Эволюция Грамши от крочеанства к марксизму .Работы 1917-20 годов
C.КАРА-МУРЗА сообщил в новостях следующее:67474@kmf... > Ленин после 1908 г. имел довольно точный прогноз типа революции. Думаю, примерно так же было и в Китае. Грамши тоже верно понял смысл русской революции сразу же после октября. А это было вовсе не просто.
Грамши был в молодости, а еще более- в юношестве последователем идеалистической и волюнтаристской линии философии итальянского неогегельянства, именно выдающегося крупного философа Бенедетто Кроче. Эволюция имела несколько этапов, в том числе совпала по времени с периодом русской революции. Развитие взглядов Грамши на русскую революцию, в частности, описана в книге И.Григорьевой (наиболее полно) и других исследованиях. Два отрывка извторой главы этой книги(повторяю, это только выделееные моменты в цепи)ниже Началась серия с написанной еще в период июльских событий статьи"Русские максималисты"(ее отрывки выложу позже)
Статья "Революция против "Капитала""написана в ярко полемическом газетном тоне по свежим следам и под впечатлением Октябрьских событий. За нею последовали другие (также не переведенные полностью на русский в СССР вследствие их апокрифичности ). "Утопия", "Наш Маркс","Революционный год" и некоторые другие. Некоторые выдержки даны ниже в части(2)из статьи М.Грецкого. Упомянутые статьи носят резко полемический характер(против кого и чего направлена полемика- указывают авторы цитируемых работ)
Представление одного резко акцетированного места из одной такой (этапной) статьи в качестве полного понимания - не учитывает этого развития взглядов на русскую революцию. достаточно аутентично представленного в серии статей 1917-20 годов, затем после смерти Ленина(1924-26) -"Вождь"и др, и "Тюремных тетрадей"( с 1926)
На основе данной акцентировки утверждается, что "антисоветизм действительно вытекал из истмата. Тут даже Грамши зафиксировал: Октябрьская революция есть революция против <Капитала>. Не против капитализма, а против всей доктрины Маркса" .
"Думаю, надо все эти моменты хладнокровно взвесить"
Думается, отнесение к Грамши подобного утверждения или его фиксации -это я вный перегиб палки.
В "Истмате"(стр.178) короткий отрывок из статьи 1917года все же продолжается теми пассажами из нее, которые есть в переводе Григорьевой(1). Григорьева переводила в итальянского оригинала (номера в тексте - это ссылки на первоисточники). Более полный текст выявляет контекст и смысл утверждений Грамши.
=======
(1) И.Григорьева Исторические взгляды Антонио Грамши. М. 1978 Глава 2
<Революция против "Капитала" >.
Сразу же после конференции <непримиримых> Грамши посвящает Октябрьской революции специальную статью - <Революция против "Капитала" > Парадоксально звучащий заголовок имеет явно полемический смысл, направленный против одностороннего и фаталистического истолкования идей Маркса применительно к России, которое превращало <Капитал> в <книгу скорее для буржуа, чем для пролетариев>: <Это было критически обоснован-ное доказательство фатальной необходимости того, что в России сформируется класс буржуазии, начнется капиталистическая эра, утвердится цивилизация западного типа, прежде чем пролетариат сможет хотя бы помыслить о своем освобождении, о своих классовых требованиях, о своей революции> (127). Революция, осуществленная большевиками, опровергла эту схему и в этом смысле показала, что <каноны исторического материализма не такие железные, как можно было бы подумать и как действительно думали> (128).
В том же полемическом стиле Грамши заявляет, что большевики <отвергают Карла Маркса> (129). Дальнейший ход его рассуждения проявляет заключенную в этом утверждении иронию, вызов тем <марксистам>, которые превращают Марксово учение в мертвую догму: <Отвергая некоторые положения <Капитала>, большевики не отвергают внутренне присущую ему животворную мысль. Они не <марксисты>, вот и все; они не составили по трудам Учителя формальной доктрины, скомпонованной из догматических и неоспоримых утверждений. Они чувствуют как живую жизнь марксистскую мысль - ту, что не умирает никогда...> (130).
Но живой, не догматизированный, не фаталистически понятый марксизм в представлении Грамши все еще не отделился четкой гранью от идеализма, он выглядит как <продолжение итальянской и немецкой идеалистической мысли>(131). Его суть заключается, по Грамши, в том, что он <всегда рассматривает в качестве важнейшего фактора истории не голые экономические факты, а человека, общество людей - людей, которые объединяются между собой, вступают в соглашение, развивают посредством этих контактов (цивилизации) социальную, коллективную волю - и приходят к пониманию экономических фактов, выносят им определенную оценку, подчиняют их своей воле, так что эта последняя становится двигателем экономики, силой, формующей объективную реаль-ность, которая живет, движется и становится чем-то вроде раскаленной материи земного шара, могущей быть направленной куда и как угодно воле> (132).
Элемент идеалистического волюнтаризма здесь, бесспорно, на-лицо. Более того, представляя отношение марксизма к идеалистической философии только как преемственность, но не как преодо-ление и разрыв, Грамши усматривает и у самого Маркса замутнение идеалистической традиции "позитивистскими и натуралистическими вкраплениями".
НАШ МАРКС
О том, насколько быстро идет в это время у Грамши процесс овладения марксизмом, свидетельствует статья <Наш Маркс>, написанная им в мае 1918 г. к 100-летию со дня рождения" К. Маркса. Самим заголовком статьи Грамши как бы продолжает спор с корифеями итальянского реформизма об истинном истолковании Маркса и праве на его наследие молодого поколения социалистов. Показательно, что теперь он говорит о <Нашем Марксе>-тогда как всего за полгода до того в подобном же споре употреблял (хотя и иронически) формулу <Революции против "Капитала".
В этой статье Грамши едва ли не впервые выражает в отчетливо осознанной форме то, что интуитивно влекло его к марксизму еще в студенческие годы: он рассматривает марксизм как учение, в котором найдена органическая связь теории с практикой. Маркса для него-<не только ученый, но человек действия>, чьи труды <преобразовали мир, так же как они преобразовали мысль> (159)
Особое место в статье уделяется исторической концепции Маркса. Грамши характеризует ее на фоне исторических идей современной Марксу эпохи, когда друг другу противостояли субъект
=======
отрывки из 6ой главы книги Григорьевой
..
КАТЕГОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО
И ПОНЯТИЕ ИСТОРИЗМА
В «ТЮРЕМНЫХ ТЕТРАДЯХ» ГРАМШИ
Из сказанного очевидно, что категория «исторического» приобретает у Грамши глубочайшую мировоззренческую значимость. Это обязывает нас выяснить, в чем состоит характерное для Грамши в его зрелые годы понимание историзма.
В «Тюремных тетрадях» понятие «историзм» нигде не определяется специально. Смысл, вкладываемый Грамши в этот термин, раскроется лишь при внимательном анализе всей совокупности его философско-исторических идей, запечатленных в массе отдельные заметок и набросков.
В данной связи следует еще раз напомнить и подчеркнуть, что «Тюремные тетради» нельзя правильно понять без учета особенностей их формы, отражающих необычные, драматические условия создания этого произведения. Грамши даже отдаленно не помышлял о возможности последующей публикации своих тюремных работ в том виде, как они выходили из-под его пера, и никогда не рассматривал свои записи (делавшиеся по разным поводам и по необходимости фрагментарные) как нечто до конца отточенное и завершенное. Фиксируя свои соображения на бумаге, он заботился не о редакционной отделке и четкости формулировок, а о том, чтобы обмануть бдительность тюремного цензора, которому предъявлялась для контроля каждая из его тетрадей. Отсюда — сравнительно редкое употребление в заметках Грамши общепринятой марксистской терминологии, введение им условных, «эзоповских» эквивалентов для таких понятий, как класс («социальная группа»), диктатура пролетариата («государство-сила»), бесклассовое общество («урегулированное общество») и многие другие. Иногда (в частности, рассуждая на философские темы) Грамши сознательно заимствовал язык для выражения своих мыслей у противника, с которым полемизировал.
Компонент историзма у Грамши не только неизменно присутствует, но выдвигается на первый план в характеристике принципиальной сути марксистского мировоззрения. «Философия практики, — утверждает он, — есть проникнутая историзмом концепция действительности, освободившаяся от всех остатков трансцендентности и теологии...» 1. В другом случае Грамши называет в качестве отличительных свойств марксизма «абсолютный «историзм», абсолютное обмирщение и земной характер мысли, абсолютное очеловечение истории», подчеркивая: «Именно в этом направлении следует искать основную нить новой концепции мира»2.
Одно из важнейших с точки зрения Грамши проявлений новизны и оригинальности марксизма как философии заключается в том, что он «обновляет с начала до конца само понимание философии»3. Грамши имеет в виду, что с возникновением марксизма «все понимание философии было «поставлено на историческую почву», т. е. начал возникать новый тип философского мышления, отличающийся от предшествующего большей конкретностью и историчностью подхода»4. Речь идет, иными словами, о том, что марксизм впервые дал вполне «земной» т. е. исторический, ответ на вопрос, что такое сама философия.
Согласно Грамши, понятый в марксистском смысле исторический подход к философии означает, во-первых, что при объяснении содержания философской деятельности приоритет «переходит к практике, к реальной истории изменений в общественных отно-шениях, из которых (а следовательно, в конечном счете, из экономики) возникают (или определяются ими) те проблемы, которые ставит перед собой и разрабатывает философ»5. Во-вторых, он предполагает оценку философских идей прошлого в соответствии с тем, чем эти идеи были для своего времени. «Рассматривать то или иное философское утверждение как верное для определенного исторического периода, то есть как необходимое и, неотъемлемое выражение определенного исторического действия, определенной практики, оказывающееся, однако, превзойденным и «ложным» в последующий период, — не впадая при этом в скептицизм и нравственный и идеологический релятивизм...» — вот требования Грамши в этом плане6.
Но проблема исторической оценки философии не исчерпывается для Грамши тем, чтобы объяснить любое проявление философской мысли как производное определенной исторической реальности. Его интересует и другое: в какой мере и при каких условиях философия сама может стать силой, воздействующей на ход исторического развития? «Исторической» в таком понимании философия является, по определению Грамши, «постольку, поскольку она становится концепцией действительности, присущей социальной массе (и поскольку ей соответствует определенная этика)...»7.
Иначе говоря, «историческая значимость какой-либо философии может быть «исчислена» исходя из достигнутой ею «практической» эффективности («практической» в широком смысле). Если верно, что всякая философия есть выражение данного общества, то она должна воздействовать на общество, вызывая определенные результаты — позитивные и негативные; мера ее воздействия служит мерилом ее исторической значимости, доказательством того, что она не «высижена» стараниями мыслителя-одиночки, а является «историческим фактом»»8.
Философия впервые сознательно поставила своей задачей не только объяснить, но и изменить мир лишь с возникновением марксизма. Именно это имел в виду Грамши, применяя к марксиз-му термин «философия практики», который не является у него только иносказанием", хотя выполняет и такую функцию. Однако способность в той или иной мере содействовать изменению мира Грамши признавал за всякой философией, которая превращается из мировоззрения в норму практического поведения и в качестве таковой проникает в массы. Поэтому сами рамки истории филосо-фии у него гораздо шире традиционно принятых: в понимании, Грамши это история не только «различных философских систем, созданных философами», но и находящихся в сложном взаимоотношении с ними и между собой комплексов мировоззренческих представлений «руководящих групп» (господствующих классов в» лице их интеллигенции) и народной массы9.
Претворение определенных философских идей в «норму коллек-тивного действия»10 Грамши рассматривает как неотъемлемый этап их истории и в то же время как момент, когда они сами, воплощаясь в практику, становятся историей. Отсюда он заключает: «Философия какой-либо исторической эпохи есть ... не что иное, как «история» этой эпохи, не что иное, как совокупность изменений, которые руководящей группе удалось осуществить в той действительности, какую она застала; история и философия в этом смысле неразрывны, они образуют "блок"»11.
В конечном счете размышления Грамши: об «историчности» философии являются, таким образом, развернутой постановкой той проблемы, которая у мыслителей-идеалистов именовалась проблемой «тождества» философии и истории. Отводя философии роль обусловленного базисом, но отнюдь не пассивного по отношению к нему элемента надстройки, Грамши придает этому «тождеству» вполне материалистический характер и решает его как смелый и оригинальный продолжатель лучших традиций марксистской исторической мысли 12.
Утверждая, что «историчность» философии проявляется в двух измерениях — не только как историческая обусловленность, но и как историческая действенность, — Грамши принимает за точку отсчета марксизм, «философию практики». Эти же критерии исторической оценки философии последовательно прилагаются им и к самому марксистскому мировоззрению.
Мы помним, что философский подход марксизма ко всей существующей действительности Грамши определяет как «абсолютный историзм» 13. Это определение в иной связи конкретизируется им в том смысле, что «философия практики» стремится «не только объяснить и обосновать все прошлое, но объяснить и обосновать исторически также и самое себя»14
С позиций «абсолютного историзма» рассматривает «философию практики» и сам Грамши. В его понимании «философия практики» есть—подобно любой философии — продукт истории, зеркало определенных социальных отношений. Но в отражаемой ею действительности антагонистического буржуазного общества заложены предпосылки революционного уничтожения классовых антагонизмов как таковых, а потому из исторической обусловленности «философии практики» именно данной ступенью общественного развития для Грамши, в свою очередь, вытекает ее кардинальное отличие от других философских концепций. Оно заключается в том, что «философия практики» есть не просто отражение общественных противоречий своей эпохи: в ней достигается «полное осознание противоречий, когда сам философ — олицетворяемый отдельной личностью или целой общественной группой — не только понимает, что противоречия существуют, но полагает себя как элемент противоречия, возводит этот элемент в принцип познания и, следовательно, в принцип действия»15.
....
«Рациональная» диалектика четко противостоит у Грамши «мистической» постольку, поскольку она, если выразить это с помощью характерной грамшианской терминологии, переведена с языка спекулятивной, философии на язык абсолютного историзма.
Обратим в этой связи внимание на то, как часто понятия "диалектика" и «историзм» у Грамши не только соседствуют, но как бы переходят одно в другое: «диалектика... то есть исторически конкретная форма мышления», умение «мыслить «исторично», диалектически», «историческое, диалектическое миропонимание»-«понимать... в чисто «историческом» и диалектическом смысле...»65 . Естественно, что при таком насквозь историчном видении диалектики Грамши не мыслил исторический материализм как нечто отличное, отграниченное от материализма диалектического. Для него это было в сущности одно и то же66. Но специфические надобности антикрочеанской полемики, философской осью которой была проблема историзма, побуждали его предпочесть для обозначения всей марксистской концепции жизни и мира формулу «исторический материализм».
Как мы уже отметили выше, важным истоком критикуемых им извращений в трактовке основных проблем марксистского мировоззрения Грамши считал расчленение последнего на изолированные, линейные органической связи компоненты. При этом он, особо указывал на те пагубные последствий, к каким ведет стремление отделить в марксизме «социологию» (исторический материализм) от философии (философский или диалектический материализм): «Философия, отделенная от теории истории и политики, не может быть ничем иным, как метафизикой, тогда как великое завоевание в истории современной мысли, которое являет собой философия практики, состоит как раз в том, что философия обретает конкретную историческую обусловленность и отождествляется с историей» 67.
Из всего сказанного становится понятным, почему философское ядро марксизма заключалось для Грамши именно в историческом материализме, а в самой этой формуле он делал упор на термин «исторический», а не на термин «материализм»68. Исторический материализм—это и есть в его глазах выражение «реалистического», «абсолютно земного» тождества истории и философии как общей концепции мира.
Но, говоря об историческом материализме в этом высоком философском смысле, Грамши имел в виду заложенные в нем возможности, которые самим Марксом были реализованы прежде всего в материалистическом понимании истории. Универсальное же применение открытого Марксом «исторического» подхода к действительности он считал делом будущего, насущной задачей дальнейшего творческого развития марксизма69. Ставя вопрос таким образом, Грамши шел в русле, намеченном еще в конце XIX в. Антонио Лабриолой, и прямо указывал на необходимость «работать именно в этом направлении, развивая позицию Антонио Лабриолы...»70. Лабриола более всего близок ему как раз своим представлением о том, что «философия практики является независимой и оригинальной философией, несущей в себе самой элементы дальнейшего развития, которое превратит толкование истории во всеобщую философию»71.
Мысль об универсально-философской значимости исторического материализма является осью полемики Грамши против крочеанской ревизии марксизма, с одной стороны, против претендовавших на «ортодоксию» теоретиков II Интернационала—с другой. Свое понимание проделанной Кроче ревизионистской операции Грамши кратко и точно определяет в одном из писем, отмечая, что в крочеанском истолковании исторический материализм выглядит «как практический канон исторического исследования, а не как всеобъемлющая концепция мира»72. Но и в воззрениях «ортрдоксов», выступавших против философского ревизионизма идеалистического толка, Грамши обнаруживает ту же тенденцию свести исторический материализм только к пониманию истории, с которой прямо связывает их сползание на позиций традиционного, домарксова материализма73. Само мерило ортодоксальности у Грамши является принципиально иным, чем у критикуемых им «ортодоксов», и соотносится именно с оценкой исторического материализма как сердцевины всей «философии практики», ее ядра, которое таит в себе безграничные возможности развития74.
Начальным и конечным пунктом размежевания марксизма и с механистическим, созерцательным материализмом, и с субъективным идеализмом является, как неустанно и в самой различной связи подчеркивает Грамши, проблема практики. В частности, она лежит в основе данной в «Тюремных тетрадях» обстоятельной, пронизанной историзмом трактовки философского вопроса о так называемой «человеческой природе» или «сущности человека».
Характерный для метафизического материализма подход к человеку Грамши определяет (имея в виду французских материалистов XVIII в.) следующим образом: «...человек рассматривается лишь как категория естественной истории, как особь биологического вида, отличительными качествами которой являются не свойства, приобретенные в обществе и в процессе исторического развития, а природные данные, и которая в любом случае в главном и основном равна себе подобным»75. Иными словами, за основу, на которой строится философское понятие «человека вообще», метафизический материализм принимает биологические особенности вида. Отправным пунктом философии служит точка зрения естественных наук, для которых человек есть лишь «механическая составная часть природы»76.
Такая позиция для Грамши решительно неприемлема. «Философия не может быть сведена к натуралистической «антропологии», то есть единство человеческого рода не может рассматриваться как данное «биологической» природой человека: различия между людьми, которые играют роль в истории,—это не биологические различия (расы, строение черепа, цвет кожи и т. д...), да и само «биологическое единство» никогда не имело большого веса в истории...»77.
Что же в таком случае следует понимать под так называемой «человеческой природой»? «Наиболее удовлетворительный ответ заключается в том, что «человеческая природа» есть «совокупность общественных отношений»»,—утверждает Грамши, имея в виду сказанное Марксом в «Тезисах о Фейербахе»78. «...Человек не может мыслиться иначе как человек исторически определенный, т.е: развившийся и живущий в определенных условиях, в определенном социальном комплексе, при определенной совокупности общественных отношений...» 79.
В. И. Ленин специально указал на связь найденного Марксом исторического подхода к определению «сущности человека» с преодолением в марксизме свойственного старому материализму горизонта чисто созерцательной философии80. Эту связь глубоко чувствовал и Грамши. Марксистская трактовка «человеческой природы», отмечает он, «... включает в себя идею становления (человек находится в становлении, постоянно изменяется с изменением общественных отношений) и ... является отрицанием «человека вообще»: ведь общественные отношения выражаются через различные группы людей, которые предполагают существование друг друга, связаны между собой диалектическим, не формальным единством. Человек есть аристократ, поскольку человек есть также и крепостной, и т. д. ... Можно также сказать, что природа человека—это «история»... если история понимается именно в смысле «становления», происходящего через «concordia discors» [согласие несогласий—лат.], не отправляющегося от единства, но несущего в себе предпосылки возможного единства. Поэтому «человеческая природа» может быть найдена не в каком бы то ни было отдельном человеке, но лишь во всей истории человеческого рода...»81.
«Единство человеческого рода» не является, следовательно» ни биологически данным исходным пунктом человеческой истории, ни уже достигнутым результатом исторического развития. Оно будет завоевано только с уничтожением антагонизма общественных классов, которое впервые превратит в реальность то, что в условиях классового общества может быть лишь внеисторичной философской абстракцией.
Утверждай вслед за Марксом, что «человеческая природа» или «сущность человека» есть совокупность общественных отношений и не может быть найдена в отдельном индивиде, Грамши считает необходимым обновить в духе этой концепции и само представление об отдельной человеческой личности. Речь идет о том, чтобы также и его поставить на фундамент понятия практики, ибо «каждый человек изменяет самого себя, преобразуется в той мере, в какой он изменяет и преобразует весь, комплекс отношений, центральным узлом которого он является»82.