От Igor Ignatov
К Социал
Дата 08.12.2001 11:54:07
Рубрики История; Идеология;

Ре: Как воспитать такиx "настоящиx людей"?..

Етот очень правильный вопрос Социала тоже наxодит ответ через Обшину и только через Обшину. Нигде больше мы такиx людей не воспитаем. "Настоящие люди" воспитываются не на книжкаx Кара-Мурзы, а в живом социуме, исповедаюшем "правильные ценности". Такое общество необxодимо создать - xотя бы локально (впрочем, только локально его и можно создать), тогда и появится инкубатор для "настоящиx людей".

С уважением.
От Игорь Жуков
К Igor Ignatov (08.12.2001 11:54:07)
Дата 09.12.2001 17:31:50

Посмотреть, что уже работает



>Такое общество необxодимо создать - xотя бы локально (впрочем, только локально его и можно создать), тогда и появится инкубатор для "настоящиx людей".

Мы все время говорим в будущем времени. "Необходимо создать" и т.п. Надо бы посмотреть на уже имеющийся опыт: реально существующие примеры воспитательных систем, сделанных по принципу "альтернативного социума". Вот кто что думает про московскую Систему отрядов - известную как "Рассвет", "Бриз", а в последнее время чаще всего называемую Хавской, по названию улицы?
От Pout
К Игорь Жуков (09.12.2001 17:31:50)
Дата 09.12.2001 19:33:48

зерна для завтрашних"шунтов". Детские деревни.

. Общие разговоры конечно тоже само собой,но одни они и только они -
исчерпали себя. Мы уже живем под тенью"кататрофы"и каждй день
прибавляет тонны бед, насчастий и вклад в "инферно"(так кажется у Ивана
Ефремова в "Часе быка".
Каждый день вносит необратимый вклад в "ползучую катастрофу". Спати
может только работа


Игорь Жуков сообщил в новостях
следующее:16989@kmf...
>
>
> >Такое общество необxодимо создать - xотя бы локально (впрочем, только
локально его и можно создать), тогда и появится инкубатор для "настоящиx
людей".
>
> Мы все время говорим в будущем времени. "Необходимо создать" и т.п.
Надо бы посмотреть на уже имеющийся опыт: реально существующие примеры
воспитательных систем, сделанных по принципу "альтернативного социума".
Вот кто что думает про московскую Систему отрядов - известную как
"Рассвет", "Бриз", а в последнее время чаще всего называемую Хавской, по
названию улицы?

Тут вот материал про детскую деревню. Имхо при общем сожалеющем стоне и
разовроах вообще про беспризорных детей, демографию и прочее вместо охов
и мохов вокруг темы нужно искать уже существующие формы. Вот пример,
который можно обдумать.




Кстати, вполне сгодится в программу обустраивания России в Новом
проекте. Под это дело пойдут многочисленные поселки кирпичных "комодов",
понастроенных биллами для новых русских под Москвой. Беспризориников и
детей без присмотра при живых родителях все равно больше(сам заню
таких).. Вот где только нужное число"правильных мам" сыскать.При избытке
всяких стонущих"ах эти бедные дети"

Вообще, это предлагается одним из номеров в темы"ШУНТЫ"
после"катастрофы".

-------------------


Рассказывает Елена Брускова, президент российского комитета <Детские
деревни-SOS>:

История этого проекта, этой модели, как это ни странно, связана с
Россией. Человек, который это придумал, во время войны, был призван на
фронт и попал в Россию. В России Герману Гмайнеру русский мальчик спас
жизнь. Письменных свидетельств, естественно, этого события не осталось,
но, думаю, что это действительно правда. Потому что самым близким
друзьям он рассказывал, основные черты этой легенды сходятся. Этот
мальчик, не то он его оттолкнул, не то сказал, в общем спас ему жизнь. И
вот тогда он поклялся, что он будет помогать детям. И когда он вернулся
в Австрию, которая была тоже затронута событиями послевоенной жизни, он
решил стать детским врачом и поступил в медицинский университет. Но
продолжал свою работу - помогать людям, которые сбились с дороги,
наркоманы. И потом он понял, что в этом состоянии детям помогать уже
поздно, им надо помогать раньше. Детям надо помогать с самого начала. И
тогда он задумал свою детскую деревню. Естественно ему никто не верил,
все смотрели на него удивленными глазами. Нищий студент, абсолютно
никому неизвестный, без связей, без денег, без педагогического
образования собирается сделать какую-то модель. Но, тем не менее, ему
удалось. Никто ему не хотел помогать, все двери перед ним закрывались, и
он понял, что он должен действовать один. Он построил первый дом первой
детской деревни, задумав всю модель, как она дальше существует. Она так
и существует, абсолютно неизмененная.



Леонид Митяев, директор первой российской Детской деревни-SOS в Томилине
под Москвой:

Детская деревня была создана в 96-м году и 20-го мая 96-го года пришел
первый ребенок. С тех пор мы считаем этот день днем рождения деревни. В
этом году мы отметили пять лет со дня рождения деревни и сейчас живем
шестой год. В деревне 11 семейных домов, в которых живут мамы и дети.
Самому младшему ребенку три года, самой старшей девочке 18 лет. Всего
позавчера было 78 детей, а вчера их стало 80. Мы взяли еще двух
ребятишек, мальчика Сашу и девочку Вику. Поэтому сейчас 80 детей.
Большинство из них школьники. Ребята поступают в техникумы - человек 5.

Виржини Куллудон:

Ребенок, потерявший родителей, в детской деревне вновь обретает мать.
Мать детской деревни - это призвание и профессия. Женщина, выбравшая
самую женскую профессию, живет вместе с детьми, воспитывает их, ведет
домашнее хозяйство, как и все другие мамы в мире. Герман Гмайнер сам
потерял свою мать в раннем возрасте. Мать ему заменила старшая сестра.
Он понял, что и такая замена все равно может быть благотворной и
придумал свою идею, которая зиждится на четырех простых, но существенных
основаниях.

Елена Брускова:

Мать - как главная фигура этой проблемы; братья и сестры, которые не
должны разлучаться, должны быть вместе и вообще чувствовать себя единой
семьей, даже если это не братья и сестры; дом - как основа всего, как
очаг, как излечение ребенка; и детская деревня, которая все объединяет и
помогает этим семьям.

Виржини Куллудон:

Почему не существует образ отца?

Елена Брускова:

Вы знаете, он это объяснил очень четко, и я вижу, и теперь это видно
после 52-х лет существования этой модели, что это абсолютно правильно.
Есть такие детские деревни, почти все, в которых семейные пары. Это
очень сложно. Это сложно хотя бы потому, что изначально, если это
семейная пара, она может иметь собственных детей. Она приходит с
собственными детьми в детское учреждение и это сложно для своих детей и
для этих детей тоже. Мы очень тщательно, долго, по ступенечкам
постепенно отбираем мам. А отобрать двух человек еще трудней. И потом,
что он будет делать? Будут два воспитателя в одном доме - это много,
вполне хватает одного человека. Этот человек, мужчина, будет ходить и
работать. Что он хочет, когда он придет домой? Он хочет поужинать и
покоя, а тут семь детей сидят у него на шее. И потом, Гмайнер говорил, и
мне кажется, это абсолютно точно сказано, что если это семья и она хочет
иметь детей, они могут взять их в свой дом, почему они идут в учреждение
работать. И еще, что самое главное, пожалуй, люди приходят сюда не
только на работу, не только на службу, на служение, они проживают ту
жизнь у нас, которую им не удалось прожить самим. Поэтому эти деревни не
только для детей построены, они построены для этих мам тоже.

Виржини Куллудон:

Какие критерии существуют для подбора мам?

Леонид Митяев:

Ну вот что не замужем - это да, есть три мамы, у которых выросшие
старшие дети, у которых уже своя семья, и они уже бабушки, в основном
бабушки. Как мы их подбирали, тут есть несколько шагов, этапов. Это
некая рекламная кампания, рассказывающая, что это такое и приглашающая
женщин попробовать себя в этой работе. Затем это конкурс и сбор
информации, анкет, резюме, встреча следующая, собеседование,
тестирование и затем школа матерей.

Виржини Куллудон:

Эти мамы они воспитывают детей как хотят, вы им доверяете?

Елена Брускова:

Во-первых, есть люди, которые отвечают за работу деревни - директор. В
деревне есть психолог, в деревне есть педагог или два педагога, один его
заместитель, а другой, который занимается социальными проблемами. Самое
главное - нет каких-то административных рычагов. Директор не приходит,
не проверяет, что она готовит, никто не смотрит ей в кастрюлю. Все
построено на том, каково состояние детей. Детские глаза - это самый
главный показатель педагогического процесса. Поэтому у мамы есть
определенное количество денег, она их получает на руки, как и в приемной
семье, она сама их тратит. Она обязана отчитываться, немножко другим
путем, чем это делается в официальных учреждениях. А во всем остальном,
приходят люди, смотрят, видят. Затем происходят какие-то встречи с
мамами. Раз в неделю так называемый "круглый стол матерей", на котором
они обсуждают все свои проблемы. Затем есть тематические, есть тренинги
с мамами, есть дальнейшая их профессиональная подготовка, потому что им
тоже надо помогать, их надо учить отдыхать. Это очень большая нагрузка.
Она все делает сама, она готовит, она стирает, она гладит. Без нее
ничего не решается. Директор не может сказать - будет так, он должен
обсудить с мамой, убедить ее, что это должно быть так, если какая-то,
скажем, ситуация с ребенком непонятная. Поэтому она чувствует себя
ответственной полностью. Но вот то, что на ней так много бытовых проблем
лежит, все на ней, хотя, конечно, деревня тоже помогает, мам возят на
оптовые рынки раз в неделю, привозят какие-то продукты сюда, но, тем не
менее, все делает сама. Но это приводит к тому, что это воспитание
детей. Потому что они обязаны, они волей-неволей ей помогают. Они же
приходят из разрушенных совершенно семей, из разрушенных отношений, где
не было ни чувства ответственности, ни заботы друг о друге, вообще
ничего, как правило. Вот здесь они всему учатся заново. Это удивительно,
как старшие дети, постепенно вырастая, становятся весьма такими людьми,
обладающими достаточными качествами, чтобы свою жизнь построить
правильно.

Виржини Куллудон:

По-настоящему счастлив тот ребенок, который живет в уютном доме, где все
продумано для создания подлинно семейной атмосферы с ее радостями и
повседневными хлопотами. Здесь осиротевший ребенок обретает дом, мать,
братьев и сестер. В семье детской деревни мама воспитывает до пяти детей
разного возраста.

Юлия Захарова, <мама>:

Они рассказывают о своем детстве и, конечно, это приводит меня иногда в
очень тяжелое состояние духа. Потому что слушать это очень тяжело. Я
после этого могу не спать ночи и мне хочется плакать, потому что детство
у них было очень тяжелое, очень непростое. Когда Ваня рассказывает, как
он бегал по чердакам, по подвалам и при этом остался жив - это, конечно,
удивительно. Когда Ваня пришел, он говорил: мама, я так много видел,
много пережил, что мне вроде ничего интересного в жизни не
представляется. Я говорила: ну что ты, Ваня, впереди еще столько
интересного, столько книг, картин, дел очень интересных, я думаю, что ты
найдешь себя в этой жизни. И действительно так произошло. То есть он
как-то потихонечку стал отходить от своего прошлого, забывать про него и
нормально влился в эту жизнь. В школу приходится ходить, приходится
делать уроки, приходится помогать по дому, ходить в магазин, ухаживать
за маленькими. Мыться каждый день, для меня это тоже было не просто
приучить их мыться каждый день. Он говорил, что моются каждый день одни
дураки. Я сейчас вспоминаю, он смеется над этой своей фразой, которая
была вполне серьезной. Он говорил, что ты издеваешься над нами, говоришь
нам, что надо мыться каждый день. Сейчас, конечно, совсем другие дети,
они уже как-то адаптировались к нормальной жизни, они нормально
воспринимают школу, коллектив. Я уж молчу про то, что они были довольно
жестокие и жесткие и в играх своих. Игра могла закончиться совершенно
запросто дракой. И драки были просто до первой крови. Сейчас, конечно,
этого не происходит, они стали мягче, они стали деликатнее, тактичнее,
они меньше стали кричать. Я молчу про то, что они ругались матом,
слышали все и копировали жизнь своих родителей. Сейчас этого, конечно
же, не происходит. То есть они уже могут себя контролировать, свои
эмоции, свои чувства. Они уже как бы не приходят в ярость, с ними
намного проще. Но это надо было все пережить. Я переживала все это
довольно тяжело.

Все называют меня мамой. Но на самом деле это было тоже очень непростой
процесс. Я не знаю, как происходит, когда я начинаю для них быть мамой и
когда они начинают быть моими собственными детьми. Это на самом деле
очень сложный процесс, я не могу передать, как это все происходит. Это
удивительно все. И завоевать таких детей, у которых дефицит доверия к
взрослым, они не доверяют взрослым, трудно было завоевать их доверие.
Как-то это произошло, как-то это чудо произошло. Я люблю их, они любят
меня.

<Вероника!> Девочка читает стихотворение.



Виржини Куллудон:

Сколько домов, сколько мам в одной деревне?

Елена Брускова:

Как правило, 12. Так получилось в Томилино, по разным причинам, 11
семейных домов, а так 12 домов, 12 мам. Школа соседняя, все как в семье.
Соседняя школа, соседняя поликлиника, все соседнее. У нас нет своей
школы, это только в детском доме в государственном. Это самое страшное.
Наши детские учреждения это педагогическое гетто. Дети замкнуты. Вот они
в одном здании живут, кстати, выстроенном как школа, с классными
комнатами, которые превращаются в спальни, и в соседние идут учиться.
Контактов нет, связей нет. По положению их не пускают в пищевой блок.
Они не знают, как заваривается чай. А наши дети с самого начала живут
нормальной жизнью. Я все это знала, я все это ожидала, я все равно
потрясаюсь до сих пор, как они преображаются.

Анна:

Меня зовут Аня Козыбенко. Я живу во втором домике. В понедельник нам
привезли малышей, гуляем с ними, маме помогаем. Готовим сами, одеваем
их.

Виржини Куллудон:

Дети откуда, как вы их находите? Есть огромное количество детей-сирот.

Елена Брускова:

У нас есть тоже какие-то базовые условия. Мы стараемся брать семьи. Если
вы знаете, как устроены наши детские учреждения сиротские, у нас же они
по возрастному признаку. То есть сначала дети в доме малютке от нуля до
тех лет, до четырех, потом они переходят в дошкольный детский дом и так
далее. Семьи разделяются. Вот те пятеро, которые пришли к нам, они бы
попали в три разные учреждения. Поэтому мы стараемся подобрать семью. Мы
берем детей из приютов. Приюты это явление последних десяти лет, очень
положительное, где дети находятся временно. Они могут взять ребенка с
улицы и привести и начинать думать о том, что с ним делать. Мы берем
детей так же как все остальные детские учреждения по путевкам социальным
всяких ведомств. Мы стараемся брать семьи, мы стараемся брать детей,
если это не семья, не старше десяти лет. Затем мы стараемся брать детей
так, чтобы это отдаленно напоминало рост семьи. Желательно, чтобы в эту
семью не приходили старшие дети, чем те, которые уже есть в семье. Мы
также стараемся брать детей, которых по каким-либо причинам не взяли на
усыновление, не взяли под опеку. Чаще всего это получается семьями,
потому что три-четыре человека вряд ли кто-то сейчас в России возьмет.
Мы стараемся не брать детей, которые требуют постоянной медицинской
помощи, потому что у нас нет этих служб, и мама с инвалидами не
справится, поскольку она сама все делает.

Виржини Куллудон:

Кристина рассказывает о том, как была в театре.

Кристина:

Принцесса Турандот угадывала имя принца. Он сказал, что если угадаешь
мое имя, то жениться на тебе не буду, а если не угадаешь - буду. Мы там
сидели хохотали. Ездили в дельфинарий. Мама мне дала деньги, я не помню
сколько, я купила две ручки, Веронике и себе, типа фломастера, одна
пишет, другая стирает сторона. И я купила себе двухлитровую бутылку,
Вероника просит и выдула всю бутылку. Я себе купила сосалку и за два
рубля еще такую маленькую бутылочку, она и эту всю выдула. И в туалет
вообще не бегала!

Леонид Митяев, директор детской деревни, Томилино, Подмосковье:

Деньги даю не я, мамы выдают карманные деньги. Они такие - 60 рублей до
десяти лет школьникам, только школьникам, 80 рублей до 14-ти и после
14-ти - сто рублей. Это радостные деньги на самом деле, карманные они
должны быть. Раньше мама давала из своего кармана, мы решили, что это
нужно делать так. Они должны тоже научиться тратить эти карманные
деньги. Сейчас они, конечно, не умеют тратить. А может быть, это
преимущество детства, что можно пойти купить жвачку на эти двадцать
рублей и обжеваться. Кто-то откладывает. Счет есть у каждого ребенка и
туда ему перечисляются пенсия, алименты, мы не берем себе ничего, все
идет ребенку и так же подарки какие-то денежные, это очень принято. Эта
спонсорская программа международная, то есть можно быть другом деревни и
ежемесячно платить и плюс к тому можно быть другом ребенка конкретного.
Это единственный период в жизни, когда ты можешь получить эту
возможность баловаться. Домашние дети - мы их балуем, а почему этих
нельзя баловать? Надо баловать детей. Любви никогда не бывает много.

Мария Персанова:

А бывает такое, что дети высказывают вам претензии, что-то не нравится,
какие-то замечания?

Леонид Митяев:

Если говорить о каких-то конфликтах, конечно, они случаются и бывают.
Конфликты бывают между мамой и ребенком. Между детьми, я считаю,
количественно их больше, я так считаю, что в детский конфликт не надо
вмешиваться, ребенок сам может как-то выйти из него. Я думаю, что
вмешательство взрослого, если это не сопряжено с опасностью для жизни и
здоровья ребенка, вмешательство взрослого может в некоторых случаях и
навредить даже тому ребенку, за которого заступаешься. И потом это не
очень полезно педагогически, поскольку ребенок должен научиться выходить
из конфликтов и искать разные пути конфликтов сам. А конфликты мам и
детей, они не выходят на какой-то вселенский, деревенский уровень. Как
правило, это, наверное, возникает из-за усталости матерей, где-то можно
было бы сгладить и не обращать на это внимания, но не хватило, наверное,
сил, терпения, может быть, что-то вызвало раздражение. Хотя порой дети
делают такое, за что есть ругать. А вот так, чтобы прийти, я не хочу
сказать, может быть, надо было это делать, но я не собираю детей, у нас
нет общих собраний, где мы встретимся и будем обсуждать, как дальше
жить. Если бы было, то можно было бы задать вопрос: что вы хотите,
считаете не так. Жизнь идет, она устоялась, она такая семейная жизнь.

Виржини Куллудон:

<Будущее человечества зависит не только от завоеваний техники и не
только от развития тех или иных политических сил, но прежде всего от
того, насколько миру удастся воспитать в подрастающем поколении
собственное достоинство> - в сегодняшнем контексте мирового кризиса эти
слова, произнесенные в 50-х годах Германом Гмайнером, звучат вполне
современно. Как утверждает реклама детских деревень - SOS: <Детская
деревня - мостик в окружающий мир, который обеспечивает надежную
адаптацию детей в обществе>. Действительно, детская деревня не
изолирована от окружающего мира. Дети деревни ходят в обычную школу, но
этим их контакты со сверстниками не ограничиваются: они часто приглашают
друзей к себе домой.

Леонид Митяев:

Мне кажется, самый удачный показатель, это то, что жители соседних домов
являются друзьями детской деревни. Когда сосед перечисляет тебе деньги -
вот это совсем другое. Потому что все это происходит на глазах, мы все
ходим в один магазин, дети практически ходят в одну школу. Из соседней
деревни женщины являются другом и перечисляют эти деньги. Ясно, что это
совсем особые деньги, это совсем дорогие. Потому что это значит, если бы
было что-то совсем не так, то этого не было бы. Мы достаточно открытая
территория и организация, в том плане, что все видно и все на глазах.

Виржини Куллудон:

Наша сотрудница Мария Персанова съездила в Томилинскую деревню,
встретилась с соседями, с учительницей русского языка, со школниками.
Как относятся к детской деревне?

- Прекрасно, просто прекрасно. Молодцы, что так сделали. У нас в детский
садик ходит девочка в группу, мама очень хорошая. Замечательно просто, я
считаю. Она говорит: такая была слабенькая, я ее растила. Молодец она
просто.

Мария Персанова:

Вы считаете, детям просто повезло?

- Конечно. И мы часто видим, как мамы ходят с ними, ездят в электричках,
возят в театр. Молодцы. Очень хорошо. Кто им помогает, кто их
спонсирует - я не знаю.

Мария Персанова:

А дети отличаются от обычных детей?

- Ничем они не отличаются. Обычные нормальные дети. школьный звонок...

Мария Персанова:

Вы дружите с этими детьми? Какое отношение?



- Так же общаются, как со всеми. Дружили мы действительно. Хорошая
девчонка была и ничего отличительного от остальных не замечалось.
Училась ровно довольно-таки, рисованием увлекалась к тому же. Мы как-то
никогда особенно не обращали на это внимание, что у них хорошие очень
условия. Зависти не было.

Виржини Куллудон:

В детских деревнях существует правило, что дети должны оставаться дома,
у мам, до 15-ти лет. Что происходит с ними потом?

Леонид Митяев:

Сейчас мы готовим молодежную программу. Организационно и структурно это
будет входить в детскую деревню, но не находиться на нашей территории.
Это будет квартира, в которой будут жить наши ребята-выпускники, которым
исполнится 15-16 лет. Они уже будут жить не с мамами, а с воспитателями.
Это многим будет чем отличаться. Мама есть мама, а воспитатель - это
люди, которые будут им помогать более самостоятельно, уже вся
ответственность должна, так мы думаем, будет лежать на ребенке, он будет
заботиться о себе не в том объеме, как в детской деревне, а в большем. И
готовить сам. Ответственность за свою жизнь, за свою судьбу возрастает.

Виржини Куллудон:

Расстаться со своими детьми после того, как они выросли - наверное,
тяжелый момент для всех этих профессиональных мам из детских деревень.

Юлия Захарова:

Это очень тяжело. Это очень травматично. Но я думаю, как каждый ребенок,
даже от родных родителей, я думаю, что это не просто переживается и
ребенком, и родителями. И у нас тоже это происходит, у него повышенная
тревога, как будет дальше. И мне тоже очень жалко с ним расставаться. Но
я надеюсь, что связи не закончатся, он будет приезжать сюда, тут будет
жить его сестра, я буду всегда в курсе его дел и чем я могу, я буду
всегда помогать безусловно. Так же, как помогаю старшей доченьке,
которая тоже вылетела из гнезда и уже живет своей жизнью. Я думаю, что и
с Ванечкой произойдет то же. Мне не кажется, что эти годы, прожитые
вместе, они так пройдут незаметно, они все-таки нас объединили,
сроднили. И я думаю, что мы останемся родными людьми по жизни тоже.

Леонид Митяев:

Детская деревня приучает на своем уровне, дети ходят в школу,
нарабатывают опыт общения с детьми, со взрослыми. Но вместе с тем
наступает период жизни у подростка, когда он начинает бунтовать, это
бывает с каждым нормальным человеком. Покажите мне, скажите, что этот
подросток в 16 лет идеальный, я вам скажу, что он, наверное, испытывает
какие-то проблемы со здоровьем. Поэтому интересы подростка должны
каким-то образом сопровождаться, но вместе с тем нужно давать ему больше
самостоятельности, что в семье не всегда возможно. Как ни странно,
расставание будет способствовать сближению. Потому что, расставаясь, он
будет ближе к семье, он не будет входить в какие-то конфликты, а будет
все равно приезжать сюда, будет советоваться с мамой, будет плакаться,
наверное. Когда мы идем? Когда нам плохо, вот мы и просим какой-то
помощи. А если не будет сюда приходить, забудет детскую деревню, тоже не
плохо, значит ему хорошо, он самодостаточен. И может быть, это вообще
самый главный итог нашей работы. Потому что мы не должны вырастить
ребенка - и он обязан всем. Нет, конечно. Скорее всего мы обязаны, что
он предоставил такую возможность работать и заботиться о нем.

Виржини Куллудон:

Сейчас детские деревни существуют почти во всех республиках бывшего
Советского Союза. Все они строятся на принципах семейной жизни.

Елена Брускова, президент российских детских деревень:

В Казахстане третья строится, в Киргизии, в Азербайджане построена, в
Узбекистане, во всех Прибалтийских республиках, почти везде, кроме
Украины, как ни странно, и Молдавии. В Белоруссии давно есть, тоже
вторая сейчас строится. Мне кажется, что исторический смысл этих
деревень не только в том, чтобы помогать этим конкретным детям, хотя это
безумно много и это основная, может быть, задача. Но мы еще доказываем
преимущества семейного воспитания. Семейное воспитание, которое в
рамках, тем не менее, учреждения. В Европе уже давным-давно типа наших
детских домов, которые выстроены были как казармы, поэтому волей-неволей
у них была казарменная педагогика, их не существует. Все детские дома
государственные. Кстати, у нас в стране существует такая иллюзия, что мы
всех усыновим, или мы всех возьмем под опеку, но не будет
государственных детских домов. Это иллюзия. Потому что в таких
достаточно благополучных странах, как Австрия, родина детских деревень,
Германия, Франция, Италия, есть государственные детские дома, но не все
живут на семейном принципе. Я вот считаю, цель и смысл наших детских
деревень тоже в том, что мы доказываем. Когда мы только начинали, и я
пыталась как журналистка об этом писать и говорить, была масса людей,
которые говорили, что ничего подобного. Коллектив, воспитание
коллективом. Теперь никто так не говорит, абсолютно, нет таких людей.
Теперь говорят - да, это намного лучше. Ну и все, повернули сознание,
мне кажется, это очень много. Мы сейчас, к сожалению, если бы сейчас у
людей были бы деньги, у министерств, скажем, которые опекают эти детские
дома, то они бы их все перестроили, все перевели, пусть на
квази-семейный образ жизни. Конечно, они не могут так сделать, как это у
нас сделано, но хотя бы дети не будут разделяться. Чтобы ребенок
чувствовал себя единицей вообще в семье, он сам, а не составная часть
славного коллектива детского.

Виржини Куллудон:

У вас хорошие отношения с государственными институтами?

Елена Брускова:

Да. Как вам сказать, я считаю так, когда они нам не мешают - это уже
хорошо, а когда они нам помогают, это просто великолепно. Скажем, Лужков
делает это все время. Комитет по образованию платит нам на содержание
детей. В принципе это в Европе принято. Мы берем ребенка по
государственной путевке, он бы все равно куда-то пошел. Мы получаем от
него 30% нашего бюджета, Томилинского, но это тоже много. Конечно, есть
такие области, у которых нет денег на содержание государственных
учреждений. Но вообще к нам относятся с уважением, с симпатией, с
интересом, и есть такие учреждения, которые нам помогают. Скажем, тот же
самый институт педиатрии в Москве, всех детей сначала взяли, они их всех
записали на учет, и они все там прописаны. И когда нужно, мы обращаемся,
какой-то ребенок заболел. И хотя это медицинское учреждение наполовину
платное, с нас денег никогда не берут. И вообще все идут навстречу, все.
Мы не видим раздражения окружающих, несмотря на то, что уровень жизни
вроде бы высокий. Наоборот, мамы покупают козье молоко для детей у
соседних старушек, так они еще какую-то морковку дадут. Все очень
умилительно. Я ничего не могу сказать.

Виржини Куллудон:

Детские деревни - замечательная гражданская инициатива. Ее корни в
Западной Европе, но она обрела благодатную почву в России.
Финансирование также в основном из западных источников. Но и русские
люди все чаще и чаще помогают своими деньгами, становятся <друзьями>,
как их называет организация Детские деревни -SOS. Это новая и
чрезвычайно важная тенденция. Как именно распределяются финансы?

Елена Брускова:

Вообще глобально это так - строит деревню целиком международная
организация. Если страна способна сама и вносят спонсоры, это все
приветствуется, но вообще строит международная организация. Она же
дальше и содержит деревню. Но ожидается, что та страна, где построили
деревню, будет какие-то деньги собирать. Мы уже начали собирать по тому
принципу, который существует в мире. Есть друзья детских деревень во
всем мире, они вносят определенную сумму денег в месяц. У нас это
тридцать рублей. Например, во всех сберкассах Московской области была
помещена такая умилительная штучка: "Если хочешь, помоги этим детям".
Сейчас 1500 друзей детских деревень. 1500 россиян каждые три месяца
ходят в сберкассу и вносят эту сумму. Я жутко этим горжусь.



Виржини Куллудон:

В России, благотворительные пожертвования для детских деревень начались
и развиваются благодаря усилиям Леонида Митяева, директора Томилинской
детской деревни.

Леонид Митяев:

Это все начиналось, и было выдумано Гмайнером. Он просил сначала много у
немногих, а потом понял, что надо просить немного у многих. Он просил по
одному шиллингу в месяц, по подписным листам эти деньги собирались. Вот
таким образом построилась первая детская деревня, вторая, третья, потом
она перешагнула границы Австрии, Германии, Европы, Азии. И так же
существует наша детская деревня. Есть международная организация и такой
финансовый мешок - Фонд Гмайнера, куда стекаются все пожертвования со
всего мира от добровольных. Они потом распределяются в соответствии с
бюджетом. И ясно, что первое время мы целиком существовали на деньги,
которые нам выделялись бюджетом из Фонда Гмайнера, и потом начали
появляться друзья зарубежные, которые также, внося туда деньги, содержат
деревню и детей. Но вместе с тем принято, что часть средств надо
пытаться собирать и в России. Года три, четыре назад я тоже решил, то,
что выдумал Гмайнер, может ли у нас пойти или нет. У нас достаточно
скромная символическая плата - десять рублей в месяц, тридцать рублей в
квартал. И в начале было очень туго. Я помню, мы остановились на цифре
семь, семь друзей, которые присылали достаточно долго, они и сейчас
присылают, но семь-восемь, никак мы не зашкаливались даже за десять
друзей. Я уже было отчаялся и думал: Господи, если будет сто, я буду
считать себя счастливым человеком. Как-то так пошло. Где-то за год мы
набрали и за сто перевалили. Это число перевалило за сто. И сейчас у нас
уже больше тысячи российских друзей, которые переводят эту сумму. Сумма
осталась неизменной - тридцать рублей. Но ясно, что тридцать рублей
сейчас и четыре года тому назад это разные деньги. Мы не меняем ее. Люди
просто сами больше присылают. А кто не может больше присылать, он
присылает и тридцать рублей.

Раз в квартал мы пишем письма, рассказываем друзьям, как у нас обстоят
дела, и они нам тоже в ответ пишут письма. Это все очень трогательная
история. Таким образом, вообще это составляет 5% нашего бюджета детской
деревни, что на первых порах очень неплохо и очень здорово. И около 25%
третий год подряд выделяет правительство Москвы. Мэр Москвы Юрий
Михайлович Лужков был здесь, эта идея безумно понравилась ему, он понял,
что нужно поддерживать негосударственные детские дома. Вот поэтому таким
образом финансово мы живем. Сейчас ребята занимаются на компьютерном
кружке и сделали вместе с преподавателем свою вэб-страницу, и это тоже
способствует, тоже привлечению друзей. Поэтому настанет такой момент,
когда, я думаю, Москва сама сможет собирать деньги на московскую детскую
деревню.

Виржини Куллудон:

Друзья детских деревень поддерживают эту инициативу со всех сторон
Российской Федерации - из Красноярска, Сочи, Нальчика, Владимира, и,
конечно, из Московской области. Перечень подмосковных городов длинный:
Мытищи, Жуковское, Раменское. Все, кому хочется познакомиться с детьми
из деревни, могут позвонить в Томилино (по телефону (095) 557-31-01),
договориться о встрече, и приехать. (dd-sos@moscow.portal.ru)

Елена Брускова:

Мы пытаемся привлечь людей к этому общему делу, потому что я думаю, что
у этого движения большое будущее. Очень часто просят деньги на какое-то
доброе дело. У нас же деревня открытая, у нас есть дежурный дом, который
каждую неделю принимает всех гостей, которые приходят. Человек может
приехать, и так наглядно, вот этот ребенок косоглазенький, вымытый,
отмытый, довольный, улыбающийся, не боящийся камеры. Мне кажется,
во-первых, что в России добро не исчезло, а во-вторых, я думаю, что
добро оно родит добро. Люди иногда приходят какие-то очень трогательные,
какие-то игрушки от ребенка, библиотеки нам дарят.

Леонид Митяев:

Очень трогательные истории про друзей. Если человек не перечисляет
какое-то время деньги, очевидно, у него стало трудно с деньгами, ему
стало сложно делать. Как правило это год. После года мы пишем
благодарственное письмо еще раз, что он перечислил и, наверное, больше
не будем терзать его этими письмами, поскольку это уже все бесполезно.
Об этом я пишу. И вы знаете, в ответ получил письмо женщины, которая
написала, что я прошу вас, не исключайте меня из своих друзей. Я была
больна, я потеряла зрение, мне было очень тяжело и просто не до этого. Я
прошу, я буду перечислять, я даже за все оставшиеся, за те месяцы,
которые не перечислила, буду перечислять. Ясно, что это все добровольно
и если ты не перечислишь, никто тебе ничего не скажет. Для людей на
самом деле тоже существенно важно участвовать. Это нам важно и важно для
детей, что они воспитываются не только мамами.

В чем состоит гениальность идеи Гмайнера? Он соединил людей, которые
хотят помогать, с людьми, которым нужна эта помощь. Мы являемся как бы
посредниками такими оказания вот этой помощи большому количеству людей.
Для России, может быть, сейчас это актуально в большей степени. Потому
что мы жили, милосердие было какое-то, оно даже в советских традициях,
все равно кто-то кому-то помогал. Случилось так, что большинство людей,
конечно, получают мало, нет денег. А все те, кто хотел, чтобы ему
помогали и кому нужна помощь, обратились к богатым, на них нависли,
вместо друга появилось слово "спонсор" и так далее. И обыкновенный
человек, который в той жизни помогал, он вдруг понял, что никому
помогать не может и никто помощи не просит. Мы просим, просим эти даже
пусть небольшие скромные деньги. И пишут письма люди и говорят: спасибо
вам, что дали нам возможность опять почувствовать себя человеком,
участвовать в том деле. Я всю жизнь помогал, сейчас думал все уже,
ничего у меня никогда не получится. Я могу из пенсии своей, оказывается,
тоже помогать и чувствую себя причастным к этому делу.

Виржини Куллудон:

Быть причастным к делу детских деревень - это во многом значит
учавствовать в построении гражданского общества. Развивать доброе дело,
порождать добро добром и двигать свое общество вперед.

Контактные данные: dd-sos@moscow.portal.ru

Детская деревня-SOS Томилино: 140070 Московская область, Люберецкий
район, Томилино, ул.Г.Гмайнера, д.1.
Тел./факс: (095) 557-31-01

Детская деревня-SOS Лаврово: 303121 Орловская область, Орловский район,
дер.Лаврово
Тел. (08622) 1-68-34

Российский Комитет Детские деревни-SOS: 109004 Москва, Пестовский пер.,
д.12, кв.20
Тел./факс: (095) 915-34-67
------
От Igor Ignatov
К Игорь Жуков (09.12.2001 17:31:50)
Дата 09.12.2001 18:58:14

Ре: Мне лично на ету тему "подумать" не уда;ось

Первый раз слышу и вижу. Вы, вероятно, полагаете, что тут собрались знатоки "отрядного дела"?
От Игорь Жуков
К Igor Ignatov (09.12.2001 18:58:14)
Дата 10.12.2001 02:30:40

Чужой опыт разве не нужен?



>Первый раз слышу и вижу. Вы, вероятно, полагаете, что тут собрались знатоки "отрядного дела"?

Да нет, конечно. Я и сам знатоком себя не считаю, хоть давно в оном "деле" пытаюсь разобраться. Просто мне кажется естественным: прежде чем заново творить велосипед и грабли, понять, что люди уже делали и делают. Какая-то инфа есть в Сети, а во многих русских и украинских городах можно общаться вживую с людьми, имеющими соответствующий опыт.
От Igor Ignatov
К Игорь Жуков (10.12.2001 02:30:40)
Дата 10.12.2001 02:57:21

Ре: Почитал я...

Сxодил по ссылке - вроде бы даже Вашей (альтруизм). Не вдоxновило, откровенно говоря. Какое-то интеллигентское копошение. Люди, конечно, неплоxие. Но не то ето все.

На дворе - цивилизационная катастрофа, а люди делает вид, что ничего особенного не происxодит. Абстрактный альтруизм - не тот фундамент, на котором можно нарастить социальную альтернативу. Альтруизм есть везде. Но ето не отменяет борьбу цивилизаций.

Учиться, конечно, по возможности надо. Вот только чему у ниx учиться? Организовывать туристические клубы? Общаться семьями? Людям ночлег предоставлять? Не попаxивает ли ето все интеллигенстким аутизмом?

Xотя интересно то, что и они поднимают вопрос о формировании етноса. Правда робко. Видимо, у многиx ета тема в голове заворочалась. А раз уж об етносе заговорили антиллигенты - ето что-то. Наверно, скоро и ета тема станет "общим местом".

Было бы xорошо, если бы Вы обобщили. Чему учиться-то? Может я пропустил что?
От Игорь Жуков
К Igor Ignatov (10.12.2001 02:57:21)
Дата 10.12.2001 03:33:57

Попытка ответа

>На дворе - цивилизационная катастрофа, а люди делает вид, что ничего особенного не происxодит. Абстрактный альтруизм - не тот фундамент, на котором можно нарастить социальную альтернативу. Альтруизм есть везде. Но ето не отменяет борьбу цивилизаций.

1) А действительно ничего особенного не происходит. Потому что все уже произошло. Люди же не кричат "Пожар", когда уже все сгорело, не тратят время на инвентаризацию головешек, а делают новый мир - так, как они его видят.

2) Речь не об "абстрактном альтруизме", а о социальном творчестве - создании неформальных сообществ на тех или иных принципах. Это не "есть везде". Это надо уметь делать, и вкладывать большие силы.

>Учиться, конечно, по возможности надо. Вот только чему у ниx учиться? Организовывать туристические клубы? Общаться семьями? Людям ночлег предоставлять? Не попаxивает ли ето все интеллигенстким аутизмом?

Учиться социотехнике: создавать жизнеспособные сообщества. А в частности, общаться семьями неплохо бы научиться. Как Вы себе возрожденный народ представляете - в интернете живущим?

>Было бы xорошо, если бы Вы обобщили. Чему учиться-то? Может я пропустил что?

А не надо торопиться обобщать. Есть многообразие Нового общения, есть множество разных энтузиастов, каждый из которых творит кусочек мира вокруг себя. Творит по-своему, но в целом - все они уходят из безумного "вавилона", в котором мы все оказались. Это и есть возрождение народа.

Ну а мои представления - что для меня важно, и чему я хочу учиться, ответы на какие вопросы хочу найти - есть в двух моих статьях.

Еще раз, может быть, повторюсь... Если мы не секту какую-то делаем, если нас этнос интересует, так надо понять, что он многообразен неизбежно, что множество точек роста должно быть. Нужно не изобретать схемы для всех, а нужно понимать, что процесс уже идет и поддерживать его в той точке, где мы волею судьбы оказались, нужно уметь узнавать своих...

Для меня наиболее понятный, "мой" путь - это подростковые клубы, основанные на коммунарской методике. Но есть и другие
пути...

Хорошо бы, конечно, постепенно нащупать удачные скрепляющие символы. Это предмет для разговора.