Форум С.Кара-Мурзы : Ветка : Закон Милова

От	miron
К	miron
Дата	24.09.2014 12:15:49
Рубрики	Прочее; Семинар; Тексты;

Закон Милова

От	Н.Н.
К	miron (24.09.2014 12:15:49)
Дата	24.09.2014 14:58:27

Л.В. Милов о своем исследовании

Возможно, окажутся полезным для изучения вопроса высказывания по теме самого исследователя. Интересно, как он сам расставляет акценты.

29 сентября и 16 октября 1998 года в Центре теоретических проблем исторической науки состоялся круглый стол, посвященный обсуждению монографии члена-корреспондента РАН, заведующего кафедрой истории России до XIX века проф. Л.В.Милова “Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса” (М., 1998).

Здесь выступления всех участников:
http://www.hist.msu.ru/Departments/HisTheory/Ed2/kurgst2.htm

Сюда же копирую только заключительное слово самого Л.В. Милова.
_________

Скажу отчасти то, что уже сказал прошлый раз. Я просто счастлив, что моя книжка привлекла такое внимание. И не просто внимание, но и неравнодушное отношение, она была не только прочитана, но и осмыслена. Я признателен Е.И. Пивовару за организацию этого обсуждения, но одной организации ведь мало. Все дело в самих ученых, в их неравнодушии. Естественно, что монография вызывает всякого рода и вопросы, а не только согласие. Но я говорю: “слов нет, огромное Вам спасибо”.

Очень трудно ответить каждому, потому что наш председатель подсчитал — ведь 18 человек выступило. Очень внимательному анализу подвергли мою работу и А.И. Комиссаренко, и В.А. Федоров, и С.В. Воронкова, и А.Л. Ястребицкая. Абсолютно все выступления я принимаю и очень благодарен за акцентирование тех или иных моментов. Больше того, даже во второй день (казалось бы, все уже исчерпано — 15 выступлений) все три выступления поднимают новый материал и новые проблемы. Я думаю, все согласятся, что это весьма интересно. Разумеется, по-разному можно к этому подходить, но факт, остается фактом.

Я позволю себе, отнюдь не претендуя на какую-то систему, затронуть ряд вопросов. Очень многие высказывались по поводу соотношения общего и особенного. На мой взгляд, это ключевой вопрос. Обращаю ваше внимание на заголовок второй части “Феодальная Россия — социум особого типа”. Я как бы хотел этим расставить акценты — здесь есть “общее” и есть “особенное”. Я уже говорил об упрощенном, вульгаризированном понимании категории “общественная формация” как чуть ли не оргструктуры. К этому можно добавить следующее размышление. Если интерпретировать те или иные социумы, представляющие ту или иную общественную формацию, то неизбежно различие между ними с точки зрения реального приближения их к идеальной модели. Практически история нам не дала примера идеальной модели в реальности, но ряд стран дали примеры максимальной близости к ней. Причина, на мой взгляд, в обилии факторов, препятствующих созданию этого идеала. Ведь по сути социумы это некие “открытые системы”, подверженные влиянию неких помех. Их можно интерпретировать и как природно-климатические факторы и как национальные и как геополитические и т.п.

Отсюда многообразие феодальных и иных обществ. Разумеется, прогресс в конечном итоге ведет к глобализму, но это весьма и весьма отдаленные будущее.

Таким образом в истории России диалектика общего и особенного, но особенное настолько заметно и значительно, что не учитывать его нельзя, иначе — крах. В книге, в частности, можно увидеть, что важнейшей особенностью исторического развития России является объективная неизбежность и стремления элиминировать действие такой закономерности как закон стоимости. Лишь в условиях прежде всего Западной Европы обстоятельства для его действия складывались более или менее благоприятно. В итоге этот “очаг цивилизации”, являющийся маленьким “пятнышком” на карте, достиг в конечном счете своей, так сказать, идеальной формы и послужил основой мирового прогресса. В то же время был целый ряд социумов, которые (применительно к древности и средневековью) надолго “застряли” на ранних стадиях (при наличии процессов их “внутреннего усовершенствования”). Это, видимо, варианты своего рода стагнационного пути развития. Огромное количество государств Востока было сопричастно такому пути развития.

Вероятно, и на исторический вариант развития России частично имел влияние такой тип развития. Здесь уже был затронут вопрос о так называемом “государственном феодализме” как разновидности раннефеодального общества. Об этом хорошо говорил Борис Николаевич Флоря, имея в виду ранний этап развития государств региона Центральной и Восточной Европы. В частности, это так называемые “служебные организации”, являющиеся ярким элементом подобной социально-экономической структуры. Антон Анатольевич Горский подчеркнул, что империя Карла Великого, вероятно, тоже имела какие-то черты госфеодального характера, но они очень быстро исчезли.

Когда же речь идет о России, то здесь, как известно, было сосуществование государственного феодализма с некими собственно феодальными (не лишенными своеобразия) формами землевладения. Вообще говоря, конкретные проявления исторического развития настолько богаты и разнообразны, что выявление “общего” всегда было чрезвычайно сложной задачей.

Здесь есть один момент, который я затронул в книге. Речь идет о понимании такого явления как крепостничество (Leibeigenschaft) и феодализма Ф. Энгельсом и К. Марксом. Мне кажется, что в какой-то период между ними были разногласия по этому вопросу. Ф. Энгельс в письме к К. Марксу писал, что проблему крепостничества как бы он сам и другие понимает уж очень просто: вот пришел народ, завоевал другой народ, устроил режим политического подчинения, заставил пахать — это и есть “крепостничество”. И далее Ф. Энгельс поясняет, что такого рода “крепостничество” “мы” знаем в античной Фессалии. Сейчас этот список можно продолжить. В литературе известно, что такого же типа режим был и в Спарте, такой же режим был и в Риме, такие же режимы встречаются в Африке и т.д. Но в данном случае речь идет о другом, речь идет о феодализации, о процессе отделения крестьян от земли чисто социально-экономическими мерами, а не мерами политическими. Вот этот-то строй рождался в Европе в течении четырех столетий. Я пытался выяснить, было ли это у нас в XV-XVI вв. и пришел к выводу, что здесь тенденции подобного развития пришли в тупик из-за существования общины. Неизбежность существования общины приводила к тому, что крестьян “снимают” с их собственных земель в силу, так сказать, “пропаганды и агитации лучших условий существования”, они приходят на новое место, но здесь все иначе: это уже земля феодала. И крестьяне уже должны понимать, что они теперь садятся на земли на других принципах отношений с феодалом. Однако из этого в итоге ничего не выходит, потому что община так или иначе вновь образуется (и прежде всего как защитный институт). Вот здесь я касаюсь проблемы глубинных причин происхождения крепостного права.

Несомненно, я в высшей мере признателен и Борису Николаевичу Флоре, и Наталье Вадимовне Козловой, и Владимиру Ивановичу Морякову, и Наталье Ардальоновне Проскуряковой, и многим другим, принявшим мой взгляд на механизм становления крепостничества. Однако следует еще раз подчеркнуть автономность процессов, происходивших в России уже в XV в. и связанных с особыми путями становления феодальной собственности на землю. В условиях неистребимости общины как средства локальной сплоченности и сопротивления росту эксплуатаци именно таким путем и явилось становление режима крепостничества. И роль полевой барщины в становлении этого режима чрезвычайно важна. Добротные продукты полеводства могли быть получены феодалом в условиях России лишь в крупном хозяйстве. Это принципиально важно. А о моментах, способствующих конкретно-историческому ходу процесса закрепощения (об этом говорил А.С. Орлов), я писал еще в 1985 году (резкое усиление эксплуатации, нехватка рабочих рук и хозяйственная разруха как следствие Левонской войны и т.д.). Таким образом в наших условиях конкретно-исторический вариант феодализма — это и есть режим крепостного права.

В продолжение этого вопроса — снова о соотношении “общего” и “особенного”. Я здесь затронул тему специфики русского общинного развития. Да, как социальная категория община — это достояние истории всего мира, это закономерный этап развития и т.д. Но речь идет о том, что в России, как мне кажется, этот, казалось бы, архаичный элемент, играл важнейшую роль практически вплоть до коллективизации, то есть даже в XX в. он не был “инерционным” (я здесь использую определение А.К. Соколова). В связи с этим я вынужден вновь вспомнить работу В.И. Ленина, великую работу, “Развитие капитализма в России”. Если кто-нибудь из вас сейчас вновь возьмет ее и прочитает, особенно заключительные страницы этой работы, то он воспримет эту работу как гимн капитализму. Почему? Потому что у В.И. Ленина вся полемика с экономистами-народниками, весь ее пафос заключается в том, что он доказывает факт развития в России капитализма. Больше того — он доказывает его огромную прогрессивность. Как он доказывает? Он разъясняет, что в пореформенное время действуют стихийные законы рынка, что они неодолимы, и они - прогресс, и с этим надо смириться. Я даже зачитаю одну ленинскую цитату: “и никому из этих прекраснодушных господ (т.е. народников — Л.М.) не приходит в голову, что прежде чем толковать о < < разрешении серьезнейщих проблем> > , необходимо позаботиться о полной свободе передвижения для крестьян, свободе отказа от земли и выхода из общины, свободы поселения (без “откупных денег”) в какой угодно городской или сельской общине государства!” (В.И. Ленин. Соч., Т.3. Изд. 4. С. 509). С таких позиций В.И. Ленин должен был бы всячески одобрять и столыпинскую реформу, а вы знаете, какую позицию он занял в отношении этой реформы. Больше того, он же в 1917 г. решительно поддержал эсеровскую позицию декретом о земле и т.д. В конце XIX века В.И. Ленин считал важнейшим делом доказать неизбежную закономерность развития капитализма. Однако уже тогда, правда, вскользь, походя, В.И. Ленин подчеркивал стремительность развития капитализма в пореформенной России лишь в сравнении с дореформенными темпами аграрного и промышленного развития. “А если же сравнивать данную быстроту развития, — писал В.И. Ленин, — с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма в России действительно придется признать медленным” (Там же. С. 527).

Здесь я замечу, что даже на материалах В.И. Ленина видна важнейшая специфика развития общества с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта, заключающаяся в слабых темпах отделения промышленности от земледелия. Вот некоторые данные о динамике городского населения в 1863-1897 гг. из работы В.И. Ленина “Развитие капитализма в России” (Сом., Т.3, изд. 4, С. 495). В 11 промышленных губерниях, включая столичные, доля городского населения возросла за это время с 14 % до 21 %. Это сильный рост. А по Центрально - земледельческому и Средне волжскому регионам эта доля увеличилась с 8,3 до 9,8. Таким образом рост городского населения очень незначительный, да и сама доля его здесь низка. И в Новороссии, Нижнем Волжье и Восточных губерниях за 1863-1897 гг. рост был с 11,2 % до 13,3 %, что тоже очень мало.

В огромной мере такой характер развития объясняется положением дел в аграрной сфере (а состояние последней - природно-климатическим, географическим фактором). Если взять последние 4 года перед первой мировой войной, то урожайность в среднем за эти годы составила 45 пудов с десятины (это общеизвестные данные). Для меня, историка, который занимается более ранними периодами истории России, такая урожайность в среднем по стране представляется величайшим достижением (голод 1911-1912 г. мы сейчас элиминируем). Ведь беря в основу расчетов индивидуальную семью в 4 чел (а это общепринятый прием, как и расчеты на человека), при урожае сам-3, и площади пашни в 2-х полях 4,5 дес. пашни, размер чистого сбора составит 108 пудов. При расходе на скот 40 пудов (2 лошади, 2 коровы), на 2,8 полных едока останется 68 пудов. Это почти совпадает с нормой расхода на питание. Товарного зерна в этом случае нет совсем. А при урожае в сам-4 в стране появляются излишки, идущие на рынок. В 1909-1913 гг. при среднем урожае в 45 пуд. с дес. (720 кг.) чистый сбор составил 33 пуда (528 кг.). Общеизвестно, что в начале XX в. товарность в России была примерно 26 % от валового сбора. В расчете на десятину это составит 11,7 пуда. В этом случае в хозяйстве крестьянина остается (за вычетом семян) 21,3 пуда (340,8 кг.). В пересчете на 4,5 дес. пашни в 2-х полях это составит 1533,6 кг. или 95,85 пуда. В семье, где 4 человека, обычно считают, как уже говорилось, 2,8 едока, которым по норме нужно 67, 2 пуда. Расход на корм скоту равен примерно 40 пудов. Следовательно, общий остаток около 56 пудов (896 кг.). Таким образом, только уменьшая норму на полного едока с 24 пудов до 20 пудов (320 кг.), крестьянин мог существовать.

Из литературы же известно, что в этот период в Германии средний урожай был 152 пуд. с га (дес.). Если немцу оставить на хозяйство столько же, сколько русскому крестьянину (21,3 пуда), то товарная часть зерна в расчете на га (дес.) будет равна 118,7 пуда (1899,2 кг.) или 78 %. При условии, что на хозяйство уходит вдвое больше, товарная доля составит 97,4 пуда (1558,4 кг.) или 64 %. Если же долю на хозяйство утроить, по сравнению с русским крестьянином (640 пуда на дес.), то и в этом случае товарность составит 50 %. В Дании средняя урожайность составляла 195 пудов с га (дес.). При российской густоте сева (12 пуд) чистый сбор будет равен 183 пудла. При российском уровне расхода зерна на хозяйство товарность составит 161,7 пуда на дес. (га) или 82,9 %. А при утроении российского уровня потребления (и на пропитание, и на скот с га примерно 76 пуд. на дес.), то и тогда товарность будет составлять 61 %. И только во Франции, где урожайность была около 96 пудов с га (дес.), при российском уровне хозяйского потребления товарность составила бы 56 %. При увеличении этого потребления втрое (64 пуда на дес.) товарная доля зерна во Франции составит 33,4 %. Франция по товарности вроде сближается с Россией, но у крестьянина России 21,3 пуда на дес., а у француза - 64 пуда на дес.

Это парадоксальные расчеты, но, я думаю, что они убеждают в том, что природно-географический фактор был действующим и на начало XX века. И очень даже серьезно... Если же нам при том уровне урожайности как бы тягаться с Западной и Центральной Европой в эти годы (1909-13), то нам нужно было бы увеличить посевную площадь в 3,4 раза, то есть пахарь должен обработать не 4,5 десятины, а 15,3 десятины. А мы знаем по трудам Редакционных комиссий, созданных при подготовке реформы 1861 года, что в ходе их работ были сделаны совершенно четкие оценки. Когда говорили о норме пахоты в 5 десятин на лошадь или на пахаря, то сразу же шли оценки — это уже богатыри только могут выполнить! Так какие же богатыри должны были пахать из расчета 15 десятин, при тогдашней урожайности.

Вопрос о Канаде и США. Я во Введении книги поместил две странички материала, взятого из вузовского курса географии о климате. Тот, кто внимательно читал об особенностях климата Канады и вообще в целом Американского континента и Западной Европы, надо думать, сделал выводы. В Швеции и вообще в этой части Европы никогда не было заморозков и крайне редко (это ЧП) засуха. То есть отсутствие засух и заморозков обеспечивает нормальную работу. Сроки обработки земли в Западной Европе — 10 месяцев можно работать. Имея такой запас времени, можно предельно тщательно обработать пашню и маневрировать со сроками сева. Археологи доказали, что в южной Швеции VIII-X века целина осваивалась не с помощью плугов или сох, а с помощью лопаты. Затрата времени огромная, но в итоге целинное поле могло быть идеально “умягчено”. Поэтому урожайность, например, в районе Фландрии была зачастую — сам-20. Другое дело, что сложные факторы исторического развития привели в результате к тому, что там и чересполосица была, и урожайность падала и т.д. А если говорить о XVIII веке, то та табличка, которую я привожу в книге, очень важна. Семь больших регионов Северной Франции по затратам труда, особенно Парижский регион, по количеству человеко-дней полностью совпадают с затратами на монастырской пашне в середине XVIII в. Данные эти абсолютно синхронны — это очень редкий случай. Для России главный вывод из сопоставления состоит в следующем. Если вести нормальное хозяйство в России, то надо соблюдать железное правило — в кратчайший период страды сосредоточить максимум рабочей силы. Только в этом случае можно иметь какой-то излишек, прибавочный продукт, который может трансформироваться в самые разные виды продукции и потребительные стоимости. Попутно я затрону здесь и вопрос Владимира Ивановича о возмущении крестьян крепостничеством и борьбе с ним. Возмущения эти закономерны. Крепостничество - это жесточайшая форма угнетения, но изначально рожденная прежде всего природно-климатическим фактором. Однако диалектика состоит в том, что в самой системе крепостного права были задействованы и компенсационные моменты, они были и в общине, хотя общины играли также двойственную роль, являясь одновременно и одним из рычагов крепостничества. Компенсационные механизмы решали проблему выживания социума в целом, а не проблему улучшения условий жизни крестьян.

Конечно, процессы глобализации, общие законы развития тянут Россию по европейскому пути и не только со времен Петра, но и с более раннего периода. Да, но этот путь для нас, если он обретает характер искусственного форсирования, оборачивается бедой. Внедрение западных технологий мануфактурного производства в России, которые начались масштабно при Петре, привели к появлению социальной категории “вечно отданных” (люди, которые навеки прикреплены к фабрике, это фактически рабочий инвентарь, правда, одушевленный). Мы стесняемся говорить о том, что это было рабство, но, по существу, это рабство. И вместе с тем - это уникальный момент национальной экономики, когда ко времени появления свободной, капиталистической, крестьянской мануфактуры, а они появились примерно с середины XVIII века и очень быстро развивались, — Россия уже имела большую крепостную крупную промышленность. Общий уровень развития хозяйства, даже в силу этого, резко повысился. Но основная причина столь уродливого развития в постоянном и неизбежном многовековом поглощении населения сферой земледелия, а не в том, что бесплатный труд рентабелен. Дело в том, что в стране просто не было свободного труда. И тут я снова обращаюсь к интересной работе Н.В. Козловой, которая до сих пор не может ее опубликовать в издательстве “Археографический центр”. В книге, в частности разбираются трудности купеческой деятельности. В одном из прошений, приводимых в книге, есть изумительнейшее место: купцы проявляют активное недовольство от того, что у них нет возможности для нормального найма. По срокам обычно весь найм — это 2-3 дня, неделя, от силы месяц. И в одном проекте... Наталья Вадимовна, процитируйте, что там сказано, что если наемник согласится работать год, то... (Н.В. Козлова: “тогда хозяин его должен на себе носить и с собой спать класть, только в этом случае он год у него будет работать”). Таким образом ответ Наталье Борисовне Селунской, на мой взгляд, ясен. Дело не в том, рентабельн подневольный труд или нерентабельн, а в том, что при отсутствии необходимых условий государство форсирует развитие промышленности, и в итоге создаются “оригинальные структуры” производства.

По поводу соображений Н.И. Цимбаева. Он по недоразумению, видимо, сказал что-то о “национальном способе производства”. Я об этом не говорил, и в книге этого нет. Конечно, на заре человечества на формирование рас и народов несомненно повлияли и природно-географические условия. В литературе, это, по-моему, неоспариваемое положение. Ведь речь идет о протоистории, о ранних стадиях развития и становления человека. Г. Бокль говорил о том, что национального человека формирует а) почва, б) погода, в) ландшафт. И таких высказываний очень много.

Николай Иванович не отрицает, что природно-климатические факторы вырабатывают национальный характер, обычаи и культуру. И проявление этого влияния настолько бывает причудливым, что просто диву даешься. Вот например, яркое явление в современно русской литературе: книжка Василия Белова “Лад”. Это воспевание крестьянского быта конца XIX — начала XX века, и как там воспет детский труд. Если же Вы посмотрите инструкцию Текутева (это середина XVIII в.) — у него там совершенно жесткие указания по использованию на барщине детского труда, продиктованные дефицитом времени. Отсюда наказ: на барское поле всех выгонять, и стариков, и детей. И чем быстрее мол кончите, тем быстрее вернетесь на свое поле. “А свое поле тоже все скопом убирайте” — говорит он. А “одинаких” в эту работу не принимают, а только семейных, т.е. тех, у кого есть возможность работать 4-мя, 6-ю человеками и т.д. Это по сути страшная обстановка, когда пацана 8-ми лет заставляют трудиться на тяжелой работе. И не только в поле, он же и по вспашке колотушкой разбивал крупные комья земли, и навоз возил и разбрасывал, он и в сенокосе участвовал (также как и девочки). И многовековая практика включила детский труд в обычай, который психологически воспринимался как добрый обычай. А чего же хорошего от такого чрезмерноо трудового воспитания?! Это, видимо, особенность национальной психологии, когда “плохое” превращают в “хорошее”. Возьмите Вы повсеместный для нечерноземной России обычай строить деревянные дома — даже те, кто имел возможность строить каменные дома (богатые крестьяне), они всегда строили каменный низ и деревянный верх. Почему? А был культурно-психологический стереотип, что в каменном доме вредно жить. А мы же живем в каменных домах, даже в цементных.

Только в одном районе Англии, в Уэльсе, три четверти фермеров и местных жителей живут в домах, возраст которых берет начало с XVI — XVII веков — это настоящие каменные дома, которые перестраиваются в соответствии с требованием момента, больше ничего. А у нас в России попробуй каменный дом протопи! Я нашел в конце концов данные, сколько же дров требуется, чтобы прожить зиму и осенне-весенние холодные демисезоны. Это же колоссальное количество дров. С.М. Соловьев называл наши леса вторым хлебом, имея в виду важность отопительной функции. К тому же двуручная пила появляется лишь примерно в конце XVIII века. А до тех пор везде использовали секиру (топор).

Еще один стереотип, уже XVIII века. А.Т. Болотов пишет примерно следующее: нельзя много кормить лошадь овсом, потому что она будет “рыхлая” и бабки у нее рыхлые будут. Лучше — соломой и травой, тогда будет все в порядке. А в той же Франции, Англии рабочей кобыле или мерину в XVIII в. — дают аж по 10 литров овса в сутки. И ничего она не рыхлая, не слабая и хорошо работает.

Наконец, еще один важнейший культурно-психологический стереотип. Он касается густоты высева зерновых культур. Повсюду в мире, насколько мне известно, чем плодороднее почвы, тем гуще высев; дабы больше собрать урожай. В России же веками на хороших землях сеяли меньше, а на плохих больше. Академик Г.Г. Литаврин, крупнейший византинист, был поражен данным феноменом. А причина такого явления проста: это проявление механизма выживания (“не до жиру, быть бы живу”). Короче говоря, многочисленные особенности хозяйствования, вызванные действием природно-климатического фактора, создают совершенно особую национальную среду, где есть свои ценности, которые могут отличаться от западных и не только западных.

Несколько слов о смещении центра тяжести и о “усыхании” территории ядра великорусского населения. Конечно, смещение издавна было, но что давало это смещение? Вот в ваших словах, Андрей Констатинович Соколов (может быть, я ошибся) это звучало как проявление некоего нового качества. Но вот возьмем в пример исторические последствия водочной кампании, которая получила импульс на основе Устава Екатерины II. Путем несложных, в сравнении с современностью, махинаций помещики быстро наживались: быстро развивалось производство “вина”. А тогда водочное производство было связано с устройством плотин, с устройством гигантских змеевиков и, естественно, с процессам выпаривания сусла, перегонкой. В итоге все леса были уничтожены, даже священные леса и царевы засеки, о которых вспоминает А.Т. Болотов и со страшным сожалением пишет о них. И леса на громадном пространстве не стало. Леса не стало, значит он стал дорогим. Избу построить — для этого до 100 рублей надо было в этой зоне. В то время, как где-нибудь в Твери можно было и за 20 руб. избу построить. К чему это привело? Избы в черноземьи стали маленькие, в дверь в полусогнутом состоянии можно было войти, топили их кизяком, соломой, травой. У меня есть описание одной такой избы (в разделе “быт”). Из-за дефицита леса не построишь для скота ни сарая, ни загона. Скот почти всю зиму на снегу. Вот вам в XVIII-XIX в. этот “прогресс”. Ну, я не могу уже не сказать, что в юго-восточных регионах постоянны неурожаи, засухи, которые вечным проклятием над Россией висят и до сегодняшнего дня. В нынешнем году 39 регионов были подвергнуты засухе. Таким образом смещение на юг было не от хорошей жизни, во-первых, и не к хорошей в XVIII-XIX вв., во-вторых. Это тот же процесс выживания. Единственный момент, связанный не с выживанием, а с подлинным освоением — это освоение Новороссии и западных (прежде всего — белорусских) губерний в конце XIX — начале XX вв. Но вместе с тем в Новороссии отсутствие воды вызывало необходимость орошаемого земледелия. Это первое. А второе, я думаю, вы лучше меня знаете — вопросы расселения. Со временем поселок вдоль ручья растягивался на 10, потом на 20, потом на 30 км. А как с землеустройством? На поле нужно ехать иной раз за 20 км. Да и удобства коммуникаций для такой массы населения, которая сконцентрировалась в этих поселках, в балках, в долинах и т.д. были очень осложнены. Это тоже влияние природно-географического фактора, но только в иной вариации.

В обсуждении Лариной Петровной Репиной был поднят интересный вопрос, связанный с влиянием кратковременных факторов, то есть случайностей. Это очень трудный вопрос. Факторы, нарушающие зыбкое равновесие, не предстают в таком виде, в котором мы на житейском уровне воспринимаем некоторые события как случайности. Ведь исторические закономерности еще забытые теперь “основоположники” интуитивно интерпретировали как вероятностные, стохастические процессы. В каждом таком процессе каждый элемент его в научном плане есть “случайное событие”. Я могу напомнить известную формулу, что “закономерность пробивает себе дорогу сквозь массу случайностей”. Да, бывают собственно случайности. Что делали раньше статистики из ЦСУ, когда динамические ряды показателей, которые, например, надо коррелировать, вдруг отличаются какими-то одиночными всплесками, либо “вверх”, либо “вниз”? Они их просто исключали, и на вполне серьезном основании. Ведь исследователь выявляет какие-то главные закономерности, и он может пренебречь случайностями. И это его право. Совсем иной вопрос, что, коль скоро история делается людьми, она же людьми, так сказать, и разрушается. Но это уже не вопрос о закономерностях, а о чем-то другом.

И вопрос об иерархии. Здесь я снова возвращаюсь к так называемому азиатскому способу производства и стагнационному типу развития. Главное, изучаемое в книге обстоятельство, - минимум совокупного прибавочного продукта, - во многих социумах лишает возможности развития надстроечные системы. Они просто не могут развиваться. И такие системы упрощаются, хотя при неизменных условиях могут быть очень прочными. В России монархическая система просуществовала очень много столетий. Я хочу привести пример силы и живучести этой системы с единым центром, морем крестьянских общин и господствующими сословиями, которые в равной мере подчинены вот этому единому началу. У нас только что обсуждалась интересная диссертация аспиранта П.В. Лукина, он анализирует так называемые “непригожие речи” - расследование проявлений разного рода самозванчества и разбирает конфликт (суть его в данном случае совершенно неважна), касающийся вечеринки. Обыватели собрались на вечеринку. Это 1627 год. Это только 9 лет спустя после формального окончания Смуты. В какой-то момент на вечеринке поднимается так называемая “государева чаша”. Это, видимо, самый торжественный момент в жизни этого микросоциума, этой ячейки. Я считаю, что очень важны показатель живучести системы. Несмотря на десятилетия, связанные со страшными периодами Смуты, психологические стереотипы системы никуда не ушли. Царь - это единое начало, опора, надежа и т.д. и т.п. (Реплика из зала: “не в 1626 году, а немного ранее, они говорят: “есть Бог да мир, и имени государева, пишет воевода, не поминаем”). Елена Николаевна Швейковская, конечно, были и такие факты. Однако обычай “государевой чаши” имеет, видимо, институциональую природу. А отклонения, нарушения были всегда, как и ереси. Во Франции вся южная Франция состояла из еретиков-катаров, с которыми целая война велась.

Наконец, я коснусь такого явления, как аграрное перенаселение. Мне кажется, что тот материал, который я приводил, в частности, о средней урожайности в 45 пудов в 1909-1913 гг., показывает, что в России в конце XIX - начале XX века складывалась парадоксальная ситуация, которая не может быть определена термином “аграрное перенаселение”. Ведь объем совокупного аграрного продукта был по-прежнему минимален, хотя в пореформенное время росли посевные площади. Но те земельные ресурсы, которые у населения были, не удовлетворяли потребности в силу экстенсивного характера земледелия и при этом постоянно увеличивался пашенный клин. И недаром это “перенаселение” вело не к быстрому росту городов, а к миграции на новые земли. Форсирование процесса отделения промышленности от земледелия обычно поглощает излишние людские ресурсы села, не уменьшая, а увеличивая отдачу земледелия. А у нас в значительной мере имел место другой процесс. Конечно, рост промышленности в Центре привлекал рабочую силу, но на Западе, Юге и Юго-Востоке страны ее могли привлечь в город даже из ближайшей местности, только в силу одного: появились новые поселения и новые пашенные площади. В конце XIX - начале XX вв. миграции и освоение новых земель были логичным проявлением экстенсивности земледелия. Внезапные паузы в этом процессе могли вызвать массовые бедствия. В то время как важнейший резерв - помещичьи латифундии - государство оставляло неприкосновенным.

И, наконец, вопрос о демографии. Его касались Андрей Константинович Соколов и, отчасти, Николай Иванович, Цимбаев оценивающие население страны как немногочисленное. В книге же речь идет о росте численности населения, о том, что благодаря общине Россия в итоге стала одним из ведущих этносов мира. Вместе с тем я согласен с тем, что в условиях нашей страны имела место малая плотность населения. Но плотность населения была связана прежде всего с реальными возможностями территорий и с реальными возможностями почвы. Еще с XVII века люди сходили с мест, потому что эта земля уже ничего не давала. И они двигались на Среднюю и Нижнюю Волгу, за Волгу и т.д. Однако оставшиеся на старых местах вовсе не представляли собой столь же уплотненную территорию, как, например, в Пруссии, не говоря о Восточной Пруссии или во Франции. Конечно, у нас в целом плотность населения была ниже. До сих пор и громадные леса остались. Но, я уверен, что где-то через столетие, если Россия уцелеет, эти леса начнут исчезать. Потому что плотность населения неизбежно должна возрастать. Но на том уровне в XVIII-XIX вв. это, конечно, был колоссальный рост населения. И отчасти такой рост объяснялся чисто бытовыми условиями - разреженность поселений ограждала, в отличие от утесненных народов Европы, от колоссальных эпидемий. Конечно, сам быт крестьян - бани, с которыми познакомился еще легендарный апостол Андрей; они тоже способствовали этой сохранности и этому прогрессивному демографическому процессу. Но я повторяю, все равно это мало. Если Россия будет жить, то прежде всего нынешнюю плотность сельского населения Нечерноземья, равную теперь плотности населения Камчатки, надо изменять. Какими путями идти в развитии села? Я считаю, что главным с точки зрения развития сельского производства остается тот же самый принцип, - концентрация рабочей силы на максимально короткое время. Это единственное, что у нас может быть перспективным в аграрной области. Механизация резко сокращает необходимость в рабочих руках, и химизация дает нам урожай, но все же это и на Западе происходит. Вот в Бельгии уже 2 урожая получают. А мы два урожая, даже на Северном Кавказе никогда не соберем. И разница, обусловленная природно-географическим фактором, останется даже на уровне развитой механизации и химизации сельскохозяйственного производства. Отсюда вывод: открытый аграрный рынок не может быть выгодным для России. Та или иная степень изоляции неизбежна.

На этом я кончаю. Еще раз огромное спасибо всем взявшим на себя труд по прочтению и осмыслению моей книги. Не могу не выразить признательность Гуманитарному фонду и его председателю акад. В.Л. Янину за поддержку работы, а также издательству “Росспэн” и его директору А.К. Сорокину за подготовку рукописи к печати и высококачественное издание монографии.

От	miron
К	Н.Н. (24.09.2014 14:58:27)
Дата	24.09.2014 15:26:09

Очень часто сам исследователь не сразу понимает, что он открыл. А открыл он...

невозможность существивания городской цивилизации на территории Руси, если не заменить ручной труд машинным. В ЦР было все 15% городских жителей и те во многом сами себя обеспечивали питанием с огородов. Даже у нас в Вичуге мы выращивали картофел и полностью себя им обеспечивали на год. Оставалось купить немного хлеба. И так было до раскулачивамния, когда большевики насильно прогнали часть крестьян в города, заменив их машинами.

От	miron
К	miron (24.09.2014 15:26:09)
Дата	24.09.2014 15:26:55

Закон Милова

Л.В. Милов о своем исследовании

Очень часто сам исследователь не сразу понимает, что он открыл. А открыл он...

Кстати он в конце начал формулировку закона Паршева. (-)