В.А.Рыбин, Б.А.Марков "Столкновение культур", "Экономическая и философская газета" N 35 от 13.09.2005, стр. 5
СТОЛКНОВЕНИЕ КУЛЬТУР.
Отклики на публикацию в "ЭФГ" материалов об А.С. Шушарине и на статью А.Н. Чекалина "Вместо частной, акционерной, общенародной, группа-олигархической собственности на средства производства будет доминировать СОБСТВЕННОСТЬ ОБЩЕСТВЕННО-ИНДИВИДУАЛЬНАЯ" ("ЭФГ" N 22, 2005) демонстрируют то обстоятельство, что у наших современников, пытающихся разобраться в проблемах и тенденциях современной действительности, доминирует политэкономический тип мышления. "Политэкономический" означает чисто объектное, внешнепредметное рассмотрение действительности, которая берется без человека, а человек рассматривается как производный, вторичный фактор.
Между тем "Капитал" К.Маркса носит подзаголовок: "Критика политической экономии". Именно критика, поскольку Маркс стремился преодолеть политэкономический стиль мышления, выйти за его пределы. И вообще складывается впечатление, что все четыре тома "Капитала" - это только подготовительная работа, так сказать, "негативный" материал для последующего позитивного изложения целостной социокультурной теории, которую Марксу так и не удалось завершить в силу колоссального объема и сложности работы.
В такой позитивной теории на первом месте должен стоять человек, а орудие труда (средства производства, производительные силы) являются именно "орудиями" и "средствами" человека. Человек и орудия замыкаются в кольцо, но источником движения этого кольца оказывается всегда человек. Собственно, это и имеет Маркс в виду, когда в "Введении к рукописям 1857-1859 гг." рассматривает потребление, т.е. человека в качестве фактора, равноценного производству, технике, орудиям труда.
Смеем предположить, что "позитивным" выражением теории Маркса, которая должна была заменить политическую экономию в качестве синтетической социокультурной модели, является теория культуры. Такой теории в завершенном виде еще не создано. Возможно, А.С. Щушарин сделал прорывные шаги в этом направлении. Мы в данной статье, отнюдь не претендуя на открытия, попытаемся продемонстрировать продуктивность социокультурного измерения при рассмотрении некоторых весьма важных проблем нашей современной жизни. Возможно, нам придется поколебать некоторые стереотипы повседневного и научного мышления.
Мы будем говорить о культуре и попробуем объяснить некоторые ее противоречия и факты истории, взяв за точку отсчета оппозицию "традиционная культура - современная (индустриальная) культура". В число культур индустриального типа, сложившегося в Европе в Новое время и именующегося также "западным технологическим типом развития", входят, разумеется, США, Япония и Россия.
Итак, взглянем на проблему межнациональных отношений в нашем Отечестве, а точнее, на проблему нарастающего заполнения наших русских городов выходцами из южных регионов бывшего СССР. Можно закрывать на это глаза, можно считать обсуждение данного вопроса неприличным, но факт остается фактом: непривычный гортанный говор слышен не только на рынке, где он давно уже заглушил все остальные голоса, но и на улицах и во дворах городских кварталов многие из которых весьма интенсивно заселяются инородным этническим элементом.
Каждому, наверное, доводилось слышать слово "чурка", адресуемое представителям южных народностей. Если посмотреть в словаре, то слово "чурка", "чурбан" означает полено, которое раскалывают топором для того, чтобы поло[обрыв] котором колют дрова. Что и говорить - сравнение с поленом для человека явно нелестно, более того, унизительно.
Между тем это слово все чаще звучит из уст простых русских людей, причем не только молодых, но и более старших, выросших в советское время, когда "дружба народов" была не только государственным законом, но и нравственным правилом.
Однако мы не стали бы спешить осуждать наших сограждан в национализме. Уж кого-кого, а русских нельзя упрекнуть в "расовой нетерпимости", или, говоря мудреным научным языком, в ксенофобии, а термин "русский фашизм", изобретенный демократами-либералами (либерморами), - явный бред.
Смотрим дальше. С глупостью обычно связывается и другое качество - наглость. Если человек глуп, то, чтобы успешно устроиться в обществе, он не будет считаться с другими людьми - с одной стороны, а с другой - будет находить в обществе других таких же, как он, и завязывать с ними отношения либо привлекать к сотрудничеству других, столь же тупых соплеменников. В результате получается шайка не шайка, компания не компаний, а какое-то образование, кучка народа, стремящегося жить за чужой счет, за счет общества на окраинах последнего. Так сказать, маргиналы.
Но слово "чурка" адресуется обычно представителям южных народностей, живших не в центре СССР, как татары или башкиры, а на окраинах страны. Чем обусловлена их примитивность? Ведь, как известно, расовые различия и вообще биология не влияют на ум человека; мозг людей одинаков, и, как показывают примеры, если африканец или индеец из дикого племени воспитывается в европейской среде, то он оказывается умственно развитым в той же степени, как и люди окружающей его культуры. В чем же причина различий? Очевидно, в характере общества, в уровне его культуры, а следовательно, культуры составляющих это общество людей.
Сразу же в глаза бросается различие между европейскими и азиатскими обществами: Европа - это индустриальное, динамично развивающееся общество, Азия - традиционное, статичное общество. Заметим, что Китай и Япония не в счет, так как они развиваются, лишь усваивая европейские стандарты культуры. Европа тоже прошла через традиционный этап развития общества и вышла из него в значительной степени в Новое время. Своеобразным идеологическим оформлением этого разрыва стал протестантизм. Можно, конечно, плакать по традиционному обществу в Западной Европе (как это делает С.Г. Кара-Мурза) или в России (как это делают наши писатели-деревенщики), но факт остается фактом: те страны, которые сохранили в себе остатки традиционализма (признаком чего является доминирование в них католической религии), отошли в Европе в разряд второсортных держав, как Испания или Италия. А у нас традиционщики были в первых рядах тех, кто приветствовал распад СССР и крушение советской власти.
Что же такое традиционное общество? Традиционное общество живет традициями, т.е. опытом прошлого. Оно отторгает какие-либо новшества и изменения. Поэтому оно характеризуется крайне медленным развитием материального базиса, прежде всего техники. Уходит целый ряд поколений, прежде чем в жизни и производстве появится что-то новое.
Но возникает вопрос: почему бы традиционному обществу не развиваться? Ведь человек всегда склонен что-то изобретать, усовершенствовать, даже в смысле самых примитивных навыков? Вот, например, Китай: весьма традиционное общество, а сколько Там было сделано принципиальных технологических изобретений!
Тут вступает в дело другой фактор - человеческий. В традиционном обществе не развивается личность, и это направляет его историческое развитие по линии круговорота или, если хотите, в тупик.
Человек в традиционном обществе встроен в свою общину, в касту, где он и усваивает культуру. Культура же медленно и незаметно прирастает. По мере роста в традиционном обществе выделяются необходимые для социального целого касты, скажем каста гончаров, каста маляров, каста медников. Это хорошо видно на примере старой Индии, где некоторые исследователи насчитывали до 10000 разных слоев, складывающихся в 4 основные касты.
Однако конечный рост числа каст всегда ограничен: если каст будет слишком много, то общество станет неустойчиво, оно просто рассыплется. Что постоянно и происходит на Востоке, где после периода хаоса одна династия сменяет другую и все начинается вновь, с исторического нуля. Поэтому, чувствуя, что излишнее знание опасно, индусы ограничивают число каст, просто уничтожая лишние вместе с носителями избыточных знаний. Личность получает развитие только в пределах общинного кругозора, и поэтому Индия за тысячелетия практически не ушла от исходного уровня.
Что такое "индустриальное общество"?
Только в Европе удалось преодолеть традиционно-кастовую ограниченность и сформировать общество, называемое "индустриальным". Предпосылки для нового типа развития сложились в Древней Греции, в изономической культуре полиса (изономия - равенство, полис - государство), что затем нашло предельно четкое оформление в философии классического периода, прежде всего - Аристотеля, который создал школу - Лицей. В Лицее преподавались основы знаний по всем направлениям человеческой деятельности (подчеркнем, что именно основы, а никак не сами знания). Таким образом, древний грек через обучение обладал универсальным набором всех профессиональных навыков, что привело Грецию к расцвету. Позже это умение унаследовал Рим, просуществовав еще 800 лет.
Таким образом, Греция сформировала культурные предпосылки быстрых технических изменений, заключив их в образование, точнее, в человека. Позже, после средневековья, которое сохранило достижения античности, в Новое время, по этому же пути пошла Европа, добившаяся в короткое время не представимого для традиционных обществ технического прогресса. (Добавим, что Россия получила античное наследие через Византию, т.е. в более чистом виде, чем Западная Европа, которой после гибели Рима достались только осколки греческой культуры.)
Однако даже в Европе не Удалось излечить традиционщину до конца, прежде всего властной, бытовой сфере, что проявляется до сих пор в некоторой, так сказать, тупоумности европейцев с русской точки зрения. Но хотя человек Запада ограничен, сам Запад в целом весьма умен.
На Западе сложилось понимание необходимости развития знаний и правильного использования техники. Это выражается в наличии высокой технической культуры в производстве и быту, в мощной поддержке государством естественных наук и университетов.
Россия, будучи наследницей античной культуры, всегда несла в себе потенциал для "нетрадиционного индустриального развития по европейскому типу. Но, долго оправляясь от последствий нашествия восточных кочевников, она смогла встать на этот путь только к началу XVIII века и, начиная с Петра I, пошла по этому пути весьма интенсивно, не отставая от Запада, а порой и перегоняя его в техническом и научном смысле. Хотя, надо признать, Россия до сих пор остается "догоняющей" страной; слишком велик массив традиционного, общинного наследия, который надо было, и еще предстоит, переработать, чтобы в полном смысле слова стать мировым лидером.
ДВА ТИПА КУЛЬТУРЫ
Таким образом, в мире сложилось два типа культуры: традиционное общество Востока и индустриальное общество Запада. Вплоть до середины XX века взаимодействие между ними хотя и осуществлялось не без проблем и противоречий (колониальные войны и захваты), но в принципе позволяло сохранять каждому из них свою собственную специфику: Запад был Западом, Восток -Востоком. Но во второй половине XX века темпы индустриального развития настолько ускорились, стали столь интенсивными, что огромные массы людей Востока были включены в циклы западной культуры, утратили свои прежние производственные (прежде всего земледельчески-общинные) навыки. Эти люди двинулись на Запад, сохраняя при этом свои традиционные привычки и, главное, ограниченный культурный кругозор. Теперь попробуем представить себе человека традиционного общества, попавшего в общество индустриальное. В силу исходной культурной примитивности он не в состоянии присоединиться к имеющейся европейской культуре. К тому же человеку из племенного (кастового, сословного) общества не понятно, почему человек не из его "круга-племени" тоже является человеком (что европейцу, кстати, вполне очевидно). Поэтому человек традиционной культуры отнюдь не торопится "вписаться" в европейское общество. Выход у него один - найти таких же, как он, и объединиться с ними. а еще лучше - завезти "в гости" соплеменников. Каждый из таких клансменов, с точки зрения человека европейского типа, просто глуп - "чурка". Однако чурки, объединившись в условиях индивидуалистически разобщенного европейского общества, представляют собой внушительную силу, в производительном смысле малопродуктивную, по потенциалу разрушительную и паразитическую по отношению к обществу, в котором живут. То, что это явление далеко не безобидно, показывают примеры арабских кварталов во Франции, ставшие рассадником преступности.
Нет, речь у нас не идет о том, чтобы обострять национальные проблемы и множить конфликты, число которых и без того увеличивается в современном мире. Речь идет о том, чтобы разобраться в складывающейся ситуации и предупредить ее стихийное развитие.Тем более неприемлема точка зрения, что в процессе миграции "пусть все идет, как идет". Процесс взаимодействия культур необходимо регулировать. А планы некоторых из российских руководителей открыть широкую эмиграцию к нам выходцев с юга, со ссылками на успешный опыт Запада, иначе как этнической диверсией не назовешь, ибо успеха никакого нет: гастарбайтеры только закрепляют низкий технический уровень производства. А турки в Германии уже требуют национальной автономии и, кстати, имеют на это право, потому что в некоторых землях ФРГ уже составляют численное большинство!
Что же делать? Для этого надо понять, что же мы имеем в России после 70 лет "пролетарского интернационализма" и "дружбы народов"? В чем смысл советского периода?
СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД
Советское время имело целью создание более совершенного общества, чем западное индустриальное, общества, в котором быстро развивались бы не только техника, но и люди, что сняло бы противоречия между культурами и нациями. В. И. Ленин, по-видимому, в отношении создания такого общества во многом надеялся на спонтанные, самопроизвольные процессы, что естественно, ибо в революции всегда вырастали поколения, способные к радикальным изменениям во всех сферах культуры, как это было во Франции после Великой Французской революции. Такое поколение в СССР действительно появилось в 30-е годы XX века. И действительно, это поколение, которое даже его враги называют лучшим поколением в мировой истории, было первым и последним поколением, у которого были не только" шкурные интересы. Возможно, именно на него Ленин возлагал надежду на формирование коммунистического общества. Однако оно почти целиком погибло в огне Великой Отечественной войны.
Далее духовная советская культура не могла развиваться, опираясь на стихийно сформировавшийся человеческий материал. Осталось опираться на тех случайных людей, которые несли в себе остатки старой, крестьянской общинно-традиционной культуры.
ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК В РОССИИ
Индустриальная культура в России сложилась в массовом масштабе сравнительно недавно - в ходе индустриализации 30-х годов. У нее нет традиций и складывавшихся веками предпосылок, а обычаи, перенесенные из традиционного общества, непригодны для современного производства. Теперь представьте, что в эту промышленную систему попадает человек из деревни, ставший горожанином в первом или втором поколении, хотя, возможно, и получивший образование в вузе (в действительности вуз даже советского образца не дает полноценного знания культуры, а дает только профессиональные знания, в основном технического характера).
Чтобы понять психологию такого нашего соотечественника 50-70-х годов, обратимся к ситуации человека, приехавшего из деревни в город. В деревне у крестьянина фактически нет свободного времени. Он встает рано утром и ложится спать поздно вечером, и все это время он занят разного рода работой. Когда он оказывается в городе, то выясняется, что у него есть 6-8 часов свободного времени, которое он может потратить по собственному усмотрению. Но что он может сделать с этим свободным временем? Традиционная культура его этому никак не учила, и в результате все перерастает в пьянство, шатание по улицам с намерением завязать потасовку, в бессмысленное "озорство" всякого, не всегда безобидного, рода, в лучшем случае - в сидение у подъезда и забивание "козла" или распространение сплетен о соседях. Таких "героев" хорошо описал в своих рассказах Василий Шукшин, который и сам был озлобленным маргиналом.Этот же "навык", неумение воспользоваться ресурсом свободного времени, передается и последующим - современным - поколениям, которые используют его бог знает как. Кстати, единственная "глубокая" мысль, пришедшая в голову хрущевским и брежневским горе-знатокам из ЦК КПСС, - "дать народу землю", выделить абсолютно ненужные садовые участки, в которые простой человек трудолюбиво закапывал свое свободное время. А как продуктивно использовать это свободное время -так никто и не научил, да и учить не хотел: номенклатура КПСС и так прочно сидела на сытых местах, безо всякого там совершенствования культуры. Если уж такое происходило со "старшим братом" - русским народом, наиболее передовым в культурном отношении, то что уж говорить о "младших братьях" с окраин СССР, традиционность которых в прямом смысле слова была "законсервирована" местными богдыханами из национальных ЦК, обкомов и парткомов?
Что отсюда следует? Наличие у человека культуры в виде традиционной культуры не спасает его от распада: свободное время он использует в лучшем случае бесполезно, а в худшем - во вред себе и/или окружающим. Покинув деревню, вброшенный в техническое производство, без целенаправленного личностного развития, простой человек стал объектом распада и гниения, объектом демагогии диссидентов и деморателей, попов и прохвостов, которые, как раковые метастазы, поражают культуру и общество в целом. Следовательно, традиционная культура сама по себе сегодня или откровенно вредна, или бесполезна.
ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД?
Выход, возможно, состоит в том, чтобы сформировать культуру так, чтобы она и созданный ею человек успевали бы за научным и техническим развитием. Единственная проблема здесь состоит в том, чтобы воспитать человека, который бы без насилия и принудиловки рассматривал объективные интересы общества как свои собственные. Иван Ефремов нашел такую формулу: "Когда я говорю "хочу", это означает: я знаю, что так можно, что мои действия не нанесут никому вреда".
В Европе не смогли создать такую культуру, и потому весь Запад, включая США, разъедается глубокими межкультурными конфликтами, которые получают национальную окраску. Что касается России, то у нее, помимо советского опыта, о котором уже говорилось, есть еще и общекультурный потенциал.
Прежде всего, надо отметить своеобразие всей русской культуры, которая изначально формировалась как культура союза наций. Ибо русская равнина -открытое со всех сторон место, в котором живет много племен. Истреблять соседние племена, как это было удобно в Европе и Азии, - бессмысленно, так как за этим племенем живет другое. Так можно быстро перессориться со всеми вокруг, и они нападут разом. Поэтому проще объединиться с соседями, выйдя за рамки племенной ограниченности.
Однако, как показал советский период, русской традиционной культуры недостаточно. Надо уметь ее быстро изменять. Для этого необходим более широкий взгляд и большая, чем у традиционного русского человека, универсальность. Таким взглядом обладали поколения тридцатых... Но, поскольку эти люди погибли, теперь необходимо поступить более сложным образом: не надеясь на стихийность, формировать научную теорию воспитания человека, которая бы позволила точно определить допустимую меру индивидуализма в обществе.
Владимир Александрович РЫБИН, кандидат философских наук
Борис Анатольевич МАРКОВ, кандидат физико-математических наук ЧЕЛЯБИНСК
Сейчас это журнал социал-демократического толка. Но такого пещерного и примитивного взгляда и у западных с.-д. не встретишь.
«Новая газета», 2005, № 66
НЕНАВИСТЬ К УСПЕШНЫМ
Терроризм как продолжение «национально-освободительной борьбы»
«Война с террором» обостряется столь же стремительно, как в свое время классовая борьба обострялась по мере продвижения к коммунизму. Это подталкивает к тому, чтобы поразмышлять не только о ее непосредственных причинах, но и об исторических аналогах, причем не частных терактов, а всего «экстремистского» движения в целом. И невольно возникает ощущение deja-vu, причем из совсем еще недавнего прошлого, когда половина планеты была охвачена «национально-освободительными» движениями.
Но неужели, возмутятся читатели, можно ставить в один ряд гуманистический порыв, движимый стремлением к свободе, и жестокую кампанию террора, развязанную в том числе во имя религиозной доктрины? Однако если непредвзято взглянуть на динамику этих явлений и результаты, к которым они привели, то окажется, что между ними существует множество черт сходства.
«Формальные» черты сходства
Начнем с краткого перечисления позиций, по которым методы действия движений, называемых ныне террористическими, и тех, что привычно именуют национально-освободительными, имеют разительное сходство.
Во-первых, те и другие всегда заявляют о себе как освободительные движения, действующие от имени и в интересах народа, класса или иной значительной группы людей. При этом примечательно, что революционеры и экстремисты редко пользовались широкой поддержкой народных масс, потому практически всегда их успех приводил к резкому социальному противостоянию и кровопролитным гражданским войнам.
Во-вторых, террористическая тактика во все времена использовалась антиимперскими силами и движениями. И, как правило, правительства и страны, оказывавшиеся мишенью террористов, действительно либо были империями, либо использовали имперские методы в отношении тех, кого представляли экстремисты. Какой бы демократической ни была страна, посылающая своих солдат в далекие земли, там они воспринимаются как враждебная сила.
В-третьих, важным элементом сходства современных террористических кампаний и «национально-освободительных» движений является их негативистский message. Объектом неприятия выступают внешние силы, любые позитивные перемены объявляются невозможными, прежде чем будут уничтожены или изгнаны угнетатели, и т. д. Террористы не имеют позитивной программы, которую могло бы поддержать большинство населения. Именно поэтому они (как и лидеры прежних движений за независимость) требуют «все и сразу».
В-четвертых, феномен вождизма и авторитаризма, практически в одинаковой степени свойственный любому экстремистскому движению. Ни в одной стране радикальные «освободительные» движения не породили демократических порядков. Это понятно, поскольку демократия предполагает необходимость прислушиваться к мнению и большинства, и меньшинства, а «борцы» одержимы только собственными идеями или религиозными догмами.
Но не слишком ли, действительно, «формальны» эти сходства? Ведь они не исключают главного — того, что основные цели нынешних террористов и вчерашних борцов за освобождение колониальных народов диаметрально различны. Нет, они не «формальны». И вот почему.
Причины и логика движений
За редкими исключениями, корни современных террористических движений уходят в страны и регионы, выпадающие из общемировых тенденций к глобализации и экономическому прогрессу. Кого бы мы ни взяли — афганских и иракских бойцов «Аль-Каиды»; палестинских смертников; выходцев из Эритреи и Сомали, взрывающих себя в лондонском метро; чеченских боевиков; пакистанцев и алжирцев, плетущих террористические сети в Европе, — все они происходят из самых отсталых государств, у которых нет сегодня ни малейшего шанса хоть как-то приблизиться к развитым.
Это делает террористические движения похожими на антиколониальные протесты середины ХХ века и разительно отличающимися от движения за независимость конца XVIII — начала XIX столетия. Если американские колонисты хотели не столько независимости от Британии, сколько представительства в парламенте, а население латиноамериканских колоний Испании и Португалии считало себя достаточно европеизированным, чтобы управлять своими делами из Рио или Лимы, а не исполнять приказы Мадрида и Лиссабона, то антиколониальные движения 50—60-х годов, а также современные экстремистские силы пытаются получить народную поддержку, отвергая саму необходимость принимать (и даже уважать) западные ценности. Там, где «новые европейцы» приходили к власти, результаты внушали населению оптимизм. Там, где власть доставалась тем, чьим главным активом была безудержная антизападная риторика, уделом населения оставались нищета и беспрестанная череда войн и междоусобиц.
Отсюда вывод: как антиколониальное движение, так и современная волна терроризма представляют собой реакцию неразвивающихся обществ на прогресс западного мира. В качестве реакции они не нуждаются в рациональных аргументах, им не нужны какие-то позитивные программы и планы, причем выразители этой реакции провозглашают себя воплощением интересов масс, а не отдельных групп населения. И все это — далеко не формальные элементы сходства.
Цели этих движений, конечно, различны. Но как бы ни была важна постановка цели, намного большее значение в политике имеет достижение результата. А вот в этом отношении между странами, освободившимися полвека тому назад, и государствами, которые считаются центрами современного терроризма (в некоторых случаях, следует заметить, списки пересекаются), оказывается удивительно много общего.
Результаты
Большинство африканских и азиатских стран, добившихся независимости в ходе упорной антиколониальной борьбы, находятся сегодня в ужасающем состоянии, причем уровень жизни подавляющей части населения во многих из них ниже, чем в годы провозглашения суверенитета. Только на Африканском континенте за последние 40 лет в междоусобных войнах погибли более 6 млн человек. Более двух третей населения стран, освободившихся от колониальной зависимости в 1957—1963 гг., живут сегодня менее чем на 1 доллар в день; при этом, однако, расходы на оборону в этих странах достигают в среднем 6,6% их валового продукта.
Немногим более успешны страны Ближнего Востока. Для большинства из них рекордный уровень ВВП на душу населения фиксировался в середине или второй половине 70-х (!) годов; затем имело место его снижение. Военные расходы также достигают здесь 6—10% ВВП. Демократические традиции отсутствуют. В наиболее отсталых странах региона — таких, например, как Палестинская автономия или Йемен — безработица не опускается ниже 40% трудоспособного населения. При этом правители как молодых независимых государств Африки, так и ближневосточных диктатур живут весьма вольготно. Бывший диктатор Заира Мобуту Сесе Секо владел состоянием в 8 млрд долл., и среди его африканских коллег было не менее десятка миллиардеров.
С подобными режимами невозможно ни сотрудничать, ни бороться. История «войны с террором» повторяет опыт колониальных войн в Индокитае, Анголе и Алжире, а также военного присутствия США во Вьетнаме или Советского Союза в Афганистане. Статистика американских потерь во Вьетнаме (1,9 тыс. в 1961—1965 гг., 6,0 тыс. в 1966 г., 11,1 тыс. в 1967 г., 16,5 тыс. в 1968 г., 17,6 тыс. в 1969—1970 гг.) или жертв конфликта в Алжире (2,6 тыс. в 1956—1957 гг., 5,1 тыс. в 1958 г., 7,4 тыс. в 1959 г., 11,0 тыс. в 1960—1961 гг.) практически полностью воспроизводится сегодня. В 1998 г. в мире было совершено 274 террористических атаки, в 2000 г. — 426, в 2002-м, когда война с террором принесла первые результаты, их число снизилось до 198, зато в 2004-м достигло уже 650, а по итогам текущего года наверняка окажется больше. Если исключить из расчетов число жертв терактов 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, то окажется, что общее количество людей, погибших от рук террористов, с 1999 г. ежегодно увеличивается на 60—80%, а круг стран, охваченных террором, постоянно расширяется. И вопрос не в том, когда в этой войне будет одержана победа, а в том, когда она будет признана недостижимой.
Существует, однако, проблема, наличие которой делает как минимум неполной аналогию между ходом той борьбы, которая «освободила» страны Африки и Азии от европейского колониального присутствия, и той, которая призвана «освободить» исламский мир от западной культурно-идеологической «агрессии». Если в первом случае вчерашние колонизаторы распахнули двери ООН перед своими недавними вассалами и попытались вступить с ними в диалог, то во втором на подобный сценарий рассчитывать не приходится. И поэтому сегодня следует искать другие выходы и другие варианты действий.
Возможен ли выход?
Выход возможен. И искать его следует в изменившихся условиях современной жизни. Главное из этих изменений — в невозможности разделить и обособить друг от друга отдельные части современного мира, к чему стремились и стремятся идеологи любой «освободительной» борьбы. Бывшие африканские колонии мало зависели от Запада; благополучие же исламских государств напрямую связано с тем, по каким ценам и в каком количестве США и европейские страны покупают у них нефть, а их безопасность — с объемом поставок западного оружия. Сотни тысяч выходцев с Ближнего Востока и из Северной Африки живут в Америке и Западной Европе и не собираются возвращаться на родину. Глобализация размывает антизападную направленность идеологии современных «освободителей». Освобождение всегда было фактором упрочения той или иной общей идентичности; сегодня идентичности множатся, и далеко не во всем срабатывает с этой точки зрения пресловутый «исламский фактор».
Размывается и идентичность государств Запада. Мир западных демократий, быстро американизировавшийся после завершения холодной войны, воспринимается сегодня как единое целое. Теракты в Нью-Йорке и Лондоне, взрывы в Москве и Мадриде, атаки против входящих в международные сети гостиниц в Марракеше и Шарм-эш-Шейхе, бомбы, взрывающиеся в ночных клубах Бали, кажутся бьющими в одну цель. До поры до времени террористы действуют избирательно, не нанося ударов по Берлину или Парижу, но это временно. Террористическое движение не имеет ни единого центра принятия решений, ни общей программы; поэтому как плодящие террористов страны не исчерпываются Афганистаном или Палестиной, так и мишени для их атак не ограничатся Соединенными Штатами или Великобританией.
Как бы критически ни относиться к тактике террористов, нельзя не признать: западные страны существенно изменили в отношении с государствами Ближнего Востока как собственным принципам, так и чувству меры. Сегодня Запад заинтересован в ресурсах Востока больше, чем население Востока заинтересовано в возможностях Запада. Именно это делает маловероятным столь же безболезненное размежевание между ними, сколь безболезненным было размежевание со странами мировой периферии, которое опосредовало распад колониальных империй. Именно это позволяет предположить, что новая «освободительная» борьба будет идти не на периферии, а в самых что ни на есть центрах. Причем до победы.
Итак, возможен ли выход? В принципе — да. Но он должен стать реальным выходом. Каким был выход европейцев из Африки. Соединенных Штатов — из Вьетнама. Советского Союза — из Афганистана. Исламские террористы, в отличие от своих более удачливых предшественников, «освободивших» африканские земли от западного господства, не могут в наши дни «освободиться» от Запада. В такой ситуации Западу остается одно: помочь им достичь желанного состояния свободы, не навязывая больше этой части мира ни своих гуманистических ценностей, ни своих товаров и технологий, ни даже своей демократии.
Ближний Восток, как и примыкающие к нему Центральная Азия и Северо-Восточная Африка, — это регион масштабных застарелых конфликтов и нестабильных правительств. Регион, перенасыщенный оружием и изобилующий теми, кто не прочь бы его применить. Поэтому основным сценарием для Ирака и Саудовской Аравии в случае их дестабилизации станет сценарий Судана и Афганистана. Сегодня многие на Западе боятся взрыва Ближнего Востока, и он обязательно рано или поздно случится, но это будет взрыв такого рода, который в английском языке называют не explosion, а implosion. И если арабы делают все от них зависящее, чтобы он случился как можно скорее, не надо мешать им в этом. Тем более что последние пятьдесят лет свидетельствуют: Западу еще ни разу не удалось помешать странам мировой периферии «освободиться» от достижений цивилизации. А нефть из залива как поступала, так и будет поступать — как продолжают поступать алмазы из разоренной войной и погруженной в хаос Либерии.
Вероятные сценарии
Разумеется, такова лишь идеальная картина, и она, как любая идеальная картина, имеет не много шансов реализоваться на практике. Скорее всего, «войне с терроризмом» суждено продолжаться и доставлять массу проблем как западной цивилизации, так и исламскому миру. И ответственность за нее не должна в равной степени разделяться между обеими сторонами, потому что Запад, как более развитое общество, способен и обязан понять истинную природу современного террористического беспредела. А природа эта, на мой взгляд, в первую очередь связана со стремлением мусульманского мира освободиться не столько от агрессии и давления со стороны западного, сколько от назойливого присутствия атлантической цивилизации в современном мире. Может ли Запад преодолеть ненависть, которую вызывают его успехи и возможности? В некоторой степени — да. Если, конечно, он найдет в себе силы попытаться свести до минимума контакты двух цивилизаций и исключить действия, провоцирующие «освободительную» борьбу в ее нынешних диких формах и проявлениях.
При этом нужно признать, что «освобождение» в наше время отнюдь не тождественно прогрессу, а независимость одного общества от доминирования со стороны другого не делает его граждан счастливыми и процветающими. В наши дни страны и народы тем благополучнее, чем несвободнее они друг от друга; и чем свободнее они от всех, тем они обреченнее. Поэтому процесс «освобождения» в XXI веке становится путем в исторический тупик. События, происходившие в разных уголках нашей планеты полвека тому назад, отчетливо показали, что в подобной же ситуации западный мир не сумел не только противостоять тому, что впоследствии обернулось самым масштабным процессом децивилизации в истории человечества, но даже вовремя осознать, к чему он может привести. Сегодня мы обязаны извлечь из этого должный урок.
Запад не может цивилизовать мир ислама желательным для себя образом; ему остается только не вставать на пути его децивилизации и минимизировать ее отрицательные последствия. И главной задачей является поиск путей этой минимизации, а не придумывание сказок о том, что самого скатывания по наклонной плоскости каким-то образом удастся избежать.
Владислав ИНОЗЕМЦЕВ,
главный редактор журнала «Свободная мысль-XXI»,
доктор экономических наук — специально для «Новой»
08.09.2005