. Теллис, приходят к следующим выводам. Внутренняя экономическая трансформация превращает Китай в возвышающуюся державу, способную бросить вызов существующей международной системе. В этом качестве он не может принять международный порядок, возглавляемый Соединенными Штатами, и интегрироваться в него. Переход Китая к «напористости» может вызвать ряд политических, экономических и военных конфликтов, а в предельном случае – и серьезную региональную войну с участием действующего гегемона – США. Участие США в подобном конфликте на стороне или в союзе с другими странами региона, которым угрожает Китай, может первоначально рассматриваться как ограниченная вовлеченность, которая, однако, способна, в конечном итоге, перерасти в последовательную борьбу за контроль над международной системой.
«Напористый» вариант представляется М. Свэйну и Э. Теллису более вероятным для Китая не только потому, что такое поведение было свойственно предшествующим претендентам на роль великих держав, но также и по двум другим причинам. Первая из них состоит в том, что долговременный опыт геополитического примата Китая, который ассоциируется с приматом порядка, цивилизации, добродетели и справедливости, возможно, делает геополитическую централизацию вновь привлекательной, даже при отсутствии иерархичного конфуцианского мировоззрения. Использование силы не является чем-то исключительным в китайской истории, хотя некоторые политические элиты нередко выступали против длительного и интенсивного применения насилия и даже мощные китайские режимы не обращались к силе, когда она представлялась менее действенной, чем умиротворение. Поэтому, как минимум, растущая китайская мощь в какой-то момент в будущем проявится, скорее всего, в стремлении к «гегемонии», понимаемом как претензия на всеобщее признание легитимности своей растущей мощи, статуса и влияния.
Вторая причина большей вероятности «напористого» поведения Китая заключается в том, что США как ныне действующий гегемон будут противиться постепенной утрате своей относительной власти и влияния. В самом крайнем варианте такая политика может привести к превентивной войне или, по меньшей мере, стимулировать подготовку к военным вызовам. Все это будет интерпретировано Китаем как попытки сдерживания. Подозрения на этот счет в Пекине уже сегодня достаточно сильны, но они получат дальнейшее развитие и, возможно, будут оправданы, если и когда Китай приблизится к статусу подлинного глобального соперника США.
Большая стратегия Китая еще более сближается с его внешнеполитическим курсом и рассматривается, прежде всего, с точки зрения будущего вызова Соединенным Штатам в недавно вышедшей книге профессора политологии Пенсильванского университета Э. Голдстейна «Возвышение к вызову: большая стратегия Китая и международная безопасность»[8]. Формирование большой стратегии Китая исследуется здесь не как внутренний исторический императив, а, скорее, как реакция на некоторые внешние обстоятельства, и в этом смысле стратегия приобретает подчас даже некоторые свойства тактики. Э. Голдстейн считает, что Китай ставит своей главной целью превращение в течение 21-го века в подлинную великую державу. Однако, с его точки зрения, стратегия по ее достижению стала складываться сравнительно недавно и преимущественно по мере осознания препятствий, стоящих на пути к цели. Возникновение элементов большой стратегии Китая датируется серединой 90-х годов прошлого века, т.е. как раз тем временем, к которому китайские аналитики относят смену парадигмы в китайской политике США. По мнению Э. Голдстейна, на определение внешнеполитического курса Пекина в это время оказали влияние четыре фактора.
Первым из них считается могущество США. К середине 90-х годов китайские аналитики признали, что, вопреки их ожиданиям, после окончания «холодной войны» мир не только не движется к многополярности, но, напротив, остается однополярным, с США в качестве единственной сверхдержавы. Поэтому Китаю в обозримом будущем придется действовать в ситуации, где США обладают возможностями помешать его международным амбициям.
Второй фактор – слабость Китая. Несмотря на успехи в экономике и военной сфере Китай все еще далеко отстает от ведущих держав, особенно от США. Масштабы этого отставания продемонстрировала операция «Буря в пустыне» в 1991 г.
Третий фактор – нервозная международная реакция. Возвышение Китая породило в США новые толки о «китайской угрозе». У непосредственных соседей Китая, прежде всего, в Юго-восточной Азии, появились опасения в связи с потенциально «напористой» позицией Китая по территориальным и акваториальным спорам. В этих обстоятельствах руководители Китая были встревожены попытками США в середине 90-х годов укрепить свои союзы времен «холодной войны» с Австралией и Японией и военное сотрудничество с государствами ЮВА. Пекин воспринимал их как переход к региональному сдерживанию Китая под руководством США.
Четвертый фактор – напряженность вокруг Тайваня. В 1995-1996 гг. правам Китая на Тайвань был брошен вызов новой генерацией тайваньских руководителей. Когда Пекин путем военных маневров предупредил Тайвань о рискованности попыток добиваться независимости, Вашингтон маневрами своего флота сигнализировал о своей заинтересованности в безопасности Тайваня и вероятности своего вмешательства, если Китай прибегнет к силе.
В ответ на все это Китай, по убеждению Э. Голдстейна, и принял стратегию, направленную на стимулирование своего возвышения таким путем, который бы умерял вероятность того, что его растущие возможности породят тревогу или спровоцируют противостояние. Китай стал проводить политику, призванную успокоить своих соседей и поднять его репутацию как ответственного и готового к сотрудничеству члена международного сообщества. Он проявил сдержанность в момент повальной девальвации азиатских валют, сопровождавшей финансовый кризис в конце 90-х годов. Еще большее значение, начиная с середины 90-х годов, имела поддержка Пекином идеи многополярности, включая центральную роль Китая в создании ШОС, участие в попытках мирного разрешения ядерного кризиса на Корейском полуострове и, особенно, усилия по налаживанию кооперации со странами АСЕАН. Кроме того, с 1996 г. китайские руководители предприняли шаги по улучшению двусторонних отношений с ведущими державами.
При таком подходе Э. Голдстейн высказывается куда менее определенно по поводу перспектив большой стратегии Китая. По его убеждению, сегодня нельзя определенно и однозначно сказать, будет ли усилившийся Китай представлять угрозу международному миру и стабильности. С его точки зрения, на этот вопрос вряд ли могут ответить и те в Китае, кто сегодня вполне искренне заявляет о своих мирных намерениях, ибо они просто не знают, как будет оценивать свои национальные интересы китайское руководство через несколько десятилетий и как оно станет реагировать на совершенно иную международную ситуацию. Что же до академических теорий, которые, ссылаясь на исторические прецеденты, настаивают на деструктивных потенциях возвышающихся держав, то существуют и иные теории и иные исторические прецеденты, отвергающие данный тезис.
Э. Голдстейн выступает против проведения Соединенными Штатами жесткой линии по отношению к Китаю, пока он еще слаб, по трем причинам. Во-первых, враждебная позиция повредила бы важным интересам США. Она бы вызвала ответную реакцию Китая и затруднила решение многих международных проблем, требующих сотрудничества с Китаем, в области экономики, защиты окружающей среды и безопасности. Во-вторых, политику, нацеленную на сдерживание Китая и противодействие его возвышению, было бы трудно осуществить, поскольку у нее мало шансов получить поддержку ряда других стран. Такая политика лишь осложнила бы отношения США с их союзниками и партнерами по всему миру. В-третьих, самое главное, настойчивые призывы противодействовать сегодня потенциальной угрозе в будущем, чреваты большим риском, чем выжидательная позиция, предполагающая отслеживание поведения Китая и ответную реакцию сообразно ситуации.
Другой подход к характеристике большой стратегии Китая и факторов, влияющих на ее формирование, демонстрируют китайские ученые. Они в значительно большей мере подчеркивает неразрывное единство внутренних и внешних задач, стоящих перед Китаем в обозримой перспективе. Один из ведущих исследователей и разработчиков большой стратегии Китая Ху Аньган определяет ее главную цель формулой «сильное государство, богатый народ» (цян го фу минь).[9] В соответствии с этой формулой на ближайшие два десятилетия планируется превратить Китай в экономически самое крупное государство в мире, существенно сократить относительное отставание от США по размерам совокупной национальной мощи (с трехкратного до двукратного), поднять на новый уровень благосостояние народа, построить «общество малого достатка», войти по конкурентоспособности в первую десятку стран мира. В сфере внешней политики и безопасности цель большой китайской стратегии, по Ху Аньгану, состоит в том, чтобы на основе непрерывного укрепления совокупной национальной мощи превратить Китай из региональной державу с глобальным влиянием в державу глобальную и повысить его роль в мировом сообществе.
Иное понимание сущности стратегических целей ведет и к иной датировке их постановки. Ху Аньган прослеживает поступательное формулирование большой стратегии Китая, начиная с призывов Мао Цзэдуна построить к началу 21-го века «сильное социалистическое индустриальное государство» (1956 г.) и тезиса Чжоу Эньлая о двухэтапной («двухшаговой») стратегии созидания сильного социалистического государства с современным сельским хозяйством, современной промышленностью и современной наукой и техникой (1954, 1964 и 1975 гг.). В 1982 г. на 12-м съезде КПК была поставлена задача увеличить объем промышленной и сельскохозяйственной продукции за 20 лет в четыре раза. Тем самым определялся промежуточный рубеж на пути «четырех модернизаций в виде «общества малого достатка» (сяокан), а идея «сильного государства» впервые дополнялась идеей «богатого народа». Однако в то время, подчеркивает Ху Аньган, еще не было ясного представления о том, каковы должны бы критерии «общества сяокан». В 1987 г. на 13-м съезде КПК задачи были уточнены. Предусматривалось увеличение размера ВВП в расчете на душу населения с 250 долл. в 1980 г. до 800-1000 долл. в 2000 г. 16-й съезд КПК поставил цель всестороннего построения «общества сяокан» к 2020 г. и очередного учетверения ВВП в течение двух десятилетий. Большая стратегия Китая, по Ху Аньгану, направлена на неуклонное наращивание совокупной национальной мощи Китая в мире и превращение его к середине века в мировую державу (шицзе цянго).
В других работах, написанных Ху Аньганом в соавторстве или индивидуально, анализируются основные пути и средства, практикуемые и намечаемые Китаем для достижения своих стратегических целей. Среди них важнейшее место занимает глобализация. Ху Аньган и его соратники выступают за дальнейшее расширение открытости китайской экономики внешнему миру с тем, чтобы в ближайшее двадцатитетие Китай стал производственным, торговым и транспортным центром мира. Они настаивают на дальнейшей либерализации внешней торговли и инвестиций, не опасаясь увеличения внешней зависимости страны.
Немалое внимание уделяется китайской стратегии регионализации и, в частности, созданию зоны свободной торговли Китай-Сянган-Япония-Республика Корея в качестве одного из первых шагов к интеграции государств Южной и Юго-Восточной Азии в единую зону свободной торговли и формированию такой зоны в рамках всего АТР.
Процессы модернизации, интеллектуализации и информатизации Китая рассматриваются в их тесной взаимосвязи и взаимозависимости. Подчеркивается, что развитие экономики знаний может быть обеспечено только путем увеличения инвестиций в человеческий капитал и повышения вклада в развитие главного сравнительного преимущества Китая – практически неограниченных ресурсов рабочей силы. Только модернизация, ведомая знаниями и информатизацией, может не только устранить отставание Китая от передовых держав, но и сократить разрывы («цифровые пропасти») между городом и деревней, между разными регионами и социальными стратами в самом Китае.
Предлагаемая Ху Аньганом трактовка целей и содержания большой стратегии Китая находит продолжение, и развитие (а в некоторых случаяз также некоторую корректировку) в трудах его ближайшего сотрудника Мэнь Хунхуа. В одной из двух его больших работ, включенных в книгу «Большая стратегия Китая», формулируются три основные стратегические цели Китая в международной политике.[10]
Первая цель - обеспечить внешнеполитическую обстановку, благоприятствующую модернизации и экономическому развитию. Отсюда вытекает необходимость избегать конфронтации и, тем более, холодной войны с Западом, особенно с США, не допускать создания вокруг Китая противостоящих ему союзов, а также выхода из-под контроля очагов напряженности по периметру его границ: между Индией и Пакистаном, на Корейском полуострове, в Афганистане. С этой целью Китай должен еще более укреплять отношения с Россией, Европой, развивающимися странами, избегая окружения Соединенными Штатами, усиливать связи с соседними государствами, стимулировать создание зоны свободной торговли Китай-АСЕАН, поддерживать нормальные китайско-американские отношения.
Вторая цель – защита и расширение сферы национальных интересов в экономике, в области национальной безопасности, в политике и культуре. Третья цель – расширение международного влияния Китая, повышение его международного статуса и авторитета, утверждение собственного имиджа как миролюбивого, открытого и ответственного государства, укрепление международного воздействия внутренних реформ.
Мэнь Хунхуа детально раскрывает содержание стратегических интересов Китая в разных областях. В экономике важнейшее значение придается укреплению безопасности. Углубление глобализации и региональной интеграции ведут к тому, что национальная экономика испытывает все большее влияние и вторжение внешних сил. В этих условиях экономическая безопасность становится важным фактором стабильности и развития и составляет существенную часть государственной безопасности. Поэтому международное экономическое сотрудничество должно сочетаться с созданием мощной отечественной экономики. Наряду с этим важную роль призваны играть реформирование внешней торговли, отказ от установки на увеличение экспорта любой ценой, совершенствование структуры товаров и услуг, расширение внешних рынков. Не последнее место в деле обеспечения экономической безопасности занимает гарантированное получение из-за рубежа новейших технологий, энергии и стратегических видов сырья.
Непосредственные военные угрозы безопасности Китая, по мнению Мэнь Хунхуа, в настоящее время отсутствуют. Вместе с тем, с его точки зрения, есть ряд факторов, которые должна учитывать китайская стратегия безопасности.
Первый среди них - дисбаланс международных стратегических сил. Фундамент стратегического равновесия нарушили односторонний выход США из договора о ПРО и начало создания американских систем ракетной обороны.
Второй фактор - попытки США с двух сторон, с востока и с запада, оказывать давление на безопасность Китая, а если добавить сюда «мягкое присутствие» США в Южной и Юго-Восточной Азии, то угроза оказывается трехсторонней. Отношение США к Китаю как к стратегическому сопернику в АТР неизменно. По логике своего геополитического мышления, полагает Мэнь Хунхуа, США не способны отказаться от курса на сдерживание и ограничение Китая, и так будет всегда.
Третий фактор - растущие перемены по периферии китайских границ. В соседних с Китаем странах имеют место захваты территорий, религиозные конфликты, наркотрафик, террористические акты. Растет число ядерных держав. Япония после событий «11 сентября» присвоила себе право направлять свои войска за пределы страны и перешла от оборонительной ориентации к наступательной. Укрепляются вооруженные силы Индии, вследствие вмешательства США нарушается баланс стратегических сил в Южной Азии.
Четвертый фактор – осложнение тайваньской проблемы. Администрация Буша младшего, не выступая открыто в поддержку сил, ратующих за независимость острова, тем не менее, повысила уровень американо-тайваньских отношений и увеличила поставки вооружений тайваньской армии, что повышает риск вооруженного столкновения.
Пятый фактор – угроза целостности территории Китая, создаваемая сепаратистами Синьцзяна и Тибета, вступающими в сговор с враждебными силами за рубежом.
Угрозу политическим интересам Китая Мэнь Хунхуа, видит, прежде всего, в попытках стран Запада во главе с США с помощью вестернизации, под ширмой «прав человека», «демократии» и иных западных ценностей вмешиваться во внутренние дела Китая, подорвать стабильность и сплоченность китайской нации.
Защита социальных интересов – это, прежде всего, защита социальной стабильности, предотвращение социальных беспорядков. В настоящее время от 100 до 200 млн. чел., или 22-45% городского населения Китая недовольны своим положением, а высшую степень недовольства выражают 32-36 млн. чел., т.е. 7-8% горожан. Это недовольство может стать детонатором социального взрыва.
Для защиты своих международных интересов Китай, по мнению Мэнь Хунхуа, должен, прежде всего, утвердить в мире свой образ как крупной мировой державы, отстаивающей справедливость.
Тема участия Китая в совершенствовании мировых порядков детально рассматривается в другой работе Мэнь Хунхуа, также вошедшей в книгу «Большая стратегия Китая»[11], а также в его недавно опубликованной монографии.[12]
В определенной мере подтверждая наблюдения Э. Голдстейна, Мэнь Хунхуа отмечает, что Китай впервые открыто заявил о своем стремлении быть «державой, ответственной перед мировым сообществом» в 1997 г., тем самым утвердив свою стратегию в статусе мировой державы. Эта установка вносила перемены в теорию и практику китайской дипломатии конца 1980-х-начала 1990-х гг., в значительной мере определявшиеся противоречием между двумя положениями, вошедшими в известный завет Дэн Сяопина: «скрывать свои возможности» (тао гуан ян хуй) и «кое-что совершать» (ю со цзовэй).[13] По мнению Мэнь Хунхуа, это противоречие в определенной мере мешало осуществлению внешнеполитической стратегии.
Отправляясь от принадлежащего Ху Аньгану определения стратегических целей Китая, Мэнь Хунхуа подчеркивает, что Китай в ближайшие 20-30 лет должен наращивать вложения в национальные стратегические ресурсы, постоянно повышать свой вес в мире, полностью использовать свои стратегические преимущества и превращать стратегические недостатки в стратегические преимущества. Отмечается, что единственным видом стратегических ресурсов, где отставание Китая от США не сокращается, а увеличивается, являются военно-стратегические ресурсы, хотя Китай за последние годы ускорил модернизацию своих вооружений, увеличил инвестиции в оборону и повысил качество ввозимого в Китай оружия. Особое внимание уделяется размещению ракет ближней и средней дальности, а также исследованиям и разработкам по программе «кистень убийцы»[14], что позволило значительно укрепить ракетно-ядерный потенциал. Мэнь Хунхуа призывает к дальнейшему увеличению расходов на оборону и развертыванию НИОКР в области высоко технологичных вооружений для обеспечения выживаемости стратегического ядерного оружия, способного обеспечить возмездный ответный удар.
При всем значении военного потенциала, определяющими чертами традиционной стратегической культуры Китая, по мнению Мэнь Хунхуа, являются ее оборонительный характер, стремление одержать победу без войны или остановить войну с помощью оружия. Китайская стратегическая мысль почти неизменно тяготела к единению, стабильности, миру и противостояла войне, расколу смуте. К настоящему времени, утверждает Мэнь Хунхуа, сформировались основные контуры современной стратегической культуры Китая, базирующейся на реализме, морали и стремлении к сотрудничеству. Реализм, ставит превыше всего национальные интересы. Этический подход означает ориентацию на демократизацию международных отношений, на установление в мире нового политического и экономического порядка, на новое отношение к проблемам безопасности, предполагающее курс на сотрудничество. Концентрированным выражением формирования стратегической культуры Китая стало выдвижение в канун 2003 г. понятия мирного возвышения Китая.
После окончания холодной войны Китая впервые оказался в ситуации, когда серьезная непосредственная угроза войны отсутствует. Его отношения с окружающими большими и малыми государствами в той или иной степени улучшаются. Тем не менее, возвышение Китая воспринимается многими странами, особенно крупными, как угроза своей безопасности, в связи с чем в их политике появляется тенденция к сдерживанию Китая. В этой связи, считает Мэнь Хунхуа, безопасность Китая подвержена большим угрозам, чем безопасность других крупных государств. Кроме того, перед Китаем стоит стратегическая задача обеспечения единства и целостности страны, что делает ситуацию еще более хрупкой, умножает факторы неопределенности. К этому добавляются нетрадиционные угрозы, включая уже ставшие привычными, как загрязнение природной среды, венерические заболевания, нехватка ресурсов, терроризм, и новые, связанные с Интернетом, информационной безопасностью.
В эволюции представлений о государственной безопасности Китая выделяются четыре основных этапа. На первом – от основания КНР до событий на о. Даманский – главное внимание уделялось политической и военной безопасности, а экономической безопасности придавалось третьестепенное значение. На втором этапе – от событий на о. Даманский до 12-го съезда КПК – центральной стала военная безопасность, угроза политической безопасности ослабла, а экономическая безопасность все еще уступала по своему значению двум иным. Источником главной военной угрозы считался Советский Союз. На третьем этапе - с 12-го съезда КПК до создания ШОС в 1996 г. – значение экономической безопасности постепенно стало возрастать, а военной и политической безопасности – убывать. На четвертом этапе, начавшемся с апреля 1996 г., китайские руководители стали создавать новую концепцию безопасности, основанную на сотрудничестве и взаимопомощи. Эта новая концепция была провозглашена в марте 1997 г. на форуме стран АСЕАН. Дальнейшее развитие она получила в совместной китайско-российской декларации о многополярности и создании нового мирового порядка в апреле 1997 г, а также в выступлениях Цзян Цзэминя на форуме ООН по проблемам разоружения в марте 1999 г. и во время празднования 80-й годовщины образования КПК 1 июля 2001 г.
Изменение миропорядка рассматривается как процесс, параллельный модернизации и возвышению Китая. Китай оказывает мощную поддержку процессу становления многополярности в мире. С китайской точки зрения, по Мэнь Хунхуа, мир переживает переходный этап, на котором одна сверхдержава сосуществует с рядом сильных держав. Становление многополярности предполагает, что дистанция между ними будет сокращаться, а число сильных держав возрастет. Затем реальная сила некоторых из них станет особенно очевидной. Одновременно усилится тенденция к регионализации, и совокупная мощь регионов и их влияние возрастут.
Китай видит свои стратегические преимущества не только в своем благоприятном геополитическом положении на Азиатском континенте и не только в быстро растущей экономике, но также и в развитии многостороннего сотрудничества со стремительно развивающейся Восточной Азией. С экономической точки зрения, полагает Мэнь Хунхуа, многостороннее сотрудничество в регионе способствует формированию «зоны стратегического продолжения китайской экономики» (Чжунго цзинцзи ды чжаньлюе яньшэн дидай). В политическом плане такое сотрудничество есть необходимое условие превращения Китая в мировую державу. Коль скоро Китай стремится стать одним из полюсов мира, то ему необходимо развивать свою ведущую роль в Восточной Азии. В культурном отношении многостороннее сотрудничество в регионе способствует возвышению китайской традиционной культуры, формированию многообразной системы азиатских ценностей на основе конфуцианской культуры. В военном плане сотрудничество позволяет снизить опасность внутрирегиональных конфликтов и негативные последствия военного соперничества.
Повышающаяся из года в год роль Китая в мировой экономике ведет к тому, что он становится экономическим ядром Восточной Азии, замещая собой Японию и США. Вливаясь в мировую экономику, Китай одновременно создает региональную политику и экономику, формирует стратегический пояс вокруг китайской экономики.
При создании региональных институтов Китай не ограничивается регионом Восточной Азии, но распространяет их и на Центральную Азию и Россию. Эти связи еще не достигли уровня регионального сообщества, но ведущая роль Китая в создании ШОС, обеспечивающей ему безопасность на севере и северо-западе и укрепляющей экономическое сотрудничество с Центральной Азией и Россией, является, по мнению Мэнь Хунхуа, выдающимся успехом китайской стратегии создания региональных институтов.
Обращаясь в заключение вновь к китайско-американским отношениям, Мэнь Хунхуа выдвигает тезис «учиться у США, использовать США, догонять США». Защищая и расширяя сферу своих коренных интересов, Китай в течение длительного времени должен сосуществовать с США и конкурировать с ними. Объективно возвышение Китая, несомненно, бросает вызов ведущей роли США в Восточной Азии, Вместе с тем оно предоставляет США шанс в сотрудничестве с другой великой державой создать стабильные институты в АТР.
К работам Ху Аньгана и его соратников, посвященным большой стратегии Китая, примыкает недавно вышедшая книга еще одного видного китайского политолога Пэн Пэна.[15] Автор подчеркивает то различие в восприятии возвышения Китая китайцами и иностранцами, которое отмечено выше применительно к подходу американских и китайских исследователей. Для китайцев это – естественный процесс нового превращения в мировую державу древней цивилизации, пережившей долгую агрессию и угнетение. Для иностранцев это, прежде всего, ревизия отношений Китая с внешним миром. Китайцам трудно представить, что их стремление стать столь же сильными и богатыми, как другие державы может вызывать у кого-то искренние опасения. В иной логике возвышение Китая непременно представляет вызов современному миру – позитивный или негативный. Столкновение двух принципиально отличных подходов вызывает различные сложности, трения и даже отчуждение и враждебность. Опасения в мировом сообществе по поводу возвышения Китая, отмечает Пэн Пэн, отчасти представляют психологически объяснимую реакцию. Но есть и политические силы, воспринимающие Китай как врага. Они в принципе не хотят, чтобы китайская нация вновь стала зажиточной и заняла достойное место в мире.
Пэн Пэн проводит различие между понятиями «возвышение» и «мирное возвышение». Первое не несет ценностной функции, просто фиксируя быстрый рост относительной силы государства. Выдвижение же идеи «мирного возвышения» направлено против политики силы, гегемонизма, односторонности и запугивания «китайской угрозой», в поддержку многополярности и многостороннего сотрудничества, использования глобализации как способа решения задач собственного длительного развития.
В представлениях Пэн Пэна процесс возвышения далеко выходит за национальные границы, распространяясь на обширный цивилизационный ареал. Китай, по Пэн Пэну, не поддерживает тезис о конфликте цивилизаций, но не может не признавать наличие такого конфликта. Внешнеполитическая стратегия мирного возвышения включает, по мнению Пэн Пэна, три момента. Во-первых, развертывание в цивилизационном ареале ведущей роли центрального государства, выступающего за мир и развитие, поддерживающего баланс сил и противодействующего конфликтам. Во-вторых, недопущение столкновения собственной и западной цивилизаций и целенаправленного воздвижения последней барьеров на пути возвышения своей цивилизации. В-третьих, превращение возвышения своей цивилизации в фактор единения всего цивилизационного ареала.
В заключение коснемся той роли в большой стратегии Китая, которую отводят китайские аналитики России. Надо отметить, что роль эта видится весьма различно и по своему весу, и по содержанию. Все зависит от того, как оценивается настоящее и будущее место России в мире. Поскольку и в самой России взгляды на этот предмет весьма неоднозначны, постольку трудно рассчитывать на то, что за ее пределами, в т.ч. в ближайшем соседстве, может быть сформирован сколько-нибудь единый подход.
Остановимся лишь на двух точках зрения китайских исследователей, впрочем достаточно представительных, а в какой-то степени и дополняющих друг друга. Обе они отражены в одной книге – «Большая стратегия Китая», вышедшей под редакцией Ху Аньгана. Первая принадлежит директору Института исследований АТР Шанхайской Академии общественных наук Чжоу Цзяньмину, работа которого посвящена стратегии Китая в Восточной Азии.[16] По его мнению, Россия - переживающая упадок держава, которая сохраняет, однако, определенную военную силу, противостоящую США. Поскольку ценностные ориентации и формы сознания в России следуют западным стандартам, а экономически Россия сильно зависит от Запада, постольку в течение определенного времени от нее трудно ожидать активной конструктивной роли в формировании международных порядков. США не рассматривают Россию как возможного соперника, но сдерживают путем продвижения НАТО на восток и включения в международные системы, руководимые США, с тем, чтобы превратить в контролируемое и неопасное государство. Что касается рассматриваемого региона, то хотя восточные территории России выходят к Тихому океану, тем не менее, влияние ее в АТР из-за общего упадка резко сократилось и роль ее как великой державы здесь не может восстановлена.
Иную позицию выражает другой видный политолог Тан Шипин.[17] Он исходит из того, что Китай не только тихоокеанская, но и огромная континентальная держава, которая на большом протяжении граничит с другой великой континентальной державой – Россией. Нет ничего более опасного для безопасности Китая на континенте, пишет он, чем враждебно настроенная Россия. Поэтому важнейшей стратегической целью Китая является предотвращение взаимной вражды заново возвышающихся России и Китая. У нас нет возможности, говорит Тан Шипин, помешать новому возвышению России, но мы можем приложить усилия к тому, чтобы заново усиливающаяся Россия была Россией дружеской. Сколь бы ни усиливались сами по себе Китай и Россия, если между ними не будет согласия, их стратегические позиции в огромной мере ослабнут. И, напротив, при взаимной поддержке стратегические позиции обеих держав намного усилятся. Поэтому, с точки зрения долгосрочных перспектив, китайско-российские отношения по своей значимости ни в коей мере не уступают китайско-американским отношениям. «Будучи гордой нацией, Россия больше всего не терпит пренебрежительного отношения к себе. А история доказала, что для тех, кто пренебрегает ею, Россия становится самым опасным врагом. Поэтому мы должны уважать Россию и добиваться дружеского партнерства с ней и тогда, когда она станет сильной».[18]
Думается, лучше сказать трудно. Причем сказанное вполне применимо и для отношения россиян к Китаю, к его большой стратегии. Китай – тоже гордая нация, она не терпит и не забывает унижений. Стратегические цели, которые ставит перед собой страна, заслуживают не только уважения, но и всемерной поддержки. Они ни в малой степени не противоречат интересам России. В отличие от США, у России нет никаких оснований опасаться глобального или регионального соперничества со стороны Китая. Возвышение Китая, действительно, бросает вызов претензиям США на политическую. экономическую и культурную гегемонию в мире, их мессианским устремлениям насадить во всем мире свои ценности, нормы поведения и порядки. В этом плане безопасность Китая, как она понимается китайскими аналитиками, не только не противостоит безопасности России, но, напротив, может вполне служить и ее укреплению. Еще только формирующаяся большая стратегия России вполне может сопрягаться с большой стратегией Китая. И для этого вовсе не нужен какой-либо антиамериканский альянс. Достаточно, чтобы мы ясно понимали сущность стратегических целей Китая, уяснили их справедливый и неотвратимый характер и не давали себя запугивать разными беспочвенными страшилками.
[1] Чанци чжаньлюе сяоцзу. Гуаньюй 21 шицзи Чжунго гоцзя аньцюань лии ды чжаньлюе сыкао. [Постоянная группа по исследованию стратегии. Размышления о стратегии в области интересов государственной безопасности Китая]//Чжунго да чжаньлюе [Большая стратегия Китая]. Гл. ред. Ху Аньган. Ханчжоу. 2003. С. 106
[2] Подробнее см. Бергер. Я. О достоверности экономического роста Китая и «китайской угрозе».// Пробл. Дал. Востока. 2002, № 6. С. 40-55
[4] Юань Пэн. «Жунхэ+цяньчжи» мэйго дуй хуа синь чжаньлюе чжэнцзай синчэн [Формируется новая стратегия США по отношению к Китаю– интеграция+сдерживание] //Хуаньцю шибао. 2005. 31 августа. С.11
[5] Swaine M.D., Tellis A.J. Interpreting China`s grand strategy: past,present and future. 2000. 308 pp
[6] Там же. С. 169.
[7] Там же. С. 196.
[8] Goldstein A. Raising to the challrnge: China`s grand strategy and interhational security. Стэнфорд.2005.274 с.
[9]. Чжунго да чжаньлюе … С..9
[10] Мэнь Хунхуа. Бянь бэйдун индуй вэй чжудун моухуа, вэйху хэ точжан гоцзя чжаньлюе лии [Сменить пассивную реакцию на активное планирование, защищать и расширять стратегические интересы государства]// Чжунго да чжаньлюе … С.80-.106
[11] Мэнь Хунхуа. Гоцзи цзичжи юй 21 шицзи ды Чжунго вайцзяо чжаньлюе.[Международные механизмы и внешнеполитическая стратегия Китая в 21-м веке]// Чжунго да чжаньлюе … С. 255-287. Ранее опубликована в журнале «Чжунго шэхуй кэсюэ, 2001 г. № 2, С. 178-187
[12] Мэнь Хунхуа. Гоуцзянь Чжунго да чжаньлюе ды куанцзя: гоцзя шили, чжаньлюе гуаньнянь юй гоцзя джиду. [Формирование коньуров большой стратегии Китая: реальная сила государства, стратегические понятия и международный порядок] Пекин. 2005. 392 с.
[13] Полностью указание Дэн Сяопина из 24 иероглифов гласит: «Наблюдать хладнокровно, реагировать сдержанно, стоять твердо, скрывать свои возможности и дожидаться своего часа, никогда не брать на себя лидерство и быть готовыми кое-что совершить».
[14] Авторы доклада Пентагона о вооруженной мощи Китая признаваются, что им в точности не известно, какие вооружения к относятся к этой категории, но они полагают, что речь идет о системах вооружений и технологиях, имеющих отношение к информационной войне, о баллистических и противокорабельных крылатых ракетах, современных истребителях и подводных лодках, противокосмических системах и ПВО.
[15] Пэн Пэн. Хэпин цзюеци лунь – Чжунго чунсу да го чжи лу [Концепция мирного возвышения Китая путь к новому формированию Китая как великой державы]. Гунчжоу. 2005. 352 с.
[16] Чжоу Цзяньмин. Ятай гэцзюй юй Чжунго ды дунъя чжаньлюе[Положение в Азиатско-Тихоокеанском регионе и стратегия Китая в Восточной Азии ]// Чжунго да чжаньлюе … С. 291-303.
[17] Тан Шипин. Чжунго ды лисян аньцюань хуандин [Идеальная ситуация безопасности для Китая]// Чжунго да чжаньлюе … С. 326-337.
