Пока сознательная часть страны до бессознания спорила о том, кто же на самом деле является автором романа «Околоноля», опубликованного в специальном приложении к «РП», 1-й заместитель главы администрации президента России не терял времени даром. Во-первых, он прочитал роман Натана Дубовицкого, которого подозревают в том, что он и есть Владислав Сурков. А во-вторых, он действительно написал... не знаем, как насчет романа «Околоноля», а рецензию на него точно написал (единственное, чего мы уже не в состоянии понять: если Владислав Сурков написал рецензию на роман, то кто же написал роман?). Впрочем, читатель, который смог разглядеть в «Околоноля» Владислава Суркова, конечно же, сообразит, зачем он написал эту рецензию, которая по глубине проникновения в суть романа, по нашему мнению, оставляет далеко позади всех преследователей Владислава Суркова.
Поздно летом сего года осведомленные газеты произвели небольшой шум, уличив меня в написании «плохого» «романа» «о коррупции». Улик, впрочем, было не густо. Если не считать невнятных показаний полумнимых и безымянных чиновника и наборщика — всего одна. А именно: автором книжки «Околоноля [gangsta fiction]» является доселе никому не известный Натан Дубовицкий, а мою жену зовут Наталия Дубовицкая, следовательно… Что же следовательно? А то, уведомили газетные следователи, что автором должен быть муж вышеозначенной жены, старик Дубовицкий, т.е. я. Почему, спрашивается? Да потому!
Видимо, постмодернизм окончательно вырвался на волю из нечитабельных романов и охватил уже и периодическую печать, если журналистское расследование открывает истину посредством сопоставления и созвучия имен, подумал я. Подумал. И спросил Наташу. На всякий случай: «Наташ, твой роман? Только честно. Я все пойму». Наташа посмотрела на меня. Посмотрела. Я тогда к своему художественному руководителю А.И. Колесникову: «Уважаемый А.И., я ваш колумнист и хочу знать правду. Я случайно какой-нибудь роман у вас не публиковал? «Околоноля», например?» А.И. отвечал длинно и неопределенно.
Тут слухи пошли всякие, и понял я, что судьба у нас с этим сочинением общая, не разъехаться мне с ним уже никак. И все, что можно сделать, — это занять внутри этой судьбы несколько другое, более удобное положение. И стать этому роману не автором (небезопасно, ко многому обязывает), а хотя бы рецензентом (что не так уже обременительно).
И вот — Натан Васильевич меняет профессию (полное Наташино имя Наталия Васильевна, так что, сдается мне, не только имя, но и отчество писателя Дубовицкого всем известно). Из критикуемых — в критики.
Книжка недолгая; течение речи в ней чистое, довольно быстрое; заводей, стариц и тихих омутов на ее страницах почти нет. Так что читается легко [личные впечатления, возможно, обманчивые].И на том, как говорится, спасибо Натанвасиличу. Дальше все не так празднично.
Фронтмен романа — интеллигентный головорез, торгующий текстами суровый лунатик Егор Самоходов. Очень плохой человек, который очень хочет похорошеть, но не может и оттого страдает.
Сказано кем-то: блюз — это когда хорошему человеку плохо. Красивая, жалостливая музыка. В таком случае, gangsta fiction — это когда плохо плохому человеку. Жалеть его будем? Или ну его? Вот в чем вопрос. Сумбур какой-то вместо музыки получается.
Надо, конечно, иметь сильно ушибленный повстанческим агитпропом мозг, чтобы назначить Дубовицкого разоблачителем «тотальной коррупции в парламенте, СМИ и силовых структурах». Напротив, когда я то ли читал, то ли писал его роман, мне показалось, что автор — человек скорее книжный, готовый бы послужить библиотекарем, но заброшенный в иную, более беспокойную биографию. Что не скачет он с околонолем наперевес на гидру мирового бюрократизма, наоборот — прячется от реальности за причудами слоеного текста, двусмысленного, тресмысленного, восьмисмысленного, бессмысленного.
О том, что все в его романе неопределенное, нечеткое, ненастоящее, он честно предупреждает во вступлении. Intro — не только афишка при входе, но и связка ключей к чтению. Цитирую выборочно: «Вы … люди, львы, орлы и куропатки … Хорошо ли вам видно пустое пространство, в которое входят два клоуна… Они… пересказывают несколько классических книг… настоящих имен у них нет, а есть только роли».
Итак, нам предстоит услышать пересказы классики. И мы с ходу начинаем выслушивать. «Люди, львы, орлы и куропатки…» — «Чайка» Чехова, слова из Костиной пьесы, а треплевское творчество, помним, формализмом отдает. По словам Тригорина, «ни одного живого лица».
Затем — «пустое пространство». Так называется книга о театральном искусстве великого Питера Брука. Книга о лицедействе, игре. И наконец, «входят два клоуна» — главный ключ. «Enter two clowns» — первые слова пятого акта «Гамлета». Клоуны, они же «грубые люди, деревенские парни» [в переводе с англ.], они же комики, шуты — в нашей сценической традиции прижились как Первый и Второй Могильщики. Стало быть, нам предстоит буффонада с летальным исходом.
Призрак «Гамлета» проступает даже раньше, с эпиграфа. «Give me some light» [«дайте мне свет», англ.], — так голосит король Клавдиус, увидев спектакль о собственном преступлении, ослепленный и обращенный в бегство стыдом и совестью. Значит, клоуны будут разыгрывать фарс разоблачения и раскаяния? Может, и так. По крайней мере, становится ясно, что, хотя пересказов в книге много разных, главный из них — постановка трагической истории принца датского в тарантиновских декорациях gangsta fiction.
«А не замахнуться ли нам, г-н Дубовицкий, на Вильяма нашего, так сказать, Шекспира?» — «И замахнемся!»
Как же пересказывает «Гамлета» Натан Васильевич? Нахально пересказывает, иногда даже матом (см. монолог Е. Самоходова в п. 38). Русский бандит, как и датский нобиль, не понимает толком, быть ему или не быть; случилось ли то, за что он обязан мстить, или только пригрезилось; и если случилось, стоит ли оно греха мщения, — и медлит, и бранит себя за трусость, и снова медлит. И мстит в итоге, но как бы через силу, сквозь сон, того не вполне желая, почти случайно.
И все бы ничего, но нельзя ли было поведать о том же, не замахиваясь на Шекспира? Конечно, от всех этих упражнений Шекспира не убудет, да и ни от чего не убудет, он же памятник. А сознательное искажение, понижение, «порча» классики — классический прием постмодернизма. Но всякий раз, когда коррупции [corruption — порча, англ.] подвергается мой любимый Шекспир, мне не по себе и неловко. Думаю, как и многим другим читателям (и писателям). Тем более что и уважения к постовым идолам отечественного запоздалого постмодернизма Дубовицкий, как замечали многие, тоже не проявляет. Постмодернистом, очевидно, себя не считает. Тогда вообще зачем было портить «Гамлета»? И кому нужен этот коррумпированный Шекспир? Получается, просто так, походя, гвоздем на святыне: «Здесь был Натан». Нехорошо.
Автору явно нечего сказать. Вот он и паясничает. Под пересказами, перепевами и переплетами — абсолютная пустота.
Книга словно написана на оберточной бумаге, в которую упакован холодный полый ноль. Надутый неопознанным Натаном до размеров крупнейшей в этом году литературной мистификации. Романа — нет. Есть квазироман, кукла, чучело. Фикция.
«Русский пионер» — медленный журнал. Приходит нечасто. Я пишу отзыв в конце августа. Публикация будет в октябре. Надеюсь, к тому времени всем надоест, по-дубовицки выражаясь, вкушать вакуум. И «Околоноля [gangsta fiction]» станет наконец тем, чем является на самом деле — ничем.
Ruspioner.ru публикует стенограмму выступления Владислава Суркова на Пятых Пионерских чтениях.
Добрый вечер.
Я уже говорил — я тут у вас же бывал уже — говорил, что я не умею читать эти тексты. Поэтому я прочитаю самый финал и скажу потом, почему именно я это сделал.
«Романа нет. Есть квазироман, кукла, чучело. Фикция. Надеюсь, “Околоноля” станет, наконец, тем, чем и является на самом деле, — ничем». Такая довольно жесткая, на мой взгляд, рецензия. И в буквальном смысле слова уничижительная, уничтожающая это произведение.
Тут написано, кстати, что эта рецензия писалась в конце августа. Прошло уже довольно много времени. Погода изменилась. Может, в связи с этим я хочу сказать, что я поменял свое отношение к роману «Околоноля», gangsta fiction. Я считаю, что это прекрасный роман.
Я имею право: мне многие книги нравятся. Я говорю, кстати, абсолютно искренне. Я искренне это написал, я искренне вам говорю, что у меня изменилось мнение. У меня, кстати, ко многим вещам менялось отношение в жизни. Чтобы не сравнивать Натана с великими… Вот, скажем, «Капитанская дочка», которую я после школы год назад перечитал первый раз почему-то вдруг. И я понял, что это самое лучшее произведение, написанное на русском языке. Просто самое лучшее. Почему? Потому что, во-первых, это давно написано. Во-вторых, это очень чисто, очень честно, очень много там любви и простоты. Это такой родник, из которого, как мне кажется, проистекают все великие русские речи, будь то речь Гоголя или Достоевского. Не из «Шинели» на самом деле мы вышли, не из этой дешевой, бедной «Шинели», а мы вышли как раз из этого родника, и вся наша литература началась оттуда. Это потрясающе. А в школе мне казалось, что это какая-то нудная, абсолютно скучная, неинтересная вещь, без малейшей фантазии, о каких-то довольно скучных людях, которые слишком правильно относятся друг к другу и ко всем вокруг.
Поэтому если вы позволите, на этом завершу свое выступление по поводу собственно рецензии. Мне нравится роман «Околоноля», наверное, потому, что я лучшего ничего не читал.