Реферат 5-го тома <Полилогия > Шушарина и к годовщине смерти Зиновьева
Идеологическое обеспечение революции. Частичное
Реферат 5-го тома <Полилогия современного мира> А.С. Шушарина
В современном мире ускоренно становится всё теснее, но уже в смысле не
межиндивидуального, а куда более могущественного, хотя пока в основном и
латентно-го, межкультурного давления. А отсюда вытекают все стратегии,
политики. Именно эгокультурность (собственность на культуры, язык, дух
народа. - <ЭФГ>) опосредованно и выступала во внешних формах <холодной
войны> доминирующим противостоянием двух систем. Доминирующий мотив у
всех один - выигрыш <наших> (народа, в том числе трудящихся) с полным
безразличием к тому, что при этом произойдет у <других>. Поскольку
постэгокультурность обладает самой глубокой, но не вещной, позитивно не
осязаемой, <эфемерной> ценностью, то, прежде всего, это и был резко
биполярный механизм взаимного <держания в страхе>.
Глубинной объективной тенденцией было переприспособление всего
производства, бывшего еще вне мировой капиталистической системы, под
новые нужды спроса и сбыта <дьявольского насоса> метрополий. Причем
никакой существенной субъективности, <злой политической воли> и пр.
здесь нет. <:Основной силой давления были сами народные массы
метрополий, вполне склонные жить получше неважно за чей счет и уж вовсе
не склонные жить похуже>. Не столько социализм (<коммунизм>) раздражал
Запад (хотя идеологически это было так и именно так), сколько
независимость этих богатейших <пространств> от западных <правил игры>.
Крах линейной системы социализма был абсолютно неотвратим; может быть,
его удалось бы несколько затянуть, что обернулось бы еще более резким
провалом. Слишком глобальны, огромны и многомерны были перенапряжения
ноосферы. Решающий фактор - не пропаганда, а огромное превосходство
западной цивилизации в уровне жизни над советским социализмом.
Неосязаемое богатство интеркультурного и духовно более высокого, более
социально защищенного, безопасного образа жизни, в социальных
мироощущениях не идет в сравнение с элементарными и броскими фактами
разрыва благосостояния, потребительских уровней жизни. Если до эпохи НТР
разрыв уверенно сокращался, то с началом НТР ситуация стала
переворачиваться, разрыв начал быстро расти.
Даже чисто технически один и тот же процесс развития полупроводниковых
технологий, вычислительной техники и программного обеспечения на Западе
сразу стал ориентироваться на будущий массовый, товарный продукт -
персональные ЭВМ, а в линейной системе - на типовой <ряд> универсальных
казенных ЭВМ, прежде всего для функций управления. Вероятно, это и
послужило одной из основных причин особо сильного отставания
электроники. В разработке ЭВМ на первый взгляд СССР с Западом шли
<ноздря в ноздрю>. Однако ориентация в СССР была на управление, а не на
массовое применение.
Исключительно осложняло ситуацию и то, что США и НАТО ни на йоту не
ослабляли усилий в гонке вооружений по всем мыслимым и <немыслимым>
направлениям - от ядерных испытаний и космоса (СОИ) до всех видов
обычных вооружений. Делалось это не столько из оборонительных
соображений (они были достаточно симметричны), тем более не из
агрессивных, а, как говорят сами теоретики НАТО, просто из
<антисоветских> в смысле основного способа истощения всей метакультуры.
Патология гонки вооружений была совершенно взаимной (равно как и
бомбоубежища одно время в диких мас-штабах рыли тоже взаимно),
определяясь, в конечном счете, не увлечениями политиков, а материальной
патологией идущей к своему пределу эгокультурности в ее тогдашней,
преимущественно биполярной форме.
Едва ли не основным сущностным моментом всего произошедшего является
полное и по сей день отсутствие сколько-нибудь релевантного
идейно-теоретического задела. И это едва ли не ключевой пункт всей
ситуации. Идей-то, конечно, произносилось много, но абсолютно ничего
соразмерного зреющему революционному вселенскому перелому, в том числе
накатывавшемуся системному кризису социализма, не было. Не
хозяйственно-политическая, а объективная история произошедшего, согласно
самой природе бифуркационных, социально-исторически переломных
процессов, в полном и адекватном виде вообще окажется по зубам только
нашим потомкам.
Западный идейный <плюрализм> при всех неоспоримых исторических
достоинствах не только оборотная сторона идеолого-политической медали
безоговорочного экономического принуждения, но и сам является весьма
жесткой идеологической формой безраздельной <диктатуры глупости>,
вплоть до <индивидуального террора> (Ю. Хабермас). При полнейшей видимой
свободе политического выбора анонимному капиталу совершенно
безразлично, о чем там спорят в надстройках, - только бы обеспечивалось
его господство. И наоборот, отживавшая коммунистическая идеология тем
не менее вполне допускала, просто в совершенно иной форме дискурса,
головоломные споры, но тоже только в своих преде-лах и формах.
Спектр реальных мироощущений людей всегда огромен и переменчив. Но в
своем <чистом виде> трагизм отчуждения состоит в чувстве растерянности,
в ощущении бессмысленности жизни, проявляясь в тенденциях всех форм
ухода от нее. В наших условиях это примерно то, что близко к известному
вопросу В. Шукшина (<что с нами происходит?>). Все диссидентские
фигуры, даже <общенационального масштаба>, оказались точно так же
неплодотворны. Их идеи близки к социальному нигилизму. При любых личных
качествах - эти интенции фактически либо наивно-прожектерски, либо
банально-либеральны, либо и вовсе только против власти. Предположим,
что научно-техническая интеллигенция> близка <среде> адекватных
перемен. Но требовать от физиков, химиков или инженеров социологических
прорывов совершенно нелепо. Абстрактная гуманистическая критика
обнажившихся у нас зашедших в быстрый кризис порядков А. Сахаровым, А.
Солженицыным, И. Шафаревичем, А. Зиновьевым и многими другими
диссидентами - это по личному поведению, конечно, подвиг. Но
<социология> их ровным счетом нулевая, а чаще
подражательно-фундаменталистская. Действительно смелое часто оказывалось
все равно разрушительным.
Постмарксистское понимание давно <постмарксистской> же действительности
тре-бует ревизии ортодоксальных взглядов не только на социализм, но и
на весь социум, начиная с первобытности. При полнейшем отсутствии
постмарксистского идейно-тео-ретического задела достаточно было
политико-идеологической <спички>, чтоб <процесс пошел>, что видно по
исторически беспрецедентному для мирного времени начальному обвалу в
огромном регионе, а в итоге - в раскручивающемся кризисе все-го мира.
Некоторые утверждают, что если М. Горбачев не знал природы
происходящего (а теперь абсо-лютно ясно, что этого не знала даже вся
<мировая социология), тем хуже для него, не надо было и затевать. Но в
столь серьезных делах исторического масштаба редчайший человек обладает
способностью знать, что именно он не знает. Крах можно было оттянуть,
при совершенно неясной удаче смягчить, но он был неумолим.
Первым незамеченным звонком был принятый в июне 1983 г. закон о
трудовых коллективах. В условиях роста динамизма про-изводства
коллективизм все чаще выступал не только как консерватизм, но иногда и
как доминанта в коллективах наименее почтенной его части. Невозможность
уволить наглеца или бездельника является посткапиталистическим
завоеванием, но невозможность его наказать (как это жестко делается в
рыночной системе или дела-лось в адекватной фазе плановой системы)
превращается уже отнюдь не в завоевание, а в один из самых резких
дефектов <технологического феода>. Мы все понимаем, в частности, что
права человека выше прав нации, но редко хотим понять, что они в
определенных отношениях также и выше прав коллектива; последний -
форма, средство, условие и пр., т..е. что угодно, но только не субъект.
Человек никогда не может <освободиться> от языка, родства, профессии,
соседства, рынка, локального коллектива, но может исторически и в
определенных отношениях освобождаться от господства снятием этих же форм
как доминирую-щих и отживших.
В этой обстановке вседозво-ленности долгожданный <новый поворот> и
обернулся провалом подчас и в раннее средневековье, а же-ланный <свежий
ветер> вскорости так посвежел, что поднял с социального дна весь
<мусор>. Трудно найти хоть одно движение или на-чинание, в котором бы не
нашлось чего-то рационального, так как в отжившей системе <все стороны
жизни> в общем равно-весии были неизбежно так или иначе поражены, как
по-своему в любой критической форме. Но почему-то не было ни одного
движения или начинания, которое бы не обрело уродливые, патологические
формы и разрушительные последствия.
Индивидуальная трудовая деятельность давно под-лежала некоторому
расширению (в отдельных формах она была всегда), но без <самоконтроля>
нормальной конкуренцией, вообще ее механизмов, гибко меняющихся жестких
внешних норм, общественного учета и контроля превратилась в сферу
спекуля-ции. Закон о кооперативах начал разрушение основного
произ-водства, поскольку львиная доля кооперативов образовывалась не <с
нуля>, как в Китае, а при предприятиях, т.е. на дармовом оборудовании,
дешевых <закупочных> и вольных <продажных> ценах. Появление так
называемых <олигархов> было обязано прежде всего финансовым спекуляциям
в условиях неконтролируемой ин-фляции, многообразия валютных <ножниц>,
экспортно-импорт-ных льгот и т.д. Можно возразить, что санкционировавшие
все это <законы> появлялись позже. Но они шли уже по следам реально
происходившего.
Суть не в том, что есть деконструкция, а в том, что, наобо-рот,
деконструкцией мы называем тот объективный само-разрушительный процесс,
в который примерно в 1990 г. всту-пил социализм и (пока менее заметно,
но уже глобально) весь мир.
В условиях рыночных реформ все политические силы опираются на ту же
самую, что и была, социальную науку, лишь слегка модифицированную
ортодоксальную, а в основном перевернувшуюся либеральную. Иными словами,
эта наука нерелевантна изменившимся реалиям. Полный хозрасчет> пусть
иносказательно, но идейно уже окончательно <объявил> экономическую
<атомизацию> всего постатомизированного производства.
Многие способные люди, в линейной форме (при Социализме-1. - <ЭФГ>) не
находящие приложения своим силам, по-лагают, что рынок - это как раз для
них. Но рынку, в строгом смысле, нужен только один доминирующий тип
способностей и инициативы, а именно коммерческий, который в итоге, за
редким исключением, под-чиняет себе все остальные, бесконечно
многообразные, человече-ские способности и инициативы. Иными словами,
<экономическая свобода> существует для немногих, <порабощающих> всех
прочих. В индустриальном секторе объективно необходим не возврат к
контролю рынком, а, наобо-рот, подъем к научному, аналитическому
эксфункциональному контролю. В результате такого обобществления
технологий (процессов производства) товарность и ры-нок получат
большее развитие, но суть этого обобществления к са-мому рынку не имеет
ни малейшего отношения. Ес-ли мысленно представить, что все без
исключения страны стали строго рыночными, то сами мироотношения с рынком
по сути ничего общего все равно иметь не будут, а будет идеальная
<антирыночность>, т.е. чистейшей воды неоколониализм в неко-ей особо
<свободной> перспективе с ужасающими последствия-ми. Глобализация,
прежде всего, как информатика, несет больше угроз. Во-первых, движение
финансов становится мгновенным и все более неуправ-ляемым. Во-вторых,
это глобализация СМИ, все более пронизываемых <двойными стандартами>,
<грязными технологиями>. Организация демократического и всеобщего
контроля над этими процессами станет одной из самых сложных и самых
трудных для решения задач XXI в.
Капитализм, пол-ностью сохраняя свою природу, во многом действительно
изме-нился; и социализм имеет как глубоко отстающие, так и
пре-восходящие компоненты; и он же экономически трудно идентифицируется.
<Но надо видеть как раз всю полилогическую <много-параметричность> всей
системы (как, конечно, и <мировой капиталистической>) и, что самое
главное для научной мысли, учиты-вать возможность спасительной
<невероятной>, негэнтропийной траектории и соответственно требующей
фундаментального познания, генерализующей <точки зрения>. Имеющая
рациональную нишу, рыночная интенция, превратившись в абсолютную,
примитивизировала через свою разрушительную призму представления обо
всем на свете: о морали и семье, о воспитании, здравоохране-нии и т.п.
Историче-ская мгновенность рождения бизнеса, бирж, банков, <новых
русских>, не-обыкновенная легкость коммерциализации директоратов и пр.
являются неопровержимым свидетельством, что от технологического
<планового торга> происходит безусловное падение к более простому типу
связи, разрушающей более высокий тип, т.е. деградация. Полоса
техногенного развития в виде волны индустриализ-ма, вытаскивающего людей
из беспросвет-ной нужды и голода, в развитых регионах заходит в свой
пре-дел. Это развитие происходило и происходит в виде стихийной и все
более бессмысленной капиталистической гонки. Но дело состоит вовсе не в
<патриархальном приостановлении> неумолимого научно-технического
прогресса, а в преодолении стихии техногенности, ее снятии постановкой
под более высокий контроль научно-гуманистического развития.
Запад выиграл не <холодную войну>, а действительно длительное,
позиционное <холодновоенное сраже-ние> с еще не покоренным всей <мировой
капиталистической системой> регионом. Сама по себе неоколониальная
экспансия капитализма в строгом содержании явление мирное, бескровное и
честное порабощение. Но по со-крушительности, беспрецедентному
обвальному характеру и содержанию обозначившихся перемен на самое
на-чало войны очень похоже. <Дьявольский насос> заработал в новом,
открывшемся, направлении на полную мощь. Когда обломки бывшего СССР уже
явно покатились <на обочину мировой цивилизации>, в полной мере и все
игры Запада с <открытостью-закрытостью> мигом обнажили свою суть
откровенной асимметризацией. Вполне возможно, что Россия в ближайшие
20-30 лет будет оставаться страной дешевого и высокоэкологич-ного
топлива, что создает совершенно естест-венные причины его экспорта. Но
это может быть реализовано, по меньшей мере, в двух прямо
противоположных направлениях: трудной, затяжной
<постиндустриализацией>, включающей и сырьевой экспорт, и легкой,
быстрой территориальной (сырьевой) неоколониализацией, сопровождаемой
деиндустриализацией.
При всей <договорной справедливости> ВТО фик-сирует реальную асимметрию
системы в пользу развитых или, чуть шире, стран с крупномасштабным
внешнеторговым потенциалом. Противоречивость ситуации вокруг ВТО
состоит в том, что в этом еще как бы самом слабом, но с большим числом
участников институте в процессе отладки многосторонних связей со
временем может развернуться борьба за смену влиятельного большинст-ва. В
межсистемных границах действовал жесточайший взаимный протекционизм. В
частности, СССР, в силу масштаба производства, в любой момент вполне мог
бы завалить <рынок> и почти любых конкурентов отдельными товарами,
иногда даже и вполне высокотехнологичными (например, алюминий, ядерное
топливо, текстиль, даже некоторая продукция маши-ностроения и мн. др.),
но по принципам <свободной торговли> ничего подобного категорически не
дозволялось. Любые такие попытки квалифицировались как демпинг (хотя для
действительного рынка это совершенно нормальный ход) и тут же
бло-кировались.
К <новому мировому порядку>, даже <мирному>, мир-ного пути не
существует. Так что, как это ни кощунственно звучит, беда даже не в
самом по себе <новом мировом порядке>, а в том, что путь к нему
самоубийственен для всего человечества. По заявлениям политиков, мир из
биполярного становится многополярным, многополюсным, многоядерным. По
ряду признаков мир сейчас действительно движется к некоей многополярной
форме, но только не в смысле благого мироустроения, а в смысле
простейшей формы <исполнения> современной эгокультурности.
Пространственный, качественный и количественный рост вооруженности
стремительно обгоняет развитие ограничивающих и даже просто
сдерживающих общественных, институциональных, политических форм.
Производительные силы человечества тысячекратно опережающими темпами
стихийно предпочитают развиваться в разрушительном направлении. <:С
крахом <коммунизма>, <империи зла>, наоборот и вопреки
декларировавшемуся умиротворению, весь мир превращается в рассадник
зла>. Главная суть даже не в военно-политических оболочках, а в
тенденции эгокультурной варваризации самих народов. С распадом СССР
<первобытная> варваризация народов мира приводит к ситуации, когда
возможно все: где тоньше, там и будет рваться, с растущими шансами
разорвать в клочья всю <социальную материю>. В условиях эгокультурного
мира никаких институ-тов, ограничивающих масштаб военных конфликтов,
<физически> еще не существует. Реально действуют только взаимоугрозы,
которые с концом биполярной доминанты тоже приобрели во многом
лабильный, как бы не просчитываемый характер, все легче провоцирующий
авантюры.
Трудно оценить последствия прихода к власти <людей> с органическим
воровским габитусом, брутальностью, по К. Ясперсу, и прочим
(действенным) менталитетом. Образно говоря, мы в состоянии оценить,
например, степень гниения продуктов, уровни старе-ния сооружений
(зданий, техники, коммуникаций, даже лю-дей), но пока не умеем
достоверно и убедительно даже прики-нуть снижений качеств людских,
последствия которых со всей очевидностью становятся все более опасными.
Так что благословенный западный <конец истории> (Ф. Фукуяма) все более
угрожает подлин-ным концом истории всего человечества.
Автор выделяет следующие признаки процесса дальнейше-го саморазложения
общества: во внутренних процессах са-моразложения с островами как
консерватизма, так и реформаторских <маяков> (это проявляется в
относитель-ном <успокоении> законодательного процесса); и в
политиче-ских формах (неизменность <генерального курса> становится
безразличной, например, к успехам КПРФ на одних выборах и к их неуспеху
на следующих), и во внешних, неоколонизационных (проявляется в начальном
образовании финансо-вой связности курсов ценных бумаг с ситуациями на
фондовой бирже... в Гонконге).
<Революционные> интерпретаторы помогают прояснить, что единственный
позитив произошедшего, вы-раженный торжеством деморыночного мифа,
состоит только в разрушении некоторых компонентов отжившей системы
(заодно и со всеми ее достоинствами) с горделивым обозначением
<революции>. Вместе с тем ортодоксы и прочие (<недеморыночные>)
оппоненты тоже заблуждаются, когда от-рицают неизбежность,
неотвратимость краха отжившей систе-мы. Признавая историческую
неизбежность демо-рыночного обвала как неотвратимого вступления в
неустойчи-вое равновесие, с научно-гуманистической точки зре-ния должны
быть выявлены и позитивы произошедшего. Но они столь скромны, что их и
сформулировать весьма затрудни-тельно. Действительно, в историческое
одночасье произошло освобождение от отжившей идеологии <коммунизма>,
от неко-торых управленческих производственных структур и от высокой
внешней <закрытости>. Но освобождение практиче-ски во всем объеме не
восходящее, не <преемственно-обнов-ляющее>, а энтропийное,
деструктивное. Произошедшая в деконструкции хаотизация, коммерческое и
прочее опускание самого производства, практики, интересов сделали
адекватную статистику невозможной. В условиях деконструкции все данные
статистики становятся извращенными по своей сути. Так, величин ВВП может
быть ровно столько, сколько концепций его вычисления и методов
формирования первичных данных.
Обе основные позиции <либерализма> и <ортодоксии> представляют собой
два варианта или две, хотя и прямо противоположные, субпарадигмы одной
парадигмы экономизма с вполне определенными образами бу-дущего:
торжества некоторого сносного рынка (капитализма) или некоторого
смягченного плана (<социализ-ма>), т.е. доминирования частной (с
государственными элемен-тами) или доминирования общественной (с
контролируемыми частными элементами) собственности на средства
производст-ва.
Вся постсоюзная метакультура вступает в бифуркационную полосу
декон-струкции с развивающимся полем траекторий от катастрофы до
<неве-роятной>, спаситель-ной, восходящей траектории (обобществление
технологий), ак-тивирующей тяжелейший процесс восходящего перестроения и
всего мироустройства. Соответственно, на реальной посткапиталистической
почве либералы доминантно деструктивны (с радикаль-ным вариантом
некоторого неофашизма), а ортодоксы консервативны (с радикальным
вариантом некоторого нелепого <про-летарского повтора> или
неосталинизма). В этой постпарадигмальной позиции образ будущего
принципиально отсутствует - теоретически, а не в политических
<манифестах>.
В случае избежания катастрофы и реализации восходящей, революционной
траектории будущий более высокий порядок самообразуется, а не
конструируется. Как в свое время из <Капитала> следовал единственный
<вывод> - <обобществление средств производства>, так и в данном случае
следует единственный <вывод> - <обобществление технологий>. Можно лишь
добавить, что это бу-дет интернациональная <постиндустриализация>, но
не капиталистическая и не плано-вая, а постплановая, т.е. не с
ликвидированным, а уже со сня-тым (неведомой, более высокой доминирующей
формой производства) <планом>, но и с несколько более развитым рынком в
его рациональных внутренних и внешних нишах.
Метафорой основной <формулы> деконструкции на нашей ниве является
партикуляризация, или эгоизация, в самом теле метакультуры от
республик, местно-стей, профессий, учреждений, коллективов до семей и
индиви-дов.
Нынче основным содержанием реформа-торских намерений и действий
утвердилась именно капитали-зация, выход на первые роли частного
интереса. Но если сотни лет назад в Европе это был суровый, даже
кровавый (<первоначальное накопление>), но прогрессивный
естественно-исто-рический процесс, то теперь он раскручивался как
противоестествен-ный, за пределами <честного> малого бизнеса, как
процесс патологический, а потому как в <благих>, <для народа> дей-ствиях
властей постоянно камуфлирующий обман.
Букваль-но мазохистское разоблачение всего и вся <советского>,
<социали-стического> было беспрецедентным. А обеспечивало всю эту
вседозволенность славное племя мастеров публично-го слова - газетные и
радиотелевизионные журналисты. Старые, догматические идеологические
институты силу быстро утратили, но вместе с ними исчезли и всякие
нравственно-профессиональ-ные ограничения. Сохранив свою функцию
<производства новостей>, журна-листы, как и весь народ, стали
самостоятельно социально <мыслящими> по любым вопросам. Но только в
отличие от <народа> они располагают полосами, микрофоном, телеэкраном.
Журналисты теперь сами доподлинно знают, что происхо-дит в
социально-политических <материях>, кто <плохой>, кто <хороший>. Знают
они, естественно, и чего хотят их новые хозяева. Освобожденная от
<удерживающих институтов> и разбуженная ра-нее подавленными (П. Сорокин)
низменными качествами людскими, публика выдвинула далеко не лучших своих
представителей. Складывается ситуация, что если кто-то не мелькает на
ТВ, то он не имеет социального существования, что ужасно для
интеллиген-ции, производителей текстов и слов. Перевернувшийся
научно-публицистический <клир> и по сей день выполняет интеллектуально
ведущую функцию в деконструкции. Вместе с тем <главным героем> обвала
был сам заблудший на-род, его действительное большинство.
Благодаря незримой <забойной силе> становившихся <самостоятельными>
<трудовых коллективов> шел разрыв адресных связей, как следствие -
снижение производства. Поэтому официальная либерали-зация цен была уже
абсолютно вынужденным, полностью предопределенным шагом властей. Все уже
шло само собой. <Реформой> все это можно называть лишь с боль-шим
преувеличением. В ходе <реформ> превалировало решение именно
политической задачи, ибо фискальная функция приватизации была
смехотворно ничтожной. Трудно говорить и об <эффективных собственниках>:
<хвататели могут быть исключительно эффективными, но только в самом
процессе хватания>.
Если деньги обесценивались стихийно, но отпуск цен был хоть и
вынужденным, но регулятивным актом властей, то прива-тизация уже
катилась без властей. Одновременно шел ма-лозаметный, но едва ли не
основной процесс самозахвата (<тру-довыми коллективами>, администрацией)
предприятий, а то и их структурных подразделений. А это и было не что
иное, как монополизация, ибо в условиях линейной систе-мы никаких
монополий не было. Вместе с тем никакой действительно солидной
альтернативы тогдашней приватизации уже не существовало, разве что без
ваучеризации. По мнению многих юристов, ваучер-ная приватизация никаким
законом не предусматривалась, а потому сделки с ваучерами юридически
недействительны. Однако <незаконность> в крутые времена - дело вообще
малосущественное. <Законность-незаконность> законно может
устанав-ливаться только судом. Но если суды с более просты-ми вопросами
<производят дела> иной раз несколько лет, то делать ставку на
юриспруденцию относительно приватизации довольно наивно. В то время как
на Западе подобные процессы суть адаптивные эволюции хозяйственных форм
в пределах системы (и акцио-нерные буффонады участия трудящихся), то в
наших условиях все это своего рода вопросы анализа техники и оформления
уже идущего разграбления. С неких еще горбачевских времен это уже бы-ли
не <реформы>, а в основном вынужденное <оформление> обвала в
деконст-рукцию.
<Модель мира> (А. Тойнби) самопревратилась в модель <антими-ра>.
Сколько-нибудь влиятельный поликультурный <образец> на планете исчез,
что и проявилось в <кризисе интернационализма> (Р. Дебре), т.е. в
<скачке> эгоизации и в пока латентной варваризации народов мира.
Главным деятельным героем в <большой истории> являются сами заблуд-шие
народы, массовые <акторы>, <ответившие> сейчас на Вызов эпохи покорным
обвалом - <добровольной> игрой по правилам эгокультурного,
неоколониального мира, но опять же на совершенно другой почве.
Как бы ни велика была роль личностей, властей, интеллиген-ции,
действительно возрастающая именно в переломных процессах, но любая
политика (деятель-ность властей) нигде и никогда не способна выйти за
пределы хотя бы молчаливого, но именно согласия большинства масс (хотя
за ними скрыты структуры, отношения, материальные тенденции,
обуславливающие их <по-ведение>). Столь же верно и обратное утверждение:
каковы умонастроения масс, даже пассивные, только примерно таковыми и
могут быть политика, элиты и пр., с не таким уж и большим, как иногда
кажется, пространством маневра (особенно в прогрессивную сторону).
Распад СССР сплошь и рядом характеризуют предательством, сговором,
антиконституционным актом и пр. Но он или нечто вроде него было
полностью предопределено уже <гласностью>. В деконструкции про-изошел
не всегда трудный творческий социальный поиск и подъем, а относительно
быстрая и интеллектуально легкая <на-родная интериоризация> внешних,
т.е. згокультурных, запад-ных, неоколониальных правил <общения>. На
постсоюзном пространстве <филологические войны> ведут к массе будущих
проблем, а первенство в них по сути бессловесных эмоций легко толкает к
патологическим политизациям даже простых конфликтных си-туаций. <Не
развал <империи>, а мигом одобренное <мировым сообществом> приглашение в
неоколониальную систему. Не сложение культур, а их взаимовычитания,
грызня за место под солнцем в неоколониальной иерархии>.
В целом налицо все признаки формирования <нового желез-ного занавеса> по
всем геополитическим, размерным, <мирорыночным> и пр. параметрам. Но это
уже бу-дет <занавес> нового типа (в смысле вполне старого,
неоколониального), не меж двух относительно симметрично противостоящих
лагерей, а между одним окрепшим лагерем и эксплуатируемой
дифференцируемой ре-зервацией. Убедительным аргументом в пользу
энергичной поддержки Западом <геополитического плюрализма> явля-ется,
например, обещание помощи бывшим советским респуб-ликам с обязательным
избавлением от российского присутствия. Пока имеет место не просто
<тихая> неоколони-зация, но уверенная тенденция движения к неразделенной
океа-ническими границами балканизации или гигантской ливанизации всего
<евразийского> и околоевразийского пространства. Распад связных
производств если даже не ведет к их деграда-ции, то <автоматически>
углубляется и закрепляется их, как пра-вило, судорожно-уродливой
переспециализацией. Эта поразительная уродливость распада ярко видна на
примере ВПК. Стандартного (западоподобного) правового пути для
реинтеграции радикально отличных от европейских стран бывших союзных
республик в обозримом времени практически уже нет. <Да и Европейский
союз никому <союзничать> вне им разрешенных норм, тем более рядышком, не
позволит>.
Подводя итог ужасающего состояния в научной сфере, автор приходит к
следующим выводам. Во-первых, Рос-сия, почти наверняка утратила шансы
быть великой державой на мировой арене. И, во-вторых, все это (именно на
наших нивах) и обу-словлено как раз <переходом к рынку>. Для
восстановления науки нуж-ны не только <колоссальные финансовые
средства>, но и новый <дух науки>, настрой всего общества, только никак
не коммерческий. В целом возрождение науки в России возможно в виде
революционного преобразования всех общественных отношений.
И без того тяжело принимавшиеся предприятиями новшества теперь рыночно
переориентируются на сиюминутный режим. В вынуждающей гонке, часто на
выживание, не до серь-езных перестроений; на них способны только
единичные пред-приятия, попавшие в какие-то чудесно благоприятные
обстоя-тельства. Отжившие отношения по поводу технологий (процессов
производства) опускаются в более простые отношения по поводу средств
производства, что подчас уничтожает сами технологии. Технологии, будучи
принципи-ально не экономическими явлениями (не вещи, а процессы
дея-тельности работников разных качеств и позиций), еще не изме-ряются,
способов оценок высоты технологий, вообще техноло-гических состояний
производства пока нет.
Почти безгра-ничные возможности обрела на предприятиях
псевдокапитализированная администрация, а также территориальная, на
ко-торую нередко управы вообще нет. Все это происходит, однако, в
условиях типологически сохраняющейся технологической, но все более
уродуемой структуры и состава основного производства. Если при нэпе шла
борьба специфической (общинной), консервативной (рыночной) и
прогрессивной (плановой) структур, то в условиях деконструкции до
настоящего времени идет борьба консервативной (плановой) и нескольких
регрессивных структур. Линейная система атиновационна, но репродуктивно
эффективна, дает определенные социальные гарантии, защищает от
безработицы и пр. В нынешней ситуации происходит утрачивание социальных
гарантий, рост безработицы, но без намеков на нововосприимчивость
производства.
Все урод-ливые формы в деконструкции складываются как результат не
композиции, а своего рода борьбы, объективного хаотического смешения
законов, лишь в частности и рыночных, но и сохра-няющихся статусных и
вылезших дорыночных. Тот же рэкет тоже вполне взаимная сделка, обмен,
так ска-зать, жизни на кошелек. Но едва ли кто рискнет назвать ее
ры-ночной. Регионализация (тем более с сепаратистскими тенденциями) есть
<буржуазно или рыночно спровоцированная> и не <буржуазная>, и не
<революция>, а скорее <квазифеодальная (местническая) контрреволюция>.
От доминанты отраслей - на-зад к исторически <череспериодной> доминанте
территорий. Разгром представительных органов власти (Советов),
муниципализация и ослабление федеральной линии территориальной
администрации привели к тому, что в низах имеет место полная неразбериха
вплоть до криминального произвола. Теперь верти-каль власти, по сути,
исчезла, но поскольку это в территориальных отношениях в конечном счете
все равно невозможно, то образо-валось неопределенное, неустойчивое
состояние.
Договорные отношения с национальными образованиями в реальных условиях
деконструкции являются способом смягче-ния националистических и
сепаратистских тенденций, а также формой реализации культурной автономии
в ситуации иск-лючительно сложного, мозаичного <нацразмещения>. В
этнически высокогомогенных областях картина совершенно другая: здесь
уже основным фактором выступает производственная, как следствие
<донорски-реципиентная> неоднородность, каковой в типологически западных
федерациях просто нет. В наших же условиях высочайшей
территориальной производственной (отрасле-вой, технологической,
климатической и пр.) неоднородности договорный федерализм - лишь
сви-детельство крайней слабости государства и твердый гарант
ускоренного роста разрывов, дифференциаций, асим-метрий, новых границ и
тенденций отрывов. Продолжающееся подписание договоров о <разграничении
полномочий>, <предметов ведения> или разграничении собствен-ности
(федеральной, субъектов Федерации, муниципальной), к тому же не
опирающееся на <федеральные законы>, лишь фиксирует уже захваченное
право сильных. Без относительно жесткой
ад-министративно-территориальной иерархии разновысокая сис-тема не может
быть равновесной. Наиболее влиятельные основы сепаратизма в высшей
степени инерционны, а потому и кажутся незаметными. Имеет место
сплошная, по всем <вертикалям> и <горизонталям>,
взаимопротивоборствующая эгоизация интересов от <независимых>
государств, отраслей, территорий.
<В общем, самой мощной субъектной силой деконструкции
является развернувшийся в деморыночный миф совокупный работник,
заблудший народ, выступающий в великом многообра-зии лиц, групп, слоев>.
А менять в <рыночном направлении> такую структуру, как вторая былая
индустрия мира, сперва разложив ее <до основания> - на это может
потребоваться лет сто. Само только прикосновение либеральной
экономической мысли к объяснению происходящего более напоминает
приложение химии, например, к искусству, причем в фазе деградации
самого <искусства>. Произошла не трудная, восходящая перекультурация
всего околороссийского паттерна, а его декультурация. По очень грубой
аналогии деконструкцию можно уподобить процессам в России после августа
1914 г., но только как <самовойну>, <саморазложение> и <самораспад>. В
общем это синергетически вполне классическое движение к
<паранекротическому> состоянию, т.е. к катастрофе.
Сейчас наиболее веро-ятен некоторый не катастрофический и еще не
революционный, а гниюще-шатающийся вариант развития. Это, с одной
сторо-ны, плановые восстановления в самых горящих срезах хозяйствования
с последующими обратными рыночными реакциями, опять вызывающими
плановые, это накалы политических стра-стей с каждыми <демократическими>
выборами и новые спады с очередными внешними и внутренними <кризисами>;
с другой стороны, спорадически обостряюще-смягчающиеся внешние
отношения. Пока в значительной части масс трудящихся не самоутвердятся
радикально новые идеологические вокабулы, целей постпланового
(постиндустриального) производства, действует разрушительный
деморыночный (деструктивный) миф. Если у нас действительно забрезжат
позитивные революционные перемены, то это будет сразу видно по всплеску
и раздвоению реакции Запада: оглушительные крики и тенденции собственных
перестроений.
В условиях рухнувших институтов общество еще держится остатками
автономной морали. Это и есть непостижимое консервативное сопротивление
саморазрушению деструкции. Преступность растет, но не все становятся
правонарушителями; престиж образования падает, но молодежь идет учиться;
учителям и врачам не хватает на жизнь, но продолжают учить и лечить;
производство деградирует, но есть и обновляющиеся предприятия;
продолжается территориальный распад, но есть регионы, которые
ориентируются на центр. С той примитивно-утопической поры, когда
либералы полагали, что государство надо <убрать с дороги> из <всех сфер
обще-ственной жизни>, рынок все сам наладит, построив нужные
институты, ситуация изменилась. Сейчас о необходимости повышения роли
государства говорят уже не только коммунисты, резко оппозиционные и
<умеренные>, но и либералы. Государство - это институт (структура,
аппарат,) обеспечения <общих дел>; и субъект (деятельный агент),
предметно, хозяйственно и стратегически возвышающийся над всеми
текущими, частными, отдельными интересами. Соответственно и все бурные
нынешние <государственнические> устремления в политической и научной
мысли имеют под собой исключительно запутанный клубок тенденций,
обусловленных тем, что в деконструкции объективно происходит деструкция
самого государства.
Гуманизация (или, в противоположной крайности, крах) всего социума
объективно фокусируется в зре-ющем эндогенном прорыве (или, в
противоположной крайнос-ти, провале), т.е. в обобществлении технологий.
И хотя этот, по-ка <невероятный> (в смысле Э. Шредингера), революционный
процесс интеллектуально обязан вобрать в себя понимание всех
многообразий гетерархии структур и процессов переломного социума, но в
<чисто> эндогенном содержании обобществление технологий об-ладает
относительно высокой <логической автономией>. Собственность на
технологии, иерархический <технологический феод>, антиновационны,
репродуктивны, вполне адекватны индустриализму <угля и стали>;
<постиндустриализму>, НТР. Личностному, творческому началу в
производстве они стоят поперек. Однако в условиях в основном
раз-рушительного или <отрицательно-освободительного> деморыночного
процесса и мифа эта же собственность образует и основу консервативного
сопротивления.
Обобществление технологий как <акультурный>, эндогенно универсальный
процесс (<постиндустриализация>) пробивается везде и всюду, в том числе
и в капитали-стических системах и формах (прежде всего, как диффузии
технологий, консалтинг, аудит, межотраслевые агрегации и пр.), и в
экзогенных структурах (особенно как <обмен> технологиями в метрополиях
или в <вертикальной> форме <горизонтальных> обобществлений, как ТНК), и
в глобальных процессах (актуализа-ции науки, информационного, познания,
экологического и пр.), с ярким отдельным примером, хотя и западно
идеологизированно-го, МАГАТЭ, т.е. весьма жесткого всемирного контроля
над тех-нологиями, отнюдь не отменяющего самого прогресса атомной
энергетики.
Гуманизация, в узком эндогенном со-держании, состоит в зреющих
<очеловеченных> преобразованиях <всех сторон общественной жизни> уже не
<отрицательно> (либерально), а позитивно отвергающих вполне
определенное отчуждение, преодолевающих вполне определен-ную
необщественную, группо-иерархически ограниченную (тем самым не
<общечеловеческую>, а обезличивающую, преходящую, историческую)
собственность на технологии, сковывающую все стороны бытия. Более емкими
метафо-рами обозначения обобществления технологий являются
информатизация, или <онаучивание>, производства.
Процессы обобществления технологий в науке в большой степени запутаны, в
рефлексии извращены. В то время как именно <онаучивание> производства
составляет своего рода стержень обобществления технологий. Вполне
позитивная эволюция науки на Западе (и отношения к ней властей), хотя и
в капиталистических фор-мах, подчас чуть ли не копирует фазы и шаги
развития науки в СССР вплоть до: <научных консультаций> (начатых
ГОЭЛРО); <национальных научных программ>, нарушающих священные
антитрестовские принципы венчурных предприя-тий; мгновенной реакции на
запуск спутника созданием науч-но-консультативного аппарата при
верховной власти; <закона о кооперации> (разрешающего сотрудничество
фирм в сфере ис-следований и разработок).
Организаци-онным началом науки будущего станут именно нравственные (тем
самым общественные) императивы и соответствующие ин-ституты. Честно
работать на научной ниве даже ценней результа-тов, каковые по самой
природе познания спонтанны, непред-сказуемы, подчас отрицательны, а
иногда современниками и вовсе адекватно не оцениваемы. Наука в строгом
смысле нигде и никогда, как дитя, самокормящейся быть не может, отсюда и
элементы паразитизма в науке столь же из-вечны и неустранимы. А вот
независимость познания, свобода научной мысли - дело совершенно другое,
которое должно абсолютно зависеть от нравственности поиска и от
дисциплины мысли.
Действительные стихийные ростки обобществления техно-логий в <чистом>
виде ни малей-шего касательства ни к <рынку>, ни к <плану> не имеют,
хотя и не отбрасывают их. Проявляется все это сейчас в незримых и
сумбурных тенденциях взаимного контроля про-изводства (и <потребления>,
зарплат, условий труда и бытия), преодоления межколлективных,
межве-домственных, межотраслевых, а в ито-ге и межуровневых
(вертикальных) стен и барьеров разобщенности и замкнутости, их
группо-иерархических эгоизмов. Все это есть уже не стихийное подчинение
производства и людей техноло-гиям, а, наоборот, изучение и подчинение их
человеку, хотя деморыночный миф слеп к этим еще старо-новым явлениям.
Единственной альтернативой гибели человечества в современную эпоху может
быть лишь преодоление эгокультурности с появлением глобального
левиа-фана, со скромными функциями жесткого контроля за со-блюдением
<мирных правил игры>, не исключающих все прочие асимметрии. Тогда и
появит-ся простейшее <мировое сообщество>, коего сейчас не существу-ет.
И не будет существовать, пока есть <независимые>, суверен-но вооруженные
государства или блоки. Соответственно и основными <субъектами>
революционного преобразования являются целые народы.
Только мас-штабный и влиятельный, пусть исторически идеализируе-мый, но
реальный, интеркультурный пример может ненасильственно начать
вытаскивать ситуацию из пока продолжающегося дви-жения к всеобщей
катастрофе. Равным образом только гумани-стический революционный
процесс, как всегда новообразую-щий, привлекательный энергией поиска
новых форм, способен осветить разум, зажечь доброй надеждой и тем самым
создать уже реальную <почву> для всемирной гуманизации. Историческая
ситуация в этом отношении такова, что без нового <социального
объекта-субъекта (обновляемой метакультуры)> новая (спасительная,
гуманистическая) вера невозможна. В этой связи широкое среднее
образование советского типа уже является <материально-человеческим>
элементом <транспрофессиональности> реалий <трудящихся нового типа>.
В современной России трудящиеся не имеют надежных и опыт-ных органов и
организаций, которые могли бы представлять ин-тересы работников. В
частности, профсоюзы не ока-зали ни малейшего сопротивления
грабительству и абсурдам приватизации в ее преимущественно
иррациональных формах. Они или еще продолжают, слабея, тянуть старые
социальные функции, или довольно явно движутся к покорному обслуживанию
классической капиталистической структуры в виде <трех сил> (профсоюзы,
<работодатели>, госу-дарство). Все это неудивительно, ведь это именно
профессиональные союзы, а не радикально отличные от них некие новые,
<постин-дустриальные> профобъединения, коих еще нет и в намеках. В этой
связи обращает на себя внимание абсолютно не-соразмерное с
капиталистическими системами забастовочное движение. Даже без
статистики видно, что оно совершенно ни-чтожно (при таком ухудшении
уровня жизни, задержках зарплат в западных системах давным-давно
бастовали бы все поголовно). Объяснить это не очень просто, но
некоторые факторы, опять же весьма противоречивые, предстают вполне
убедительными. Нет решительно настроенных организаций (в силу
<нерешительности> же массовых настроений). Последствия увольнений (за
участие в забастовках) в наших условиях для работников социально
гораз-до опасней, чем в западных системах; там это рядовое явление, а
здесь мгновенная потеря всех преимуществ <принадлежности к коллективу>,
<технологическому феоду>. Кроме того, забастовки могут
идентифицироваться как выражение намерений <возврата к прошлому>, что
для большинства работников уже, безусловно, неприемлемо. Наконец, вполне
похоже на то, что трудовой народ интуитивно понимает, что забастовки
при адресной типологии производства не столько могут помочь выправить
положение, сколько ударяют по всем, т.е. и по нему же.
В общем, восходящие силы (динамическая, дейст-венная стратификация,
<класс для себя>), новые трудящиеся социально означенно еще не
существуют. Да их просто и быть не может <физически> без определенных и
необходимых новообра-зующих факторов: первые, достаточно всеобщие,
принципи-ально новые инициативные организационные низовые формы.
Как и в самом производстве, в за-метной капитализационной форме идет
классовая хаотизация, рост неопределенности, и вместе с тем
разрушительно-консервативной стратификации. Но все же основ-ными силами
борьбы деконструктивного процесса являются <коллективы> и их огромные,
многомиллионные отраслевые обра-зования, вполне подобные
<профессиональным классам> П. Соро-кина. Это, прежде всего,
анархо-синдикализованные формы (<каждый за себя> в технологизированной
структуре), а равно компрадорские, <естественно-монопольные> отрасли и,
конечно, капитал (позитивный, для своей ниши) и криминал. Работники, но
именно не по труду, а по известным внутренним и внешним структурным
обстоя-тельствам (в условиях либерализации) <удачливых> отраслей и
отдельных предприятий, собственно, и давят, через всегда не
беспредельный потребительский рынок, своими зарплатами учителей, врачей,
пенсионеров, науку, армию, отстающие ре-гионы и пр. Вместо <уравниловки>
статусных струк-тур заполучили не только быстрый рост диспаритета цен
(промышленность - сельское хозяйство), не только
патологично-капиталистический разрыв богатых-бедных (один из самых
боль-ших в мире), но и гигантский (<отраслевой>) диспаритет зарп-лат. А
это тоже признаки классообразующие.
<Онтологические> субстанции в партийно-политическом пространстве
характеризуются, по меньшей мере, колоссальной многомерностью,
относительной инертностью и даже парадок-сальной устойчивостью (в
неравновесном, неустойчивом со-стоянии), но и столь же существенной для
мутного времени из-менчивостью.
Многомерность в принципе является вполне позитивным проявлением
многообразий <всех сторон общественной жизни> (а, следовательно, и
интересов). Она же является даже и самой глубокой основой революционного
изменения (если оно состоится) социального мышления, преодоления
вековечного монологизма той или иной масти. Но в условиях деконструкции
позитивные многообразия превращаются в противоположность
рассогласованного, эклектичного хаоса, не просто естественно различных,
а дисгармоничных партикулярных инте-ресов, вплоть до индивидуального
интеллектуального беспредела. Относительная инертность
партийно-политических образований обусловливается инертностью
стратификации, а за ней и самих производственных структур, каковые
даже разваливаются не очень быстро.
Назад, к плановой системе звать нельзя, это уже не устраивает
подавляющее большинство людей (хотя в узковосстано-вительных и
охранительных от деструкции аспектах это рацио-нально); звать в
неоколониальную систему, или же откровенно к капитализму, для основной
массы людей заказано (хотя рацио-нальные ниши у либерализма тоже есть).
Но все это рациональ-ное в наличной массовой со-циальной семантике
невыразимо. Потому же за ней-тральные и всем известные <реформы> все
поголовно, но их смысл в основном полярен.
Новых, даже социально старо-новых форм и организаций <трудящихся нового
типа>, гуманонаукократов и их первичных организационных форм еще нет.
Точнее, новые трудящиеся беспредельно рассеяны по всему субъектному
про-странству. Соответственно никаких конкретно-исторических неологизмов
в корневой социальной морфологии еще нет. Была только <перестройка>, но
вскоре исчезнувшая, затем появились <новые русские>, надежда на коих
быстро испарилась, ну а дальше пошел капиталоподобный, деструктивный
мимесис. Все так или иначе тяготеющие к <коммунистам> - консерваторы, а
все тяготеющие к <демократам> - деструкторы. А все они вме-сте в
полярной борьбе - деконструкторы. Без появления нового
научно-гуманистического <синтезатора> все нынешнее партийно-политическая
конструкция образует пока не подлинное социальное многоцветье, а
чертополох.
Пока движителя радикально новых <утопий> (основы массовой идеологизации,
нового духа, ве-ры) у трудового люда нет, время еще есть. Когда же в
результате всеобщего опускания к паранекротическому состоянию они
появятся, будет уже поздно. Таким образом, зреющий революционный процесс
(альтер-нативный краху) идеологически не обеспечен. Необходимость новой
<социальной идеи> - мысль совершенно верная. Вопрос лишь в том, как
понимать ее строе-ние, механику рождения и пр. Всякая <социальная идея>
становится таковой, когда она <овладевает массами>, когда она уже
бытийствует в практических мироощущениях и соответст-венно как-то уже
означена в вокабулах, утопиях и новых <измах> массового сознания.
Суть <очередного> общественно-исторического кризиса и со-стоит в том,
что в совершенно новой, постэконо-мической и существенно
внеэкономической исторической си-туации доминирует экономизм социологии
в виде либерал-<марксистских> или капитал-коммунистических мифов, да еще
в деструктивном развороте. Гносеологические корни этого исторического
невежества экономиз-ма - полнейшая теоретическая непостижимость
отжившей, но уже недокапиталистической, <плановой формы> с
собственностью на технологии, а равно всех гетеро-генных отношений всей
сложнейшей метакультуры, для <числового> экономического мышления
адекватно просто не существующих. В основе же всего этого - две громады
экономического фундаментализма. Соответственно есть единственный
разумный способ борь-бы с фундаментализмом - новая фундаментальность
(теперь полифундаменталь-ность) выдвигаемых социальных теорий..
<Появление нового <языка>, восходящего революционного дискурса в борь-бе
подобных генерализующих теорий и будет означать форми-рование нового
научно-идеологического профессионализма со всей его <книжной> (т.е. как
раз именно профессиональной) новой фундаментальной семантикой>.
Любая <социальная идея>, самая высокая, самая благород-ная, тем более
любые <социальные проекты> со временем в науч-ном отношении окажутся
ложью. Как это и произошло, к при-меру, с великими
<политико-поэтическими> лозунгами <свободы, равенства и братства>,
тезисами <коммунизма> и т.п. И это совершенно естественно. Теории, даже
самые удачливые, тоже обнаружат неумоли-мую ограниченность, но все же
радикально иначе. Они будут неизбежно превращаться в <очередную>
догматику, но именно <превращаться>, сами по себе оставаясь
непреходящими рево-люционными достижениями мысли, затем
метаморфируемыми, но и никогда не <компрометируемыми>. Основания любой
со-лидной теории продуцируются внерационально, не поддаются <чисто
логическому оправданию> даже в математике (Е.Л. Фейнберг). Но в случае
удачи, а равно с соблюдением со-вершенно неконструктивных эвристик
развития социальной на-учной мысли (конкретно-историчность,
революционность, преем-ственность, логико-семантическая це-лостность и
т.д.), т.е. в исследо-вании без малейшего ожидания <практического
результата>, в следовании только логике самой науки такая тео-рия и
становится основой нового рационального дискурса.
Ситуация усугубляется и следующими обстоятельст-вами. Логический тип
собственности на технологии гораздо слож-ней единственной хорошо
изученной собственности на средст-ва производства. В современном
глобальном мире <все связано со всем>, что не должно быть обойдено
теорией. Мировидение может быть только целостным, начиная с
переосмыс-ления первобытности и т.д., а в целом социологически уже
полилогического, философски-полилектического способа мышления.
Теории никогда не нужны народу (хотя именно ему в итоге и служат), в
силу огромности, сложности, эзотеричности и прочей <заумности>. Причем
дистанция между уровнем сложности теорий и массовыми представлениями
быстро растет. Теории не нужны политикам и интеллигенции (в смысле
<золотой середины> интеллектуальной пирамиды) нынешней генерации,
выплывшим и действующим на старых и даже деструктивных идеях. Кроме
перечисленных, препятствий для развития теорий предостаточно:
всемогущий клир, даже российская <специфика>. Тем не менее, все они
должны быть преодолены. Ибо, иного пути прорыва нет и, видимо, никогда
не будет. Когда с известным подтекстом частенько говорят, что теперь век
образов, телевидения и тол-стых книг не читают, то это неправда. Все
интеллектуальные пирамиды всех областей познания держатся только
незримыми профессиональными вершинами, <языками> (книгами).
Недавно состоялся <круглый стол> журнала <Вопросы философии>,
посвященный осмыслению идей А.А. Зиновьева в контексте современной
культуры. Александр Александрович Зиновьев - выдающийся российский
мыслитель, фи-лософ, логик, социолог, писатель. Однако, как показал в
своём выступлении доктор философских наук В.И. Толстых, его жизнь - это
<драма признания и востребованности>, ибо достойного внимания и изучения
он пока не получил, что <странно и абсолютно несправедливо>. Директор
Института русской истории РГГУ кандидат исторических наук А.И. Фурсов
развил эту тему и попытался <отреагировать> на вопрос <о причине,
точнее, причинах невостребованности Зиновьева, о заведомом, можно даже
сказать, нарочитом, априорном неприятии его идей и работ значительной
частью научной интеллигенции>.
Ещё ранее А.С. Шушарин в своих трудах и в рамках новой фундаментальной
социологической теории развития общества, а затем и в вышедшем в
2004-2005 годах пятитомнике <Полилогия современного мира. (Критика
запущенной социологии)> значительное место уделял этой проблеме. Более
того, он затрагивал её не как <драму признания и востребованности>, а
как составную часть теории развития социума вообще. Однако Фурсов не
воспользовался имеющейся возможностью опереться в части своего
выступления по этой проблеме непосредственно на теоретические разработки
Шушарина.
Поэтому целью настоящей публикации является восполнить указанный
<пробел> и дать читателю возможность ознакомиться с теоретическим
взглядом <Полилогии> Шушарина на эту проблему в целом.
Российские интеллигенты специально не поняли Зиновьева. Почему?
Итак, отметив, что обозначенная проблема имеет общий характер, Фурсов
остановился, на его взгляд, на двух главных причинах <неприятия>: <Одна
из них - интеллектуальная, другая - социальная, связанная со спецификой
среды, в которой работал Зиновьев. <...>
Интеллектуальная причина заключается в следующем. Для того чтобы
разбирать отдельные работы Зиновьева или отдельные аспекты его
творчества, нужно хорошо понимать его систему в целом. Для того чтобы
понять систему Зиновьева, надо погру-зиться в его творчество в целом,
реконструировать его ("Чтобы понять вещь, надо ее сделать", - Софокл),
т.е. проделать значительную по объему и сложности
интеллек-туально-теоретическую работу, которая далеко не всем по силам.
Вторая причина сложнее. Когда мы говорим о персонификаторах
интеллектуаль-ного труда, то автоматически заярлычиваем всех их как
"интеллигенцию" ("научную", "творческую" и т.п.). Думаю, это ошибка. За
термином "интеллигенция" скрываются, как минимум, два совершенно разных
социальных и профессиональных типа. Пер-вый - профессионалы
интеллектуального, умственного труда, т.е. те, в чьей деятель-ности
профессионально-специализированная функция, обусловленная задачей поиска
истины и предметом исследования, доминирует над прочими. Второй - это
собственно интеллигенция, т.е. такой сегмент работников
интеллектуального труда, в деятельно-сти которого статусный и
потребленческо-символический аспекты доминируют над
интеллектуально-профессиональными, содержательными. Речь идет,
во-первых, о потреблении символов и образов, которое, кстати, тоже носит
статусный характер - в советском обществе это было прежде всего
статусное потребление западных идей, образов, книг, кинофильмов и т.д.;
во-вторых, о претензии на исключительную моно-полию на такое потребление
и на интерпретацию "потребляемых" объектов. Всё это, естественно, за
счет и в ущерб профессии, делу, которое оказывается чем-то
второ-степенным. <...>
Если профессионал, как правило, существует в качестве индивидуального
социального индивида, не склонного к жизни в иерархически организованном
сообществе ("Ты, царь: живи один"), то интеллигенция чаще всего
выступает как коллективный социальный индивид разной степени
сплоченности. Этот коллективный индивид имеет свои формы (кла-ны),
иерархию, ритуалы, дисциплину, ценности, фобии, психо- и социопатологии,
культурных героев и табу, авторитетов и "фюреров". В производственных
ячейках противоречие профессионалы-интеллигенция, как правило, выступает
в форме "лич-ность-коллектив": профессионалов стремятся давить от имени
и по поручению кол-лектива. Или стремятся, если есть возможность, просто
не допустить в коллектив, на то поле специализированной деятельности,
где профессионал очень быстро может продемонстрировать "оппонентам", что
их деятельность близка к тому, что Зиновьев называл "балетом безногих".
У интеллигентов и профессионалов в сфере интеллектуального труда разные
це-ли, задачи и стратегии. Для профессионала главное - содержательная
деятельность, профессиональный поиск истины. Для интеллигента как
непрофессио-нального (или малопрофессионального) интеллектуала главное
не субстанция, а функция, внешние атрибуты, статусные отношения,
реализация которых варьируется от чиновничьей карьеры,
коллекционирования должностей и званий (у профессиона-лов это, как
правило, редкий, побочный или просто случайный продукт профессиональной
деятельности, но это исключение, которое подтверждает правило) до
безопасной фронды по отношению к системе; этим часто пользуются не
способные ни к профессиональной, ни к чиновной карьере полные бездари,
которые таким образом обретают статус и известность. <...>
Поскольку профессиональные интеллектуалы и интеллектуалы
статусно-потребленческие (т.е. интеллигенты, они же непрофессиональные
интеллектуалы, интеллектуалы без "полезной специальности") работают на
одной площадке и являются двумя совершенно различными социальными
типами, между ними объективно существу-ет серьезное, по сути
антагонистическое социо-антропологическое и метафизическое противоречие.
Это не значит, что нет противоречий в среде самих профессионалов, с
одной стороны, и в кланах и салонах интеллигенции, с другой - есть, и
еще какие: эти противоречия не являются сущностно-антагонистическими.
<...>
Между большей частью чиновничества и большей частью интеллигенции
противоречия минимальны и носят, главным образом, внешний,
"символическо-договорной" характер, демонстрация которого выгодна обеим
группам. Значительная часть чиновничества и интеллигенции составляют
единый социальный кластер (в него входит также часть богемы, а в
современных условиях - еще и работников СМИ). Об-щий знаменатель для
составляющих частей кластера - содержательная имитативность (или
имитативная содержательность) деятельности, ее статусно-символический и
потребленческий характер. Между "содержательным" чиновником, т.е.
профессио-налом бюрократического труда, и профессионалом-интеллектуалом
серьезных про-тиворечий быть не может. А вот между профессионалами и
интеллигенцией они есть и носят антагонистический характер.
Первые объективно мешают жить второй, создают у нее чувство
неполноценности, бессодержательности. <...>
"Принимая решение пробиваться за счет науки, - писал А.А. Зиновьев, - я
не думал о том, что тем самым я вынуждаюсь на конфликт с самым сильным,
самым неуязвимым, самым замаскированным под благородство и самым
беспощадным для меня врагом - с моей профессиональной средой". Здесь
необходимо одно уточнение: профессиональной в описательно-назывательном,
формальном смысле; по сути же, речь идет о конфликте профессионалов и
интеллигенции в сфере-среде интеллектуального труда.
Сказанное выше не имеет своей целью принизить интеллигенцию и возвысить
профессионалов, нарисовав черной краской одних и белой - других,
доказать, что од-ни - плохие, а другие - хорошие. Речь совершенно о
другом - о фиксации принципи-ально различных типов умственного труда.
Это тем более необходимо, что представи-тели интеллигенции более или
менее понимают или, как минимум, чувствуют свою социальную природу и
верно идентифицируют себя и себе подобных. А вот профессионалы
интеллектуально-го труда часто воспринимают себя как представителей
интеллигенции, ошибочно идентифицируют себя с ней и в связи с этим не
понимают, почему не находят общего языка с представителями (как им
кажется) их же среды, природу своих конфликтов или, как минимум,
противоречий с ней и в ней. Одна из главных задач профессионалов
интеллектуальной сферы - осознание и (или) выработка своей собственной
идентичности, а не растворение в социально чуждом кластере
"чиновник-интеллигент-богемщик".
Как показывает практика, при столкновении двух типов носителей
интеллектуального труда главное стремление непрофессионала -
"унасекомить" (одно из любимых словечек А.А. Зиновьева)
профессионального интеллектуала и как профессионала, и как носителя
целостных и содержательных, т.е. неимитативных сторон жизни (т.е. как
принципиально иное социоантропологическое существо). Ну а когда
унасекомить нельзя, то можно игнорировать, делать вид, что нечто не
существует или не является серьезным. <...>
Речь не о том, чтобы хвалить или ру-гать Зиновьева, соглашаться или не
соглашаться с ним. Речь о другом - о готовности к восприятию, к
содержательному освоению, к диалогу, к пусть критическому, но серьезному
анализу>.
А вот одна из оценок творчества Зиновьева, высказанная за <Круглым
столом> известным философом В.И. Толстых, задавшим тему <неприятия>:
<Наша самая-самая честная, смелая, гражданственная интеллектуальная
элита прошла мимо, как бы не заметив, и феномена превращения перестройки
в "катастройку", и мимо знаменитой - попавшей в десятку! - зиновьевской
формулы "целили в коммунизм, попали в Россию". <...> Нелицеприятная, но
объективная оценка Запада, его достижений и ценностей, безусловно,
заденет за живое любого "западника" - американиста или европоцентриста.
А его описание советского общества и цивилизации как более органичного и
человеч-ного варианта "конца истории", полагал я, возмутит, приведет в
неистовство любого антисоветчика. Зиновьева, давно и резко критикующего
массовое низкопоклонство сограждан перед Западом, такой реакцией на его
неприятие "лучшего из миров", ко-нечно, не смутишь и не проймешь. Но она
была бы понятной, и общественности было бы интересно услышать нечто
членораздельное.
Не тут-то было. Опять никто не шелохнулся, не возразил и не возмутился.
Тут уже не зависть и не раздражение, а нечто иное выступило на первый
план, в чем и при-знаться неловко>.
В Советском Союзе тормозила НТП группо-иерархическая собственность
Заканчивая последний пятый том <Полилогии современного мира. (Критика
запущенной социологии)>, А.С. Шушарин вновь возвращается к проблеме
<неприятия> <для уяснения препятствий, ог-ромных стен, пропастей,
бастионов на пути идеологического об-новления...>. Он пишет: <Теории
никогда не нужны народу (хотя именно ему в итоге и служат), в силу
огромности, сложности. <...>
Поперек теориям стоит журнализм, в данном случае в его не лучшем
качестве довольно агрессивного выразителя упрощенных интеллектуальных
ожиданий. <...>
Теории не нужны политикам и интеллигенции (в идеологи-ческом смысле
<золотой середины> интеллектуальной пирамиды) нынешней генерации,
выплывшим и действующим на старых и даже деструктивных идеях. <...>
Более того, как это ни странно звучит, теории не очень-то нужны или даже
очень не нужны теоретикам. Чужие, естест-венно. Так уж познание
устроено, что именно творцы меж со-бой предельно амбициозны. Здесь накал
идейной борьбы даже особо остр и суров. <...>
Наконец, главный герой, правящий научный клир, находя-щийся даже по
собственному (правда, косвенному) признанию в старых <парадигмах> двух
уже нерелевантных <экономизмов>, непосредственно неодолим, непроницаем,
соответственно со-вершенно <невменяем>, изворотлив, вплоть до
антиинтеллек-туализма. Интеллектуальный контакт практически исключен>.
Ссылаясь на <некоторые трагические интонации размыш-лений <диссидента в
квадрате> Зиновьева, Шушарин пишет: <С излишней осторожностью он
допускает возможность и необходимость <более совершенной> и адекватной
современности, т.е., по сути, как раз постмарксистской идеологии: Но
трагедия в том, что <если нечто подоб-ное сделают россияне,
соотечественники не признают ни в коем случае. Идеи, конечно, разворуют
и испоганят. А как нечто це-лостное и оригинальное - не допустят. А в
сфере политики... та-кое учение не в состоянии понять>. Увы, это
действительно слишком, и даже очень, похоже на нынешнюю российскую
идейно-политическую действительность и исторические <тради-ции>:
<своих>, во всяком случае современников, не очень жало-вать.
Так что Зиновьев прав, что клир (не только отечественный)
непосредственно никогда не преодолим. И вообще препятствий более чем
предостаточно: народ, журнализм, интеллигенция, политики, творцы,
всемогущий клир, даже российская <специфика>. Тем не менее все они
должны быть преодолены. <...>
В конце концов (если печальная российская, <воровская специфика>
ока-жется <выше> научной морали), и в случае теоретической удачи идеи
тогда сможет освоить и развить Китай, другие, даже на Западе, а может, и
сам Зиновьев подаст пример согласия с но-выми толковыми <чужими>
теориями; так сказать, наступит на горло собственной песне, признает
несколько меньшую теоре-тическую значимость собственных изысканий>.
Возвращаясь к Фурсову, заметим, что, анализируя причины <неприятия> и
<невостребованности>, он лишь однажды в ряду перечислений упомянул
<статусные отношения>, тогда как <неприятие> и <невостребованность> есть
именно <отношения> людей по поводу некого объекта - объекта
собственности. Вот с этих материальных оснований и следовало бы
начинать.
Именно эти материальные основания определяют суть не только так
называемого формационного развития общества, но и все возникающие на
этой основе взаимодействия и процессы <действительной жизни>. Однако
сведение проблемы <неприятия> к конфликту между <профессионалами и
интеллигенцией> как <антагонистическому> есть лишь внешний,
поверхностный взгляд на существо проблемы этих отношений. Поэтому такие
понятия как <иерархия>, <статус>, <функция>, <ценность> и <блага>,
<внешние атрибуты>, <статусно-символические достижения>, <статусное
потребление>, <символы> во многом теряют свою действенность и
содержательность, будучи <привязаны> не к материальным основам бытия, а
лишь к его внешним проявлениям. Эта <понятийная недостаточность> и
приводит к теоретическим выводам, но не по существу проблемы. И так как
в заключение этого анализа автор заявляет <о готовности к восприятию, к
содержательному освое-нию, к диалогу, к пусть критическому, но
серьезному анализу>, то ниже и дадим такой анализ <проблемы> с позиций
новой фундаментальной теории А.С. Шушарина <Полилогия>.
Но сначала напомним <образ> самой теории.
Под материальными процессами в социологии понимаются процессы,
происходящие в обществе вне зависимости от воли людей, а лишь как
результат уровня его развития. В упомянутой теории рассматривается как
свершившийся факт исторический ряд последовательных ценностей общества
как объектов собственности, на основе которых строятся соответствующие
чистые эндогенные (внутристрановые) формы (ЧЭФ) отношений собственности.
Перечислим явленные историей ценности как последовательный ряд <объектов
собственности>: <общая жизнь>, <работник> (раб), <пространство
производства и жизни>, <средства производства> (вещь, товар), <функция,
технология> и, вероятно, <знание, информация> и пр. пока неизвестные.
Однако сами формы существуют в <действительной жизни> изначально,
одновременно и <параллельно>. В период своего доминирования, каждая из
форм исторически временно становится (является) базой для известных
социально-воспроизводственных <формаций> или градаций, по Шушарину. Вот
эти ЧЭФ: <первобытность>, <рабовладение>, <феодализм>, <капитализм>,
<линейная, плановая>, <постлинейная, знание> и др.
В каждой градации, а <традиционно> - формации, имеют место все указанные
чистые формы с различной степенью развития, но только одна из них
доминирует, то есть <освещает>, принуждает прочие формы <использовать>
её механизм взаимодействия.
Сама <действительная жизнь> протекает одновременно во всех слоях чистых
эндогенных форм, иногда вырываясь в некоторых слоях ЧЭФ вперёд или
наоборот, отставая. Следовательно, вся наша жизнь, любые явления
<действительной жизни>, <раскладывается> на эти чистые эндогенные
<слои>-формы отношений собственности. Поэтому при анализе различных
явлений жизни важно определить, к какой ЧЭФ они относятся, а затем уже
использовать весь возможный арсенал теории.
Итак, конкретно, анализируемая <проблема> есть проблема отношений в
сфере профессиональной интеллектуальной деятельности, в частности
научной (социология и философия), что как процесс есть <функция,
технология> производства самой науки (теории). А поскольку, согласно
теории Шушарина <Полилогия>, в качестве объекта собственности
рассматривается сам процесс <производства науки>, то есть <функция,
технология>, то соответствующей ЧЭФ отношений собственности по поводу
указанного объекта является чистая эндогенная форма <линейная,
плановая>. Рассмотрим ее более подробно. Здесь ценностью общества
является такой объект собственности как <функция, технология> (процесс),
на основе которой и строится указанная чистая эндогенная
(внутристрановая) форма отношений собственности. <Исторически
первоначальный> характер, вид отношений собственности на <функции>
является частным, а точнее, является ограниченным (частным)
иерархически-групповым видом собственности соответствующих коллективов,
осуществляющих и исполняющих данную <функцию> (<технологию>).
ЧЭФ <линейная, плановая> может быть представлена следующим
воспроизводственным процессом:
С - Ф :П: Ф* - С** - Ф* :П: Ф** - С***, М:ССП;
где Ф - воспроизводимый базовый объект - <функции, технологии>; С -
<эквивалент> в <промежутках> между циклами (вос)производства - <статус,
документы>; П - знак <производства>; <*> отмечает воспроизведённый
объект; М:ССП - механизмы взаимодействия агентов производства -
<соисполнение>.
Во 2-м томе <Полилогии:> Шушарин пишет: <По чисто формальной аналогии с
формулой обращения капитала (Д - Т - Д*) формулой соисполнения линий
производства является неуклонный рост статусов: статус - функция -
статус* (С - Ф - С*), но в смысле прямо противоположном обращению
капитала - увеличение разрыва между статусами и самим соисполнением:
Ясно, что потребности всегда выше возможностей, да и вообще потенциально
бесконечны: а потому речь идет всегда об общественно означенных
потребностях и возможностях производства, т.е. в данном случае о
материально-знаковой форме соисполнения фун-кций. Короче говоря, все это
означает, что статус (в том числе и его денежные проявления) как
предъявительски (<права>), произ-водственно (трудосостояние) и
потребительски (благосостояние), так и императивно (<обязанности>)
рассогласован с самим испол-нением функций. <...> Получается, что как
предъявительские, так и императивные инструкции обрели какое-то
самодовлеющее <мистическое> сос-тояние статусной избыточности, с одной
стороны, обесцени-ваемых <прав>, с другой - извне насилующих
<обязанностей> де-лать ненужное, брать ненужное, выполнять иной раз
бессмыс-ленное и т.д. <...> Но все-таки очень навязчива мысль, что
кто-то идет на обманы, ошибается, плохо работает и пр. Бяки есть, иначе
сказать, а с ними известно, как бороться, - жаловаться или закручивать
гайки и т.д. Все это не раз перепробовали, но как шло, так и шло>.
Здесь <бяки> - это и есть тот самый <сегмент работников
интеллектуального труда, в деятельности которого статусный и
потребленческо-символический аспекты доминируют над
интеллектуально-профессиональными, содержательными> и т.д. Далее Шушарин
подчёркивает ещё раз: <Кратко говоря, статусы относительно подрас-тают,
а благосостояние и трудосостояние все более отстают>. При этом <в
капиталистической форме, по ее <вещной> природе, всегда неизбежно товар
ищет сбы-та, ждет покупателя, лежит на прилавке и пр., что суть
одновре-менно очередь за работой, за знаками, <дефицит знаков>
(платеже-способного спроса)>. Тогда как в функциональном производстве <в
противоположность <дефициту знаков> (спроса) здесь в ос-новном <избыток
знаков>, статусов (<дефицит ресурсов>); с той огромной разницей, что, в
отличие от одномерных денег, статусы и <ресурсы> многомерны и тоже
процессуальны (обеспечивающие функции). Грубо говоря: очередь за
обеспече-нием (в том числе и в магазине), <недообеспечение> функций
(фактический синоним статусной избыточности)>.
Если изложенное выразить в <терминах> рассматриваемой проблемы, то это
<дефицит знаний (ресурсов)> или <статусная избыточность>.
<Поэтому, - пишет Шушарин, - именно моя (не моя), наша (не наша)
бригада, сме-на, лаборатория, фабрика, колхоз, совхоз, кафедра,
институт, отрасль, наука и т.д. и являются простейшими субъективными и
со-циально-семантическими проявлениями собственности на техноло-гии в
форме статусов как доминирующих смыслов бытия: в функциональном
производстве богатством (благополучием) и являются процессы
производства, а именно технологии, общест-венные формы ячеистой и
взаимосвязанной работы>.
Как понимать, что такое <статус>?
В основе всех относительно постоянных инструк-ций, положений, уставов и
т. п. предприятий, самыми инвариантными <документами>, обслуживающими
функциональное производство, пишет Шушарин: <:являются не-видимые, но
образующие самую глубокую и твердую знаковую (ес-ли угодно,
образно-смысловую) реальность статусы функций кол-лективов и лиц,
собственно и проявляющиеся (как в <следах>) в предъявительских и
императивных инструкциях. Статусы прису-щи всем коллективам
(подразделениям, предприятиям, объедине-ниям и т.д.), в том числе
органам управления, а как ранги - и всему (в том числе незанятому)
населению; но прежде всего занятому в виде простых должностей,
непосредственных исполнителей, должностей руководителей, представляющих
(оформляющих, выражающих) соответствующие коллективы, а в конечном счете
соисполняемые технологии. Статусы и есть основная знаковая (смысло-вая)
форма бытия технологий, и как следствие, коллективов и лиц. <...>
Статусы не существуют в явно, непосредственно <осязаемом> виде; они
проявляются как <следы> в совокупности предъяви-тельских и императивных
инструкций в сфере технонимики производства, фиксирующих благосостояние
и трудосостояние, организованность бытия (<права>) и разведение
(<обязанности>) коллективов и лиц, а также в рангах незанятого населения
в функциональной форме знакового выражения обеспечения до- и
послепроизводственных трудовых ресурсов. Как в абстрактно чистой
товарности агент есть то, <сколько он стоит> (число), так и в чистой
функциональности агент есть то, каков у него статус, но уже многомерный,
к числу несводимый, а потому и всегда в чем-то неявный, но глубоко
смысловой.. <...>
Денежным> проявлением статусов действительно являются тарифные сетки,
ставки, должностные оклады, пенсии, пособия и т.д., а для коллективов -
выступающие в формах <числовых инст-рукций> фонды заработной платы,
другие выплаты и формы оп-латы труда.. Но все это знаковые формы не
вещественно-продук-товых (не стоимостных, не товарных, <не ценовых>), а
потоковых субстанций благосостояния (благополучия), всегда неотделимых и
от каких-то неденежных форм или многомерных адресных свя-зей. <...>
Таким образом, статусы сами по себе и не юридическое, и не имеющее
относительно простого, униформного вида материально-знаковое и глубоко
смысловое отношение функционального взаимодейст-вия. Эти статусы
выступают в качестве незримой, но весьма же-сткой формы и средства
производственного согласования вполне материаль-ных функций (какова
работа коллектива, для кого, от кого, с кем, за что и т.д.). Они
выступают также и в предъявительском качест-ве выражения объема функции,
т.е. в целом трудо- и благосостоя-ния, соединения коллективов и
работников, а также незанятого населения, с другими смежными и с
конечными функциями. Статусы, как цены товаров, суть тоже, говоря
словами Маркса, ярлы-ки (только сложные), необходимые для всяких
функциональных процессов, но ярлыки незримые, <прикрепленные> к самим
кол-лективам и лицам, лишь проявляющиеся в инструкциях. <...>
Потому вовсе не невинные сами по себе знаки превращаются в ложные
смыслы, фетиши, нелепости, самостоя-тельную силу и пр., а причиной этому
являются соответствующие отношения собственности:>.
Сам объект собственности <функции> или <технологии> определяются так:
<Технологии - это и не люди, и не средства производства, и не
бесчисленные технологии в квазивещественном (тем более физическом)
смысле, а взаимосвязано осуществляемые, реализующие коллективный навык
приёмы труда, знания, процессы производства, своего рода узлы или, по
моде, <кластеры>, связной взаимодеятельности людей... Технологии по
своему существу никогда не могут находиться в частной собственности, ибо
они всегда неотделимы от коллективной, совместной (сорганизованной)
деятельности людей как <живущие участки производства>. Но они, тем не
менее, есть внеиндивидуальные, объективные процессы, которые в качестве
доминирующего объекта обстоятельств производства и оказываются в
ограниченной (необщественной) собственности, в узурпации>.
Соответственно производственные отношения в связи с технологиями
называются технологическими, или функциональными, или отраслевыми, а
иногда и плановыми.
Представителем групп, их символом, а равно и выразителем в знаковой
сфере технонимики является админист-ративное руководство, а вместе с
группой управления - аппарат управления. <Однако когда руководитель
оказывается <сат-рапом>, т.е. на первый взгляд обнаруживает некую
индивидуаль-ность, то на самом деле <сатрапом> он оказывается вовсе не
по отношению ко всем исполнителям функции, а как раз только к
проявляющим худую (скажем, слишком лентяй) или здоровую (скажем,
обнаруживающим <чрезмерную> инициативу) индиви-дуальность, т.е. к
отклоняющимся от среднего группового производственного поведения. Как в
высокохудожественном деле, по словам Э. Неизвестного, всё опирается на
<среднего художника>, так и во всем линейном производстве>.
Иначе сказать, в действительности руководитель является лишь <орудием
неявной, безликой, но твердой <воли> группы, требующей, так сказать, не
высовываться. Группа, образно говоря, не даст упасть, пропасть,
опуститься, покроет отдельные слабости и т.д., что в совокупности и
образует основу высокой социальной защи-щенности. Но с еще большей силой
группа никому не даст отличиться, выделиться, выдвинуться и т.д., что и
образует обезличенность, инертность системы>. Таковы уж свойства этого
следствия собственности на технологии. И, как пишет Шушарин: <:из
бесчисленных мрачных биографий творцов хорошо известно, что начинают
осаживать <высунувшегося> (того, кто <пошел против коллектива>) именно
собратья по цеху, отделу, перу, научной дисциплине и т.д., т.е. по
сложившейся технологии с ее же сложившимися связями, а лишь затем их
волю в своих санкциях оформляют более высокие инстанции. <...>
Соответственно и производственное присвоение здесь и является линейным,
<технофеодным присвоением>, или, в материаль-но-знаковом и ролевом
выражении, статусным, присвоением. Так что статусы - это и есть роли
групп (коллективов) исполнителей, озна-чаемые в сфере технонимики;
соответственно по <вертикали> их представляют в иерархии управления
руководители (<номенклатура>) с органами управления (аппаратами)...
В иерархии управления особенно обострена борьба вокруг самих знаков,
самих индивидуальных статусов (должностей, степеней, званий и пр.),
впрочем, теснейше связан-ных со статусами самих коллективов. <...>
Прежде всего, действительно, слово не воробей, произнес - пиши письма,
шефова идея стала. Что говорится, по статусной принадлежности: Од-нако
ведь управление вообще есть в той или иной степени леги-тимная форма
информационного присвоения. Иначе оно и невозможно. Информация в самом
широком смысле вообще, как известно, - <хлеб> управления. <...>
Большие же постпарадигмальные идеи в любой области, неизбежно
семантически объемные, требующие, извиняюсь, не легкого чтения и
проглатывания, а изучения, также легко не <схваты-ваются>, а потому
обычно попросту отторгаются. Частенько вме-сте с авторами. Это,
собственно, и образует одно из основных межличностных противоречий
системы.
В этой связи следовало бы еще добавить, что, в сравнении с управлением,
относительно идейного присвоения в науке, особо со-циальной, положение
значительно мерзопакостней, здесь уже бук-вальным воровством попахивает
куда ощутимей. В большинстве текущих социальных идей их авторская
фиксация беспомощна. Семантический характер социального знания лишает
здесь всяких серьезных возможностей формальное право. <...>
Парадигмальные же идеи (<новые теории> в любой значительной области)
<языкового> семантического объема, как отмечалось, легко никак не
присваиваются, а потому попросту отторгаются>.
Но такая ситуация не есть <злые козни коллективов>, а поэтому несколько
слов о <Цели коллектива> как <цели> репродуктивного сохранения
технологий.
<Главный <агент>, в самом теле линейного производства в собст-венном
смысле представляющий <технологический феод>, - вовсе не субъект, а
группа (учреждение, от цеха до ведомства или мини-стерства), т.е. форма
связей технологии, отношение, которое, про-сто по природе своей, никак
не может персонифицироваться, ни к чему не может стремиться, чего-то
хотеть или не хотеть, целеполагать. Конечно, работают-то целеполагающие
люди, но групповое (иерархическое) отношение способно только к
сохранению. Вспом-ним у Маркса - <цель всех общин - сохранение>: Вот это
и есть объективная доминирую-щая <мотивация> линейного производства
(<цель>). Линия, <технологический феод> с <рассеянным суверенитетом>, в
чистом виде есть репродуктивная локализация труда во взаимосвязанных
группах и превращение всех работников в исполнителей частичных, в том
числе общих (управленческих), функций, всякое отклонение от ко-торых
органически отторгается <...> В этой форме коллективы из средства
раскрытия и само-реализации личности, превращены в групповые оковы, но и
не во-обще (с диссидентским абстрактно-гуманистическим критическим
подтекстом), а в отношении связанных, качественных перемен. Об-разно
говоря, группа по самой природе обязывает делать что-то на-катанное,
т.е. если и <целевое>, то неизменное, репродуктивное, по-вторяющееся.
<...>
На этот счет в высшей степени интересно, что и аналитики науки в этой ее
<непосредственно-коллективной форме> приходят к характеристике
<репродуктивности>>.
Итак, <у всех ос-новных агентов материальной <цели>, по сути, нет
(репродуктивное сохранение технологии)>.
Таким образом, природа такого явления, как <неприятие> новых концепций в
науке, заключена в самой сути ЧЭФ <линейная>, то есть обусловлена сутью
основного закона этой формы. Основной закон линейного производства
метафорично выражает объективное нарас-тание асимметрии собственности,
т.е. <в чистом виде> всегда форму какого-то иррационального
<накопления>.
Итак, <человече-ской формой> и источником всех этих перемен в
рассматриваемых общественных процессах <является творче-ский труд, труд
всеобщий (Маркс), который в его современном специфическом историческом
содержании выступает как дислокальный труд, как труд, неизбежно
выходящий за всякую дан-ную технологическую локализацию труда, или как
труд произво-дящий (продуктивный), который и бьется из недр производства
независимо от воли и сознания людей (хотя, конечно, и посред-ством этой
воли и сознания)>.
Вся технологическая <система> всеми компонентами <настроена> на
репродук-тивные процессы или, резче, на массовый нетворческий труд, а
также, продолжает Шушарин, на регулирование и рост жестко связанных
потоков, но из недр производства всё интенсивней выбивается что-то
аномальное, не вписывающееся, искажающее, так сказать, спокойное течение
могучих потоков. Причем <массовый нетворче-ский труд> - это вовсе не
какой-то <плохой> труд: Но в высшей истори-ческой (линейной) форме
своей же организации группо-иерархической собственности на технологии он
и предстает как стопоря-щий труд творческий. Никаких явных
несправедливостей нет, все вроде бы при деле, но вся система начинает
растрескиваться>.
<Производящий труд, - пишет Шушарин, - это и есть общественная форма
труда, которая в большей или меньшей степени проявляется во многих
функциях, преодолевает, а сперва разрывает эту же функцио-нальность,
образуя при этом в связных (сетевых) неподвижных линиях производства
дефекты. Эти дефекты и суть обществен-ные, объемные формы соисполнения
работы в основных функциях, работы вполне весомой, субстанциональной, но
которая столь же весомо, материально не сопрягается, не увязывается с
другими работами - или уже не нужна, но продолжается, или еще не нужна,
но уже есть, или не тем нужна, или не так нужна и т.д. до бесконечности
конкретных проявлений. <...>
Образно, как заметил О.В. Иванченко, <новое воспринималось как
инородное тело, заноза, вокруг кото-рой начинался воспалительный
процесс>. <В итоге дефект <прони-кает> во всю совокупность соисполняемых
функций, в том числе и в те, которые сами по себе <ни в чем не
виноваты>, остаются, ка-залось бы, вполне рациональными>.
Более того, новая парадигма теории в науке, оставаясь вне <науки>, то
есть не принятая <научным клиром>, делает саму действующую <науку>, её
приложения и всю практику применения ущербной, то есть поражённой
дефектом <не принятой парадигмы>, дефектом новой теории. Разумеется,
если это генерализирующая теория или на порядок <более высокая>, а не
ещё один <вид с боку>.
<Именно поэтому, - пишет Шушарин, - дефект производства обусловлен всей
системой собственности на технологии: Более того: универсального
ре-цепта преодоления дефекта нет и быть не может. <...>
Только сами <трудящиеся нового типа> (обновляемый массовый субъект, или
актор, перемен способны преодолеть этот постоянный и всепронизывающий
взаимный барьер, тем более, еще раз по-вторю, при конкретном содержании
любого дефекта. <...>
Любой <технологиче-ский феод> (и во всей сети их целые цепи) -
неприкосновенная кре-пость. Собственность не шутка. <...>
Наконец, само управление тоже может иметь собственный дефект,
порождае-мый производящим (новаторским) управленческим трудом. В
ре-зультате в целом и возникает, нарастая, <размытость прав и
от-ветственности>, всех раздражающая <перенаселенность> управ-ления, в
действительности лишь отражающая <перенаселенность> в самом теле
производства, хотя и действительно склонная к <са-моразмножению>. Но
ведь и это тоже <тайна> дефекта! <...>
Поэтому еще и еще раз напомним, что при переосмыслении <с головы на
ноги> линейного производства (с примитивного <бюрократизма> на почву
реальности материальных, прежде всего сетевых, основ диспозитивных
связей) поначалу надо по-меньше обращать внимание на всякое управление.
Управление можно сократить сколько угодно, но оно просто автоматически
сместится в бо-лее низовые функции. <...>
Итак, дефект есть производственное отношение соисполнения линий,
отношение увеличения иррациональности производства: Короче говоря,
основной закон линейного производства состоит в неуклонном росте дефекта
линий производства, или технологической анархии:
Но таковы <самоцели> любой и всех вместе линий производства, вплоть до,
напомню, писания философских трудов. Собственность не надо
драмати-зировать, но она и есть ядро: системы производства,
пронизывающее все отношения>.
Таким образом, конкретно-профессиональная интеллектуальная деятельность,
в частности научная, как процесс есть <функция, технология>. Согласно
теории собственность на процесс <идеологического обновления> и
<революционный теоретический прорыв>, проще - <на науку>, на сегодня
есть частная группо-иерархическая собственность коллектива, то есть
<правящего научного клира> или <интеллигенции> от науки, а именно самих
учёных, администрации научных учреждений, редакций и редакторов научных
издательств, прочих специалистов, в том числе и коллектива аппарата
управления наукой вместе с самым <главным начальником>. То есть <науку>
в сущностном, содержательном наполнении создаёт коллектив учёных с
неразрывно связанной с ним ультраструктурой, научной инфраструктурой и
всей <иерархией управления наукой> (формальной и неформальной в виде
<авторитетов> науки). Это есть суть, результат, как процесс их
деятельности, и без них <наука> невозможна.
Поэтому все ссылки на <конфликт> несостоятельны, ибо истинными
владельцами процесса (<функции, технологии>) под названием <наука>
являются сами учёные и их <главный герой, правящий научный клир>. Как
пишет Шушарин, <Зиновьев прав, что клир (не только отечественный)
непосредственно никогда не преодолим>, ибо <наука> как процесс есть его
ограниченная (частная) иерархически-групповая собственность.
Если этот коллективный собственник не станет исполнять свои <функции,
технологии> в отношении <принятия некой концепции общества> как теории,
то и эта теория - концепция как <идеологическое обновление> <не выйдет в
свет>, <не сможет быть>.
Конечно, <конфликты> имеют место, но не в этом материальная суть
проблемы <неприятия>. Это <неприятие> есть конкретизация так называемого
в <Полилогии> дефекта производства, то есть <научного производства>. Это
<неприятие> и есть своеобразная форма технологического <дефекта>
научного производства.
<В чистом виде, - пишет Шушарин, - дефект производства есть формы
именно технологической (как следствие - социальной) иррационализации
процессов труда, негативов узурпации технологий, глухой закрытости и
инертности <технологического феода>: в виде всех форм недоиспользования
и сокрытия потенциала технологий, внутригруппового иждивенчества,
<зажима> новых, консервации устаревших>.
Однако новая теория, будучи <не принятой> всей научной общественностью,
позволяет в то же время обнаруживать <дефекты> в <официальной науке>,
как в толковании текущих явлений жизни, так в самой внутренней гармонии
<устаревающей теории>. Эта <не принятая> теория есть как бы <взгляд со
стороны>, который, основываясь на генерализации устаревающей научной
доктрины, позволяет видеть и вскрывает её внутренние противоречия и
<невидимые вблизи> ошибки. Поэтому задача <приятия> и взятия <на
вооружение> новой теории будет решаться и решается на пути критического
анализа <устаревающих> теорий и результатов их практического применения,
пока весь научный клир и научная общественность, а вместе с ними элита и
<гражданское общество> не воскликнут однажды: <Так дальше жить
нельзя!> - и не сменят революционным образом ныне принятую научную
доктрину.
Материалы подготовил
Анатолий Тимофеевич Харчевников, кандидат технических наук
Если же эта теория вас заинтересовала, то приглашаю на сайт, посвящённый
<Полилогии> А.С. Шушарина: { http://www.polilogiy.narod.ru}
