От	Георгий
К	All
Дата	28.05.2002 14:07:57
Рубрики	Россия-СССР; Манипуляция; Школа; Ссылки;

Без комментариев. Vivos Voco (*)

---

http://vivovoco.nns.ru/VV/NO_COMM/VV_NOC_W.HTM

---

От	Георгий
К	Георгий (28.05.2002 14:07:57)
Дата	28.05.2002 16:41:11

Антирасистский расизм? (*+)

---

VIVOS VOCO: А.Б. Давидсон, "АНТИРАСИСТСКИЙ РАСИЗМ?" №2, 2002 г.

http://vivovoco.nns.ru/VV/PAPERS/HISTORY/ANTIRAS.HTM

© А.Б. Давидсон
АНТИРАСИСТСКИЙ РАСИЗМ?
А.Б. Давидсон

Давидсон Аполлон Борисович - доктор исторических наук, профессор,
руководитель Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН.
В основу статьи лег доклад "Историческая наука и проблема афроцентризма",
который был заслушан и обсужден на заседании Отделения истории РАН.
В странах, которые были колониальными и зависимыми, развиваются идеи,
направленные на борьбу против евроцентризма, на расовое и национальное
самоутверждение. В российский научной и общественно-политической литературе
этим идеям пока еще уделяется явно недостаточно внимания. В предлагаемой
читателю статье речь идет главным образом об идеологии афроцентризма, ее
идеологах -афроамериканцах и африканцах - и ее исторических корнях.

"ПОТРЕБОВАТЬ ОТ БЕЛЫХ КОМПЕНСАЦИИ"

"Мы должны потребовать от белых компенсации за колонизацию и геноцид, которые
они устроили на нашей земле", - так заявил "ливийский лидер" Муамар Каддафи 22
апреля 2001 г. на форуме в Триполи. Он призвал Африку избавиться от
культурного наследия белых людей: "Их языки и традиции не могут выразить наши
чувства и мысли, поэтому мы должны говорить только на языках наших предков".
Каддафи напомнил об опыте Ливии, которая в конце 60-х годов добилась изгнания
более 20 тыс. белых, в основном итальянцев. В "Известиях" сообщение о речи
Каддафи было озаглавлено: "Африка - только для черных" [1], в "Коммерсанте":
"Муамар Каддафи выступил по-черному. Он призвал изгнать из Африки белых" [2].
Этой речью Каддафи подчеркнул, что он говорит от имени небелого населения, от
лица униженных и угнетенных, от имени Африки. Правда, по классификации
антропологов он, араб, относится к той же расе "белых", которых он обвиняет. И
если уж встать на позицию противопоставления рас, как это сделал Каддафи, то
придется вспомнить, что арабская работорговля возникла намного раньше
европейской и стоила "Черной Африке" миллионов человеческих жизней. Каддафи
говорит о прошлом - так вот оно, прошлое.
Если же перейти к современности, то может ли говорить от лица униженных и
угнетенных Африки лидер Ливии, одной из самых богатых нефтедобывающих стран
мира? Она получает от нефти десятки миллиардов долларов - и в основном за счет
тех самых белых, кого Каддафи клеймит и проклинает.
Каддафи выступает против наследия империй, против зла, которые они принесли, и
против имперских предрассудков. Но не провозглашает ли он новые предубеждения
против всех белых? Каддафи - опытный политик, он понимает, какие дивиденды ему
приносят подобные заявления, сколько единомышленников он сможет получить,
какая поддержка его ждет - и отнюдь не только в Африке, а на всех континентах.
Политики широко используют бытующие настроения, чтобы, подогрев их, завоевать
популярность, выдвинуться. А придя к власти, отвлекать от себя гнев своих
народов, снова и снова повторяя, что все тяготы и беды - результат, только и
исключительно, европейского господства. И свалить на имперское прошлое
собственные промахи, а то и преступления. Сукарно, первый президент Индонезии,
написал книгу "Индонезия обвиняет". Так поступили и многие другие
афро-азиатские политики. Что ж, если во всем виновата Европа, то их-то самих,
значит, обвинять не в чем.
Пример последних лет - продолжающееся изгнание белых из Зимбабве. Президент
Роберт Мугабе, заведя страну в экономический тупик, стал поощрять "стихийный"
захват ферм, принадлежащих белым. Результат - развал сельского хозяйства и все
вытекающие последствия. Но для Мугабе главное - отвести от себя народный гнев,
направив его на 6eлых - "оккупантов", "захватчиков".
В США Луис Фаррахан, который считает себя лидером афроамериканского населения,
уже давно требует, чтобы белые всего мира поплатились за то зло, которое они
принесли небелым. В своем движении черных мусульман "Нация ислама" он хотел бы
объединить не только афроамериканское население Соединенных Штатов, но и
вообще всех людей с черным цветом кожи. А еще лучше - и всех мусульман. А
желательно и вообще всех небелых - против белых. Он бывает и у Каддафи, и в
Южной Африке, побывал и у нас - в Москве и в Дагестане.
Фаррахан еще на встрече афроамериканских лидеров в Новом Орлеане в апреле 1989
г. обвинил в расизме всех белых. Записал в расисты и Линкольна, президента
США, который был борцом за отмену рабства. Призвал к созданию в Африке страны,
в которой могли бы поселиться афроамериканцы из США. И даже заявил, что
"пришла пора освободить из тюрем всех черных! Отпустите их! Дайте им уехать в
Африку!". Вместе с тем он предсказал, что наступит день, когда афроамериканцы
будут управлять Соединенными Штатами, так как "наша рождаемость опережает их
рождаемость!". По его мнению. Белый дом способствует распространению
наркотиков среди черных, "чтобы преступность среди черных росла". Публично
выразил восхищение Гитлером, а иудаизм объявил "религией сточной канавы". На
этой встрече, в которой участвовали Джесси Джексон и Анджела Дэвис, известная
деятельница американской компартии, было принято решение потребовать от
Соединенных Штатов выплаты репараций афроамериканцам за то, что их предки были
в рабстве, а также введения в государственных школах США нового предмета —
истории афро-американцев [3].
В дальнейшем Фаррахан организовал "Марш миллиона черных мужчин" на Вашингтон.
Миллиона не получилось, но и участия 400 тыс., которые последовали его
призыву, было достаточно, чтобы шокировать Америку. Правда, Фаррахану, как и
Каддафи, как и БенЛадену, несколько странно выступать от лица униженных и
угнетенных: все-таки они миллионеры, но, однако, не раздают свои богатства
сирым и убогим.
В 2001 г., добиваясь разрешения приехать и выступить перед своими сторонниками
в Англии, куда ему 15 лет не давали визы, Фаррахан отрекся от наиболее
одиозных утверждений. Заявил, что он не расист и не антисемит - просто "эта
ложь преследовала меня последние 16 или 17 лет" [4]. Корреспондент не стал
уточнять, почему же все эти годы его устраивала такая "ложь". Фаррахан уже
много лет издает в Вашингтоне еженедельник "Файнел колл". В каждом номере
еженедельника - статьи и фотографии Фаррахана, рекламы его портрета (цена -
шесть с половиной долларов) и портрета его жены, "первой леди Нации ислама"
("всего лишь за 10 долларов"). Так разве там нельзя было за 16-17 лет найти
места и для опровержения "лжи"?
Теперь Фаррахан перенес акцент на другую идею: что черные и белые в Америке
должны жить порознь. "Если два народа, черные и белые в Америке, не могут жить
в мире, разве не мудро для нас - развестись?" [5].
В развитие этой идеи "Нация ислама" опубликовала "Мусульманскую программу"
[6]. В разделе "Чего мусульмане хотят" говорится, что "для всех потомков
рабов" в Америке должно быть создано отдельное собственное государство.
"Мы считаем, что наши бывшие рабовладельцы обязаны предоставить нам
территорию, и что она должна быть плодородной и богатой полезными
ископаемыми. Мы считаем, что наши бывшие рабовладельцы обязаны на этой
территории обеспечивать наши нужды в течение следующих 20-25 лет, пока мы не
сумеем сами производить все необходимое... Мы требуем освободить всех
мусульман, которые сейчас находятся в федеральных тюрьмах. Мы требуем
освободить всех черных мужчин и женщин, которые приговорены к смертной
казни".
В этом же разделе выдвигается требование, чтобы "все черные дети обучались и
воспитывались" обязательно черными. Более того: "Мы считаем, что надо
запретить смешанные браки и смешение рас".
В разделе "Во что мусульмане верят" сказано: "Мы верим, что мы - народ,
избранный Всевышним". Черные должны избавиться от имен, которые навязаны им их
бывшими рабовладельцами, и дать себе свои собственные имена. "Идея интеграции
- лицемерие", а "если белые люди искренни в провозглашенном ими дружеском
отношении к так называемым неграм, то они должны доказать это, разделив
Америку со своими рабами".
Конечно, "Мусульманская программа" вызывает бесчисленные вопросы. Как делить
Америку? Согласятся ли все белые американцы с тем, что их назвали "бывшими
рабовладельцами"? Почему надо выпустить из тюрем всех черных и всех мусульман,
независимо от их преступлений? Почему вообще в этом документе слова "черные" и
"мусульмане" перемежаются, как равнозначные, хотя, конечно, не все черные в
Америке - мусульмане?
"Нацию ислама" глубоко оскорбило бы сравнение ее программы с южноафриканской
доктриной апартхейда (апартеида), которую заклеймили Организация Объединенных-
Наций и весь мир. Но там ведь провозглашалась та же идея раздельного развития
рас, раздельного их проживания и запрета на смешанные браки. Объявив борьбу
против белых расистов, "Нация ислама" повторяет их самые расистские лозунги.
Читатели этой моей статьи могут недоумевать: "А зачем вообще все это
цитировать, обсуждать? Нелепость какая-то..."
Нет, и знать и обсуждать надо. За Фарраханом идут тысячи черных американцев. В
маршах на Вашингтон, которые он организовывал, участвовали пусть и не
миллионы, как говорит он сам, но все-таки сотни тысяч людей, которые считают
себя обездоленными, да зачастую такими и являются. Людей, которые хотят не
только уйти от нищеты, но и самоутвердиться, покончить с состоянием
униженности, поверить в себя, проникнуться чувством собственного расового
достоинства. Лозунги Фаррахана их привлекают, а он, как и Каддафи, Мугабе и
Бен Ладен, использует настроения широких масс во многих государствах.
Пять веков в мире господствовал евроцентризм, европейские империи
устанавливали свои законы, подчиняли другие континенты, превращали их в зоны
своих колоний и зависимых стран. На этом фоне как-то стерлась память о том,
что порядки в Османской империи были уж никак не лучше европейских. Не очень
часто упоминается и то положительное, что принесла Европа другим континентам.
Но индийцы не забывают, что Уинстон Черчилль называл их национального героя
МахатмуГанди "этот воинствующий полуголый факир". А ведь Черчилль - один из
самых дальновидных лидеров Европы XX столетия. Сколько же мерзостей наговорили
и, главное, наделали другие?
Легко ли китайцам забыть, как кайзер Вильгельм II напутствовал немецкий
экспедиционный корпус, отправляя его в 1900 г. в Китай:
"Пощады не давать! Пленных не брать. Убивайте, сколько сможете! Как тысячу
лет назад, когда гунны во главе с королем Аттилой заслужили славу, которая и
сейчас в легендах и сказках вызывает ужас, так слово "германец" должно
ужасать Китай в следующую тысячу лет. Вы должны действовать так, чтобы
китаец уже никогда не посмел косо посмотреть на германца" [7].
Что уж говорить об Африке? По приказу того же императора Вильгельма восставший
против немецкого господства народ гереро огнем пулеметов загнали в пустыню
Калахари и обрекли десятки тысяч людей на гибель от голода и жажды. Даже
германский канцлер Бюлов возмутился и сказал императору, что это не
соответствует законам ведения войны. Вильгельм невозмутимо ответил: "Законам
войны в Африке это соответствует".
Гитлер в "Майн кампф" писал:
"Время от времени мы слышим, что негр стал судьей, учителем, певцом или
кем-либо в этом роде. Воспитывать из полуобезьяны судью - это насилие над
здравым смыслом, это преступное безумие. Приучать готтентотов и кафров к
интеллектуальным профессиям - это грех перед Творцом".
Одни и те же европейцы вели себя на родине и в Африке совсем по-разному.
Французский писатель Жорж Оне писал в одном из своих романов в конце XIX в.:
"Меслер был прямодушен и добр на редкость. Но в Африке... он никогда не
колебался выстрелить... В Трансваале это называлось быть энергичным. Во
Франции это считалось бы преступлением. Вопрос географической широты, среды
и обстоятельств" [8].
Жизнь в колониях меняла характер очень многих европейцев настолько, что они
готовы были, вернувшись в Европу, перенести туда свои колониальные нравы. Это
хорошо подметил больше ста лет назад Иосиф Шкловский, корреспондент журнала
"Русское богатство" в Англии:
“Представителем нашего округа в парламенте с незапамятных времен был старый
отставной генерал. Выслужился он где-то на западном берегу Африки; там с
небольшим отрядом и пятью пушками он насадил европейскую культуру, т.е.
выжег столько деревень, вырубил столько плодовых деревьев и истребил столько
негров и коров, что край этот пустынен до сих пор, хотя прошло уже много,
много лет... В парламенте старик был раза два, но свое присутствие
ознаменовал. Послушав речи оппозиции, старик заявил, что, собственно говоря,
с ней нужно было бы расправиться "по-африкански", т.е. впустить несколько
солдат, вкатить пушечку и затем: "Раз, два! Направо коли, налево руби!" [9].

Надо ли помнить все это - прошло столько лет? Но ведь не так уж и много.
Большинство колониальных империй распались совсем недавно, во второй половине
XX в. В России до сих пор вспоминают, какой вред ей нанесло
татаро-монгольское, или, как теперь говорят, ордынское иго. А с тех пор прошли
столетия!
Неевропейские народы возмущает даже такое укоренившееся в Европе понятие, как
"великие географические открытия".
- Почему это вы нас открывали. Мы тут жили.
Но дело не только в прошлом. Африканцы винят "мир белого человека", что ему и
сейчас не до Африки, что она его не интересует. В самом деле, европейская
печать никогда не обойдет вниманием гибель одного-двух испанцев от рук
баскских сепаратистов или одного-двух ирландцев - от ирландских. Но в
последние годы в Африке идут жесточайшие гражданские войны и этнические
конфликты: Конго, Руанда. Бурунди, Сьерра-Леоне, Либерия, Сомали... Гибнут или
бегут из своих полыхающих огнем стран миллионы людей. Много ли об этом знает
европеец?
Темы, которые, как считается, вызывают интерес читателей, американские
журналисты называют: sexy. Не потому, что они сексуальны, а потому, что о них
принято писать. Так вот африканские темы до сих пор - не sexy. Чем это
объяснить? Традицией? Или невниманием европейских политиков и СМИ?
Как результат - ответная реакция в Африке и Азии. Тут и горечь за униженность,
длившуюся из поколения в поколение, и зависть бедных к богатым.
В колониальный период школьников заставляли учить не историю и культуру их
народов, а прошлое Великобритании, Франции, Бельгии, Португалии. Сейчас
стремление к самоутверждению, после веков колониальной и полуколониальной
зависимости, ведет к бурному росту интереса к собственной культуре,
собственным традициям, собственному прошлому. Вместо жизнеописаний королевы
Виктории, британских Эдуардов и Георгов теперь учат историю своих давних
правителей. И негодуют, что в Европе их называли не королями, а только вождями
и верховными вождями.
Говорят, не перегнешь - не выпрямишь. И бывает, что не только изучение
Эдуардов и Георгов упраздняют, а и Шекспира ставят под вопрос: нужен ли он
теперь школьникам в Африке и Азии?
И еврофобия в сфере культуры - какие только формы она ни принимает!
"Как южноафриканка, я всегда, с почти религиозным упорством, отказываюсь
обсуждать произведения белых писателей Южной Африки, потому что я не хочу
соглашаться с расистской установкой, будто только белые писатели являются
рупором Южной Африки".
Так высказалась в докладе для Иельского университета Телма Ревел-Пинто, черная
южноафриканка, преподавательница литературы. Сама она в качестве
южноафриканских писательниц назвала только черных, а о белой Надин Гордимер
сообщила, что ее произведения "остаются в кругу расистско-патерналистских"
[10]. Вскоре Гордимер была присуждена Нобелевская премия. В ответах на вопросы
докладчица дала свое определение истории всей мировой литературы. Простое и
ясное: четыре группы - литература, созданная белыми мужчинами, белыми
женщинами, черными мужчинами и черными женщинами. На мой вопрос о Шекспире и
Льве Толстом ответила, не задумываясь: "Литература белых мужчин".
Протест против господства белых, и прежде всего белых мужчин, во всех сферах
жизни, вплоть до литературы - этот протест вполне понятен. Но жаль, если
литература меряется цветом кожи и полом автором, не касаясь ее художественных
достоинств.
Сейчас эти настроения усиливаются. Почему?
Народы, переставшие быть колониальными, надеялись, что их судьба улучшится.
Что хорошая жизнь - вот она, за поворотом. А получилось не так. Какие-то
государства - азиатские "тигры" или страны ОПЕК - вырвались вперед, но во
многих странах люди сейчас живут еще хуже, чем в колониальное время. И у
афро-азиатских народов растет идеализация своих давних традиций - хороши они
или нет.

АФРОЦЕНТРИЗМ


Когда Европу населяла раса каннибалов, раса дикарей, варваров и
язычников, в Африке жила раса культурных черных людей, прекрасно
владевших искусствами, наукой и литературой.

Маркус Гарей

Евроцентризму уже давно противостоит востокоцентризм. В самые последние годы
появился и афроцентризм. В российских, да и в зарубежных средствах массовой
информации все это называют обычно национализмом. Но правильнее, конечно,
говорить о расовых чувствах, расовом самосознании. Главная идея объемистого
труда "Афроцентристская критика европейской культуры и поведения" выражена в
"Посвящении". Правда, оно довольно длинное, вот хотя бы три строчки из него:

Всем африканцам,
Которые борются за простую Правду:
Прежде всего - Раса!

Дальше - обращение к тем африканцам, которые якобы запутались в лабиринтах
академической науки и готовы стать "профессорами белого могущества". Автор
желает им: лучше стать воинами. А молодежи автор желает, чтобы она верила в
могущество своей африканской сущности ("африканскости") и чтобы все, что она
разрушает и строит, она делала во имя "африканской мечты" [11].
Среди историков больше всего связал свое имя с идеей афроцентризма Молефи Кете
Асанте, профессор кафедры афроамериканских исследований Темпльского
университета Филадельфии. Он издает "Джорнел оф блек стадиз" и "Афросентрик
ревью". Его книга "Афроцентризм" только с 1988 г. по 1996 г. издавалась восемь
раз и стала библией афроцентристов.
Смысл высказываний Асанте настолько очевиден, что вряд ли нуждается в особых
комментариях. Поэтому привожу сами высказывания:
"Европейские следы в нашей истории привели к тому, что мы утратили
представление о нашей победоносной сущности";
"афроцентризм должен занять место среди таких идеологий и религий, как
марксизм, ислам, христианство, буддизм и иудаизм";
"афроцентризм - это интеллектуальное сосредоточение, чтобы помешать любым
ученым, которые игнорируют, что человеческая цивилизация началась на
возвышенностях Восточной Африки";
"Греция - единственная цивилизация, которую по происхождению можно считать
европейской. Но сама Греция - продукт взаимодействия с африканскими
цивилизациями. Среди древних цивилизаций, которые Африка дала миру: Эфиопия,
Нубия, Египет, Куш, Аксум, Гана, Мали и Сонгай. В этих древних цивилизациях
родились медицина, естественные науки, представления о монархиях,
королевствах и о Всемогущем Боге" [12].
Асанте подчеркивал не раз, что он не намерен принижать значение европейской
культуры для европейцев. Но африканцев и афроамериканцев он убеждает обращать
взоры к культуре Африки [13]:
"Если брат или сестра скажут, что Бетховен, Бах или Моцарт - это классика,
ответьте, что это классика для европейцев, но не для нас";
"наши факты говорят за нас. Поэзия Ленгстона Хьюза более общечеловечна, чем
Роберта Фроста, а к тому же он - более приятная и гуманная личность. Этим
фактом я не хочу никого бить по голове; я просто утверждаю свою правду. Это
и есть практика афроцентризма";
"если вам читают лекции о Китсе, Йитсе, Твене, Вордсворте, Фросте, Элиоте и
Гете, то лучше слушайте о Бараке, Шонге, Уэлше, Гильене, Сезере, Абиоле,
Окайе";
"что бы вы ни знали о событиях, связанных с войнами Англии, с царями России,
с расцветом искусств в Италии, ничто из этих знаний не сопоставимо со
знаниями о самих себе" [14].
Асанте предлагает ввести новую отрасль науки: афрологию. Что это такое?
"Афрология - это афроцентристское изучение концепций, проблем и
разновидностей поведения с особым упором на африканский мир, как в диаспоре,
так и на самом континенте. Афрология - это кристаллизация идей и методов
ученых, ориентированных на черную расу" [15].
Для кого предназначены идеи афроцентризма и афрологии? Для Африки и для
потомков африканцев, вывезенных в Новый Свет, из которых, считает Асанте 40%
живут в Бразилии, 37% - в Соединенных Штатах, а в остальные - в Венесуэле,
Колумбии, Эквадоре, Перу, Мексике и странах Центральной Америки [16].
"Мы - африканский народ, новая этническая группа, состоящая из многих
древних народов: асанте, эфик, серер, тукулёр, манде, волоф, ангола [17],
хауса, ибо, йоруба, дагомейцев и других. И, по правде говоря, наша политика,
как и выражения нашей религиозности, ближе по своей настроенности к Африке,
чем к белой Америке" [18].
Как Асанте относится к той науке, которую он называет то европейской, то
западной, и считает, что ее фундамент заложили Дарвин, Маркс и Фрейд, которых
он называет последователями Декарта, Лейбница и Ньютона?
"Они посвятили свою интеллектуальную энергию абстрактным и полуабстрактным
темам, а не всеобщим реальностям и истинам. Их мир - это мир частностей, а
не всеобщего".
"Наука на Западе уступила место технике... Нет души, нет чувства, нет
эмоций, только техника" [19].
А африканцы?
"Мы возносимся над упадком западной науки и техники к божествам
афроцентризма".
"Для нас нет абсолютного различия между сознанием и материей, формой и
содержанием, нами самими и миром" [20].
О марксизме.
"Марксизм очень упрощает значение нашей истории. Идея, что вся мировая
история сводится к борьбе классов - это забвение расистского фактора... Для
марксизма все дело в экономике. Почти нет понимания расовой проблемы и
культуры... Марксизм во многом зиждется на той же евроцентристской основе,
как и капитализм, поскольку для обоих жизнь определяется экономикой, а не
культурой... Марксизм в своей основе противоположен африканской концепции
общественного развития" [21].
"Западный мир должен быть возвращен к подлинным идеям Африки". Именно Африки,
а не, например, Востока, потому что "если Запад проповедует материализм, а
Восток, прежне всего Индия - духовность, то Африка сочетает материальное с
духовным" [22].
Асанте призвал к созданию "новой историографии, основанной на африканских
устремлениях, надеждах и концепциях". В соответствии с нею надо заменить
многие понятия и слова. В качестве примера он дает свои рекомендации.
Например,
"ощущение поражения - победоносными мыслями",
"неуверенность - уверенностью",
"негативное расовое поведение - позитивным расовым поведением",
"ощущение угнетенности - ощущением победы",
"сутулость - прямой осанкой",
"европейскую одежду - одеждой, отражающей ваши вкусы",
"связи с Европой - связями с Африкой",
"поклонение европейским святыням - поклонением африканским святыням" и т.д.
[23].
К понятиям, которые с точки зрения Асанте навязаны человечеству
евроцентризмом, он причисляет, например, слово "спартанский". Он считает, что
смысл, который вложен в это слово, правильнее было бы связать не с Древней
Грецией, а с Африкой, поскольку "ни одна армия никогда не была столь
дисциплинированной, как войско Чаки" [24], а "спартанцы не идут в сравнение с
масаями и нубийцами".
Выражения "Черный Пикассо", "Черный Аполлон", "Черный Моисей" оскорбительны
для черных: почему их героев надо привязывать к истории и культуре европейцев
[25]?

Афроцентризм затрагивает все стороны не только общественной, но и личной
жизни. Так, "гомосексуализм не соответствует афроцентристской идее".
Признавая, что идет "взрыв гомосексуализма среди черных мужчин", афроцентристы
относят это к влиянию белых и считают, что этому надо положить конец.
"Мы не можем больше позволять, чтобы наша общественная жизнь подчинялась
европейскому упадку. Пришло для нас время плановыми афроцентристскими
действиями восстановить нашу мужественность. Все те наши братья, которые
являются гомосексуалистами, должны знать, что им придется подчиниться нашей
коллективной воле" [26].
Тех афроамериканских лидеров и интеллектуалов, которые не приняли
афроцентризма, Асанте критикует, не называя имен: “Многие "так называемые"
лидеры должны быть переобучены, переориентированы”. Прошло время
проповедников, которые "вели наш народ слепой дорогой к белому Иисусу”. "Мы
знаем, что Иисус появился среди евреев, но мы чувствуем также, что Бог есть и
у африканцев”. Асанте возмущает, что "люди не верят в достопочтенного Элию
Мухаммеда, а верят в Моисея, Будду, Иисуса, Мухаммеда и разных индийских гуру"
[27].
Трагедию афроамериканских интеллектуалов Асанте видит в том, что
"их учили белые учителя или черные, воспитанные белыми. Белые учителя не
могут дать нашим детям те представления, которые им необходимы, чтобы
преодолеть ограничения".
Поэтому надо создавать афроцентристские школы.
"Люди не должны больше обсуждать, сколько в их городе ресторанов, сколько
кинотеатров, сколько фабрик, а думать о том, чтобы в городе были школы,
контролируемые афроцентристами, музей, книжный магазин, документальный
центр, место для культурно-духовных собраний".
Школы, контролируемые афроцентристами, должны давать не только знания, но и
идеологическую направленность. "Проникшись афроцентризмом, вы иначе будете
видеть кинофильм, иначе видеть других людей, иначе читать книги, иначе видеть
политических деятелей" [28]. Ученики должны ощущать свою связь с Африкой,
приобщиться к ее традициям.
Объективные условия для успеха афроцентризма, считает Асанте, есть. Кончились
"ужасные белые столетия", идет "дальнейший упадок Европы, особенно Британии и
Франции". Но для полного успеха идей афроцентризма мало изменить отношение
лидеров и интеллектуалов. Нужна поддержка масс. Чтобы завоевать их, необходимо
получить хотя бы четверть миллиона сторонников. "Дайте нам 250 тыс.
сознательных добровольцев афроцентризма, и революция в наших подходах и в
нашем поведении осуществится". Последние слова книги: "За рождение
афроцентристской революции!" [29].
Многие утверждения Асанте противоречат другу другу. На одной и той же странице
он пишет: "Миссия афроцентризма - сделать мир гуманным" и "истинный
националист никогда не может быть расистом". И тут же: если афроцентрист,
"изучая какую-нибудь идею, деятельность, поведение или ценность, не находит
этого в нашей культуре или в нашей истории, он сразу же отбрасывает это в
сторону" [31]. Но пренебрежение к чужой культуре, нежелание даже знать ее -
расизм это или нет?
Мы привыкли читать о белых расистах. Но если есть действие, то обязательно
появится и противодействие. Разве не может быть ответной реакции: желтый
расизм, черный расизм (как бы непривычны ни были эти слова).
Каддафи гордится тем, что из Ливии выгнали 20 тыс. белых. Алжир пришлось
покинуть всем или почти всем белым - а их там было больше миллиона. Индонезия
узнала резню китайцев. Иди Амин, кровавый диктатор Уганды, не только заставил
четырех белых нести себя на носилках - это бы еще можно считать шуткой, - но
выгнал из страны всех индийцев (что не мешает ему теперь жить в Саудовской
Аравии). Правительство Нельсона Манделы в ЮАР провозгласило решимость создать
"нерасовое государство", но в последние годы эта идея почти забыта. Живущим в
стране белым постоянно напоминают о преступлениях белых расистских режимов
прошлого. Десятки тысяч белых уже уехали из ЮАР. Это, несомненно, наносит вред
ЮАР: уезжают молодые, профессионально подготовленные люди - те, кого охотно
принимают в других странах. И все же один из черных южноафриканских дипломатов
сказал: "Чем больше их уедет, тем лучше".
В Азии и Африке это объясняется ненавистью к колониализму. Тем, что в прежние
времена белые пользовались привилегией своего цвета кожи. Этот гнев относится
главным образом к бывшим метрополиям. Но бывает - и очень часто - что все
европейское объединяется в понятие "белые господа мира". Не ведет ли эта
ненависть к появлению ответного расизма? И само выражение "антирасистский
расизм"? Может расизм быть антирасистским? И если говорят: "Прежде всего -
раса!", так что это? Антирасизм?
Конечно, когда афроцентристы провозглашают идеи от лица униженных, это
представляется более оправданным, помогающим борьбе за самоутверждение
африканских народов и стран. Но вместе с тем, разве бывало, что в подобных
призывах - от кого бы они ни исходили - не звучали оскорбленность и
униженность? На униженности немецкого народа после первой мировой войны играл
Адольф Гитлер.

ИСТОКИ АФРОЦЕНТРИЗМА И АФРОЛОГИИ

Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в
веках, бывших прежде нас.

Еккл., 1,10.

Асанте отдает дань "великим пророкам Гарви, Дюбуа, Фанону,Нкруме,Мухамеду,
Мальколму и Каренги" и сенегальцу Шейху АнтаДиопу, который, как считает
Асанте, "показал, что Европа и Азия дали лишь младшие вариации первоначальной
африканской темы в философии и науке" [31]. Но вместе с тем он считает
афроцентризм несомненным шагом вперед. "Африканскость - это не афроцентризм.
То, что ты черный, еще не делает тебя афроцентристом" [32]. И более того, даже
такие "великие пророки", как Уильям Дюбуа, Картер Вудсон и другие, не могут
считаться афрологами, поскольку они не владели методом афрологии. Насколько же
ново то, что утверждают сейчас афроцентристы? Идеи "африканской
исключительности", особой "африканской личности", мистической сущности
африканской души, особого духовного богатства африканской личности возникли с
появлением панафриканизма еще в первой половине XX в. и даже во второй
половине XIX в.
Появление их восходит к трудам Эдуарда Блайдена (1832-1912),
западноафриканского просветителя, священника и государственного деятеля, в
1864-1871 гг. он был министром иностранных дел Либерии. Выступая с
требованиями "духовной деколонизации" Африки, он утверждал, что для европейцев
характерны сугубый материализм и индивидуализм, воинственность, конкуренция и
культ науки, а африканцам свойственно духовное начало, связь с природой,
естественность и доброжелательность.
Если идеи Блайдена, провозглашенные еще в XIX в., не получили широкой
известности, то теория негритюда, возникшая значительно позднее, в начале
1930-х годов, привлекла к себе внимание в Африке и еще больше - за ее
пределами, особенно в 1950-1960-х годах. В основе ее - та же идея об
исключительности, особом психическом складе "негрской души", которую нельзя
понять и объяснить с позиций логики, рационализма. Белый человек, согласно
негритюду, подчинил себя материализму, стал рабом техники, машин, а черный
человек сохранил связь с природой, эмоциональное, чувственное восприятие
действительности. И миссия негроидной расы - в возрождении единства человека и
природы, во всестороннем духовном развитии человечества. Один из основателей
негритюда, сенегальский поэт Леопольд Сенгор считал, что "гордость за свою
расу - это первое требование негритюда".
А слова, что, когда Европу населяли каннибалы, дикари, варвары и язычники,
африканцы уже прекрасно владели искусствами, наукой и литературой [33],
сказаны еще в 1923 г. афроамериканцем Маркусом Гарви, который основал в
Соединенных Штатах движение "Назад в Африку".
Родоначальник распространенного у афроцентристов утверждения, что Черная
Африка оказала огромное влияние на Древний Египет и что "Черная Африка оказала
большое влияние на Рим", историк Уильям Дюбуа [34]. Одну из глав своей
наиболее известной книги, написанной полвека назад, он назвал "Крушение
Западной Европы" [35]. Он еще тогда считал крушение Европы уже свершившимся
фактом. Теперь эта идея широко муссируется афроцентристами.
Конечно, не афроцентристы и не панафриканисты оказались первыми, кто предрекал
закат Европы. Пророчествовал Освальд Шпенглер. Да и у него были
предшественники. Но Шпенглер писал об этом с грустью, с отчаянием.
Афроцентристы же зачастую - как обличение Европы, как призыв заставить ее
расплатиться за колониализм и все 500-летнее угнетение.
А книга "Проклятьем заклейменные", к которой написал предисловие Сартр? Она
появилась в 1961 г. Речь в ней идет не о пролетариате, как обычно принято
думать в связи с этим словосочетанием, а о тех, кто угнетен колониализмом.
Их-то настроения и старался выразить Франц Фанон, уроженец Мартиники,
поселившийся в Алжире. Его книга стала настольной не только во многих странах
Африки и Арабского Востока, но и у афроамериканцев, особенно у сторонников
организации "Черная власть". В течение первых же десяти лет тираж ее изданий в
США достиг трех четвертей миллиона [36]. Мартин Лютер Кинг считал: “Сторонники
"Черной власти" обращаются не к Ганди и не к Толстому. Их Библия - "Проклятьем
заклейменные" [37].
Что же утверждал Фанон? Вот некоторые из его высказываний.
"Жизнь для колонизованного может возникнуть только из разлагающегося трупа
колонизатора" [38].
Для колонизованного колонизатор - "человек, которого необходимо уничтожать"
[39].
А кто такой колонизатор? В Алжире - каждый француз: "Француз в Алжире не может
быть нейтральным или невинным. Всякий француз в Алжире угнетает, презирает,
господствует" [40].
Более того, весь французский народ - "колониалистский" и "вся французская
нация вовлечена в преступления против народа, является соучастницей убийств и
пыток в алжирской войне" [41].
Отношения Франция - Алжир для Фанона - лишь пример взаимоотношений
колонизатора с колонизуемым. Он говорит о мобилизующем значении
противопоставления "мы-они". Мы - это "четыре пятых человечества" [42]. "Люди
желтой расы, арабы и негры хотят теперь выработать свои проекты, утвердить
свои ценности, определить свои отношения с миром" [43].
На стремление колонизатора навязать свои культурные ценности колонизованный
отвечает отказом от них, отказом полным, безоговорочным. "Язык угнетателей
вдруг начинает жечь губы" [44]. Наступает "глобальный отказ от ценностей
захватчика" [45]. И даже, когда речь идет о современной науке и технике,
"слова специалиста всегда воспринимаются с предубеждением" [46].
Утверждая все это, Фанон объявил, что для колонизованных вполне правомерен
"самый элементарный, самый грубый, самый всесторонний национализм" [47]. И
что, во всяком случае на начальном стихийном этапе антиколониальной борьбы,
"антирасистский расизм, как стремление защитить свою кожу и как ответ
колонизованного на колониальное угнетение, - это и есть основание для борьбы"
[48].
Фанон писал все это под впечатлением происходившей тогда кровавой войны в
Алжире. Не во всем его оценки и прогнозы оправдались. Хотя в ходе
антиколониальной борьбы во всей Африке действительно вызывали протест
европейские языки, но в дальнейшем все-таки большинство африканских стран
признали их своими государственными языками. Но многие утверждения Фанона
повторяются и сейчас.
Так ли уж много нового в трудах афроцентристов и в провозглашенной ими
афрологии по сравнению с тем, что легко найти у их предшественников
панафриканистов?

А ЕЩЕ РАНЬШЕ?

Но из грехов нашей родины вечной не сотворить бы кумира себе.

Булат 0куджава

Молефи Асанте ссылается только на черных авторов. Но только ли у них были
подобные идеи?
Совершенно особая духовность, ее противопоставление западному техницизму,
рационализму? Славянофилы, русские почвенники выступали с этим за полтораста
лет до Асанте. Да разве только славянофилы? У скольких еще народов найдешь
такие же идеи - не сосчитать. Твой народ вообще совершенно исключительный,
особенный? "Аршином общим не измерить" - сказано тоже за полтора столетия до
Асанте.
Вера в непререкаемое первородство твоего народа? Бог ты мой, у кого только
этого не было. Для этого не обязательно и частью империи какой-то быть.
Классик румынской литературы Ион Караджале (1852-1912) сто лет назад высмеивал
румын, которые произносят название своей родины через три "р": "Р-ррумыния".
Такой румын - "ярый патриот, исключительный националист, румын до мозга
костей!.. Кто думает иначе - тот предатель!". Согласно идеям "героев"
Караджале:
"Причиной зла для народа не могут являться его собственные недостатки;
причиной зла могут быть только достоинства других наций. Поэтому народ не
должен тратить время на исправление своих недостатков и воспитание своих
добродетелей, он должен заняться другим делом: перечислением и поношением
недостатков и отрицанием любых достоинств других народов".
Для этого "все румыны должно забыть свои мелкие страстишки и по-братски
протянуть друг другу руки, противостоять экономической, политической,
социальной и культурной опасности, угрожающей нации! [49].
Так разве не те же идеи, пусть и не в такой карикатурной форме, проповедуют
политики во многих странах Азии и Африки? Еще АнварСадат, далеко не самый
радикальный из афро-азиатских лидеров, резко выступил "против разделения
арабов на реакционеров и прогрессистов, монархистов и республиканцев,
социалистов и капиталистов. Наша идеология в межарабских отношениях сводится к
следующему принципу: мы являемся лишь арабами" [50].
Уверенность в том, что именно твоему народу принадлежат основные открытия в
философии и науке - то, о чем говорил Маркус Гарви. Читаю того же Караджале.
Его "герой" негодует, что какие-то изобретения "иностранцы, враги Румынии,
ухитрились обнародовать первыми" [51].
Идея, что иноплеменники не могут познать твой народ, не нова. Да у какого
только народа не было таких откровений. Сталину приписывали слова: "Историей
славян должны заниматься славяне".
Уверенность, что до чужих вторжений жизнь твоего народа была сплошной
идиллией? Да вот хотя бы книга "Чудо, которым была Индия" [52].
А желание видеть в истории собственного народа только хороших людей и
закрывать глаза на плохих? Да где же такого не было? В московской "Новой
газете" журналист Иосиф Вердиян написал о своем знакомом, который помешан на
известных армянах, повсюду их выискивает.
"Однажды я ему посоветовал написать об армянских пройдохах международного
масштаба и предложил заголовок: "Без негодяев народ неполон". Он написал - а
фактов оказалось предостаточно и вроде (во всяком случае, для меня лично)
демографическая ситуация в республике выправилась. Как бы устранился
дисбаланс между нравственным и безнравственным в национальной
действительности. Ведь и армяне никогда не обещали построить общество без
недоумков и подлецов" [53].
Может быть, африканцы или афроамериканцы давали такой зарок? А если нет, то
почему же в книгах афроцентристов - они только хорошие, очень хорошие и
необычайно хорошие. Других, получается, не было?
В труде "Афроцентристская критика европейской культуры и поведения" нет даже
упоминаний о кровавых африканских диктаторах прошлого и настоящего. Нет имени
Иди Амина, который залил Уганду кровью христианских племен и вообще довел
страну до развала. А ведь, что греха таить, кого-то из африканцев тешило то,
что он заставил нескольких европейцев нести его на носилках, уак когда-то
африканцы носили белых, что он выслал из Уганды 40 тыс. азиатских торговцев и
предпринимателей, что он, как и Каддафи, гордился, что вел борьбу с
европейцами до тех пор, "пока они не убежали из Уганды", что он объявил себя
"победителем Британской империи". Не упоминается и Бокасса, который
прославился не столько тем, что провозгласил себя императором, сколько тем,
что любил лакомиться человеческим мясом. Об идее единства, основанного на
расе, писал еще Шекспир в "Макбете":
Чем ближе нам
По крови человек, тем
Больше алчет
Он нашей крови.

Афроцентристы избегают упоминать претензии одних африканских государств к
другим. А они бесчисленны. Республика Чад подавала жалобы в Организацию
африканского единства на захватнические действия Ливии, а Сомали требовала
ввести такое понятие, как "африканский колониализм над африканцами".
Бесконечные войны и междоусобицы в афро-азиатском мире, преследование и
погромы христиан в Индонезии, на Филиппинах. В Афганистане проповедь
христианства талибы карали смертной казнью. В странах Юго-Восточной Азии -
повторяющиеся нападения на китайцев. Конечно, можно во всем этом усмотреть
лишь пагубные результаты имперского владычества Европы - и отчасти это верно.
Но ведь даже арабскую работорговлю в Африке не принято особенно вспоминать.
Только европейскую.
Да и само стремление многих афро-азиатских стран видеть виновника своих бед
вне себя - разве оно такое уж особенное, присущее только этим странам? Философ
Георгий Федотов видел такое же настроение в России после поражений в первой
мировой войне, революции и разрухи. "Русское национальное чувство было
уязвлено глубоким поражением, разделом, падением России и, не желая взять на
себя ответственность, не имея мужества покаяния, стало искать виновника вне
себя - на Западе" [54].
Что ж, наверно, это вечное: появление тех, кто взывает, пророчествует от имени
своих народов, своей расы, своей крови, и ищет все зло в чужеземцах и
иноверцах. Афроцентристы, считая, что они открывают новую истину, только
подтверждают что-то извечное и присущее тем самым европейцам, тем самым белым,
идеи которых они так гордо отвергают.

ДА БУДЕТ ВЫСЛУШАНА И ДРУГАЯ СТОРОНА

Страны Юго-Восточной Азии и страны Тропической Африки провозгласили свою
независимость почти одновременно. Почему экономика азиатских стран пошла
вперед, а африканских - нет?

Вопрос от слушателя после моего выступления на "Эхо Москвы".

Асанте сетует, что не все афроамериканские лидеры и не все интеллектуалы
склонны думать и действовать в духе афроцентризма. Это действительно так - и в
Африке и среди афроамериканцев.
Сам создатель теории негритюда - Леопольд Сенгор - еще в 70-х годах прошлого
века, будучи президентом Республики Сенегал, говорил, что не надо все беды
Африки сваливать на колониализм. Имя Сенгора афроцентристы сейчас не любят
вспоминать в ряду своих предшественников: и женат-то он на француженке и, уйдя
с поста президента, не остался в Африке, а поселился во Франции, в Нормандии.
В конце января 2001 г. на митинге в Сенегале обсуждались призывы объявить
работорговлю и колониализм преступлениями против человечности, потребовать за
них компенсации и назвать экономическим расизмом нынешний разрыв в уровне
жизни западных и бедных стран. Следующий президент Сенегала Абдулайе Ваде не
поддержал эти идеи. Он сказал, что притеснения африканцев в Европе не идут ни
в какое сравнение с этническими конфликтами в самой Африке. Напомнил о том
геноциде, к которому привела в Руанде и Бурунди кровавая вражда хуту и тутси,
о войне в Восточном Конго, о вражде между мусульманами и христианами в
Нигерии, о той ксенофобии по отношению к иммигрантам из других африканских
стран, которая растет в ЮАР после падения господства белых. Ваде сказал, что в
Республике Кот д'Ивуар относятся к иммигрантам из Буркина Фасо неизмеримо
хуже, чем в Европе к выходцам из Африки. А в Зимбабве, по словам Ваде,
большинство населения считает изгнание белых трагедией для своей страны и лишь
меньшинство поддерживает линию Мугабе. В целом же кампанию требований
компенсации за работорговлю и колониализм президент Сенегала назвал
"ребячеством" [55].
Еще категоричней выступила сенегальский социолог А. Кабу, глава школы
"африканской внутренней мысли". Сторонники этой школы считают, что настало
время развеять миф об особой духовности, которая якобы позволяет африканцам не
становиться частью современной технологической жизни. Кабу призывает
африканцев перестать валить все свои беды на колониальное прошлое, ссылаться
на "международный заговор" и умалять некомпетентность и пагубную роль своих
собственных африканских правительств. "Все дело в плохом управлении
африканскими государствами" [56].
Книга одного из противников афроцентризма КейсаРичбурга "Вне Америки. Черный
человек противостоит Африке" [57] привлекла внимание не только в Америке, но и
за ее пределами и произвела фурор в среде афроамериканского населения. Автор
категорически против не только афроцентризма, но и самого понятия
"афроамериканцы" или "африкано-американцы", которое широко распространилось в
последние десятилетия: “Разве белые американцы, которые пересекли океан с
запада в те же времена, что и рабы, разве они до сих пор считают себя
"англо-американцами" или "голландско-американцами". Сам он решил называть себя
только "американцем" или "черным американцем"”.
Он провел три года в Африке. Он считал, что едет, в первую очередь, не как
журналист, а как потомок рабов, привезенных из Африки в Америку. Радовался,
что возвращается из Америки в прекрасное прошлое своего народа, что он сможет
наслаждаться древними преданиями, богатством музыки, ритмики и танца, ощутить
себя частью африканской природы. В своем багаже он вез портрет Маркуса Гарви и
стихи Сенгора.
Самые первые его корреспонденции, заготовки для которых он сделал, вероятно,
еще до отъезда были оптимистичны. Они носили заголовок "Африка выбирает
демократию". Его порадовало падение нескольких тоталитарных режимов в начале
90-х. Но очень скоро его настроение изменилось в корне. Этнический геноцид в
Руанде, гражданские войны в Либерии, Сомали, Сьерра-Леоне, Конго, кровавые
распри в других странах, горы трупов у дорог, в реках и озерах. Всюду отряды,
или просто банды, молодчиков с автоматом Калашникова (автомат изображен даже
на гербе Республики Мозамбик). Автор книги не раз оказывался под его дулом -
стреляли без большого разбора.
Он увидел "патологию бойни", деградацию континента, и задался вопросом: только
ли колонизаторы виноваты в бедах Африки? Не заведомая ли это демагогия -
цинично манипулировать расовым козырем? Кейсу Ричбургу все время говорили о
вине белого человека, Запада, колониализма, империализма. А он все больше
приходил к выводу, что дело в коррумпированности африканских лидеров и
чиновничества, в отсутствии цивилизованности и политической культуры. И в том,
что над всем континентом царит "дух рабства" - пассивность громадной массы
населения.
Автора возмутило и поведение таких же, как он, афроамериканцев. Приезжая из
США, они на официальных конференциях устраивали овации кровавым африканским
диктаторам. Джесси Джексон назвал нигерийского диктатора Ибрагима Бабангиду
одним из величайших лидеров современного мира. А возвращаясь с конференций в
свои номера в пятизвездных гостиницах, эти афроамериканцы с презрением и
цинизмом говорили между собой о жизни на своей исторической родине.
В результате автор перестал сетовать на американский "плавильный котел". Он
возблагодарил Господа, что он американец, что когда-то царек какого-то племени
продал его предка белому торговцу, этот предок выдержал путешествие, и его,
как раба, привезли в Америку. От вожделенного афроцентризма у Кейса Ричбурга
не осталось и следа. Главная идея его книги: спасение Африки не в культе
исключительности, а в приобщении к общемировой культуре.
Выход этой книги оживил споры о сходстве и отличиях между афроцентризмом и
идеями панарабизма, пантюркизма и панафриканизма. И особенно - споры о том,
чему будет служить недавно провозглашенный президентом ЮАР ТабоМбеки
Африканский Ренессанс: такому же противопоставлению Африки Европе, как
афро-центризм, или же сотрудничеству Африки с развитыми странами.
Легко представить себе, какой взрыв негодования вызвала эта книга у
афроцент-ристов. Автора объявили ренегатом, предавшим историческую родину в
угоду белым расистам. Ему пришлось, во всяком случае на время, покинуть
Америку, уехать в Гонконг.
Во многом сходные взгляды ставились в вину писателю В. Найполу, индийцу с
Тринидада, поселившемуся в Англии. Найпол в первой книге, да и в дальнейшем,
показывал ужасы современной жизни в Африке. Осуждая колониализм, он не
списывает на него все эти беды. Больше того, считает, что если отвергать
современную цивилизацию, то заменить ее нечем. И выступает не как
представитель какой-то расовой, национальной или религиозной общности, а как
человек, Homo sapiens.
Если верить отзывам знатоков его творчества, именно из-за этого его
кандидатуру на Нобелевскую премию по литературе отвергали почти четверть века.
И присудили только после трагедии II сентября 2001 г., лишь ужасные нападения
террористов в Нью-Йорке заставили отступить некоторых его противников.

ИМПЕРСКОЕ ВЕЛИЧИЕ И РОМАНТИКА

Имперское сознание питалось не столько интересами государства -
тем менее народа - сколько похотью власти: пафосом неравенства,
радостью унижения, насилия над слабыми.

Георгий Федотов

Многих европейцев удивляют идеи о величии и даже превосходстве афро-азиатских
обществ, утверждение, что XXI в. будет веком Африки, и само опоэтизирование,
романтизация прошлого Азии и Африки. Но ведь если и не во всем, то во многом
это реакция на ту имперскую гордыню, которая за несколько веков стала частью
менталитета многих европейских народов и казалась им естественной, нормальной.

Имперские идеи в течение жизни многих поколений пронизывали всю жизнь народов
метрополий. И политику. И психику толпы. Все слои общества — от аристократа до
простолюдина. Само слово "империализм" имело совсем не то звучание, что
сейчас. Оно произносилось с уважением, было овеяно романтикой. Сесиль Родс в
конце XIX столетия был идолом большой, может быть подавляющей части
английского общества, именно как империалист, расширивший пределы Британской
империи.
Сколько было гордости за могущество Британской империи:
"Арабский шейх ест плов ложкой, сделанной в Бирмингеме. Египетский паша пьет
шербет из кубка бирмингемской чеканки, освещает гарем хрустальным
бирмингемским канделябром и прибивает на нос лодки бирмингемские
украшения... Краснокожий охотится и воюет с бирмингемской винтовкой в руках.
Богатый индус украшает салон бирмингемским хрусталем. В пампасы Бирмингем
посылает для диких наездников шпоры, стремена, а для украшения бархатных
штанов - блестящие пуговицы. Неграм в колониях под тропиками он шлет топоры,
сечки и прессы для сахарного тростника... На жестянках, в которых хранится
консервированная зелень и прессованное мясо - запасы австралийского
старателя, - выбито имя бирмингемского фабриканта" [58].
Так говорилось в книге "Прогулка в страну черных", изданной больше ста лет
назад английским публицистом Э.Беритом.
К имперским амбициям английских промышленников взывал известный путешественник
Стенли: "На Конго живут 40 млн. человек, и ткачи Манчестера только и ждут,
чтобы одеть их. Плавильные печи Бирмингема рдеют раскаленным металлом, из
которого можно сделать для них железную утварь и безделушки для украшения их
темных тел, а посланники Христа жаждут обратить их, бедных темных язычников, в
Христову веру [59].
А что сказать о другом замысле, куда более обширном?
"Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится,
завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд,
сияющих над нами ночью в небе! Я бы аннексировал планеты, если бы смог, я
часто думаю об этом. Мне грустно видеть их такими ясными и вместе с тем
такими далекими" [60].
Так говорил тогдашний кумир Великобритании Сесиль Родс..
Правителей Великобритании Родсу не надо было убеждать. Они были не только
согласны, они восхищались им и его идеями. Разговоры Родса с королевой
Викторией вы глядели так:
- Что вы делали, мистер Родс, с тех пор, как мы виделись последний раз?
- Я добавил две провинции к владениям Вашего Величества.
- Как бы я хотела, чтобы так же поступали некоторые из моих министров, а то
они, напротив, умудряются терять мои провинции [61].
Когда он приезжал в Лондон - а каждое его появление в Лондоне, по словам Марка
Твела, привлекало "такое же внимание, как затмение солнца" [62], - на обеды в
его честь собиралась вся английская знать.
Но Сесиль Роде апеллировал не только к власти и к магнатам промышленности и
торговли. Он взывал к миллионам английских рабочих.
"Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми
рынками, он будет жить впроголодь... Рабочий должен понять, что если он
хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю, и что он
- конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук" [63].
А что значило: овладеть мировыми рынками? Девиз британской политики тогда был:
"Торговля следует за флагом!". Значит, надо сперва захватить, завоевать. Тогда
будет и рынок для товаров, тогда английский мастеровой не будет жить
впроголодь! Эти идеи внедрялись в сознание. Простой человек приучался к мысли,
что идея "расширение - это все" нужна ему, простому человеку.
Имперские идеи составляли суть научных исследований. Вот книга под названием
"Романтика колонизации". Это история Британской империи, прежде всего ее
экономики. В предисловии: "Эта память должна вдохновлять подлинного
империалиста, который верит в предназначение его родины и видит в достижениях
прошлого путь к еще большему величию в будущем" [64]. К величию империи.
Эти настроения настолько давние, они настолько глубоко въелись в сознание
людей, что без их учета невозможно понять историю Европы нового и новейшего
времени. И, самое для нас главное, не понять очень многого в сегодняшней
жизни, в сегодняшнем сознании, в отношении к "третьему миру" и к его
переселенцам в Европу.
Конечно, эти настроения были сложными, состояли из многих компонентов. Сводить
их только к грабительству, наживе и стремлению эксплуатировать было бы
неверно. В них - и мессианство, и патернализм, и искреннее стремление помочь
тем, кого считали меньшими братьями, а бывало, и глубокое уважение к этим
братьям.
Можно ли ставить на одну доску работорговцев, которые отправляли в Америку
закованных в цепи невольников, и миссионеров, которые отказывались от благ
европейской цивилизации и обрекали себя на жизнь среди совершенно чуждой им
природы и чуждых им племен, чтобы нести то, что они считали словом Божьим?
Даже у Киплинга, который вошел в историю как бард британского империализма,
были стихи, воспевшие те народы, которые сражались с Англией. Он восхищался
героизмом буров в англо-бурской войне. А о восставших суданцах писал:

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом!
Вы были темным язычником, но первоклассным бойцом,
Оттого, что вы, Фуззи-Вуззи, с головою, как стог на довре,
Черномазый бродяга, прорвали британское каре.

Колониальная романтика не обошла и Николая Гумилева. Уже в XX столетии, в 1910
г., он мечтал:

Я пробрался в глубь неизвестных стран.
Восемьдесят дней шел мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города.
Древний я отрыл храм из-под песка,
Именем моим названа река,
И в стране озер пять больших племен
Слушались меня, чтили мой закон.

Эта романтика, впитанная с колониально-приключенческой литературой, не
оставила Гумилева и в боях первой мировой войны, за которые он получил два
Георгиевских креста. Об опасной разведке он рассказывал так: "Мы крались, как
мальчики, играющие в героев Майн-Рида или Густава Эмара" [65]. Но у Гумилева
эта романтика сочеталась с глубоким уважением к народам дальних стран. Он
писал, что Африка "ждет именно гостей и никогда не признает их хозяевами"
[66].
Увы, не все, кто правил Российской империей, относились к азиатам и африканцам
с таким же уважением. Николай II даже в своих резолюциях называл японцев
"макаками" [67]. Сколько крови пролил русский народ за это высокомерие!
А в каком духе воспитывались те члены дома Романовых, кто при Николае II
правили Российской империей? Великий князь Александр Михайлович, женатый на
любимой сестре Николая II, вспоминал, чему их в детстве учили приставленные к
ним преподаватели:
"Французы порицались за многочисленные вероломства Наполеона, шведы должны
были расплачиваться за вред, причиненный России Карлом XII в царствование
Петра Великого. Полякам нельзя было простить их смешного тщеславия.
Англичане были всегда "коварным Альбионом". Немцы были виноваты тем, что
имели Бисмарка. Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа,
монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных
им России. Мои "враги" были повсюду. Официльное понимание патриотизма
требовало, чтобы я поддерживал в своем сердце огонь "священной ненависти"
против всех и вся".
Особенно сетовал великий князь за антисемитизм, видя в нем, как и многие,
ярчайший признак ксенофобии.
"Мой законоучитель ежедневно рассказывал мне о страданиях Христа. Он портил
мое детское воображение, и ему удалось добиться того, что я видел в каждом
еврее убийцу и мучителя. Мои робкие попытки ссылаться на Нагорную Проповедь
с нетерпением отвергались: "Да, Христос заповедал нам любить наших врагов",
- говаривал о. Георгий Титов, - "но это не должно менять наши взгляды в
отношении евреев"...
Антисемитское законодательство России
почерпало главные свои основы из умонастроения высших иерархов православной
церкви" [68].
Если такие идеи внушались тем, кто стоял на самом верху империи, то что
говорить об остальных! Елизавета Ивановна Дмитриева, поэтесса, возлюбленная
Николая Гумилева и Максимилиана Волошина, вспоминала:
"Однажды, недели на две, брат стал "христианином". Они со школьным товарищем
решили "бить жидов" и вырезывать у низ на лице крест. Поймали мальчика еврея
и вырезали у него на щеке крест, но убить не успели" [69].
Я не привожу сугубых крайностей дореволюционной имперской национальной
политики, не упоминаю более поздних, сталинских преступлений. Не говорю и о
тех (глубокий им поклон!), кто выступал против таких крайностей и
преступлений. Не перечисляю общеизвестных положительных черт, которые были
присущи российской имперской деятельности. Хочу лишь напомнить, какое сложное
имперское наследие досталось не только Англии и Франции, но и
многонациональной Российской Федерации и всему СНГ.
Голоса сомнений в необходимости имперской политики - а то и явного протеста -
раздавались с давних времен. Мудрый Сэмуель Джонсон еще в XVIII в. считал:
"Расширяющиеся империи, как растягиваемое золотое колечко: меняют солидную
прочность на кажущееся величие". Алексис де Токвиль, через сто лет: "Это же
очевидная истина, что ничто так не мешает благополучию и свободе людей, как
обширные империи".
Ироничный Джером К. Джером:
"Многие уверены, что все счастье людей — в пространстве, т.е. чем обширнее
страна, тем лучше в ней жить. Воображают, что самый счастливый француз не
может равняться с самым неудачливым англичанином, потому что Англия обладает
гораздо большим количеством квадратных миль, чем Франция. А каким жалким по
этой теории должен чувствовать себя в сравнении, например, с русским
мужиком, швейцарский крестьянин, глядя на карту европейской и азиатской
России!..
Счастливые жители Лондона в холодные туманные дни могут согреваться мыслью.
что в Британской империи никогда не заходит солнце. Сам лондонец видит
солнце очень редко, но это не мешает ему считать себя одним из собственников
солнца, так как он знает, что оно начинает и заканчивает свой день все в той
же Британской империи, составляя, так сказать, ее особую принадлежность".
Понимая, что такие воззрения не в моде, Джером К. Джером грустно заметил:
"Знаю, что мои взгляды считаются еретическими" [70].
Проповедники имперского величия всегда спекулировали на чувстве патриотизма.
Не потому ли Лев Толстой вслед за Сэмуелем Джонсоном убеждал нас: "Патриотизм
есть последнее прибежище негодяя", а Георгий Федотов взял эти слова эпиграфом
к одной из своих статей [71]. Да и Салтыков-Щедрин о том же:
"Человек и без того уже наклонен воспитывать в себе чувство национальности
более, нежели всякое другое, следовательно, разжигать в нем это чувство выше
той меры, которую он признает добровольно, будучи предоставлен самому себе,
значит уже действовать не на патриотизм его, а на темное чувство
исключительности и особничества" [72].
Намного ближе к нашим дням, в 1961 г., Жан Поль Сартр в предисловии к книге
Франца Фанона [73] предупреждал:
"Европейцы, откройте книгу, вчитайтесь! Сделав несколько шагов в ночном
мраке, вы выйдете к костру, вокруг которого сгрудились незнакомые вам люди.
Подойдите к ним, прислушайтесь к их разговору. Они говорят о том, что им
предстоит сделать с вашими конторами, с наемниками, их охраняющими... Их
освещает и обогревает огонь, но это не ваш огонь. Вы держитесь от него на
почтительном расстоянии... оглядываетесь, дрожите от холода. Смена ролей".
Сартр принадлежал к той европейской интеллигенции, которая в конце 50-х
-начале 60-х годов остро испытала чувство вины за преступления своих империй.
Но в бывших метрополиях не вполне угасла и настальгия по былому имперскому
величию, по людям, поднявшим над половиной мира европейские флаги.

СТОЛКНОВЕНИЯ НА РАСОВОЙ ПОЧВЕ

А за рекой неизвестное племя,
зажигая костры, шумит.

Гумилев

"Столкновения на расовой почве" - этот заголовок пестрит в сегодняшних
газетах. И все чаще. Можно сказать, крещендо. А ведь появился он не так давно.
Как мы, историки, можем это объяснить?
Создавая свои империи, европейцы покоряли Азию и Африку, но не заселяли их, во
всяком случае сколько-то значительно. Наибольший приток выходцев из Европы
получили Сибирь, Дальний Восток и Центральная Азия - русское и русскоязычное
население. На втором месте оказался Юг Африки: Южно-Африканская Республика,
Намибия и Зимбабве. Численность европейского населения там достигла 5 млн.
человек - главным образом потомки выходцев из Голландии и Франции. В Алжире
-1,2 млн. французов. В Анголе и Мозамбике - 600 тыс. португальцев. Во всех
остальных странах Азии и Африки никогда не было сколько-то значительного числа
переселенцев из Европы.
Как распад империей повлиял на численность этого населения? Из Алжира,
Мозамбика и Анголы в ходе антиколониальных и гражданских войн уехали почти
все. Из Зимбабве - большинство. Из ЮАР с переходом власти к черному
большинству начался отток белого населения, хотя и не в столь крупных
масштабах. Из республик постсоветской Средней Азии стремится уехать немалая
часть русского и русскоязычного населения.
Так что с распадом империй европейское население уходило из Азии и Африки.
Одновременно идет поток в обратном направлении: быстро растет афро-азиатское
население в Европе. Никто не знает, сколько выходцев из Азии и Африки
обосновалось в Европе в течение последних десятилетий. Международное бюро по
вопросам миграции утверждает, что в Германии - 5 млн. иммигрантов, во Франции
- 2, в Великобритании - 1.
Но это данные об официально зарегистрированных иммигрантах. Сколько миллионов
живет нелегально? То же бюро полагает, что в 1998 г. в странах Европейского
Сюза их было 3 млн.[] Правда, это сведения о всей численности иммигрантов,
включая тех, кто переселился в страны Европейского Союза из Восточной Европы и
из стран СНГ. Но все же большинство - выходцы из стран Азии и Африки. В
Германии - турки, во Франции - арабы и африканцы, в Великобритании - жители
Африки и Индостанского субконтинента. А сколько граждан среднеазиатских и
закавказских республик в течение последнего десятилетия переселилось в
европейскую часть России? Есть ли об этом сколько-то достоверная статистика?
Государства Европейского Союза ужесточают меры по регулированию иммиграции.
Усиливается пограничный контроль и проводится координация деятельности
правоохранительных органов, ведающих борьбой с нелегальной иммиграцией. В
странах Европейского Союза и в США создаются организации, считающие себя
защитниками белой расы — наиболее известны из них скинхеды — бритоголовые.
Даже в Интернете возникли сайты с этой же идеей. Начало этому положил сайт
"Штормовой фронт". Он создан в марте 1995 г. американцем Доном Блэком, бывшим
членом ку-клукс-клана.
Число лиц, регулярно общающихся через Интернет на языке "солидарности белой
расы", не так велико - от 5 до 10 тыс., объединенных в 10-20 групп. Но все же
неправильно было бы не придавать этому значение. "Страница свиданий арийцев"
на сайте "Штормовой фронт" дает представление о разных типах людей, так или
иначе разделяющих эти идеи: от тех, кто хочет активно бороться против небелых,
таких, как 36-летняя Кэти из штата Пенсильвания, которая намерена переехать в
место "где живут белые!". Или 19-летняя девушка из Новой Англии. Она взывает:
"Я, молодая женщина белой расы, ищу человека глубоко преданного движению
белых. Того, чья решимость непоколебима" [75].
Подобные заявления могут вызвать улыбку. Но столкновения на улицах городов
Англии, Германии и Франции все же повторяются вновь и вновь. И если
афро-центризм и многие другие движения и идейные течения в Азии и Африке - это
ответ на евроцентризм, то разумно ли сбрасывать со счетов возможность нового
усиления евроцентристских идей и даже движений "в защиту белой расы"?
Эти межнациональные и межрасовые сложности, которые стали так очевидны с
распадом мировых империй - касаются они нас, России? Конечно, приятно утешать
себя мыслью, что эти сложности - только между Западом и бывшими колониальными
и зависимыми странами. Но почему тогда наши скинхеды так ненавидят людей с
небелым цветом кожи? В журнале "Вест Африка" в 2001 г. вышла статья
"Расистский террор в Москве" [76]. Нам может не нравиться заголовок, но
приведенные там факты, увы, трудно опровергнуть.
Не буду давать выдержек из таких газет и журналов, как "Штурмовик", "Белое
сопротивление", "Крутой" или "Уличный боец" и других отечественных изданий,
которые у нас почему-то стыдливо называют "радикальными". Но вот статья из
считающегося солидным журнала "Молодая гвардия". Название-то какое!
"Абсолютная идея нашего будущего". Она появилась несколько лет назад, в
преддверии XXI в., и публиковалась даже не в одном, а в двух номерах. Вот один
из ее выводов:
"Русские и чеченцы, русские и азербайджанцы, русские и грузины, русские и
узбеки, русские и арабы, русские и негры - нации абсолютно некомплементарные
(то есть несовместимые). Это означает, что наши интересы всегда будут прямо
противоположны, а любое приближение друг к другу на расстояние ближе
пистолетного выстрела будет восприниматься как вызов" [77].
Что же удивляться оттенку, который дается сейчас слову "черный", и его
расширительному толкованию. Это уже не только африканцы, а и свои, люди
"кавказской национальности" (тоже новое словообразование).
Такие идеи - самоубийственны. Для кого? Прежде всего, для Европы, и для нашей
страны. Если уж делить мир на белых и небелых - и к тому же не по науке, а по
обыденным представлениям, то приходится помнить, что доля белых в мире
сокращается, пусть и не как шагреневая кожа (так сказал один из западных
публицистов), но все же весьма быстро. Уже сейчас их не больше 15-18%.
Тенденция - к дальнейшему уменьшению. Население Европы стареет. Сугубые
скептики говорят: вымирает.
Считается, что если нынешнее падение рождаемости сохранится, то через полвека
испанцев будет на 10 млн. меньше, а из тех, что останутся, почти 40% будут
старше 65 лет. И так - в большинстве государств Европы. По подсчетам
экспертов, Европа к 2025 г. потеряет 35 млн. человек и из-за постарения
столкнется с нехваткой 160 млн. человек трудоспособного населения [78]. Есть и
еще более пессимистические прогнозы. А наша страна, несмотря на приток
иммигрантов, теряет ежегодно 700 тыс. человек.
Как результат имперского прошлого, меняется и демографический состав России.
Уехали 2-3 млн. евреев и немцев, приезжают миллионы жителей южных республик.
Все это, казалось бы, должны понимать даже те, кому так не по душе "небелые".
Сферы соприкосновения белой расы со всеми остальными расширяются год от года и
будут расширяться все больше. И дело тут не только в том, что люди бегут из
бедных стран Африки и Азии в сравнительно благополучную Европу. Дело и в том,
что самой Европе они с каждым годом все более нужны.
Исторические причины обоих этих явлений историкам еще предстоит объяснить. Но
события не дожидаются объяснений прошлого. Они идут, один вал настигает
другой, и встают все новые вопросы - может быть, правда, они и не такие уж
новые, но раньше о них говорили вслух куда реже.
Массовая иммиграция в Европу неизбежна. Больше того, необходима самой Европе.
И крайне остро встает вопрос о том, как сосуществовать друг с другом
миллионам, десяткам миллионов представителей разных рас. Это невозможно без
изменения массовой психологии. И прежде всего - у самих европейцев.
* * *
К сожалению, хотя об афроцентризме и других видах "антирасистского расизма"
существует сейчас за рубежом уже обширная литература, в нашей стране это
явление еще почти не привлекло внимания. В сущности, ему была посвящена лишь
одна конференция, проведенная в Институте всеобщей истории РАН в сентябре 1999
г. [79].
Безусловная важность изучения этой темы стала особенно очевидной в последние
месяцы после терактов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. и удививших Европу
массовых ликований в ряде стран Азии и Африки в поддержку Бен Ладена.
Горечь, накопившаяся у народов тех стран, которые испытали на себе 500-летнее
господство Европы, выплескивается в самых неожиданных формах. Это противоречие
может стать одним из наиболее опасных в наступившем XXI столетии. Историки
могут внести свой вклад в смягчение этого противоречия, в ослабление
нетерпимости и укрепление взаимопонимания. Но для этого надо прежде всего
внимательнее слушать те новые голоса, которые раздаются в странах, бывших
колониальными и зависимыми. Попытаться вслушаться, понять их аргументацию,
даже если она и не всегда кому-то по душе. К этому и призывает данная статья.

Литература

1. Известия, 24.IV.2001.
2. Коммерсант, 24.IV.2001.
3. Новое русское слово, Нью-Йорк, 25.IV. 1989.
4. The Final Call, 28.VIII.2001, p. 20-21.
5. Ibid., p. 21.
6. Ibid., p. 39.
7. Deutschland in der Periode des Imperialismus. Berlin, 1953, S. 48.
8. Ohnet G. L'unutile richess. Paris, 1896, p. 5,12.
9. Дионео. Очерки современной Англии. СПб., 1903, с. 254.
10. Ravell-Pinto Т.М. Woman's Writing and the Politics of South Africa. The
Ambiguous Role of Nadine Gordimer, p. 19. Доклад, представленный для
обсуждения на заседании Программы южноафриканских исследований Иельского
университета весной 1989 г.
11. Ani М. Yuguru. An Africacentered Critique of European Cultural Thought and
Behavior. Trenton (USA) - Asmara (Eritrea), 1997, p. XIII.
12. Asante M.K. Afrocentricity. Trenton (USA) - Asmara (Eritrea), 1996, p.
38-39, 43, 55.
13. Книги и статьи афроцентристов изобилуют не только именами африканцев и
афроамериканцев, многие из которых отнюдь не широко известны, но и словами,
взятыми из самых различных языков Африки. При этом книги нередко
сопровождаются глоссарием, основная же идея, очевидно, в том, чтобы как можно
больше африканских реалий и слов пришли на смену европейским.
14. Asante M.K. Ор.cit., р. 40, 42, 45, 46.
15. Ibid., p. 58-59.
16. Ibid., р. 62.
17. Типичная ошибка афроцентристов: недостаточное знание Африки. Народности
ангола нет. В Анголе живет более десяти народностей.
18. Asante M.K. Ор. cit., р. 67.
19. Ibid.. р. 80.
20. Ibid., р. 81.
21. Ibid., p. 79.
22. Ibid.. p. 82.
23. Ibid.. p. 101-102,105.
24. Чака (1787-1828) - зулусский правитель и полководец.
25. Asante M.K. Ор. cit., р. 89-90.
26. Ibid., р. 57.
27. Ibid., р. 47. Элия Мухаммед (1897-1975) - основатель движения черных
мусульман США "Нация ислама", которым сейчас руководит его преемник Луис
Фаррахан.
28. Ibid., р. 7, 47, 49.
29. Ibid., p. 53, 79, 95, 107.
30. Ibid., p. 5-7.
31. Ibid., р. X, 5-6.
32. Ibid., р. 104.
33. My Soul Looks Back, less I Forget. A Collection of Quotations by People of
Color. Ed. by D.W.Riley. New York, 1998, p. 7.
34. Дюбуа У.Э.Б. Африка. Очерк по истории Африканского континента и его
обитателей. М., 1961. с. 75.
35. Там же, с. 176-192.
36. Гордон А.В. Проблемы национально-освободительной борьбы в творчестве
Франца Фанона. М., 1977. с. 208. А.В. Гордон дал прекрасный анализ взглядов Ф.
Фанона.
37. King M.L. Where Do We Go from Here? Chaos or Community? New York, 1967,
p.55.
38. Fanon F. Les damnes de la terre. Paris, 1961, p. 225.
39. Ibid., p. 39.
40. Fanon F. Pour la Revolution africaine. Paris. 1967. p. 89-90.
41. Ibid., p. 90.
42. Fanon F. Les damnes ..., р. 240.
43.Fanon F. Pour la Revolution ..., p. 146.
44. Ibid., p. 65.
45. Fanon F. Sociologie d'une Revolution. Paris, 1968, p. 46.
46. Ibid., p. 115.
47. Fanon F. Les domines..., p. 182.
48. Ibid., p. 104.
49. Караджале И.Л. Избранное. М., 1953, с. 263-264, 271.
50. Правда, 12.ХII.1976.
51. Караджале И.Л. Указ. соч., с. 268.
52. Бэшем А.Л. Чудо, которым была Индия. М., 1977.
53. Новая газета, 16-19.VII.2001.
54. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской
истории и культуры, т. 2. СПб., 1992, с. 230.
55. www.gliardianlimited.co.uk - 30.1.2001.
56. Кабу А. Считать ли Африку неизлечимой. - Компас, ИТАР-ТАСС, 1992, № 175,
с. 33,39,40.
57. Richburg K.B. Out of America: a Black Man Confronts Africa. New Republic
(USA). 1997.
58. Цит. по: Дионео. Указ. соч., с. 38.
59. Moon Т.Р. Imperialism and World Politics. New York, 1927, p. 394-395.
60. The Last Will and Festament of Cecil John Rhodes. Ed. by W. Stead. London,
1902, p. 190.
61. Williams B. Cecil Rhodes. London, 1938, p. 234.
62. Twain M. Following the Equator, v. II. New York, 1899, p. 403.
63. Vindex. Cecil Rhodes. His Political Life and Speeches, 1881-1900. London,
1900, p. 701-702.
64. Wright A. The Romance of Colonisation. Being the Story of the Economic
Development of the British Empire. London - New York, 1923, p. VII.
65. Гумилев Н. Сочинения, в 3-х т., т. 2. М., 1991, с. 344.
66. Там же, с. 224.
67. Витте С.Ю. Воспоминания, т. 1. М.-Пг., 1923, с. 239, 286.
68. Александр Михайлович, великий князь. Книга воспоминаний. Paris, 1933, с.
91,92.
69. Васильева E. "Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми: стихи и
любовь". - Новый мир. 1988, №12, с. 142.
70. Jerome К. Jerome. Idle Ideas in 1905. Leipzig, 1905, p. 143-144.
71. Федотов Г.П. Указ. соч., с. 233.
72. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч., т. 5. М., 1937, с. 335.
73. Fanon F. Les damnes..., р. 9-26.
74. Шишков В. Вплавь и посуху. Как ограничить приток иммигрантов. - Европа.
2001. №4, с. 14.
75. Бэк Л. Белые крепости в киберпространстве. - Курьер ЮНЕСКО. 2001, январь,
с. 44-45.
76. Yablekwa О., O'Flynn К. Rasist Terror in Moscow. - West Africa, 4-10, June
2001.
77. Лысенко И. Абсолютная идея нашего будущего. - Молодая гвардия, 1994, № 9,
с. 25.
78. Моисеев А. Иммигранты: бедствие или благо? Потоки незваных гостей из
бедных стран нарастают. Европа. 2001. №4. с. 15.
79. Афроцентризм и евроцентризм накануне XXI века: африканистика в мировом
контексте. Материалы международной научной конференции, посвященной 70-летию
А.Б. Давидсона.М.. 2000.

Май 2002

---

От	Георгий
К	Георгий (28.05.2002 14:07:57)
Дата	28.05.2002 15:37:18

Образование, образование... (*)

---

http://archive.kultura-portal.ru/archive/2000/44/rub3/3.asp

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ: "Люди, как и раньше, живут "поверх барьеров"

Беседу вела Анна МАРТОВИЦКАЯ
Фото И.КАЛЕДИНОЙ

Наш собеседник – Александр АСМОЛОВ, заведующий кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ, член-корреспондент Российской академии образования. Накануне форума, который проводят Конгресс интеллигенции и Ассамблея народов России, мы попросили известного психолога поразмышлять о современном состоянии общества и об образовании, во многом это общество формирующем.
........

http://vivovoco.nns.ru/VV/NO_COMM/VV_NC1_W.HTM

ОБРАЗОВАНИЕ - ЭТО НАБОР УСЛУГ
Государственный минимум знаний должен предоставляться бесплатно

Волна общественного возмущения, вызванная нехваткой школьных учебников, постепенно спадает. Но проблемы с теми же учебниками и масса других остаются. И надеяться на скорое их разрешение новоиспеченным Министерством общего и профессионального образования не приходится хотя бы потому, что проблемы эти возникли не сегодня и корни их глубже, чем просто отсутствие должного финансирования образования. Каковы они?

Мнение заместителя министра образования Евгения Куркина интересено не только как мнение профессионала. Выступивший против курса, проводимого министром, пригласившим его в свою команду в 1992 г., он был уволен с должности по статье, обвиняющей его в коррупции. И только в мае 1996 г. решением Верховного суда РФ восстановлен в должности. Уникальный сам по себе, этот случай позволяет услышать компетентное суждение о системе управления школьным образованием, не искаженное соображениями корпоративной солидарности.
.........


http://vivovoco.nns.ru/VV/NO_COMM/VV_NC4_W.HTM

ИЗВЕСТИЯ
13.09.97 (N 174)


--------------------------------------------------------------------------------
Опять реформа? Одни полагают, что она нужна, чтобы найти резервы выживания школы, сохранения качества образования. Другие утверждают, что в мире не было успешных школьных реформ, при которых качество образования улучшалось бы, а расходы на него сокращались.
Но как бы то ни было, созданная в июле правительственная комиссия во главе с вице-премьером О.Сысуевым к 1 ноября должна представить свой проект продолжения школьной реформы, начатой на рубеже 90-х годов. Темпы подготовки проекта стремительны. Рабочая группа комиссии летом провела семинары с участием педагогов и управленцев, а уже в августе был опубликован в педагогической печати итоговый материал "Основные положения концепции очередного этапа реформирования системы образования". Общественности предложили его обсудить.
По каким же направлениям намечается продолжить реформу? Какие уже сегодня обозначились разногласия? С этими вопросами корреспондент "Известий" Инга Преловская обратилась к двум членам правительственной комиссии - министру общего и профессионального образования России Владимиру Кинелеву и единственному в этой комиссии представителю средней школы, директору известного московского учебного комплекса N9, заслуженному учителю школы России Евгению Ямбургу.

---------------------

http://vivovoco.nns.ru/VV/NO_COMM/VV_NC2_W.HTM

СМЕЮЩЕЕСЯ ЗАДНЕЕ ЧИСЛО
Похороны советской литературы не состоялись

Станислав Золотцев

ПОМИНКИ по "совковой" словесности не состоялись. Мысль сия (причем чаще всего со вздохом облегчения) на разные лады звучит ныне едва ли не в каждой сколь-либо обобщающей, "резюмирующей" работе литературно-критического плана, едва ли не во всех обзорах, очерках, статьях и даже рецензиях, появляющихся в периодике из-под пера законодателей литмод, создателей литвкусов и регулировщиков литнаправлений. Причем что характерно: среди оного хора и его солистов сильнее всех в "антипоминальной молитве" звучат голоса тех, кто лет шесть-семь назад более прочих пролил пота, размахивая критической похоронной лопатой.
**************

---

От	Георгий
К	Георгий (28.05.2002 14:07:57)
Дата	28.05.2002 15:26:05

"Великий" и... "могучий"? А. В. Арапов. 1997. (*+)

---

VIVOS VOCO: А.В. Арапов 'Уяснится предмет...'N4, 1997

http://vivovoco.nns.ru/VV/PAPERS/MEN/ARAPOV.HTM

© М.В. Арапов
"А УЯСНИТСЯ ПРЕДМЕТ - БЕЗ ТРУДА И СЛОВА ПОДБЕРУТСЯ"
Гораций, "Наука и поэзия" (перевод М. Гаспарова)

М.В. Арапов

От редакции журнала "Человек":

Мы уже привыкли ощущать себя в перманентной и глобальной "революционной
ситуации" -- "революцию" претерпело буквально все: макроэкономика и нормы
бытийного поведения, коммуникативные связи с миром и принципы
коммунального общения. Мы уже привыкли и к новому политическому
пространству -- пространству общественного диалога, который в кратчайший
исторический срок сменил ритуальные политические монологи советской эпохи.
Привыкли к нему и, как нам кажется, успешно обживаем его.
...И не замечаем, что обживаем все это новое "языковыми средствами",
которые выработали в прежнем политическом мире. Но возможны ли иные? А
если и возможны, готов ли наш сегодняшний политический язык, доставшийся в
наследство от "эпохи развитого политического ритуала", обслуживать новое
политичеcкое пространство? Готовы ли мы к нему -- и каждый из носителей
русского языка, и все общество? Нужен ли обществу, его коллективному
разуму некий "курс современного политического языка"?
Публикуя размышления по этой проблеме кандидата филологических наук М.В.
Арапова, журнал приглашает к участию в дискуссии наших авторов и
читателей.



Михаил Викторович Арапов - ведущий научный сотрудник Института системного
анализа. Публикуемый материал подготовлен в рамках программы "Обновление
высшего образования"



Для удобства чтения примечания погружены в текст и выделены шрифтом - V.V.

Вышедшая примерно 70 лет назад книга Афанасия Матвеевича Селищева "Язык
революционной эпохи" произвела на меня, тогда студента филфака, огромное
впечатление (именно в это время я сдавал по учебнику почтенного Афанасия
Матвеевича старославянский язык -- этот "сопромат" русистов) [1]. Книга
находилась в спецхране "Горьковки", но мне ее почему-то выдали без звука. В ней
профессиональный историк языка попытался рассказать о том, чего ни один филолог
никогда не видел (или может быть правильнее -- не слышал) -- русский язык
изменился в одночасье (а десять лет, в течение которых Селищев вел наблюдения,
для истории языка, конечно, -- миг).
Понятно, как бы изумился геолог, уснувший в одну геологическую эпоху, а
проснувшийся в другую. Не буду пересказывать содержание книги: Селищев сказал
то, что и профессор Преображенский, если бы волей Булгакова последний был не
врачом, а лингвистом. Но впечатление от книги было противоречивым -- яркое
непосредственное ощущение, оглушающие (для студента тех лет) примеры (Селищев
вел записи на митингах с участием всех тогдашних цицеронов, в их числе Троцкий и
Ленин) и совершенная беспомощность в теоретическом осмыслении, которое, впрочем,
было вполне на уровне эпохи; Может быть в конце 50-х годов, когда я учился, этот
уровень даже снизился по сравнению с концом 20-х.
Мне кажется, если бы Селищев жил в наши дни, то масштаб изменений в языке
последнего десятилетия показался бы ему не меньшим, чем масштаб изменений в
первое послереволюционное десятилетие. И мы не в большей степени, чем он, готовы
описать происходящие процессы. Однако пытаемся сделать это, направляясь от того,
что лежит на поверхности, к тому, что выразить сложно, но хочется. Оставлю,
однако, за собой возможность в конце статьи вернуться к природе самих изменений.
Пока будем считать, как это делал известный славист, что мы рассуждаем о языке.
Сначала о том, что формально относится к существу дела, но что я предложил бы
оставить за рамками обсуждения. Мы уже давно (имеется в виду исторический
масштаб времени) живем в неограниченно сложном мире. Простой мир -- это мир, в
котором знаковая компетентность каждого члена общества зависит только от его
возраста. Это мир, в котором каждый дедушка может, не кривя душой, сказать: "Вот
вырастешь, внучок, и узнаешь, что это значит".
Видимо, простой мир вообще не подходит человеку, так как в любом обществе есть
"сокровенные" знаки. Если полностью компетентный член общества не понимает
смысла какого-то знака, он автоматически считает его "сокровенным". Человек
может пытаться постичь смысл сокровенных знаков (за что нужно заплатить
определенную цену) или построить свою жизнь так, чтобы свести столкновения с
миром сокровенного к некоторому приемлемому уровню (например, своевременно
стучать по некрашенному дереву), но это не делает его некомпетентным. В
неограниченно сложном мире такой выбор становится невозможным, мы все
некомпетентны. Современный человек в каком-то смысле приспособился жить в мире,
в котором смысл огромного количества вербальных и невербальных знаков, которыми
обмениваются другие люди или устройства, ему неизвестен. Но выработка
приспособительной реакции, которая чаще всего сводится к тому, что человек
перестает замечать непонятное, требует некоторого времени. Человек не успел еще
научиться игнорировать сообщения о "снижении ставки рефинансирования", как ему
по черепу врезали "аортокоронарным шунтированием". Понятно, что человек
чувствует себя не в своей тарелке, но это уже явно не революция в языке.
Поеживание при столкновении с непонятным -- нормальная реакция в давно уже
возникшем "новом мире". Об этом говорили и писали уже сто лет назад. Меня сейчас
интересует то, что трудно было предположить даже десять лет назад.

"Я свиток грамот родовых..."

Самый внешний слой преобразований касается социологии языка. Суть проблемы в
концентрированном виде изложена Бернардом Шоу в "Пигмалионе": языковое поведение
должно соответствовать социальному статусу. Изменить этот закон нельзя, но
общество может по-разному относиться к нему. Одно отношение отражено в
англосаксонской литературе: чтобы сделать шаг вверх по социальной лестнице,
герою нужно раскошелиться как минимум на словарь.
"Для Мартина психология была новым словом. Он купил толковый словарь, что
нанесло иэрядный урон его кошельку и приблизило день, когда придется снова уйти
в плаванье, чтобы опять заработать денег" (Джек Лондон, "Мартин Иден")
Иное отношение -- в бессмертной формуле: "Мы люди простые, гимназиев не
кончали".
Когда премьер-министр правительства России в телевизионном интервью признается,
что страдает от того, что говорит плохо, это очень хорошо. И это не единственный
признак того, что мы постепенно с головы становимся на ноги. Но прямохождение
имеет свои минусы. В течение долгого времени владение устной и письменной речью
было единственным сертификатом принадлежности к интеллектуальной элите. К
наследникам дореволюционной духовной элиты по духу, если не по крови. Вспомните
хрущевскую попытку провести орфографическую реформу. В отличие от многих других
затей покойного Н.С. как раз в этой реформе не было ничего абсурдного.
Интеллигенция беззлобно подшучивала над кукурузой, не заметила болезненной
военной реформы и Карибского кризиса, но буквально на дыбы встала, когда ей
предложили писать "заец" вместо "заяц". Это было покушение на единственную
неподдельную грамоту о благородном происхождении.
Сейчас к досаде интеллигенции появилось много других свидетельств высокого
социального статуса, среди них даже подлинные. Похоже, что умение правильно
выбрать между формами клАли, клалА или ложила перестает быть единственным
доказательством первородства. Среди грамот нового образца -- умение прилично
говорить на иностранном языке. Несообразно высокие цены на учебники иностранных
языков и словари вызывают у меня кратковременные приступы оптимизма.
Если цена умения говорить правильно упала, то поднялось в цене умение говорить
убедительно. Правда, сегодня увлечение риторикой (на рынке появилась масса
пособий по этой древней дисциплине) сродни увлечению гербалайфом: немного чуда
за умеренные деньги. А овладение риторикой ближе к овладению восточными стилями
единоборств: изнурительные тренировки, да и те помогут, если у вас есть
природные способности. Я бы сравнил то, что происходит сейчас в области, которую
мы условно назвали социологией языка, с переходом от физкультуры к
профессиональному спорту. Если дело пойдет так и дальше, то есть шансы, что в
следующем поколении депутата Госдумы можно будет отличить от сантехника не
только по запаху.
Но действительно важный для России вопрос, можно ли будет по речи отличить
депутата из Курска от депутата из Москвы. Если МИД будет ломать голову, как
найти переводчика, который понимает стилизованный курский акцент одного из
участников переговоров и баварский акцент другого, то это будет уже совсем
другая Россия (мы вернемся к этому сюжету).
По оптимистическому варианту прогноза речевое поведение становится в обществе
еще одной игровой площадкой и каждый оплачивает проигрыши и выигрыши из своего
кармана. Понадобятся правила, судьи, календари игр и проч. Но это уже
саморазвивающийся и самоподдерживающийся процесс. По-моему, он приведет к
широкому разнообразию форм речевого поведения. Но у этого разнообразия есть
некие внутренние границы. Проведение и охрана этих границ -- это следующий,
более глубокий слой проблемы.

Несвобода слова

В советскую эпоху был поставлен незаурядный эксперимент по "зомбированию"
русского языка. С магией злых волшебников пытались бороться добрые. Понятно, что
бороться можно только заклинаниями. Заклинала, например, своим заглавием книга о
русском языке К.И. Чуковского "Живой как жизнь". По-моему, возможности злых
колдунов были в общественном сознании несколько преувеличены, хотя спорить об
этом уже поздно. Сегодня "живой как жизнь" пошел в буйный рост. Причем в
точности так, как это происходит на нашем огороде: основную часть зеленой массы
дают сорняки. Полная аналогия с общественным строем: его смена устраняет массу
неприятностей, но в основном за счет того, что прежние неприятности вытесняются
новыми. Прекратилось зомбирование, возникла проблема ненасильственного
поддержания некоторой общей нормы.
Демократическому обществу нужна самодисциплина и самоограничение, основанные на
самопознании. Ясно, что есть сферы, где самоограничение много важнее, чем в
сфере употребления языка. Но саму идею самоограничения легче обсуждать на
относительно нейтральной модели. Начнем с признания, что существуют сферы, где
употребления языка должно быть четко кодифицировано. Казалось бы, что обсуждение
естественно начать с общеобразовательной школы. Но сегодня пути развития школы
не ясны.
Законодательная база, а что важнее -- практика, не исключает того, что скоро мы
будем иметь классовую, региональную, а может быть и разделенную по конфессиям
школу. Единственное, что тормозит этот процесс -- природная консервативность
школы как социального института. Законодательное сдерживание этого процесса в
виде требования (ст. 43 действующей Конституции) соблюдения единых
образовательных стандартов не работает. Непросто разработать стандарты, а уж
создать механизм их выполнения и того сложнее. Приняв "Закон об образовании", мы
создали мир сложнее того, которым мы, опираясь на свой опыт и знания, можем
управлять.
Чем выше уровень разнообразия, тем важнее существование ограниченных зон
контроля (с разными формами принуждения к соблюдению нормы). Здесь очень важно
зафиксировать некоторую динамическую (т.е. изменяющуюся с возрастом, профессией,
сферой деятельности) норму, обязательную для использования в некоторых
ситуациях, документах и проч. Любой регламент должен строиться, опираясь на
точное знание этой нормы. Мы должны знать, какие слова и значения понятны
носителю нормы, что может ввести его в заблуждение, каких выражений и
конструкций нужно избегать, потому что они превышают вжидаемый уровень
компетентности.
Здесь мы подошли к двум вопросам, которые непосредственно связаны с проблемами
власти и общественного устройства. Это вопрос об источниках и способах
утверждения нормы.
Централизованное государство, во-первых, обычно стремится нормализовать почти
все сферы употребления языка. Об этом мы уже писали. Вовторых, для
централизованного государства языковая норма -- один из способов утверждения
своего авторитета. Ришелье создал французскую академию для составления словаря.
Его создавала академия в полном составе. Академический словарь должен был
выполнять роль верховного судьи во всех спорах о языке. Последнее издание
академического словаря появилось во Франции в 1934 г. Бессмысленной эта форма
укрепления централизма стала, конечно, много раньше.
Екатерина II, которая в России, по-видимому, первая поняла, что Академия наук
может быть не только декорацией, но институтом, полезным для власти, поставила
перед ней ту же самую задачу: садитесь, господа академики, и пишите словарь.
Академики написали шеститомный словарь, и сам А.С. Пушкин заглядывал, как
признается, в него. Но по большому счету академической лексикографии в России не
получилось. Однако другими путями, другими методами, но империя в России
утверждала свой авторитет, свой централистский характер, устанавливая, как ее
подданные должны произносить и писать слова, как им пользоваться запятыми и
проч. Правильным произношением было признано московское (сценическое
произношение Императорского Малого театра), а орфографические нормы сочинил
академик Я. Грот.
Советская власть после некоторого замешательства на старте приняла от Российской
империи эстафету нормотворчества и политизировала этот процесс до крайних
пределов. История этого процесса еще не написана, она полна неожиданными
поворотами и кровавыми эпизодами. В общем хороший материал для триллера.
Поддержание нормы осуществляется в централизованном государстве за счет жесткого
контроля над образованием и -- насколько это возможно -- над средствами массовой
информации. В СССР контроль над соблюдением нормы (особенно в электронных СМИ)
был настолько жестким, что мне казалось: по инерции его формы сохранятся еще лет
десять. Но, увы, небольшое частное расследование работы довольно популярной
радиостанции, руководители которой -- профессионалы еще советской школы,
показало, что уже нет никакой последовательной системы контроля за соблюдением,
например, орфоэпической нормы. Результат, конечно, скажется довольно быстро.
Сейчас, однако, нам более интересен опыт государств, которые либо искони не были
централизованными (как, скажем, Швейцария), либо с разных отправных точек
эволюционируют в сторону федерации или конфедерации (Германия, Бельгия, Канада,
США, наконец, Европейское сообщество). Почти всюду вопрос о норме, сфере ее
действия, источнике и способах поддержания достаточно политизирован. Только
политическое содержание его совершенно иное, чем в централизованном государстве.
Если курс на федеральное устройство России сохраняется, какие-то передряги
представляются мне здесь неизбежными, и наше общество к ним совершенно не
готово. Сегодня точно известно, хотя бы на примере Приднестровья, что
политические, экономические, этнические проблемы, которые могли бы тихо сойти на
нет сами собой, при случае фокусируются в чудовищно раздутую проблему, связанную
с нормой (в Приднестровье ведь речь шла не о столько латинице, сколько об
использовании румынских орфографических норм)..
Хотя есть пример (по крайней мере один) сценария, когда вопрос о норме решается
мирно. Этот пример -- США. Диалектные различия между регионами и этническими
группами в США довольно значительны. Частично они объясняются тем, что выходцы
из различных частей Англии и Шотландии селились компактно и по крайней мере
сохраняли диалектные различия на том уровне, на котором они существовали на их
прежней родине. Американский коллега -- историк языка -- со смехом рассказывал
мне, что Пентагон предлагал ему грант для разработки автоматической системы,
которая позволяла бы экипажу даже в экстремальных ситуациях общаться друг с
другом "поверх диалектных барьеров". Предполагалось, что система будет
реконструировать некую общую "праформу", к которой восходят диалектные варианты.
Помню, что в то время (в 80-е годы) я просто подумал, что разведение козлотуров
не знает блоковых границ.
Сегодня за конкретным безумством в постановке задачи я вижу вполне приемлемую
логику, опирающуюся на положительный опыт решения чисто технократическим путем
задачи с большим потенциалом политизации. Когда в США в начале века хлынули
эмигранты, их нужно было быстро обучить какому-то приемлемому варианту
английского языка. Этот вариант был выработан в ходе решения чисто практической
задачи, он не совпадает в точности ни с одним из исторически сложившихся
диалектов, к одним он ближе, от других дальше, но никто об этом, кроме узких
специалистов, не вспоминает. Новую норму поддержала практическая транскрипция,
закрепленная в словарях, средствах массовой информации (это эпоха, когда
массовым средством информации стало радио), система тестирования, принятая
частными и государственными организациями. Была написана масса пособий и
методических материалов (в частности, с 20-х годов получила распространение
практика составления частотных словарей, которая позволяла ориентироваться в
том, какова практика словоупотребления). Наконец, сложилось представление о
сложности текста (его "читабельности"), возникли индексы читабельности и система
требований к текстам разного характера, в том числе к инструкциям, которые могут
понадобиться в экстремальных ситуациях. Этот процесс шел далеко не гладко,
возникали конфликты интересов, но все это не имело отношения к политике.
В то же практически время возникает система массового психологического
тестирования, и опять-таки для решения локальной, чисто практической задачи.
Предком испольэуемого и сейчас теста IQ стал тест, который применялся при выборе
военных специальностей в спешно формируемой армии, которую США в конце первой
мировой войны послали в Европу.

Молчание политиков

В свое время Селищев не был в состоянии сформулировать, что стал очевидцем
победы не дурного выражения новых мыслей, а вполне адекватного выражения дурных
в принципе мыслей. Сегодня нужен не учебник русского языка, а учебник выражения
на национальном языке новых идей [2].
Новая идеология может родиться только в языковой оболочке. Более того, я
придерживаюсь взгляда, что национальная идеология и есть в некотором широком
смысле язык. Это не сумма ответов на вопросы, а сумма средств, с помощью которых
можно обсуждать волнующие общество вопросы как политические проблемы.
Не все языковые средства для этого годятся. Идеологические вопросы нельзя,
например, обсуждать в ироническом ключе. Человек, прибегающий к иронии, заранее
не считает другого участника диалога равноправным с ним. К иронии прибегают,
когда не хотят слушать ответа. Тема, сформулированная в ироническом ключе,
снимается с обсуждения.
Проблема может веками обсуждаться как проблема философская или религиозная, ее
могут осознавать художники и публицисты. Можно изложить новое вероучение,
попутно изобретая языковые средства для этого вероучения. Метафора, аллегория,
притча -- все годится при создании доктрины. Но идеологией доктрина станет
только после того, как соответствующие тексты станут источником базовой
политической терминологии. Фундаментальным требованием к политическому языку
является возможность создавать тесты, в которых актуальные политические проблемы
рассматривались бы как вневременные и надпартийные. Президентское послание, как
и тронная речь королевы, строится с помощью базового политического словаря.
Пресса может иронизировать над этими текстами, депутаты -- прибегать к любым
риторическим фигурам, но использование базового политического словаря
гарантирует посланию высокий ранг в иерархии политических текстов.
Уваровскую формулу можно считать убогой, с этим трудно спорить. Но она задавала,
например, рамки для обсуждения вопроса о власти. Пока вы признаете, что
монархический принцип незыблем, вы можете обсуждать разные способы реализации
этого принципа. Фраза о том, что в России правят столоначальники, могла бы
принадлежать Чаадаеву, но произнеси он ее, это никак бы не сказалось на судьбе
России. Однако ее сказал Николай I. Он первый начал хлопать на премьере
"Ревизора" и тем самым превратил немыслимое в политически реальное.
Порочность уваровской формулы -- в принципе "народности". Политическая элита
самоубийственно отрицала в ней роль интеллектуальной элиты, которая одна и
способна систематически обновлять базовый политический словарь, т.е. идеологию.
Власть заявляла этим принципом, что ей не нужны посредники и интерпретаторы в
отношениях с подданными. Власть будет сама казнить, миловать и учитывать их
интересы. Утверждая "народность", политическая элита не только брала на себя
обязательство защищать определенные идеологические принципы, но адаптировать их
к новым историческим обстоятельствам и формулировать их. Это вытолкнуло
интеллектуальную элиту на обочину и превратило ее в "интеллигенцию", что имело
самые трагические последствия для России. С моей точки зрения Пушкин как автор
"Записки о народном просвещении", Гоголь как автор "Ревизора" и "Избранных
мест", не говоря уже о Жуковском, не были интеллигентами. А Белинский -- уже
был.
Властная элита очень быстро поняла, что "идеологический фронт" должен быть хоть
как-то прикрыт, но с завидной постоянностью вербовала для этой цели
интеллектуальную шпану (от Ф. Булгарина и до наших дней). Ленинское понимание
"народности" (народности искусства) практически идентично уваровскому.
Большевикам не нужна была какая-то прослойка людей, не входящих в иерархию, но
претендующих на власть над сознанием общества.
Интеллигенция, к сожалению, очень поздно спохватилась, что в сложившейся
ситуации сама не без вины. В пресловутом сборнике "Вехи" она успела произнести
свое mea maxima culpa. Но вместо идеологической революции пришла большевистская.
Сегодня перед интеллигенцией стоит задача, которую в свое время постарались
решить авторы "Вех". Решить эту задачу, с одной стороны, казалось бы легче --
современная власть в России не анти-интеллектуальная. Но с другой, -- силы самой
интеллигенции сильно подорваны нищетой и коррупцией.

Слова, которые мы не нашли

Создание базового политического словаря -- вещь медленная и требующая огромных
усилий. Поставим перед собой реалистическую задачу: выявить наиболее важные, на
мой взгляд, лакуны, desideranda нашего политического языка, которые должны быть
заполнены в процессе его формирования. Я попробую привести список проблем, сама
формулировка которых вызывает словесные муки. Выявление этого списка не основано
на какомлибо четком методологическом принципе, но отправной точкой и источником
многих примеров послужил анализ учебников по истории для 8 -- 10 классов средней
школы, изданных в 1989 -- 1995 гг. (конечно, не всех).
Список я бы открыл проблемой "Начнем с чнстой страницы, или почему исторический
опыт для нас ничего не значит".
В нашем политическом языке отсутствует способ ясно сформулировать принцип
консерватизма как определенной философии истории. В соответствии с этим
принципом настоящее -- результат уникальной последовательности событий в
прошлом, над которыми мы не властны. Наше знание о том, что из прошлого
существенно влияет на настоящее, принципиально неполно и прошлое должно цениться
как таковое. "Перевернуть страницу истории" с консервативной точки зрения
немыслимо. Изменения, даже радикальные реформы неизбежны, но время -- это не
машина, производящая изменения, агентами изменений выступают люди, сознательно
вмешивающиеся в ход событий, определенных прошлым. И это вмешательство -- акт
воли, предполагающий личную ответственность за будущее. Но такая концепция
времени пока что чужда нам. Мы строим наши отношения со временем по иной схеме.
Которая, естественно, также не имеет ясного словесного выражения, цоскольку не
имеет конкурентов.
Вообще, есть по крайней мере два способа говорить о времени. В одном случае
время циклично. Большая часть житейского опыта организована по принципу
циклического времени. На "майские" под Москвой нужно сажать картошку, а к
"ноябрьским" подумать о том, как укрывать деревья на зиму. Отметки на шкале
циклического времени мы сейчас меняем. Когда внук спрашивает, приду ли я к ним
есть блины на "масляной", то, кроме умиления, я испытываю растерянность: мне
нужно вспомнить усвоенные от бабушки формулы и произвести умеренно сложные
вычисления, делая при этом ошибки. В общем я чувствую себя идиотом. (Некоторое
утешение я получаю только вспомнив, как на меня смотрит выросшая в Молдавии
жена, когда на вопрос, далеко ли еще идти, я автоматически отвечаю: "Да с
полверсты".) Но изменение шкалы циклического времени лишь создает временные
неудобства.
Кроме циклического времени есть еще линейное время. Политический опыт
организован преимущественно с помощью линейного времени. Вероятно, очень многие
назовут по крайней мере год начала Отечественной войны, большевистской
революции, первой мировой войны, дату дуэли Пушкина и т.д. Очевидно, что чем
дальше от настоящего времени, тем больше промежутки между датами и меньше мы
можем назвать событий, которые случились в промежутке между этими датами. Это
свойство не только индивидуальной памяти, но и научной истории.
Если речь идет о том, какие события мы можем разместить на шкале линейного
времени, то индивидуальные показатели могут быть высокими, но средние
результаты, по-видимому, катастрофически низки. Так что о политической культуре
населения можно говорить, опираясь на вполне измеримые показатели --
историческую память. (Любопытно было бы, например, узнать, какую самую раннюю
дату помнит русский человек.) Кстати, исследования исторической памяти, если не
ошибаюсь, проводили уже в прошлом веке. Мужички даже в самых глухих деревнях
знали, например, о существовании Александра II-Освободителя. Ясно, что любая
политическая доктрина апеллирует именно к линейной памяти, и если эта память не
совпадает у разных поколений или регионов, то и шансы на успех эта политическая
доктрина будет иметь разные. Замечу еще, что на оси линейного времени есть
точка, которая делит ее на две части. По одну сторону ее лежат факты, которые в
нашем сознании влияют на сегодняшнее бытие, а другие относятся к категории "при
царе Горохе". Христианство ввело в качестве такой точки Рождество. Все, что
предшествовало новой зре, не теряет смысла, но приобретает иную ценность --
ценность "предвосхищения" того, что произошло после "нулевой точки". Я
сознательно иду на упрощения, но они в небольшой статье неизбежны. Введение
понятия "исторического горизонта" помогает мне нащупать границы лакуны, о
которой идет сейчас речь.
Есть культуры, где исторический горизонт очень близок, есть такие, где он далек.
Скажем, для жителей Исландии сотни героев их исторических саг, отражающих
события тысячелетней давности, столь же реальны как их бабушки или дедушки. У
них есть лица и характеры, а их поступки могут оцениваться с моральной точки
зрения. О ком из действующих лиц русской истории домонгольского периода, если
исключить пресловутого князя Игоря, мы можем сказать что-то подобное?
(Исключительность "Слова о полку Игореве" многим дает основания считать этот
текст вообще подделкой.)
Но есть культуры, где исторический горизонт может быть моментально смещен.
Сегодня он пролегал в одном месте, а завтра предлагается считать, что история
начинается с новой страницы, а все, что было до этого, несущественно и к новой
реальности отношения не имеет. Вот для нашей культуры это очень характерно.
Здесь есть внешнее подобие с Китаем, где очередной император, вступая на
престол, провозглашал свой девиз правления (что-нибудь вроде "мира и
спокойствия"), и официальный календарь отсчитывал "первый год мира и
спокойствия", "второй год мира и спокойствия" и т.д. По некоторым причинам,
император мог сменить девиз правления и начиналось новое летосчисление. Но в
Китае это была некоторая форма, "истинный" же горизонт приходился на эпоху
правления династии Хань, и историческое сознание отличалось высокой
организованностью и целостностью.
В русской культуре "девизы правления" не условность, а существо. Концепция
России как исторической целостности -- призрачна и условна. Есть Россия
постперестроечная, послевоенная, послереволюционная, послепетровская,
домонгольская... Опыт "до" теряет смысл, как только наступает "после", связь
времен болезненно рвется. Проблемы (Северный Кавказ, Дальний Восток, Крым)
реально появляются из забытого нами прошлого, но нам кажется, что они возникают
ниоткуда, их придумывают в ЦРУ. Прошлое нельзя изменить, но если бы мы по-иному
структурировали время, если вели хотя бы реестр спрятанных по шкафам скелетов,
то не приходили бы в такую растерянность, когда эти скелеты один за другим
вываливаются из шкафов.
То же вольное отношение к времени и на микроуровне. Происходит национальная
катастрофа (Цусима, Гражданская война, 37-й год, Афганистан, Чернобыль,
Чечня...), затем "последствия катастрофы устраняются" и кусок национального
опыта списывается в архив. Мы -- обреченная страна до тех пор, пока фраза о
"ликвидации последствий" не будет вычеркнута из нашего политического словаря.
А пока мы стихийные антикантианцы. Мы не живем во времени, мы им "управляем":
"Время, вперед". Мы плохие стратеги: не признаем времени, а потому не можем
заставить его работать на себя. Характерный анекдот о китайской мести: коварный
житель Поднебесной привязывает камень к гениталиям спящего врага. Восточное
коварство: если спланировать и ждать, ждать, ждать... враг, вышвырнув камень,
накажет самого себя. Но в нашем сознании на такое способен только китаец.
Вернемся к тому, с чего мы начали раздел о философии времени, и процитируем
русский перевод первой фразы американской "Декларации о независимости": "Когда
ход событий приводит к тому, что один из народов вынужден расторгнуть
политические узы, связывающие его с другим народом, и занять самостоятельное и
равное место среди держав мира, на которое он имеет право по законам природы и
ее Творца, уважительное отношение к мнению человечества требует от него
разъяснения причин, побудивших его к такому отделению".
Нас интересует самое начало этой торжественной фразы. Обратите внимание на то,
что в переводе имплицируется каузальное отношение между временем и актом
объявления независимости: события-де вынудили... Но обратимся к оригиналу и
посмотрим, как то же место звучит по-английски: "When in the Course of human
events, it becames necessary for one реорlе to dissolve the political bands with
another..."
То есть в оригинале нет никакого упоминания о каузальной связи между временем и
политическим актом. Она была автоматически подставлена переводчиком, воспитанным
в другой политической культуре. Наоборот, те, от лица которых написана
декларация, считали своим долгом привести веские политические и моральные
причины, которые вынудили их собственной волей вмешаться в управляемый
сокровенными силами ход событий ("Course of human events").
Вторая проблема моего списка: как делить будем -- поровну или побратски.
После того, как мы рассмотрели организацию политического времени, имеет смысл
обратиться к организации политического пространства. Сначала мы попытаемся
установить, какие горизонтальные отношения мы в состоянии либо не в состоянии
выразить в нашем политическом языке. Речь пойдет о парадигме "свой -- чужой".
Начнем с цитаты, взятой из примечаний к курсу русской истории В. Ключевского:
"История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в
ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то
поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней. Оно усилилось с
отменой крепостного права, когда начался отлив населения из центральных
черноземных губерний, где оно долго искусственно сгущалось и насильственно
задерживалось". Вероятно, эту мысль (но не слова, точный источник цитаты мне не
удалось найти) имеет в виду школьный учебник истории, который пишет, что "В.О.
Ключевский называл колонизацию "основным фактом русской истории".
Я привожу эту "матрешку" из цитат не только потому, что мысль представляется мне
интересной сама по себе, но чтобы подчеркнуть исключительную неадекватность
используемого политического языка реальностям нашей цивилизации. Колонизация в
обычном смысле сопровождается ясной структуризацией географического
пространства: с одной стороны, есть колонии, с другой, -- отделенная от них
пространственно метрополия. Но где собственно проходят границы российской
метрополии?
Речь идет не о том, что проведенные на карте границы, воспринимаются как
несправедливые (вопрос об их юридической обоснованности меня совершенно не
занимает), а о том, что границы, существующие в нашем политическом сознании,
никак не коррелируют с границами географическими. Политическое сознание,
сформировавшееся в России и унаследованное СССР, оправдывало существование
империи достаточно своеобразным способом.
Принятая нами структура политического пространства не имеет отношения ни к
истории, ни к юридическим границам. Она включает два понятия, четких и
совместимых с сегодняшними реалиями, -- понятия "свой" и "чужой" (иноземный). И
еще одно, размытое и непереводимое точно ни на один язык, -- "близкий,
братский".
Начнем с первых двух. "Свой" тогда, когда все различия между нами лишены
культурной значимости. Различия между человеком, снабженным густой шевелюрой, и
лишенным таковой -- культурно незначимы. Но известны случаи, когда блондин
отказывается признать своим брюнета. Аналогично различия между гласными звуками
в словах "шесть" и "шест" незначимы для говорящего на русском языке, но
совершенно очевидны для француза. "Физические" характеристики дифференцирующего
признака не играют никакой роли. Это может быть язык, ничтожные (с точки зрения
стороннего наблюдателя) различия в религиозных обрядах или даже различия в
верованиях и образе жизни не самих индивидов, а их предков. Брюнет попадает в
категорию "чужой" и все тут. Дифференциальные признаки реальны, хотя они
ускользают от систематизации.
Логически понятие "свой" -- более сложное, так как основано на отрицании
существования неотрефлексированных, некаталогизированных признаков. Если
"чужой", немец, т.е. немой, пытается что-то усвоить из русской культуры, он даже
вызывает умиление (в анекдотах немец, путающий русские поговорки, -- персонаж
скорее симпатичный). "Чужой" -- объект пристального интереса, и у него не
зазорно учиться. Значимые в один момент признаки, могут потерять смысл в другой
момент. Или быть нейтрализованы действием других факторсв. В качестве таких
"нейтрализующих" факторов выступает общность исторических судеб или проживание
на одной территории. Правда, опыт ХХ в., начавшегося с дела Дрей фуса и
заканчивающегося Карабахом и Чечней, свидетельствует, что нейтрализующие факторы
вдруг некоторым таинственным образом перестают действовать.
Что касается России, то самое поверхностное знакомство с ее историей заставляет
усомниться в силе известных доселе нейтрализующих факторов. Общность
исторических судеб народов, населявших империю, существовала в пределах одного,
последнего "девиза правления". Расширение и хозяйственное освоение территории за
последние 300 лет ее истории были очень слабо связанными процессами, поэтому
общность территории оставалась абстракцией, не подкрепленной экономически.
Кажется, что империя расширялась не потому, что это было экономически выгодно
метрополии (скорее наоборот), а просто потому, что сам процесс расширения не
встречал сильного отпора.
Поэтому возникшая общность основывалась прежде всего на факторе культуры. При
этом, кроме отношений "чужой" и "свой", которые сходным образом реализуются
повсюду в мире, возникло совершенно новое отношение. Если носитель другой
культуры, но не "чужой", принимает важные для нас самих черты русской культуры
(язык, религию, значимые для нас тексты), то мы готовы игнорировать самые
очевидные различия. Для нас появилась особая категория народов -- реципиентов
русской культуры. Мы уверили себя, что покорили их нашей поэзией, тем, что кисти
наших художников запечатлели красоты их природы, а писатели прониклись их
мыслями и чаяниями и т.д. И в силу этого они теперь для нас "братья"
("представители братских народов"). Раньше это были "инородцы". Для нас священна
вера в то, что в Российской империи "всяк сущий в ней язык (т.е. народ)"
обязательно пойдет протаптывать тропу к Пушкину.
Мне кажется, что категория "братства" -- уникальная российскю специфика.
Конечно, всякие типологические сближения вещь опасная и часто вызывают
раэдражение. Но скажем, та же асимметрия прослеживается и в традиционных
отношениях Англии и Ирландии. Сформулировать проблему обычно в силах не
"старший", а "младший" брат.
Очень выпукло формулировал по воспоминаниям современников доктрину "культурной
доминации" Н.В. Гоголь. В разговоре о поэзии Шевченко Гоголь, обращаясь к такому
же, как он, выходцу с Украины Осипу Бодянскому, говорил: "Нам, Осип Максимович,
нужно писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного,
владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов,
украинцев и сербов должна быть единая святыня "язык Пушкина", каковою является
евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров. А вы хотите
провансальского поэта Жасмена поставить в уровень с Мольером и Шатобрианом! ..
Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная... нетленная
поэзия добра и красоты".
Самое опасное в том, как мы строим отношения с нашими "братьями", в том, что мы
искренне не видим асимметрии этих отношений. Для нас неприемлема и политически
невыразима мысль, что не все хотят с нами обниматься. Если мы игнорируем
какие-то несущественные с нашей точки зрения различия (не особенно вникая в их
смысл и природу) и открываем другому народу наши объятия, то он должен отвечать
полной взаимностью: впасть в открытые объятия и считать несущественным то в
своей национальной специфике, что считаем несущественным мы. Учиться языку
"братьев", в отличие от языка "чужих", усваивать их культуру как-то странно,
ибо, по определению, все это неважно. Понятие брата, отказывающего от родства,
не поддается для нас рациональному осмыслению. Отказ от родства порождает у нас
только безмерную фрустрацию.
100 лет наэад после первой переписи населвния была отмечена практически полная
неграмотность казанских татар. Русская общественность была воэмущена. Но сами
татары считали свое мужское население едва ли не поголовно грамотным, понимая
под этим умение читать Коран.
Либеральная интеллигенция в России всегда стыдливо отворачивалась от проблемы
различия национальных характеров и психологий, предавалась самообольщению и
фантазиям об "универсальности", "всемирности" русской идеи, которая якобы
"вбирает" в себя идею любой другой нации. На противоположном, анти-либеральном
краю политического спектра наблюдается по сути дела то же самое инфантильное
желание избежать самоидентификации, связанной с признанием своих пороков и
достоинств, возможностей и ограничений. Правда, здесь оно принимает агрессивную
окраску утверждения отличия русской идеи от любой другого народа. Не самая
большая наша беда, что мы были и остаемся империалистами. Хуже, что структура
нашего политического мышления, отраженная в политическом языке, обрекает нас на
роль бездарных империалистов. Одаренные империалисты видели в колонизуемых
народах "чужих". Чужих нужно было, с одной стороны, заставить принять ценности
колонизаторов (это был тяжкий долг и большая ответственность, "бремя белых"),
но, с другой стороны, -- своеобразие чужих было по крайней мере интересно. Ведь
не горстка востоковедов, а многочисленные английские офицеры колониальных войск,
движимые острым интересом к чужому, открыли миру Индию. Генеральный штаб
российской армии составил многотомное, полное и подробное описание России и
прежде всего ее окраин, но его появление не вызвало никакого отклика в
обществе[3].
Избавьте меня от друзей, а с врагами я справлюсь сам, или отрицательные формы
взаимодействия с чужими (открытый конфликт, угроза и коалиция). О разных формах
ксенофобии: антисемитизме, антиамериканизме, а в последнее время -- о
стремительном превращении "гордых горцев" и "радушных жителей солнечной Грузии
(Армении, Азербайджана и т.д.)" в "лиц кавказской национальности" написано
столько, что добавить к этому что-то новое трудно. За исключением, может быть,
одной детали. Чужой -- может быть явным, традиционным врагом или загадкой. Люди
Востока часто попадают в последнюю категорию. Враг понятен, он однозначен и в
какой-то мере полезен. "Народы нашей страны сплотились в борьбе против общего
врага". Других оснований для сплочения может и не быть. Враги всегда были в
изобилии: идеология осажденной крепости не изобретение большевиков, просто
использованные ими агротехнические приемы дали возможность взойти давно
брошенным семенам и дать обильный урожай. "Россия, долго терзаемая междоусобиями
и притесняемая хищными соседями, отдыхала под управлением Романовых" [4].
Явный враг сравнительно легко превращается в друга. Сегодня стреляем друг в
друга, завтра вместе пьем. Сегодня ты ему дал в морду, завтра обнял. "И за
учителей своих заздравный кубок поднимает..." Юдофобство и юдофильство
сплетаются в какую-то загадочную славянскую вязь, ненависть к "диким горцам"
плавно переходит в их поэтизацию. Фигура цыганаконокрада прекрасно уживается с
восхищением цыганским хором. Но это более материал для социального психолога, и,
по-моему, здесь мало специфического для национального менталитета (вспомните,
например, об индейской или негритянской мифологии в США).
Отношения открытого конфликта -- наиболее простой тип отношений с врагами: он
четко структурирован, начинается и завершается, в нем есть выигравший и
проигравший. Можно временно усложнять ситуацию, избегая однозначных
формулировок: "Мы вели и проиграли холодную войну с США. Мы проиграли горячую
войну в Чечне". Но такие признания неизбежны, для них есть выработанный
политический язык. Гораздо более сложная ситуация связана с отношениями угрозы.
Эти отношения аморфны, они выражаются поэтическими метафорами ("Скифы" Блока),
которые формируют политическое сознание, но не могут служить средствами
политического дискурса. Сегодня к "желтой угрозе", к которой выработался уже
определенный иммунитет, присоединились "мусульманский фактор" и "позиция
Украины".
Остановимся на самом, пожалуй, интересном и специфическом для нашей политической
культуры виде отношений с чужими -- на отношениях союзничества. Мы склонны
рассматривать союзничество не как политическую, а как моральную категорию.
Россия, утверждают школьные учебники, всегда верна союзническому долгу, несет
наиболее тяжелые жертвы в общем деле и обычно становилась жертвой вероломства
союзников. В основе действий союзников лежит военно-политический расчет, а
России -- некоторые моральные соображения. Если в какой-то ситуации, Россия
выходит из союза (скажем, из Антанты), то это потому, что изменилась ее
моральная оценка ситуации, союзники же покидают Россию -- потому, что достигли
своекорыстных политических целей (или эти цели стали для них неактуальными).
Понятие союза как временного, юридически оформленного соглашения, своего рода
сделки, на нашем политическом диалекте невыразимо.
В политике и вне ее. От перечисления лакун в словаре, необходимом для описания
"горизонтальных" связей, перейдем к связям "вертикальным". Начнем с цитаты: "Я
отдаю себе отчет, -- пишет автор в серьезной политической газете, -- что пытаясь
защитить власть имущих, отступаю от давней традиции российской интеллигенции.
Ругать власть во все времена было героическим поступком". Не привожу точной
ссылки, поскольку указание на авторство в данном случае противоречило бы
коммуникативному намерению самого автора: он приводит это слово как одно из Loci
communes.
Одной стороны проблемы отношений политической и интеллектуальной элиты мы уже
коснулись. История о том, как интеллигенция превратилась в противника не тех или
иных действий власти или тех или иных лиц, наделенных властными полномочиями, а
власти как института, история груcтная, но вполне ясная. Хуже, что для
интеллектуальной элиты власть едва ли не единственный источник фасцинации. Во
власть "ходят" и возвращаются, чтобы занять привычное место ее критиков.
Усилиями интеллигенции роль государственной власти гипертрофирована до
крайности. Можно говорить о ее сакрализации в национальном сознании. В двух
своих проявлениях власть вызывает у нас состояние близкое к экстазу. Во-первых,
это ситуации, когда власть обычная сталкивается с супервластью и супервласть
пожирает ее (Иван Грозный, Сталин), а во-вторых, ситуация бунта. С рациональной
точки зрения необъяснимо то пристальное внимание, с которым в школьном курсе
рассматриваются восстания Болотникова, Степана Разина, Кондратия Булавина,
Пугачева, наконец, декабристов. Если поинтересоваться, как описаны эти восстания
через призму хронологии, то движения мятежников (зачастую хаотические)
отслеживаются чуть ли не по дням. (И это при том, что многим событиям,
последствия которых мы переживаем до сих пор, отводятся считанные строки.)
Мотивы бунта, иногда сугубо частные и даже случайные, как правило, не
рассматриваются или мифологизируются. Показателен пример восстания на броненосце
"Потемкин". Наиболее вероятным поводом для бунта на корабле была чрезмерная
забота начальства о нравственном облике матросов -- перестали давать регулярные
увольнения матросам, имевшим на берегу семейные связи устойчивые, но не
освященные законом. Не легендарные черви в супе, а отмена высвистываемой
боцманскими дудками команды "Женатые и полуженатые -- на берег" послужила
причиной восстания.
Бунт -- "бессмысленный и беспощадный" -- подается как особая форма творчества
масс. Представление о принятой в обществе "норме противостояния" транслируется,
например, в школьном учебнике истории в виде рассказа о бесчисленных нарушениях
этой нормы -- восстаниях, смутах, вооруженных конфликтах, История Отечества
предстает перед учащимися как непрерывная череда неурядиц и кровавых разборок, в
промежутках между которыми время как бы останавливается. Школа не в состоянии
довести до сознания учащегося, что конфликтом, как правило, было охвачено
меньшинство населения и территории, а оставшаяся часть продолжала жить по
писаным и неписаным нормам. И что не бунт, а применение этих норм является
высочайшим творчеством, так как предполагает постоянный поиск согласия,
сотрудничество, гашение конфликтов и т.д. Мы можем сколько угодно повторять
евангельское "блаженны миротворцы", но пока политический язык не позволяет
соединить воедино все формы и поставить в центр общественного внимания те формы
полезной общественной активности, которые не предполагают перераспределения
власти и установления иерархии, мы обречены на повторение самых печальных
страниц нашей истории.
Оглашенные, или моральное лидерство. Интеллектуальная элита в России в
совершенстве овладела только одной формой утверждения моральных ценностей: то,
что делает власть -- аморально, и беспощадная ее критика -- моральна. Поэтому
чем более сатанинской, жестокой и беспощадной является власть, тем выше
моральный авторитет интеллигенции. Власть, потеряв свой "сатанинский" облик,
вынуждает интеллигенцию искать источники положительных моральных ценностей за
пределами своего круга, да и сама остро нуждается в этих ценностях. В свое время
интеллигенция немало потрудилась над тем, чтобы развести понятия веры и церкви.
Не она одна должна каяться в этом, но в вопрос о вине лучше не углубляться.
Факт, что многочисленная, очень разнородная, но наиболее религиозная по сути и
наиболее способная к творчеству в этической сфере часть населения находится вне
православия. Этим людям очень трудно описать свое отношение к традиционной
религии. Казалось бы проще сделать это Церкви, которая исторически знала
институт "оглашенных" (понятие, которое нашло отражение даже в архитектуре
храма: место оглашенных в притворе).
"...К оглашенным могут быть причислены и те, кои удаляются от церкви и живут в
нераскаянии; церковь во всегдашнем своем священнодействии и об этих заблудших
молится, дабы Бог открыл им Евангелие правды, присоединил их к церкви, просветил
их разумом благочестия и проч." [5]
Но церковь, не знающая, что делать с тем духом моральной обеспокоенности,
который несут с собой "новые оглашенные", предпочитает не замечать их. Оставаясь
не названной, "не сфокусированной", ситуация развивается по худшему сценарию
возникновения религиозного диссидентства, с одной стороны, и пышно
декорированной, но лишенной морального авторитета церкви, с другой. Выше мы
коснулись понятия исторического времени, горизонтального ("свои" -- "чужие") и
вертикального ("власть" -- "подданные") членения политического пространства.
Остановимся на взаимодействии этих измерений и посмотрим, какие понятия мы можем
здесь выразить и что остается за пределами политического дискурса. Начнем с
замечаний вполне банальных: фасцинация властью выливается в противостояние
географическому центру этой власти, который в общественном сознании одновременно
обладает и необычайной притягательной силой ("В Москву, в Москву, в Москву.."),
и видится как центр едва ли не сатанизма.
Не следует г-ну Лужкову возмущаться тем, что его коллеги из обеих палат
Государственного собрания не любят столицу. В этом случае они как раз очень
точно передают чувства своих избирателей. Не только сенаторы и депутаты -- "вся
Россия" не любит Москву. Россия готова умереть под стенами своей столицы, не
отдать ее супостату. Но может быть причина в том, что она хотела бы ее стереть с
лица земли самостоятельно, без иностранной помощи? В этом проявляется не только
актуальное противопоставление власти, но в какой-то превращенной форме и
историческая память. Всякое объединение для нас -- присоединение. Два имени и
два прозвища чтит Москва: Юрия Долгорукова и Ивана Калиты. Юрий Владимирович,
сын Владимира Мономаха, едва ли сам был бы в восторге от прозвища, которое ему
дали современники. Уж очень прозрачно оно намекало на его пристрастие к чужой
собственности. Думаю, что и прозвище "Калита", т.е. "кошелек" отражало отношение
современников, которое на сегодняшнем политжаргоне назвали бы "неоднозначным".
За невинно звучащим "собиранием земель" вокруг Москвы стоит отнюдь не благостная
история, а процесс, осуществлявшийся ценой лжи и крови, предательства и
заискивании перед теми, кого торжественно объявляли общими врагами всей земли
Русской. Русская историография ждет своего Достоевского, который сказал бы,
какую гремучую смесь составляют высокие принципы и пошлая практика
Конституционный принцип федерализма останется в лучшем случае пустым звуком,
пока он не будет ясно противопоставлен принципам "собирательства".
Статьи главы 8 действующей Конституции гарантируют населению широкую свободу
выбора форм самоуправления с учетом исторических особенностей соответствующей
территории, воли населения и проч. Но в нашем сознании соперничают две
тенденции. Это, с одной стороны, отмеченное выше стремление противостоять
центру, с другой, -- стремление бездумно ему подражать. Провинция воспроизводит
столичную культуру с местным акцентом. Психическая зависимость от центра очень
часто осознается как зависимость административная и превращается в нескончаемый
поток экономических и юридических претензий к центру.
В нашем современном политическом языке отсутствует не только слово "земство", но
целиком семантическое поле, связанное с самоорганизацией людей для улучшения
качества жизни на месте своего обитания. Может быть поэтому наше общество
проявило такое равнодушие к "обустройственным" идеям А. Солженицына.
Сегодня у традиционной политической элиты в России появился сильный соперник в
виде крупного бизнеса. Образованный профессиональный администратор и
образованный предприниматель -- маячащие на горизонте и вызывающие наибольшее
раздражение фигуры. В стране, где существуют культ бунта и нищеты, мобилизация
общественного мнения против этой "двуглавой элиты" не вызывает у оппозиции
особенных затруднений. Чем более убедительно элиты демонстрируют если не высокую
культуру, то холодный профессионализм и обладание know how, тем проще становится
убедить массы в том, что они остаются носителями особой "духовности". Духовности
Обломова, которая якобы всегда останется непонятной Штольцу.
Идея "духовной оппозиции" становится силой, сплачивающей группы, которые еще
недавно проявляли по отношению друг к другу минимум симпатий:
маргинализированную интеллигенцию, бывшую партноменклатуру, работников из
депрессивных секторов экономики и т.д. Содержание этой "духовности" становится
все более деструктивным. Оно проявляется в электоральном поведении ("голосование
против"), стремлении сохранить архаичные экономические и политические институты,
культивировании символики прошлой эпохи, увлечении мистическими и эзотерическими
направлениями мысли, просто в бытовом пьянстве, наконец, и т.д. Интеллектуальная
критика действий власти во все меньшей мере опирается на реальную информацию, но
все чаще прибегает к мифотворчеству.
Реформы в России в очередной раз захлебнутся, если накопленной отрицательной
энергии не будет дан выход. Нужно предоставить любому человеку возможность
придать своей жизни смысл, утверждая свое "я" не в крайне опасной для всех
схватке с властью и большими деньгами, а в конструктивном и доступном очень
широкому кругу людей "земском" творчестве, создании местных структур для
"самоблагоустройства".
* * *
Несколько слов в заключение. Общество может переживать революционные изменения,
но изменения в языке всегда эволюционны. Смысл происходившего 70 лет назад, как
и сегодня, когда вышла книга Селищева, не в том, что русский язык вдруг стал
другим, а в том, что иными стали наши требования к языку. Большевистская
революция потребовала средств выразить понятия политического насилия,
нигилистического отрицания прошлого, исступленной злобы, и эти средства нашлись.
Не в тех слоях языка, которым пользовались профессора, которые не умели "ботать
по фене", но они были найдены в готовом виде и отмобилизованы. Сегодня изменения
претерпевает не языковая норма, а отношение к ней. Изменилась ее роль как
социального "маркера", в ближайшем будущем нужно ожидать, что соблюдение нормы
перестанет быть признаком хорошего тона, сфера ее применения сузится, но в
пределах этой сферы следование ей станет жестким технологическим требованием,
которое нужно будет выполнять под угрозой экономических санкций. Мы получили в
наследство от предшествующей эпохи в качестве политического языка причесанную и
напомаженную блатную феню. Парадокс контрреволюции в том, что она в силу своей
природы не может отбросить полученное наследство, каким бы дурным оно ни было,
его придется облагородить, сделать более "цивилизованным". Кстати, появление
самого слова "цивилизованный", которое, изменив смысл, стало важным элементом
политического словаря, свидетельствует, что это хотя и многотрудное дело, но
возможное.
Именно в тот момент, когда наш сегодняшний полический словарь пополняется,
особенно заметным становится, как же он беден. С помощью принятого в него "на
новенького" выражения мы пытаемся заткнуть все "дыры", безжалостно эксплуатируя
новичка. Когда участник переговоров с террористами утверждает, что они велись
"цивилизованно", он всего лишь открещивается от традиции ведения таких
переговоров. Контекст, в котором использовано это слово, превращает само
упоминание о цивилизации в полный абсурд.
Создание курса современного русского политического языка -- вопрос не науки, он
не требует накопления новых знаний, а совести, безжалостного анализа не только
нашего сегодняшнего бытия, но и жизни предшествующих поколений. Мы должны
собраться с духом и инвентаризировать наше наследие, выкинуть милые, но
безнадежно траченные молью вещи и честно, по мировым стандартам, оценить
оставшееся.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Селищев А.М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений за русским языком
последних лет (1917-1926). 2-е изд. М.: Работник просвещения, 1928
2. Ср. известный учебник Може "Француэский язык и цивилизация" (Mauger G. Curse
de langue et de civilisation francaises: Pour les etudiants de tous pays. М.,
1970) переиздавался много раз, есть русский перевод.
3. Военно-статистическое обозрение государств и эемель, принадлежащих к
Российской империи: Изд. при 1-м Отд-нии Деп. Ген. штаба. -- СПб.: тип. Деп.
Ген. штаба. Выходило отдельными томами с 1848 г. до начала первой мировой войны.
4. Пушкин А.С. История Петра: подготовительные тексты / Полн. собр. соч. в 10-и
т-х. Л.: Наука, 1979. Т. 9. С. 7.
5. Вениамин, архиепископ Нижегородский и Арзамаский. Новая скрижаль или
Объяснение о церкви, о Литургии и о всех службах и утварях церковных. В 2-х т-х.
Т. 1. (1899). М.: Русский Духовный Центр, 1992. С. 37. (Репринтное иэдание 1899
года).


Сентябрь 1997

---

От	Георгий
К	Георгий (28.05.2002 15:26:05)
Дата	28.05.2002 15:29:59

Конкретно. Так сказать, анти-Кожинов. (*/+)

---

http://vivovoco.nns.ru/VV/PAPERS/MEN/ARAPOV.HTM

>Политическое сознание,
>сформировавшееся в России и унаследованное СССР, оправдывало существование
>империи достаточно своеобразным способом.
>Принятая нами структура политического пространства не имеет отношения ни к
>истории, ни к юридическим границам. Она включает два понятия, четких и
>совместимых с сегодняшними реалиями, -- понятия "свой" и "чужой" (иноземный). И
>еще одно, размытое и непереводимое точно ни на один язык, -- "близкий,
>братский".
>Начнем с первых двух. "Свой" тогда, когда все различия между нами лишены
>культурной значимости. Различия между человеком, снабженным густой шевелюрой, и
>лишенным таковой -- культурно незначимы. Но известны случаи, когда блондин
>отказывается признать своим брюнета. Аналогично различия между гласными звуками
>в словах "шесть" и "шест" незначимы для говорящего на русском языке, но
>совершенно очевидны для француза. "Физические" характеристики дифференцирующего
>признака не играют никакой роли. Это может быть язык, ничтожные (с точки зрения
>стороннего наблюдателя) различия в религиозных обрядах или даже различия в
>верованиях и образе жизни не самих индивидов, а их предков. Брюнет попадает в
>категорию "чужой" и все тут. Дифференциальные признаки реальны, хотя они
>ускользают от систематизации.
>Логически понятие "свой" -- более сложное, так как основано на отрицании
>существования неотрефлексированных, некаталогизированных признаков. Если
>"чужой", немец, т.е. немой, пытается что-то усвоить из русской культуры, он даже
>вызывает умиление (в анекдотах немец, путающий русские поговорки, -- персонаж
>скорее симпатичный). "Чужой" -- объект пристального интереса, и у него не
>зазорно учиться. Значимые в один момент признаки, могут потерять смысл в другой
>момент. Или быть нейтрализованы действием других факторсв. В качестве таких
>"нейтрализующих" факторов выступает общность исторических судеб или проживание
>на одной территории. Правда, опыт ХХ в., начавшегося с дела Дрей фуса и
>заканчивающегося Карабахом и Чечней, свидетельствует, что нейтрализующие факторы
>вдруг некоторым таинственным образом перестают действовать.
>Что касается России, то самое поверхностное знакомство с ее историей заставляет
>усомниться в силе известных доселе нейтрализующих факторов. Общность
>исторических судеб народов, населявших империю, существовала в пределах одного,
>последнего "девиза правления". Расширение и хозяйственное освоение территории за
>последние 300 лет ее истории были очень слабо связанными процессами, поэтому
>общность территории оставалась абстракцией, не подкрепленной экономически.
>Кажется, что империя расширялась не потому, что это было экономически выгодно
>метрополии (скорее наоборот), а просто потому, что сам процесс расширения не
>встречал сильного отпора.
>Поэтому возникшая общность основывалась прежде всего на факторе культуры. При
>этом, кроме отношений "чужой" и "свой", которые сходным образом реализуются
>повсюду в мире, возникло совершенно новое отношение. Если носитель другой
>культуры, но не "чужой", принимает важные для нас самих черты русской культуры
>(язык, религию, значимые для нас тексты), то мы готовы игнорировать самые
>очевидные различия. Для нас появилась особая категория народов -- реципиентов
>русской культуры. Мы уверили себя, что покорили их нашей поэзией, тем, что кисти
>наших художников запечатлели красоты их природы, а писатели прониклись их
>мыслями и чаяниями и т.д. И в силу этого они теперь для нас "братья"
>("представители братских народов"). Раньше это были "инородцы". Для нас священна
>вера в то, что в Российской империи "всяк сущий в ней язык (т.е. народ)"
>обязательно пойдет протаптывать тропу к Пушкину.
>Мне кажется, что категория "братства" -- уникальная российскю специфика.
>Конечно, всякие типологические сближения вещь опасная и часто вызывают
>раэдражение. Но скажем, та же асимметрия прослеживается и в традиционных
>отношениях Англии и Ирландии. Сформулировать проблему обычно в силах не
>"старший", а "младший" брат.
>Очень выпукло формулировал по воспоминаниям современников доктрину "культурной
>доминации" Н.В. Гоголь. В разговоре о поэзии Шевченко Гоголь, обращаясь к такому
>же, как он, выходцу с Украины Осипу Бодянскому, говорил: "Нам, Осип Максимович,
>нужно писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного,
>владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов,
>украинцев и сербов должна быть единая святыня "язык Пушкина", каковою является
>евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров. А вы хотите
>провансальского поэта Жасмена поставить в уровень с Мольером и Шатобрианом! ..
>Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная... нетленная
>поэзия добра и красоты".
>Самое опасное в том, как мы строим отношения с нашими "братьями", в том, что мы
>искренне не видим асимметрии этих отношений. Для нас неприемлема и политически
>невыразима мысль, что не все хотят с нами обниматься. Если мы игнорируем
>какие-то несущественные с нашей точки зрения различия (не особенно вникая в их
>смысл и природу) и открываем другому народу наши объятия, то он должен отвечать
>полной взаимностью: впасть в открытые объятия и считать несущественным то в
>своей национальной специфике, что считаем несущественным мы. Учиться языку
>"братьев", в отличие от языка "чужих", усваивать их культуру как-то странно,
>ибо, по определению, все это неважно. Понятие брата, отказывающего от родства,
>не поддается для нас рациональному осмыслению. Отказ от родства порождает у нас
>только безмерную фрустрацию.
>100 лет наэад после первой переписи населвния была отмечена практически полная
>неграмотность казанских татар. Русская общественность была воэмущена. Но сами
>татары считали свое мужское население едва ли не поголовно грамотным, понимая
>под этим умение читать Коран.
>Либеральная интеллигенция в России всегда стыдливо отворачивалась от проблемы
>различия национальных характеров и психологий, предавалась самообольщению и
>фантазиям об "универсальности", "всемирности" русской идеи, которая якобы
>"вбирает" в себя идею любой другой нации. На противоположном, анти-либеральном
>краю политического спектра наблюдается по сути дела то же самое инфантильное
>желание избежать самоидентификации, связанной с признанием своих пороков и
>достоинств, возможностей и ограничений. Правда, здесь оно принимает агрессивную
>окраску утверждения отличия русской идеи от любой другого народа. Не самая
>большая наша беда, что мы были и остаемся империалистами. Хуже, что структура
>нашего политического мышления, отраженная в политическом языке, обрекает нас на
>роль бездарных империалистов. Одаренные империалисты видели в колонизуемых
>народах "чужих". Чужих нужно было, с одной стороны, заставить принять ценности
>колонизаторов (это был тяжкий долг и большая ответственность, "бремя белых"),
>но, с другой стороны, -- своеобразие чужих было по крайней мере интересно. Ведь
>не горстка востоковедов, а многочисленные английские офицеры колониальных войск,
>движимые острым интересом к чужому, открыли миру Индию. Генеральный штаб
>российской армии составил многотомное, полное и подробное описание России и
>прежде всего ее окраин, но его появление не вызвало никакого отклика в
>обществе[3].
>Избавьте меня от друзей, а с врагами я справлюсь сам, или отрицательные формы
>взаимодействия с чужими (открытый конфликт, угроза и коалиция). О разных формах
>ксенофобии: антисемитизме, антиамериканизме, а в последнее время -- о
>стремительном превращении "гордых горцев" и "радушных жителей солнечной Грузии
>(Армении, Азербайджана и т.д.)" в "лиц кавказской национальности" написано
>столько, что добавить к этому что-то новое трудно. За исключением, может быть,
>одной детали. Чужой -- может быть явным, традиционным врагом или загадкой. Люди
>Востока часто попадают в последнюю категорию. Враг понятен, он однозначен и в
>какой-то мере полезен. "Народы нашей страны сплотились в борьбе против общего
>врага". Других оснований для сплочения может и не быть. Враги всегда были в
>изобилии: идеология осажденной крепости не изобретение большевиков, просто
>использованные ими агротехнические приемы дали возможность взойти давно
>брошенным семенам и дать обильный урожай. "Россия, долго терзаемая междоусобиями
>и притесняемая хищными соседями, отдыхала под управлением Романовых" [4].
>Явный враг сравнительно легко превращается в друга. Сегодня стреляем друг в
>друга, завтра вместе пьем. Сегодня ты ему дал в морду, завтра обнял. "И за
>учителей своих заздравный кубок поднимает..." Юдофобство и юдофильство
>сплетаются в какую-то загадочную славянскую вязь, ненависть к "диким горцам"
>плавно переходит в их поэтизацию. Фигура цыганаконокрада прекрасно уживается с
>восхищением цыганским хором. Но это более материал для социального психолога, и,
>по-моему, здесь мало специфического для национального менталитета (вспомните,
>например, об индейской или негритянской мифологии в США).

---