- Я внимательно слушал вас, - сказал он, - и убедился, что вы желаете
играть в игру, именуемую бизнесом, по старинке. Смысл жизни вы видите
только в наживе. Каждый из вас уверен, что родился на свет с единственной
целью - наживаться. И вдруг - заминка! В самом разгаре погони за наживой
появляется трест и похищает у вас ваши прибыли. Для вас это катастрофа,
нарушающая гармонию мироздания, и, по-вашему, существует один только выход
- уничтожить то, что мешает вам наживаться.
Повторяю, я внимательно вас слушал и нахожу, что есть название,
которое очень вам подходит. Вы - разрушители машин. Знаете, что это такое?
Позвольте, я расскажу вам. В Англии, в восемнадцатом веке, когда не
были еще изобретены машины, рабочие и работницы ткали сукно у себя дома на
ручных станках. Это был кропотливый и трудоемкий способ производства, к
тому же и дорогой. Но вот появилась паровая машина, а с нею механические
станки. Сотни таких станков, собранные в одном месте, при одной машине,
производили сукно и быстрее и дешевле, чем это могли делать вольные ткачи
на своих ручных станках. Концентрация производства убивала всякую
конкуренцию. Мужчины и женщины, раньше работавшие на дому, каждый для
себя, теперь стали работать на фабрике, на хозяина-капиталиста. В
дальнейшем к ткацким станкам были приставлены дети - им можно было платить
дешевле, чем взрослым, и постепенно детский труд начал вытеснять труд
взрослых ткачей. Для рабочих настали тяжелые времена. Им жилось все хуже и
хуже, они голодали. А так как причину зла они видели в машинах, то и
начали уничтожать машины. Это ни к чему не привело, да и вообще было
неразумно.
Этот урок истории ничему вас не научил. Спустя сто пятьдесят лет
после английских разрушителей машин появляетесь вы и тоже хотите ломать
машины. Сами же вы признаете, что трестовская машина работает и дешевле и
производительнее вашего; конкурировать с ней вам не под силу, - вот вы и
жаждете ее уничтожить. Вы ничуть не умнее отсталых английских рабочих. А
пока вы тщитесь вернуть век конкуренции, тресты преспокойно расправляются
с вами.
Все вы говорили здесь, в сущности, одно и то же: уходит век
конкуренции, и на смену ему идет век концентрации производства. Вы, мистер
Оуэн, убили конкуренцию в Беркли, открыв у нас один из своих филиалов, -
ваша фирма оказалась сильнее торговавших здесь мелких лавочников. Но есть
объединения и посильнее вашего - это тресты. Стоит вам почувствовать их
давление, как вы кричите: <Караул, грабят!> Однако это только потому, что
сами вы не трест. Будь вы единственный бакалейщик-монополист на все
Соединенные Штаты, вы бы не так рассуждали, вы кричали бы: <Да здравствуют
тресты!> Но ваш небольшой синдикат не только не может сравняться с
трестом, он и сам-то по себе еле дышит. Вы чувствуете, что долго не
протянете. Вы понимаете, что вы и ваши филиалы только пешки в большой
игре. Вы видите, как вырастают вокруг могущественные силы, как они крепнут
день ото дня - и неуязвимые, закованные в броню руки тянутся к вашим
прибылям, вырывая клок то тут, то там. Железнодорожный трест, угольный,
нефтяной, стальной. Вы знаете, что вам несдобровать, что они отнимут у вас
ваши прибыли - все, до последнего цента.
Как видите, сэр, вы незадачливый игрок. Когда вам удалось раздавить
своих мелких конкурентов здесь, в Беркли, в силу преимуществ вашего
синдиката, - успех вскружил вам голову. Вы только и говорили что о
предприимчивости и деловитости и, поживившись за счет своих конкурентов,
отправили жену прокатиться в Европу. Так уж водится, что хищник пожирает
хищника, - вот и вы слопали своих предшественников. Но, на вашу беду, есть
хищники и покрупнее, - и вам предстоит попасть им на завтрак. Потому-то вы
и вопите. А с вами вопят все сидящие здесь. Они в таком же положении. У
всех у вас на руках плохая карта, вот вы и жалуетесь.
Но, жалуясь, вы отказываетесь смотреть правде в глаза и называть вещи
своими именами. Вы не говорите, что сами заритесь на чужие прибыли и
только не хотите, чтобы кто-то зарился на ваши. Нет, для этого вы слишком
хитры. Вы говорите другое. Вы произносите политические речи в защиту
мелких капиталистов, вроде той, какую мы сегодня выслушали от мистера
Кэлвина. Но что он здесь говорил? Кое-что я могу повторить по памяти:
<Наши исконные принципы были правильны>, <Единственно, что Америке нужно,
- это возвращение к ее основному принципу: равные возможности для всех>,
<У колыбели этой нации стоял дух свободы>, <Вернемся к заветам наших
предков...>
Под равными возможностями для всех мистер Кэлвин подразумевает
возможность загребать побольше прибылей, в чем он сейчас встречает помеху
со стороны трестов. Но вы столько раз повторяли эти громкие слова, что,
как ни странно, сами в них уверовали. Все, что вам нужно, - это грабить
ближнего в меру своих сил - полегоньку да потихоньку, и вы на этом
основании вообразили себя борцами за свободу. Вы самые обыкновенные плуты
и стяжатели, но под магическим действием красивых фраз готовы возомнить
себя патриотами. Свою жажду прибылей, проистекающую из чистейшего эгоизма,
вы выдаете за бескорыстную заботу о страдающем человечестве. Так давайте
же хоть здесь, среди своих, - дерзните быть самим собой. Не бойтесь
смотреть правде в лицо и называйте вещи своими именами.
Я видела кругом неприязненные, побагровевшие лица и затаенный страх.
Казалось, наши гости трепетали перед этим юнцом, перед спокойствием и
силой его речей и его ужасающей, непозволительной манерой называть черное
черным. Мистер Кэлвин, однако, не растерялся.
- А почему бы и нет? - заявил он. - Почему бы нам не вернуться к
обычаям и нравам наших предков, основателей нашей республики? Вы сказали
нам немало правды, мистер Эвергард, - пусть жестокой и горькой правды. Но,
поскольку мы здесь и в самом деле в своей среде, не будем этим смущаться.
Давайте сбросим маски и примем те обвинения, которые мистер Эвергард так
прямолинейно нам предъявляет. Верно, что мы, мелкие капиталисты, гонимся
за прибылями и что тресты отнимают их у нас. Верно, что мы хотим
избавиться от трестов, чтобы сохранить наши прибыли. Но почему бы нам и не
добиваться этого? Почему? Я вас спрашиваю.
- Вот тут-то мы и дошли до главного, - сказал Эрнест с довольной
улыбкой. - Я объясню вам, почему, хоть это и не так-то легко. Все вы в
какой-то мере учились коммерции, но никому из вас не приходилось изучать
законы социального развития. А между тем вы находитесь сейчас в переходной
стадии экономического развития; сами вы этого не видите и не понимаете, -
отсюда и все недоразумения. Почему вам нельзя возвратиться назад? Да
потому, что это невозможно. Вы так же бессильны повернуть вспять поток
экономического развития, как заставить ручей течь в гору. Иисус Навин
приказал солнцу остановиться над Гаваоном, а вы намерены перещеголять
Иисуса Навина! Вы хотите заставить солнце катиться по небу вспять. Вы
хотите вернуть время от полудня к утру.
Презрев усовершенствованные машины, презрев возросшую
производительность труда и все преимущества концентрации, вы хотите
вернуть экономику назад на целое поколение - к тому времени, когда не было
еще крупного капитала и развитой техники, не было железных дорог, когда
мелкие капиталисты пожирали друг друга в обстановке экономической анархии,
когда производство было примитивным, расточительным, неорганизованным,
непомерно дорогим. Поверьте, Иисусу Навину было легче остановить солнце,
не говоря уж о том, что ему помогал сам бог Саваоф. Но от вас, мелких
капиталистов, бог отвернулся. Ваше солнце клонится к закату. Больше ему не
взойти в небе. И вам не изменить предначертанного ему пути. Вы уходите с
исторической арены, и вскоре в истории затеряется и след ваш.
Таков закон эволюции. Так повелел господь бог. Концентрация сильнее,
чем конкуренция. Первобытный человек был жалким существом, прятавшимся в
расщелинах скал. Но он объединился с себе подобными и пошел войной на
своих плотоядных врагов. Эти хищники охотились в одиночку, так сказать, на
началах конкуренции. Первобытный же человек был хищник, тяготевший к
объединению, потому-то он и поднялся над прочими тварями. С тех пор люди
вступали во все более обширные объединения. Концентрация против
конкуренции - таков смысл общественной борьбы, которая заполняет многие
тысячелетия. И всегда конкуренция терпит поражение. Тот, кто становится
под знамя конкуренции, неизменно гибнет.
- Но ведь и тресты - порождение конкуренции, - прервал Эрнеста мистер
Кэлвин.
- Совершенно верно, - отвечал Эрнест. - Но тресты и уничтожают
конкуренцию. Вы, например, сами рассказали нам, как вам пришлось
распроститься с вашим молочным хозяйством.
Впервые за столом раздался смех, и мистер Кэлвин невольно к нему
присоединился.
- Но раз мы снова заговорили о трестах, давайте условимся кое о чем,
- продолжал Эрнест. - Я выскажу здесь несколько положений, и всех, кто с
ними не согласен, прошу мне возражать. Ваше молчание будет для меня знаком
согласия. Разве механический станок не дает больше сукна и по более
дешевой цене, нежели ручной? - Эрнест подождал ответа и, не дождавшись,
продолжал: - Разве, следовательно, не безумие сломать машины и
возвратиться к более трудоемким и дорогим методам кустарной работы? -
Несколько человек кивнуло в знак согласия. - Разве не верно, что
объединение, именуемое трестом, может производить товары и лучше и
дешевле, чем тысячи маленьких, конкурирующих между собой предприятий? -
Возражений снова не было. - Разве, следовательно, не безумие отказываться
от этой более дешевой и рациональной формы производственной организации?
Все долго молчали. Наконец заговорил мистер Коуолт.
- Так что же вы нам-то прикажете делать? - спросил он. - В
уничтожении трестов мы видим единственный способ избавиться от их
владычества.
Эрнест так и загорелся.
- Я покажу вам другой способ! - воскликнул он. - Предлагаю не
разрушать эти великолепные машины, работающие и хорошо и дешево. Давайте
возьмем их себе. Пусть они радуют нас своей производительностью и
дешевизной. Будем сами управлять ими. Спустим с лестницы хозяев этих
чудесных машин и сами станем их хозяевами. Это, господа, и есть социализм,
еще более обширное объединение, чем тресты, - самое обширное экономическое
и социальное объединение из всех, какие знает наша планета. Социализм - в
ладу с законами экономического развития. Мы противопоставим трестовским
объединениям более мощную организацию. А это значит, что будущее за нами.
Переходите к нам, социалистам, ставьте на верную карту!
Этот призыв не встретил поддержки. Послышался недовольный ропот,
многие покачивали головой.
- Ладно! - рассмеялся Эрнест. - Вам, видно, нравится быть ходячим
анахронизмом. Вы предпочитаете играть в обществе роль атавистического
придатка. Что ж, с богом, но только помните, что, как и всякий атавизм, вы
обречены на гибель. Спрашивали вы себя, что будет с вами, когда появятся
объединения покрупнее нынешних трестов? Где вы окажетесь, когда наши
огромные тресты начнут сливаться в такие организации, какие нынешним и не
снились, - пока над вами не воздвигнется единый социальный, экономический
и политический трест?
Эрнест неожиданно повернулся к мистеру Кэлвину.
- Скажите, прав я или нет? Разве вам и вашим единомышленникам не
приходится сколачивать новую политическую партию, потому что старые в
руках у трестов? И разве ваша пропаганда не встречает с их стороны
упорного сопротивления? За каждым провалом, за каждым препятствием на
вашем пути, за каждым ударом, нанесенным вам из-за угла, разве не
чувствуете вы руку трестов? Скажите, верно это или нет?
Мистер Кэлвин сидел, понурив голову.
- Говорите, не стесняйтесь, - не отставал Эрнест.
- Что верно, то верно, - согласился мистер Кэлвин. - Нам удалось
добиться большинства в законодательном собрании штата Орегон; но когда мы
провели ряд прекрасных законопроектов, охраняющих права мелких
промышленников, губернатор, ставленник трестов, наложил на них вето. Когда
же мы в Колорадо избрали своего губернатора, палата не утвердила его.
Дважды нам удавалось провести подоходный налог в федеральном масштабе, и
всякий раз верховный суд отвергал его как не соответствующий конституции.
Все суды в руках у трестов. Мы, народ, не можем платить судьям высокие
оклады. Но придет время, когда...
- ...когда объединение трестов будет контролировать все наше
законодательство. Когда оно, это объединение, и будет нашим
правительством, - прервал его Эрнест.
- Никогда этого не будет! - послышались со всех сторон воинственные
крики. Всеми овладело возмущение.
- Скажите, - настаивал Эрнест. - Что вы предпримете, когда такие
времена наступят?
- Мы подымемся все, как один! Мы двинем в бой все свои силы! -
воскликнул мистер Асмунсен, и множество голосов поддержало его.
- Но это означает гражданскую войну, - предостерег Эрнест.
- Мы не остановимся и перед гражданской войной! - провозгласил мистер
Асмунсен под дружное одобрение всех присутствующих. - Мы не забыли славных
дел наших предков. Если нужно будет, мы постоим и умрем за наши свободы.
Эрнест усмехнулся.
- Не забудьте, господа, мы согласились на том, что свобода в вашем
понимании - это свобода беспрепятственно грабить конкурента.
Атмосфера за обеденным столом накалилась. Всеми овладел воинственный
пыл. Но голос Эрнеста перекрыл поднявшийся шум.
- Еще один вопрос. Не забывайте, что когда вы двинете в бой все свои
силы, - вы двинете их против трестов, захвативших в свои руки
правительство Соединенных Штатов. А это означает, что тресты двинут против
вас регулярную армию, флот, национальную гвардию, полицию - словом, всю
военную машину США. Какое значение будут тогда иметь ваши силы?
Слушатели растерялись. Не давая им опомниться, Эрнест нанес им
следующий удар:
- Как вам известно, еще недавно наша армия исчислялась в пятьдесят
тысяч человек. Год за годом ее увеличивали, и в настоящее время она
насчитывает триста тысяч.
И дальше - следующий удар:
- Но это еще не все. В то время как вы очертя голову гнались за
призраком наживы и сокрушались о своем излюбленном детище - конкуренции,
произошли события еще более знаменательные. Национальная гвардия...
- Национальная гвардия и есть наша сила! - воскликнул мистер Коуолт.
- С ней мы отразим натиск регулярных войск.
- Вы сами будете призваны в национальную гвардию, - возразил ему
Эрнест, - и вас пошлют в штат Мэн, во Флориду или на Филиппины, а то и еще
бог весть куда, чтобы потопить в крови восстание, которое подняли ваши же
товарищи, борющиеся за свои гражданские права. А ваши товарищи из Канзаса,
Висконсина или любого другого штата, вступив в национальную гвардию, будут
посланы сюда, в Калифорнию, чтобы потопить в крови ваше восстание здесь.
