«Перетекание рынка в общество» — фундаментальная ошибка
В марте 1990 г. академик Т.И. Заславская представила в
АН СССР программный доклад, который стал подведением
итогов перестройки. Суть ее формулировалась так: «Переход
от самого негуманного и антисоциалистического капитализ-
ма в мире к значительно более цивилизованному, гуманному
и “социализированному” капитализму».
Так в 1987—1988 гг. была начата реализация стратегиче-
ского проекта ликвидации экономической системы и общест-
венного строя СССР. Разработка этого проекта велась долгое
время. Чтобы описать стратегические доктрины и принципы
главных акторов, которые действовали в тот период, эмпири-
ческого материала достаточно.
Хотя разработчиков доктрины консультировали в основ-
ном экономисты из англо-саксонской неолиберальной шко-
лы, в планы реформы не были заложены смягчающие соци-
альный шок механизмы, которые были известны основопо-
ложникам классического английского либерализма. Об этом
пишет в 2000 г. профессор Калифорнийского университета М.
Буравой: «Если Англия реагировала на рынок активностью
общества и регулятивными действиями государства, в Рос-
сии общество полностью отступило перед рынком к прими-
тивным формам экономики. Государство же, не стремясь к си-
нергии с обществом, связало себя с глобальной экономикой,
с транснациональными потоками природных ресурсов, фи-
нансов, информации…
У Поланьи государство Англии представляет “коллектив-
ные интересы”, добиваясь баланса рынка и общества. В Рос-
сии государство похитила финансово-природно-ресурсно-
медийная олигархия… Опыт Китая показывает, что государ-
ственный социализм может обеспечить основы расцвета
рыночной экономики, развивая синергию государство—об-
щество; для Поланьи это данное. Россия утратила такую воз-
369
можность, став жертвой программы разрушения государст-
венной экономики, как будто разрушение самодостаточно
для генезиса нового» [253].
Из доктрины реформ выпала одна из важных функций,
которые государственная власть должна выполнять при ли-
берализации хозяйства. Эта функция в терминологии консер-
ваторов-либералов формулируется так: не допустить «пере-
текания рыночной экономики в рыночное общество». Дру-
гими словами, в любой общественной системе, в том числе
либеральной, есть интересы и ценности, бытование которых
не должно регулироваться рынком. Один из зачинателей ин-
ституциональной политической экономии Ален Кайе пишет:
«Если бы не было Государства-Провидения, относительный
социальный мир был бы сметен рыночной логикой абсолют-
но и незамедлительно» (см. [254]).
Как можно было профессорам и академикам не заметить
этого предупреждения?
Но в России смысл и роль этой функции в ходе рефор-
мы игнорировались. Можно сказать, эта функция принципи-
ально была исключена из доктрины реформы, как бы во ис-
полнение постулата идейного основателя современного не-
олиберализма Ф. фон Хайека: «Всенародная солидарность со
всеобъемлющим этическим кодексом или с единой системой
ценностей, скрыто присутствующей в любом экономическом
плане, — вещь неведомая в свободном обществе» [255].
Строго говоря, разработчики доктрины российской ре-
формы отбросили даже базовую либеральную ценность —
либерализм. Как выразился сам Адам Смит, либерализм от-
вергает «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для
нас и ничего для других». Можно ли было допустить «перете-
кать» этой максиме в общественные отношения России?
Эта проблема поднималась в самом начале реформы, но
даже в академической среде не была обсуждена. А.С. Панарин
пишет: «Самая большая тайна, ныне скрываемая от нас новой
господствующей идеологией, состоит в том, что экономиче-
ские отношения сами по себе не сплачивают людей» [256].
Значение барьера, препятствующего распространению в
обществе «рыночного» мировоззрения, в главном растолко-
вал уже Адам Смит. Он предупреждал об опасности трагиче-
370
ского обеднения всей общественной жизни под воздействи-
ем рынка. Дж. Грей цитирует такое резюме этих рассуждений
А. Смита: «Таковы недостатки духа коммерции. Умы людей су-
жаются и становятся более неспособными к возвышенным
мыслям, образование записывается в разряд чего-то пре-
зренного или как минимум незначительного, а героический
дух почти полностью сходит на нет. Исправление таких недос-
татков было бы целью, достойной самого серьезного внима-
ния» [104, с. 194].
Задача ограничить пространство рынка культурными и
политическими заслонами очень сложна. Американский фи-
лософ К. Лэш пишет: «[Рынок] оказывает почти непреодоли-
мое давление на любую деятельность, с тем чтобы она оправ-
дывала себя на единственно понятном ему языке: становилась
деловым предприятием, сама себя окупала, подводила бух-
галтерский баланс с прибылью. Он обращает новости в раз-
влечение, ученые занятия в профессиональный карьеризм,
социальную работу в научное управление нищетой. Любое
установление он неминуемо превращает в свои образ и по-
добие» [130].
Но надо отдать должное — Запад приложил огромные
усилия, чтобы нейтрализовать вирулентность «духа коммер-
ции». Но ведь российские реформаторы не просто пренеб-
регли опытом этих усилий Запада, они подавляли даже по-
пытки обсудить эту проблему. Так к рычагам и явной, и тене-
вой власти просочились самые хищные слои и субкультуры
рынка. Хорошо хоть фанатизм рынка не захватил широкие
массы, они и стали буфером.
Какие угрозы России породил диктат «рынка»? Многие из
них лежат на поверхности, и мы их лишь перечислим:
— коррупция госаппарата — «продажа частицы власти
на черном рынке»;
— резкое сокращение инвестиций в основные фонды
страны (капиталовложений в будущее) ради быстрой выгоды;
— внедрение идеологии потребительства и деформация
культуры — сдвиг к «обществу потребления» со множеством
разрушительных последствий (преступность, сокращение ро-
ждаемости, дезинтеграция общества);
371
— деградация культуры и рост массы обездоленных из-
за коммерциализации образования и здравоохранения.
Скажем об угрозах менее очевидных, но уже в средне-
срочной перспективе очень опасных. Есть формула: «То, что
имеет цену, не имеет ценности». Резкое расширение зоны ку-
пли-продажи быстро снижает мотивацию населения на лич-
ные усилия по сохранению страны. Мы наблюдали, как жизне-
способность постсоветской России снижалась в 90-е гог. из-за
падения этой мотивации.
Индикатором может служить отношение к службе в ар-
мии. Еще в 1988—1989 гг. армия была институтом, который
пользовался очень высоким доверием граждан (70—80%).
Но уже в 1993 г. от службы уклонилось 80% юношей призыв-
ного возраста, укомплектованность армии и флота упала до
53%. В осенний призыв 1994 г. Сухопутные войска получили
только 9% необходимого числа призывников — «родная зем-
ля продается!».
«Власть коммерциантов» разорвала узы между большин-
ством населения и государством. Практическое наделение
олигархов властью подорвало гражданскую мотивацию. Вот
вывод социологов в 2004 г.: «В период 1993—1997 гг. все па-
раметры гражданской идентификации теряли силу вследст-
вие отчуждения от государственных институтов и недоверия
к властным структурам. В настоящее время высокий рейтинг
Президента можно рассматривать как сугубо символический,
поскольку доверие гаранту Конституции и законности не со-
провождается уважительным отношением к государствен-
ным институтам власти: Думе, Правительству, органам право-
порядка» [257].
Угроза жизнеспособности России возникла и от того, что,
подняв к власти и собственности мещанство с его философи-
ей «мелкого коммерсанта», государство подорвало (если не
пресекло) воспроизводство интеллигенции. Мещанство —
ее антипод, экзистенциальный враг.
Историк и социолог О.К. Степанова пишет: «Антитезой “ин-
теллигенции” в контексте оценки взаимоотношения личности
и мира идей, в том числе — идей о лучшем социальном уст-
ройстве, являлось понятие “мещанство”. Об этом прямо писал
372
П. Милюков: “Интеллигенция безусловно отрицает мещанство;
мещанство безусловно исключает интеллигенцию”…
Интеллигенция в России появилась как итог социально-
религиозных исканий, как протест против ослабления связи
видимой реальности с идеальным миром, который для час-
ти людей ощущался как ничуть не меньшая реальность. Она
стремилась во что бы то ни стало избежать полного втягива-
ния страны в зону абсолютного господства “золотого тельца”,
ведущего к отказу от духовных приоритетов. Под лозунгами
социализма, став на сторону большевиков, она создала в ко-
нечном итоге парадоксальную концепцию противостояния
неокрестьянского традиционализма в форме “пролетарского
государства” капиталистическому модернизму» [258].
Страна не может быть «собранной» без достаточного чис-
ла людей с «трансцендентальной системой ценностей» —
аристократов духа. В работе П.А. Сорокина «Человек и обще-
ство в условиях бедствия» он дает характеристику этого типа
личности: «Люди с трансцендентальной системой ценностей
и глубоким чувством нравственного долга обладают ценно-
стями, которых не может у них отнять ни один человек и ни
одна катастрофа. При всех обстоятельствах они сохранят яс-
ность ума, чувство человеческого достоинства, самоуважение
и чувство долга. Имея эти качества, они могут вынести любое
испытание, каким суровым бы оно не было» [259].
Эти люди «внерыночного» типа были рассыпаны по всем
социокультурным группам. Особенно важным их «резервуа-
ром» стала интеллигенция — в этой социальной нише такие
люди образовали сообщество с близким для всех их типом
образования и рациональности, а также с внутренней инфор-
мационной системой.
Их ценили и в Российской империи, и в СССР — хотя они
часто были очень неудобны для власти, да и для общества.
Поведение интеллигенции не раз приобретало взрывной ха-
рактер из-за сочетания рационализма с глубокой, даже ар-
хаической верой. Об этом размышлял Достоевский, а Ницше
даже ввел понятие об особом типе нигилизма — «нигилизм
петербургского образца (т.е. вера в неверие, вплоть до муче-
ничества за нее)».
373
В 1990-е гг. таких людей маргинализовали и в общности
рабочих, и крестьян, и офицеров… Они или носят социаль-
ную маску конформиста, или ведут катакомбную духовную
жизнь. А интеллигенция не устояла под натиском «рыночной
экономики» и распалась как система.
Удивительно, что в буржуазный энтузиазм впала интелли-
генция, которая всегда претендовала на то, чтобы быть духов-
ной аристократией, хранительницей культурных ценностей
России. Как получилось, что она вдруг оказалась охваченной
мировоззрением мещанства и стала более буржуазной, неже-
ли российская буржуазия начала ХХ в.? Еще более удивитель-
но, что при этом в ней усилились и утопические, мессианские
черты мышления. Быть мещанином и в то же время совер-
шенно непрактичным — ведь это провал рациональности.
Как представляла себе интеллигенция свое бытие в бур-
жуазном обществе, если бы его действительно удалось по-
строить в России? Она как культурный тип там никому не
нужна. Й. Шумпетер писал: «Буржуазное общество выступа-
ет исключительно в экономическом обличье; как его фунда-
ментальные черты, так и его поверхностные признаки — все
они сотканы из экономического материала» (см. [260, с. 184]).
Напротив, русская интеллигенция — явление исключительно
внеэкономическое. Сказано было много раз и вполне ясно: ин-
теллигентность с рыночной экономикой несовместима.
Она могла и может существовать только в «культуре с
символами» (Гегель), то есть в небуржуазном сегменте обще-
ства. Если бы интеллигенция, бурно поддержав Горбачева и
Ельцина, сознательно желала бы своего уничтожения и рас-
творения в массе ларечников и нищих — было бы странно,
но логично. В этом было бы даже нечто героическое. Но наши
интеллектуалы мечтали так и остаться аристократией, при го-
сударственной кормушке, служить «инженерами человече-
ских душ» — но чтобы вне их круга экономика была бы ры-
ночной, а общество — буржуазным.
Интеллигенция всегда была связана с государством и
существовала под его опекой, хотя и фрондировала против
него. А в этот раз государство бросило ее на произвол судь-
бы, и ее сожрала «рыночная экономика». А.С. Панарин писал:
«Буржуа в принципе стремится в такие пространства, где его
374
асоциальные практики не получают должного отпора». Но
этот отпор могли дать только совместно государство и сама
интеллигенция.
В начале реформы в России встала национальная про-
блема рекрутирования и формирования совершенно новой
для нашего общества и государства социокультурной общ-
ности — частных предпринимателей, владельцев капита-
ла. К задаче сборки этой общности ни власть, ни общество
не были готовы. Сложности этой задачи предвиделись уже в
1989—1991 гг., об этом предупреждали и западные социоло-
ги и философы, и ряд отечественных ученых. Однако в после-
военный период в мировой общественной науке были про-
ведены интенсивные исследования процессов создания со-
циокультурных групп, и российское обществоведение могло
почерпнуть из этих исследований ценное знание.
В частности, было показано, что предпринимательство
в любой культуре предполагает собой духовно-нравствен-
ный проект, а не только экономический. Это знание было ка-
тегорически отвергнуто обществоведами, которые обеспе-
чивали интеллектуальное обслуживание группы реформато-
ров Горбачева и Ельцина. За первые десять лет перестройки и
реформы сервильное обществоведение много сделало, что-
бы вообще устранить из мировоззренческой матрицы эконо-
мической элиты понятия греха и нравственности, заменив их
критерием экономической эффективности.
Решение о методе создания общности бизнесменов
было принято в закрытом порядке, ученые-«консерваторы»
не были допущены к обсуждению. А в целом сообщество об-
ществоведов как будто «не замечало» этой сложной пробле-
мы, которую требовалось изучить и обсудить. Так был создан
порочный круг, который надолго блокировал и возможность
консолидации общества, и восстановление хозяйства, и мо-
дернизацию всего бытия России. В самой доктрине реформы
была допущена фундаментальная ошибка: авторы доктрины
игнорировали тот факт, что любой хозяйственный уклад име-
ет под собой определенную мировоззренческую основу. Ни в
одной стране, которая проводила индустриализацию, не до-
пускали возникновения частного предпринимательства, не
связанного какой-либо этической системой.
375
Современный капитализм и буржуазное общество мог-
ли быть построены на Западе потому, что им предшествовало
построение новой нравственной матрицы — протестант-
ской этики. Это специфическая культурная основа, во многих
смыслах несовместимая с культурой России. В Японии и по-
том в Юго-Восточной Азии сложился «конфуцианский капита-
лизм», организованный государством на основе межсослов-
ного договора, корнями уходящего в традиции ХI в. Япония,
когда ей надо было создавать современную промышленность
(«Реставрация Мэйдзи), отправила в Европу самураев учиться
на предпринимателей. Но их деятельность была, как и у пу-
ритан, формой служения, в данном случае служения Японии.
Предпринимательство Тайваня, доктрина которого была вы-
работана Гоминданом (хотя и при поддержке США), подчиня-
лось «социалистической» этике. За 1950—1960-е гг. там рез-
ко сократилось социальное расслоение: децильный фондо-
вый коэффициент с 30,4 в 1953 г. сократился до 8,6 в 1964 г. и
6,8 в 1972 г.
Русский капитализм ХIХ в. был многим обязан старооб-
рядцам, они вручали сбережения религиозной общины для
создания фабрик молодым образованным выходцам из их
среды. Но в России 1990-х гг. готовую промышленность вру-
чили людям, лишенным всяких нравственных обязательств
перед производством, зачастую не знающим и не любящим
его. Редкие исключения не изменили общей картины.
Общий вывод такой: не может возникнуть успешной ры-
ночной экономики, если общность частных предпринимате-
лей, которым дают право распоряжаться капиталами, не связа-
на жесткими этическими нормами, нарушение которых карает-
ся санкциями уже внутри сообщества. А реформаторы 1990-х
в России исходили из того, что ослабление государственного
контроля и надзора, свобода от обыденных для советского
времени норм, увеличение свобод и льгот приведут к появле-
нию дееспособного и ответственного предпринимателя.
Это — глубокое заблуждение. Эффективный и ответствен-
ный предприниматель — продукт большой системы социаль-
ных, культурных и экономических усилий государства и об-
щества. Без этой системы уход государства приводит лишь к
появлению хищного антисоциального и антинационального
376
культурно-исторического типа, который начинает доминиро-
вать в элите. Вот один из многих симптомов: согласно оцен-
ке Министерства финансов РФ, в результате ухода от нало-
гов государство недополучает около 90 млрд долл. ежегодно.
А по оценкам американского центра Global Financial Integrity,
в 2011 г. в России масштабы теневой экономики достигли 46%
ВВП. Во всех странах СНГ в условиях кризиса теневая экономи-
ка еще более выросла: 68% ВВП — в Грузии, 57% ВВП — на Ук-
раине, более 62% ВВП — в Азербайджане [261]. Как с такими
бизнесменами можно создать социальное государство? Вспом-
ним, что группа западных экспертов высшего класса объясня-
ла нашим видным социологам и экономистам, что нельзя было
рекрутировать бизнесменов посредством приватизации, ибо
они «демонстрируют паразитическое поведение» [85].
Академик А.Г. Аганбегян, бывший помощником Горбачева
в экономике и несущий ответственность за доктрину форми-
рования общности бизнесменов, сейчас рассказывает такой
эпизод: «Руководители General Motors, Ford и Chrysler пришли
в конгресс США просить деньги для Детройта, где безработи-
ца достигла 40%, но их отправили назад, сказав: во-первых,
продайте свои личные самолеты, во-вторых, установите себе
зарплаты ниже зарплаты президента и т.п. …General Motors
вынужден был объявить банкротство и взять эту помощь, но
постарался скорее выплатить долг, настолько жесткими были
условия…
Возьмем наш пример. Обратился Р. Абрамович с прось-
бой о помощи. Ему дали 2,2 млрд долл. — больше, чем всему
малому бизнесу России. При этом Р. Абрамовичу дали день-
ги в начале кризиса, а малый бизнес получил помощь только
осенью 2009 г., когда значительная часть малых предприятий
уже разорилась. Что сделал Абрамович? Как пишет иностран-
ная пресса, он купил себе третью по счету яхту, самую боль-
шую в мире, за 390 млн долл., и на одном из островов в Ка-
рибском море купил имение за 90 млн долл. Владея целой эс-
кадрильей самолетов, судов, несколькими замками, ничего из
этого не продал» [262].
Так уж были воспитаны наши порожденные реформой
магнаты. Обществоведами не были учтены даже предупре-
ждения теоретиков рыночной экономики. Адам Смит закан-
чивает первый том своей главной книги «Богатство народов»
377
предостережением о культурных особенностях предприни-
мателей. Более того, исследователь трудов Смита Т. Линдг-
рен в книге «Социальная философия Адама Смита» (1973) пи-
сал, что главной задачей политэкономии была не проблема
эффективности, а совместимость правил социальной практи-
ки с принципами справедливости, которые разделяет боль-
шинство населения. По словам Линдгрена, «Смит был убеж-
ден, что справедливость, а не эффективность является sine
qua non любого общества».
Об этом пишет и философ К.А. Свасьян: «После наспех
проведенной перестройки… началась пересадка: диковин-
ный эксперимент социал-мичуринцев, вознамерившихся
скрестить хоругвь с либертарианством и выращивать протес-
тантские культуры на православном камне веры. Эти начитав-
шиеся в свое время Макса Вебера шестидесятники ухитри-
лись упустить из виду очевидное: чтобы капитализм возникал
из духа аскетической этики, а не из разбоя вчерашних ком-
сомольских выскочек, выскочивших вдруг из своих закрытых
партийных кормушек в «закрома родины», потребовалась бы,
как минимум, религиозная реформация с заменой правосла-
вия трансплантатом кальвинизма» [263].
Уже двадцать пять лет общество с презрением смотрит
на стяжательство, которое в России олицетворяет «крупный
бизнес». Это отношение настолько негативно, что социологи
затрудняются с его измерением. Качественный вывод из об-
щероссийского опроса населения «Россияне о крупном биз-
несе» (2003 г.) таков: «Отношение респондентов к крупно-
му бизнесу во многом определяется тем, что опрошенные в
большинстве своем, по сути, отказывают ему в праве на су-
ществование — хотя и не всегда в полной мере отдают себе в
этом отчет» [264, с. 154].
Само наделение собственностью производилось по ме-
ханизмам и критериям, которые сразу разрушили остатки и
так хлипкой этической основы предпринимательства. Капи-
тал, полученный общностью предпринимателей, не получа-
ет легитимности и потому, что их действия в 1990-е гг. нанес-
ли большой ущерб народному хозяйству и населению. Сразу
после приватизации были «выдавлены» в теневую экономику
(в челноки, ларечники и пр.) 10 млн рабочих и инженеров —
золотой фонд любой индустриально развитой страны. В ос-
378
новном они постепенно опустились на «социальное дно». Так
новые собственники, предприниматели, стали агентом раз-
рушения общности промышленных рабочих. Приватизация
превратилась в программу деиндустриализации России.
Одна из непосредственных причин провала рыночной
реформы в России — в том, что «сословие» предпринимате-
лей формировалось в России неправовым и антисоциальным
способом захвата и распределения общенародной собствен-
ности — и оказалось повязанным с преступным миром.
Вот официальное заключение российских специалистов:
«Наиболее деструктивным из факторов, влиявших как на со-
стояние общества в целом, так и на криминальную ситуацию
в стране, стал неоправданно высокий темп концентрации ка-
питалов и средств производства в руках частных лиц. Это не
только углубило социальное неравенство и антагонизм меж-
ду отдельными группами населения, но и ожесточило борь-
бу за сферы влияния среди новоявленных бизнесменов, об-
ладающих криминальным опытом или связями с преступным
миром. В результате наблюдается активный процесс крими-
нализации экономики с одновременным усилением альян-
са экономической и общеуголовной преступности в наибо-
лее опасных формах. Отсюда — заказные убийства банкиров
и крупных коммерсантов; серии банкротств и разорений бан-
ковских и иных финансовых структур, подконтрольных менее
влиятельным криминальным группировкам» [265].
Возникшая общность предпринимателей поразила лю-
дей своим социал-дарвинизмом, который всегда был чужд
культуре России. Примечательно, что у идеологов российско-
го предпринимательства метафора хищника очень популяр-
на. Вице-президент РСПП И. Юргенс так объяснял необходи-
мость освободить предпринимателей от контроля государ-
ства (2004 г.): «Хищник в неволе не размножается. А именно
хищники, т.е. крупные предприниматели, готовые рисковать
и своей шкурой, и шкурой других, — именно они вытаскива-
ли экономики рыночного типа» [266]1
.
1
Какова степень аномии в среде коммерсантов и их партнеров, го-
ворит такой факт: «Практически все заказные убийства, так или иначе свя-
занные с коммерческой деятельностью, инициируются близкими связями
потерпевших. Так, 24,0% заказчиков принадлежали к сфере частного пред-
379
Вот еще более откровенные философские рассужде-
ния о роли олигархов (может, провокация?): «Глупо отрицать,
что олигархические капиталы в России выросли на общена-
родной собственности (была у нас когда-то такая). Наши рот-
шильды взяли то, что плохо лежало, а некоторые и вовсе за-
лезли в карман государству. Но давайте зададимся вопросом:
так ли уж это несправедливо? И вообще уместно ли в данной
ситуации ставить вопрос о справедливости?.. Судить об оли-
гархах с точки зрения морали — все равно что ругать львов
за то, что они поедают антилоп… Они — элита общества и по-
тому руководствуются иными, нежели обычные люди, прин-
ципами.
Да, российские олигархи лишены нравственных предрас-
судков. Но только благодаря этому они и выжили в прямом
смысле этого слова и выдвинулись на первые роли в жесто-
чайшей конкурентной борьбе, на деле доказав свое право
владеть лучшими кусками российской экономики. Нас же не
удивляет, почему самый сильный и опытный лев не охотится,
но тем не менее первым поедает добычу, которую ему прино-
сят члены прайда. Таков закон природы: сильнейшему доста-
ется все. Человеческое общество по своей природе мало чем
отличается от прайда. На вершине социальной пирамиды и
оказываются самые оборотистые и проворные.
Олигархов обвиняют в том, что они выводят свои активы
в офшорные зоны и покупают дорогую недвижимость за гра-
ницей. Но положа руку на сердце ответьте: вы бы стали вкла-
дывать миллионы долларов в нынешнюю Россию?
Президент должен определить, кто поведет экономику
России вперед, сделав ставку на таких прагматиков, как Век-
сельберг, сумевших сколотить огромную финансово-промыш-
ленную империю, охватывающую не только отдельные горо-
да, но и целые регионы» [268].
Наше сообщество обществоведов и гуманитариев на
все это никак не реагировало, как будто это детские шало-
сти. Почему? В этом не видят грозного симптома глубокой
принимательства, 34,0% были членами семьи или родственниками погиб-
шего, 12,0% — руководителями предприятий и 25,0% — государственными
служащими» [267].
380
болезни культуры? Считают, что «все схвачено» и население
с этим примирилось? Если так, то наше обществоведение и
гуманитарные науки неадекватны более, чем казалось. Ведь
этот провал в знании и предвидении, допущенный в начале
реформ, необходимо заделывать, добром такие провалы не
кончаются.
>Но надо отдать должное — Запад приложил огромные усилия, чтобы нейтрализовать вирулентность «духа коммерции». Но ведь российские реформаторы не просто пренебрегли опытом этих усилий Запада, они подавляли даже попытки обсудить эту проблему.
Зачем изображать дело так, будто реформаторы действовали "с чистого листа"? Реформаторы вымуштрованы марксней. Марксня отрицал все связи кроме рыночных как "идеализм" и "нелепости". Для подлеца марксни даже "жена и дети - рабы мужчины", потому что "соответствуют определению современных экономистов". Если кто и "пренебрег опытом усилий Запада" - так это подлец марксня. Ему господин Ротшильд заплатил, чтобы сам пренебрегал и других заставил. Чтобы усилия успехами не увенчались. Марксня - это Чикагская школа экономики (всего). А реформаторы - верные последователи марксни. Странно требовать от советского интеллигента знать или воспринимать всерьез что-либо кроме марксни. Улоф Пальме - это не серьезно. Кейнс - "идеализм" и "романтические предрассудки". Марксня материализм знает.
>Историк и социолог О.К. Степанова пишет: «Антитезой “интеллигенции” в контексте оценки взаимоотношения личности и мира идей, в том числе — идей о лучшем социальном устройстве, являлось понятие “мещанство”.
Фамилия хорошая, но рассуждения никуда не годятся. Это что же, марксня у нас мещанин? Да-да, марксня, выступавший против всеобщего равного образования и запрета детского труда? Марксня, выступавший за мировую торговлю именно потому что она разрушительна? Марксня, требовавший превратить крестьян в бомжей и оставить без средств к существованию?
Различие тут не между интеллигенцией и мещанством, а между сектантской безродно-космополитической марксо-либеральной интеллигенцией и интеллигенцией советской, националистической.
>Современный капитализм и буржуазное общество могли быть построены на Западе потому, что им предшествовало построение новой нравственной матрицы — протестантской этики.
А российский капитализм построен на марксне - ублюдочной экспортной версии западного сектантства, предназначенной для дикарей, склонных к национализму и социализму. Марксня должен эту склонность разрушить и приучить дикаря продавать мать на мировом рынке.
> Какова степень аномии в среде коммерсантов и их партнеров, говорит такой факт: «Практически все заказные убийства, так или иначе связанные с коммерческой деятельностью, инициируются близкими связями потерпевших.
Это не аномия, это социальная норма, предписанная марксней. Раз отец - рабовладелец, то сам бог велел подослать ему наемного убийцу. Каждый сам за себя в волчьем мире марксни.
>Да, российские олигархи лишены нравственных предрассудков. Но только благодаря этому они и выжили в прямом смысле этого слова и выдвинулись на первые роли в жесточайшей конкурентной борьбе, на деле доказав свое право владеть лучшими кусками российской экономики.
Одни марксни доказали другим марксням что они настоящие марксни. В нормальном государстве, не пораженном марксистской проказой, за такой "материализм" марксня отправился бы даже не на лесоповал, а к стенке. Но тут марксня, обчитавшись книжек марксни, решила вырастить настоящих марксней и вырастила.
------------------------- http://tochka-py.ru/