Еда и воля Дефицит продуктов питания как психологический феномен Павел Пряников
Когда сегодня нам рассказывают об ужасах советской действительности, обязательно поминают пресловутый продовольственный дефицит. Это один из самых стойких и зловредных пропагандистских штампов. Надо сказать, что в реальности ничего такого не было. В погоне за колбасой «по два девяносто» советский человек не замечал, что вокруг продаются прекрасные товары по чрезвычайно доступным ценам.
Начиная с 1979 года, когда мне исполнилось семь лет, мама регулярно брала меня с собой на Бутырский колхозный рынок. Рыночные ряды с продуктовым изобилием производили сильное впечатление.
Как сейчас помню парное мясо по 3—5 рублей за килограмм, картошку по 20 копеек, ананасы и арбузы среди зимы. У регулярно отоваривавшихся на рынке постепенно складывался свой круг продавцов. Больше всего удивляли лица и поведение торгующих — на их фоне работники советских магазинов казались агрессивными андроидами. А здесь были люди, яркие, живые. Мед мы из года в год покупали у старовера из Псковской области, зелень — всегда у одних и тех же грузинок: майоран, эстрагон, базилик, шнит-лук, чабрец, черемша; если мама набирала у них товара рубля на два—три, торговки выдавали мне в подарок свечку чурчхелы. Овощи мы брали у бабушки из подмосковной Икши, молочные продукты — у волоколамского старичка.
Среди продавцов на тех рынках почти не было русской молодежи, зато какие старики и старушки стояли за прилавками! С какими шутками и присказками они отвешивали квашеную капусту и соленые помидоры, черную редьку с дмитровских супесей или огурцы из окской поймы. А дагестанцы, продающие баранину, а узбеки с дынями и пряностями! А интеллигентные старушки с Чистых прудов — на Черемушкинском рынке у них был свой угол, где они продавали черенки, отводки и сами комнатные растения.
Московские рынки не только снабжали население прекрасными продуктами, но еще и были советской полуподпольной агорой. Тут из рук в руки, под прилавком пятидесятники передавали Библии, горские евреи — латунные, паянные в гаражах семисвечники; здесь всегда можно было узнать последние новости о маньяке Фишере и дате наступления конца света.
Колхозный прилавок разделил СССР на две неравные части: патерналистскую страну, чьи подданные доверили государству не только свои права и обязанности, но и свой быт, и страну инициативную, страну людей, считавших жизнь своим частным делом, за которое они готовы были нести ответственность. Примечательно, что в советском обществе был наиболее свободен человек, вышедший на пенсию. Благодаря старикам пенсионерам СССР и жил так долго, а под конец своей истории — даже счастливо.
Вопреки распространенному мнению, изобиловала едой и провинция. Мой отец был капитаном пассажирского теплохода, и с 1981-го по 1985 год я каждое лето ходил с ним по Оке, Волге, Ладоге и прочим водным артериям. Помню, гуси в Лашме (городок на Оке, недалеко от Константиново, деревни, где родился Есенин) стоили 5 рублей за тушку — а она обычно тянула килограмма на три или четыре. Литровая банка земляники там же — 1 рубль. В Карелии за те же деньги можно было купить банку морошки. Ящик рыбы (10—12 кг) на реке Медведице обходился в 5 рублей, а литровая банка черной икры в Астрахани — в 20 целковых.
Миллионы людей в те годы выезжали по выходным в лес за грибами или же отправлялись на свои участки, благо в позднебрежневское время шесть—десять соток земли легко можно было получить бесплатно. Несомненно, куда лучше было проводить выходные на диване с увесистым томиком «на языке оригинала», — но признайтесь, многие ли из тех, кому СССР запомнился только пустыми полками, предавались высокоинтеллектуальным читательским упражнениям?
В те же ранние 80-е я несколько раз побывал в деревенской глубинке. В письме, приглашавшем нас на Новгородчину, дальние родственники просили захватить с собой колбасы (!). На месте выяснилось: они держали скот и птицу, а вот приготовить из них ничего не умели, за полвека колхозной жизни эти навыки были утрачены. Единственное, что им удавалось, — сало (сейчас, говорят, уже и его разучились делать). На большую, в двести дворов деревню приходилось всего три-четыре семьи, которые могли сами приготовить балыки, колбасы, грудинку. Как раз эти семьи и жили тогда припеваючи: богатый дом, машина; детей отправляли учиться в хорошие вузы — пусть и не самые престижные, вроде сельскохозяйственной или ветеринарной академии. В 90-е именно эти редкие люди легко переквалифицировались из кулаков в сельских капиталистов — стали владельцами лесопилок.
Но и в городских советских магазинах можно было купить прекрасный продукт, о котором сегодня и не мечтают шеф-повара респектабельных московских ресторанов. Причем цены были на редкость демократичные: магазин «Олень» на Ленинском проспекте предлагал медвежатину по 3 рубля 50 копеек за килограмм, глухарей и тетеревов по 6—7 рублей за тушку, оленину по 3 рубля. Народ заходил туда, брезгливо осматривал деликатесы, разворачивался и отправлялся искать вожделенную колбасу. А в нее всегда пихали манку и соевый шрот.
Можно долго спорить о причинах, породивших пустые магазинные полки. Одни винят в этом командную экономику, другие — резкий рост числа горожан в брежневское время при одновременном уменьшении доли сельского населения, а главное — снижении производительного труда в сельском хозяйстве. Третьи — провалы системы хранения, переработки и доставки продуктов («отделов маркетинга и логистики», как сказали бы сегодня). Четвертые указывают на причину более общую — тотальное и последовательное душегубство советского государства.
А мне кажется, что главным фактором советской потребительской трагедии стала психология советского человека. И материальным символом этой психологии был холодильник. Как можно доверять этот предмет бытовой техники, оснащенный большой морозильной камерой, народу, до того триста лет недоедавшему? Народу, половина которого помнила и поминала голод начала 30-х и карточную систему 40-х! Въевшийся в подсознание, в генетическую память Голод заставлял советского человека накапливать в холодильнике месячный запас продуктов.
Принцип «хватай, что дают» достиг апогея во второй половине 80-х, когда возник дефицит идеалов, которые могли бы объединить людей эффективнее, чем батон колбасы. Свою роль в этом сыграл телевизор, породивший социальный аутизм и окончательно разрушивший традиционную для нашего сознания коллективистскую модель. И в наступившую следом эпоху всеобщей дезориентации и умирания государства народ уже не могли спасти ни колхозные рынки, ни хозяйство, ни даже лес. Воля — уже не впервые в российской истории — победила свободу.
Взлет и падение германского вермахта ("Time", США)
16 августа 2007
Статья опубликована 14 мая 1945 года
Вторая мировая война в Европе закончилась все несколько дней назад, но мы
уже яснее понимаем ее ход. Ее история состоит из трех этапов, каждый из
которых можно охарактеризовать интуитивными ощущениями человека.
Три этапа: эмоциональная окраска
В демократических странах первый этап запомнился сначала парализующим,
нарастающим ощущением шока после нападения нацистов на очередную страну;
затем несколькими днями иллюзорных надежд, что в этой кампании дела пойдут
лучше, чем раньше; затем отчаяньем, осознанием необратимости очередного
полного поражения; и, наконец, новым периодом самообмана (как во время
'странной войны'), продолжавшимся до следующего немецкого вторжения.
Напомним, сколько раз нам приходилось переживать всю эту гамму чувств:
- 1 сентября 1939 г., когда немецкие дивизии в предрассветных сумерках
вторглись в Польшу (через четыре недели мы стали свидетелями падения
Варшавы).
- 9 апреля 1940 г., с нападением на Данию и Норвегию (через три недели
британские войска эвакуировались из Намсоса).
- 10 мая 1940 г., когда немцы атаковали страны Бенилюкса (люди встречали
цветами британские войска, входящие в Бельгию; через три недели последовал
Дюнкерк, через шесть - Франция капитулировала; через четыре месяца начались
массированные налеты на Англию).
- 6 апреля 1941 г., когда германские танки вошли в Югославию (английские
войска Уэйвелла, только что разбившие итальянцев в Киренаике, предприняли
смелую попытку переломить ситуацию, но три недели спустя они уже
эвакуировались с побережья Греции, а через шесть недель половина из тех,
кому удалось спастись, была уничтожена на Крите).
На втором этапе эмоциональное восприятие событий выглядело уже по иному.
Охваченный унынием, демократический мир теперь ожидал только худшего. 22
июня 1941 г., когда Гитлер напал на Россию, в большинстве стран мира заранее
решили, что она продержится недолго. Но худшее так и не случилось. Русские
терпели поражение за поражением - и это продолжалось 15 месяцев. Но
разгромить их немцам не удалось.
Третий этап, начало которому положила оборона Сталинграда, можно назвать
повторением первого с точностью до наоборот. Теперь уже не в Германии, а в
странах Антигитлеровской коалиции люди оживлялись, узнав о начале новой
кампании, новой операции.
Отныне ошеломление и чувство беспомощности стали уделом немцев; они
испытывали его, когда союзники высадились в Северной Африке, на Сицилии, в
Италии, в Нормандии, на юге Франции, форсировали Рейн. Теперь уже немцы
связывали ложные надежды с очередным неудачным наступлением, 'неприступным'
Атлантическим валом, секретным оружием. Тем большее уныние вызывали у них
поражения в Тунисе, на Сицилии, падение Неаполя и Рима, освобождение
Харькова, Киева, Одессы, Бухареста, Парижа, Марселя, Антверпена, вступление
союзников в Ригу, Софию, Варшаву, Будапешт, Аахен и Краков, Франкфурт и
Данциг, Эссен и Вену, Магдебург и Нюрнберг, Бремен, Милан, Мюнхен, и,
наконец - в Берлин.
Война - не соревнование равных
Эти три 'эмоциональных' этапа были напрямую связаны с ходом событий на полях
сражений.
В ходе первого этапа вермахт побеждал, поскольку в каждой кампании он
превосходил противника количественно и качественно - в людях и технике.
При нападении на Данию, Норвегию, Югославию и Грецию превосходство немцев
было просто подавляющим. С точки зрения их технического превосходства
единственным исключением стали истребители, состоявшие на вооружении ВВС
Великобритании. При всей своей малочисленности английская авиация дважды
помешала Гитлеру одержать решающую победу. Она сумела создать тактическое
превосходство в воздухе над Дюнкерком в течение трех спасительных дней
эвакуации. И она дала отпор люфтваффе в Битве за Англию.
В остальном Гитлер в течение 21 месяца сохранял два своих решающих
преимущества. В этот период Германия разгромила и оккупировала девять стран,
начав с Польши, и закончив Грецией. Во всех сражениях немцы одерживали
победы.
Соотношение сил меняется
Второй этап начался, когда Гитлер по собственной воле лишил себя одного из
своих преимуществ. К началу кампании в России германское командование
располагало 150 немецкими и румынскими дивизиями против 110 советских. По
танкам и самолетам превосходство вермахта было еще больше. Однако через
месяц, потеряв сотни тысяч солдат, Сталин располагал на фронте таким же
количеством войск, как и Гитлер. Нацистскому фюреру больше никогда не
удавалось добиться превосходства в людях над противниками.
Превосходство в технике пока оставалось за ним. После принятия Закона о
ленд-лизе в марте 1941 г. США бросили на чашу весов свою экономическую мощь,
что в потенциале позволяло противникам превзойти Гитлера и по количеству
вооружений. Но для этого требовалось время. И в течение 15 месяцев вермахт
использовал это преимущество, но успехи давались ему все труднее. Имеющихся
ресурсов уже не хватало, чтобы обеспечить все фронты. Последствия этого не
замедлили сказаться в Средиземноморье: Африканский корпус Роммеля отвоевал
итальянскую Киренаику, но у него не хватило сил, чтобы взять осажденный
Тобрук; потом войска Окинлека вновь выбили его из Киренаики. В конце концов
Роммель, получив подкрепления, сумел оттеснить британцев в Египет, дойдя до
Эль-Аламейна. В тот момент между танками Роммеля и Каиром стояла лишь сильно
потрепанная британская армия, потерявшая большую часть техники.
Тем временем в России вермахт почти дошел до Москвы, уступил часть
территории в ходе зимней кампании, но затем начал новое наступление на
Сталинград. В сентябре 1942 г. началась битва за этот город. К этому времени
Россия потеряла больше половины металлургических мощностей, 40% предприятий
обрабатывающей промышленности, украинскую 'житницу' и 6000000 солдат.
Жертвуя людьми и территорией, чтобы выиграть время, союзники оказались у
края пропасти. В сентябре 1942 г. немцы стояли на берегах Нила и Волги.
Британцы рыли противотанковые рвы на Хайдерском перевале, чтобы преградить
вермахту путь в Индию.
Но Гитлер уже использовал свое последнее преимущество до предела - и
исчерпал его. За 15 месяцев жестоких боев вермахт не захватил ни одной
страны, не выиграл ни одной решающей битвы.
23 октября 1942 г. войска Монтгомери перешли в наступление, сломив оборону
Роммеля у Эль-Аламейна. 8 ноября Эйзенхауэр высадился в Марокко и Алжире. 31
января 1943 г. немецкая 6 армия капитулировала в Сталинграде.
Перелом
Началом третьего этапа стали несколько месяцев, когда союзники уже явно
превосходили немцев в численности войск, но едва-едва сравнялись с ними по
количеству вооружений.
К концу 1942 г. Россия получила от союзников 2600 боевых самолетов, 3200
танков, 81000 автомобилей; за зиму она освободила часть территорий,
потерянных прошлой осенью. Однако в эти месяцы Германия по-прежнему
пользовалась преимуществом в подводной войне. Зимой 1942-43 гг. немецкие
подлодки каждый месяц топили союзные суда общим водоизмещением в миллион
тонн - вместе с ними на дно шло оружие и техника, способная ускорить
окончательный перелом в войне.
И тем не менее, именно в эти месяцы перелом произошел. И, стоило этому
процессу начаться, соотношение сил все быстрее менялось в пользу союзников.
До конца 1943 г. немцы потеряли Сицилию, юг Италии и Донбасс. В 1944 г. они
очистили Белоруссию, оставшиеся районы Украины, половину территории Польши и
большую часть Балканского полуострова. Их авиационные и нефтеперегонные
заводы последовательно сравнивало с землей новое мощное оружие союзников:
стратегические бомбардировки. На прошлой неделе взятый в плен фельдмаршал
Герд фон Рундштедт назвал превосходство союзников в воздухе главной причиной
поражения Германии.
К 6 июня 1944 г. - дню высадки союзников - немцам было уже нечем защитить
Нормандию с воздуха. И хотя теперь в составе вермахта насчитывалось 300
дивизий, для обороны Франции они могли выделить не более 50, включая шесть
танковых - остальные были задействованы на других фронтах.
После высадки в Нормандии движение маятника лишь ускорилось. В Африке
державы 'Оси' потеряли миллион солдат. В боях за Францию - еще миллион; и
это не считая потерь на русском фронте и в Италии.
Вместо прежнего количественного и качественного превосходства Гитлер теперь
все больше уступал союзникам и в том, и в другом. Фау-1, Фау-2 и реактивные
самолеты стали отчаянной попыткой вернуть себе преимущество в технике. Но
было уже поздно.
Вермахт по-прежнему воевал умело. Он сумел задержать русских на Висле. Он
остановил продвижение союзников на второстепенном театре военных действий -
итальянском. В Арденнах немцы даже предприняли энергичное наступление.
Однако, полностью утратив прежнее превосходство в живой силе и технике,
вермахт уже не мог провести ни одной успешной кампании. Подобно союзникам на
первом этапе войны, в этот период немцы проигрывали все крупные сражения.
23 февраля 1945 г., когда Эйзенхауэр начал общее наступление на западные
границы Германии, в его распоряжении было около 100 первоклассных
американских, британских, канадских и французских дивизий, которым
противостояли примерно 55 недоукомплектованных дивизий вермахта. По
бронетанковым силам он имел как минимум трехкратное превосходство над
противником. В воздухе союзная авиация господствовала безраздельно. В
феврале 1945 г., как и в мае 1940, одна из противоборствующих сторон на
германской границе обладала решающим превосходством. И результат борьбы был,
таким образом, предопределен.
Главная ошибка
Хотя в конечном итоге союзники и обеспечили себе превосходство в людях и
технике, они вполне могли проиграть войну на любом этапе конфликта, за
исключением финальной кампании - если бы их командование, на восточном или
западном фронте, действовало неумело.
Пока история не откроет пошире последние страницы своих анналов, мы не можем
точно установить, в какой степени заслуга в том, что этого не случилась,
принадлежит 'большой тройке' - Уинстону Черчиллю, Иосифу Сталину и Франклину
Рузвельту, которые твердо держали в руках бразды руководства, и в то же
время прислушивались к советам военных.
Что касается непосредственных боевых операций на фронтах, то в России их
успешное проведение, судя по всему, можно поставить в заслугу прежде всего
Ворошилову и Жукову, а на Западе - Объединенному комитету начальников штабов
союзников и командующим на театрах военных действий (Эйзенхауэру, Монтгомери
и другим).
Союзное командование, военное и гражданское, могло впустую растратить
превосходство союзников в бесцельных и дорогостоящих наступлениях,
преждевременных или запоздалых, проведенных не на тех участках фронта или
без должной подготовки. Оно могло упустить победу, не справившись с атаками
противника на критически важных направлениях - например, подводной войной.
Хотя гигантское преимущество Антигитлеровской коалиции в людских ресурсах и
экономическом потенциале, позволившее выиграть войну, было объективным
фактором, а не заслугой союзного командования, последнее сумело эффективно
им воспользоваться, превратив предпосылки победы в реальные результаты.
Но если победа союзников не была предопределена заранее, то из этого
логически следует, что и поражение Германии нельзя считать неизбежным. Кто
именно несет ответственность за то, что немцы упустили свой шанс, мы узнаем
опять же позднее, когда книга истории раскроется перед нами пошире.
Многие союзные военные считают, что немцы допустили одну колоссальную
ошибку, решив напасть на Россию, а не высадиться в Англии. Не только простые
британцы, но и профессиональные военные стран Антигитлеровской коалиции
считают, что после Дюнкерка Британия была просто не в состоянии отразить
решительное наступление на свою территорию. Победа обошлась бы немцам
дорого, но они могли ее одержать.
В этом случае Черчилль наверняка продолжил бы борьбу, опираясь на другие
территории Британской империи. Однако в случае захвата Британских островов
американцам вряд ли удалось бы осуществить успешное наступление на
гитлеровскую 'Крепость Европа'. Для такого предприятия им был необходим
большой 'непотопляемый авианосец'. Использование же такого неудобного
плацдарма, как Африка, еще больше затруднялось бы тем, что немцам не
пришлось бы распылять силы для обороны Северной Франции и Средиземноморья.
Почему немцы не вторглись в Британию? Возможно, германский генеральный штаб,
столь тщательно спланировавший захват Европы, просто не уделил достаточного
внимания такому 'частному вопросу', как высадка на самих Британских
островах. На прошлой неделе Рундштедт, сравнивая десантно-высадочные
средства, которые союзники использовали в Нормандии, с теми, что имелись у
немцев, назвал последние 'корытами'. Фельдмаршал добавил: насколько ему
известно, Верховное командование вермахта отказалось от высадки в Британии,
опасаясь английского флота.
Так или иначе, избранный немцами вариант решил их судьбу. Не союзники, а они
сами качнули маятник войны в обратном направлении. Напав на Россию, они
лишили себя преимущества в людских ресурсах. И эта ошибка несомненно привела
их к поражению.
Впрочем, немецкому командованию в тот момент, вероятно, не давала покоя
другая мысль - если Германия не разобьет Россию, деятельно готовившуюся к
отпору, в 1941 г., позже у вермахта просто не хватит сил для ее разгрома. То
есть в этом случае Германия, выиграв вторую мировую войну, затем проиграла
бы конфликт с Россией - через два года, пять, или двадцать лет.
Нам не дано знать, был ли этот расчет верным. Но даже если это так, немцы
допустили еще более серьезную ошибку. Им вообще не следовало начинать войну.
___________________________________
Насколько сильна Россия? ("Time", США)
Как разгромить Россию за пару месяцев ("Time", США)
: Максим Коробочкин, ИноСМИ.Ru
Опубликовано на сайте inosmi.ru: 16 августа 2007, 15:24