Из интервью Заведующей сектором экономики науки и инноваций Института мировой экономики и международных отношений РАН, руководителя группы по научной и промышленной политике cколковского Института науки и технологий Ирины Дежиной Журналу "Эксперт"
"Возвращаясь к теме состояния российской инновационной системы, ее можно сравнить с долгостроем, когда вроде постоянно строили, но так и не достроили. Дом есть, но жить в нем трудно, потому что крыша не доделана или еще что-то не учтено. Это результат долго продолжавшейся политики правительства, когда начинали какую-то инициативу, но вскоре остывали и бросали ее. Вспомните, было движение за создание в университетах и регионах центров трансфера. Проект поддерживали года три, а потом перестали. Похожая ситуация была с технопарками и IT-парками, с технико-внедренческими зонами (к 2010 году должны были появиться ощутимые результаты от деятельности зон, а есть ли они?). Более свежие примеры — пристальное внимание к технологическим платформам в 2010–2011 годах и резкий переход к инвестициям в инновационные кластеры в 2012-м. Получается, что инновационная политика как мода — актуальна пару лет. Между тем реального эффекта от принятых мер следует ожидать не раньше чем через пять-семь лет после начала их действия. Долгосрочные инициативы у нас редкость, поэтому многие проекты в итоге остаются незавершенными. Если обратиться к западному опыту, то там, например, период поддержки инфраструктурных проектов составляет около десяти лет. Потом можно претендовать на помощь государства, но получить ее будет сложнее."
"— А может, нужно ориентироваться на свой опыт, а не пытаться воспроизвести чужой? Вот, например, Нижегородский институт прикладной физики. Он вырастил вокруг себя целый куст инновационных предприятий и влияет фактически на всю науку, образование и инновации в регионе. Подобным занимается ТУСУР — Томский государственный университет систем управления и радиоэлектроники. Может, стоит опираться на подобные центры, искать их, помогать им? И тогда вырастет своя инновационная система?
— Мы действительно несколько идеализируем зарубежный опыт. Наверное, из-за неглубокого знания. В работах зарубежных специалистов можно найти критику действующих моделей и того, что происходит в их инновационной сфере. Конечно, желательно оценивать плюсы и минусы зарубежного подхода, с чем они связаны, есть ли у нас условия для воспроизводства этого опыта. Например, недавно анализ, проведенный Национальным исследовательским советом при Национальной академии наук США, показал, что американские исследовательские университеты недостаточно «исследовательские». По мнению американских экспертов, наступил кризис и надо принимать меры. Даны также десять четких рекомендаций, какое влияние и как именно эти меры окажут на другие области госрегулирования. Кстати, в отличие от отечественных стратегий с бесчисленным количеством не совсем ясных рекомендаций здесь их всего десять. При этом дана оценка не только внутренних (внутри системы университетов) последствий предлагаемых мер, но и внешних (для соседних с наукой сфер). Заимствуя зарубежный опыт, мы прежде всего обращаем внимание на некоторые базовые идеи и принципы, но не учитываем эволюцию, которую прошла заимствуемая модель.
Среди немногих удачных примеров заимствования — создание в начале 1990-х годов РФФИ, РГНФ, а также Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (так называемого Фонда Бортника). Причина успеха этих проектов в том, что тогда в России еще не сформировалась система экономического регулирования. Схема могла быть любой. Теперь у нас есть закон о госзакупках, миграционная и таможенная политика, валютный контроль и многое другое. И подчас в нашей системе регулирования заимствуемый элемент либо не работает, либо трансформируется до такой степени, что теряет сходство с оригиналом."
С принятием Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» по инициативе Сергея Петровича Капицы в «Никитском клубе» было запланировано обсуждение образовательной реформы. К сожалению, это не удалось сделать при жизни Сергея Петровича. В этом году ему исполнилось бы 85. Накануне его дня рождения, 14 февраля, очередное заседание «Никитского клуба» – клуба ученых и предпринимателей России – было посвящено одной из тем, которой профессор Капица уделял особое внимание, – образованию. Тема заседания была сформулирована так – «Финишная прямая реформы образования».
Еще в октябре 2001 года на одно из первых заседаний «Никитского клуба» была вынесена тема – «Воспитание, образование, обучение в гражданском обществе». Тогда, десятилетие назад, Капица говорил именно о модернизации образования. Что теперь?
«Название нашего заседания справедливо, что бы ни подразумевалось под словами «реформа образования» – это вышло на финишную прямую», – не без иронии заметил, открывая нынешнее заседание, Александр Привалов, вице-президент «Никитского клуба».
«Это» действительно вышло на финишную прямую. Которая может оказаться финишной кривой. Кажется, это очевидно всем, кроме людей, вот уже десяток с лишком лет осуществляющих «реформу образовательной сферы». Сначала, правда, нас уверяли, что будет проведен лишь «эксперимент» (например, эксперимент с введением новой формы аттестации учащихся школ – единого государственного экзамена, ЕГЭ).
«Технического задания» на реформу образования и не было, – заметил вице-президент ИК «Еврофинанс» Александр Захаров. – Была некая общественная дискуссия. Мы не понимаем, куда мы движемся в образовании. Кто заказчик на эту реформу?»
Но что такое – провести эксперимент в образовании, причем эксперимент, к которому трудно подобрать другое определение, кроме – тотальный? Это значит, что надо дождаться, пока дети, которым подфартило участвовать в этом эксперименте, пройдут полный цикл обучения в средней школе, закончат курс высшего образования и придут работать в народное (или в частное) хозяйство. Начнут выдавать результаты. Проблему очень точно ухватил первокурсник-историк Кирилл Фокин: «Какую систему образования создадут те, кто сдавал ЕГЭ? Вот главный вопрос. ЕГЭ видоизменяет само понятие того, что должна дать школа».
По самым оптимистическим прикидкам, эксперимент в образовании никак не может быть короче двадцати лет. Затем, по-хорошему бы, следует проанализировать результаты эксперимента. Ничего не было бы страшного, если в результате пришлось бы признать эксперимент неудавшимся. Не показавшим своей эффективности. Не достигшим целей, которые ставились вначале. У нас в стране весь цикл «реформирования» такой сложнейшей сферы, как образование, «утрамбовали» в ударную десятилетку. Осталось подождать еще 2–3 года, когда рабочие места начнут повсеместно занимать участники эксперимента, который уже и не эксперимент, но окончательная реальность, данная нам в ощущениях.
Правда, бывший министр образования и науки, а теперь советник президента РФ Андрей Фурсенко с абсолютной уверенностью не устает повторять: наибольшим достижением является то, что общество приняло ЕГЭ. А то, что, по оценкам всех учителей, выпускники школ получают не 5, а 30% двоек по математике, если бы их работы оценивались по принятым в СССР параметрам, Фурсенко, по-видимому, не смущает.
Как не смущают его, например, и другие цифры, приведенные на заседании «Никитского клуба»: если в 2005 году 29% россиян осуждали ЕГЭ, то в 2012-м этот показатель вырос до 50%. «Это называется «приняло ЕГЭ», – мрачно пошутил Александр Привалов. – По-моему, была создана абсолютно герметичная система управления образованием». По мнению Привалова, идеальный пример порчи (коррупция в исконном смысле слова) – учебные олимпиады: «Трех лет ЕГЭ не прошло, как испортились олимпиады, они стали коррумпированными». Не случайно реформаторы категорически отказываются говорить о содержании образования. Опять же неслучайно «из великого могучего русского языка исчезло слово «второгодник».
Впрочем, нашествие «функционально грамотных специалистов» мы уже вполне можем ощутить и сегодня.
«Я – потребитель той продукции, о которой здесь идет речь, – заявил директор Института российской истории РАН Юрий Петров. – Уровень нынешних аспирантов сегодня заметно ниже, чем двадцать лет назад. Люди не умеют мыслить. Не берусь судить, кто в этом виноват – ЕГЭ или что-то еще». Пожалуй, сегодня это уже и не важно…
Вот уже и гидротурбины у нас запросто взлетают, как вертолеты, а к руководству Высшей аттестационной комиссией запросто может прийти почти гений – человек, покрывший путь от школьной скамьи до члена-корреспондента Российской академии наук чуть больше чем за десяток лет.
Чего уж тут удивляться, что в диссертационном совете одного из вузов, работу которого проверял Юрий Петров, за один год было защищено 16 докторских и более 50 кандидатских диссертаций! «Уровень диссертационных исследований у нас в стране резко девальвировался, – констатирует Петров. – Размещением публикаций в ваковских журналах должна была заниматься специальная фирма! Фирма виновата! Исчезла вместе с деньгами». В итоге в отношении 17 человек рассматривается вопрос о лишении их ученой степени, и среди них большинство – доктора наук. Не случайно самый короткий анекдот, который появился в последнее время, – «доктор исторических наук».
Вообще-то это серьезная мировая проблема – как оценить эффективность системы образования в той или иной стране. Марк Агранович, руководитель центра статистики и мониторинга образования Федерального института развития образования, подчеркнул, например, что уровень образования населения положительно связан с уровнем экономического развития той или иной страны. «Очевидно, что наше образование не дает того эффекта в экономике, – заметил Агранович. – Другая зависимость: чем выше уровень образования, тем меньше население дифференцировано по доходам. У нас этого нет».
Классический пример в связи с этим напомнил участникам заседания академик Владимир Мясников: «Образование, его реформа всегда были связаны с теми задачами, которые стоят перед государствами. Когда в СССР запустили спутник, тогда еще сенатор Джон Кеннеди потребовал увеличить в 15 раз расходы на образование, а став президентом, увеличил их еще в 10 раз».
Кстати, доктор экономических наук, профессор МГУ имени М.В.Ломоносова Виталий Тамбовцев привел еще один очень интересный факт: на примере все тех же США показано, что рост конкуренции школ приводит лишь к росту неравенства среди населения.
Ни одна страна в мире не добивалась социально-экономического успеха, если расходы на образование в ней составляли меньше 7% бюджета. В Российской Федерации в прошлом году было 4%, и сейчас этот показатель снижается. Для сравнения: в 1913 году в России на образование тратилось 3% бюджета.
Эти цифры, возможно, помогут лучше понять преобладающий настрой среди участников заседания «Никитского клуба»:
«Ни одна программа у нас не заканчивается подведением итогов, а лишь новой программой»,
«Мы в сердцевине двух кризисов – кризиса образования и кризиса системы управления образованием»,
«Дети сейчас мешают школе заполнить бумажки»,
«Отнюдь не финиш, а начало разрушения»,
«Мы переживаем национальную катастрофу в связи с этой реформой»,
«Что нас ждет? Население начнет обходить государство. Лечиться мы сейчас уже стараемся мимо государства. В образовании этот процесс тоже уже начался»,
«В обществе есть запрос на образование, но нет запроса на знания»...
Так что же нас ждет в конце «финишной прямой реформы образования»? Возможно, в наиболее сжатом виде сформулировал свои эсхатологические ощущения неизвестный выпускник школы в своей работе на ЕГЭ: «Закончилось все, как всегда заканчивается в России, – беззаконием власти и недостатком продовольствия».
27.02.2013