От geokon
К Ягун Евгений
Дата 18.07.2015 23:13:39
Рубрики Прочее; Теоремы, доктрины; Практикум; Семинар;

Re: В США...

> https://youtu.be/ZHM0oZHz4nw

>>Сергей Кара-Мурза предлагает говорить не об отдельных кризисах — финансовом, украинском, о кризисе в арабском мире, об экологическом, криминальном кризисе и т.д., а о системе кризисов, которая больше и сильнее суммы составляющих ее частей в силу кооперативного эффекта.
>Примеров фрагментарного мышления и следующих за ним действий в нашей современности превеликое множество. Время такое …
>Для одних, например – кризис среднего возраста. Никакого комплексного подхода с оценкой прожитого и корректировкой Цели. Вместо этого бесконечная колготня по мелочам – карьерные проблемы, ранняя лысина, первая седина и морщины, борьба с болячками, таблетки, шампуни, подтяжки, шейпинги …
>То же у политиков законодателей – бессмысленность законов по борьбе с чем-то там компенсируется их числом, … а политики исполнители просто прикрываются фекалиями первых, чтобы либо ничего не делать, либо свой гешефт, карьерный или финансовый …
>У дворцовых «астрологов» – экономистов и политологов – бисер индексов Доу Джонса, цен на нефть, красно-голубые фишки, а также сплетни – что сказал такой-то президент и прочая чепуха …
>>Рассматривая эти кризисы как отдельные сущности, мы становимся близорукими, не видим систему, в которую они сложились.
>Мы не становимся, а уже близоруки, потому и не видим общности кризисов. И источник нашей близорукости – бесстыдное западничество на уровне обезьян и попугаев, которые выливаются в русофобию нас же самих. Есть Европа и ее старший брат США. Они цивилизация, а остальные, включая Россию – отсталые варвары и прочая восточная экзотика. Признаемся себе откровенно, россиянская близорукость пусть тогда малозаметно, но возникла еще лет за 30 до развала СССР, после чего только прогрессировала.
>>Об общем кризисе индустриальной цивилизации стали говорить после I Мировой войны. После II Мировой кризис удалось подморозить; конечно, частные кризисы накапливались, но два блока (советский и западный) друг друга стабилизировали.
>Этот «общий кризис» после II Мировой исходил прежде всего от Западной цивилизации и ее лидера США. Остальных же он зацепил, поскольку постольку. Но не в послевоенной Европе, а именно в США вызревала антисистема – «А»:
>- Системная целостность людей с негативным мироощущением, выработавшая общее для своих членов мировоззрение. Все антисистемные идеологии и учения объединяются одной центральной установкой: они отрицают реальный мир в его сложности и многообразии во имя тех или иных абстрактных целей. Вывод из этого двояк: либо подобные учения призывают в корне изменить мир, на деле разрушая его, либо требуют от человека вырваться из оков реальности, разрушая самого себя. И то и другое в пределе дает один результат – небытие. Для «А» характерны известная скрытность действия и такой прием борьбы, как ложь. Среди адептов «А» преобладают люди с футуристическим ощущением времени. «А» … складываются в зонах контакта несовместимых суперэтносов – химерах, в силу чего их идеологии противопоставляют себя любой этнической традиции. Распространяются «А» иногда далеко за пределами тех контактных зон, где они появляются …
>Что же предшествовало рождению «А» в США?
>Вот краткая хронология главных маркеров:
>1. На рубеже XIX-XX вв. – приток эмигрантов, завоевание некоторыми этносами ведущих позиций в финансовых и СМИ секторах, а далее – образование этнической химеры.
>2. До конца 30-х – отработка новых финансовых и СМИ технологий в пока еще системе США и как следствие – Великая депрессия.
>3. В 1944 – навязанная поначалу только союзникам Бреттон-Вудская финансовая кабала.
>4. В 1945 – победа автостопом над Германией с политической гегемонией в западной Европе и атомная бомба, дважды испытанная на живых японцах.
>5. В 1949 – НАТО.
>Но это была еще не «А», а подготовительный период. И наиболее вероятно – не имевший конкретного плана. Как показатель этого:
>- до 50-х США насторожено относилось к молодому государству Израиль;
>- до 50-х в США были сильны традиционные нормы морали;
>- до 50-х у американцев не проявлялось никакой русофобии;
>- на рубеже 40-50 Сталин предложил европейцам конвертируемый золотой рубль, который не приняли, но США встревожились;
>- и прочее.
>6. В 50-х первая проба сил против коммунизма в Корее.
>7. В 60-х бунт европейских союзников и удачные демарши де Голя по высылке штаб-квартиры НАТО в Бельгию и обмену французских долларов на золото. Тогда же было решено изменить Бреттон-Вудскую систему на Ямайскую, то есть узаконить зеленую бумагу для всего мира. В 68-м в США движение хиппи, а в США и Европе – студенческие волнения. Тогда же – начало сексуальной революции.
>8. В 60-70 полномасштабная агрессия США во Вьетнаме и все возрастающая помощь Израилю. Тогда же – на рубеже 60-70 – уход Великобретании из своих арабских доминионов и создание там марионеточных Западу правительств.
>9. Поддержка диссидентского движения в СССР.

>Таким образом, в 70-х годам антисистема США полностью созрела. Дальнейшая ее трансформация – лишь нюансы, свидетельствующие о краткосрочности существования всех антисистем и их растущей агрессивности по отношению к своему окружению …
>Если в этом контексте рассмотреть генезис СССР с 50-х по 80-е, а потом и РФ, то все становится на свои места и – сходится …


"Вторичное упрощение" К.Леонтьева, также стоило бы включить в модель описания этнической химеры. Ведь ее динамика зависит, наверное, существенно от периода развития системы. ТОгда будет, по-моему, более понятна именно эта маскирующая дело хаотичность и как-бы случайность происходящего.
От Ягун Евгений
К geokon (18.07.2015 23:13:39)
Дата 19.07.2015 17:43:15

Специфику химеры описывали многие ...


>"Вторичное упрощение" К.Леонтьева, также стоило бы включить в модель описания этнической химеры. Ведь ее динамика зависит, наверное, существенно от периода развития системы. ТОгда будет, по-моему, более понятна именно эта маскирующая дело хаотичность и как-бы случайность происходящего.

Видимо да ... и не только К. Леонтьев. Подетально специфику химеры описывали многие. В том числе писатели, даже не предполагавшие такого термина. Например Достоевский, которого критиковал тот же Леонтьев. А в США - Драйзер, Фицджеральд, Доктороу ...
Примеры химер в разных стадиях генезиса Гумилев показал, но выводов по "динамике" не делал ... или не напечатал? Не просто же так "От Руси до России" обрывается на XVIII веке.
От Ikut
К geokon (18.07.2015 23:13:39)
Дата 19.07.2015 09:32:29

О трех периодах развития культуры как организма

Цитата из нижеприведенной статьи о Леонтьеве:

"в своей историософии К.Н. Леонтьев выводит закон, которому, по его мнению, подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира. К.Н. Леонтьев выделяет три периода: первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения. Культура представляется К.Н. Леонтьеву живым организмом, для которого характерно детство (первичная простота), зрелость (цветущая сложность) и старость (вторичное смесительное упрощение). Первичная простота подготавливает исходные формы для периода цветущей сложности, когда культура выходит на пик своего развития. "

http://traditions.org.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=44:2010-05-08-17-05-31&catid=8:2010-02-27-17-59-09&Itemid=2

Леонтьев о кризисе духовной культуры

Легостаев А.С.

Имя К.Н. Леонтьева (1831–1891) долгое время было нарицательным в истории русской общественной мысли. Его смелая, страстная, подчас одиозная, но очень честная позиция вызывала неоднозначную реакцию как среди его сторонников, так и в среде его идейных противников. Мыслитель, обрекший себя на духовное одиночество, не получивший всеобщего признания при жизни, он оставил потомству богатое литературное и философское наследие. Многие страшные пророчества К.Н. Леонтьева об упадке духовной культуры и господстве мещанской цивилизации с идеалом потребления стали фактами нашей действительности. Духовный кризис современной техногенной цивилизации заставляет нас обратиться к творчеству оригинального русского мыслителя и заново открыть для себя его литературно-философское наследие.

Не будет большим преувеличением утверждение того, что лейтмотивом творчества К.Н. Леонтьева было предчувствие поражения исторического христианства. Главную причину упадка Константин Леонтьев видит в эгалитарном прогрессе, приведшем христианскую цивилизацию к вульгарному смешению и упрощению. Выдвинутый прогрессом идеал всеобщего «равенства быта и ума» вызывал отвращение в аристократической душе К.Н. Леонтьева, ибо это означало для него обесцвечивание и опошление культуры. Эти мысли и чувства нашли свое отражение в его философии истории. Историософия К.Н. Леонтьева в полной мере выражена в работе «Византизм и славянство», в которой читаем: «a) Период первоначальной простоты: циклопические постройки, конусообразные могилы этрусков (послужившие, вероятно, исходным образцом для куполов и вообще для круглых линий развитой римской архитектуры), избы русских крестьян, дорический орден и т.д., эпические песни первобытных племен; музыка диких, первоначальная иконопись, лубочные картины и т.д.; б) период цветущей сложности: Парфенон, храм Эфесской Дианы (в котором даже на колоннах были изваяния), Страсбургский, Миланский соборы, св. Петра, св. Марка, римские великие здания, Софокл, Шекспир, Данте, Байрон, Рафаэль, Микеланджело и т.д.; в) период смешения, перехода во вторичное упрощение, упадка, замены другим: все здания переходных эпох, романский стиль, все нынешние утилитарные постройки, казармы, больницы, училища, станции железных дорог и т.д. [1, с. 184]. Таким образом, в своей историософии К.Н. Леонтьев выводит закон, которому, по его мнению, подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира. К.Н. Леонтьев выделяет три периода: первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения. Культура представляется К.Н. Леонтьеву живым организмом, для которого характерно детство (первичная простота), зрелость (цветущая сложность) и старость (вторичное смесительное упрощение). Первичная простота подготавливает исходные формы для периода цветущей сложности, когда культура выходит на пик своего развития.

Сторонник регрессивного развития, К.Н. Леонтьев идеализирует прошлые столетия и обрушивается с ожесточенной критикой на современную культуру. Сильна критика мыслителя по отношению к литературе и философии, где процесс смешения и упрощения особенно заметен. Для подтверждения данного положения приведем несколько выдержек из работы К.Н. Леонтьева «Византизм и славянство»: «Примером вторичного упрощения всех прежних европейских стилей может служить современный реализм литературного искусства. В нем есть нечто и эклектическое (т.е. смешанное), и приниженное, количественно павшее, плоское… Реализм простой наблюдательности уже потому беднее, проще, что в нем нет уже автора, нет личности, вдохновения, поэтому он пошлее, демократичнее, доступнее всякому бездарному человеку и пишущему, и читающему… В истории философии то же: а) первобытная простота: простые изречения народной мудрости, простые начальные системы (Фалес и т.п.); б) цветущая сложность: Сократ, Платон, стоики, эпикурейцы, Пифагор, Спиноза, Лейбниц, Декарт, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель; в) вторичное упрощение, смешение и исчезновение, переход в совершенно иное: эклектики, безличные смесители всех времен (Кузен); потом реализм феноменальный, отвергающий отвлеченную философию, метафизику: материалисты, деисты, атеисты [1, с. 184–185].

Господство материализма в философии и реализма в литературе было для К.Н. Леонтьева признаком упадка духовной культуры. В материализме К.Н. Леонтьев видит систему простую, грубую, легкодоступную «рабочим и трактирным лакеям» [1, с. 185]. По мнению К.Н. Леонтьева, материализм лишает человеческий дух творческой энергии, то есть связи человека с иными мирами. Внутренний человек погибает во внешнем. В результате, во внутреннем мире человека образуется духовный вакуум, пустое пространство, которое ранее было заполнено монадами горнего мира. Смысл существования теряет свое первоначальное религиозно-онтологическое значение. Отравленный вульгарными материалистическими идеями, человек видит смысл своего бытия только в удовлетворении своих физиологических потребностей и в достижении общественного благополучия. Таким образом, не остается места творчеству, для которого необходимы потрясения. К.Н. Леонтьев пророчески предвидел, что эгалитарный прогресс приведет человеческую цивилизацию в тупиковое состояние духовной импотенции. Подобное пессимистическое настроение мы можем найти у Фридриха Ницше, чье духовное родство с К.Н. Леонтьевым отмечали многие исследователи (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, и др.). В своем творчестве Фр. Ницше, как и К.Н. Леонтьев, отразил кризис современной культуры и сделал страшные пророчества будущего: «Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды. Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя [2, с. 11]».

Предчувствие гибели великой культуры вызывали в К.Н. Леонтьеве мистический ужас. Всю силу своего могучего таланта он направил на поиски пути спасения культурного наследия от усреднения и опошления. Европейская цивилизация, по мнению философа, уже самостоятельно спастись не может, ибо она поражена эгалитарно-демократическими умонастроениями и стремится распространить эту заразу на весь мир. Единственным оплотом, который может спасти культуру от гибели, является православный Восток. Думается, К.Н. Леонтьев сочувственно отнесся к стихотворению Владимира Соловьева «Ex Oriente Lux», потому что именно «Восток» являлся силой, способной осуществить преображение культуры. Но вопрос Вл. Соловьева, «каким Востоком должна стать Россия?», для Леонтьева не стоял. Только «Восток Ксеркса», то есть самодержавная, деспотическая Россия, сможет сохранить идеалы «Востока Христа» от разрушительных веяний эгалитарно-либерального прогресса. Мыслитель с большой надеждой смотрел на самодержавную власть, основанную на византийских церковно-охранительных началах. Именно византийские идеи способны спасти Россию, ведь в самые сложные, трагические периоды российской истории именно византизм давал русскому народу силу устоять против многочисленных бедствий, поражавших нашу страну.

«Византийские идеи и чувства, – пишет К.Н. Леонтьев, –сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь! Византизм дал нам силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиски и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости» [1, с. 144]. Опасность натиска интернациональной Европы К.Н. Леонтьев видит не в военном вторжении, а в проникновении вредоносных идей через бесцветные, пошлые, бездарные книги и журналы, которые растлевают человеческие души. В связи с этим он настаивает на жесткой правительственной цензуре в области печати. В идеале само общество должно осуществлять подобный контроль: «…я даже имею варварскую смелость надеяться, –замечает К.Н. Леонтьев, – что со временем человечество дойдет рационально и научно до того, до чего, говорят, халиф Омар дошел эмпирически и мистически, то есть до сожигания большинства бесцветных и неоригинальных книг. Я ласкаю себя надеждой, что будут учреждены новые общества для очищения умственного воздуха, философско-эстетическая цензура, которая охотнее будет пропускать самую ужасную книгу (ограничивая строго ее распространение), чем бесцветную и бесхарактерную» [1, с. 367].

Идеи охранения К.Н. Леонтьев доводит до свойственной ему крайности, возможно, поэтому он и не был понят даже в консервативном лагере. Слишком ультрареакционными казались его идеи. Д.С. Мережковский довольно точно выделил причину «нечитаемости» Леонтьева: «Леонтьев –глубокий мыслитель и никуда не годный политик. Есть многое в политике, что можно делать и о чем нельзя говорить. Можно бить кулаком по лицу, но нельзя кричать на всю Россию, на всю Европу, что в кулаке – царство Христово. Можно вешать, но нельзя говорить о веревке в доме повешенного и провозглашать, что единственное начало русской государственности – виселица» [3, с. 37]. К этим словам Д.С. Мережковского стоит добавить то, что К.Н. Леонтьев сам попал в ловушку, о которой предупреждал других: «всякое начало, доведенное односторонней последовательностью до каких-нибудь крайних выводов, не только может стать убийственным, но даже и самоубийственным» [1, с. 139].

Интересной особенностью творчества К.Н. Леонтьева являлось то, что великие прозрения чередовались у него с великими заблуждениями. Главным из его заблуждений была нелюбовь к русской литературе, к которой он относился подозрительно. Эстетизм К.Н. Леонтьева не мог выносить пристрастие русской литературы к уродству, ее нелюбовь к красоте [4, с. 139]. Особенно его шокировали произведения Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского. В своих письмах к В.В. Розанову Леонтьев сочувствует его антигоголевским публикациям: «Читаю Ваши статьи постоянно. Чрезвычайно ценю Ваши смелые и оригинальные укоры Гоголю: это великое начинание. Он был очень вреден, хотя и непреднамеренно. Но усердно молю Бога, чтобы Вы поскорее переросли Достоевского с его "гармониями", которых никогда не будет, да и не нужно» [5]. Вред Н.В. Гоголя Леонтьев видит, прежде всего, в его антиэстетизме. «К.Н. [Леонтьев] любил не только красоту, но и красивое, и его отталкивали уроды и чудовища гоголевского творчества… К.Н. чувствует какую-то жуткость гоголевского творчества, но не умеет осмыслить этого своего чувства, не умеет понять, в чем тут дело» [4, с. 140–141].

Непонимание К.Н. Леонтьевым творчества Н.В. Гоголя нужно рассматривать скорее как трагическое недоразумение, нежели закономерность. Общих черт у них было гораздо больше, чем различий. Гоголь, как и Леонтьев, стоял на монархических, охранительных началах, где краеугольным камнем выступало православие. Слабость К.Н. Леонтьева, тяготевшего к «ренессансной эстетике», в том, что он не смог прочувствовать «особой эстетики» Н.В. Гоголя, показавшего распад целостности внутреннего мира человека, искажение в душе образа и подобия Божия, когда прекрасное и величественное превращается в омерзительное и пошлое. Именно в этом компоненте не было в России художника, равного Н.В. Гоголю.

Более последовательно К.Н. Леонтьев выступает с критикой Ф.М. Достоевского. В «гармониях» и «розовом христианстве» Достоевского мыслитель увидел соблазн «гуманистического сектантства», новой хлыстовщины. «Всеобщая гармония» и «всечеловеческое счастье» совершенно не нужны. К.Н. Леонтьев утверждает, что это противоречит православной эсхатологии: «И под конец не только не настанет всемирного братства, но и именно тогда-то оскудеет любовь, когда будет проповедано Евангелие во всех концах земли… Так говорит Церковь, совпадая с реализмом, с грубым и печальным, но глубоким опытом веков» [1, с. 585]. «Терпите! – призывает К.Н. Леонтьев. – Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственно возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите» [1, с. 581]. Православные богословы подтверждают правоту философа: «Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что, в конце концов, силам зла будет "дано… вести войну со святыми и победить их" (Откр. 13, 7)… В перспективе земной истории – не всемирно-историческое торжество христиан, но всемирное же владычество антихриста» [6].

Романы Ф.М. Достоевского К.Н. Леонтьев отказывается признавать православными. В письме к В.В. Розанову от 8 мая 1891 года он пишет: «В Оптиной "Братьев Карамазовых" правильным православным сочинением не признают, и старец Зосима ничуть ни учением, ни характером на отца Амвросия не похож. Достоевский описал только его наружность, но говорить его заставил совершенно не то, что он говорит, и не в том стиле, в каком Амвросий выражается. У от. Амвросия прежде всего строго церковная мистика и уже потом – прикладная мораль. У от. Зосимы (устами которого говорит сам Федор Михайлович!) прежде всего мораль, "любовь", "любовь" и т. д., ну, и мистика очень слаба. Не верьте ему, когда он хвалится, что знает монашество; он знает хорошо только свою проповедь любви – и больше ничего. Он в Оптиной пробыл дня два-три всего!.. "Любовь" же (или, проще и яснее, доброту, милосердие, справедливость) надо проповедовать, ибо ее мало у людей, и она легко гаснет у них, но не должно пророчить ее воцарение на земле. Это психологически, реально невозможно и теологически непозволительно, ибо давно осуждено Церковью, как своего рода ересь (хилиазм, т.е. 1000-летнее царство Христа на земле перед концом света)» [5].

К.Н. Леонтьева совершенно не удовлетворяет чтение Евангелия героями Достоевского, так как это не служит доказательством «православности» его персонажей. «В этом еще мало православного – Евангелие может читать и молодая англичанка, находящаяся в таком же положении, как и Соня Мармеладова. Чтобы быть православным, необходимо Евангелия читать сквозь стёкла святоотеческого учения; а иначе из самого Священного Писания можно извлечь и скопчество, и молоканство, и другие лжеучения, которых так много и которые все сами себя выводят прямо из Евангелия (или вообще из Библии)» [1, с. 586]. В творчестве Достоевского К.Н. Леонтьев старается найти и положительные стороны. Так, он признает созидательную роль романов Достоевского, способствовавших обращению людей к христианству: «Мы не можем, конечно, счесть, скольких юношей и сколько молодых женщин он отклонил от сухой политической злобы нигилизма и настроил ум и сердце совсем иначе; но верно, что таких много» [1, с. 579]. Но принять в свою душу творчество Достоевского К.Н. Леонтьев так и не смог. Достоевский верил в человека, в его созидательную мощь, в способность личности к внутреннему преображению. Леонтьев эту веру утратил. Он верил только в принцип сурового аскетического православия. Общего спасения для всех не будет. Спасение каждый может обрести только индивидуально. Это путь, заповеданный Святыми отцами, – суровое православное монашество.

В целом всем своим творчеством К.Н. Леонтьев констатировал упадок духовной культуры, связанный с разрушительной поступью эгалитарного прогресса. Все его произведения – это поиск пути спасения великой культуры от усреднения и опошления. Спасение К.Н. Леонтьев видит не только в сильной власти, но и в возвращении к православию, к святоотеческим традициям, с помощью которых должно произойти воскрешение человеческого духа.

[1] Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и Славянство. – М.: «Эксмо», 2007. [2] Ницше, Фр. Так говорил Заратустра // Ницше, Фр. Сочинения: в 2 т. – М.: «Мысль», 1990. – Т. 2. [3] Мережковский, Д.С. Страшное дитя // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. – М.: «Эксмо», 2007. [4] Бердяев, Н.А. Константин Леонтьев. – М.: «АСТ», 2007. [5] Леонтьев, К.Н. Избранные письма [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://knleontiev.narod.ru/texts/pisma_rozanovu.htm. [6] Кураев, А. Христианство на пределе истории [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lib.aldebaran.ru/author/kuraev_andrei/kuraev_andrei_ hristi anstvo_ na_predele_istorii/.
От geokon
К Ikut (19.07.2015 09:32:29)
Дата 20.07.2015 00:54:46

Re: О трех...

>Цитата из нижеприведенной статьи о Леонтьеве:

> "в своей историософии К.Н. Леонтьев выводит закон, которому, по его мнению, подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира. К.Н. Леонтьев выделяет три периода: первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения. Культура представляется К.Н. Леонтьеву живым организмом, для которого характерно детство (первичная простота), зрелость (цветущая сложность) и старость (вторичное смесительное упрощение). Первичная простота подготавливает исходные формы для периода цветущей сложности, когда культура выходит на пик своего развития. "

> http://traditions.org.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=44:2010-05-08-17-05-31&catid=8:2010-02-27-17-59-09&Itemid=2

> Леонтьев о кризисе духовной культуры

>Легостаев А.С.

>Имя К.Н. Леонтьева (1831–1891) долгое время было нарицательным в истории русской общественной мысли. Его смелая, страстная, подчас одиозная, но очень честная позиция вызывала неоднозначную реакцию как среди его сторонников, так и в среде его идейных противников. Мыслитель, обрекший себя на духовное одиночество, не получивший всеобщего признания при жизни, он оставил потомству богатое литературное и философское наследие. Многие страшные пророчества К.Н. Леонтьева об упадке духовной культуры и господстве мещанской цивилизации с идеалом потребления стали фактами нашей действительности. Духовный кризис современной техногенной цивилизации заставляет нас обратиться к творчеству оригинального русского мыслителя и заново открыть для себя его литературно-философское наследие.

>Не будет большим преувеличением утверждение того, что лейтмотивом творчества К.Н. Леонтьева было предчувствие поражения исторического христианства. Главную причину упадка Константин Леонтьев видит в эгалитарном прогрессе, приведшем христианскую цивилизацию к вульгарному смешению и упрощению. Выдвинутый прогрессом идеал всеобщего «равенства быта и ума» вызывал отвращение в аристократической душе К.Н. Леонтьева, ибо это означало для него обесцвечивание и опошление культуры. Эти мысли и чувства нашли свое отражение в его философии истории. Историософия К.Н. Леонтьева в полной мере выражена в работе «Византизм и славянство», в которой читаем: «a) Период первоначальной простоты: циклопические постройки, конусообразные могилы этрусков (послужившие, вероятно, исходным образцом для куполов и вообще для круглых линий развитой римской архитектуры), избы русских крестьян, дорический орден и т.д., эпические песни первобытных племен; музыка диких, первоначальная иконопись, лубочные картины и т.д.; б) период цветущей сложности: Парфенон, храм Эфесской Дианы (в котором даже на колоннах были изваяния), Страсбургский, Миланский соборы, св. Петра, св. Марка, римские великие здания, Софокл, Шекспир, Данте, Байрон, Рафаэль, Микеланджело и т.д.; в) период смешения, перехода во вторичное упрощение, упадка, замены другим: все здания переходных эпох, романский стиль, все нынешние утилитарные постройки, казармы, больницы, училища, станции железных дорог и т.д. [1, с. 184]. Таким образом, в своей историософии К.Н. Леонтьев выводит закон, которому, по его мнению, подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира. К.Н. Леонтьев выделяет три периода: первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения. Культура представляется К.Н. Леонтьеву живым организмом, для которого характерно детство (первичная простота), зрелость (цветущая сложность) и старость (вторичное смесительное упрощение). Первичная простота подготавливает исходные формы для периода цветущей сложности, когда культура выходит на пик своего развития.

>Сторонник регрессивного развития, К.Н. Леонтьев идеализирует прошлые столетия и обрушивается с ожесточенной критикой на современную культуру. Сильна критика мыслителя по отношению к литературе и философии, где процесс смешения и упрощения особенно заметен. Для подтверждения данного положения приведем несколько выдержек из работы К.Н. Леонтьева «Византизм и славянство»: «Примером вторичного упрощения всех прежних европейских стилей может служить современный реализм литературного искусства. В нем есть нечто и эклектическое (т.е. смешанное), и приниженное, количественно павшее, плоское… Реализм простой наблюдательности уже потому беднее, проще, что в нем нет уже автора, нет личности, вдохновения, поэтому он пошлее, демократичнее, доступнее всякому бездарному человеку и пишущему, и читающему… В истории философии то же: а) первобытная простота: простые изречения народной мудрости, простые начальные системы (Фалес и т.п.); б) цветущая сложность: Сократ, Платон, стоики, эпикурейцы, Пифагор, Спиноза, Лейбниц, Декарт, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель; в) вторичное упрощение, смешение и исчезновение, переход в совершенно иное: эклектики, безличные смесители всех времен (Кузен); потом реализм феноменальный, отвергающий отвлеченную философию, метафизику: материалисты, деисты, атеисты [1, с. 184–185].

>Господство материализма в философии и реализма в литературе было для К.Н. Леонтьева признаком упадка духовной культуры. В материализме К.Н. Леонтьев видит систему простую, грубую, легкодоступную «рабочим и трактирным лакеям» [1, с. 185]. По мнению К.Н. Леонтьева, материализм лишает человеческий дух творческой энергии, то есть связи человека с иными мирами. Внутренний человек погибает во внешнем. В результате, во внутреннем мире человека образуется духовный вакуум, пустое пространство, которое ранее было заполнено монадами горнего мира. Смысл существования теряет свое первоначальное религиозно-онтологическое значение. Отравленный вульгарными материалистическими идеями, человек видит смысл своего бытия только в удовлетворении своих физиологических потребностей и в достижении общественного благополучия. Таким образом, не остается места творчеству, для которого необходимы потрясения. К.Н. Леонтьев пророчески предвидел, что эгалитарный прогресс приведет человеческую цивилизацию в тупиковое состояние духовной импотенции. Подобное пессимистическое настроение мы можем найти у Фридриха Ницше, чье духовное родство с К.Н. Леонтьевым отмечали многие исследователи (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, и др.). В своем творчестве Фр. Ницше, как и К.Н. Леонтьев, отразил кризис современной культуры и сделал страшные пророчества будущего: «Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды. Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя [2, с. 11]».

>Предчувствие гибели великой культуры вызывали в К.Н. Леонтьеве мистический ужас. Всю силу своего могучего таланта он направил на поиски пути спасения культурного наследия от усреднения и опошления. Европейская цивилизация, по мнению философа, уже самостоятельно спастись не может, ибо она поражена эгалитарно-демократическими умонастроениями и стремится распространить эту заразу на весь мир. Единственным оплотом, который может спасти культуру от гибели, является православный Восток. Думается, К.Н. Леонтьев сочувственно отнесся к стихотворению Владимира Соловьева «Ex Oriente Lux», потому что именно «Восток» являлся силой, способной осуществить преображение культуры. Но вопрос Вл. Соловьева, «каким Востоком должна стать Россия?», для Леонтьева не стоял. Только «Восток Ксеркса», то есть самодержавная, деспотическая Россия, сможет сохранить идеалы «Востока Христа» от разрушительных веяний эгалитарно-либерального прогресса. Мыслитель с большой надеждой смотрел на самодержавную власть, основанную на византийских церковно-охранительных началах. Именно византийские идеи способны спасти Россию, ведь в самые сложные, трагические периоды российской истории именно византизм давал русскому народу силу устоять против многочисленных бедствий, поражавших нашу страну.

>«Византийские идеи и чувства, – пишет К.Н. Леонтьев, –сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь! Византизм дал нам силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиски и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости» [1, с. 144]. Опасность натиска интернациональной Европы К.Н. Леонтьев видит не в военном вторжении, а в проникновении вредоносных идей через бесцветные, пошлые, бездарные книги и журналы, которые растлевают человеческие души. В связи с этим он настаивает на жесткой правительственной цензуре в области печати. В идеале само общество должно осуществлять подобный контроль: «…я даже имею варварскую смелость надеяться, –замечает К.Н. Леонтьев, – что со временем человечество дойдет рационально и научно до того, до чего, говорят, халиф Омар дошел эмпирически и мистически, то есть до сожигания большинства бесцветных и неоригинальных книг. Я ласкаю себя надеждой, что будут учреждены новые общества для очищения умственного воздуха, философско-эстетическая цензура, которая охотнее будет пропускать самую ужасную книгу (ограничивая строго ее распространение), чем бесцветную и бесхарактерную» [1, с. 367].

>Идеи охранения К.Н. Леонтьев доводит до свойственной ему крайности, возможно, поэтому он и не был понят даже в консервативном лагере. Слишком ультрареакционными казались его идеи. Д.С. Мережковский довольно точно выделил причину «нечитаемости» Леонтьева: «Леонтьев –глубокий мыслитель и никуда не годный политик. Есть многое в политике, что можно делать и о чем нельзя говорить. Можно бить кулаком по лицу, но нельзя кричать на всю Россию, на всю Европу, что в кулаке – царство Христово. Можно вешать, но нельзя говорить о веревке в доме повешенного и провозглашать, что единственное начало русской государственности – виселица» [3, с. 37]. К этим словам Д.С. Мережковского стоит добавить то, что К.Н. Леонтьев сам попал в ловушку, о которой предупреждал других: «всякое начало, доведенное односторонней последовательностью до каких-нибудь крайних выводов, не только может стать убийственным, но даже и самоубийственным» [1, с. 139].

>Интересной особенностью творчества К.Н. Леонтьева являлось то, что великие прозрения чередовались у него с великими заблуждениями. Главным из его заблуждений была нелюбовь к русской литературе, к которой он относился подозрительно. Эстетизм К.Н. Леонтьева не мог выносить пристрастие русской литературы к уродству, ее нелюбовь к красоте [4, с. 139]. Особенно его шокировали произведения Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского. В своих письмах к В.В. Розанову Леонтьев сочувствует его антигоголевским публикациям: «Читаю Ваши статьи постоянно. Чрезвычайно ценю Ваши смелые и оригинальные укоры Гоголю: это великое начинание. Он был очень вреден, хотя и непреднамеренно. Но усердно молю Бога, чтобы Вы поскорее переросли Достоевского с его "гармониями", которых никогда не будет, да и не нужно» [5]. Вред Н.В. Гоголя Леонтьев видит, прежде всего, в его антиэстетизме. «К.Н. [Леонтьев] любил не только красоту, но и красивое, и его отталкивали уроды и чудовища гоголевского творчества… К.Н. чувствует какую-то жуткость гоголевского творчества, но не умеет осмыслить этого своего чувства, не умеет понять, в чем тут дело» [4, с. 140–141].

>Непонимание К.Н. Леонтьевым творчества Н.В. Гоголя нужно рассматривать скорее как трагическое недоразумение, нежели закономерность. Общих черт у них было гораздо больше, чем различий. Гоголь, как и Леонтьев, стоял на монархических, охранительных началах, где краеугольным камнем выступало православие. Слабость К.Н. Леонтьева, тяготевшего к «ренессансной эстетике», в том, что он не смог прочувствовать «особой эстетики» Н.В. Гоголя, показавшего распад целостности внутреннего мира человека, искажение в душе образа и подобия Божия, когда прекрасное и величественное превращается в омерзительное и пошлое. Именно в этом компоненте не было в России художника, равного Н.В. Гоголю.

>Более последовательно К.Н. Леонтьев выступает с критикой Ф.М. Достоевского. В «гармониях» и «розовом христианстве» Достоевского мыслитель увидел соблазн «гуманистического сектантства», новой хлыстовщины. «Всеобщая гармония» и «всечеловеческое счастье» совершенно не нужны. К.Н. Леонтьев утверждает, что это противоречит православной эсхатологии: «И под конец не только не настанет всемирного братства, но и именно тогда-то оскудеет любовь, когда будет проповедано Евангелие во всех концах земли… Так говорит Церковь, совпадая с реализмом, с грубым и печальным, но глубоким опытом веков» [1, с. 585]. «Терпите! – призывает К.Н. Леонтьев. – Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственно возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите» [1, с. 581]. Православные богословы подтверждают правоту философа: «Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что, в конце концов, силам зла будет "дано… вести войну со святыми и победить их" (Откр. 13, 7)… В перспективе земной истории – не всемирно-историческое торжество христиан, но всемирное же владычество антихриста» [6].

>Романы Ф.М. Достоевского К.Н. Леонтьев отказывается признавать православными. В письме к В.В. Розанову от 8 мая 1891 года он пишет: «В Оптиной "Братьев Карамазовых" правильным православным сочинением не признают, и старец Зосима ничуть ни учением, ни характером на отца Амвросия не похож. Достоевский описал только его наружность, но говорить его заставил совершенно не то, что он говорит, и не в том стиле, в каком Амвросий выражается. У от. Амвросия прежде всего строго церковная мистика и уже потом – прикладная мораль. У от. Зосимы (устами которого говорит сам Федор Михайлович!) прежде всего мораль, "любовь", "любовь" и т. д., ну, и мистика очень слаба. Не верьте ему, когда он хвалится, что знает монашество; он знает хорошо только свою проповедь любви – и больше ничего. Он в Оптиной пробыл дня два-три всего!.. "Любовь" же (или, проще и яснее, доброту, милосердие, справедливость) надо проповедовать, ибо ее мало у людей, и она легко гаснет у них, но не должно пророчить ее воцарение на земле. Это психологически, реально невозможно и теологически непозволительно, ибо давно осуждено Церковью, как своего рода ересь (хилиазм, т.е. 1000-летнее царство Христа на земле перед концом света)» [5].

>К.Н. Леонтьева совершенно не удовлетворяет чтение Евангелия героями Достоевского, так как это не служит доказательством «православности» его персонажей. «В этом еще мало православного – Евангелие может читать и молодая англичанка, находящаяся в таком же положении, как и Соня Мармеладова. Чтобы быть православным, необходимо Евангелия читать сквозь стёкла святоотеческого учения; а иначе из самого Священного Писания можно извлечь и скопчество, и молоканство, и другие лжеучения, которых так много и которые все сами себя выводят прямо из Евангелия (или вообще из Библии)» [1, с. 586]. В творчестве Достоевского К.Н. Леонтьев старается найти и положительные стороны. Так, он признает созидательную роль романов Достоевского, способствовавших обращению людей к христианству: «Мы не можем, конечно, счесть, скольких юношей и сколько молодых женщин он отклонил от сухой политической злобы нигилизма и настроил ум и сердце совсем иначе; но верно, что таких много» [1, с. 579]. Но принять в свою душу творчество Достоевского К.Н. Леонтьев так и не смог. Достоевский верил в человека, в его созидательную мощь, в способность личности к внутреннему преображению. Леонтьев эту веру утратил. Он верил только в принцип сурового аскетического православия. Общего спасения для всех не будет. Спасение каждый может обрести только индивидуально. Это путь, заповеданный Святыми отцами, – суровое православное монашество.

>В целом всем своим творчеством К.Н. Леонтьев констатировал упадок духовной культуры, связанный с разрушительной поступью эгалитарного прогресса. Все его произведения – это поиск пути спасения великой культуры от усреднения и опошления. Спасение К.Н. Леонтьев видит не только в сильной власти, но и в возвращении к православию, к святоотеческим традициям, с помощью которых должно произойти воскрешение человеческого духа.

>[1] Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и Славянство. – М.: «Эксмо», 2007. [2] Ницше, Фр. Так говорил Заратустра // Ницше, Фр. Сочинения: в 2 т. – М.: «Мысль», 1990. – Т. 2. [3] Мережковский, Д.С. Страшное дитя // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. – М.: «Эксмо», 2007. [4] Бердяев, Н.А. Константин Леонтьев. – М.: «АСТ», 2007. [5] Леонтьев, К.Н. Избранные письма [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://knleontiev.narod.ru/texts/pisma_rozanovu.htm. [6] Кураев, А. Христианство на пределе истории [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lib.aldebaran.ru/author/kuraev_andrei/kuraev_andrei_ hristi anstvo_ na_predele_istorii/.


Спасибо, хорошая статья Легостаева.

Страшно, конечно, что "внутренний человек погибает во внешнем" - это каждый может чувствовать на себе по ускоряющемуся времени, автоматизму ежедневной жизни, погруженности в "мелочи жизни". Да еще пессимистические эсхатологические перспективы...

Но, возвращаясь к "хаосу", его останавливает только "упорядочивание". Стало быть главное - определение желаемого "порядка вещей". Здесь опять возвращаемся к манифестам, кредо, правилам, принципам...
От Ягун Евгений
К Ikut (19.07.2015 09:32:29)
Дата 19.07.2015 17:49:50

Интересно было бы ...


Интересно было бы собрать за одним столом К. Леонтьева, П. Сорокина, Л. Гумилева и даже А. Тойнби. Есть подозрение, они быстро бы нашли общий язык по данной теме.