От I~Roudnev
К I~Roudnev
Дата 13.09.2002 11:00:54
Рубрики Образы будущего; Глобализация; Хозяйство; Тексты;

А.Панарин "Макс Вебер против Маркса"

отрывок из книги А.С.Панарина "Искушение глобализмом", М.-Русский национальный фонд, 2000г.

=======================================================
Самосознание всех постсредневековых эпох отличается одной общей особенностью: все они оп-ределяют себя по отношению к буржуазии и каждая из них дает свое имя и образ этому оборотистому сословию. Героический буржуа-первооткрыватель и авантюрист эпохи Возрождения, буржуа-пуританин эпохи Реформации, буржуа-"естественный человек" и "разумный эгоист" эпохи Просвещения, буржуа-филистер прошлого века, буржуа-монополист и империалист, зачинщик мировых войн XX века, вот еще не завершенный каталог великого текста, имя которому - модерн. Наша эпоха знаменуется новым самоопределением по отношению к указанному историческому персонажу, открывает его но-вый облик.

Макс Вебер против Карла Маркса

Главные приключения современного общественного сознания, как это повелось с эпохи Ренессанса, связаны с изменением отношений к буржуазному классу. Еще недавно нам казался окончательным тот исторический приговор ему, который вынес К.Маркс. Это сегодня, под влиянием снобов нового великоучение может казаться, будто негативная оцен ка буржуазного владычества — провинциальная особенность додемократической России. Те, кто занимался изучением Запада в 60-70-х годах, не могут не засвидетельствовать, что весь интеллектуальный авангард Запада с примыкающим к нему молодежным движением занимал в отношении класса капиталистов последовательную тираноборческую позицию, сама эта позиция является устойчивой традицией интеллигентских властителей дум.
Последняя антибуржуазная революция на Западе вспыхнула в конце 60-х годов и по некоторым критериям могла считаться мировой. Поклонники Маркса, Мао и Маркузе заполняли студенческие кам-бузы и аудитории во всех странах Запада; бунтующая Сорбонна своим антибуржуазным вдохновением заразила Париж, нашла отклик в бунтующей Калифорнии, в ниспровергательстве "красных бригад" в Германии и Италии. Никто не сомневался в том, что буржуазный порядок должен был быть заменен другим, споры велись по поводу того, кто и как это должен сделать, каковы культурные и экономические основания послебуржуазной эпохи.
Однако имманентная революционность интеллектуального и молодежного авангарда наложилась на мировую холодную войну буржуазного Запада и коммунистического Востока. При этом аналогичные движения интеллектуального и молодежного авангарда в странах "социалистического лагеря" становились все более пробуржуазными и прозападными. Вместо единого революционного интернационала, выступающего против обеих разновидностей репрессивного технократического общества, что соответ-ствовало бы логике мировой революции, началось повсеместное отрезвление или вытеснение левых под давлением побеждающего в холодной войне Запада.
Так логика мировой войны исказила логику мировой революции и преобразовала оптику интеллектуального авангарда. Как только Запад восторжествовал над коммунистическим Востоком, сам факт западного, фаустовского происхождения коммунизма, был вытеснен из сознания и коммунизм стал отождествляться с азиатским способом производства и пережитками восточного деспотизма. Словом, победители не захотели разделять с побежденными ответственности ни за холодную воину, ни за изъя-ны репрессивного технократического общества.
С побежденного коммунистического Востока была востре бована идеологическая контрибуция, связанная с необходи мостью все изъяны современности взять на себя, приписав их давлению азиатских пережитков. (Все мы помним, что такую же идеологическую контрибуцию с побежденной бе лой Рос-сии когда-то взяли большевики, приписав все не удачи и провалы собственной политики давлению крестьян ской "мелкобуржуазной стихии". Судя по некоторым при знакам, наши правящие "демократы" решили, что со старой России получена не вся контрибуция — они ныне пытаются взять свою долю, списав провалы своих "реформ" на неис коренимые пережитки общинного духа).
В этих условиях Западу понадобился мыслитель, который помог бы осуществить радикальную реабилитацию господ ствующего буржуазного класса, снабдив его совсем другим имиджем, нежели тот, который сформировался в общест венном сознании под влиянием марксистской и неомарксист ской критики капитализма. Среди живых интеллектуальных мэтров такого мыслителя не оказалось — почти все мэтры были "левыми". Он отыскался среди тех почивших, интел лектуальный капитал которых еще не был по-настоящему идеологически затребован и потому оказался не растрачен ным. Это был Макс Вебер.
Веберовский дискурс о капитализме во всех существен ных пунктах оказался противоположным марксистскому. Здесь не место обсуждать вопрос о том, ставил ли сам Ве бер задачу последовательного опровержения Маркса. Главное состоит в том. что идеологически затребованной и мобили зованной се-годня оказалась именно эта часть его обширного интеллектуального наследия.
Эффективность М. Вебера сегодня состоит в том, что он работал в ныне модной парадигме куль-туроцентризма. Если Маркс объяснял происхождение капитализма логикой раз вития обмена и меновой стоимости, то Веберу удалось уко ренить капитализм в культуре и тем самым снять с него важнейшее из обвинений - о враждебности всей культур ной и моральной традиции.
М. Вебер поставил сугубо "немецкую", националистическую задачу: доказать первородство Гер-мании в деле форми рования всего европейского модерна. Как известно, Германия в то время (и до са-мого вступление ее в НАТО) находилась на подозрении у англо-американского мира и считалась "не совсем западной" страной - маргиналом атлантического сообщества. Немецкий мыслитель выдвинул те-зис о проис хождении капитализма из духа протестантской аскезы. Тем самым морально-религиозная традиция как культурное ядро цивилизации выступала уже не в качестве чего-то внешнего капитализму и служащему ему неизбывным укором, а как собственная его основа.
Главный пункт расхождений между М. Вебером и К. Марксом касается природы капиталистического первоначального накопления. У Маркса эпопея первоначального накопления напоминает "вели-кую криминальную революцию" и описана как деятельность колониальных авантюристов и флибустье ров, баззастенчивых приватизаторов эпохи огораживаний, обрекших крестьянское большинство на нищенство и бро дяжничество, бессовестных ростовщиков и других экспроприаторов национального богатства. Ясно, что такая на следственность накладывает на всю капиталистическую ис торию свою неизгладимую печать и предопределяет логику разрыва его и с прошлым и с будущим всего человечества.
Совсем другую интерпретацию первоначального накоп ления дает М. Вебер. Накопление у него - не процесс грабежа чужой собственности и результат бесчеловечной "находчивости" всякого рода прохо-димцев, образующих новый класс людей, не имеющих ни почвы, ни отечества, а напротив, религиозно мотивированное воздержание от вся кого мотовства и излишеств и обращения в дело всего того, что в прежней атмосфере ренессансной раскованности неминуемо было бы потрачено на чувственные радости.
Реформация у Вебера представляет собой реакцию на гедонистический ренессанс и новое воз-вращение к религи озной аскетике. Лютеранский и кальвинистский социокуль турный тип потому и по-рождают предпринимательство, что считают предосудительным безответственное потребительст во и потакающую нашей греховной чувственности расслаб ленность. У Вебера капиталистическая эпопея вырастает не из безбожного "бесстрашия" авантюристов и циников, отвер гающих все запреты и нормы, а из великого религиозного страха людей, потерявших веру в гарантированное коллек тивное спасение, даруемое католической церковью.
Разоблачения Лютера, касающиеся пресловутых духов ных гарантий для верующего, поданы Ве-бером как пред восхищение того разоблачения коллективных социальных гарантий, которое впоследст-вии осуществят критики госу дарственного социалистического патернализма. Критика Лютером католи-ческого церковного авангарда, называвшего себя умом, честью и совестью эпохи и гарантирующего своей пастве вечное спасение при условии полной лояльности и по слушания, благодаря Веберу сегодня воспринимается по аналогии с либерально-демократической критикой коммуни-стического авангарда, претендующего на ту же миссию спасения пролетарской паствы.
Такие гарантии Мартин Лютер назвал шулерством касты профессиональных "спасителей душ", а заказ на подобные гарантии со стороны низов осудил в качестве греховного религиозного безволия. Объявленное им отсутствие даруемых сверху церковью религиозных гарантий спасения призвано было пробудить индивидуальную религиозную волю и индивидуальное подвижничество — но уже не как монашескую деятельность, выключенную из повседневности, а как подвиг повседневности, свидетель-ствуемый посредством ее собственных зримых критериев.
В этой связи М. Вебер извлекает из раскопок культурно-религиозной археологии термин "beruf" -- профессии как призвания, или религиозного призвания, воплощенного в профессии. Если в прежние времена главным грехом считалась гордыня, а главной добродетелью — духовное смирение и кротость, то теперь кротость расценивается как слишком легкий путь к спасению, достигаемому на самом деле религиозно мотивированным мирским усердием в делах повседневности.
Со времен протестантского переворота Бог утрачивает прежние качества христианского Бога, предпочитающего "нищих духом", и начинает больше напоминать ветхозаветного Бога Израиля, спа-сающего не всех, но только избранных — способных не к разовому подвигу просветления и покаяния, а к методической повседневной аскезе. Почему протестантские аскеты так стремились к успеху в прак-тически повседневных делах? Потому что, не имея коллективных гарантий спасения, даваемых прежде церковью, они испытывали гнетущее давление неуверенности и страха и лечились от этого работой. "Для него (протестанта.-А. П.), подвергнутого такому давлению, единственным средством уменьшить неуверенность, уменьшить психическое неблагополучие... было не покладая рук предаваться работе" (Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998. С. 247)
Но масштабность того переворота во взглядах на капитализм, который связан с М. Вебером, мы можем оценить лишь тогда, когда не ограничимся психологическими и культурополитическими интер-претациями его дискурса о капитализме. Аскетическая жертва протестанта у Вебера чем-то существен-ным напоминает человеческую жертву, приносимую пролетарием. Труд пролетария у Маркса оказывается той чудодейственной субстанцией, которая является источником прибавочной стоимости и помогает тем самым преодолеть примитивное представления о капиталистической экономике как осно-ванной ни грабеже, экспроприаторстве и перераспределительстве. Последние создают, по Марксу, только первичную предпосылку капитализма; в дальнейшем он функционирует уже не как паразити-ческая, проедающая ранее созданное богатство, а как производительная, создающая богатство система — и все это благодаря труду наемных рабочих, производящих не только стоимости, но и прибавочную стоимость как источник всеобщего экономического роста.
Тайна протестантского аскета у М. Вебера в чем-то поразительно напоминает тайну марксист-ского пролетария. Благодаря своему повседневному неуклонному усердию и последовательному воз-держанию от проедания излишков предприниматель-протестант создает некую "прибавочную стои-мость", а точнее прибыль, качественно отличающуюся от традиционных типов дохода тем, что наряду с частью, предназначаемую для потребления, содержит растущую часть, предназначенную для накоп-ления.
Так буржуазное накопление связывается с жертвой - отказом от радостей раскованного потре-бительства, что требует не только пламенной религиозной веры, но и большой религиозной воли. Подвиг такой воли требуется для того чтобы перейти от спонтанности безответственного потребления к вымученности накопления. Жертвенность веберовско-го протестанта напоминает жертвенность мар-ксистского пролетария и по целому ряду других признаков. Вспомним, что пролетарий у Маркса от-лучен от культуры, от досуга и от всех достижений и радостей цивилизации, связанных с буржуазной паразитической "надстройкой".
Он хорошо знает, что только его труд является производительным — создающим общественное богатство, тогда как все остальные общественные слои усердствуют либо в перераспределении этого богатства, либо в его прямом расхищении. Отсюда — известная из практики социалистического строи-тельства классовая подозрительность пролетариата к буржуазным излишествам, к деятельности, свя-занной с культурной надстройкой, к попыткам приписать науке, культуре и образованию автономный самоценный статус.
Всем памятный "пролетарский классовый подход" демонстрировал невыносимую утилитарную узость "пролетарской культуры", готовой ставить на подозрение и безжалостно преследовать "буржу-азную" культурную богему - всех адептов чистой науки и искусства ради искусства.
Однако если мы сравним отношения пролетарской диктатуры к культуре и цивилизации с от-ношением к ним со стороны носителей протестантской аскетики, мы поразимся недвусмысленному совпадению. Мещанство протестантской (в России - старообрядческой) закваски с величайшим подозрением относилось к деятельности интеллигентного культурного авангарда и группирующейся во-круг него эстетствующей богеме. Не случайно по мере продвижения протестантской реформации на Се-вер, в Скандинавию и на Британские острова, вся художественная богема мигрирует на католический юг: Париж, Рим и Мадрид становятся для них местом эстетского карнавала — "праздником, который всегда с тобой".
В эпоху Ренессанса между авантюристом-буржуа и авантюристом-художником имелось взаим-ное понимание: оба они утверждали свой эмансипаторский проект на развалинах средневековой куль-туры. После протестантского переворота, превратившего буржуа в скопидома, который отыскивает свою прибыль не на пути бесшабашных колониальных авантюр, а на путях методического самоотказа в повседневности, между левым авангардом, художественным и поли'-тическим, и буржуа-пуританином пролегла настоящая пропасть. Пуритане отвергли как неугодное Богу "баловство" не только пресыщенность аристократической жизни, но и моральные эксперименты культурного авангар-да, презирающего пресную мещанскую мораль.
Маркс объяснял враждебность буржуазии "известным отраслям духовного производства" харак-терной скупостью и приземлеиностью буржуазного класса, признающего один только утилитарный подход к действительности. Вебер объяснил бы ее посредством ссылки на аскетическую традицию, обязывающую подозрительно относиться ко всякого рода декоративным излишествам культуры, рас-слабляющими религиозную волю и чреватыми всеми самыми опасными соблазнами.
Итак, мы видим, что Марксу, при всем стремлении к строгости научного экономического ана-лиза, не удалось преодолеть двусмысленности при описании буржуазии. С одной стороны, он призыва-ет отвлекаться от всяких случаев, относящихся к грабительской, экспроприаторской "прибыли от отчу-ждения", сколь бы часты они не были и понять буржуазную предпринимательскую практику как расши-ренное производство стоимостей, не нарушающих законов эквивалентного обмена. С другой — он то и дело осуждает буржуазию с позиций старой моральной критики, усматривающей в буржуазном богатст-ве простой грабеж и перерас-пределительство.
М. Вебер, в отличие от Маркса, рисует последовательный образ буржуа, как аскета, отвергающе-го авантюры старого экономического перераспределительства, и признающего законным и богоугодным только то богатство, которое обретено подвигами самоотречения, как в его прямом материально-потребительском выражении, так и в смысле дисциплины духовного и культурного самовоздержания. В первом случае оппонентом буржуа оказывается аристократический шулер, во втором - артистическая богема, ответственная за все моральные революции модерна, в том числе и новейшую сексуальную ре-волюцию.
Словом, Вебер своеобразным образом перевернул пeрспективу марксизма, объявив фактически, что основой общественного богатства является не столько эксплуатацияпролетариата, сколько пуританское са-мовоздержание протестантского мещанства, которое сублимировало религиозную энергию в энергию предпри-нимательства, не проедающего свою прибыль, а методически накапливающего и инвес тирующего ее. Про-летарское воздержание носит достаточно банальный и в общем не надежный характер, ибо навязано ему извне. В случае ослабления внешней узды пролетарии могут быстро превратиться в люмпенство, требую-щее "хлеба и зрелищ", или в в безответственных потребителей, презирающих всякую ответственность и мораль.
Напротив, буржуазное пуританское воздержания носит внутренний глубоко мотивированный ха-рактер и пока его морально-религиозные источники не иссякли, современной промышленной цивилиза-ции не грозит вырождение в декадентскую цивилизацию нигилистов и люмпенов. Таким образом, если у Маркса, в особенности в Экономических рукописях 1857—1859 годов, буржуа выступает в качестве без-ответственного растратчика тех богатств природы и культуры, которые он сам не создавал (общих эко-логических и научно-духовных предпосылок экономического роста), то у Вебера, напротив, он оказы-вается их высшим и последним гарантом.
Особого внимания заслуживает еще одна сторона протестантского переворота, которой последо-ватели Вебера до сих пор не уделяли нужного внимания.
Традиционный дореформационный капитализм был в основном представлен ростовщической ди-аспорой, не имеющей отечества и безответственно разоряющей местное население. Протестантский пе-реворот не только способствовал национализации религии ("чья земля, того и вера"), но и национали-зации предпринимательского сословия. Подобно тому как античное рабство основана было на захвате и закабалении чужеземцев-варваров, не считающихся настоящими людьми, ростовщичество основано на отстраненно-безответственном и презрительном отношении к местному населению со стороны инород-цев-держателей заемного капитала. В известном отношении ростовщичество такая же авантюра захват-ничества и перераспределительстаа, как и колониальные авантюры завоевателей Вест-Индии.
Протестантский переворот не только преобразовал саму основу буржуазного богатства, заменив авантюры перерас-пределительства аскетикой накопления, но и способствовал процессу национального укоренения предпринимательства. По мере того как отношения типа "инородец-туземец" заменялись отношениями между тесно связанными между собой соотечественниками, имеющими общую террито-рию и общую судьбу, эзотерическая этика мастеров обмана заменяется гражданской этикой партнерст-ва и ответственности.
Мы, пожалуй, не разберемся в истоках победы "демократов" над коммунистами, если не учтем такой фактор, как веберовская реабилитация класса капиталистов и основанная на веберовских пре-зумпциях, идеологически подогретая система массовых ожиданий. Массы, шокированные системой но-менклатурных привилегий и закрытого спец-распределительства, ожидали, что номенклатурную элиту новых партийных феодалов, жирующих на фоне всеобщего "дефицита", заменит веберовский буржуа-аскет, с презрением отвергающий всякие привилегии и дармовые блага в пользу принципа последова-тельной самодеятельности и не-подопечности. Номенклатурные растратчики общественного богатства, которых постоянно страховало государство, не требующее у них настоящего экономического отчета, должны были смениться ответственными частными собственниками, погружающимися в стихию рынка как в священную очистительную воду. При этом предполагалось, что крушение прежних политических и идеологических запретов автоматически сделает свободным все общество и что эта всеобщность сво-боды столь же автоматически преобразуется во всеобщую гражданскую ответственность.
Мне уже приходилось писать, сразу же по следам нашей приватизации, что оба указанных допу-щения оказались ложными. Падение прежней партийной цензуры освободило не общество - оно освобо-дило от всякой гражданской и морально-политической ответственности прежнюю номенклатуру, которая проводила уходящую идеологию словами персонажа Достоевского: "Если Бога нет, то все позволено". Бог для этих атеистов умер давно, но гнет партийной цензуры в известной мере смягчил для общества последствия этой смерти Бога, ибо демагогия партийной "коммунистической сознательности" служила не только в качестве средства массовой манипуляции, но и в качестве сдерживающего тормоза внутри самих верхов.
Как оказалось, советское общество явно переоценило само себя: освобождение от партийно-идеологической цензуры сработало в пользу "сильных" и давно уже в тайне от всех ведущих буржуаз-ный образ жизни и только усилило беззащитность остальных, у которых к моменту "демократического переворота" не оказалось ни капиталов, ни политического влияния, достаточного для эффективной са-мозащиты от произвола номенклатурных приватизаторов. Наряду с этой неожиданной классовой дели-мостью свободы, оказавшейся целиком в руках прежней номенклатуры, обнаружилась и проблематич-ность той связи между свободой и ответственностью, которую постулировал новый либерализм.
Удивительное дело, но безответственность стала всеобщей: верхи отделались от этики долга как от опостылевшей Цензуры, низы соблазнились объявленной вседозволенностью, Не уразумев того, что в обстановке вседозволенности всегда выигрывают сильные и проигрывают слабые, Причем — и это бы-ло еще одним сюрпризом постсоветской эпохи — сами Понятия сильных и слабых совершенно не сов-падали со смыслом, заложенным в идеологии либерализма. Идеология Постулировала, что слабые - это те, кто привыкли полагаться на государственный патернализм, а сильные — это те, кто готов к свобод-ному рыночному соревнованию, избавленному от любых тайных подстраховок.
На деле оказалось, что "сильными" оказались как раз те, кто сумел сполна использовать всю систему номенклатурных подстраховок и привилегий для перераспределения национального богатства в свою пользу, а "слабые", напротив, оказались предоставленными самим себе, но с заведомо урезан-ными правами и возможностями, что по существу исключало их полноценное приобщение к доброде-телям самодеятельного гражданского общества.
Номенклатурные приватизаторы с самого начала повели себя отнюдь не по примеру "аскетов накопления", методически накапливающих по крохам добываемую прибыль для ее последующего ин-вестирования в экономику роста. Они, напротив, повели себя как безответственная богема, даром по-лучившая не ею созданное богатство и намеренная использовать его ради неслыханно разнузданного гедонизма. Объективный социокультурный анализ их поведения указывает нам не на аскетическую эти-ку самонакопления, связанную с методическим внутренним самоограничением, а на сочетание психоло-гии разнузданной богемы с психологией захватнической "удали" , все более становящейся откровенно криминальной. Не менее обескураживающим оказывается и сравнение класса "новых русских" (и иных "новых" во всем постсоветском и постсоциалистическом пространстве) с национально ответственным пу-ританским мещанством, строящим национальный капитализм с полным сознанием собственной укоре-ненности в местную среду и традицию.
Номенклатурная богема, получившая новую собственность вкупе со старыми привилегиями, ока-залась в принципе не способной идти трудным путем честных сбережений, партнерства и ответственно-сти. Она сделала головокружи тельное открытие, что старая предпринимательская при быль, связанная с экономикой роста не идет ни в какое сравнение с ростовщической прибылью, связанной со спе кулятивным помещением капитала, финансовыми пирами дами и играми типа "МММ".
Все это назвали новейшей монетаристской экономикой, якобы имманентной современному ин-формационному обществу, ибо все спекулятивные финансовые игры связаны, во-первых, с получением опережающей информации о рынке ценных бумаг и экологии фиктивного капитала в целом, а во-вторых, поражают дематериализацией самого богатства, по-видимому, появляющемуся прямо из воздуха — по-мимо роста натурных показателей и даже вопреки им.
Ясно, что здесь мы имеем дело с откровенным софизмом. Под информационной экономикой, в со-ответствии с уже сложившимися установками постиндустриальной теории, обычно имеют в виду науко-емкие производства, науку, образование и информационно-коммуникационные сети, инвестиции, кото-рые дают большую экономическую отдачу, чем вложения в материальное производство. Здесь же под информационной экономикой имеют в виду манипуляции с краткосрочным спекулятивным капиталом, оз-начающим прямой вычет из реального богатства, безответственную растрату его.
"Информационная экономика" финансовых спекулянтов означает систему механизмов, посредст-вом которых обеспечивается дематериализация капитала, теряющего всякую привязку к реальному процес-су производства общественного богатства. Вследствие этого происходит превращение фи нансовой элиты в "игровое" сообщество, способное обкрадывать целые народы и континенты,_в считанные часы сводя на нет сбережения и труд сотен миллионов людей. Такая система означает реставрацию антагонистической пары: ростовщическая диаспора - туземное_население, то есть перечеркивает обретения капитализма "вебе-ровского" типа.
Сообщество спекулятивных финансовых игроков по всем показателям отличается от старого про-тестантского сообще ства накопителей-аскетов. Игрок не скопидомничает, не ог раничивает свое гедо-нистическое воображение, не отклады вает исполнение желаний. Чем легче ему достается богатст во, тем расточительнее он им распоряжается.
От I~Roudnev
К I~Roudnev (13.09.2002 11:00:54)
Дата 16.09.2002 10:16:29

А.Панарин "Г.Зиммель против Вебера" (*)

http://www.moskvam.ru/2000/07/panarin.htm

реферативное изложение статьи можно найти в книге А.С.Панарина "Искушение глобализмом" (М.-Русский Национальный фонд, 2000г)

=======================================================

Концепция М. Вебера завершает ту линию развития общественной мысли, которая была связана с оправданием бур-жуа в духе гегелевской презумпции: "все действительное разумно, все разумное -- действительно". Суть этих оправ-даний -- в постулировании необходимой связи между интересами буржуазии как специфической общественной груп-пы и интересами всего общества. Классическая политическая экономия выдвигала принцип "невидимой руки", увязы-вающей индивидуальные предпринимательские усилия с ростом общественного блага помимо всяких намерений со стороны задействованных агентов. М. Вебер постарался эту невидимую руку сделать видимой, усилив акцент на доб-рокачественности предпринимательской мотивации, в основе которой, как он доказывал, лежал не стяжательский ин-стинкт, а богооправдательный мотив стяжания душевного спасения. При этом Вебер, как истинно немецкий мысли-тель, постарался укоренить буржуа в национальную почву, слив мотив индивидуального призвания ("beruf") с надын-дивидуальными ценностями религиозного спасения. В этом контексте представляется наиболее важным перерыв стя-жательской традиции: переход от спекулятивно-ростовщического, асоциального капитала диаспоры к продуктивному капитализму современного типа, не расхищающему, а умножающему национальное богатство. Георг Зиммель подо-шел к анализу капитализма совсем с других позиций. Для него не существует никакого перерыва в традиции накопи-телей денег, никакой разницы между древним ростовщическим ремеслом и современным буржуазным классом. Не случайно свой трактат о буржуазном классе он назвал "Философией денег". Там, где речь идет о предприятии как ин-ституте, разница между ростовщичеством и производством реальных товаров и услуг бросается в глаза. Там, где ак-цент делается на деньгах как таковых, это различие уходит в тень, ибо деньги, как известно, "не пахнут", в денежной вселенной никаких качественных, тем более моральных, различий не существует -- речь идет только о количествен-ном различении. Зиммель отказывается воспринимать буржуа в качестве какого-то специфического исторического и социокультурного типа, происхождение которого надо разгадывать. Он постулирует полное тождество буржуазного стяжательского мотива с человеческой мотивацией естественного эгоизма. Всю остальную, небуржуазную часть об-щества и человечества он рассматривает как несостоявшихся буржуа, которым не удалось реализовать свои стяжа-тельские мотивы. Эпистемологическое "удивление", вызванное появлением буржуа как экстравагантного социального типа, Зиммель подменяет удивлением другого рода: почему все остальные не стали буржуа и заняли по отношению к нему остраненно-настороженную, а то и прямо враждебную позицию? Зиммель склонен отвечать на этот вопрос в духе, явно не комплиментарном для тех, кто как буржуа не состоялся. Он полагает, что мотив обогащения и обретения денег как власти актуализируется у тех, для кого деньги имеют глубоко компенсаторское значение -- компенсируют дефицит общественного признания, безопасности, доверия. Человек, считает он, потому и стал человеком, что, вместо того чтобы растворяться в природном окружении, осознал собственное существование как подлежащую сознательно-му решению проблему. С этой точки зрения стратегия тех, кого впоследствии назвали буржуа, является "истинно че-ловеческой" стратегией: вместо того чтобы безвольно раствориться в благоприятной социальной среде, они проблема-тизировали свое существование в качестве группы, статус и само существование которой изначально не были гаран-тированы. Ясно, что речь при этом идет об инородческих, и в первую очередь о еврейских группах, вынужденных, говоря словами Э. Гуссерля, "тематизировать" свое социальное бытие -- осознать его как подлежащую решению про-блему. В этом контексте получается, что хотя профессиональные "делатели денег" и составляют меньшинство челове-чества, но это, если угодно, подлинно человечное меньшинство, навсегда пробудившееся от животного сна и живущее в состоянии перманентного бодрствования -- мобилизованного сознания, встревоженного тем, что внешний мир не потакает человеку. Второй софизм Зиммеля, связанный с восприятием монетаристских групп как соответствующих назначению человека в мире, состоит в смешении денежного обмена с общественным обменом как таковым. На лю-дей, не готовых признать главенствующую роль денег в мире, падает подозрение в неисправимом и агрессивном изо-ляционизме, в приверженности архаичной и контрпродуктивной идее локуса -- самоизолирующейся общинности, об-реченной на стагнацию. Таким образом, в отличие от немецкого мыслителя М. Вебера, еврейский мыслитель Г. Зим-мель изначально представлен в позиции последовательного глобалиста, ибо имманентная логика денежного обмена, которую он выдает за универсальную, ведет в направлении от локальных местных рынков к национальному, а от него -- к не знающему границ мировому рынку. Как пишет С. Московичи, нововведение Зиммеля состоит в том, что он стоимостные отношения, связанные с наделением любого феномена товарным статусом, распространил на все обще-ство, "переведя его из экономики в социологию без каких-либо моральных или религиозных коррективов". Зиммель подготовил характерную для современного "экономикоцентричного" либерализма подмену дискурса о постиндустри-альном обществе дискурсом о глобальном обществе. В свете монетаристской парадигмы новейшее общество отлича-ется от предыдущего не особой ролью науки, образования и культуры, не тем, что его центральным социальным ин-ститутом является уже не промышленное предприятие, а университет, как это утверждали прежние разработчики по-стиндустриальной теории, а новой ролью экономического обмена, превращающегося из локального в глобальный, из частичного (затрагивающего отдельные специфические стороны жизни и практики) во всеохватывающий, универ-сальный. Словом, главным воплотителем программы эволюции homo sapiens становится буржуа как "самый человеч-ный человек", причем буржуа-монетарист, добывающий свою прибыль преимущественно из обмена как такового, для которого производительная прибыль -- преходящий исторический эпизод. Антропология Г. Зиммеля не объясняет нам, почему, скажем, компенсаторские усилия изначально не принятых или недостаточно защищенных в обществе должны выражаться в монетаристском "творчестве", а не в других, более признанных видах творчества: в искусстве, в военном деле, в нравственном усовершенствовании и т. п. Не объясняет она нам и того, почему глобализирующаяся сфера обмена находит якобы наиболее адекватное выражение в финансовой сфере, в деятельности банка как институ-та, а, например, не во всеобщем духовном производстве, мировом литературном процессе и т. п. Создается впечатле-ние, что буржуа, связанные со спекулятивным капиталом, решили дать бой классическому интеллектуализму, от ко-торого они всегда ждали каверз и подвохов. Они решили так перестроить концепт постиндустриального общества, чтобы он служил общественному возвышению именно их класса, а не "враждебной культуре интеллектуалов", искони ставящей буржуазные ценности под сомнение. Для Зиммеля, как предтечи нынешнего монетаристко-глобалистского мышления, нет ничего загадочного или шокирующего в том, что деньги рождают деньги. Он не видел никакого эпо-хального скачка в переходе от старой ростовщической формулы д--д’ к формуле продуктивной экономики: д--Т--Д’ (деньги -- товар -- большие деньги). То, что прибыль может вырастать из обмена как такового, он считал извечной правдой монетаризма, не нуждающейся ни в каких оправданиях. Мало того, в большей или меньшей способности к обмену он усматривал главный показатель культурного прогресса, к чему бы этот обмен ни относился. "Вся причаст-ность денег к другим частям культурного процесса вытекает из основной функции. Они образуют самое концентриро-ванное из всех возможных выражений и самое емкое представление о стоимостно-экономической подоплеке всех ве-щей". Деньги сообщают всем вещам замечательную мобильность -- гарантию того, что последние способны покидать своих случайных хозяев и уходить к достойнейшим. Деньги позволяют всем вещам менять своих незадачливых роди-телей, связанных с ними случайностью рождения, и попадать в руки самых способных "воспитателей", прошедших общественный конкурс, называемый обменом. Как легко догадаться, этот тип монетаристской философии как нельзя лучше пригоден для оправдания того, что сегодня творят в открытом -- не защищенном суверенитетом и границами -- мире азартные создатели мировых финансовых пирамид. В настоящее время годовая торговля валютой уже составля-ет более 400 триллионов долларов, что в 80 раз превышает мировую торговлю товарами. Это наглядный пример моне-таристской самоценности обмена, теряющего товарную привязку и рождающего спекулятивную "прибыль из возду-ха". В общефилософском контексте нашей эпохи этот отрыв денег от движения товарной массы, которое они изна-чально были призваны обслуживать, можно расценить как подмену семантики семиотикой -- своевольное освобожде-ние знака от значения и его полную приключений автономную жизнь. Последняя тема стала главенствующей в фило-софии постмодернизма, на чем мы подробнее остановимся в следующей главе. Здесь достаточно предварительно от-метить, что обретение деньгами как знаками самодовлеющих функций вписывается в какую-то общую социокультур-ную парадигму нашей эпопеи. Если модерн означает денатурализацию мира -- растворение всего натурального и есте-ственно сложившегося в искусственном, технологизированном и обмениваемом, то монетаристская программа разве-ществления богатства, отныне без остатка переводимого в знаки, передаваемые электронными сигналами из страны в страну, от континента к континенту, можно признать за наиболее адекватное воплощение мировой программы модер-на. При этом мы очень ошибемся, если сочтем, что данный процесс носит сугубо стохастический характер и не имеет определенного вектора. Вектор существует: дематериализованное богатство имеет тенденцию перемещаться от менее развитых стран к более развитым, от периферии к мировому центру. Следовательно, в мировой монетаристской "игре" пользуются мечеными картами, позволяющими заранее знать, кто в конечном счете выиграет. Монетаризм -- больше чем одно из экономических течений. Он является сегодня, может быть, самой агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человеческой культуры -- отказа от всех традиционных сдержек и противовесов, посредством которых любое общество защищалось от агрессии денежного мешка. Дело здесь не только в социал-дарвинистской политике поощрения "наиболее приспособленных", обосновываемой чикагской школой. Чикагская школа требовала ограничить прерогативы социального государства, предоставив социально незащищенных своей участи. Глобальный монетаризм требует большего: он категорически осуждает все попытки задержать дематериализацию богатства, со-хранить его в не подлежащей обмену и отчуждению форме. Деньги должны реализовать свою способность купить абсолютно все, включая как материальные субстанции, например землю, так и духовные ценности, например патрио-тический долг или профессиональную честность эксперта. Все прежние моральные добродетели, заботливо культиви-руемые человечеством на протяжении всей его истории, отныне осуждены в качестве протекционистской архаики, мешающей полному торжеству обмена. Со времен гегелевской критики отчуждения мы ни разу не встречаем на Запа-де течения, превращающего отчуждение в последовательно защищаемую ценность и исторический проект, подлежа-щий универсализации. Все на свете должно быть отчуждаемым -- подлежащим изъятию, абстрагированию и передаче в другие руки, которые первоначально могут не иметь никакого отношения к тому, что к ним приходит. Нахождение вне полосы отчуждения -- вне пространства обмена и отторжения -- расценивается как пережиток традиционного на-турализма. Такой принцип существенно корректирует привычные представления о частной собственности. По-видимому, здесь акцент делается не на собственности как таковой, а на свойстве находящихся в руках своего владель-ца вещей помимо его желания ускользать из рук и перемещаться в неконтролируемом "игровом" пространстве. Гло-бальный порядок, о котором здесь идет речь, по-видимому, готовит перспективу изъятия всех богатств мира сообще-ством глобальных финансовых игроков. Прежде такие игроки имели перед собой по меньшей мере два ограничения: объективное, связанное с существованием тех или иных ценностей в неотчуждаемой, нетоварной форме, и субъектив-ное, связанное с нежеланием торговать теми вещами, которые защищает от обмена особый ценностный, "харизмати-ческий" статус. Отныне с обоими этими ограничениями решено покончить. Как пишет один из наших глобалистов, "критика в марксизме отчуждения вещи и владения, выливающаяся в критику капиталистического общественного устройства вообще, делает эту критику консервативной критикой". Как видим, вопрос не в обмене как таковом. Во-прос в том, чтобы все на свете сделать отчуждаемым -- причем в глобальном масштабе. Когда речь заходила о преж-нем типе рынка -- рынке товаров, экономическая теория рассматривала рыночный отбор как процедуру открытия наи-более эффективных производителей, находящих в системе рынка эффективное поощрение. Теперь, когда речь идет о рынке ценных бумаг и манипуляциях с краткосрочным спекулятивным капиталом, рынок превращается в процедуру абстрагирования и отчуждения -- денатурализации богатства, без остатка растворяемого в денежных знаках и без сле-да исчезающего в процессе глобальных финансовых игр. "Деньги оставляют от предметов лишь чистые знаки, связы-вающие их с одной формой существования -- обменом и коммуникацией". Но монетаризм символизирует не только абстрагирующую способность денежной знаковой системы, которая, наподобие платоновских идей, стоит за нату-ральными формами богатства и делает их мгновенно отчужденными. Деньги являются специфической формой перма-нентной революции, переворачивающей социальные статусы и авторитеты. В основе сребростяжания лежит страсть; но ошибаются те, кто сводит ее к наживе. в не меньшей мере это страсть социального реванша со стороны предельно самолюбивых групп, которые ощущают себя предельно униженными. Как пишет С. Московичи, комментируя Г. Зим-меля, "деньги -- родина безродных... Если ментальная тенденция трансформировать деньги в их собственную цель укореняется в обществе, необходимо предположить, что какая-то особая социальная категория более, чем другие, спо-собна ее реализовать... Прежде всего, эта категория должна находиться на некоторой дистанции по отношению к цен-ностям и благам коллектива, проявлять безразличие по отношению к его судьбе. Далее, ей должно быть отмерено время, и она должна жить под угрозой постоянного ультиматума... Повсюду существуют инородцы, еретики... люди, исключенные из общества из-за опасности, которую они представляют для общества, если не для всего человеческого рода... Никакая другая роль не позволяет им существовать и даже приобрести некоторое могущество. Лишь деньги могут дать это, и они хватаются за них как за спасательный круг". Таким образом, мы действительно сталкиваемся с парадоксом. Наши либералы, которые с таким жаром сегодня осуждают революционные перевороты и революцион-ный террор -- и прежде всего за то, что они перевертывают нормальную социальную перспективу, ниспровергая луч-ших, способнейших и возвышая худших, не заметили, что "террор монетаризма" выполняет точь-в-точь ту же роль. Посредством денег люди, ничем не заслужившие доверия общества и часто демонстрирующие наихудшие моральные качества, получают возможность торжествовать над наилучшими -- совестливыми, чуткими, бескорыстными, просто -- честными. Не является ли нынешняя монетаристская революция, на глазах изумленного мира переворачивающая все статусы и возвышающая над всеми нами ранее никому не известных и к тому же сомнительных личностей, -- не явля-ется ли она превращенной формой старого революционного экстремизма, в котором, как известно, задавали тон эти же обиженные инородцы, мстительные местечковые честолюбцы и люмпен-интеллигенты, которым обычное течение дел не давало никакой надежды? И те и другие заинтересованы в том, чтобы взломать существующий социальный порядок, нарушить правила игры и, перевернув общество вверх дном, добиться угодного им перевертывания статусов. Реванш отщепенцев -- вот что роднит бывшую большевистскую и нынешнюю монетаристскую революции. И не слу-чайно обеим революциям сопутствовали специфические культурные революции. Культурная революция -- это взрыв нормальной ценностной системы и системы оценок, без чего взявшие реванш отщепенцы все равно обречены на нрав-ственный остракизм, на духовную отверженность. Поэтому они крайне озабочены тем, чтобы навязать обществу "но-вую мораль" -- как раз такую, которая обеспечивала бы легитимность их нелегитимным практикам. Нынешние "рево-люционеры монетаризма" менее склонны в этом сознаваться. Их борьбе со "старым менталитетом" недостает доктри-нальной ясности. Тем не менее весьма ошибутся те, кто в нынешней волне имморализма и прямого криминала усмот-рит действие одной только "варварской стихии". Здесь, как и в культурной революции большевизма, чувствуется на-правляющая рука компетентных технологов, ведающих, что творят. Главная их цель -- морально разрушить и обеску-ражить общество, лишить его способности нравственного суждения, перевернуть систему оценок. Судя по многим признакам, монетаристская "революция отщепенцев" является действительно мировой. Поскольку она смазывает все качественные различия, касающиеся происхождения денег, и, главное, смазывает различие между продуктивной и спекулятивной прибылью, между нормальной и теневой экономикой, то неминуемо влечет за собой целый шлейф криминальных монетаристских практик, включая такие сверхрентабельные, как торговля наркотиками, торговля жи-вым товаром, торговля человеческими органами. Что-то случилось с цивилизацией, какой-то микроб опасно ослабил ее, коли она оказалась не в состоянии предупредить наступление новых буржуа, с революционной энергией взламы-вающих все социальные и моральные нормы. Только многозначительная двусмысленность цивилизованного законо-дательства позволяет создателям финансовых пирамид безнаказанно разорять целые континенты, обессмысливать труд миллионов людей, вывозить сотни миллиардов долларов из разоренных стран, не подпадая ни под одну из статей уголовного кодекса. Монетаристы осуществляют тихий геноцид оказавшихся незащищенными народов, подрывая условия их демографического воспроизводства и всякой нормальной жизни вообще. Монетаристская революция, вы-свободив процесс самовоспроизводства денег, безотносительно к их нормальным социальным функциям, связанным с инвестициями и вознаграждением за труд, открыла возможность расширенного воспроизводства асоциальных активи-стов, претендующих на ключевые роли в обществе. Дистанцирование денег от прежних экономически продуктивных функций аналогично дистанцированию асоциальных элементов от нормального социального окружения, над которым они желают властвовать, не разделяя его ценности. Чем больше масса денег, высвободившихся от былой связанности с натуральными показателями, тем больше масса новых маргиналов, высвободившихся от всяких "социальных повин-ностей" и цивилизованных норм. Оценивая в этом свете перспективы постсоветского общества, мы выделяем в нем две группы, ныне тесно переплетенные, но в будущем способные далеко разойтись. С одной стороны, это бывшая но-менклатура, обменявшая прежнюю власть на новую собственность, воспользовавшись всеми имеющимися у нее при-вилегиями. С другой -- среда революционеров монетаризма, для которых деньги -- единственное средство отвоевания пространства и перевертывания статусов. За ними не было прежних привилегий -- с тем большей энергией они "осво-бождают" общество от прежних идеологических и моральных "пережитков" и мобилизуют силу денег для сокруши-тельного социального реванша. Здесь объединяются виртуозы спекулятивных финансовых игр с теневиками из торго-вой сферы, а также с откровенными мафиози, отмывающими грязные деньги. Просматривается опасная зависимость: деньги, освобожденные, согласно рецептам монетаризма, от "архаичной" связи с натуральными экономическими по-казателями, наращиваются тем свободнее и быстрее, чем полнее разрыв соискателей денег со всеми правовыми и нравственными нормами. Глобалистская доминанта современности благоприятствует такому разрыву и даже освяща-ет его, помогая все формы прежнего законопослушного и морально аутентичного поведения третировать как проявле-ния ретроградного фундаментализма. Режим Ельцина базировался на определенном консенсусе между этими двумя типами -- номенклатурной "аристократией" и монетаристскими "игроками". Но отныне их пути расходятся. Это рас-хождение напоминает раскол среди большевистских революционеров. Одни из них, как и тогда, пожелают строить свое "новое общество" в "одной, отдельно взятой стране", в которой им стены помогают. Другие, менее рассчиты-вающие на лояльность местной среды, станут ориентироваться на глобальный интернационал, объединяющий всех революционеров монетаризма. О перспективе этой борьбы мы поговорим позже. Сейчас подчеркнем другое. Концеп-ция М. Вебера и концепция Г. Зиммеля указывают нам на две противоположные стратегии, вопрос о которых постав-лен возвышением буржуазного класса как культурного изгоя цивилизации. М. Вебер полагал, что поднятая всей лите-ратурной классикой проблема буржуазного выскочки, попирающего культурные и моральные нормы цивилизации, в принципе разрешима. Разрешение ее состоит в том, чтобы размежевать спекулятивно-монетаристский тип буржуа, ведущий свое происхождение от средневекового еврея-ростовщика, и продуктивный тип, ведущий происхождение от протестантских аскетов и изначально связанный с большой морально-религиозной традицией. Вебер полагал, что марксистский революционеризм не удосужился уточнить предмет своей неистовой критики. Мишенью выбран бур-жуа, без уточнения, о каком буржуа должна идти речь, кого современная цивилизация может брать в союзники, а кого оставить за бортом как носителя контрпродуктивного принципа. Георг Зиммель, напротив, полагал, что подлинной интенцией буржуазного класса является не та или иная конкретная прибыль, а прибыль вообще, в чистом виде выра-жаемая в форме самовозрастания денег. Концепция Зиммеля обещает нам: как только буржуа откроют способы дела-ния денег независимо от производственного помещения своего капитала, они оставят прежние скучные занятия, в лучшем случае дающие прибыль в 5--7% годовых, и займутся спекулятивными денежными играми как таковыми. Мо-нетаристская революция современности, высвободившая краткосрочный спекулятивный капитал и сделавшая цен-тром общества банк, а не предприятие, предоставила новым буржуа эту возможность. Перед лицом этой возможности они повели себя совсем не в духе М. Вебера. Вместо того чтобы заниматься деньгами, способными интегрировать их в окружающую социальную среду, сосредоточенную вокруг промышленного предприятия, они занялись деланием та-ких денег, которые выключают их из общества и позволяют новой финансовой касте господствовать над туземным населением. В этом качестве они назвали себя глобалистами, свободными от национальных кодексов. Итак, новые буржуа -- это реставраторы прежней функции денег, служащей не обществу в целом, но специфической маргинальной среде, берущей благодаря им свой реванш над обществом. Постиндустриальное общество, которое они строят, имеет своим центром не университет (и другие институты духовного производства), как это обещала интеллектуальная эли-та, а банк. Интеллектуалы могут себя утешать тем, что их пророчества по поводу маргинализации индустриальной среды так или иначе сбылись. Промышленная среда в самом деле отступает и теряет позиции, но не в пользу центров духовного производства, генерирующих новые продуктивные идеи, а в пользу центров финансовых манипуляций, производящих виртуальное пространство контрцивилизации, враждебной остальному обществу. Если цивилизации не удастся себя защитить от мировой революции монетаризма, ставящей с ног на голову нормальные приоритеты и ста-тусные критерии, не удастся отбить контрнаступление маргиналов, вооружившихся более или менее грязными день-гами, ее будущее останется под вопросом. Чтобы отбить атаку новых маргиналов, необходимо предварительно вы-полнить теоретическую работу, связанную с разоблачением нового денежного фетишизма. Товарный фетишизм, с которым в свое время боролся К. Маркс, был связан с верой в загадочное самовозрастание стоимости, за которым в действительности стояла эксплуатация наемного труда. Нынешний монетаристский фетишизм связан с идеей само-возрастания денег, за которым на самом деле стоит экспроприация богатства, представленного в его реальных, нату-рально-вещественных формах. "Самовозрастание денег" порождает инфляцию, уничтожающую честные сбережения. Эта инфляция прямо вытекает из разрыва между семантической, обозначающей функцией денег, требующей соответ-ствия товарной и денежной массы, и их семиотическо-символической функцией, лежащей в основе манипулятивных практик. Выступая в роли "производителей денег", финансовые игроки имеют дело с их семиотической функцией, позволяющей создавать виртуальную реальность финансовых пирамид. Но, выступая как потребители богатства, они требуют за свои дутые деньги твердой наличности -- и получают ее за счет ограбления всего общества. Здесь раскры-вается основной парадокс монетаристской теории. Выступая как теория "дорогих денег", не рекомендующая их рас-точать в форме дешевого кредита и поощрения ненадежных форм экономической активности, не говоря уже о расто-чительстве социального патернализма, подкармливающего всех "неприспособленных", она в то же время требует не-зависимости банков как центров власти и решений от традиционных форм социального контроля, в том числе и госу-дарственного. Но банки, избавленные от такого контроля, начинают заниматься производством денег ради денег, вме-сто того чтобы сохранять за деньгами роль стимулирующего средства в отношении других видов активности. Моне-таристы начали с критики советской практики "производства ради производства", требуя подвергнуть производителей контролю со стороны рынка; кончают же они тем, что оправдывают спекулятивную практику "денег ради денег", из-бавленную от законного контроля со стороны общества. И все это выдается за объективную логику экономического развития, которой нет альтернативы.

Постструктуралистская критика буржуазности -- к услугам новых буржуа

Наш дискурс о новых буржуа будет весьма односторонним, если мы не зададимся вопросом о социокультурных предпосылках их реванша. Их культурная революция вряд ли удалась бы, если бы не находила какого-то отклика в общем климате нашей эпохи. Ведущая философия эпохи назвала этот климат постмодернистским. Постмодернизм означает в первую очередь разложение субъекта модерна -- того собранного и самонадеянного субъекта, которому дано было формировать дерзкие проекты будущего и претворять их в жизнь. Сегодня либеральные критики называют эти проекты утопическими, но это самое поверхностное заключение. Под утопией естественно разуметь продукцию раскованного воображения, остраняющегося от действительности. Деятели модерна вовсе не были такими размягчен-ными мечтателями. Их надо судить не по одним только онтологическим критериям -- на предмет соответствия их за-мыслов объективной действительности, но и по критериям антропологическим. Здесь-то и возникает самое трудное: объяснить, почему далекие от реальности замыслы рождали столь яркие и сильные характеры, неукротимую волю, железную организацию. Постмодернистская аналитика именно на этом главном пункте сосредоточила свое внимание. Опираясь на психоанализ Фрейда, она показала, что в основе модернизации как общественно-исторического процесса лежал процесс подавления спонтанных желаний -- преобразование их в рационалистический проект. С гносеологиче-ской точки зрения мы можем здесь говорить о процессе рационализации, с праксиологической -- о процессе накопле-ния. Отказ от удовольствий, от немедленного удовлетворения желаний, закабаление природы (и нашей собственной, внутренней, и внешней, лежащей вокруг нас) -- вот механизмы, посредством которых созидался предельно мобилизо-ванный человек модерна. Постструктуралистская, постмодернистская и неофрейдистская критика усмотрела в этом проявление ненавистной буржуазности, которую необходимо "демонтировать". Она взялась расщепить, "децентриро-вать", деконструктивировать субъект эпохи модерна, воспользовавшись как союзником давлением бессознательного, витально-инфантильного начала. Буржуазная цивилизация потому и создала мощную когорту пионеров накопления, что заковала в цепи сидящую в каждом из нас инфантильную стихию -- ту самую, что заявляет о себе криком ребенка, когда ему чего-то хочется. Бунт детей против отцов, бессознательного против сознательного, женского начала против мужского, чувственности против разума -- все это рассматривается постмодернистами как разновидности антибуржу-азной стратегии, взявшей себе в союзники то, что можно назвать инфантильной сексуальностью, отвращающей от труда, порядка и самодисциплины. Успехи, достигнутые постмодернистской критикой "старой буржуазной культу-ры", как мы можем теперь судить, поистине поразительны. Секрет в том, что она играла на понижение -- потакала тому, что не требовало усилий, и обескураживала само усилие, навешивая на него ярлык репрессии. Но здесь-то и случилось самое неожиданное. Антибуржуазные старания постмодерна эффективнее всех использовала сама буржуа-зия. Освободительная стратегия привела к освобождению буржуа от необходимости следовать всем классическим буржуазным добродетелям: воздерживаться от потакания своим спонтанным эмоциям, стремиться к предельной ос-мотрительности в отношениях, ограничивать потребление в пользу накопления, вести размеренно-методический образ жизни, подчиненный проекту обогащения. Переключение внимания с промышленной прибыли на прибыль, получае-мую от раскованных спекулятивных игр, переход от "скучного" классического предпринимательства к азартному строительству финансовых пирамид и другим видам аферы дает нам узнаваемый постмодернистский образ дезоргани-зованной чувственности, и не думающей себя усмирять ради какого-то долга и какого-то дела. Бунт спекулятивного "предпринимательства", не признающего никаких ограничений, никаких правил игры, начисто не способного к мето-дическому накопительству и другим проявлениям отложенного удовлетворения желаний, как нельзя лучше вписался в проект постмодернистской "деконструкции" всех институтов и норм "репрессивного общества". Как оказалось, по-стмодернисты и деконструктивисты не для того старались: их усердием воспользовался буржуа-протей, в совершен-стве владеющий искусством превращения. Ошеломленному постмодернистскому авангарду оставалось только на-блюдать, с какой смелой последовательностью их заклятый оппонент -- буржуа -- осуществляет их проект деконст-рукции культуры и морали, тем самым освобождая себя от всех сдерживающих норм. Как теперь можно подозревать, буржуа давно уже тяготился тем самым нормативным, рационалистически-организованным порядком, авторство ко-торого ему приписали. Он первым из всех социальных групп современного общества реализовал (для самого себя) новейшую утопию постмодернизма, связанную с тотальной деконструкцией начал, обуздывающих инфантильно-гедонистическую "витальность". В движении на пути к предельной чувственной раскованности, высвобождению сек-суальности, не поддающемуся репрессивной организации эротизму и асоциальному инфантильному эгоизму он дале-ко опередил таких "маргиналов буржуазного социума", как молодежь, женщины, цветные и сексуальные меньшинст-ва, на которых стратеги великого антибуржуазного отказа возлагали столько надежд. И разве теперь этот буржуа не вправе рассчитывать на известное понимание у общества, которое и само давно уже тяготилось "репрессивным тота-литарным" порядком и жаждало сбросить с себя все оковы? Этот буржуа ныне считает возможным заявить своим опомнившимся оппонентам: "Вся ваша критика, адресованная мне, недобросовестна, она результат скорее зависти, чем законного негодования. Я осуществил антитоталитарный, антирепрессивный проект, который все вы примеряли на себя. я живу по меркам предельно раскованного и неангажированного индивида, каким вы сами хотели стать, дав-но уже тяготясь всем тем, что попахивало долгом и ответственностью. Какого же долга и какой ответственности вы теперь хотите от меня?" Амбивалентность постмодернистского взгляда на эту проблему состоит еще и в том, что здесь в принципе нельзя получить ответа на вопрос, считавшийся прежде столь важным: идет ли речь о злой воле -- решимости порвать с социальными нормами во имя теневых практик -- или, напротив, о безволии -- о предельной мо-рально-психологической расслабленности нашего современника, более не способного ни к каким последовательным усилиям, ни к каким жертвам и связанному с ними напряжению? Добавим, что эта двусмысленность присутствует во всех революциях -- и социальных, и криминальных. Когда большевики соблазняли солдат первой мировой войны ло-зунгом "долой войну!" -- приглашением к дезертирству, а крестьян и городских люмпенов -- лозунгом "грабь награб-ленное!", что здесь преобладало: давление мефистофельской асоциальной воли или асоциального безволия, не спо-собного нести бремя какого-либо долга? Легче всего развести эти моменты, одним приписав мефистофельскую волю, другим -- роль ее пассивных жертв. Но, рассуждая строго, мы должны признать, что когда речь идет о жертвах и жертвенности, то эти понятия мы должны скорее отнести не к дезертирам, мародерам и поджигателям усадеб, а к тем, кто решился на вооруженное сопротивление, -- волонтерам добровольческой армии. Сопротивление остальных надо признать запоздалым и вряд ли принципиальным: они возмутились лишь тогда, когда криминальные практики боль-шевистской экспроприации оказались прямо направленными против бывших содельников и классовых попутчиков. Уловка тех, кто ломает устоявшийся порядок в своих корыстных целях, состоит в том, чтобы объявить сам порядок своекорыстным и нелегитимным. Большевики все стеснительные для них цивилизованные нормы объявили буржуаз-ными; "демократы", открывшие дорогу великой криминальной революции по имени приватизация, объявили эти же нормы тоталитарными, а себя -- борцами с тоталитаризмом. И те и другие брали себе в союзники человеческую сла-бость и греховность, тяготящуюся общественными нормами и долгом. В обоих случаях проект освобождения освобо-ждал лишь тех, кто наиболее профессионально подходил к ниспровержению порядка и был готов к профессионально-му использованию открывшегося беспредела. Профессионалы же здесь не те, кто увлеченно делает, а те, кто заранее знает, во имя чего это делается. С этой точки зрения надо признать, что демократы постмодернистского пошиба в сво-ей борьбе с "тоталитарной репрессией" не были настоящими профессионалами -- их деятельность ниспровержения послужила целям, о которых они заранее вряд ли подозревали. Вероятно, наиболее надежным критерием отличия дей-ствительно продуктивного реформаторства от контрпродуктивного является последовательный отказ от манипуля-тивной игры на понижение -- от потакания низменным инстинктам и слабостям, которыми легче всего соблазнить массу, ничего не давая ей взамен. По-видимому, настала пора сформулировать особый закон революционно-реформаторских эпох: чем масштабнее провокационный процесс потакания инстинктам, тем больше дивидендов из-влекают из него потенциальные экспроприаторы и узурпаторы собственности. Следовательно, задуманный в качестве "антибуржуазного" процесс высвобождения "репрессированной чувственности" и асоциальности неизменно играет на руку буржуазии наихудшего пошиба -- не способной к самоограничению. Эскалация ниспровергательного процесса, направленного против норм, кажущихся "репрессивными", способствует самой обескураживающей исторической ро-тации буржуазных собственников: вытеснению продуктивного капитализма контрпродуктивным, спекулятивно-ростовщическим, так как спекуляции, ростовщичество и другие практики теневой экономики лучше всего вписывают-ся в парадигму радикалов "чувственного раскрепощения". Теперь поставим вопрос: почему процесс ниспровержения норм столь органично сочетается с тенденциями глобализации? Здесь нам пригодится еще один концепт постструкту-ралистской и постмодернистской "критики" нормативных начал. В частности, речь идет о понятии "множественности текста", предложенном Роланом Бартом. Герменевтическая теория давно уже установила, что процесс интерпретации любого текста в принципе бесконечен и каждый новый интерпретатор воодушевляется неискоренимой множествен-ностью, многозначностью и даже двусмысленностью текста. Но постструктуралистский текстовой анализ идет даль-ше, настаивая на том, что сама целостность любого текста не больше чем миф. "Текстовой анализ не стремится выяс-нить, чем детерминирован данный текст, взятый в целом как следствие определенной причины; цель состоит скорее в том, чтобы увидеть, как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве..." В таком именно горизонте воспринимаются нормы морали и культуры: вместо однозначной интерпретации они подаются как текст, "взрываю-щийся и рассеивающийся в межтекстовом пространстве". Таким межтекстовым пространством является глобальный мир сосуществующих, сталкивающихся и эпатирующих друг друга национальных культур. Глобальный "гражданин мира" вместо того, чтобы занимать архаическую позицию верноподданного адепта одного из сталкивающихся друг с другом национальных текстов, предпочитает выступать в роли софистического сопоставителя текстов, сознательно эксплуатирующего моменты их взаимной противоречивости. Современный "гражданин мира" сопоставляет тексты не для того, чтобы отобрать среди них наиболее истинный, а для того, чтобы убедить себя и окружающих в том, что про-блема истинности вообще не имеет решения и должна быть заменена проблемой "временного контракта" между субъ-ектом и теми из множества нормативных систем, которые на сегодня наиболее его устраивают. Здесь следует провес-ти уточнение, необходимое для того, чтобы объяснить неожиданность нигилистического эффекта для некоторых, наи-более прекраснодушных, адептов глобального мира и мирового гражданства. Последние ожидали, что в глобальном мире должна произойти замена "провинциальных" норм эгоистического национализма другими, более универсальны-ми и емкими общечеловеческими нормами, не только не уступающими прежним по способности эффективно обеспе-чивать цивилизованное поведение людей, но даже превосходящими их в этом. Те из либералов глобализма, которые сохранили "архаическую приверженность" к закону и порядку (при условии их несомненной цивилизованности), рас-считывали на замену множества сомнительных норм одной великой и несомненной -- общечеловеческой. Более иску-шенные "специалисты по современности" указали им, что сами поиски устойчивой и ясной нормативности свидетель-ствуют о рецидивах догматически-репрессивного, тоталитарного мышления. Глобальный мир в его "подлинной", по-стмодернистской перспективе означает расставание с любой принудительной, то есть не представленной индивиду в форме его добровольного и временного контракта, нормативностью как таковой. Глобальный индивид современности кочует не только в физическом пространстве нашей планеты, выискивая места, где лучше. Он кочует в межтекстовом пространстве культуры, нигде особенно не задерживаясь, заключая лишь временные соглашения с попадающейся ему на пути социальной средой. При этом его пространственные и "межтекстовые" странствия имеют определенный век-тор: он мигрирует из мест, где нормы более жесткие, в места с разреженным нормативным пространством, в которых ни его практики, ни его "чувственность" никто не посягает упорядочивать и подчинять коллективному интересу. Та-ким образом, проект освобождения, которым грезили реформаторы и революционеры прежней формации, претерпе-вает метаморфозу. Вместо прогресса в развитии свободы, осуществляющегося в историческом времени, мы имеем его осуществление в пространстве. Наиболее свободными оказываются не те, кто в самом деле находится на вершине культуры или несет в себе программу саморазвития человечества, аккумулируя высшие достижения цивилизации, а всего лишь наиболее мобильные -- которым дано право и возможности беспрепятственно кочевать по миру, показывая кукиш вынужденно привязанным к месту и, следовательно, вынужденно лояльным. В этом контексте преобразуется и понятие "средств производства", владение которыми издавна характеризовало положение господствующих социаль-ных групп. Теперь, по всей видимости, речь должна идти о средствах обеспечения предельной транснациональной мобильности, ибо постмодернистская эпоха -- это реванш мобильных над укорененными, релятивистов -- над фунда-менталистами. В частности, преимущества транснациональных корпораций над национальными сегодня измеряются не столько прежними критериями, относящимися к размеру капитала и других мобилизованных ресурсов, сколько критериями самой экстерриториальности-- свободы от вынужденной подчиненности нормам и социальному контро-лю. Ускользание от контроля, от "деспотизма нормы" -- вот наиболее точное и, кстати, наиболее соответствующее постмодернистским презумпциям определение глобализации. Здесь же заключается и секрет совпадения новейшего либерализма с глобализмом. Либеральное открытое общество -- это общество "деструктурированного" текста, то есть такое, где свобода от норм основывается на свободе миграции в межкультурном и межстрановом пространстве. Мож-но ли постулировать какое-то априорное совпадение показателей предельной мобильности с показателями, которыми так дорожила прежняя культурная классика, в том числе и классика прогресса, - развитости, образованности, нравст-венности, ответственности? По-видимому, современные адепты глобализма затрудняются в доказательстве этого; по-этому они предпочитают просто отмахнуться от критериев, которыми пользовалась прежняя культура, объявив их архаичными. Номады глобализма отличаются от прежних миссионеров просвещения и "пионеров прогресса" тем, что они вместо того, чтобы улучшать и совершенствовать наличную социально-территориальную среду, предпочитают ее покидать - чаще всего прихватив при этом ставшими мобильными ресурсы, столь необходимые для ее развития. Они не ждут вместе с остальными соотечественниками, когда сработает историческая логика прогресса, и не способствуют ей - вместо трудного путешествия во времени они предпочитают легкое путешествие в пространстве. Может быть, именно это называется сегодня "концом истории".
От Товарищ Рю
К I~Roudnev (13.09.2002 11:00:54)
Дата 13.09.2002 13:08:08

Макс Маркса не слаще

Путаник еще тот.Старый добрый прием: если факты не согласуются с теорией, то тем хуже для фактов.

Нашел источник буржуазии - Германия, видите ли! Да к тому моменту, когда еще Лютер под стул ходил, в Италии (точнее, Венеции, Генуе) - вполне католической и даже где-то ренессанской стране - буржуазия уже четыре золотые свадьбы отпраздновать сумела, без всяких религиозных заморочек. Плюс еще Фландрию учесть с 12 века - и снова без дебатов.

Но вот что интересно и поучительно в свете проблемы фатальной для традиционного общества модернизации (в т.ч. и СССР). Обратите внимание, что практически во всех языках буржуа - это дословно "житель города"! Французский "буржуа", немецкий "бюргер и даже славянские "мещанин".

Получается, если так, что это явление, грубо говоря, неизбежное - иными словами, сам образ городской жизни настолько переформировывал человека, изначально почти всюду сельского жителя, что приводил фактически к появлению совершенно нового явления - гомо экономикуса как следствие разделения труда (главный признак города!), в противоположность виллану, замкнутому на натуральном хозяйстве.

А вы говорите - языкознание...

Примите и проч.
От Gera
К Товарищ Рю (13.09.2002 13:08:08)
Дата 13.09.2002 13:39:06

Поддерживаю,

ссылаться на Вебера можно только будучи уверенным, что по этой ссылке никто не пойдёт.
От Pout
К Gera (13.09.2002 13:39:06)
Дата 13.09.2002 17:39:00

Перекресток выяснения отношений(*)

Ссылка тут уже давно была,и по ней видно и правда не ходили.
На сайте socnet.narod.ru несколько современных работ по теориям социальной дифференциации и неравенства.Есть и литература "классиков" по теме

Известный вузовский учебник. Радаев. Тут
http://socnet.narod.ru/library/authors/Radaev/stratification/5.htm

обзор.
...

ГЛАВА 5. КЛАССЫ ПОСЛЕ КЛАССИКОВ (В.В.Радаев)

Обращаясь к современным стратификационным теориям, мы начнем с тех, кто продолжает развивать классические теоретические моде­ли. И если же речь заходит о классовых теориях, нужно сказать, что на поверхности переменчивых социологических вод наиболее за етными остаются два следа, -- лежащие в фарватере трудов К.Маркса и М.Вебера. Пройдем же по этим следам и назовем имена (многие из которых пока еще не на слуху у российского читателя), обращая внимание, в первую очередь, на особенности теоретических одходов.


....

Как это ни парадоксально, но именно советский ортодоксальный марксизм, выдавший "на гора" столько трудов по классовой структу­ре и вроде столь яростно боровшийся за чистоту учения и послужил скорее выхолащиванию классовой теории. Посудите сами: что остает­ся от "диалектики классовых отношений" - гордости марксизма - в утверждениях о дружественном союзе рабочего класса и колхозного крестьянства с народной интеллигенцией, опирающемся на единую об­щественную собственность на средства производства? Чистая словес­ная формальность. Что же касается западных средних классов и стремительно исчезающей революционности пролетариата, делали вид, что все это - не более, чем "буржуазные" выдумки. Так что нынеш­нее поголовное отвращение россиян к классовой теории в целом - закономерный итог многолетнего вдалбливания слишком примитивных образцов этой теории.

...

============

книга Куценко

позиция "Союз серпа и молота"(есть и другие. Эта мне импонирует)
http://socnet.narod.ru/library/authors/kuzenko/1-2.htm
....


Итак, концепт класса в базисных социологических теориях был представлен как сложный социальный феномен, отражающий существенные социальные неравенства в обществе, связанные с обладанием разным доступом к социально значимым ресурсам, проявляющий себя в социетальных действиях по отстаиванию собственных интересов. Термин “класс” является наиболее общим понятием, описывающим структуры макро-неравенств в современном обществе. Классово основанные социальные образования были динамичным источником, социальными силами, агентами многих социальных изменений и трансформаций, характеризующих современную эпоху.

Теоретический анализ классовых неравенств, концептуализация явления «класс», предпринятые К. Марксом и М. Вебером, опирались на эмпирические реалии одного из периодов и форм развития современного общества - индустриального капиталистического общества ХIХ века, а также начала ХХ в. Несмотря на то, что их теоретическое наследие определило две конкурирующие социологические традиции, основания данных концепций, с нашей точки зрения, не являются противоречивыми. Данные основания могут быть рассмотрены как дополнительные принципы в рамках целостного структурно-деятельностного подхода. Общим в данных концепциях является, прежде всего, то, что авторы рассматривают класс как возможность сознательных солидарных действий большой группы людей, которые занимают подобные социальные позиции в пространстве неравно распределенных ресурсов общества. Такие действия становятся отражением потребности изменить или укрепить свою классовую позицию. Акцент на возможные коллективные, более широко - солидарные действия, направленные на общественную систему, на изменение/укрепление жизненных шансов, подчеркивает то главное, что отличает класс от статусной и любой иной группы. Именно, прежде всего, на этой основе возможен определенный синтез идей К. Маркса и М. Вебера в понимании класса.

Оба автора подчеркивают важность экономических факторов в формировании классовых позиций и специфического видения общества. Но если К. Маркс заглядывает, как бы, вглубь проявления фактора, определяя его через собственность на средства производства и возникающие на этой основе отношения отчуждения и эксплуатации; то М. Вебер обозначает широкое поле проявления фактора, которое обнаруживается в конкурентности рыночных ситуаций и выходит за пределы узкого понимания экономизма. Именно данный фактор, с точки зрения авторов, прежде всего, определяет социальные оппозиции (которые, по М. Веберу, закрепляются в статусах и жизненных стилях) и социальную силу акторов.

Концепция К. Маркса подчеркивает феномен класса как продукт специфических производственных отношений, социальных отношений отчуждения и эксплуатации; тем самым, фиксирует внимание на наиболее крупных макросоциальных расколах общества. Концепция М. Вебера позволяет увидеть множественные проявления существенных социальных неравенств в обществе через специфические стили жизни и жизненные шансы, типичные для социальных акторов и отражающие их как социальные, так и индивидуализированные начала. Именно с этих точек зрения данные теории могут быть рассмотрены как взаимодополняющие принципы анализа видимого целостного аспекта реальности, связанного с процессом классообразования.


================





От Дмитрий Ниткин
К I~Roudnev (13.09.2002 11:00:54)
Дата 13.09.2002 11:25:06

Молодец Панарин!

>Мы, пожалуй, не разберемся в истоках победы "демократов" над коммунистами, если не учтем такой фактор, как веберовская реабилитация класса капиталистов и основанная на веберовских пре-зумпциях, идеологически подогретая система массовых ожиданий. Массы, шокированные системой но-менклатурных привилегий и закрытого спец-распределительства, ожидали, что номенклатурную элиту новых партийных феодалов, жирующих на фоне всеобщего "дефицита", заменит веберовский буржуа-аскет, с презрением отвергающий всякие привилегии и дармовые блага в пользу принципа последова-тельной самодеятельности и не-подопечности. Номенклатурные растратчики общественного богатства, которых постоянно страховало государство, не требующее у них настоящего экономического отчета, должны были смениться ответственными частными собственниками, погружающимися в стихию рынка как в священную очистительную воду. При этом предполагалось, что крушение прежних политических и идеологических запретов автоматически сделает свободным все общество и что эта всеобщность сво-боды столь же автоматически преобразуется во всеобщую гражданскую ответственность.
>Мне уже приходилось писать, сразу же по следам нашей приватизации, что оба указанных допу-щения оказались ложными. Падение прежней партийной цензуры освободило не общество - оно освобо-дило от всякой гражданской и морально-политической ответственности прежнюю номенклатуру, которая проводила уходящую идеологию словами персонажа Достоевского: "Если Бога нет, то все позволено". Бог для этих атеистов умер давно, но гнет партийной цензуры в известной мере смягчил для общества последствия этой смерти Бога, ибо демагогия партийной "коммунистической сознательности" служила не только в качестве средства массовой манипуляции, но и в качестве сдерживающего тормоза внутри самих верхов.
>Как оказалось, советское общество явно переоценило само себя: освобождение от партийно-идеологической цензуры сработало в пользу "сильных" и давно уже в тайне от всех ведущих буржуаз-ный образ жизни и только усилило беззащитность остальных, у которых к моменту "демократического переворота" не оказалось ни капиталов, ни политического влияния, достаточного для эффективной са-мозащиты от произвола номенклатурных приватизаторов. Наряду с этой неожиданной классовой дели-мостью свободы, оказавшейся целиком в руках прежней номенклатуры, обнаружилась и проблематич-ность той связи между свободой и ответственностью, которую постулировал новый либерализм.
>Удивительное дело, но безответственность стала всеобщей: верхи отделались от этики долга как от опостылевшей Цензуры, низы соблазнились объявленной вседозволенностью, Не уразумев того, что в обстановке вседозволенности всегда выигрывают сильные и проигрывают слабые, Причем — и это бы-ло еще одним сюрпризом постсоветской эпохи — сами Понятия сильных и слабых совершенно не сов-падали со смыслом, заложенным в идеологии либерализма. Идеология Постулировала, что слабые - это те, кто привыкли полагаться на государственный патернализм, а сильные — это те, кто готов к свобод-ному рыночному соревнованию, избавленному от любых тайных подстраховок.
>На деле оказалось, что "сильными" оказались как раз те, кто сумел сполна использовать всю систему номенклатурных подстраховок и привилегий для перераспределения национального богатства в свою пользу, а "слабые", напротив, оказались предоставленными самим себе, но с заведомо урезан-ными правами и возможностями, что по существу исключало их полноценное приобщение к доброде-телям самодеятельного гражданского общества.
>Номенклатурные приватизаторы с самого начала повели себя отнюдь не по примеру "аскетов накопления", методически накапливающих по крохам добываемую прибыль для ее последующего ин-вестирования в экономику роста. Они, напротив, повели себя как безответственная богема, даром по-лучившая не ею созданное богатство и намеренная использовать его ради неслыханно разнузданного гедонизма. Объективный социокультурный анализ их поведения указывает нам не на аскетическую эти-ку самонакопления, связанную с методическим внутренним самоограничением, а на сочетание психоло-гии разнузданной богемы с психологией захватнической "удали" , все более становящейся откровенно криминальной. Не менее обескураживающим оказывается и сравнение класса "новых русских" (и иных "новых" во всем постсоветском и постсоциалистическом пространстве) с национально ответственным пу-ританским мещанством, строящим национальный капитализм с полным сознанием собственной укоре-ненности в местную среду и традицию.
>Номенклатурная богема, получившая новую собственность вкупе со старыми привилегиями, ока-залась в принципе не способной идти трудным путем честных сбережений, партнерства и ответственно-сти. Она сделала головокружи тельное открытие, что старая предпринимательская при быль, связанная с экономикой роста не идет ни в какое сравнение с ростовщической прибылью, связанной со спе кулятивным помещением капитала, финансовыми пирами дами и играми типа "МММ".

Очень хорошие формулировки. Хотя и очень пессимистические.

Одна надежда - на мировой финансовый кризис :)
От Павел Краснов
К Дмитрий Ниткин (13.09.2002 11:25:06)
Дата 13.09.2002 17:52:49

Воистину Молодец!

Да, блестяще написано.

>Очень хорошие формулировки. Хотя и очень пессимистические.

Верно, ситуация очень дерьмовая - почти "привет".

>Одна надежда - на мировой финансовый кризис :)

Почему? Могут быть и другие надежды.

С Уважением,
П.К.
От Павел Краснов
К Павел Краснов (13.09.2002 17:52:49)
Дата 13.09.2002 20:51:53

Не обззатлно! Второе Пришествие тоже нехило! :-))) (-)
От Ростислав Зотеев
К Павел Краснов (13.09.2002 17:52:49)
Дата 13.09.2002 19:08:56

Пра-ально, Мы на горе всем буржуям - Мировой Пожар Раздуем !!! (С) Д.Бедный (-)
От alex~1
К Дмитрий Ниткин (13.09.2002 11:25:06)
Дата 13.09.2002 11:38:52

Re: Молодец Панарин!

Все бы хорошо, но у меня вызывает сильные сомнения общепризнанный (и практически не подвергаемый сомнению) тезис о том, что все досталось "старой номенклатуре" (понимаемой, естественно, широко).

Во-первых, это просто не соответствует фактам (в России. В Средней Азии, например, все по-другому. Но ведь там и процесс шел по-лругому. "Назарбаев" скорее воспользовался обстоятельствами, чем создавал их).
Во-вторых, такая "шустрость" и агрессивность просто не в стиле "старой номенкоатуры" с ее общепризнанной "подавленной инициативой" и "желанием соответствовать требованиям начальства".
В-третьих, я вижу подлог - в "номенклатуру" скопом (намеренно) поместили вообще всех, кто был на виду во времена СССР.

В принципе, отказ от такой декларации мало что меняет (сволочь типа Немцова, конечно же, выкормыши СССР), но все-таки это важно, если интересоваться механизмом произошедшего.

С уважением
От Igor Ignatov
К alex~1 (13.09.2002 11:38:52)
Дата 13.09.2002 19:01:09

Ре: Нет, такие подмены кое-что меняют: о подменаx Панарина.

Привет!

Такие подмены кое-что меняют и они не случайны. Они отвращают от советского проекта.

Я давно обращал внимание, что неспроста идет ета болтовня о номенклатуре. О сущности россиянского строя "идеологам" рано или поздно сказать придется. Так сказав о ней, они заодно пытаются зачеркнуть и единственную разумную альтернативу. Я, разумеется, имею в виду не копирование советской системы, а следование в общем векторе.

Все они прекрасно знают - что далеко не "номенклатура" заграбастала все обсчественные богатства (правильно говорить не о номенклатуре, а о ее части, причем "молодой"). Просто стараются блокировать возможный выxод. Да, "приватизаторы" - гады, но и "туда" нельзя. "Там" ведь "номенклатура", а она все и приватизировала.

С уважением.
От Дмитрий Ниткин
К alex~1 (13.09.2002 11:38:52)
Дата 13.09.2002 17:55:56

Re: Молодец Панарин!


>Все бы хорошо, но у меня вызывает сильные сомнения общепризнанный (и практически не подвергаемый сомнению) тезис о том, что все досталось "старой номенклатуре" (понимаемой, естественно, широко).

Да почему же? "Старая номенклатура" была движущей силой процесса приватизации и получила бОльшую часть куска. Далеко не все они сремились создать себе имя и раздуть вокруг себя шум - и при этом стали очень и очень богатыми людьми. А шум поднимал тот, кто надеялся этим компенсировать отсутствие реального капитала, сделать вид, что он "допущен к деньгам", не будучи в действительности допущен к ним. Вспоминается одно из высказываний Немцова, что тот же Березовский - никто по сравнению с Вяхиревым. А кто такой Вяхирев - в смысле, кем он был?

Конечно, кое-кому из "молодых" тоже удалось присосаться. Но общее правило одно для всех: богатей за счет государства!
От alex~1
К Дмитрий Ниткин (13.09.2002 17:55:56)
Дата 16.09.2002 08:43:44

Re: Молодец Панарин!


>>Все бы хорошо, но у меня вызывает сильные сомнения общепризнанный (и практически не подвергаемый сомнению) тезис о том, что все досталось "старой номенклатуре" (понимаемой, естественно, широко).
>
>Да почему же? "Старая номенклатура" была движущей силой процесса приватизации и получила бОльшую часть куска. Далеко не все они сремились создать себе имя и раздуть вокруг себя шум - и при этом стали очень и очень богатыми людьми. А шум поднимал тот, кто надеялся этим компенсировать отсутствие реального капитала, сделать вид, что он "допущен к деньгам", не будучи в действительности допущен к ним. Вспоминается одно из высказываний Немцова, что тот же Березовский - никто по сравнению с Вяхиревым. А кто такой Вяхирев - в смысле, кем он был?

Дмитрий, не возьметесь за благое дело - не приведете список 20-30 наиболее крупных "поглотителей собственности" с их должностями "тогда" и описанием их положения теперь? Обращаюсь к Вам, так как именно у Вас может быть более достоверная информация - особенно о тех, кто "не на слуху". Буду весьма благодарен. Кстати, рещзультат заранее я совершенно не знаю. :)

>Конечно, кое-кому из "молодых" тоже удалось присосаться. Но общее правило одно для всех: богатей за счет государства!

Вот и я о том же. (С огофоркой относительно "кое-кого из молодых").

С уважением
От C.КАРА-МУРЗА
К alex~1 (16.09.2002 08:43:44)
Дата 16.09.2002 15:01:39

Кое-что об установках номенклатуры

Н.С.Ершова. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома. - В кн. "Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития". М.: Интерпракс. 1994. С. 151-155.
В 1993 г. ВЦИОМ провел крупное исследование представителей советской номенклатуры конца 80-х годов и новой правящей российской элиты. У 1812 респондентов были взяты глубокие, более чем часовые стандартизованные интервью. Советская элита была представлена деятелями партийного и государственного управления, науки и культуры, занимавшими высокие номенклатурные должности. 94% опрошенных - мужчины.
"Не оказалось особых различий в образовательном уровне старой и новой элит: 97% номенклатуры имеет высшее образование (!), причем парадоксально высокой оказалась доля тех, кто либо имеет ученую степень, либо продолжал учебу и после окончания высшего учебного заведения. Прежде всего, это характерно для партийных работников и для представителей высшего эшелона государственного управления. Доля высокообразованных людей в этих группах даже выше, чем среди представителей культурной и научной элиты... 94% новой элиты также имеет высшее образование, причем каждый пятый получил ученую степень или обучался еще где-нибудь после окончания вуза ".
"Немалая часть представителей как новой, так и старой элит (более четверти) - сами дети номенклатурных работников".
"Исследование показало, что всего лишь 11% бывших аппаратчиков сегодня оказалось на пенсии. Столь низкая цифра позволяет говорить о том, что в основном номенклатура смогла адаптироваться к происходящим изменениям и не испытывает явной нисходящей мобильности. Более 60% бывшей номенклатуры и сегодня занимают элитные позиции, сравнимые с номенклатурными должностями советского времени. Если же мы немного раздвинем границы нынешней элиты, включив в анализ не только непосредственно элитные, но и примыкающие к ним должности, то увидим, что еще 15% старой элиты оказались лишь на одну ступеньку ниже узко определенного элитного уровня. Таким образом, лишь 13% советской правящей элиты конца 80-х годов оказались сегодня за пределами круга руководящих работников. А 15% из них владеют сегодня собственным бизнесом...
Треть партийной номенклатуры сегодня находится на высшем уровне государственного управления, а еще треть занимает командные позиции в экономике. Если же опять чуть-чуть расширить границы элитарных должностей за счет "предэлитных" позиций или "второго эшелона элиты", то мы найдем в этом кругу более 80% партийной номенклатуры".
"Откуда пришла новая российская элита, какая часть ее является аутсайдером на советской политической сцене? Исследование показало, что почти половина этой группы вступила в элитный круг в 80-е годы и ранее. Лидируют здесь представители государственной экономики - две трети из них и раньше занимали командные посты в экономике. Если же мы опять расширим элитный круг до его "второго эшелона", то увидим, что около половины "новичков" российской правящей элиты на деле вошли в нее из "второго эшелона" старой элиты - они были руководителями предприятий и крупных отделов и лишь ждали своего часа... Таким образом, около 80% нынешних представителей элиты занимали элитные и "предэлитные" позиции в конце 80-х годов".

Из книги "Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития". М.: Интерпракс. 1995. М.: Аспект-Пресс. международный симпозиум 15-18 декабря 1994 г.
Головачев Б.В., Косова Л.Б (ВЦИОМ). Ценностные ориентации советских и постсоветских элит. с. 183-187
Первый вывод - четкие реформаторские установки и старой, и новой элит (94% "элиты" по сравнению с 44% респондентов в массовом опросе не согласны с мнением, что "было бы лучше, если бы в стране все оставалось, как было до 1985 г."). Старая номенклатура, конечно, более консервативна. Считают, что "произошедшие перемены положительны для России", 47% из старой элиты и 82% из новой. Считают, что эти перемены "отрицательны для России", 45% из старой элиты и 13% из новой. Из этого следует, что примерно половина "старой" номенклатуры критически относится к качеству программы и исполнения реформ. Но сильно ли расходятся векторы старой и новой элит в представлениях по главным вопросам?
Авторы исследования дали сравнение установок двух контингентов элиты и массового сознания на большой "карте". В целом она показывает очень большое сходство взглядов обеих привилегированных групп - и их резкий разрыв с взглядами населения в целом. Это не так уж удивительно. Для нас здесь важнее другое. Если привлечь результаты других исследований ВЦИОМ, то видно удивительное сходство по главным вопросам установок интеллигенции (конца 80-х годов) и элиты. А значит, мы имеем эмпирическое подтверждение резкого отрыва мировоззренческих установок интеллигенции от "тела народа", от массы носителей нашей культуры. Вот над этим надо задуматься.
Назову два пункта, важных в программе перестройки и реформы, в которых разрыв выражен в наибольшей степени. Первый - это отношение к экономическому либерализму и роли государства. Выражено это в ответах относительно утверждения "Государство должно устанавливать твердые цены на большинство товаров" (население - "за", а элита "не согласна). Второе утверждение более фундаментально: "Переход к рыночной экономике необходим для выхода из кризиса и процветания России". С ним согласны оба контингента элиты, но к нему очень скептически относится население в целом.
Авторы исследования делают вывод: "Как показывают опросы, в массовом сознании сегодня отмечается некоторая тенденция к изменению соотношения сторонников и противников продолжения реформ в пользу последних. Это значит, что динамика сознания элитных групп и массового сознания по рассматриваемому кругу вопросов разнонаправленна. В этом смысле ruling class постсоветской России - маргинален".
От константин
К C.КАРА-МУРЗА (16.09.2002 15:01:39)
Дата 16.09.2002 20:15:43

Вот это хорошо

Вот я про это и говорил когда просил ссылки. Тут есть, что надо : источники даны, методика показана (часовой опрос), в конце результаты.
Оппонентам остается или выставлять свои исследования такого же уровня или принятьт тезис и вести разговор на другие темы.
От alex~1
К C.КАРА-МУРЗА (16.09.2002 15:01:39)
Дата 16.09.2002 15:30:05

Re: Кое-что об...

Я их этого смутного текста об элитах бесспорной и существенной считаю только одну цифру - только 15% бывшей "советской правящей элиты" (что это такое - из материала совсем непонятно) имеют свой собственный "бизнес".

Я уж не говорю о том, что распределение богатства (и вляиния) внутри элиты крайне неравномерно. Можно считать, что А.Н.Яковлев как был, так и остался в "элите", но это, очевидно, не совсем так - Яковлев сейчас является идеологической обслугой, "провокатором", "жандармом", "прикрытием" - кем угодно, но не он реально принимает решения.

Поэтому меня и интересуют персоналии на уровне реального управления (таких людей очень немного), а не статистика ВЦИОМ. Это касается и высших чиновников, и бизнеса. Понятно, что Чубайс, например, по "весу" при принятии решений стоит несколько больше, чем сотня (или тысяча), к примеру, Маслюковых или Примаковых.

С уважением
От C.КАРА-МУРЗА
К alex~1 (16.09.2002 15:30:05)
Дата 16.09.2002 17:29:01

Re: Кое-что об...

Возможны или статистические данные, как у ВЦИОМ (скажем, опрос 1812 представителей номенклатуры трех высоких рангов), или case studies - истории отдельных людей и небольших групп. При использовании последнего метода по моим наблюдениям выходит, что из кругов весьма высокой номенклатуры в бизнес пошло мало людей, но почти все они заняли высокие позиции в управлении бизнесом, Например, стали зам.министра или генеральными директорами финансово-промышленных групп. При этом большинство из них имеют расщепленное сознание - не изменили советским убеждениям, но считают, что система была в кризисе. Подозреваю, что последний тезис они используют как оправдание перед своей больной совестью - при попытке выяснения критериев кризиса от ответа уходят.
От alex~1
К C.КАРА-МУРЗА (16.09.2002 17:29:01)
Дата 18.09.2002 11:36:37

Re: Кое-что об...

Хорошо, вот некоторая информация:

По данным американского журнала "Форбс", ежегодно публикующего списки самых богатых людей планеты, в России находится 7 из 497 миллиардеров

Из-за экономического спада число миллиардеров в мире сократилось в целом на 83 человека, однако в России по-прежнему остаются семеро обладателей миллиардов долларов, которые сумели сохранить или даже увеличить свои состояния.

Как сообщает американский журнал "Форбс", ежегодно публикующий списки самых богатых людей планеты, в мире сейчас насчитывается 497 миллиардеров, из которых 7 находятся в России.

На 101 месте в списке мировых миллиардеров "Форбс" стоит Михаил Ходорковский, состояние которого, как утверждается, достигает 3,7 млрд. долларов. На 127 месте - Роман Абрамович, состояние которого оценивается в 3 млрд. долларов. "Форбс" ставит на 191-е место среди миллиардеров Михаила Фридмана (2,2 млрд. долларов), на 234-е - Владимира Потанина (1,8 млрд.), на 277-е - Владимира Богданова (1,6 млрд.), на 327-е - Вагита Алекперова (1,4 млрд.) и на 413-е место - Олега Дерипаску (1,1 млрд. долларов).

По данным "Форбса", средний возраст российских миллиардеров - 41 год. Их общее состояние составляет в совокупности 15 млрд. долларов.

http://www.m3m.ru/news/news.asp?NewsID=1603

Просьба к форумянам, кто в курсе. Какие позиции занимали перечисленные российские миллиардеры (оставим в стороне достоверность оценки) до "перестройки" и "реформ"? (напоминаю, в "среднем" до "перестройки") тм было по 25 лет :)).

С уважением

PS Если есть информация по другим сильным "РФ-ии сей" - приведите. Будет очень полезно и интересно (и, думаю, наглядно).
От Юдихин
К C.КАРА-МУРЗА (16.09.2002 17:29:01)
Дата 17.09.2002 17:56:09

Советские убеждения - что это?

Нельзя ли дать Ваше определение?
От Товарищ Рю
К C.КАРА-МУРЗА (16.09.2002 15:01:39)
Дата 16.09.2002 15:17:06

В связи с этим вопрос несколько не по теме

>"Исследование показало, что всего лишь 11% бывших аппаратчиков сегодня оказалось на пенсии... Таким образом, лишь 13% советской правящей элиты конца 80-х годов оказались сегодня за пределами круга руководящих работников. А 15% из них владеют сегодня собственным бизнесом...
>Треть партийной номенклатуры сегодня находится на высшем уровне государственного управления, а еще треть занимает командные позиции в экономике. Если же опять чуть-чуть расширить границы элитарных должностей за счет "предэлитных" позиций или "второго эшелона элиты", то мы найдем в этом кругу более 80% партийной номенклатуры".

Стало быть, идеологически (или просто морально) более верна изначальная позиция реформаторов тогда еще Чехословакии после 1989 г., когда они пытались всеми силами вытеснить старую, коммунистическую элиту на обочину?

К сожалению, полностью сделать это по ряду причине не удалось - в т.ч. и вследствие сильного противодавления со стороны той самой элиты и нежелания лезть в "большую драку" - однако бОльшая часть тех деятелей отправлена прямо-таки на пенсию, как правило, не отличающуюся от среднего уровня (данные как по сообщениям печати, так и по личному опыту общения). Но не заслуживает ли одобрения само стремление, пусть и непоследовательное, устроить "им" такую люстрацию, которую, кстати, Вы неоднократно ставили им в вину в своих произведениях?

С уважением
От alex~1
К alex~1 (13.09.2002 11:38:52)
Дата 13.09.2002 11:45:19

Добавление

А то получается, что вялая и безынициативная "старая номенклатура" поняла прелесть паразитизма ("а что еще с нее взять"?). Вывод - нужны "настоящие реформы", и погружение "в очистительную воду протестантской этики и свободного рынка" впереди.

Действительность IMHO совсем другая - прелесть паразитизма (точнее, его колоссальную выгодность в реальных условиях, а также простоту поддержки такого порядка) прекрасно поняли как раз "молодые волки" "свободного рынка". В этом случае "Панарин и Ко" (условно, конечно) может ждать вышеописанного "очищения" до Второго Пришествия.

С уважением
От Дмитрий Ниткин
К alex~1 (13.09.2002 11:45:19)
Дата 13.09.2002 18:02:02

Re: Добавление

>А то получается, что вялая и безынициативная "старая номенклатура" поняла прелесть паразитизма ("а что еще с нее взять"?). Вывод - нужны "настоящие реформы", и погружение "в очистительную воду протестантской этики и свободного рынка" впереди.
Мне такой вывод нравится :) С уточнениями, разумеется. Православная этика и рыночное регулирование.

>Действительность IMHO совсем другая - прелесть паразитизма (точнее, его колоссальную выгодность в реальных условиях, а также простоту поддержки такого порядка) прекрасно поняли как раз "молодые волки" "свободного рынка".
А я не стал бы противопоставлять "старых" и "молодых". "Цыганский бизнес" - он всем доступен. Но ведь есть же еще и слой людей, у которых интерес идет дальше распродажи краденого.

>В этом случае "Панарин и Ко" (условно, конечно) может ждать вышеописанного "очищения" до Второго Пришествия.

Да, скорого благоденствия ожидать не приходится.
От alex~1
К Дмитрий Ниткин (13.09.2002 18:02:02)
Дата 16.09.2002 12:13:08

Re: Добавление

>>А то получается, что вялая и безынициативная "старая номенклатура" поняла прелесть паразитизма ("а что еще с нее взять"?). Вывод - нужны "настоящие реформы", и погружение "в очистительную воду протестантской этики и свободного рынка" впереди.
>Мне такой вывод нравится :) С уточнениями, разумеется. Православная этика и рыночное регулирование.

Было бы здорово, если это было бы возможно. Но, по-моему, это попытка следовать принципам Г. Форда (реальные товары - дешево, без претензий, надолго и надежно, а финансовые спекуляции - порок, обман и грех) в современных условиях, да еще при включенности России в мировое разделение труда. Очередная утопия. Рыночный солидаризм (извиняюсь за такое выражение). Зачем же в таком случае так злобно браниться с СГКМ?

Возможна, впрочем, в условиях практически полной изоляции от "греховного и еретического" мира с самообеспечением и возможностью как следует врезать в морду всяким Бушам, Клинтонам, МВФ (я намеренно довожу до некоторого то ли логического конца, то ли абсурда - Вы недавно сказали, что Вам нравится такой подход).

PS Или Вы хдете ситуации, когда и украсть совсем будет нечего - тогда и "паразиты" "передохнут" сами собой?

С уважением
От Наблюдатель
К Дмитрий Ниткин (13.09.2002 18:02:02)
Дата 14.09.2002 01:47:13

Поразительное сочетание!

>Мне такой вывод нравится :) С уточнениями, разумеется. Православная этика и рыночное регулирование.

По всему миру идёт процесс дерегуляции, освобождения от оков гос. надзора и обязанностей с ответственностью, а Вы тут пишете о рыночном РЕГУЛИРОВАНИИ? Как это сочетается с "поменьше гос-ва" и "свободным рынком", "невидимой рукой рынка", "рынок всё может сам - только дайте ему свободы" и т.п.??

И в какой православствующей секте Вы состоите? Я что-то не понимаю как можно соединить православие с рынком. Не больны ли Вы "расщеплением сознания"?
От Дмитрий Ниткин
К Наблюдатель (14.09.2002 01:47:13)
Дата 16.09.2002 10:18:33

Re: Поразительное сочетание!

>По всему миру идёт процесс дерегуляции, освобождения от оков гос. надзора и обязанностей с ответственностью, а Вы тут пишете о рыночном РЕГУЛИРОВАНИИ? Как это сочетается с "поменьше гос-ва" и "свободным рынком", "невидимой рукой рынка", "рынок всё может сам - только дайте ему свободы" и т.п.??
А с этим не сюда, обращайтесь в соседнюю палату.

>И в какой православствующей секте Вы состоите?
Хамский вопрос, сударь!

>Я что-то не понимаю как можно соединить православие с рынком.
А у них достаточно разные сферы действия. Рынок, тот всякие материальные блага обеспечивает. А православие, если Вы слышали, больше о душах печется. И о том, в частности, как не погубить душу, гоняясь за материальными благами.
Ни в одной православной стране церковь рыночные отношения не порицала и не анафемствовала. Может быть, Вам это не нравится, но другого Православия у меня для Вас нет.

>Не больны ли Вы "расщеплением сознания"?
А хоть один больной может дать на этот вопрос положительный ответ?
От Наблюдатель
К Дмитрий Ниткин (16.09.2002 10:18:33)
Дата 16.09.2002 16:45:32

Значит диагноз верен


>>По всему миру идёт процесс дерегуляции, освобождения от оков гос. надзора и обязанностей с ответственностью, а Вы тут пишете о рыночном РЕГУЛИРОВАНИИ? Как это сочетается с "поменьше гос-ва" и "свободным рынком", "невидимой рукой рынка", "рынок всё может сам - только дайте ему свободы" и т.п.??
>А с этим не сюда, обращайтесь в соседнюю палату.

>>И в какой православствующей секте Вы состоите?
>Хамский вопрос, сударь!

>>Я что-то не понимаю как можно соединить православие с рынком.
>А у них достаточно разные сферы действия. Рынок, тот всякие материальные блага обеспечивает. А православие, если Вы слышали, больше о душах печется. И о том, в частности, как не погубить душу, гоняясь за материальными благами.
>Ни в одной православной стране церковь рыночные отношения не порицала и не анафемствовала. Может быть, Вам это не нравится, но другого Православия у меня для Вас нет.

Рынок - система, где все гонятся за материальными благами. И то, что православная церковь эту людоедскую систему не порицает, говорит не в её пользу.

1. И, не надо манипулировать - рынок Не обеспечивает "всякие материальные блага обеспечивает", он обеспечивает ими тех, кто платежеспособен, а это, "как говорят у нас в Одессе" - две бААльшие разницы.

2. "А православие, если Вы слышали, больше о душах печется. И о том, в частности, как не погубить душу, гоняясь за материальными благами." - Смешно, ибо все видят как оно о душах печется - эффект нулевой. Удивительно только, как можно печься о душах и "не анафемствовать" рынок, который и есть людоедская система с погоней за прибылью, наживой, материальными благами. Итог: Сектант Вы православствующий, уважаемый Дмитрий Ниткин.
От Дмитрий Ниткин
К Наблюдатель (16.09.2002 16:45:32)
Дата 16.09.2002 19:39:32

Врачу, исцелися сам!

>2. "А православие, если Вы слышали, больше о душах печется. И о том, в частности, как не погубить душу, гоняясь за материальными благами." - Смешно, ибо все видят как оно о душах печется - эффект нулевой.
А Вы что, уже с того света вернулись? И знаете, как там чьи души обретаются?

>Удивительно только, как можно печься о душах и "не анафемствовать" рынок, который и есть людоедская система с погоней за прибылью, наживой, материальными благами.
Много есть вещей непонятных, для тех, кто понимать не хочет.

>Итог: Сектант Вы православствующий, уважаемый Дмитрий Ниткин.

Уважаемый Наблюдатель, а Вам не приходило в голову, что мне глубоко плевать на Ваше мнение обо мне? И что у меня в отношении Вас есть свой диагноз, с которым я, однако, не выступаю. И так видно.
От Товарищ Рю
К Наблюдатель (16.09.2002 16:45:32)
Дата 16.09.2002 16:57:19

Не так

>Рынок - система, где все гонятся за материальными благами. И то, что православная церковь эту людоедскую систему не порицает, говорит не в её пользу.
>И не надо манипулировать - рынок Не обеспечивает "всякие материальные блага обеспечивает", он обеспечивает ими тех, кто платежеспособен, а это, "как говорят у нас в Одессе" - две бААльшие разницы.

Вернее было бы сказать, что "рынок обеспечивает всякие материальные и прочие блага тем, кто сам обеспечивает всякие (но немного другие) материальные и прочие блага".

А тех, кто этого по каким-то причинам не делает, он в лучшем случае терпит, да и то, если есть весомые причины. Вопрос: что следует думать о тех, у кого таких причин нет (не инвалид, не ребенок, не престарелый в стабильном обществе)?

Так устроит?

Примите и проч.
От concord
К alex~1 (13.09.2002 11:45:19)
Дата 13.09.2002 12:21:13

на горизонте

>Действительность ИМХО совсем другая - прелесть паразитизма (точнее, его колоссальную выгодность в реальных условиях, а также простоту поддержки такого порядка) прекрасно поняли как раз "молодые волки" "свободного рынка". В этом случае "Панарин и Ко" (условно, конечно) может ждать вышеописанного "очищения" до Второго Пришествия.

Как раз наибольшую шустрость проявили комсомольские руководящие работники, по моим наблюдениям. Если у старых партноменклатурщиков были некие принципы и "понятия", то эти были просто отморозками. А вот как долго они смогут наслаждаться паразитированием - не знаю. Все зависит от расчетного времени подлета Жареного Петуха. А он уже на горизонте.
От alex~1
К concord (13.09.2002 12:21:13)
Дата 13.09.2002 12:31:02

Re: на горизонте

>>Действительность ИМХО совсем другая - прелесть паразитизма (точнее, его колоссальную выгодность в реальных условиях, а также простоту поддержки такого порядка) прекрасно поняли как раз "молодые волки" "свободного рынка". В этом случае "Панарин и Ко" (условно, конечно) может ждать вышеописанного "очищения" до Второго Пришествия.
>
>Как раз наибольшую шустрость проявили комсомольские руководящие работники, по моим наблюдениям. Если у старых партноменклатурщиков были некие принципы и "понятия", то эти были просто отморозками. А вот как долго они смогут наслаждаться паразитированием - не знаю. Все зависит от расчетного времени подлета Жареного Петуха. А он уже на горизонте.

"Комсомольские руководящие работники" - это не те люди, которые принимали решения, связанные с "революциями" и "реформами". Они воспользовались результатами - вот и все. Кроме того, называть "номенклатурой" (в устоявшемся понимании) какого-нибудь комсорга заводской организации (а это высокий уровень для комсомольского работника) смешно. В центральном аппарате ЦК ВЛКСМ работало очень немного людей. Да и Пастухов, по-моему, не слишком преуспел в смысле "захвата собственности" и "паразитизма".
"НТТМ"(не путать с HTTP :)) - другое дело, но это просто поле приложение деяельности активных людей, а не "номенклатуры" (хотя и "номенклатуры" тоже).

В общем, такой распространенный диагноз IMHO порочен. А раз диагноз порочен, то и лечение будет соответствующее. Вне зависимости от Петуха.

С уважением