От Леонид
К Almar
Дата 29.01.2007 19:35:34
Рубрики Культура;

У стремени - прямо по Шаламову

>э, узнаю типичного интеллигента. Когда дело касается вопросов абстрактной теории - он за рынок, за "спрос-предложение". А когда дело касается его личной интеллигентской зарплаты, он желает, чтобы какой-нибудь товарищ Сталин ему эту зарплату установил законодательно и уже никак не меньше чем он пожелает.

Хотелось бы сразу оговориться. Для меня колымские истории Шаламова - не обличения режиму давнему, а рассказы о жизни в нечеловеческих условиях. И не могу не отметить, что наблюдения его интересные.
Вот по поводу темы очень захотелось процитировать из Рассказа Шаламова "У стремени".
_________________________________________
"Почему ученый чертит формулы на доске пред тем же начальником ГУЛАГа и вдохновляется в своих материальных инженерных поисках именно этой фигурой? Почему ученый испытывает то же благоговение к какому-нибудь начальнику лагерного ОЛПа? Потому только, что тот начальник.
Ученые, инженеры и писатели, интеллигенты, попавшие на цепь, готовы раболепствовать пред любым полуграмотным дураком.
"Не погубите, гражданин начальник", - в моем присутствии говорил местному уполномоченному ОГПУ в тридцатом году арестованный завхоз лагерного отделения. Фамилия завхоза была Осипенко. А до семнадцатого года Осипенко был секретарем митрополита Питирима, приминал участие в распутинских кутежах.
Да что Осипенко! Все эти Рамзины, Очкины, Бояршиновы вели себя так же...
Быд Майсурадзе, кономеханик по "воле", около Берзина сделавший лагерную карьеру и дослужившийся до должности начальника УРО. Майсурадзе понимал, что стоит "у стремени".
- Да, мы в аду, - говорил Майсурадзе. - Мы на том свете. На воле мы были последними. А здесь мы будем первыми. И любому Ивану Ивановичу придется с этим считаться.
"Иван Иванович" - это кличка интеллигента на блатном языке (в более позднюю эпоху так иногда называли прокурора - мое примечание).
Я думал много лет, что это все только "Расея" - немыслимая глубина русской души.
Но из мемуаров Гровса об атомной бомбе я увидел, что это подобострастие в общении с Генералом свойственно миру ученых, миру науки не меньше.
Что такое искусство? Наука? Облагораживает ли она человека? Нет, нет и нет. Не из искусства, не из науки приобретает человек те ничтожно малые человеческие качества. Что-нибудь другое дает им нравственную силу, но не их профессия, не талант.
Всю жизнь я наблюдаю раболепство, пресмыкательство, самоунижение интеллигенции, а о других слоях общества и говорить нечего.
В ранней молодости каждому подлецу я говорил в лицо, что он подлец. В зрелые года я видел то же самое. Ничего не изменилось после моих проклятий. Изменился только я сам, стал осторожнее, трусливей. Я знаю секрет этой тайны людей, стоящих "у стремени". Это одна из тайн, которую я унесу в могилу. Я не расскажу. Знаю и не расскажу.
......................................
На Колыме у меня был хороший друг, Моисей Моисеевич Кузнецов. Друг не друг - дружбы там не бывает - а просто человек, к которому я относился с уважением. Кузнец лагерный. Я у него работал молотобойцем. Он мне рассказал белорусскую притчу о том, как три пана - еще при Николае, конечно,- пороли три дня и три ночи без отдыха белорусского мужика- бедолагу. Мужик плакал и кричал% "А как же я не евши".
К чему эта притча? Да ни к чему. Притча - и все."

Имеем то, что имеем. То трагедию, то фарс.