Вот пример отличного разбора логики словоплетения у "короля публицистики"
Навеяло, Игорь, Вашим эссе про П-ца. Это тоже про ....Пизу. Полный гонец
из Пизы.
На мой взгляд, это редкий случай, когда "нашла коса на камень". На
хитрую ж культуреля нашелся "винт" с подходящей резьбой. И раскрыл
некоторые особенности и секреты стиля либералистических-образованских
трактатов про "философские вопросы", про"анализ коллективного
бессознательного"страны и народа..
Ценю такие работы. Виктор Топоров. - известный питерский
публицист,большой циник, уел Парамонова. А главное - дал лекало, как
"их" надо раскодировать, вывел"формулу образованца-эссеиста" Это ох как
непросто.
Борис Парамонов - "король"эссеистики ,давно работает на радио Свобода.
Одно время его очень активно стали публиковать по тутошним толстым
журналам - постоянно шли его эссе в питерских журналах,про
русских"властителей дум",потом про нашу классику. Но потом произошел
скандал и решено было объявить мораторий на его публикации,он таки
достал. Вся русская литература,от Толстого,Гоголя и Пушкина , через
Герцена и Чернышевского до Цветаевой им была вывернута через инцест,
гомосексуальные и педерастические комплексы русской культуры. Вот так
вот, я не преувеличиваю и не иронизирую.. Это уже переполнило чашу
терпения (единственный прецедент для нынешней сверхтерпимой
общественности культурелей) ,и редактора всех изданий ему дали от ворот
поворот. Сейчас он продолжает свое дело, только что - на прошлой
неделе - по"Свободе"очередная лекция его была, где он (долго ли умеючи)
плавно перешел от разбора истории знаменитого"Тараканища"Чуковского к
инцестуальным комплексам дочери Троцкого,приведшим к ее самоубийству, а
стало быть раскрыл и очередной секрет комплексов всей русской революции,
канешно. На "Свободе" в архиве рубрики "Русские вопросы" это все лежит.
Ррекомендую, после разбора Топорова особенно,блин.
Прошу пардона за большой объем,но это тот случай,когда имеет смысл
рассматривать образец стиля и логики. Как своего рода непростую учебную
задачку для продвинутой публики. Насчет того, что Парамонов - это
король,можете удостовериться у Училки,она писала кипятком и визджала от
восторга при простом упоминании его имени.
Недавно эссе Парамонова "Русский человек как еврей" из книги"Конец
стиля"где-то тут обсуждался,не помню. Топоров анализирует разные эссе из
того же сборника.
Собственно про метод (Топоров называет его"плутовством")в середине
текста.
==================
...
Метод, которым работает Парамонов, не сводится к элементарной
подтасовке, хотя на ней в значительной мере зиждется. Плутовство
Парамонова - и на макро-, и на микроуровне - базируется на своеобразном
дальтонизме: дальтоник не различает цвета, а Парамонов (сознательно,
разумеется) не проводит различия между понятиями, употребляемыми в
прямом и в переносном смысле, свободно манипулируя этой разницей, играя
на ней - вот мини-образцы его метода, - добиться желаемого результата.
"Глаза на мокром месте" могут быть осмыслены в его тексте и как плач, и
как "зрячие гениталии" (остранение по Шкловскому, восходящее к Толстому,
заметил бы сам Парамонов), а "молоко, не обсохшее на губах",
свидетельствует как о молодости персонажа, так и об акте орального секса
(первый пример сконструирован мною в учебных целях, второй взят из эссе
Парамонова про Чернышевского и Ольгу Сократовну с отсылкой к Набокову).
Вот он берется рассуждать о рэпе: "Это, если хотите, стиль, но стиль,
определяемый началом распада... Это распад атомов, высвобождающий, как и
положено, деструктивную энергию. В образ жизни рэппера входят не только
призыв к преступлениям, но и сами преступления. Убийство... и рэп столь
же едины, как "Улисс" и атомная бомба. Рэп - это Джойс для бедных".
Блистательная реприза, не правда ли? Не упомянут почему-то Георгий
Иванов с "Распадом атома" (редкая для Парамонова лакуна), а так все на
месте. И рассуждение замкнуто на изящную коду. Предоставляю, однако,
читателю определиться с тем, бывает ли Джойс для богатых, связан ли
"Улисс" с атомной бомбой, при чем тут рэпперы, а если речь идет все же
про них, то при чем тут Джойс? Если разобраться с прямым и фигуральным
словоупотреблением в процитированном пассаже, то он обернется
псевдорассуждением, заканчивающимся псевдоутверждением. Это и есть
схема, по которой (не скажу: мыслит) говорит и пишет Парамонов.
....
====
ГОНЕЦ ИЗ ПИЗЫ
Борис Парамонов и его книга "Конец стиля"
Виктор Топоров
СЛУШАТЬ Бориса Парамонова одно удовольствие. Мой когдатошний
университетский преподаватель (курс "История философии") и земляк, он
долгие годы работает радиокомментатором на "Свободе", волей-неволей
освещая происходящее в нашей стране и вокруг нее как бы с философской,
как бы с культурологической, как бы с культуртрегерской точки зрения.
Вроде бы избирательно, но вместе с тем чуть ли не подряд откликаясь на
каждое событие, подлинное или мнимое, в общественной и духовной жизни
России отдельной репликой. Реплики эти - при всей разноплановости
поводов и сюжетов (от книги стихов забытого ныне сахалинского
губернатора до отмены уголовной ответственности за гомосексуализм) -
звучат одинаково назидательски, а если отвлечься от их объективного
смысла, то и просветительски, в результате чего практически сливаются
воедино. Вот и книга Бориса Парамонова, выпущенная двумя
издательствами - московским "Аграфом" и питерской "Алетейей" - и
собранная из радиовыступлений, в основном уже распечатанных как статьи
по журналам (и, в частности, как сквозной "философский комментарий" в
журнале "Звезда"), представляет собой, по сути дела, одну развернутую
реплику, лишь при пристальном рассмотрении рассыпающуюся на репризы,
почти каждой из которых присущ парадоксальный блеск. Репризы эти не то
чтобы противоречат друг другу - скорее несущественность, второ- и
третьестепенность (не люблю слова "маргинальность") произносимого резко
контрастирует с важной и вдохновенной повадкой выходящего на авансцену
актера. "Конец стиля", - величаво провозглашает Парамонов, претендуя на
универсальную (и первостепенную) значимость своих слов, но прописанная
ему в пьесе роль сводится к другому - к тому, чтобы известить о прибытии
гонца из Пизы, а задача, сформулированная режиссером, - к тому, чтобы не
переврать этот незатейливый текст, чреватый, однако же, определенной
похабщиной. Скромная задача, поставленная режиссером, резко расходится с
актерским ощущением сверхзадачи - и реплика, естественно, перевирается.
Ко всеобщему удовольствию и смущению.
Стиль - это идея, а значит, идеология, - объясняет нам Парамонов. А
идеология - это уж непременно или фашизм, или коммунизм. Одним словом,
зло, империя которого повержена безыдейной демократией западного типа.
Демократия отвергает идею, а следовательно, идеологию, а значит, и
стиль, - и в этом она, безусловно, права. "В России, как во всякой
провинции, увлекаются модой - и до сих пор не заметили, что моды нынче
не бывает: как общеобязательной установки, как нормы и стиля. Мода - это
для бедных как супермаркет. То, что на Западе называют модой, это всегда
и только единичное самовыражение, предельная индивидуация". (Например,
недавняя мода на Россию, не правда ли, - заметим мы про себя, чтобы не
воспарить на вершину Пизанской башни.) Демократия обращается к самой
жизни - к материалу, - пишет Парамонов, - и в этом она права тем более".
Это и есть подлинный постмодернизм, понимаемый Парамоновым как
позитивное явление. А постмодернизм - это философская универсалия или,
если угодно, универсальная философия современности.
Но, помилуйте, о какой правоте в таком случае может идти речь? О каком,
с позволения сказать, позитиве? Чем парамоновское кредо лучше (или хуже,
это в его релятивистской трактовке не имеет никакого значения) любого
другого? Или - почему это кредо не является тем, что оно есть, а именно
кредо? Если отсутствие идеи (и идеологии) воспринимается как благо, то
это само по себе является идеей. И идеологией. А если произносить это
постоянно и с нажимом, то и стилем. А если отсутствие идеи, понимаемое
как благо, навязывается агрессивно - не одним Парамоновым, понятно, но
всей совокупностью учреждений, которые он "озвучивает", - то не идет ли
речь об идеологическом и идеократическом диктате? Или самое меньшее о
попытке диктата. Разве урок самоуверенно-агрессивной западной демократии
сводится к тезису "пусть цветут все цветы"? Разве пассивный и
толерантный плюрализм и впрямь присущ Западу? Разве Запад действительно
отрицает все и всяческие нормы? Разве не предписывает - руководствуясь
как идейными, так и прагматическими соображениями - строгие стандарты?
Стандарты и бытового поведения (прежде всего консумации), и
политического реагирования на события, и образа мышления как такового?
Разве демократическое общество Запада не подвергает себя перманентному
зомбированию? И если уж сравнивать демократическое общество с
недемократическим (допустим, советским на любой его стадии), то различие
можно усмотреть разве что в длине поводка, на который посажен каждый.
И если безыдеологическая идеология демократии утверждает первенство
материала над идеей, то не означает ли это - следуя строго за
Парамоновым, - что она манифестирует и первенство человека над Богом?
Оно, конечно. Бог умер - но разве Запад занес именно заповедь на
скрижаль своего завета? А если Бога нет, то какой же я штабс-капитан, не
правда ли? И разве не "коллективный штабс-капитан" предписывает и
проводит в жизнь политическую, а значит, и идеологическую волю западной
демократии? Или отсутствие стандартов предписано только нам, обеспечивая
тем самым двойной стандарт? На практике так оно и выходит (взять хоть
расширение НАТО), но достаточную ли философскую базу подводит под
очередной дранг нах остен (да и под все остальное) Борис Парамонов?
В интерпретации Парамонова, "любовь делать лучше, чем книги". Беда,
однако, в том, что, пока мы будем делать любовь, нам сделают войну, и
ведь учебный курс Парамонова, облигаторный для нас, воспринимается на
Западе в лучшем случае как факультативный: "Там смертоносных пушек зевы
черны, / А здесь заряды наши жизнетворны" (Джон Донн). В книге "Конец
стиля" нашлось место и для вялой полемики с Фрэнсисом Фукуямой: конца
истории, по Парамонову, еще не наступило; окончился только стиль. Но
смысл исторического процесса - крестовый поход против России, на ее
добивание, как это, по сути дела, формулирует Бжезинский, - не
располагает к благоглупостям (в лучшем случае) типа "простой памяти о
простой жизни, обывательского подхода, философии маленького человека, то
есть демократии", как это рисуется Парамонову и идеализируется
Парамоновым.
Впрочем, размышляя над книгой Парамонова, не стоит забывать о ее
радиогенезисе. Это монолог, это проповедь, это, если угодно, речь в зале
суда, при произнесении которой главное не проанализировать факты, улики,
свидетельские показания, а произвести должное впечатление на присяжных.
Эмоциональным напором, при котором логика подменяется псевдологикой.
Лавиной фактов и артефактов, друг от дружки - с оглядкой на
лавинообразный характер процесса - не больно-то отличимых. Конечно, ты в
роли радиослушателя, прихожанина сомнительной церкви или присяжного
понимаешь, что тебе гонят туфту. Вешают лапшу на уши. И жалоба адвоката
в высшую инстанцию будет разительно отличаться от эмоционально
произнесенной речи. Потому что псевдологика на письме не срабатывает:
суп отдельно, а мухи отдельно. А солянку и вообще, говорят, надо есть
зажмурившись. Слушать Парамонова (зажмурившись), повторяю, большое
удовольствие. Читать Парамонова не столько приятно, сколько забавно:
постоянно ловишь автора на плутовстве. На плутовстве, впрочем, настолько
обаятельном, что и рука к шандалу не тянется...
Метод, которым работает Парамонов, не сводится к элементарной
подтасовке, хотя на ней в значительной мере зиждется. Плутовство
Парамонова - и на макро-, и на микроуровне - базируется на своеобразном
дальтонизме: дальтоник не различает цвета, а Парамонов (сознательно,
разумеется) не проводит различия между понятиями, употребляемыми в
прямом и в переносном смысле, свободно манипулируя этой разницей, играя
на ней - вот мини-образцы его метода, - добиться желаемого результата.
"Глаза на мокром месте" могут быть осмыслены в его тексте и как плач, и
как "зрячие гениталии" (остранение по Шкловскому, восходящее к Толстому,
заметил бы сам Парамонов), а "молоко, не обсохшее на губах",
свидетельствует как о молодости персонажа, так и об акте орального секса
(первый пример сконструирован мною в учебных целях, второй взят из эссе
Парамонова про Чернышевского и Ольгу Сократовну с отсылкой к Набокову).
Вот он берется рассуждать о рэпе: "Это, если хотите, стиль, но стиль,
определяемый началом распада... Это распад атомов, высвобождающий, как и
положено, деструктивную энергию. В образ жизни рэппера входят не только
призыв к преступлениям, но и сами преступления. Убийство... и рэп столь
же едины, как "Улисс" и атомная бомба. Рэп - это Джойс для бедных".
Блистательная реприза, не правда ли? Не упомянут почему-то Георгий
Иванов с "Распадом атома" (редкая для Парамонова лакуна), а так все на
месте. И рассуждение замкнуто на изящную коду. Предоставляю, однако,
читателю определиться с тем, бывает ли Джойс для богатых, связан ли
"Улисс" с атомной бомбой, при чем тут рэпперы, а если речь идет все же
про них, то при чем тут Джойс? Если разобраться с прямым и фигуральным
словоупотреблением в процитированном пассаже, то он обернется
псевдорассуждением, заканчивающимся псевдоутверждением. Это и есть
схема, по которой (не скажу: мыслит) говорит и пишет Парамонов.
В книгу "Конец стиля" включено некоторое количество работ по западной
тематике. Эссе о Вуди Аллене. Эссе о Стивене Спилберге. Эссе
"Воительница" - о широко известной в узком кругу Камилле Палья. Занятно,
что здесь Парамонову приходится полемизировать как бы с самим собой: та
же Палья винит западную культуру в агрессивности и репрессивности; для
Парамонова такова только культура русская. Интересней, однако, другое:
столкнувшись с "аборигенами", Парамонов внезапно теряет голос и
произносит сакраментальную реплику "Гонец из Пизы" (или что там у него
получается вместо этого) хриплым шепотом. Здесь чувствуется личная
драма - католика, которому хочется быть святее Папы; либерала, готового
насаждать либеральные ценности самыми варварскими методами; штатного
сотрудника из эмигрантов, на которого до самой смерти будут коситься как
на человека второго сорта... В англоязычном культурологическом и
культурном континууме такой величины, как Борис Парамонов, не
существует, и вовсе не потому, что исконные "штатники" пишут лучше или
мыслят последовательней, - его не существует по определению. Как - по
определению - не существует для Запада сегодняшней России, доламывать
которую Парамонова наряду со многими другими "офицеры и джентльмены"
поднаняли. Космополитическая (якобы) цивилизация Запада поворачивается к
своему ревнителю всеми нормами, формами, препонами и стандартами,
наличие которых у нее он столь яростно отрицает.
Вот вам и Фрейд. Вот вам и Юнг. Вот вам, прошу прощения, Адлер. Переходя
к литературоведческим штудиям Парамонова, нельзя не отметить болезненный
интерес этого автора к тому, что скромняга Цвейг назвал "тайной пояса".
Для Парамонова, по тому же Цвейгу, это скорее "жгучая тайна". Да и не
тайна вовсе, если воспринимать его текст буквально:
"...христианство было восстанием иудеев-гомосексуалистов, прикровенным,
сублимированным восстанием, конечно; гомосексуализм был сублимирован в
христианстве, христианство и есть сублимация пола". Герцен и Огарев,
Чернышевский и Добролюбов просто не поняли, что их гомосексуально тянет
друг к другу. Бисексуалка Цветаева была гулящей бабенкой, "солдаткой";
гулять в войну стало не с кем, и она спуталась с родным сыном. Александр
Проханов не патриот, а некрофил. Красота не спасет мир, а уничтожит.
Фашизм и коммунизм или литература (а фашизм, коммунизм и литература -
это одно и то же) любят красных и синих рыбок, но истребляют серых. А
демократия - это серые рыбки, каждая из них самоценна, самостна,
сущностна, индивидуальна и размножается гомосексуальным образом. А может
ли забеременеть мужчина от мужчины? Армянское радио думает, что нет, но
по всей Армении идут опыты. Да и не будем забывать: здесь "реализуется
формула Гегеля: истина не только результат, но и процесс". А уж от такой
литературы удобно перекинуть мостик к жизни, к "материалу", который -
сказано - превыше всего:
"Вот так вестернизировалась Россия - через большевизм, удалением
млекопитающих грудей. Неудивительно, что приходится пробавляться
молочным порошком, поставляемым тем же Западом. Русская вестернизация
была мазохистична, "по-женски", в ущерб себе проведена. Россия осталась
той же "бабой", только хрестоматийная "толстозадость" исчезла - жратвы
стало меньше".
Нет, это не русофобия, как может показаться поклонникам Шафаревича. По
форме это все то же псевдорассуждение, увенчанное псевдоутверждением, а
по сути... по сути выплеск больного, очень больного, клинически больного
сознания. И не надо быть рьяным фрейдистом, чтобы заметить в этом
пассаже оговорку "млекопитающие" (вместо "млечных" или "молочных"), как
и в словах о гомосексуальности христианства выявить "прикровенное
восстание". Парамонов, конечно, болен - и хотя сам он неоднократно
твердит, что несколько сеансов у психоаналитика способны излечить от
любой литературы, на практике только о ней, родной или неродной и пишет,
только ее - литературу - и пишет, только мазохистической (по его
собственной подсказке) сублимации и предается. Литературоведческие эссе
Парамонова сами по себе блистательны. Блистательны как эссе, как
литература, как неотъемлемая ее часть. Анализировать их нет смысла -
перед нами эвристические модели, красотой, а вовсе не правильностью
которых следует восхищаться. Тем менее уместна детальная полемика.
На примере Чехова (в частности, Чехова) Парамонов раскрывает антиномию
"сытый буржуа - голодный художник". Эту антиномию преодолели советские
писатели, в особенности писатели-лауреаты. Правда, для этого им пришлось
кое-чем поступиться. Променяв, в частности, когда самозабвенно и
радостно, а когда - со скрежетом зубовным, личную совесть на "ум, честь
и совесть нашей эпохи". Наша эпоха кончилась - и для них настали
тяжелые, хотя, конечно, и не голодные времена.
Ту же антиномию преодолел и писатель Борис Парамонов, пойдя служить на
пропагандистскую радиостанцию. Талантливый писатель - так ведь и
лауреаты Сталинских премий бывали чаще всего талантливы. "Умом, честью и
совестью" стали для него невербализованные желания хозяев станции,
которые он - наугад и несколько невпопад - расшифровал так, как
расшифровал. Мистифицировав собственный выбор с тем, чтобы сакрализовать
его. Что, по дедушке Фрейду, называется замещением. Замещение же сплошь
и рядом оборачивается оговорками и проговорками. Вот почему, когда
скромный, но талантливый труженик идеологического фронта выходит на
авансцену и отверзает уста, каждый раз ждешь от него чего-нибудь
забавного и забавно предсказуемого. И нет суфлера, который шепнул бы ему
в решающее и конфузное мгновенье:
"Гонец из Пизы"!
Полный гонец!
Гонец стиля!
(С) "Независимая газета" (НГ), электронная версия (ЭВНГ). Номер 122
(1693) от 09 июля 1998 г., четверг. Полоса 16.
=============