Александр Ципко
Есть вещи пострашнее русского бунта
Наша политическая несостоятельность – источник опасности для будущего страны
Расслоение российского общества – активный фермент политической жизни.
Об авторе: Александр Сергеевич Ципко - главный научный сотрудник Института экономики РАН.
Поразительно, но после трагической истории с «уссурийскими мстителями» страждущих бунта в России поубавилось. Стало как-то неприлично призывать к бунту, рассуждать о бунте. Все-таки инстинкт самосохранения у россиянина проснулся.
Давно, более 10 лет назад, на передаче Светланы Сорокиной на Первом канале революционер Эдуард Лимонов доказывал мне, «охранителю», что только кровь бунта смоет позор современной России. Но гибель и милиционеров, и мальчиков-«мстителей» показала прямо противоположное. Позором, кощунством, даже абсурдом является прямое или косвенное подстрекательство к бунту, к насилию, к убийству. Все эти совсем недавно бывшие в моде рассуждения то ли о возможности, то ли о неизбежности грядущего общероссийского Новочеркасска отдавали или отдают садомазохизмом. 100 лет назад Александр Блок сказал, что российская интеллигенция, «бросаясь к народу» с призывом громить самодержавие, на самом деле «бросается прямо под ноги бешеной (русской. – А.Ц.) тройке на верную гибель». Новой, постсоветской интеллигенции надо знать, что в России всегда пропасть пролегала не только между властью и народом, но и между народом и интеллигенцией, тем более что нынешний российский народ благодаря голубому экрану ежечасно и ежеминутно убеждается, что интеллигенция, все эти «говорящие головы», народ не только не любит, но и откровенно презирает. Российская оппозиционная интеллигенция начала ХХ века все же любила свой народ, а нынешняя, либеральная, рассматривает его только как горючий материал, дающий ей шанс взлететь до высот утраченной власти.
На самом деле какого-либо бунта и каких-либо потрясений боится не только усталый народ российский, но и умирающая от скуки и безделья оппозиционная интеллигенция. Но все же жизнь, сама посткоммунистическая Россия – меняются. И, к сожалению, как мне кажется, власть этого не видит. Если в начале нулевых то же путинское большинство сравнивало и оценивало свой достаток на фоне хаоса, нищеты и неустроенности 90-х, то сейчас уже все, большинство, судят о своем достатке по сравнению с жизнью и состоянием верхнего меньшинства. Как только человек вырывается из нищеты (в которой все заботы были направлены на добывание куска хлеба), он начинает больше думать о своем человеческом достоинстве, о том, что он на самом деле такой же человек, как те, кто покупает за миллион яхты.
Вражда миров
Особенность нынешней ситуации и ее действительная опасность состоят в том, что наше российское, чудовищное по европейским меркам расслоение общества стало частью общественного сознания, становится активным ферментом и духовной, и политической жизни. Если раньше для тех же пенсионеров ежегодная прибавка на 500–1000 рублей к своим пособиям была ощутимым благом, то теперь обещание власти поднять пенсии на 10–12% воспринимается как подачка. Людей уже интересует не то, что в 90-е они вообще не получали пенсии, а то, что сегодня их пенсии являются нищенскими по сравнению с пенсиями на Западе, что их личные доходы – пыль, ничто в сравнении со сказочными в их представлениях доходами бизнес-элиты, чиновников, депутатов. Даже простые люди, никогда не выезжавшие за рубеж, знают, что там, на Западе, нет такой преступности, как у нас, и такой наркомании, что там людей больше уважают. На последней встрече экспертов, в конце июня, с массовкой передачи «Народ хочет знать», когда слово было предоставлено сидящим в зале, выяснилось, что их всех, почти 100 человек, больше всего возмущает, беспокоит, как они говорили, тот факт, что «наша власть народ не любит».
Не знаю, насколько предложение президента Медведева предать гласности доходы наших чиновников и депутатов способствовало борьбе с коррупцией. Но убежден, что предание гласности доходов наших чиновников и депутатов Федерального собрания усилило и без того сильное отчуждение населения, занятого заботами о простом выживании, от власти, от элиты. Отсюда и характерное для простых людей убеждение, что их жизнь и труд – лишь средство для роста состояния наших миллиардеров, что на самом деле власть и политики – это другой мир, другая планета, которая к их жизни не имеет никакого отношения. Мне думается, что наша новая власть, использующая западные механизмы борьбы с коррупцией, не учитывает, что постсоветский человек в своем мирочувствовании отличается от западного человека, что он убежден, что все эти состояния миллиардеров нажиты неправедным путем. Наша новая, посткоммунистическая власть, живущая на самом деле своим умом и чувствами на Западе, не понимает, что аргументы в пользу своей эффективности, которые могут произвести впечатление на западного человека, встроенного своим умом, всей своей жизнью в рынок, для российского человека – как об стенку горох. Конечно, спасение нашей валюты и банковской системы во время кризиса 2008–2009 годов является громадным достижением, в данном случае Путина. Но при этом надо помнить, что около 80% нашего населения вообще не имеют вкладов и накоплений и живут от получки до получки, от пенсии к пенсии. Для этих людей, которые тем не менее ходят на выборы и обеспечивают мало-мальскую легитимность власти, все эти модные ныне разговоры о модернизации, об инновациях, о Сколкове, о привлечении инвестиций равносильны сотрясанию воздуха. Советская власть дала грамотность, но не дала ни экономического, ни политического мышления. А сейчас нет ни былой грамотности, ни былой образованности, ни политической и экономической культуры. И с этим пора считаться в публичной политике.
Как угасают нулевые годы
Новая морально-политическая ситуация становится серьезным испытанием для нынешней власти. С каждым шагом ей становится все труднее и труднее обосновать в глазах населения свою ценность и значимость. Когда наши люди перестают оценивать свое благосостояние и свое положение в обществе в сравнении с бедами и лишениями 90-х, а видят перед собой только тех, кто сегодня имеет больше, чем они, то электоральная, политическая и моральная ценность реальных достижений нулевых угасает. Никого уже сегодня не прошибешь напоминанием о победе во второй чеченской войне, о важности восстановления в стране единого правового поля и важности проведения через Думу закона о плате за использование полезных ископаемых и т.д. Даже «стабильность», недавно такая желанная, и выстроенная из хаоса «вертикаль власти» воспринимаются не как благо жизни, а как повторение брежневского «застоя». Мы вступаем в тот характерный для российской политической истории этап, когда усталость от одних и тех же лиц во власти притупляет и инстинкт самосохранения, и характерную для русского человека доброту, чувство благодарности. Наше «поколение оттепели» помнит, как народ, получивший от «Никитки» и квартиры в пятиэтажках вместо сталинских бараков, и прилавки, полные продуктов, и реальные трудодни, и освобождение колхозников от второго крепостного права, вдруг возненавидел Хрущева только за то, что он был слишком инициативным и много говорил.
И мне кажется, что наверху мало кто думает, как всерьез, с одной стороны, повернуть народ лицом к власти, восстановить утрачиваемые к ней с каждым днем интерес, доверие, а с другой стороны – отрезвить саму власть и заставить ее понять, что России нулевых, с ее скромными запросами людей, с ее уникальными возможностями для укрепления ее авторитета и популярности, нет. Сознания нулевых с его достоинствами и с его недостатками нет. Эпоха послереволюционной стабилизации, когда за благо воспринимается любой мало-мальски ощутимый шаг на пути выхода из хаоса, закончилась. И она уже не вернется не только для нынешней власти. Она не вернется, ибо Россия уже не переживет разрушения, подобного 1991 году. Уже нет запроса на президента как психотерапевта, который говорит давно ожидаемые патриотические речи о величии России; сейчас от тандема ждут прорыва, дел, создания хоть чего-то, чем на самом деле российский человек сможет гордиться. Сейчас хотят не просто стабильности во власти и ее предсказуемости, как 10 лет назад, а стабильности, которая обеспечивает личную безопасность всех граждан, а не только тех, кого сопровождает охрана. Сейчас хотят уважения власти к человеку независимо от его успехов на ниве предпринимательства. Сейчас хотят не только освобождения Кремля от власти олигархов, ногой открывающих дверь в кабинет президента, а понятного для всех соответствия между доходами олигархов, крупного бизнеса и их реальным вкладом в развитие национальной экономики и соответствия олигархических доходов доходам простых граждан. И здесь, в этом давно существующем, но раньше замороженном хаосом 90-х запросе на справедливость состоит самый серьезный вызов для нынешней власти.
Сегодняшняя повседневность чревата насилием, в ней слишком заметна активность криминала.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Надо в конце концов осознать, что при нынешнем чудовищном с европейской точки зрения расслоении новой России, при космическом разрыве между доходами и образом жизни преуспевающего меньшинства, героев наших телевизионных репортажей, и доходами и образом жизни миллионов и миллионов, голос которых мы не хотим слушать, новая Россия долго не протянет. И здесь главная ловушка. Назад, к социализму, дороги нет. О новой конфискации не говорят даже лидеры КПРФ. Но, с другой стороны, власть боится начать более активную политику распределения доходов, хотя бы доходов от использования национального богатства, природных ископаемых. Даже сторонники Путина морщатся, когда он начинает доказывать, что в России нельзя вводить прогрессивную систему налогообложения, ибо у нас не развит «административный фактор», нет развитого механизма, обеспечивающего собираемость налогов. Что это за «властная вертикаль», которая не в состоянии обеспечить самого главного – пополнения бюджета за счет налогов? Надо понимать, что на самом деле в рамках европейской культуры чужая собственность в глазах несобственников станет праведной, законной только тогда, когда они, собственники, активно, зримо участвуют в росте благополучия общества. У нас сейчас в России в глазах населения крупный предприниматель и олигарх – это прежде всего удачливый вор. И подобная психология опасна. Но сама по себе идеологическими, пропагандистскими средствами не может быть разрушена.
Вызов безразличия
И тут обнаруживается новый, самый опасный вызов для власти. Вместе с угасанием настроений послереволюционной стабилизации, на волне которых вырастал сказочный рейтинг Путина как президента-психотерапевта, нет уже возможности сохранять прежнее отделение политики от экономики. Согласен с мнением некоторых экспертов, к примеру, Алексея Чадаева, что Ельцину понадобился в 1993 году разгон мятежного парламента, создание имитационной, бутафорной демократии, чтобы обезопасить экономику от политики, чтобы вся эта игра в выборы не мешала строить рыночную экономику, создавать класс собственников. И надо отдать должное Путину. Он «равноудалил олигархов от Кремля», не всегда последовательно, но все же сохранил основание построенной при Ельцине экономической системы. Проведенная Путиным политика укрепления вертикали власти на самом деле только усиливала начатую при Ельцине политику удаления политики (в России всегда непредсказуемой) от экономики.
Но сейчас становится очевидным, что нельзя сохранить в России стабильность и получить активную поддержку населения, если не перестраивать построенный Ельциным капитализм, не придавать ему нормальное, человеческое лицо. Введение – конечно, постепенное, с учетом специфики России – налога на роскошь, прогрессивной шкалы налогообложения, возрастание требований к выполнению приватизаторами тех обещаний, которые они дали во время перехода во владение государственной собственностью, – все это необходимые шаги не только для оздоровления морально-политической ситуации в России, но и для сближения нас с Европой. Не надо кошмарить бизнес. Надо только ввести его в цивилизованные, правовые рамки.
По крайней мере очевидно, что в новой России, которая рождается на наших глазах, где приобрел политическую значимость запрос на справедливость, на человеческое достоинство, старые механизмы укрепления рейтингов, все эти полеты на истребителях, опускание на глубину в подводной лодке, жесткие фразы о сортире, которые сейчас крайне неудачно повторяет Медведев, не работают. Население, новый средний класс в наиболее острой форме интересуют реальные шаги власти, направленные на очеловечивание, облагораживание новой, так неудобной для жизни России.
И в этом вся сложность и трудность проблемы. Тут власть оказывается между молотом и наковальней. Сторонники либерализации, «политической модернизации» насмерть защищают созданный Ельциным капитализм, не хотят слышать о запросе на справедливость. А критики «криминального капитализма» не принимают во внимание запрос на перемены в политике, на отказ от демократии. Далее. Один бог знает, где та черта, которая отделяет в России демократизацию политической системы от погружения в безвластие, в смуту. Но, с другой стороны, нельзя не видеть, что наша имитационная демократия, где за три месяца до президентских выборов эксперты в эфире программы «Времена» выясняют, как будут распределены полномочия между Путиным и избираемым Медведевым, ничего, кроме раздражения, не вызывает.
Повторяю. Если ничего не предпринимать и избрать, как принято говорить, инерционный сценарий, то ничего страшного, по крайней мере в ближайшие годы, не произойдет. Можно жить по-старому. Повышать пенсии, как делает Путин. Призывать народ к модернизации. Давать иллюзии представительства в Думе неудачникам, не преодолевшим 7-процентный барьер. Увеличивать количество депутатов в Московской Думе. Малые дела – тоже дела. Счастье нынешней власти и, наверное, нашей пишущей братии состоит в том, что по крайней мере сейчас массовое недовольство уродствами нашего капитализма и подаренной нам Ельциным бутафорной демократии не ведет ни к агрессии, ни к радикализму. Сегодня недовольство властью ведет к безразличию, к внутреннему отчуждению и от власти, и от политики. Все меньше людей смотрят новостные программы, где персоналии тандема отговаривают положенное им, обязательно равное время. Никого в народе уже всерьез не интересует, кто из властвующего тандема займет первое место в сводке новостей после 2012 года.
И в этом весь драматизм, шизофреничность нынешней российской ситуации. Мобилизационный порыв у народа российского иссяк. При всем моем сочувствии к борцам с «мигалками», они все же не весь российский народ. В гедонистическую эпоху, когда даже пенсионеры на свои копейки хотят купить себе хоть немного деликатесов, попробовать то, «что едят олигархи», нет места для героики бунта. На самом деле люди в подавляющем большинстве привязаны даже к тем малым благам жизни, которые у них есть. И в этом качественное отличие нынешней ситуации от 1917 и 1991 годов, когда во имя перемен люди сжигали свой собственный дом. Но шизофрения от того, что страх перед революциями и потрясениями соседствует с усталостью и от нынешней жизни, и от нынешних политиков (отсюда, кстати, все новые проблемы «Единой России»), и от бьющего в глаза (при помощи нашего телевидения) неравенства, расслоения.
* * *
И здесь я прихожу к окончательному, неожиданному для себя выводу. Бунт страшен. Я сам не люблю ни революции, ни революционеров. Но с исторической, национальной точки зрения нынешний распад общества, усугубляющееся отчуждение большинства и от власти, и от элиты, нынешняя апатия, возрастающее безразличие ко всему, что говорит и делает власть, тоже опасны. Хорошо, что нет никаких политических шансов у нынешней радикальной оппозиции, у тех, кто не успел закрепиться на высотах власти во времена Ельцина. Но ведь сам тот факт, что у нас на самом деле нет ни оппозиции, ни, самое главное, потребности в ней, тоже опасен, тоже является признаком нашей болезненности, политической несостоятельности.
Хочется верить, что и наши нынешние лидеры, и наша российская элита осознают, что углубляющийся разрыв между «низами» и «верхами» в России опасен, что старые политические технологии, которые в прошлом обеспечивали легитимность власти, все же представляют опасность. По крайней мере уже сегодня нельзя больше отделять экономику от политики, игнорировать обостряющийся запрос и на справедливость, и на уважение власти, элиты к простому человеку. Имитация политики и имитация перемен уже себя исчерпали.
Он не может (и не хочет) менять саму систему, так как с нее кормится. Поэтому он
вынужден (!) придумывать всякие методы модернизации именно этой системы, его
кормящей. Невыполнимость задачи порождает соответствующие рецепты. Но он так же
видит, что система уверенно движется к коллапсу. И он боится, что к осине
потащат не только олигархов, но и их агитпроп, не только либералов, но и
<охранителей>. А что он все эти годы <охранял>, кроме своего места у корыта?
Армию, промышленность, науку, образование? Все же уничтожено, пока он чавкал.
Как говорит Неверов - их не нужно преследовать, у них воровскую кормушку
достаточно отобрать, по кредитам не заплатят - окажутся на улице, охрана дачного
поселка придет за зарплатой, с плоскогубцами, тем они последнее отдадут. А затем
они пойдут на биржу труда. И что они там скажут? Одни - могу воровать, другие -
могу воров отмазывать, объяснять нищим старикам и старушкам про объединяющих
всех русскую идею? Если кто из них раньше даже что и умел, то на сегодня они все
давно дисквалифицированы, их навыки на бирже труда никому не нужны, а дети у них
еще хуже, те уже полные уроды - паразиты по праву рождения это уже полные
паразиты. Пойдут всей семьей на помойку бутылки собирать? Почему они сегодня
проснулись и вспомнили про этот, как его, народ? Их от кормушки начинают
оттирать. Впереди замаячили помойка и бутылки. Есть от чего вздрогнуть и <вдруг>
увидеть этот, как его, народ. Конец для всех подкрался незаметно, хотя виден был
издалека - в самопоедаемой системе рано или поздно начинаются войны за кормушку,
и от услуг дорогущего агитпропа придется отказываться, оставят самых наглых. Вот
Ципко и задергался.