Учредительный съезд Общероссийского народного фронта (ОНФ) принял, как известно, манифест «За Россию!». Встречающиеся там термины «уникальная российская цивилизация» и «солидарное общество» раньше не присутствовали в лексиконе федеральной власти. Напротив, вы ничего не найдёте в нём о демократии, о праве народа выбирать и определять свою судьбу, и о правах и свободах человека и гражданина. Общими ценностями, вокруг которого объединяются участники ОНФ, объявляются «стремление жить по правде и справедливости, в согласии со своей совестью», «любовь к своей Родине, служение России». Они, по утверждению авторов «манифеста», «составляют суть нашего национального характера и нравственной основы нашей жизни».
Съезд несколько разочаровал тех сторонников вождя ОНФ, которые ожидали от него каких-то обнадёживающих заверений о «государствообразующем статусе» русского народа. Ни в выступлении вождя на съезде, ни в «манифесте» слово «русский» не встречается ни разу.
Зато обещание «реализовать историческую миссию России как интеграционного центра евразийского пространства», несомненно, проливает успокоительный бальзам на душу сторонникам имперского реванша. Ну, а «уникальная российская цивилизация» и «солидарное общество», упомянутые в самом начале нашей статьи, отсылают нас к организациям, позиционирующим себя как «русские». Это РПЦ и патронируемая ею структура под именем «Всемирный русский народный собор» (ВРНС).
Известно, что идеологи политического православия уже много лет бьют в одну точку, стремясь доказать пресловутую самобытность «уникальной российской цивилизации». Самобытность и уникальность её, по их мнению, заключается, прежде всего, в том, что права и свободы человека для неё неприемлемы как ценность. «Что немцу здорово, то русскому смерть» (или как-то похоже).
В позапрошлом году Синод РПЦ принял, по итогам 15-го Собора ВРНС, документ под названием «Базисные ценности – основа общенациональной идентичности». В число «базисных ценностей» не входит право народа на демократический выбор, не входят права и свободы гражданина. Зато на первом месте стоит «вера в Бога».
Отношение нынешнего главы РПЦ к демократии наглядно раскрывает его статья «Соборность и демократия», написанная им в бытность митрополитом Смоленским и Калининградским в 2003 году. Демократия, по его мнению, для России «остаётся чем-то внешним, привнесенным извне», «принципом, выработанным на Западе, в странах евро-атлантического региона». Отсюда, уверяет нас митрополит (ныне патриарх) Кирилл, «перед всяким патриотом России встаёт задача выявить самобытный принцип организации её общественно-политического бытия». Главное в этом принципе – ведущая роль РПЦ в обществе, ибо, предупреждает нас В.М. Гундяев, «без воздействия Церкви, других традиционных религий на сердца и умы участников Соборов и нашего общества в целом, мы не сможем построить единое общество свободных личностей, которое стало бы российским эквивалентом западной демократии».
В публичных речах патриарха неоднократно встречалось упоминание «солидарного общества» как некоей альтернативы гражданскому демократическому обществу. Ещё в сентябре 2009 года на «встрече с молодёжью Нижегородской области» он сделал заявку на этот мем. В последующем слова «солидарное общество» стали всё чаще звучать из уст главы РПЦ. А в декабре прошлого года «Бюро президиума» ВРНС под председательством главы ОВЦО протоиерея Всеволода Чаплина постановило «положить в основу деятельности Собора» «концепцию солидарного общества и гражданского союза».
Что представляет собой пресловутое «солидарное общество», документы ВРНС скромно умалчивают, ограничиваясь туманными намёками на то, что это будет совсем не то же, что демократическое общество, основанное на либеральных ценностях «загнивающего Запада». Правда, концепция «солидарного общества» уже с 2011 года официально осуществляется в Белгородской области под руководством её губернатора Е.С. Савченко. Есть довольно обширный документ, утверждённый в конце 2011 года правительством области как «Концепция формирования регионального солидарного общества». В Белгороде даже издаётся журнал «Белгородское солидарное общество». Но что это такое – недоумевают даже члены областной Общественной палаты.
Впрочем, информативную выдержку из «Стратегии» я всё же приведу. Заранее извиняюсь перед читателями за длинное цитирование. Но объективность того стоит.
«Цель Стратегии: улучшение качества человеческих отношений.
Задачи Стратегии:
- консолидация общества на основе идеи и идеалов, созидающих духовно-нравственное, морально-политическое и культурное пространство региона, а также формирующих патриотизм граждан;
- создание благоприятных социальных условий для инновационного экономического развития области, разработки и внедрения современных технологий;
- обеспечение участия населения в оценке эффективности и безопасности регионального управления;
- развитие интеллектуального потенциала региона на основе модернизации системы образования, интенсификации информационного и межличностного взаимодействия;
- формирование позитивно ориентированных социальных сетей, интегрированных в процесс социально-экономического развития;
- использование сетевых форм самоорганизации для выстраивания конкурентоспособных экономических структур (банковских систем, кредитных союзов, страховых обществ);
- укрепление атмосферы социального оптимизма, взаимного доверия между людьми;
- развитие благотворительности и социальной поддержки групп населения, находящихся в сложных жизненных условиях;
- укрепление семьи и улучшение демографической ситуации главным образом за счет повышения уровня рождаемости, снижения смертности и бракоразводных процессов;
- возрождение и развитие традиций духовности, культуры, повседневного межличностного общения, массового участия в позитивных социально-значимых процессах;
- обеспечение духовной безопасности населения и организация массовой просветительской работы».
Любые вещи можно спрятать под красивыми словами и привлекательными лозунгами. Но чего нет, того и не спрячешь. Итак, чего нет в «концепции солидарного общества»?
Совершенно очевидно, что там нет расширения права участия граждан в управлении региона и местном самоуправлении, нет повышения правовой защищённости и самоорганизации граждан. Короче, нет того, что с неизбежностью вытекало бы из развития демократических свобод граждан и правовой культуры власти.
Вряд ли ошибусь, если скажу, что под брендом «солидарное общество» ныне проталкивается идеология авторитарного государства жёсткой патерналистской опеки. В этом ещё больше убеждают исторические аналогии.
Термин «солидаризм» появился у русских эмигрантских организаций 30-х гг. прошлого века под прямым влиянием идеологии фашизма. «Национально-трудовой» (впоследствии «народно-трудовой») «союз российских солидаристов» – знаменитый НТС – известен своим сотрудничеством с гитлеровской администрацией на оккупированных территориях СССР в 1941-1944 гг.
Ныне бренд «солидарного общества» взят на вооружение общественным движением, во главе которого встал президент России.
На вратах «солидарного общества» его православные идеологи должны честно написать: «Забудь о демократии и правах человека, всяк сюда входящий».
Вера в уникальность «российской цивилизации» отсылает нас к тем не столь отдалённым временам в истории Западной Европы, когда некоторые её народы тоже верили в свою самобытность и избранность.
Остаётся только надеяться, что игра в уникальную цивилизацию и альтернативу демократии обойдётся для России не столь катастрофически, как она обошлась Германии в 1933-1945 гг.
Почему вандализм в храме должен наказываться более строго, чем вандализм в театре или музее? На каком основании религиозные чувства объявлены предметом особой государственной важности и защиты?
Разные умные люди уже много писали про неправовой характер известного закона, вводящего сегрегацию российских граждан по признаку их мировоззрения. Я почти ничего не смогу добавить к их аргументации, которая, как известно, всё равно не повлияла на намерения законодателей. Коснусь лишь одного момента, лежащего в основе мотивации некоторых одобривших данную инициативу. Они, видимо, глубоко убеждены в том, что религиозные чувства части граждан должны являться предметом преимущественного уважения со стороны остальных. А если кто с этим не согласен – тех вразумит карающая длань недавно принятого закона.
Такую абстракцию, как «чувства», связанные с некими убеждениями, весьма трудно подвергнуть анализу. Тем не менее, можно и нужно попробовать это сделать, чтобы показать абсурдность претензий «чувств верующих» на особое почтение к ним. Понятно, что «оскорбление чувств» – понятие, лежащее совершенно вне сферы действия права. Можно (не в смысле «допустимо», а в смысле, что так иногда происходит) оскорбить человека. Может ли расцениваться как оскорбление человека упоминание его вероисповедания в уничижительном контексте?
На этот счёт, как известно, в законодательстве есть статья 282 УК, карающая за проявление и разжигание вражды по ряду признаков, в том числе по признаку религиозной принадлежности. И карает значительно строже, чем за оскорбление личности. Преследуется по УК также порча и уничтожение объектов культуры, в том числе и религиозных святынь. Собственно, на этом и строилось большинство аргументов против недавно принятого закона. Если уже есть статьи УК, наказывающие за религиозную ненависть и за вандализм в отношении почитаемых культурных объектов, то что остаётся на долю нового закона? Какие такие «оскорбления чувств верующих» не подпадают под эти статьи?
Поэтому невозможно отделаться от впечатления, что соответствующие поправки в законодательство были приняты с целью выделить верующих как привилегированную группу граждан, чьи убеждения представляют особую ценность для государства и служат предметом усиленной охраны с его стороны. Но насколько это государственное отношение отвечает общественным понятиям о справедливости?
В основе религиозных чувств лежит вера. Государство велит уважать веру других людей, даже если ты её не разделяешь. Не препятствовать их обрядам, не глумиться публично над их священными символами, не оскорблять их за их приверженность вере – это понятно любому культурному человеку. Всё это и раньше предусматривалось российскими законами. Значит, есть что-то ещё, раз кое-кому потребовался новый закон? Его противники обоснованно опасаются: предметом преследований теперь могут служить любые высказывания, не согласные с истинностью тех или иных религиозных убеждений.
Когда люди разных взглядов, убеждений и вкусов собираются вместе обсудить какую-то проблему, нередко бывает, что кто-то сначала предупреждает: «Мои взгляды на то-то и то-то могут казаться собравшимся экстравагантными. Поэтому я не хочу, чтобы здесь обсуждалось их основание, поскольку это не относится к заявленной теме беседы». Если такие табу не оговорены с самого начала, собеседники вправе высказывать самые критические суждения в отношении любых мнений.
Как известно, многие утверждения науки кажутся некоторым верующим людям несовместимыми с их религией. Новый закон открывает соблазн преследовать выражение таких научных знаний за «оскорбление чувств верующих». Согласимся, что в публичном собрании, где присутствуют подобные верующие, можно приличия ради (но не под страхом наказания за «богохульство»!) воздержаться (и то на взаимной основе) от оценки их религиозных убеждений. И то лишь – если вас предупредили о присутствии подобных персон! Впрочем, обычно столь различные люди не встречаются под одной крышей, а если встречаются, то там обсуждаются другие вопросы. Но навязывание подобных «приличий» для публичного информационного пространства как целого совершенно неприемлемо в современном цивилизованном обществе. Иначе придётся запретить публиковать всё, что не согласуется со взглядами отдельных фанатиков от религии.
У людей существует множество ценностных картин мира (принцип плюрализма, который пока ещё провозглашается российской Конституцией). Чтобы ничто в публичном пространстве не противоречило одной из этих картин, придётся запретить выражение всех остальных. Но ведь и различные религиозные картины мира тоже весьма мало согласуются одна с другой. Придётся запрещать их все, кроме какой-то одной. На этот путь Российское государство одной ногой уже вступило.
Впрочем, перспектива запретов подобного рода, по-видимому, не страшит российских законодателей. Поэтому подойдём к вопросу с другой стороны. До какой степени государство вправе требовать уважения к вере? И вообще: заслуживает ли сама вера уважения? Не религия как форма идеологии, не конкретное вероисповедание как общественный институт, не отправления религиозного культа, а личная вера? Именно вера как особое, присущее далеко не каждому, состояние личности.
Как иронично писал американский публицист Генри Луис Менкен, «мы должны уважать религию ближнего, но не более, чем мы уважаем его мнение о том, что его жена – красавица, а дети – вундеркинды». Это было сказано о религии, то есть общественно значимой, манифестируемой форме выражения веры. А что касается самого состояния веры, то допустимо сомневаться, заслуживает ли оно даже такого уважения.
Говорят, что о вкусах не спорят. Такой спор бессмыслен, ведь каждый останется при своём. Точно так же бессмысленно спорить о вере. Цивилизованное человечество давно старается избегать таких споров, от которых некогда проливалось больше всего крови. Но при этом все считают допустимым публично оценивать изысканность (или пошлость) тех или иных вкусов. Точно так же кажется допустимым публично судить о вере конкретных людей – о том, насколько эта вера ведёт к примитивным или же к возвышенным представлениям.
Говоря о своих вкусах, мы не навязываем их другим, хотя наши суждения всегда могут покоробить чьи-то эстетические чувства. За примерами далеко ходить не надо, поскольку российские религиозные деятели нередко говорят о своих вкусах не стесняясь чувств других людей. Когда протоиерей Всеволод Чаплин назвал Моцарта «Бритни Спирс своего времени», многие, наверное, сказали про себя словами персонажа из известного фильма Никиты Михалкова: «Нет, Моцарт – великий композитор!» Пусть В. Чаплин разделяет одинаковое к Моцарту отношение с грубым американским сержантом из того же фильма, но никто, понятное дело, не усмотрел в его словах какого-то уголовно или административно наказуемого деяния.
Ну, а на каком основании личные религиозные чувства, в основе которых лежит вера, должны пользоваться более высоким уважением, чем личные чувства эстетические или вытекающие из нерелигиозного (научного, философского) мировоззрения? Почему, когда православные активисты устраивают религиозные перформансы в музеях, а то и вовсе громят их в ночное время из-за угла, это должно наказываться по закону менее строго, чем неканоническое поведение в храме?
Научные взгляды и философская этика покоятся на рациональных основаниях. Последние можно подвести и под эстетику искусства. Какие разумные доводы можно привести в оправдание веры? Вера, как известно, в них не нуждается. Они ей даже вредны. Но тогда за что мы должны её уважать? Кто хочет – пусть уважает веру именно за её слепоту и глухоту к доводам разума и логики. Но все не обязаны разделять такое отношение.
Бывает, что религия служит человеку отправным пунктом для формулирования высоких нравственных идеалов. Что служит безусловным предметом уважением в таком случае? Эти самые сформулированные идеалы, поскольку они действительно разумны, обоснованны и человечны, но ни в коем не случае не сама вера.
То же самое свойство личности – вера – приводит других людей к оправданию физического калечения (суннат – женское обрезание – во многих исламских странах), убийств (всякого рода экстремистские учения на почве религии), безрассудного повиновения навязанным авторитетам и невежества. Можно ли уважать веру как таковую? Очевидно для любого, на мой взгляд, нравственно неиспорченного человека, что нет, нельзя.
Уважать можно только те выводы, которые некоторые делают из своей веры, и только тогда, когда эти выводы действительно заслуживают такого уважения исходя из норм гуманной морали. Как бы ни пытались нас убедить в противоположном, но очевидно, что смягчение общественных нравов, рост терпимости и уважения к другим убеждениям за последнюю тысячу с лишним лет происходили не столько благодаря, сколько вопреки вере.
Ставя веру на первое место среди общественных феноменов, требующих к себе безусловного внешнего почтения, российская законодательная власть фарисействует, идёт против гуманной общественной морали и основ цивилизованного общежития. Принимая заведомо антиконституционный закон, она подрывает основы российской государственности. Ведь если власть нарушает данную ею Конституцию, то на какое соблюдение прочих законов со стороны общества она может дальше рассчитывать?