Все описанное верно, но я не думаю, что мы сможем существенно повлиять на процесс. Скорее нужно договориться о том, как оценивать исторические факты в рамках форума.
>6) Интеграция различных научных областей, причем отнюдь не только смежных. Это повышает сложность теорий, их экспериментальной проверки. Более того, включение гуманитарных наук, подобных истории, в число «настоящих наук» объективно требует создания для разных областей науки единой методологии подтверждения теорий. Если на «макроуровне» в естественных науках дело обстоит достаточно хорошо, то применительно к истории и общественным наукам ни о каком возобновляемом эксперименте и речи быть не может. Это ставит ряд вопросов, например:
Алекс, это проблемы общенаучные, они не только к общественным наукам относятся. Просто общественные науки дают власть большую, чем естественные. Физика дает атомную бомбу, а правильно написанная история – право ее применять. Поэтому давление на общественные науки больше и требуются большие усилия, чтобы его преодолевать.
>• являются ли общественные науки науками вообще;
Если главным признаком науки является предсказательная сила – являются. Выходом общественных наук из протонаучной описательной стадии в научную был марксизм. Сейчас общественные науки переживают кризис. Они вернулись в донаучную стадию, потому что методика описания отсутствует. Но отдельные прорывы есть даже сейчас, и совершены они людьми, опирающимися на марксизм. Даже навскидку у нас можно назвать Хазина, за рубежом - Джеймисона, Хардта и Негри.
>• и есть ли критерий истины в науке вообще.
Практика. Наука всегда развивалась от кризиса к кризису. Фактов накапливали много, старая методика их осмысления не работала. Новая методика становилась базой гипотез и экспериментов по их проверке. Вопрос в методологии. Она создается в области пограничной с философией. Философия отстала. Возможно, потому что было заморожено развитие диалектики, как у нас, так и на Западе.
>7) На все эти серьезнейшие проблемы накладывается беспринципность ученых. Пока наука была уделом гениальных одиночек, ей, в общем, имело смысл заниматься только и исключительно для поисков истины. С тех пор, как наука стала профессией, в буржуазном (как сейчас принято говорить, рыночном) обществе занятие наукой стало в массе доходным ремеслом, и только, и ждать от ученого честности и добросовестности можно не в большей степени, нежели от врача, юриста или журналиста. Другими словами, массовый научный работник озабочен повышением собственных доходов, а не поиском истины. Восприятие ученого как представителя некой касты, посвятившей себя исканиям высшего порядка и довольно чуждых житейских соблазнов (своего рода жрецов Истины) безнадежно устарело. А вместе с ним неизбежно упал и авторитет науки.
ПМСМ не только в капиталистическом, в любом обществе наука рано или поздно стала бы массовым производством. И в любом обществе были бы те же проблемы. Потому что корни их лежат в мировоззрении человека. Без нового человека проблему массового производства знаний не решить. Ученого невозможно стимулировать материально – никто не знает, что он изучает и какие это даст результаты. Рыночная грантовая система стимулирует только технологии. Фундаментальная наука на них не работает. НТР – естественная стадия развития только для социализма как некапиталистической модернизации. На Западе она прямо была связана с гонкой вооружений и началась в нацистской Германии. СССР нет и фундаментальная наука не нужна.
>Но и этого мало. Дополнительный важнейший момент – переход обывателя (если кому больше нравится – широких народных масс эпохи господства рыночной экономики) из пассивного состояния («слушать и пытаться понять») в состояние активное (настаивание на собственном праве, данном от рождения, высказывать свое мнение, не утруждая себя усилиями предварительно в чем-то разобраться. Имею право говорить, что хочу – и все.) Это порождает океан псевдонаучной белиберды, и отделить зерна от плевел в этом пошлом потопе – задача, мягко говоря, нетривиальная.
Это следствие массового образования. Надо учить, в том числе интеллектуально пороть. Например, в Интернете.
>Случилось так, что в момент кризиса (как нормального этапа нелинейного развития науки) вместо квалифицированных попыток разрешения этого кризиса наука столкнулась с умело направляемой и мощной волной шарлатанства, демагогии, озлобленного невежества и мракобесия, причем и первое, и второе, и третье, и четвертое часто пытаются закамуфлировать себя под что-то наукообразное, обращая, таким образом, остатки авторитета науки против нее самой.
Любой кризис науки вызывает оживление в стане ее врагов. В начале 20 века было тоже самое.
>Что касается истории и других общественных наук, то ко всему этому добавляются жизненные интересы различных социальных групп, а также просто элементы мировоззрения, симпатии и антипатии. Неудивительно, что мракобесы, невежды и пропагандисты всех сортов устремились, в первую очередь, именно в эти области знания. Тем более, что история или социология требуют от исследователя неизмеримо меньших усилий по овладению аппаратом науки, нежели науки точные, куда дилетантам (но не мошенникам и честолюбцам) путь заказан просто вследствие сложности используемых математических методов. Поэтому для конкретного разговора очень удобно обратиться к проблемам восприятия массовым сознанием не физики с астрономией, а истории.
Аппарат общественных наук существует в двух ипостасях. Есть очень сложный аппарат диамата и примитивный аппарат прикладных отраслей науки, например социологии как искусства проводить опросы. Первым владеют единицы. Второй массово осваивают в ВУЗах. Он и является методологической базой «народной науки».
>Но все эти рассуждения годятся только для «интеллектуального» спора в «узком кругу» - у среднего обывателя (который при этом на своем уровне интересуется вопросами науки вообще и истории в честности) все это вызывает скуку и потерю интереса к беседе. На этом уровне нужные другие аргументы и другие подходы.
Никакие аргументы не помогут. Обыватель – человек без мировоззрения. Он мира не видит. Видит колбасу на прилавках. С ним спорить бесполезно. Поэтому я и предлагал забыть про «народ» и заниматься образованной частью населения, у которой хоть какая-то база есть для восприятия знаний, а не мифов.
>Итак, важная проблема – восприятие истории. Воспринимается ли массовым сознанием история как наука вообще? И воспринимается ли история как наука «интеллектуальной элитой» России? Как мне кажется, именно здесь находится источник многих проблем.
В народном сознании различия «наука – не наука» нет. Интеллектуальная элита – это иерархия статусов, там не истина важна, а бабки. Речь видимо идет о массовом сознании человека уже что-то понимающего, но не настолько, чтобы его купили.
>Если же подходить к истории с критериями «нормальной» науки, то легко показать, что в настоящий момент история наукой не является. Она не является даже описательной наукой, какой, например, до открытия ДНК и появления молекулярной биологии была «классическая» биология, которая занималась, по сути, учетом видов животных и растений и их классификацией. У классической биологии, по крайней мере, были достоверные факты. У истории достоверных фактов позорно мало – это касается даже новейшей истории. Под историческими фактами я понимаю не «даты», а такое понимание исторических событий, которые приняты подавляющим большинством историков. Об интерпретации этих фактов, а также методах их анализа, нечего и говорить – здесь существует набор практически взаимоисключающих друг друга подходов, каждый из которых, к тому же, не может показать, чем он, собственно, лучше любого другого. Для иллюстрации достаточно взять, например, Вторую мировую войну – при наличии многочисленных живых свидетелей, фотохроники, гор документов и мемуаров.
Для того чтобы история стала хотя бы описательной протонаукой нужна методика собирания фактов. Правильно описанный исторический факт Сергей Павлович называл «кейсом». Кейс включает:
- факт,
- контекст факта,
- доказательства факта и контекста,
- методику оценки доказательств,
- выводы.
Это сейчас единственное прочное в источниковедении. Как везде проблема – в методе. Факт и контекст находятся в диалектическом единстве. Интерпретировать их взаимное влияние сложно. Не говоря уже о прямых подменах. Например, Резун помещает факты военного времени в контекст 80-х годов и на этом основывает свои построения. Не знающий контекста читатель легко покупается.
>Это я к тому, что попытка включить историю в ряд «настоящих» наук с учетом нынешнего состояния ее (истории) состояния – а это в целом соответствует ожиданиям «широкой общественности», но не русской интеллигенции – объективно потребует фиксации общепринятых фактов с надежным (прямым или косвенным) подтверждением их достоверности, упорядочения этих фактов и создания подлинно научных теорий.
Потребует фиксации фактов, в которые не всегда попадут общепринятые. Надежное подтверждение – только прямое. Гипотезы возможны там, где есть возможность их проверить экспериментально. Пока машины времени нет – эксперимент невозможен.
>Сейчас огромное число «исторических фактов» является идеологическими фантомами. И, самое главное, бредовость этих «фактов» становится совершенно очевидной при применении «инженерного подхода». Для примера можно взять «подвиг Ивана Сусанина». Достаточно здраво сопоставить простейшие соображения – численность отряда поляков, которым хватило бы сил «захватить царя Михаила», с численностью отряда, который зимой мог залезть (видимо, совсем лишившись рассудка) в дикую лесную чащу и потерять дорогу, как становится совершенно очевидным, что ничего этого не было. И быть не могло.
Была в исторической науке 19 века «школа факта», которая требовала доказывать события так, как доказываются факты по уголовным делам в суде. Есть сомнения – нет факта. Ее быстро съели – слишком много красивых легенд молодые историки выбросили в урну. А люди с этих легенд кормились.
