Д. Хмельницкий
Архитектура Сталина. Психология и стиль
Издательство: Прогресс-Традиция, 2007 г.
Твердый переплет, 560 стр.
ISBN 5-89626-271-1
Тираж: 1200 экз.
Формат: 60x100/16
В книге архитектора, историка архитектуры и публициста Дмитрия Хмельницкого рассматривается процесс возникновения, развития и гибели сталинской архитектуры в течение тридцати лет ее существования - с конца 1920-х до конца 1950-х годов.
События архитектурной жизни описаны как часть общей советской истории, на широком историческом фоне и во взаимосвязи с политическими, экономическими и культурными событиями того времени.
Особое внимание уделено эволюции взглядов и психологии советских архитекторов, их поведению и роли в формировании государственной архитектуры сталинской эпохи.
Дмитрий Хмельницкий
Зодчий Сталин
Серия: Очерки визуальности
Издательство: Новое литературное обозрение, 2007 г.
Мягкая обложка, 312 стр.
ISBN 5-86793-496-9
Тираж: 1500 экз.
Формат: 60x90/16
Дмитрий Хмельницкий - известный историк архитектуры, сам архитектор по образованию, последние двадцать лет живущий в Германии. Его книга "Стиль Сталин", как следует из ее названия, посвящена советской архитектуре 1930- 1950-х годов. Основываясь на документальном материале, в числе прочего, вводимом в обращение впервые и вполне сенсационном, автор рассматривает сюжет ее "сталинизации"; по его версии, это процесс не столько идеологический, сколько вкусовой, то есть целиком определяемый вкусом и стратегическими соображениями верховного заказчика. В противовес мнениям об эволюции стиля в советской архитектурной практике, Хмельницкий настаивает на персональном характере ее истории.
Современная культурологическая сталиниана («Стиль Сталин», «Писатель Сталин», «Культура Два»...) пополнилась еще одним солидным исследованием. Давно живущий в Германии искусствовед Дмитрий Хмельницкий по-новому взглянул на так называемую сталинскую архитектуру 1934—1955 годов. Создававшуюся, по его словам, не просто в период правления, но и под прямым личным руководством вождя народов. Сталинский ампир, настаивает автор, не был закономерным этапом естественной художественной эволюции. Советский «большой стиль» родился в воображении Сталина, был им в общих чертах придуман, а уж потом доведен до ума придворными архитекторами. В этом-то его уникальность, даже в сравнении, например, с гитлеровским классицизмом. Недаром над этим изобретением советского тирана поныне ломают голову искусствоведы: в какую нишу поместить стиль, причудливо соединивший махровую пропаганду с утонченной цитатой (тут - Дворец дожей, там - Александрийский маяк). Недаром великий Ле Корбюзье видел в нем нечто «почти марсианское».
Сталин был суровым, но эффективным менеджером всех знаковых строек эпохи. Его карандаш прошелся по многим эскизам, и следы этого карандаша — поныне в московском небе. Пробой пера для зодчего Сталина оказался Дворец Советов, который, кажется, и придуман был только для того, чтобы вождь смог отточить свое архитектурное чутье, стать подлинным корифеем зодческого хора: «Окончательный вариант... демонстрирует качества, никому из авторов уже не присущие, - ясную пространственную идею, темперамент, динамику и в то же время какое-то первобытное варварство, смелость неофита в обращении формой, функцией и пластикой... Античное искусство, а тем более искусство Возрождения, не знало подобных сооружений; тут напрашиваются более древние аналогии». Сталин одобрил и ретро-стилизации Щусева, и непримиримое палладианство Жолтовского, и «красную дорику» Фомина, и постконструктивизм Иофана. Разрешая заимствовать отовсюду (в том числе у европейских коллег-диктаторов), превращая архитектурные конкурсы в тест на лояльность, перетасовывая бригады зодчих и осыпая фаворитов неслыханными щедротами, Сталин породил гибридный, но абсолютно неповторимый стиль. «У каждого из зданий той эпохи был официальный автор. Но автором всех авторов был Сталин», -констатирует Хмельницкий. Исследователь перелопатил гору строительной и архитектуроведческой периодики, заглянул в мемуары, монографии, сборники архивных документов. (В девичестве его книга была диссертацией.) Хмельницкий воссоздал историю ансамбля высотных зданий Москвы, приподнял завесу над засекреченным проектом американца Альберта Кана, что на рубеже 20 - 30-х «спроектировал едва ли не всю советскую оборонную промышленность». Он подробно рассказывает о партийном управлении архитектурой, о технологии принятия решений в этой сфере. Книга в очередной раз убеждает: историю культуры советского времени невозможно изучать в отрыве от политологии, от истории подковерной борьбы в творческих союзах и отделе культуры ЦК, от знания пристрастий и вкусов вождей.
<<<
Изнасиловали всех
дмитрий хмельницкий. зодчий сталин
М. К.
Перед нами — исследование в потоке между В. Суворовым и В. Паперным, книга о «плохом периоде» нашей истории и последнее, я надеюсь, масло, подливаемое в огонь всеобщего покаяния перед советским прошлым. Уже начитались, кажется, наслушались вдоволь подобных вещей. Народная молва называет архитектуру 1930—1950-х годов «сталинской», подсознательно безошибочно определяя автора. Предпринять исследование для подтверждения этой идеи берется Д. Хмелыцицкий. «Механизм управления архитектурой» — вот вопрос, который является главным в ситуации, когда архитектура становится управляемой.
Автор рисует перед нами картину, когда Сталин, получив безграничную власть, реализует конкретный план по созданию своего, в том числе «архитектурного», общества. Не вмешиваясь в творческий процесс, используя чисто номенклатурные средства, диктатор добивается падения профессионального статуса архитектора как такового. Далее создается теоретический вакуум: архитекторы не знают, как строить, и не знают, что строить, они в растерянности, и сами становятся материалом для главного зодчего страны. Главное средство Сталина — люди, готовые исполнять намеченное, даже малейшую прихоть: сегодня — говорить или отроить одно, завтра — другое. Хмельницкому удалось показать театр невидимого Сталина, где тот играл то от себя лично, то от ЦК, то от народа на фоне столь же неуловимой в своих метаморфозах «массовки» — актеров в этом «театре невидимок» хватало. Убедительно у автора выглядит имитация архитектурной деятельности: движение к светлому будущему происходит в борьбе — только так достигается высшая цель на выбранном пути. Архитекторы грызут друг друга, следя за рукой и взглядом хозяина, реагируя на малейшие изменения в его настроении. Они готовы бесконечно каяться в своих ошибках, обвинять и других и себя. На глазах исчезает эстетика архитектуры, остается лишь этика отношений архитекторов с партийным руководством. Появляется специальный язык, который только и способен обеспечить внутрипрофессиональное общение.
Автор много поработал над расшифровкой этих писаний, в которых речи функционеров превращались почти в заклинания. В них изощренным способом участникам «бесед» удавалось обходить принципиальные вопросы, избегать прямых фраз и даже сохранять некоторую адекватность в рамках неадекватной ситуации.
Автор часто апеллирует к термину «социалистический реализм», почему-то лишь в самом конце определяя его как метод, вместо последовательно используемого «стиль». Но в ходе повествования именно этот заклятый термин служит камнем преткновения, о который разбиваются творческие судьбы архитекторов: для них «социалистический реализм» — это та пустота, преодолеть которую невозможно.
Автор пишет книгу о Сталине, и его отношение к архитекторам складывается только через призму их служения «главному зодчему». Крайность интерпретации поражает, Хмельницкий смотрит на ситуацию как бы из кресла заседаний, но в то же время ему прекрасно видны все телодвижения их участников, он знает все наперед. И здесь никому не позавидуешь: в неприглядном виде выступают практически все советские архитекторы середины XX века. Они все юлят, оглядываются, лицемерят, позволяют себе больше других только при наличии некой эфемерной гарантии. Архитектурное сообщество превращается в бюрократизированную ватагу. Автор часто подчеркивает, как некоторые из них совершают «глупые», «непродуманные», «опрометчивые» поступки. Слова, брошенные им в адрес плохо понимающих систему людей — например Татлина, пронизаны иронией. Сильно достается ленинградцу Александру Никольскому. Умирая от голода, тот, оказывается, «думает о фанерной пропаганде» триумфальных арок, которая скоро получит спрос. Путая числа в «Блокадном дневнике», автор обличает «характерную пошлость» проектов Никольского — 8 января 1942 года архитектор придумывает арку из знамен, рассчитанную на отсутствие необходимых материалов. Никольский верит в скорую победу — а стиль триумфа вызывает у Хмельницкого отвращение. Не обращая внимания на ландшафтный проект памятника-кургана (1942), автор сетует на отсутствие мемориальных работ у архитектора, его слова звучат предвзято, автор не может простить авангардистов, которые теперь работают, как будто только чтобы угодить вождю. На страницах книги мы видим попытку постичь психологию главного творца советской архитектуры, чего, на мой взгляд, у автора совсем не получается, материалов не хватает. Сталин продолжает оставаться тайным гением, генератором идей за сценой, он практически не замечен в конкретных делах — образ советской архитектуры создают другие. Получается, архитектура этого времени существует лишь как прикрытие чего-то другого, более важного и глобального: архитектонические законы подменяются законами тектоники государства.
«Изнасиловали всех» — эпикриз автора, который понуждает читателя занять определенную позицию. В центре — критика архитекторов за потерю воли и этики, легкое напоминание потомкам об ответственности за построенное, и лишь косвенно и немного, неконкретно и бездоказательно — о самом Сталине. Материал скомпонован как дефиле архитектурной коллекции, портные которой то ли удачливые льстецы, помощники гения, то ли замученные режимом безмолвные рабы. Ответ на вопрос о том, как же на самом деле складывалась ситуация в динамической паре «архитекторы — власть», так и не найден, по крайней мере не озвучен.
Книга подводит читателя к мысли, что архитектуры в 1930—1950-е годы не было вовсе. Художественная ценность осмеяна, доминируют идеологическое и стратегическое строительство, социалистические показатели, создание общественного мнения, частный художественный заказ Сталина. Но нет ни шедевров, ни памятников архитектуры, достойных воохищения и сохранения. Явные сложности и с художественным анализом искусства, которого, как выясняется, «не было»: ведь когда анализировать нечего, когда «архитектура без корней», все упирается в причину и историю создания вещей, за которыми стоит «нехорошее время». И — только.
<<<