|
От
|
Георгий
|
|
К
|
Георгий
|
|
Дата
|
21.01.2006 21:52:44
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
1.5. Лучшие сорта лжи (+)
ЛУЧШИЕ СОРТА ЛЖИ
19 мая, как уже сказано, была пятница, а по пятницам в редакцию журнала
<Дружба народов>, где тогда работал, мне дозволялось не ходить. Скорее
всего в понедельник, 22 мая, ко мне зашел в мой редакционный кабинетик
поэт Наум Коржавин, которого я знал с далеких литинститутских времен еще
Эмкой Манделем, и предложил подписать коллективное
письмо в адрес Президиума съезда писателей. Я подписал. В письме
предлагалось обсудить то самое послание Солженицына, которое я уже
получил с помянутой сопроводиловкой.
К этому посланию мы еще, может быть, обратимся в ходе нашего
повествования, а здесь я замечу лишь, что в нем много было намешано
всего. Так, желая охарактеризовать духовную жизнь нашего общества,
Солженицын утверждал, например, что <у нас одно время не печатали...
делали недоступным для чтения> Достоевского [1]. Это сказано было,
конечно, без должного уважения к истине. Как известно, Достоевский
являлся сторонником самодержавия, иные его взгляды и произведения, так
сказать, не соответствуют идеям социализма. При этих условиях наивно
было бы надеяться, что сразу после свержения самодержавия и
социалистической революции его стали бы печатать столь же охотно и
широко, как, допустим, Горького или Маяковского, провозвестников этой
революции. И тем не менее 23-томное Собрание сочинений Достоевского,
начатое до революции петербургским издательством <Просвещение>, после
Октября не было ни прервано, ни заброшено, ни забыто, и последние тома
беспрепятственно вышли уже в советское время. В 1921 году в Москве и
Ленинграде (Петрограде) был отмечен 100-летний юбилей Достоевского. Еще
раньше на Цветном бульваре был поставлен памятник работы известного
скульптора С.Д. Меркулова и открыт музей на Божедомке, к которому позже
памятник был перенесен. Вскоре после этого началась подготовка к изданию
первого советского собрания сочинений писателя на научной основе, и оно
было осуществлено в 1926-1930 годах. А 30-томное академическое в 70-80-х
годах?! Всего после революции, по данным на ноябрь 1981 года (160 лет со
дня рождения писателя), вышло в нашей стране 34 миллиона 408 тысяч
экземпляров его книг. Это получается в среднем около 540 тысяч ежегодно.
Где ж тут <недоступный для чтения>? Надо ли упоминать еще и о целой
научно-критической литературе о творчестве Достоевского, созданной в
советское время?
Далее Солженицын писал, что великого писателя, гордость мировой
литературы, у нас <поносили>. Это обвинение, как и многие другие
обвинения его письма, безадресно. Кто
======================================
[1] Солженицын А. И. Письмо Четвертому Всесоюзному съезду писателей, с.
1. Архив автора. Далее - <Письмо>. Оно опубликовано в уже цитированном
6-м томе собр. соч. Солженицына. Все цитаты в этом фрагменте взяты
оттуда. - В.Б.
======================================
<поносил> - неизвестно. И что значит <поносил>? Достоевский художник
сложный, трудный, противоречивый, страстный. Он и сам кое-кого
<поносил>. Так, Тургенева и Островского иной раз под горячую руку
обвинял в шаблонности; о Толстом писал, что тот в сравнении с Пушкиным
ничего нового не сказал; Салтыкова-Щедрина называл Сатирическим старцем;
о Константине Леонтьеве говорил, что вся его философия сводится к девизу
<Живи в свое пузо> и т.п. Вполне естественно, что у такого художника и
среди современников, и среди потомков были да, видимо, и всегда будут
как горячие почитатели, так и яростные противники, которые тоже порой не
слишком склонны к сдержанности в выражении своих чувств, - и разве им
это запретишь? Его не любили такие большие художники, как Чайковский,
Бунин. Но уж если речь вести о поношении Достоевского в прямом смысле,
без кавычек, то в советское время его не было, а в прежние поры -
сколько угодно. Именно тогда, в старое время, на него писали злобные
эпиграммы, главной чертой его таланта провозглашали жестокость, даже
сравнивали с маркизом де Садом и т.д. И ведь это лежит на совести не
кого-нибудь, а Некрасова, Тургенева, Михайловского. Уж не будем
останавливаться здесь на критике Страхове, который просто оклеветал
писателя.
В письме Солженицына содержались столь же неосновательные обвинения,
связанные с именами некоторых советских писателей. Например, он гневно
вопрошал: <Не был ли Маяковский <анархиствующим политическим
хулиганом>?> Слова-ярлык взяты в кавычки, будто цитата откуда-то, но
откуда - опять неведомо! Может, конечно, кто-то и называл так
Маяковского до революции, когда в стихах и особенно в публичных
выступлениях поэта было много дерзкого эпатажа, но назвать его после
революции <политическим хулиганом>, т.е., в сущности, врагом революции,
которую он сразу принял всей душой и поставил свое перо, по собственному
признанию, <в услужение> ей, - так назвать поэта мог бы лишь человек,
который отличается, по слову Достоевского, <совершенно обратным способом
мышления, чем остальная часть человечества>. Нельзя, естественно,
исключать возможности того, что люди именно с подобным способом мышления
были среди родственников Солженицына или его знакомых, от которых он и
услышал такую характеристику Маяковского. И запомнил ее, не сумев
осмыслить. И не зная, как видно, при этом того, что до революции
Маяковский сильно страдал от цензуры. Она не пощадила, допустим, его
поэму <Облако в штанах>. Полностью удалось опубликовать ее лишь после
революции, в марте 1918 года.
Нагнетая мрачные краски в характеристике духовной жизни нашего общества,
Солженицын далее уверял: <Первое робкое напечатание ослепительной
Цветаевой девять лет назад (т.е. в 1957 году? - В.Б.) было объявлено
<грубой политической ошибкой>. Снова неизвестно, кем <было объявлено>. С
какого лобного места? Может, это приснилось? Похоже, что именно так, ибо
с тем <объявлением> никто не посчитался, и вскоре издания произведений
Цветаевой последовали одно за другим: 1961 год - <Избранное>, 1965-й -
<Избранные произведения> (большая серия <Библиотеки поэта>), 1967-й -
<Мой Пушкин> (позже издан в более полном виде еще два раза)... А сколько
этому сопутствовало журнальных публикаций: в <Москве>, <Новом мире>,
<Звезде>, <Просторе>, в <Литературной Грузии>, <Литературной Армении>, в
альманахах <День поэзии> и <Прометей>... В 1979 году вышли стихи и поэмы
Цветаевой в малой серии <Библиотеки поэта> (576 страниц), 1980-й принес
читателям ее двухтомник (том первый - стихотворные произведения, 575 с,
том второй - проза, 543 с), 1983-й - <Стихотворения>, изданные в Казани
100-тысячным тиражом... И эти издания, эти публикации вызывали большое
количество статей, рецензий в тех же упомянутых популярных журналах.
Но автор <Письма> все продолжал класть мрачнейшие мазки: он, допустим,
божился, что совсем недавно <имя Пастернака нельзя было и произнести
вслух>. Имелась в виду злополучная история передачи писателем за границу
и опубликования там в 1957 году романа <Доктор Живаго>, а также
присуждения ему в 1958 году Нобелевской премии. Это вызвало тогда резкую
критику в советской печати (например, статья Д. Заславского в <Правде>
26 октября 1958 года, в которой Пастернак был назван <литературным
сорняком>) и повлекло за собой исключение большого художника из Союза
писателей. Увы, это было. Но дело, однако же, далеко не доходило до
того, чтобы люди боялись произнести имя поэта вслух. Так, в том же 1958
году вышла книга <Стихи о Грузии. Грузинские поэты>, и на ее обложке
стояло имя не чье-нибудь, а исключенного из Союза писателей Пастернака.
Позволю привести еще пример из собственной литературной работы. 13
сентября 1958 года я опубликовал в <Литературной газете> статью <И
вечный бой!>, посвященную роману Анатолия Калинина <Суровое поле>, и там
цитировал популярнейшие строки Пастернака. Да не в подбор, как ныне
газеты цитируют даже Пушкина, а как полагается - стих под стихом. Было
это, повторяю для Солженицына, в <Литгазете>, где я тогда работал, на
глазах у всех и в самый разгар критики опального поэта, однако - я
остался жив!
Да, у многих советских писателей жизненная и творческая судьба в годы
так называемого <культа личности> оказалась трудной, а порой и
трагической, но Солженицын, внося смуту в вопрос, в котором необходимы
абсолютная достоверность и точность, в своем письме еще более все это
драматизировал, усугублял, ухудшал, не останавливаясь перед прямым
искажением фактов. К тому, что уже сказано, можно добавить, например,
его утверждения (и, разумеется, чрезвычайно гневные!), будто для Николая
Заболоцкого <преследование окончилось смертью>, а Андрея Платонова
<уничтожили>. Заболоцкий, как об этом сказано в Краткой литературной
энциклопедии, действительно <в 1938 году был незаконно репрессирован;
работал строителем, чертежником на Д. Востоке, и Алтайском крае и
Караганде>, но в 1945 году его полностью реабилитировали, он вернулся в
Москву и пишет в это время много прекрасных стихов, а в 1948 году
выходит его книга Стихотворения>. Умер Николай Заболоцкий своей смертью
и Москве 14 октября 1958 года пятидесяти пяти лет от роду. Что же
касается Платонова, то он вообще никогда не был репрессирован. И никто
его не <уничтожал>, а умер он опять же своей смертью, в Москве, на
пятьдесят втором году жизни. Как видим, уже тогда, при первом появлении,
Солженицын врал напропалую...
Но все сказанное вовсе не означает, конечно, что у нас не находилось
людей, порой и достаточно влиятельных, которые чрезмерно осторожны, а то
и враждебны по отношению к тем или иным из названных здесь писателей или
к отдельным их произведениям. Кое-что об этом мы уже сказали. Можно и
добавить.
В 1935 году издательство выпустило роман Достоевского <Бесы>.
Это вызвало чрезвычайно резкий протест уже упоминавшегося Д.
Заславского, весьма известного и деятельного в ту пору журналиста. Он
выступил со статьей, которая была озаглавлена не как иначе, а -
<Литературная гниль>. Факт более чем прискорбный, но он не остался без
достойного ответа. И ответил не кто-нибудь, а сам Максим Горький,
отношение которого к Достоевскому, при всем восхищении его
изобразительной силой, во многих аспектах было весьма критическим. Он
писал: <Мое отношение к Достоевскому сложилось давно, измениться - не
может, но в данном случае я решительно высказываюсь за издание
<Академией> романа <Бесы>...>