К сожалению на английском, если у кого есть на русском, то плизз дайте ссылку или выложите в копилку.
оглавление
PartI: Adam Smith and the New Asian Age
1 Marx in Detroit, Smith in Beijing
2 The Historical Sociology of Adam Smith
3 Marx, Schumpeter, and the "Endless" Accumulation of Capital and Power
Part II: Tracking Global Turbulence
4 The Economics of Global Turbulence
5 Social Dynamics of Global Turbulence
6 A Crisis of Hegemony
Part III: Hegemony Unraveling
7 Domination without Hegemony
8 The Territorial Logic of Historical Capitalism
9 The World State that Never Was
Part IV: Lineages of the New Asian Age
10 The Challenge of "Peaceful Ascent"
11 States, Markets, and Capitalism, East and West
12Origins and Dynamic of the Chinesen Ascent
длинная рецензия (краткий пересказ)РЖ
...
Карл Маркс меж двух миров
Антиномии «Адама Смита в Пекине» Джованни Арриги
Ричард Уокер
Рецензия на: Джованни Арриги. Адам Смит в Пекине. Что получил в наследство XXI век. М.: Институт общественного проектирования, 2009. 456 с.
* * *
Знания Арриги о глобальной экономике и политике за целые столетия не могут не впечатлить, и они наглядно демонстрируют неослабевающую силу броделевской школы метаистории, обильно сдобренной географией. Можно только приветствовать эту попытку выйти за пределы Европы и Америки, повествуя об истоках современного всемирно-исторического сдвига в экономической и политической власти.
Арриги начинает и заканчивает Китаем, но стержнем его повествования является нынешнее состояние американской империи. Согласно Арриги, итог ясен: столетие американского господства близко к своему завершению. Китай обязан вернуть себе свое историческое место восточного полюса (экономической) цивилизации, а солнечные дни Америки ждет неминуемый закат: как в силу неисчерпаемости китайских человеческих и культурных ресурсов, так и в силу географической логики исторического капитализма.
На этом уровне обобщения трудно не согласиться: только дурак (и его вице-президент) мог думать, что Штаты навсегда останутся центром мира, что Китай не может подняться после столетия хаоса и поражений (1850 – 1950) и что вооруженные силы США в состоянии контролировать глобальную систему в шесть миллиардов человек.
Точно так же трудно — в общем — не одобрить политическую мотивацию Арриги. Он испытывает отвращение к удушливой атмосфере периода Буша / Чейни и страстно желает, чтобы для тупого высокомерия американской власти прозвенел последний звонок. Он презирает европоцентризм и его тлетворное влияние на идеологию евроамериканской оси, в том числе и на левую. И он хочет, чтобы человечество обрело единство, по самой меньшей мере, распознав свою общую, взаимосвязанную историю.
На теоретическом уровне Арриги вполне готов к осуществлению этой своей масштабной задачи. Он использует теорию последовательной смены центров исторического капитализма, заимствованную у Фернана Броделя и разработанную в книге «Долгий двадцатый век». Он возвращается к отцу-основателю современной политэкономии Адаму Смиту, которого пытается освободить от смертельных объятий его собственных сверхлиберальных учеников в буржуазной экономике. И он привлекает марксизм, находясь в диалоге с двумя главными его олицетворениями на данный момент — Дэвидом Харви и Робертом Бреннером.
Адам Смит в Шотландии
Адам Смит всегда был чем-то большим, нежели та идеологическая кляча, в которую он превратился благодаря усилиям неоклассических экономистов и неолиберальных политических мыслителей (как говорит Арриги (с. 47), Смиту скорее воздают почести по традиции, нежели читают на самом деле). Хорошим примером здесь являются историки Китая XVIII в., такие как Кеннет Померанц и Бин Вон, которые обратились к идеям Смита об экономическом росте ввиду того, что Смит сделал несколько впечатляющих обзоров Китая своей эпохи. В то же время марксисты по большей части молчат о Китае, прошлом и настоящем, по причинам, которые свидетельствуют о недостатках именно экономического мышления школы.
Кроме того, Арриги явно испытывает беспокойство от многолетнего раскола в левой среде на марксистов и фаворитов самого Арриги — школу Броделя и миросистемного анализа, — как этот раскол был зафиксирован в дебатах 1970-х годов между Андре Гундером Франком (близким другом Арриги, которому он посвятил свою книгу) и Робертом Бреннером относительно того, что последний объявил «неосмитовским марксизмом». После этого, еще больше усложняя ситуацию, Бреннер вернулся с марксистской критикой Померанца, Вона и новой школой мысли, утверждающей, что Китай опережал Европу в XVIII в. и был в одном шаге от сходного прорыва к капитализму.
Разве мы все не можем быть просто друзьями? Ну да, до определенного предела — можем, начиная с примирения между Адамом Смитом и Карлом Марксом. Начнем с того, что Маркс позаимствовал некоторые идеи Смита из «Богатства народов» (включая роль трудовой стоимости, разделение труда и накопление капитала) и поставил их на службу своей теории развития капитализма. Кроме того, Смит был либералом, обладавшим социальной совестью (случай на сегодня редкий), что видно из его «Теории нравственных чувств», равно как и из многочисленных замечаний о необходимости ограничить рынок и разделение труда в «Богатстве народов». Он был здравомыслящим и мудрым наблюдателем, проницательным политическим мыслителем той эпохи, когда еще не было очевидно, что британская модель рыночного развития и либеральное правительство одержат триумфальную победу над абсолютистскими и статичными формами, доминировавшими на европейском континенте.
В отличие от него Маркс писал в эпоху наивысшего триумфа Британии, к которому испытывал глубочайшее отвращение, и рассматривал британский капитализм как идеальный тип капитализма, который в кратчайшие сроки распространится по всему земному шару. Но и у Смита, и у Маркса имеются определенные пределы. Смит был фермером-капиталистом в Шотландии и, соответственно, считал «естественным» аграрное, а не индустриальное развитие. Он был прав относительно возможностей этой доиндустриальной рыночной экономики, но не прав, считая, что данное состояние продлится долго. Маркс, с другой стороны, был безусловно прав относительно всепроникающей мощи капитала, а также если не относительно времени распространения капитализма, то относительно неизбежности его распространения, и если не относительно того, какие формы капитализм необходимо должен принимать в разное время и в разных местах, то, по меньшей мере, относительно того, что конституирует сущность капитала.
Итак, каким образом это может относиться к дебатам на тему «Китай против Европы»? К XVIII в. Китай был довольно богат, если говорить о доходах на душу населения, но не достиг прорыва промышленной революции, которая произошла в Британии и Европе после завершения аграрного века Смита — так называемое Великое расхождение между Востоком и Западом. Арриги предлагает теорию Каору Сугихара о «революции прилежания» в Китае и Восточной Азии как путь понимания возможностей роста аграрно-ремесленной экономики с плотным покрытием из торговли и масштабным общественным разделением труда. В этом контексте трудоемкие технологии (особенно в рисовом земледелии) могут продвинуться значительно дальше, чем это обыкновенно признается. Историческое богатство народов Восточной Азии основано именно на этой стратегии, которая является отголоском идей Смита о естественном пути развития.
Не надо быть китаеведом, чтобы признать обоснованность этого аргумента, поскольку европейские ремесло и «мануфактура» (в доиндустриальном марксистском смысле) в раннее Новое время, задолго до промышленной революции, достигли очень многого, ведомые именно этой логикой (вспомним о фламандских тканях или об итальянских музыкальных инструментах). Более того, Франция, Италия и Германия отчасти полагаются на такую стратегию и по сей день. Мы, как правило, не видим этих фактов, будучи ослепленными англо-американским фетишем британской промышленной революции и машинными технологиями. Даже Маркс стал жертвой представления о том, что все более мелкие формы производства обречены на вымирание; тем не менее они живут, становятся более продуктивными и появляются в новых обличиях (например, программное обеспечение).
Однако остается загадкой, почему в XVIII веке Европа совершила прорыв к промышленной революции, а Китай откатился назад. Арриги приводит несколько обычных, не слишком убедительных неоклассических теорий британской промышленной революции (дескать, она была вызвана паровыми машинами, а потому углем) и, слава Богу, корректирует их (в конце концов, в Китае тоже много угля). Но ему все еще нужен ответ.
Поэтому Арриги берет в качестве видового отличия европейского пути экономического развития «экстравертность», т. е. большее значение международной, нежели внутренней торговли (с. 317). Адам Смит рассматривает это как «неестественный путь» национального развития (и это делает Китай в его глазах более «естественным», чем Европа). Арриги с одобрением цитирует слова Маркса о том, что «современная история капитала… восходит к установлению в шестнадцатом веке всемирной торговли и всемирного рынка» (с. 82); но он прочитывает Маркса сквозь броделевские очки, т. е. предполагает, что внешняя торговля и местные рынки — раздельные сферы, которые практически не соприкасаются. К сожалению это лишает нас понимания внутренней логики торговой экспансии Европы. Приходится возвращаться к идее о соревновании между государствами, которое обусловливало внешние завоевания, которые, в свою очередь, являлись механизмом развития коммерции.
Следующий шаг в понимании теории Маркса — идея «бесконечного накопления», по которой Арриги открывает огонь, но промахивается. Как может тот, чьей сильной стороной является история денег и финансов, не понимать значения фразы «Накопляйте, накопляйте! В этом Моисей и пророки»? (с. 81). Всеобщее обращение товаров порождает абстрактную стоимость, которая принимает форму денег; деньги становятся капиталом через инвестирование — для делания еще больших денег; абстрактность денег значит, что нет предела тому, сколько можно накопить (в отличие от жен, замков, слуг, рабов или земли, как в более ранние эпохи).
Наконец, ключом к промышленной революции, по мнению Маркса, является не столько вид потребляемой энергии, паровой двигатель или машины как таковые, но захват, контроль и трансформация трудового процесса капиталом: сперва в виде мануфактур и технического разделения труда, затем — в виде машинного производства и фабричной системы.
Возвращаясь к неспособности Китая совершить «большой скачок» к современной промышленности, следует задаться вопросом: чего именно ему не хватало? Очевидно, что Китай, Индия, Япония и другие развитые страны позднего Средневековья и раннего Нового времени не были застойным феодальным болотом, как нравится иногда думать европейцам. Не были они лишены также внутренней торговли, временного роста производства, сельскохозяйственного процветания и технических инноваций в отдельных областях. Они определенно развили производство до высокого уровня на смитовской основе. Но равным образом не подлежит сомнению, в конце концов, что Китай и все остальные не испытали такого же проникновения и экспансии товарного обмена, революционной трансформации производства и взрывной экстравертности Европы. Не то чтобы они не могли получить все это со временем, но они не получили этого до того, как всё уже изменили путешествия европейцев-первооткрывателей, европейские торговля и завоевания. http://www.russ.ru/pushkin/Karl-Marks-mezh-dvuh-mirov
...
рецензия Эксперта
...
Пока Запад переживает один из серьезнейших кризисов, Китай продолжает аккумулировать капитал, грозясь в перспективе стать новым центром мировой экономики
«Адам Смит в Пекине» сегодня одна из наиболее актуальных книг по экономике. Причем степень ее актуальности еще не была понятна в 2007 году, когда книга вышла на английском. 2007-й — это еще до кризиса ипотечных долгов в США, до начала глобальной многолетней стагнации, которая положила конец тридцатилетию «финансового турбокапитализма». О возвышения Китая (а книга, по сути, об этом), конечно, говорили уже тогда, но наиболее зримым оно стало именно на фоне непрекращающихся проблем в США и ЕС.
Итак, книга посвящена двум важнейшим современным тенденциям: во-первых, перемещению центра мирового экономического развития из Северной Америки и Европы в Восточную Азию, а во-вторых, кризису западной капиталистической модели развития в целом.
Арриги заново открывает для читателя Адама Смита. «Я придерживаюсь мнения, что... его теория рынка как инструмента управления особенно важна для понимания некапиталистической рыночной экономики Китая до его включения (на условиях подчиненности) в глобализованную европейскую систему государств», — пишет Арриги. По сути, эта книга — рассказ о том, как на наших глазах начинает сбываться изложенный в «Богатстве народов» прогноз Адама Смита 250-летней давности, согласно которому завоеватель и покоритель Запад и не-Запад придут к равновесию сил, а Восточная Азия может стать центром всемирного рыночного общества. «Адам Смит в Пекине» последовательно утверждает во мнении, что существует фундаментальное различие между формированием рыночного хозяйства и развитием капиталистического производства. А также в том, что до прихода европейцев рынки в Восточной Азии были более развиты, чем в Западной Европе, а сами азиатские экономики были богаче и развивались динамичнее, чем экономики европейские.
Еще в 1850 году суммарный ВВП США и Великобритании составлял лишь чуть больше 10% мирового ВВП, тогда как на Китай и Японию, вместе взятые, приходилось более 27% мирового ВВП (в 1820 году — более 6% и почти 35% соответственно). Но, проникнув в Азию, европейцы силой оружия навязали менее агрессивным азиатским народам капитализм и тем самым разрушили местные рынки. Сегодня мир движется к восстановлению изначального баланса.
Одно из ключевых понятий книги — введенный еще японскими исследователями термин «революция прилежания», которая привела к росту трудозатрат, но одновременно и к росту доходов населения и уровня жизни. В процессе этой революции и сформировалась особая азиатская трудовая этика, которая во многом определила быстрый рост стран региона во второй половине ХХ века и продолжающийся по сей день подъем Китая. В целом же «революция прилежания» сформировала в Азии особый технологический и институциональный путь, особенность которого — упор на человеческий труд и стремление кооперироваться. Это, в частности, снижало риски, в том числе риски внедрения технических новаций, а кроме того, повышало стандарты жизни через увеличение занятости. «Восточноазиатское экономическое возрождение, таким образом, вызвано не сближением с западной капиталоемкой и энергоемкой экономикой, но соединением этого пути с восточноазиатским трудоемким, энергосберегающим путем развития», — пишет Джованни Арриги.
Мировой экономический кризис нанес западной модели капиталистического развития мощнейший удар, и неизвестно, сможет ли она от него оправиться. К тому же все больше исследователей начиная с Иммануила Валлерстайна указывают, что капиталистическая система, по-видимому, вплотную приблизилась к пределам роста, поскольку одной из основных черт капитализма является способность концентрировать капитал за счет внешних факторов — наличия внешних источников дешевого сырья (включая трудовые ресурсы) и внешних же рынков сбыта, а также за счет возможности сбрасывать вовне издержки (в частности, экологические). Только так ядро капиталистической системы может концентрировать капитал, расти и развиваться.
Но сегодня такие внешние возможности практически исчерпаны. Общемировой процесс урбанизации (переток дешевой рабочей силы из села в город) вошел в завершающую стадию в ходе бурной индустриализации Китая. Экологические издержки сбрасывать больше некуда — даже околоземная орбита превратилась в помойку. Внешних рынков больше нет — экономика стала по-настоящему глобальной. Поэтому все более актуальной становится проблема поиска новых механизмов развития. И здесь азиатский опыт может оказаться как нельзя кстати.
Все ускоряющаяся потребительская гонка не могла продолжаться вечно. Пора подумать о более сдержанном, более экономном, но и более достойном образе жизни — к такому выводу невольно приходишь, читая «Адама Смита в Пекине». По мнению Арриги, Адам Смит — один из самых непонятных экономистов. «С его наследием связаны три мифа: что он был теоретиком и сторонником “саморегулирующихся” рынков, что он был теоретиком и сторонником капитализма как двигателя “безграничной” экономической экспансии и что он был теоретиком и сторонником того разделения труда, которое имело место на булавочной фабрике, описанной в первой главе “Богатства народов”. На самом деле это совершенно не так», — пишет Арриги, основательно аргументируя свое утверждение цитатами из самого Смита, из тех частей его трудов, про которые обычно «забывают» ретивые сторонники «невидимой руки». Что до Китая и его будущего, то интересно будет посмотреть, не разрушит ли этику «прилежания» развитие общества потребления — ведь экспорториентированная модель развития, для которой так кстати была азиатская «прилежность», себя исчерпала, поэтому китайское руководство пытается перевести рост на рельсы внутреннего спроса. http://www.russ.ru/pushkin/Karl-Marks-mezh-dvuh-mirov
