"Итак, с одной стороны, я еще связан крепкими узами с церковью, с другой, я, подобно Вам, давно уже утратил веру в догматы. Догмат о
воздаянии в особенности кажется мне чудовищно несправедливым и неразумным. Я, как и Вы, пришел к убеждению, что если есть будущая
жизнь, то разве только в смысле неисчезаемости материи и еще в пантеистическом смысле вечности природы, в которой я составляю одно
из микроскопических явлений. Словом, я не могу принять личного бессмертия" (Из переписки с Надеждой фон Мекк, 1877).
"... Я не могу понять личного бессмертия. - Да и как мы можем себе представить вечную, загробную жизнь вечным наслаждением? Но для
того, чтобы было наслаждение и блаженство, необходимо, чтобы была и противоположность его - вечная мука. Последнюю я отрицаю
совершенно. Наконец, я даже не знаю, следует ли желать загробной жизни, ибо жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из
чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом, из разнообразия в единстве. Как же представить себе
вечную жизнь в виде нескончаемого блаженства? По нашим земным понятиям, ведь и блаженство, если оно ничем и никогда не
смущается, должно в конце концов надоесть. Таким образом, в результате всех моих рассуждений, я пришёл к убеждению, что
вечной жизни нет..." (Из переписки с Надеждой фон Мекк).
****
Хочу привести еще любопытные пассажи из одной книги о Чайковском - несколько странные, признаюсь, для книги, выпущенной в 1981 г.
вторым изданием (хотя в конце последней главы имеется надпись: "Ленинград, 1953-1955 гг.". Впрочем, и в то время в подобном тоне
писали вовсе не все - могу засвидетельствовать.).
При всей резкости формулировок интересно отметить, что по существу использования Чайковским религиозных мотивов - в отношении
"Ромео и Джульетты"- автор, пожалуй, что и прав.
Как говорится, простите мне мою неполиткорректность.
(А. Н. Должанский. Симфоническая музыка Чайковского.)
"... В сочинениях Чайковского религиозное начало выступает или как негодное средство успокоения мятущейся души, либо (и в этом
значении в первую очередь) как один из основных и наиболее сильных и лицемерных врагов человека, мешающих ему достичь счастья.
Религиозное чувство сковывает порывы к счастью, понуждает к покорности, к непротивлению злу, разоружает и тем угнетает человека.
Обычно в таком наиболее реакционном обличии, как пропаганда смирения и безропотной гибели, выступают в музыке Чайковского образы,
проникнутые религиозной философией: от мрачного эпизода в увертюре "Гроза", в хорале увертюры "Ромео и Джульетта", в медленной части
Третьего квартета и во многих других произведениях, кончая панихидным песнопением "Со святыми упокой" в Шестой симфонии.
Так с разных сторон воинственная проповедь уничтожения и церковная проповедь покорности сплачиваются в единую, враждебную человеку
силу, разъяряя его врагов и обезоруживая его самого.
Не случайно так часто в музыке Чайковского благостные молитвенные песнопения сочетаются с грозными военными фанфарами - в "Ромео и
Джульетте", во "Франческе да Римини", в Четвертой и Шестой симфониях и особенно выразительно - во вступлении к 5-й картине "Пиковой
дамы", потому что воинственное и религиозное обличаются им как две стороны единого, как два одинаковых средства н а с и л и я над
человеком, его угнетения."
Глава "Ромео и Джульетта"
"...вступление построено на теме особо важного значения... в виде молитвенного песнопения (хорала)... Начинающий пьесу хорал
своеобразно объединяет черты католического, протестантского и православного песнопений. Тем больше подчеркивается заключенная в
каждом из этих видов гнетущая проповедь смирения, которая внешне отмечена чертами благостности, на деле же, как это раскрывается
преимущественно впоследствии, скрывает страшную силу ненависти и уничтожения. [...]
Каждое повторное проведение мелодии хорала усиливает, наращивает злобный до того и обнажившийся теперь решительно-злобный характер
его, а все проведения вместе образуют единую линию динамического нарастания. Оно приводит к появлению судорожного элемента главной
партии (первого раздела - Г.).
Завершается разработка (средняя часть - Г.) наиболее зловещим и истребительным объединением религиозного и воинственного элементов
вступления и главной партии.
В звучании двух труб мелодия хорала интонационно преображается. Здесь и происходит удивительное по выразительности разоблачение
лицемерия церковной морали, воплощенной в музыке вступительного раздела. Мелодия эта словно "сбрасывает" маску смирения и обнажает
свою скрытую сущность: первоначальный благостный образ ее теряется, дух ненависти постепенно нарастает, и она оборачивается
воинственным сигналом беспощадной, губительной силы (следует нотный пример. - Г.)
В кульминационном проведении в разработке она приобретает дико обезображенный, искаженный злобой и ненавистью облик, характер
истошного призыва к взаимоистреблению враждующих фанатиков, призыва, благословляющего преступления и освящающего убийства.
Каждая нота хорала подкрепляется, подхватывается громовыми ударами всего оркестра, заимствующего их ритм из темы вражды Монтекки и
Капулетти (темы главной партии). Так всякое слово религиозной проповеди влечет за собой смерть и уничтожение."