Встреча : Статья

От	Alex~1
К	Администрация (Кудинoв Игорь)
Дата	30.07.2008 12:54:15
Рубрики	Управление & методология;

Вот еще книга. Рекомендована как "серьезный труд".

http://www.pseudology.org/chtivo/PanarinAS/00.htm

Панарин уже немного выкладываллся в Альманахе, но этой книги, по-моему, у нас еще здесь не было.

_____________

Предисловие

Предлагаемое учебное пособие по философии истории является концептуальной альтернативой прежним отечественным учебникам, трактующим исторический процесс в заранее заданном ключе догматизированного марксизма. Одновременно авторы ставили своей целью реабилитировать историю как процедуру открытия качественно новых состояний человечества - вопреки объявленному на Западе "концу истории".

Первый раздел посвящен современным проблемам философии истории - анализу новейших исторических сдвигов глобального порядка. Авторы видели задачу в том, чтобы с одной стороны дистанцироваться от догматически-самоуверенных версий "безграничного прогресса" и линейного восходящего развития, а с другой - преодолеть ныне модный исторический пессимизм, отрицающий всякие шансы на будущее.

Авторы нашли выход в концепции западно-восточного исторического мегацикла (большого цикла), фазами которого периодически выступают то западная, то восточная мировая цивилизационная доминанта. В такой версии ни Запад, ни Восток не обладают монополией на историческое творчество: они выступают как участники всемирной эстафеты, подхватывающие достижения друг друга в ходе трудного "бега с препятствиями".

Особое внимание авторы уделили проблемам утверждения общечеловеческой перспективы развития, на которую посягают теории "конфликта цивилизаций", "золотого миллиарда", дихотомии Север - Юг.
Второй раздел знакомит студентов с тремя основными национальными школами философии истории: немецкой, французской и российской. В числе пробелов этого раздела, которые авторы рассчитывают восполнить при последующем издании, - отсутствие очерка об англо-американской философско-исторической школе.

Третий раздел посвящен проблемам исторического познания - анализу различных парадигм философско-исторической мысли, их сравнительных эвристических возможностей и перспектив.
Авторы отдают себе отчет в том, что отнюдь не все вариации интеллектуальной драмы, называемой философией истории, им удалось в должной мере осветить. Речь идет в данном случае об одной из первых попыток освещения проблем философско-исторического процесса в жанре учебного пособия, не претендующего на универсальный охват всех программных тем. Авторы рассчитывают на критические отзывы и замечания коллег, всех заинтересованных читателей с надеждой учесть их в своей дальнейшей работе.

Введение

История не только откровение Бога, но
и ответное откровение человека Богу.
Бердяев

1.1. О предмете философии истории

Исторический процесс - это длящаяся во времени коллективная драма, действующими лицами которой являются крупные социальные общности - народы, классы, государства, цивилизации. И поскольку люди являются заинтересованными участниками этой драмы, их неизменно волнует вопрос: какова связь прошлого, настоящего и будущего, что ждет впереди, есть ли какие-либо гарантии счастливого исхода надвигающихся событий?

Вопросы эти - вечные как мир, но мыслители разных эпох отвечали на них по-разному. Для европейской античности и древнего Востока история есть процесс вечного возвращения, подобно круговороту вещей в природе или смене времен года. Близкое нам представление об истории как универсальном процессе, имеющем какой-то общий надэмпирический смысл и развивающимся из начальной точки (первичной фазы) в высшую, где реализуются вековые чаяния человечества, его подлинная неискаженная сущность, впервые зародилось в Ветхом Завете. Как писал Н.А. Бердяев, "Основная миссия еврейского народа была: внести в историю человеческого духа это сознание исторического свершения, в отличие от того круговорота, которым процесс этот представлялся сознанию эллинскому"1.

Начиная с эпохи Просвещения, вместе с процессами секуляризации сознания секуляризировалась и вера в историю. В этом заключен парадокс: мыслители Просвещения хотели сохранить веру в смысл истории и ее счастливый, мироспасительный финал, но при этом обойтись без Божественного вмешательства. В результате появляется идея исторической закономерности: в истории действуют объективные законы, но почему-то, в отличие от законов природных, космических, они считаются с нашими чаяниями и ведут в будущее, совпадающее с нашими представлениями о счастье и социальной гармонии.

Хотя сам термин "философия истории" принадлежит французскому просветителю Ф. Вольтеру, вопрос о существовании общих законов исторического развития впервые поставил немецкий просветитель Гердер в работе "Идеи к философии истории человечества" (1784). Он же выдвинул идею о единстве исторического процесса, в который вовлекаются все народы, в конечном счете приходящие к единому общечеловеческому будущему. С тех пор как эта идея была воспринята на разных континентах, она стала важнейшей культурно-исторической и моральной ценностью человечества. О судьбе этой ценности в нашу эпоху речь пойдет ниже. Но она прямо связана с самим предметом философии истории, который можно определить так: философия истории отвечает на вопрос об объективных закономерностях и духовно-нравственном смысле исторического процесса, о путях реализации человеческих сущностных сил в истории, о возможностях обретения общечеловеческого единства.

Думается, что если с объективной стороны наука отвечает критерию проверяемого в опыте и воспроизводимого знания, то с субъективной стороны она характеризуется способностью давать обескураживающее знание, не считающееся с нашими предпочтениями, представлениями о должном и желательном. И здесь приходится констатировать, что последнему критерию философия истории не отвечает: ей никогда не давался эталон бесстрастной науки, описывающей логику нашего исторического бытия, наше будущее безотносительно представлениям о чаемом и должном, о желательном ходе событий и их счастливом финале.

Иными словами, философия истории содержит вненаучную посылку, связанную с человеческой потребностью иметь гарантированную историю. Сами представления об источниках этих гарантий менялись: Божественное провидение, логика Просвещения (рационализация сознания и поведения), исторический и научно-технический прогресс, экономический рост - все это суть превращенные формы мифа гарантированной истории. И как всякие "стопроцентные гарантии", гарантия конечного счастливого итога истории покупалась ценой отказа от свободы. Если вы хотите гарантированной истории, то свободу вам придется определить как познанную необходимость - как добровольное подчинение тому, что открывается в качестве высшего непреложного закона.

Сегодня в области философско-исторического мышления мы наблюдаем ту же диалектику гарантии и свободы, с какой мы столкнулись в социально-экономической и политической сферах. Коммунистическое государство давало определенные социальные гарантии людям, но лишало их свободы выбора. Сегодня люди получили известную свободу выбора, но ценой утраты социальных гарантий. В философии истории действует та же дилемма: либо та или иная глобальная историческая концепция обещает нам гарантированную историю - ценой исключения альтернатив, а значит, и свободы исторического выбора, замененного "непреложными закономерностями", либо она открывает имеющиеся в истории альтернативы, а вместе с ними и нашу свободу идти в том или ином направлении, но ценой риска драматических ошибок, противоречий и срывов.

Именно этим переходом от гарантированной к рисковой, богатой
альтернативами истории, характеризуется современное историческое сознание

В нем совершается та же смена картины мира, которая еще на рубеже XIX-XX вв. произошла в физике, открывшей революцию в естествознании. Прежняя, лапласовская1 картина мира подчиняла природу предельно жесткой причинно-следственной связи, делавшей будущее во всех его формах предопределенным предшествующими событиями (причинами). Испытывавшие некоторый комплекс неполноценности представители социально-гуманитарного знания, пытались переносить этот жесткий детерминизм на социально-исторический процесс. К. Маркс, О. Конт, Э. Дюркгейм, каждый по-своему заявляли о том, что благодаря их усилиям с гуманитарным волюнтаризмом в общественных науках отныне покончено и общественный процесс становится предсказуемым и даже количественно исчислимым.

Революция в естествознании, идущая на протяжении всего XX в., ознаменовалась неуклонным продвижением наук в одном направлении - от жесткого детерминизма к открытиям сложности, нелинейности, непредопределенности, многовариантности. И таким образом в научном мире сложился странный парадокс: представители естествознания, изучающие заведомо более простые объекты, давно открыли сложность, многомерность, альтернативность исследуемых ими процессов Вселенной, а представители социально-гуманитарного знания, на словах признающие человеческую свободу, на методологическом уровне фактически ее отрицали, выстраивая жестко детерминистские, одновариантные схемы общественного развития.

Сегодня этот парадокс преодолевается: в общественно-исторических науках утверждается современная Стохастическая картина мира. Речь не идет о полном тождестве естественнонаучной и социально-философской картин мира. Сложность, нелинейность, неопределенность, альтернативность в общественной сфере реализуются иначе, чем в неживом Космосе - через человеческую свободу.

Именно присутствие человека в истории не в качестве пассивного продукта среды и обстоятельств, а в качестве субъекта, действующего в горизонте негарантированного и непредопределенного будущего, делает исторический процесс многовариантным и нелинейным. Как пишет французский историк Л. Февр, история "перестает быть надсмотрщицей над рабами, стремящейся к одной убийственной (во всех смыслах слова) мечте: диктовать живым свою волю, будто бы переданную ей мертвыми"1.

Из этого вытекает ряд следствий методологического характера

Коль скоро мы признаем человеческую свободу в истории и связанные с нею возможности и риски, то философия истории открывает свои новые жанры: вместо того, чтобы быть догматическим пророчеством о единственно возможном будущем, она объединяет две разные формы знания, одна из которых связана с открытием новых возможностей, новых шансов человека в истории, другая - с открытием новых опасностей, связанных либо с косвенными эффектами и противоречиями самого прогресса, либо - с ошибочными выборами и стратегиями. Первый тип знания может быть назван проспективным, или проективным, второй - предостерегающим, алармистским. Но тем самым открывается возможность хотя бы частично реабилитировать наши субъективные пожелания, адресованные истории. Причем эта реабилитация существенно отличается от прежних форм исторического провиденциализма.

Речь идет не о том, что историю кто-то или что-то обязывает (Бог или непреложные закономерности) отвечать нашим чаяниям и готовить финал, соответствующий упованиям данного поколения или данного типа культуры. Стохастическая картина мира открывает нам историю, свободную от обязательств такого рода и в этом смысле рисковую. Но она же открывает нам и то, что в самой многовариантности и альтернативности исторического процесса заложены не только риски, но и возможности посильно влиять на реальные сценарии развития и повышать шансы тех из них, которые более соответствуют нашему человеческому достоинству и нашим интересам.

Таким образом, метод философии истории является методом сценариев, которые мы выстраиваем по двум разным критериям: по критерию вероятности и по критерию желательности. Современный сциентизированный либерализм, заявивший о себе в качестве нового всепобеждающего учения, перед которым должны стушеваться все остальные, настаивает на приемлемости одного только первого критерия. Человеческая субъективность в лице морали и культуры, системы ценностей снова берется на подозрение и человеку приписывается одна обязанность - приспосабливаться к требованиям современности. Эти требования, якобы, олицетворяют рынок и поэтому приспособление к рынку становится высшим и даже единственным императивом.

Словом, новое великое учение, как и пристало такого рода доктринам, снова изгоняет человеческую свободу и умаляет человека перед лицом безличных законов. Однако, как следует из современной научной картины мира, одновариантной перспективы, а следовательно, и одновариантного кодекса социального поведения не существует. История если в чем-то и подобна рынку, так только в том, что являет собой конкуренцию различных стратегий и типов поведения. Если бы результаты этой конкуренции были известны заранее, то сама эта конкуренция была бы чистейшей профанацией, за которой скрывается заранее известный монополист.

Но история никого не наделяет монопольным правом высказываться от ее имени. Те, кто присваивает себе это право - не больше, чем самозванцы истории. И если мы признаем, что рыночный монополизм опасен для экономического здоровья, то исторический монополизм опасен вдвойне. Он не только лишает нас свободы, он обкрадывает саму историю, сужая богатство ее альтернатив. Преодолевая такой монополизм и отстаивая многовариантность развития, мы не только защищаем нашу свободу и достоинство, мы отстаиваем творческое богатство самой истории.

Только богатая альтернативами, открытая история рождает вдохновение настоящего социального творчества, формирует крупные исторические характеры, не дает людям сгибаться под тяжестью обстоятельств. Напротив, "конец истории" выгоден тем, кто сегодня устроился наилучшим образом и пытается навечно закрепить status-quo ante, обескуражив других, надеющихся, что будущее может и должно отличаться от настоящего, что оно предоставит шансы и тем, кто на сегодня проиграл.

Таким образом, современная методология исторической науки, связанная с принципами неопределенности и многовариантности, соединяет научный подход с гуманистическими перспективами. О том, как и в каких формах они сегодня раскрываются, речь пойдет ниже.

1.2. Актуальность философии истории

Крушение марксистской дерзновенной попытки "тотального философского синтеза" произвело обескураживающее воздействие на интеллектуалов постсоветской формации. Стремление к тотальным синтезам сегодня осуждается как проявление тоталитарного искушения, ведущего к созданию закрытой картины мира. Но поскольку и в других странах, не травмированных тоталитарным опытом, инициативы глобального философского теоретизирования тоже не приветствуются, то можно говорить об утрате специфической метафизической воли, выстраивающей из мозаики мира целостный смысловой образ. В особенности это касается философии истории. Сегодня она нередко оценивается как архаическая форма донаучного знания, выходящего за пределы того, что верифицируется в опыте, и посягающего на свободу новых поколений творить историю по-своему.

"Запрет" на философию истории соответствует общей постмодернистской установке принимать рассогласованность человеческого опыта не как проблему, подлежащую решению, а как "окончательный факт", к которому предстоит приспособить наши мыслительные установки и нашу мораль. В обосновании этого предлагаются понятия "открытого общества" и "открытой истории". Напрашивается вопрос: не ведет ли нас постмодернистское искусство в жизнь без определенных норм, без цели и смысла, не в открытую, а в закрытую историю, в ситуацию "после нас хоть потоп".

Историческое бытие отличается кумулятивным характером: оно связано с накоплением опыта, материального и духовного. Тоталитарное общество справедливо осуждается за отчужденный характер "больших целей", не соотносимых с миром повседневности, ничего не дающих "маленькому человеку".

Но это не означает, что большие цели как таковые - вредная химера

Вне известной системы приоритетов и иерархизации целей никакую перспективу выстроить невозможно. Так строятся даже индивидуальные биографии: люди стремятся получать образование, накапливать знания, не растрачивать физические и духовные силы на сиюминутные цели, а инвестировать этот капитал в будущее. Без иерархии целей и веры в будущее кумулятивный процесс и на индивидуальном, и на коллективном уровне утрачивает всякий смысл. Поэтому вера в большую перспективу вовсе не принадлежит к тоталитарной экзотике додемократических обществ, а составляет неотъемлемое качество человеческой культуры как таковой.

Перефразируя Ф. Достоевского можно сказать: "Если веры в будущее нет, то все позволено". Думается, что развенчание веры в историю является вторым после развенчания веры в Бога шагом новоевропейского нигилизма. Нас, граждан России, это затрагивает в первую очередь. Ни в каком другом месте планеты безбожный нигилизм не нанес такого урона, как в России. Неслучайно Ф. Достоевский, обладавший гениальной историософской интуицией, уделил столько внимания проблеме пострелигиозного нигилизма.

Сегодня поднимается волна нового нигилизма, связанного с постмодернистской дискредитацией всех норм. Утверждается, что человеческая культура не содержит никаких достоверных процедур, позволяющих отличить порок от добродетели, истину от лжи, прекрасное от безобразного. В "открытой истории" все события практически равновероятны и потому нельзя налагать запреты на что бы то ни было, так как самая шокирующая девиация может, якобы, из патологии превратиться в перспективную новацию и шанс на выживание.

Этот постмодернистский релятивизм, превращенный в философию вседозволенности, означает реабилитацию всех форм подпольного сознания. "Подпольный человек" Достоевского вышел из подполья и на глазах у всех захватывает позиции в бизнесе1, в политике, в средствах массовой информации.

Официозный либерализм призывает не обращать внимание на человеческие качества агентов приватизации, ссылаясь на алхимию рынка, чудодейственным образом конвертирующего самые низменные страсти и инстинкты в социально полезные результаты. Это благодушие нового экономико-центризма, сменившего марксизм, но сохранившего его веру "в базис", который сам по себе наладит всю человеческую "надстройку", необходимо преодолеть. Пора понять, что качество исторического процесса зависит от человеческих качеств его агентов

Никаких других гарантий так называемого "объективного свойства" у человечества нет

Поэтому необходимо вернуть философии истории статус гуманитарной дисциплины, вооруженной человеческими критериями, вместо того чтобы уповать на техническую, экономическую и прочие закономерности, якобы снимающие вопрос о наших моральных качествах и нашей ответственности. Как писал Ф.И. Успенский: "Если бы мы... всю историческую эволюцию приписали бы неизбежным и неумолимым силам, действующим как закон и организующим человеческие общества с той же свободою, с какой скульптор создает из бесформенной массы, задуманную им фигуру, то история утратила бы свой нравственно-поучительный и гуманитарный характер"2.

Характер истории задан не какими-то сверхчеловеческими закономерностями - она такова, какой ее делают люди. Это не означает, что отсутствует заданность обстоятельств или институциональная заданность человеческого поведения. Но степень этой заданности варьируется. В стабильные эпохи, когда преемственность довлеет над импровизациями новых поколений, программируемость человеческого поведения выше. Но в переломные эпохи, когда механизм преемственности дает сбои, резко усиливается роль личностного, морального фактора. Сколько раз массовые преступления пытались оправдать ссылками на особое время и чрезвычайные обстоятельства! Но как раз особые обстоятельства переломных эпох лишают нас алиби.

Этический парадокс таких эпох можно сформулировать так: чем менее заданным, преемственным является человеческое поведение, тем большую роль играют личные, морально-психологические факторы и тем выше требования к качеству человеческого поступка.

Гуманитаризация исторического сознания сегодня является насущнейшей задачей, которую невозможно решить, не избавившись от различных проявлений "лапласовского" детерминизма в истории. Необходимо вернуть человеку статус полноценного, ответственного исторического деятеля, а не марионетки прогресса.

Просвещенческий уход от христианской веры привел европейское ученое сознание назад, к языческому натурализму, доверяющему бездуховным, "постчеловеческим" сущностям и механизмам больше, чем человеческим духовным качествам. В этом смысле остается актуальным вывод Г. Риккерта: "Ведь все еще одной из главных задач настоящего момента является борьба с натурализмом Просвещения, окончательно победить который не удалось кантовскому идеализму"1.

1.3. Структура историософского знания

В целом Риккерту удалось сформулировать программу философско-исторической науки, до сих пор не утратившую своего значения. Он выделил три направления в философии истории:

— обобщение исторического процесса, сведение отдельных "историй" в единую всемирную историю;
— отыскание смысла истории;
— методология исторического познания.

О смысле истории уже говорилось выше. Не менее остро сегодня стоит вопрос о единстве планетарного исторического процесса. Со времени принятия христианства этот вопрос был решен положительно: в духе версии общечеловеческого спасения, независимо от этнических и расовых различий. Эпоха Просвещения в новых терминах подтвердила этот вывод, выстроив общечеловеческую перспективу перехода от варварского изоляционизма к единой планетарной цивилизации. Образцом для всего человечества при этом была объявлена Европа, в чем проявилось высокомерие европоцентризма. Но в то же время европейский просвещенческий мессианизм носил гуманистический характер, сохраняя заряд христианского универсализма.

Последнее время именно от Запада исходит сомнительная сепаратистская инициатива. Пущены в оборот такие версии, как "конфликт цивилизаций", "золотой миллиард человечества" и прочие. В основе этих ревизий христианского универсализма лежит осознание "пределов роста". Внезапно обнаружившаяся скупость прогресса - осознание того, что его даров не хватит на всех, спровоцировала новейший западный сепаратизм. Его проявлением и стала концепция "золотого миллиарда", гласящая, что в изобильное постиндустриальное общество суждено войти не всему человечеству, а лишь его избранному, "золотому" меньшинству, которому удалось прорваться в технотронный рай до того, как экологический капкан захлопнулся.

"Пределы роста" знаменуют собой нешуточный кризис европейского исторического сознания. Если истории впредь не суждено совершать формационные чудеса, связанные с переходом всего человечества из более узкой экологической ниши в более широкую, в которой новая перспектива открывается всем, то его уделом становится ожесточенная борьба за ресурсы - переделы в рамках уже сложившейся ниши. Так, кризис философии истории ознаменовался новым реваншем силовой геополитики.

В новых условиях проявилась антиномия пространственно-временной перспективы: если доступ в качественно новое историческое время оказывается закрытым, то становится неизбежной грызня за пространство. Оптимистическое цивилизационное сознание, связанное с верой в прогресс, сменяется пессимистическим геополитическим сознанием, грозящим провалом в архаику всеобщей милитаризации и войной всех против всех.

В социальном типе "новых русских", отличающихся решительным неумением ждать и сберегать, инвестировать в будущее, скорее всего проявились не какие-то национально-исторические особенности посткоммунистической властной элиты, а феномен новейшего вселенского неверия в историческую перспективу. С таким сознанием человечество в долгосрочном плане вряд ли в состоянии выжить. Во всяком случае, цивилизованная стабильность при этом исключается. Сегодня человечеству необходимо вернуть веру в историю, в качественный формационный сдвиг, в возможность того, что переделы пространства станут малозначащим занятием по сравнению с инвестициями в будущее. Необходима формационная стратегическая инициатива, которая бы указала и перспективу восстановления общечеловеческого единства, и перспективу нового качественного сдвига.

И следует прямо сказать: сегодня именно на Западе, более чем где-либо,
выдвигаются препятствия для такой инициативы

Пока еще не вполне ясно, что является тому настоящей причиной: неожиданное творческое бесплодие западной цивилизации, в прошлом выступавшей пионером планетарных формационных сдвигов, или временное помрачение сознания, связанное с головокружительным статусом победителя в холодной войне. Как писал Н. Бердяев, "нет большего испытания, чем испытание победой. И можно было бы сказать: горе победителям в этом мире. Есть парадокс диалектики силы и победы. Победа предполагает силу, и нравственную силу. Но победа легко перерождает силу в насилие и уничтожает нравственный характер силы. Все это приводит к центральной проблеме об отношении духа и силы"1.

Статья Ф. Фукуямы "Конец истории?", провозгласившая окончательность либерального решения для всей планеты, вовсе не является эскападой самонадеянного интеллектуала-одиночки. Она в самом деле отражает состояние новейшего западного сознания. Не случайно вселенский "проект модернизации", тиражируемый в бесчисленных публикациях и программах, исходит уже не из классической исторической триады "прошлое-настоящее-будущее", а из дихотомии: архаика-современность. Современность при этом не только отождествляет себя с нынешним Западом, т.е. монополизируется им, но и объявляет, что отныне ей нет альтернативы: ее решения окончательны и более не подлежат пересмотру. Поэтому всякая критика Современности (и Запада как ее воплощения) тотчас же объявляется рецидивом архаики, реваншем сил темного прошлого.

Такая догматизация мышления представляет собой неожиданный отход от принципов классического европеизма, связанных со способностью к решительной самокритике, а значит - с установками на самообновление. Запад впервые отказывается брать Историю в союзники и ставит ее под подозрение. Если такой подход окончательно возобладает на Западе, то это, несомненно, будет свидетельствовать о кризисе данной цивилизации. Нельзя предлагать Истории игру "с нулевой суммой": пытаться остановить ее в целях собственной стабилизации. Запад до сих пор почти всегда поступал иначе: вместо того, чтобы ожидать сокрушительной критики извне, он брал критическую инициативу на себя, смело противопоставляя собственному настоящему качественно новое будущее.

Эта способность к формационной инициативе способствовала тому, что исторический процесс до сих пор шел не в форме смены цивилизаций, а в форме смены формаций в рамках одной и той же западной цивилизации. Если такая способность на этот раз в самом деле изменила Западу, это будет означать, что формационная инициатива перешла к другим культурам и цивилизациям.
Надо сказать, что грех натурализма давно уже проявляется в западном пострелигиозном сознании.

Позитивистская прагматика заставляет искать пионеров прогресса в основном там, где обеспечены наилучшие стартовые условия. Словом, исторический процесс интерпретируется в духе экстраполяции уже сложившихся возможностей. Между тем, со времен христианства в мире известен знаменательный парадокс: "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю". В этом парадоксе содержится не только вызов христианской сострадательности сильным мира сего. Он несет в себе заряд творческой исторической методологии: изобретает новые правила не тот, кто выиграл, а тот кто проиграл, взыскует нового будущего и инициирует его не тот, кто доволен настоящим, а тот, кто определенно недоволен им. Победителям выгоден status-quo ante, потерпевших он не устраивает

Давно уже на Западе ощущается декадентская склонность передоверить историческую ответственность безликим механизмам технико-экономического прогресса, сняв ее с человека как "слабого звена". По-видимому, именно проигравшим технико-экономическое соревнование с Западом предстоит вернуть человеку статус главного звена, а духовным факторам - главного источника продуктивных исторических новаций. Если будущее постиндустриальное общество будет развиваться в прежней техноцентричной парадигме, представляя собой ту же техническую цивилизацию, лишь на более рафинированной технологической основе, то мировое лидерство Запада, по всей видимости, сохранится, а исторический процесс "банализируется" в духе уже известных форм и решений.

Если же, как предупреждает теория глобальных проблем, техноцентричная парадигма развития, сформированная Западом, грозит человечеству окончательным экологическим тупиком, то формационная стратегическая инициатива, вероятнее всего, примет характер духовной реформации, не столько касающейся технических средств, сколько самих целей, ценностей, смыслов деятельности. В этом случае более вероятно, что такая инициатива будет исходить не от Запада, а от других цивилизаций, сохранивших больше вкуса и чуткости к духовно-экзистенциальной проблематике.

Особый ракурс современного исторического дискуса связан с задачей демократизации исторического процесса

Сегодня становится очевидным, что теории модернизации и догоняющего развития не только игнорируют культурологические предупреждения по поводу невозможности механического переноса западных эталонов на почву других культур или экологические предупреждения по поводу бесперспективности сложившейся техноцивилизационной модели, но и оскорбляют достоинство незападных народов. Сегодня человечество столкнулось с более разительной и шокирующей формой социального неравенства, чем все до сих пор известные: неравенством перед лицом Истории.

Получается так, что западные народы живут в истории собственной жизнью, кроят ее по себе, тогда как незападные вынуждены жить чужой историей, лишающей их права быть самими собой, права на собственную культуру, собственное будущее. Чужая история, в отличие от прежних форм отчуждения, отчуждает не только нашу способность к труду, нашу социальную и экономическую перспективу, но самое нашу жизнь, наш способ бытия в мире, даже наших детей, обреченных либо на статус маргиналов и париев прогресса, либо на статус западников, с расистским презрением не принимающих во внимание "туземную" мораль, историю и культуру.

Парадокс современного западного либерализма состоит в том, что он не смягчает, а усиливает авторитарный принцип взаимодействия Запада с не-Западом. Социалистическая идеология давала свой шанс не-Западу в формировании общечеловеческого будущего, а консервативная идеология была склонна скорее изолировать Запад от не-Запада, чем вмешиваться в его дела.

Либеральная же идеология взяла на себя грех непрошенного мессианизма и готова навязывать западный опыт в качестве обязательного образца для остального человечества. Здесь находит свое полное выражение субъект-объектный принцип отношения фаустовского человека к окружающему природному и социальному миру как объекту преобразовательно-завоевательной воли.

Но сегодня незападный мир уже не готов мириться со статусом объекта чужой воли

Демократические принципы плюрализма и консенсуса, трактуемые на Западе чисто политически, теперь применяются к сосуществованию мировых культур, религий, цивилизаций. Исторический процесс отныне понимается уже не как монолог какого-нибудь "авангарда", увлекающего всех вслед за собой, а как сотворчество, соучастие равнодостойных. Нынешняя неудача процесса вестернизации в России связана не только с промахами наших реформаторов и псевдореформаторов; ее следует понять как завершение монологовой модели в истории, как созревший "запрет" на пассивное эпигонство, нигде не дающее приемлемых результатов.

Эта демократизация исторического процесса, требующая перехода от пассивного следования к самостоятельному творчеству, резко усложняет ход политической истории. Рушатся прежние политические синтезы в виде сложившихся многонациональных государств, империй, блоков; былые "монолитные единства" уступают место разноголосице множества новых политических акторов, претендующих на самостоятельность и самобытность.

Их импровизации нередко производят удручающее впечатление, но такова цена перехода от монологических моделей к полифоническим, оркестровым. Аналогичный кризис перехода в свое время претерпели западные демократии, когда их электорат из однородного в социальном, этническом и образовательном отношениях слоя превратился в массовый гетерогенный конгломерат. Сегодня мы имеем аналогичный подъем "молчаливого большинства" планеты, вспомнившего свою культурную идентичность и отказывающегося мириться с ролью ведомых. Похоже, то, что некоторые называют "конфликтом цивилизаций", на самом деле является конфликтом, характерным для демократизации планетарного исторического процесса.

Случилось так, что мишенью нового протеста народов против гегемонизма и униформизма стал советский тоталитаризм

Но это - только начало. Пора понять, что советская тоталитарная модель была разновидностью процесса вестернизации незападных пространств Евразии. Этносы помещались в единое экономическое, политико-правовое и информационно-образовательное пространство, скроенное по униформистской модели европейского Просвещения, Очень возможно, что крах советского тоталитаризма означает не торжество Запада, а напротив, кризис европеизма - конец того способа унификации и организации мира, который в свое время изобрела Европа. Она по конъюнктурным политическим соображениям "не узнает" в советском модели собственного детища. Но пора понять, что сплав, которым крепился многонациональный Советский Союз - просвещенческий, изобретенный на Западе, и называется он единой политической нацией.

Нынешний парад этносуверенитетов, поощряемый Западом в постсоветском пространстве, на самом деле означает кризис такой модели, как единая, этнически нейтральная политическая нация. Всюду в мире, в том числе и в США, затухают "плавильные котлы", превращающие этносы в однородное массовое общество. Мы еще не знаем, для какой исторической работы затребовано пробужденное этнорелигиозное самосознание, чему послужит активизированная культурная идентичность. Но уже ясно, что известные ранее модели унификации мира - коммунистическая и либеральная - оказываются несостоятельными. Мир сопротивляется попыткам унификации, и демократизация исторического процесса сегодня выступает как лозунг культурно-цивилизационного плюрализма.

Поэтому и единство мира выглядит несравненно сложнее и проблематичнее, чем в прошлом: оно не может быть больше того, что способен дать диалог равных или, по крайней мере, упрямо претендующих на равный статус. Сегодня многие поздравляют США как победителя в холодной войне и нового "гегемона". Но не исключено, что завтра США станут главной мишенью тираноборческих порывов народов.

Ведущей ценностью грядущего века становится культурный плюрализм и многообразие, а эта модель не проработана европейским Просвещением, сориентированным на идеал гомогенного мира. И в этом смысле наблюдаемые сегодня этноконфессиональные расколы являются контр-Просвещением и контр-европеизмом. По очень многим признакам мы вступаем в постпросвещенческую эпоху. Это может стать провалом в новое варварство, в архаику расколотых этнических пространств и племенной вражды. Но постпросвещение может явиться и подготовкой к новому осевому времени человечества, к рождению более емких и содержательных синтезов, чем те, на которые оказалось способным европейское Просвещение. Вопрос современной философии истории не в том, какое будущее нас ожидает, ибо за нас не роет никакой "крот истории". Вопрос в том, на какое будущее мы окажемся способными, на что именно нас хватит.

Последний вопрос подводит нас к проблеме исторического познания. XIX в. в Европе отмечен поисками "гарантированной истории" - подчиненной непреложным закономерностям и прозрачной для научного разума. Что именно отразилось в этих притязаниях исторического сциентизма? Идет ли речь о социальном заказе на гарантированно счастливый финал истории со стороны обездоленных париев буржуазного общества? Сыграла ли здесь роль самоуверенность еще юной европейской науки, полной решимости упорядочить мир и положить его к ногам фаустовского человека - господина Вселенной? Пожалуй, ярче всего именно в социалистическом движении столь тесно переплелись фаустовская воля к власти - к тотальному преобразованию мира на рациональных началах - с пострелигиозным обетованием "нищим духом", жаждущим гарантированной истории не меньше, чем патерналистских социальных гарантий.

Современная постклассическая наука решительно рассталась с этими притязаниями

В новой картине мира стохастических процессов нет гарантированных траекторий развития и непреложных закономерностей, выполняющих роль эскалатора, выносящего к светлому будущему. В ответ на этот поворот современное гедонистическое сознание объявляет "конец истории". В самом деле, если "игры истории" не гарантируют счастливого финала, то не лучше ли их вовсе прекратить, погрузившись в вечное "теперь"?

Судя по всему, потребуется серьезное преобразование массового сознания в духе старой аскетической выучки, чтобы история как игра с негарантированным результатом снова была принята. Постпросвещенческий человек XXI в., вероятнее всего, сформирует новую парадигму исторического видения, с акцентом не на внешние механизмы и гарантии (поступательное развитие производительных сил, научно-технический прогресс, рыночная экономика и проч.), а на внутренние гарантии духовно-этического плана. Качество истории он свяжет с нравственными качествами современников, побуждаемых к новому историческому творчеству тупиковостью старых путей прогресса.

Используя язык Канта, можно сказать, что история отныне будет взывать не столько к строгости теоретического разума, открывающего "непреложные закономерности", сколько к строгости практического (морального) разума, указующего на непреложные экологические, нравственные, социокультурные нормы, соблюдение которых - единственная гарантия, доступная человеку на Земле. Современная философия истории - это не столько учение о безличных механизмах мировой эволюции (прогресса), сколько набор программ или максим, выполняющих нормативную роль. Они отличаются от прежних "непреложных" закономерностей тем, что их можно физически нарушать. Но чем больше таких нарушений, тем трагичнее и затратнее становится мировая история и выше вероятность коллективного срыва в бездну.

Можно предположить, что в обозримом будущем появятся организации, которые, подобно Римскому клубу, будут обсуждать ситуацию пределов роста и вырабатывать предостерегающее знание. Только эти предостережения будут относиться не к тем пределам, которые вытекают из неумеренного потребления промышленных технологий и других дисгармоний в системе человек-природа, а к тем, которые касаются исторических технологий, направленных на преобразование социума. Технологический человек, рожденный в европейское Новое время, явился миру в двух ипостасях. С одной стороны, он выработал технологии, направленные на преобразование природы, с другой - технологии, направленные на преобразование традиционного общества в современное.

Жесткие промышленные технологии разрушают природу и ведут к глобальному экологическому кризису. Жесткие социально-политические технологии разрушают социальную и духовную (нравственную) среду и ведут к тотальному социокультурному кризису. Современная философия истории должна осмыслить возможности неразрушительных технологий преобразования социума. Один из главных ее вопросов - как избежать жесткой дилеммы: риск разрушительных исторических преобразований или риск тлетворного застоя.

Конец Нового времени, - модерна - означает исчерпанность естественных механизмов восстановления равновесия (гомеостазиса), заложенных в природе и в культуре. Технологический напор модерна превысил естественные резервы природы и культуры. Обе грозят разрушиться, если не будет мобилизована рефлексия - экологическая и историософская, касающаяся возможностей альтернативных форм производственной и исторической практики.

Философия истории эпохи конца модерна - это промысливание путей отхода от технологического волюнтаризма "прометеевых обществ". Может ли конец модерна стать чем-то более обнадеживающим, чем откат в варварство или в архаику реставрированного традиционализма? - вот наверное главный историософский вопрос нашей эпохи
_____________

Все это очень, ОЧЕНЬ уязвимо для критики.
Не говоря уже о том, что я не вижу в этом ничего нового по сравнению с тем, что писалось тысячу раз.

От	Пуденко Сергей
К	Alex~1 (30.07.2008 12:54:15)
Дата	18.10.2008 14:18:49

пока вы тут фигней маетесь, люди наваяли "серьезные труды" и тиории туда и сюда

как то - Крылов коська, Волков С., Борцов спецназ, ну а главное Кордонский Симон
>_____________

http://www.specnaz.ru/article/?1089
это среднекрыловский сухой остаток тиорий - "борцов спецназ волков с. косько крылов суперпупер"

"интеллигенцию можно моделировать как ментальный вирус, который поражает живой организм (нацию) и может привести к физической гибели этого самого организма."

Ваххх

а вот она ТИОРИЯ

http://ivanov-petrov.livejournal.com/721101.html
Симон Кордонский. Ресурсное государство
http://www.liberal.ru/sitan.asp?Num=641
Статья, кратко излагающая концепцию ресурсного государства. Основная мысль - социализм в России есть и будет, ничего существенного не изменилось. Вся история России - это смена периодов "заморозки" и "либерализации", проще - госуправления и разворовывания. Мы сейчас в самом начале этапа госуправления после краткого периода разворовывания. На базовую дихотомию государственников и воров надеваются и прочие значимые дихотомии - почвенников и западников, патриотов и космополитов и т.п.

комменты от автора
Re: Еще цитаты
[info]hvost
2007-08-13 05:17 pm UTC (ссылка)
вообще то статья просто выжимка из трехлистового текста "Ресурсное государство", опубликованного Регнумом. В ресурс превращается все, что распределяется. Поэтому определить ресурс можно, как мне кажется, только функционально. Если начнут распределять прокладки, то их распределитель станет обладателем ресурса. Он поимеет власть и будет стремится ее расширить, то есть увеличивать объем и номенклатуру распределяемого, мотивируя тем, например, что и презервативы надо выдавать ввиду опасности ВИЧ. Ресурсная компонента есть у любого государства, если оно нечто накапливает и распределяет. Она может быть больше или меньше, но вне России распределение ресурсов не становится содержанием власти. У нас если ничего не распределяешь, то и власти не имеешь. В Швеции и пр., как мне кажется, не совсем так, хотя я мало что знаю о "загранице"

коменты

Вероятно, стоит поставить еще несколько уточнений и корректировок.

1.Ресурсное государство определяется не наличием ресурсов как таковых, а способом их распределения
«Категории ресурса и капитала связаны, но не являются тождественными. Ресурс — это возможность, которая отнюдь не обязательно станет реальностью. Любой капитал — это ресурс, но не каждый конкретный ресурс превращается в капитал. Капитал — это рыночный ресурс, реализовавшийся в процессе возрастания стоимости / …/ Там, где нет рынка, возрастание рыночной стоимости ресурсов не происходит»
И тогда Ваше резюме, о истории России "Вся история России - это смена периодов "заморозки" и "либерализации", проще - госуправления и разворовывания" надо заменить на "Вся история России - это смена периодов конвертации ресурсов в капитал и наоборот".

2.Из сказанного вытекают вопросы "Почему Россия идет по этому пути?" "Есть ли страны идущие таким же путем?" Не в смысле путем конвертаций, а в смысле есть ли идеальные ресурсные государства.
Ответ на второй вопрос есть и он к разочарованию "патриотов" говорит об обыденности(не уникальности) Российских явлений. Швеция (с высокими налогами и социальной защищенностью) или Норвегия (с фондом будущих поколений на газовые деньги) пример идеального ресурсного государства. Вернее идеального с точки зрения тех, кто такого государства не имеет(т.е. нас), т.к. мнения шведов или норвежцев нам неведомы.

На первый же вопрос, почему Россия идет по этому пути ответить и сложнее и проще.
Имея более короткиe (по времени) европейские культурные традиции, Россия никак не выучит новый для нее язык, пытается думать "как сказать", а не "что сказать". В результате за темпом беседы не поспевает, и начинает искать «ортогональное» решение. Это решение проявляется, как правило, именно в изменении направления конвертации (ресурс-капитал). Получив вполне естественно скачок на первом этапе (освобождение крестьян родило бурно растущую и успешную промышленность, социалистический метод вывел СССР в сверхдержаву) страна упирается в естественную границу экстенсивного. И снова возникает проблема поиска решения, и снова КОРОТКАЯ культурная традиция подсказывает путь смены направления конвертации :-)
Европа этот путь прошла веке в 15-16, и поэтому эти колебания в ней не видны так отчетливо - память становится исторической (канонизированной, не подвергаемой сомнению) а не памятью очевидцев (т.е. с оттенком субъективного, сомнения).
Америка изначально
1 не имела сильных конкурентов у себя на континенте,
2 корни имела в Европе.
Ее колебания были во многом эволюционны (незаметны и соответственно невыявлены)

Вывод: на отрезке в 400 лет Россия вряд ли можно будет назвать ресурсным государством - к 2200 году придумаю что-нибудь еще...

ТИОРИЯ в КНИГЕ

Сословная структура постсоветской России (I часть)
С.Г.Кордонский

Автор предпринимает попытку применить для описания имперского, советского и современного российского обществ сословное представление о социальной стратификации и показать, что сословия – а не классы – в России были, есть и в предвидимом будущем останутся основными элементами актуальной социальной структуры. В имперской России были одни сословия, в СССР – другие, в постсоветской России сейчас формируются третьи. Собственно, переходы от одних «россий» к другим и есть смены принципов сословного устройства. Времена, когда одни сословия замещаются другими, называются смутами, перестройками или революциями. В эти периоды на исторически короткое время в стране возникает классовое расслоение на богатых и бедных, плохо совместимое с сословным устройством ввиду «несправедливости» последнего. В последующем – в ходе формировании пореволюционных сословий – классовое расслоение элиминируется. В России, в отличие от других социальных устройств, сословная и классовая структуры сосуществуют не в синхронии, а в диахронии, последовательно сменяя друг друга.

В этом номере «Мира России» мы публикуем 2-ю часть статьи С.Г. Кордонского (первая часть была опубликована в № 3)

Кордонский Симон Гдальевич
Дополнительные сведения
http://www.hse.ru/org/persons/139846/index.html
* Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса.
* Указом Президента Российской Федерации от 07 сентября 2004 года награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" I степени.

Симон Гдальевич КОРДОНСКИЙ канд. филос. наук, профессор Высшей школы экономики, 2000-2004 гг. руководитель Экспертного управления Президента РФ, 2004-2005 гг. – старший референт Президента РФ; действительный государственный советник первого класса.

ТИОРИЯ 1
http://www.region86.ugrariu.ru/arhive/1_5_mart_2008/genetika_gosudarstva_rossiyskogo

http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1216706760

http://ivanov-petrov.livejournal.com/1006674.html
Симон Кордонский. Сословная структура постсоветской России. 2008

>Все это очень, ОЧЕНЬ уязвимо для критики.
>Не говоря уже о том, что я не вижу в этом ничего нового по сравнению с тем, что писалось тысячу раз.\

ну-ну. Кордонский это почти сурков в пределе.Это наш карлмарск

И серьезные люди , повыше рангом коськи (то будет самопалить всегда), это так и воспринимают, шоб ты знал

От	Михайлов А.
К	Пуденко Сергей (18.10.2008 14:18:49)
Дата	18.10.2008 19:24:11

Re: а теперь применим 11-й тезис к сим трудам.:))

> http://www.specnaz.ru/article/?1089
>это среднекрыловский сухой остаток тиорий - "борцов спецназ волков с. косько крылов суперпупер"
>
>"интеллигенцию можно моделировать как ментальный вирус, который поражает живой организм (нацию) и может привести к физической гибели этого самого организма."

Самое забавное, что господа «модельеры» сами как нельзя лучше подходят под определение «ментального вируса»,, а уж обязательное разделение на «интеллигентов» и «интеллектуалов» с целью обоснования своих претензий на интеллектуальную исключительность и монополию на истину чего стоят! Вообще похоже это универсальное свойство - автоморфизм идеального — объяснение есть одновременно и самообъяснение. всякое наличное социальное бытие прежде всего объясняет самое себя (как там у Шушарина — социум — самоговорящая действительность), а потом, через призму этого самобъяснения объясняет весь остальной мир. Поэтому, если вы хотите прорваться к реальности и изменить её, крайне важна критика всяческой идеологии — этого туманного испарения голов социальных субъектов, и критика идеализма как философского учения обосновывающего достоверность этих испарений. «Теория» Семы Кордонского предоставляет собой яркий образчик идеологии экономического монологизма — в чистом виде самоговорящие отношения распределения. То что Маркс выводит лишь в предпоследней 51 главе третьего тома «Капитала», Кордонский полагает субстанциональным основанием своей теории, подобно всякому буржуазному экономисту, изучающему оптимальное распределение ограниченного ресурса, но не задающегося вопросом о способе существования этого ресурса, т.е. о деятельности людей, воспроизводящих этот «ресурс» (точнее его специфическую форму - «ресурс» в конечном счете один — силы природы) и об организующую эту деятельность отношениях. Вот и получается абсурд «всеобщей теории попила» чье воплощение в жизнь ничего кроме «криминального государства» не производит.

От	Пуденко Сергей
К	Михайлов А. (18.10.2008 19:24:11)
Дата	15.11.2008 12:30:06

Никаноров в полемике с "деловыми"- "Сегодня решающее звено - теория!"

«Сегодня и завтра решающее звено – теория»
http://www.eifg.narod.ru/nykanorov44-2008.htm
Это – тезис третий в статье Алексея Алексеевича Пригарина «Интеллект – оружие пролетариата. Интеллигенция и революция», помещенной на 4-й полосе «Экономической и философской газеты» № 40–41, октябрь 2008 г.

Предметом его статьи являются некоторые аспекты подготовки социалистической революции в России. Подводя итог своему рассмотрению этого предмета, автор пишет:

«Коммунистический манифест» не нуждается в исправлениях. Он нуждается в развитии. И в этом смысле решающая роль принадлежит теоретикам и идеологам компартий. Сейчас многие представляют себе, что до Маркса и Энгельса у рабочего движения не было других идеологов. Это – грубое упрощение. Марксизм рождался в отчаянной борьбе внутри самих революционеров и победил как учение, опирающееся на последние достижения общественных наук того времени.

И руководство компартий совершает драматическую ошибку, запрещая, по сути, открытые внутрипартийные дискуссии и отказываясь от межпартийных.

Реальность такова: пока теоретики не дадут ответа на накопившиеся вопросы, левая оппозиция, включая и рабочее движение, обречена на стихийность, на разрозненную, главным образом экономическую, борьбу.

И тогда положение в корне изменится. Как и 100 лет назад, именно интеллигенция, сначала партийная, а затем массовая, первая воспримет новые идеи и начнет «транслировать» их на общество. Иначе говоря, станет идеологическим авангардом будущей социалистической революции».

К этому выводу А.А. Пригарин, следуя правилам корректного диспута, приходит, предлагая и рассматривая три тезиса.

Тезис первый: «Во все времена интеллигенция – образованная часть общества – была, есть и будет ударной идеологической силой всех революций». Автор утверждает, что «первыми, когда господствующий строй еще только начинает свой путь по нисходящей, улавливают и осмысливают начавшийся процесс идеологи того класса, которому принадлежит будущее… Второй этап революционного процесса – это время от теории до ее практического применения… Это период созревания революций – от глухого недовольства к «рычанию», восприятию новой идеологии, превращению стихийного в системное…». Затем начинается третий этап – революция: взять власть, осуществить преобразования, преодолев сопротивление свергнутых классов, сохранить власть. «Вывод: ни один из классов общества ни в одной из революций не мог и никогда не сможет совершить её один, только своими силами». Необходимо участие широких социальных масс.

Тезис второй: «В XXI веке трудовая интеллигенция перестала быть «прослойкой». Она вошла в состав «нового пролетариата», превысив по численности его «старопролетарскую», рабочую часть». Автор поясняет этот тезис:

«И у рабочего класса, и у интеллигенции есть свои причины для протеста. Но есть то, что их объединяет. Это – их общая принадлежность к одному классу – современному пролетариату, к тем, «кто, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того, чтобы жить, продавать свою рабочую силу» (Энгельс).

Детализируя третий тезис, А.А. Пригарин подчеркивает, что необходимо «соединить рабочее (а сегодня, более широко, – пролетарское) движение с социализмом, экономическую борьбу – с теоретической и, тем самым, перейти к борьбе политической – вот в чем, как и 100 с лишним лет назад, главная задача коммунистов».

А.А. Пригарин является редчайшим в настоящее время деятелем левого движения, который совершенно ясно понимает и сумел убедительно представить в газетной статье категорическую необходимость разработки левыми мыслителями идеологии и теории этого движения. Эти идеология и теория должны помогать левым определить цели и пути их достижения. Каков бы ни был результат идеологов и теоретиков, в его основу должны быть положены представления о социалистической революции, которая ведет к социалистическому обществу.

Обычно такого сорта «установочные» статьи публикуются авторами, у которых предмет уже разработан, и они хотят подготовить читателя к восприятию более сложного материала.

Разделяя точку зрения А.А. Пригарина на роль теории в развитии левого движения, будучи профессиональным теоретиком около сорока лет, хотелось бы в последующих его публикациях получить ответы на следующие вопросы:

Каков предмет теории, иными словами, теорией чего она будет?

Теория одного направления в левом движении в России? Или всего левого движения в России? Или всего левого движения в мире? Или теория политических движений, включая и правых, и левых? Может быть, теория, которая объясняет левым их сегодняшние, текущие шаги, или же, напротив, их перспективу? Теория, которая игнорирует реалии современного мира с его очевидными тенденциями, зато опирается на «человеческие ценности», например на справедливость? Какую роль в теории должны играть национальный, конфессиональный, культурный аспекты, проблемы численности населения Земли и ее естественных ресурсов? Или вся теория будет сводиться к единственной идее «общественной собственности»? Она будет разработана «с учетом последних достижений социальных наук»? Каких? Можно добавить много подобных вопросов.

Какой будет форма теории?

А как будет выглядеть «теория»? Возможно, автор считает, что это будет лозунг или принцип на одной строке. Или текст на одной странице? А может быть, это будет популярная брошюра? Или фундаментальная монография? Может быть, целая библиотека монографий?

Каким будет язык теории?

Поскольку, как говорит А.А. Пригарин, теория предназначена для узкого круга идеологов и теоретиков, она будет написана на профессиональном языке? Что это будет за язык? И что означает его перевод на «язык для масс»? В каком смысле теория будет теорией, а не агиткой? Что такое «трансляция» теории в массы?

Каким образом теория будет воплощаться в жизнь?

Будут ли учитываться крайняя консервативность повседневности, ориентированной на сохранение, а не на развитие, скепсис по отношению к идеологиям и теориям, к политике и политикам? Каким образом будет представлено в теории выраженное неверие населения в какие-либо идеалы? Каким образом теория воплотится в колоссальную сложность и разнообразие институциональных систем? Или теория будет принята, а институциональные системы останутся? Будут ли изменяться различные обстоятельства в международной жизни, в государстве, его отраслях, в морали, и если да, то каким образом теория будет реагировать на такие изменения? Будет ли изменение теории равноценно вводиться в жизнь? Охватывает ли теория воспроизводство населения? Предполагает ли теория, что для ее разработки и введения в жизнь, кроме теоретиков, нужны еще аналитики, способные определить расстановку общественных сил и тенденции ее изменения?

Каким образом «теория будет проверяться практикой»?

Известен ли способ установления отношения между теорией и практикой? Каким образом можно установить, что «теория освещает путь»? Если теория представлена библиотекой фундаментальных монографий, то найден ли способ приведения содержания и формы этой библиотеки в соответствие с потребностями практики? Как будет реагировать теория на новое, выявившееся в практике Неизвестное? Каковы критерии, по которым оценивается состояние отношения теории и практики? Как будет жить Россия, пока всё это будет происходить?

Исторические ссылки автора, как якобы подтверждающие его идеи, при неаккуратном обращении с ними легко приобретают характер редукции настоящего к прошлому. Каким же образом автор надеется нередукционно теоретизировать современность и ее развитие? А каким образом предполагается учесть при разработке и использовании теории неоценимый исторический урок СССР?

***

Из сказанного, можно надеяться, ясно, что за правильно намеченной А.А. Пригариным задачей разработки идеологии и теории коммунистического общества и перехода к нему стоит совсем другое – грандиозное, непонятное и опасное. Может быть, теперешние коммунисты, которые тешат себя иллюзиями, уже исторические реликты и не они поставят и решат задачи, намеченные Пригариным?

Совершенно отдельно следует указать на малоизвестную проблему, имеющую, однако, ключевое значение для разработки теории, на которую указывает Пригарин. Она заключается в полной неадекватности применяемых понятий сопоставленной им реальности. Маяковский: «Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье» / «Как бедна у мира слова мастерская! Подходящее откуда взять?» / «Скажут так, и вышло ни умно, ни глупо. Повисят слова и уплывут, как дымы».

На питьевую воду, сливочное масло и другие продукты питания существуют международные стандарты. Сознательное их нарушение является уголовным преступлением. Такие стандарты обычно содержат 30–40 числовых норм. Это следует иметь в виду, рассматривая понятия «капитализм», «социализм» и многие другие подобные. Относительно «социализма» известно, что это – общество с общественной собственностью на средства производства. Но неужели общество можно характеризовать значением одного параметра – отношения собственности, если питьевая вода характеризуется 30-ю параметрами? Что, общество в 30 раз проще питьевой воды?

Социально-экономические формы СССР многократно менялись за время его истории, но не сопровождались соответствующим изменением их названия. Считалось, что в СССР – социализм. Не случайно Ю.В. Андропов сказал знаменитую фразу: «Мы не знаем общества, в котором живем». Для разработки теории, о которой говорит А.А. Пригарин, сначала абсолютно необходимо навести полный порядок в понятийном арсенале этой области. Использование неконкретизированных понятий, например «социализм», должно быть допущено только как методический прием, а не как понятие интересующей предметной области. Должна быть категорически запрещена политизация и догматизация научных представлений, которые сыграли роковую роль в судьбе СССР. Недопустимо смешение ситуационной точки зрения («США хотят господствовать над миром») с исторической («После Сталина руководители страны были очень слабыми, поскольку проблема обеспечения надлежащих лиц для этих постов исторически не решена»).

Исторические события и процессы могут только объясняться, но не оцениваться. История, в отличие от людей, не делает ошибок.

***

На той же полосе того же номера газеты помещена статья В.С. Маркова «Не всякий интеллект – оружие». Автор, не разобравшись в статье А.А. Пригарина и относясь к ней предвзято, стремился подвергнуть эту статью уничтожающей критике. Однако, кроме насмешек и сомнительных целей («продолжить и завершить дело Великого Октября»), статья ничего не содержит. Помещение этой статьи в рубрике «Философ. Анализ. Развитие. Теория», видимо, является ошибочным...

Спартак Петрович Никаноров, глава научной школы концептуального проектирования организаций

Прим.: выделения жирным шрифтом сделаны С.П. Никаноровым.

http://www.eifg.narod.ru/nikanorov41-2008.htm
Как использовать левым кризис мировой капиталистической системы?

Ответ левых – требовать отказа от монетаризма, который потерпел поражение потому, что он не соответствует новым экономическим реалиям; проведения новой индустриализации страны; вложений в человека; деприватизации народной собственности.

Характерными чертами этих требований являются ситуационный взгляд на происходящее в России и в мире, повторение общеизвестных идей, отсутствие каких-либо представлений о том, что возникнет в результате выполнения этих требований, и решений, что делать и как будут выполнять эти требования. У левых нет ясного понимания происходящего.

Среди левых есть сторонники восстановления СССР, подъема социалистического движения во всем мире, политического просвещения рабочих, конкретной помощи коллективам предприятий, борющимся за свои интересы. Предполагается, что кризис дает повод выступить с критикой капиталистической экономики и тем самым направить симпатии населения в сторону левых.

Однако население в России, а также за рубежом скептически относится к любым политическим системам. Крах СССР показал всем несостоятельность советского социализма, мировой кризис показал несостоятельность капитализма. Население терпит театральную политическую реальность, поскольку значимые альтернативы неизвестны, а утопические мечтания уже никого не увлекают. Омещанивание распространилось по всему миру. Идущее укрупнение политических партий в России может привести партии левой ориентации на обочину политической жизни. Идея левых: дождаться, когда сформируется недовольство трудящихся, вряд ли продуктивна. Интеграция мира является фактом, интеграция левых носит характер приятных личных встреч. Это происходит из-за отсутствия общей идеологии.

В этих условиях в России неизбежно возникнут «новые левые» и «новые правые», политические линии которых будут принципиально отличаться от ныне ими используемых. Ситуационное понимание происходящего отойдет у них на второй план, прагматика станет вспомогательным средством. Капитализм и социализм и теми и другими будут пониматься не как, соответственно, отвратительные чудовища, подлежащие уничтожению, а как закономерно возникшие формы. Капитализм США в сочетании с положенной в основание свободой создал могучую, высокоразвитую страну, которая дала человечеству большую часть технического аспекта цивилизации. Социализм ими будет пониматься как первая попытка вывести человека за пределы мещанской идеологии благосостояния. На первый план у левых и правых выйдут не текущие проблемы, а принимаемые ими идеологии, как это было впервые сделано в Советском Союзе. Но теперь не одна, а многие разнообразные идеологии, причем некоторые из них будут, как говорит С.Е. Кургинян, «метафизическими», то есть ставящими в центр «человеческое», а не «благосостояние». Все идеологии будут не для чтения лекций, привлечения сторонников и борьбы с противниками, а для точной и быстрой реализации «в металле» путем проектирования и строительства нормативного аспекта психологии заинтересованных членов общества и социально-экономических форм общества, основанных на такой психологии. Поскольку нормативное – только свободно принятый аспект, каждый занятый в реализации идеологии стоит «над» своим участием – он видит себя как орудие всего человечества. Развитие такого общества им делается, а не происходит. Процессы складывания будут сняты. Воспроизводство станет отраслью, обеспечивающей существование развития.

Как всегда, левые будут проводить линию прогрессивного развития, а правые – консервативную. Однако они будут не противниками, а необходимыми альтернативами форм преодоления растущего Неизвестного, которое должно стать предметом самого внимательного изучения и левыми, и правыми. Категории «социализма» и «капитализма» станут достоянием истории, подобно категориям «рабовладения» и «феодализма». Наиболее важным станет преодоление исторически возникшего нагромождения социальных форм, являющегося следствием «борьбы нового и старого» и препятствующего планомерному строительству новых форм.

Основой политической деятельности как левых, так и правых станет исторический, а не ситуационный взгляд на развитие человечества, объективизирующий ход истории, стирающий грань между прошлым и будущим. Для реализации этого взгляда и выводов из его применения необходима разработка методов исследования и проектирования, принципиально отличающихся от ныне применяемых в науке и практике. Одно из отличий, может быть наиболее важное, заключено в том, что эти методы позволяют использовать всю имеющуюся в обществе компетентность и выявить все имеющиеся ценности, вопреки теперешней элитарной («академической») практике «открытий» и «монографий» одиночек.

Для новых левых и новых правых России глобализация и индивидуализация равно важны, поскольку они будут считать, что целью глобализации является расцвет индивидуализации, без чего овладение Неизвестным невозможно. Поэтому имеющий место, по данным официального сайта Международного валютного фонда, в 2007 году факт превосходства ВВП США над ВВП пореформенной России в 10 раз, на душу населения – в 5,1 раза, по доле в мировом валовом продукте – в 3,5 раза имеет важное, но второстепенное значение потому, что благосостояние для новых левых России является не целью, а только условием.

Открыто идущий уже много лет и тщательно скрываемый кризис США, становящийся мировым, стал предметом внимания мировых и национальных органов власти. Их решения направлены на компенсацию государством (т.е. налогоплательщиками) потерь, которые несут частные компании, а причины кризиса ими не выявляются и законы, предотвращающие кризис, не принимаются. Между тем уже давно Сорос широко определил кризис как «неизбежное следствие капиталистической системы». Побиск Кузнецов и Линдон Ларуш еще в прошлом веке указали на крайнюю опасность «монетаризма» – формы обмена и накопления, использующей деньги. Противодействие этой опасности значительно важнее, чем упорядочение деривативов. Недавно «Радио России» сообщило о массовом изучении «Капитала» Карла Маркса в Германии. Люди хотят понять, что происходит и что надо делать. Перед всем миром США, претендующие на руководство миром, выступили как страна, не способная предвидеть и решать хотя бы свои проблемы. Лучше бы RAND corp. вместе с Бжезинским занимались своей страной, а не жизнью США за счет России и других стран.

Не странно ли, что мировой кризис следует за кризисом мировой социалистической системы и СССР с разрывом всего 15–20 лет? Почему СМИ, а также авторы профильных книг рассматривают эти события как независимые? Разве на Земле не идет единый процесс развития человечества?

На самом деле между этими событиями имеется глубокая и весьма существенная для понимания развития человечества связь. Оба кризиса являются итогами одного и того же исторического процесса.

Кризис СССР был следствием совместного действия многих различных причин, но, помимо объективных причин, основной была причина неразработанности и неопределенности понятия «социализм», целей его строительства и применяемых методов, а также его политизация. Господство идеала «страны как единого организма, действующего по единому плану», не позволяло полноценно использовать наличную компетентность и развивать ее, что сводило принятие крупных решений к мнению немногих лиц, которое обычно имело выраженный политический характер: «сделайте что-то значимое». Напряженная внешняя и внутренняя политическая обстановка допускала только прагматические решения, которые вынужденно представлялись как «социалистические».

Кратко: в основе развития СССР, происходившего в неблагоприятных условиях, лежало неустранимое противоречие между реализуемым идеалом и использованием частной инициативы.

Кризис США был следствием абсолютизации свободы частных лиц, принявшей форму безграничного развития частных интересов, которые охранялись государством. Масштаб отдельных частных интересов стал общепланетарным. Для их удовлетворения осуществлялись войны. Претензии на руководство миром выражали интересы частных лиц. Соединенные Штаты как государство, имеющее свою политику, перестали существовать.

Кратко: в основе развития США лежало неустранимое противоречие между идеалом господства частной инициативы и необходимостью быть целостным государством.

Таким образом, обе страны стоят лицом к лицу с исторически не решенной задачей соотношения отдельных лиц и общества. От эпохи к эпохе лица «подрастают». А общества? Остаются такими же, как при царе Горохе. Вполне понятно, что решение одной только этой задачи приведет к созданию совершенно нового типа как общества, так и человека.

Объективно: борьба СССР и США – борьба двух подходов к решению одной и той же задачи. В ходе этой борьбы идеи социализма потерпели – с участием США – поражение, но весьма симптоматично, что идеи капитализма также потерпели поражение – не без участия СССР. Как сказал А. Нагорный: «Советский Союз из могилы взял за горло своего идеологического противника». (Кстати, почему в метрополитенах нет кризисов?)

При таком понимании момента исторического развития становится очевидным различие между новыми левыми и новыми правыми. И те и другие будут требовать господства человека над обществом. Левые при этом будут иметь в виду достижение ими высоких человеческих целей, самая высокая из которых, согласно Побиску Кузнецову, космическая миссия человечества. Правые будут бороться за свое личное благосостояние (богатство?) – за идеал левых в прошедшей эпохе.

Следует заметить, что Маркс понимал, что огромная мощность общества будет находиться в руках каждого. Наш современник В. Иноземцев выступил с идеей постсоциальной общественной формации.

Непредвзятый наблюдатель, в том числе из теперешних левых, сможет увидеть многочисленные ростки будущего уже сегодня. Одним таким ростком является отрицание нечеловеческого, ужасного, нетерпимого настоящего. Того и гляди начнется атомная война. Уже приготовлены и используются космическая, климатическая, психологическая, этническая, информационная, рефлексивная и другие войны. Развивающиеся страны, ни в чем не повинные, под видом помощи разоряются. Цели всей этой «деятельности» не провозглашаются. Все понимают, что «так жить нельзя». Ростками также можно считать различные формы госкапитализма (например, в Китае), которые являются зародышем снятого капитализма. Или, например, «пряник и кнут для бизнеса». Омещанивание порождает протестное движение, из которого выйдут герои борьбы за космическое человечество, предсказанное Побиском Кузнецовым.

На Манхеттене есть магазин, не имеющий необходимого персонала. Но это не автомат, а твердая организация покупателей, каждый из которых ежемесячно считанные часы работает строго по графику и инструкции продавцом, кассиром, снабженцем. Если человечество стремится к высшим целям, то в инфраструктуре, подобно этому магазину, должны работать все. («Сидят папаши, каждый хитр /Землю попашет, попишет стихи», – В. Маяковский.)

Ростком будущей работы с Неизвестным является культура оценки рисков. Политическая обработка населения дает не только мало результатов, но и замечательные противоположные результаты. Чтобы видеть ростки будущего, нужно отвлечься (оставаясь здоровым человеком) от ситуационных подробностей и взглянуть на происходящее глазами объективных исторических процессов: «где мы находимся?», а не «что происходит?».

Для новых левых, особенно для их интеллектуалов, много работы. Например, одна из первоочередных задач – детальная, ориентированная на практику разработка концепции Л. Ларуша и П. Кузнецова. Левые должны исходить из того, что христианская вера возникла не в блистательном Риме, столице огромной империи, а в глухой, никому не ведомой провинции на Ближнем Востоке.

Спартак Петрович Никаноров,

глава научной школы концептуального проектирования организаций

P.S. Автор благодарит Ромена Роллана за его идею «стоять над схваткой».

Масштаб тупика

О современности говорят как о «вяло идущей катастрофе», как о «конце эры эгокультуры» или «конце истории», но эти и подобные оценки даже приблизительно не выражают то, что фактически происходит. Может быть, ближе представление о «клубке проблем», который нельзя распутать, а можно только разрубить.

Мир находится на грани беспрецедентных изменений, о природе которых никто не догадывается. Мир мыслит себя категориями позапрошлого века. Крылатая фраза Андропова: «Мы не знаем страны, в которой живем» – бледнеет перед нашим незнанием мира, в котором мы живем. Глобальное единство – достижение ученых и инженеров, с которым политики не знают, что делать. Государства доживают свой век, – они были нужны, чтобы завоевывать соседей. Но соседей больше нет, мир уже един – завоевывать он может только самого себя. Мотивы, породившие гонку вооружений, гонку капиталов, гонку политический амбиций, себя исчерпали. Они выглядят, как слабоумные старцы. А занятия, которые бы могли равноценно заместить уходящие, неизвестны. Текущее достижение человечества – всеобщее обмещанивание. Борьба социализма и капитализма мало кого интересует. Зато ценностью становится деиндустриализация и искусный ручной труд. Олигархи никак не придумают, куда девать свои миллиарды. Того и гляди появится неограниченная термоядерная энергия – и можно будет не вставать с дивана. Универсальный символ современности – автомобильные пробки. Как все-таки несправедливо устроен мир: пробок никто не хотел, а они есть.

Конечно, исторические задолженности очень велики, но хуже всего то, что почти все они быстро становятся реликтовыми формами: какую-нибудь страну можно любить, как домашнюю собачку. Это – бесчеловечно, но пока никто не знает, что же, собственно, «человечно».

За объяснением и оценкой происходящего обратиться не к кому. В психологии существуют 65 учений, школ и направлений, которые никто не может или не считает нужным соотнести, а в социологии их 200, а социальная психология – незначительная часть их отношения. О психосоциальной экономике ничего не слышно. Экономико-математические модели уточняют практику. Постэкономическая и постсоциальные формации заявлены, но их теоретическое исследование не проводится. Воспроизводством общества никто не интересуется. Труд теоретиков оплачивается в миллион раз дешевле, чем труд футболистов. Мировые религии, продолжая тысячелетнюю борьбу за «своего» бога, являются лучшим источником атеизма. А ощутимо прибывающая свобода лиц является той самой «свободой, свободой, эх-эх, без креста».

Политики и политические партии если кому-нибудь и интересны, то не по политическим мотивам.

О вере в человека и человечество уже никто не вспоминает. Всем понятно, что никакой такой веры быть не может, нужно жить, как живется.

Таков бегло описанный масштаб тупика. Представляется, что человечество «задумалось», наступила тишина. Это состояние нельзя назвать «разложением» или «деморализацией». Человечество вышло за пределы своей обычной жизни и беспечно стоит перед бездной. От теперешних форм жизни останутся только воспоминания, которые не будут ни поучительны, ни занимательны. Начинается первый шаг очеловечивания человека.

Понятно, что как события на этом пути, так и средства, необходимые для преодоления гигантских препятствий на нем, должны быть соразмерны с масштабом тупика.

Спартак Петрович Никаноров

http://www.eifg.narod.ru/kopp44-2008.htm
Marxs is´ mus,

или Без Маркса не понять ни прошлого, ни настоящего и не найти альтернативного капитализму пути в будущее

В конце октября – начале ноября в Берлине проходил международный конгресс «Marx is´ mus 2008».

«Marxs is´ mus» – под таким девизом идет в настоящее время в Германии возвращение, инициируемое Партией Левых, к научному наследию К. Маркса. В названии обыгрываются возможности слова Marxismus. «Marx + is´» – это разговорная форма сочетания es ist, то есть «это есть». Плюс «muß» – модальный глагол, который переводится как «быть вынужденным», «быть должным».
....

От	Михайлов А.
К	Alex~1 (30.07.2008 12:54:15)
Дата	31.07.2008 02:04:02

Панарин это мурза от философии.

Разница лишь в том что Кара-Мурза по исходной профессии химик, а Панарин философ, но оба они занимались не поиском истины, а наоборот драпировкой истины в одежды идеологии. История философии истории в этом «учебном пособии» быть может излагается более менее аутентично, просто потому что от уже свершившейся истории идей особо не свернешь, но в остальном книжка посвящена чисто идеологическим попыткам оправдать русский патриотизм, обгадить запад, метафизическому циклизму восток-запад и т.д. Основные проблемы историзма — как возможно бытие в становлении,как устроена топология развития, кто выступает субъектом исторического действия (здесь Панарин опять таки типичный метафизик — механический детерминизм истории «исправляет» волюнтаризмом) и т.д. - остается за кадром. Причем ключ к их решению панарин принциепиально не может подобрать поскольку исходит из метафизической концепции идентичностей - он впадает в распространенную иллюзию эссенциальности идентичностей, в то время как субстанцией являются особые динамические общественные отношения — экзогенные производственные отношения, а идентичности это лишь квазисубъекты этих отношений. Вначале отношения, потом идентичности, а не наоборот, чтобы не говорил здравый смысл, который сам является предопределенной отношения идентичностью.