Размышление о причинах коллективной пассивности
Карин Клеман
Почему, несмотря на ухудшение условий труда и снижение уровня жизни, российские трудящиеся так мало проводят коллективные акции? Опираясь на полевые исследования, проводимые на многих предприятиях и на знание ситуации во Франции, автор предлагает разные причины относительной пассивности, с тем, чтобы можно было преодолеть препятствия к столь необходимым на сегодняшний день солидарным действиям.
А почему же такое слабое рабочее и профсоюзное движение в России?
Недавно в России, как и во всем мире, отметили первое мая. Уже с 1886 этот день отмечается как праздник трудящихся во всем мире. Традиционно рабочие прекратили работу в этот день, выдвигая какие-то требования или просто настаивая на праве на собственный праздник. Со времени этот день перехватили правительства многих стран, назначив его выходным. В России этот день уже давно потерял первоначальный смысл утверждения автономии и силы рабочего движения, и стал просто праздником – причем сегодня праздником весны! За рубежом этот день часто все еще используется для выдвижения конкретных требований, особенно когда он попадает на период подъема протестного движения. А в России он все больше и больше сводится к традиционным народным гуляниям, без особого смысла и в полном разрыве с борьбой трудящихся за свои права. Да, традиционно разные коммунистические партии и группировки выводят своих соратников на улицу. Да, официальные профсоюзы, именуемые Независимой федерации профсоюзов России (ФНПР), демонстрирует количественную мощь своего аппарата. И все празднуют, может быть, что-то кричат, но вяло и абстрактно. А в основном демонстранты радуются первому дню весны и возможностью беспрепятственно кричать и шагать по широким улицам, причем организации демонстрируют самих себе.
Но разве есть повод для радости? Если верить правительству – есть. Объявлена во всеуслышании "борьба против бедности", и обещано удвоение ВВП. Но во всем мире правительства покрывают свои социально регрессивные меры популистскими лозунгами. Это не изобретение российского правительства. А вот там, где есть нормальные профсоюзы, политические и общественные организации, они подвергаются тщательному анализу, и негативные аспекты проектов реформ доводятся до сведения населения способом массовых кампаний, с тем, чтобы организовать сопротивление и заставить правительства считаться с интересами не только правящих кругов, но и работников, пенсионеров, студентов.
Во Франции, например, или в Италии миллионы людей бастуют или выходят на улицу (причем совсем не обязательно по первым мая), когда правительство собирается повысить пенсионный возраст (Франция, весна 2003) или принять одну единственную поправку к трудовому кодексу (Италия, 2002). В то же время в России изменили полностью трудовой кодекс в 2002 году, снизив уровень социальных гарантий наемных работников, и, кроме малочисленных митингов, ничего не произошло. Сейчас пенсионерам предлагают работать дальше – по собственному желанию, конечно (если они хотят получить мизерную пенсию, это их выбор). Также по собственному желанию предлагают работникам платить подоходный налог в объеме уже не 13%, а 17%. А работодателям делают подарок в качестве снижения как минимум на 6% единого социального налога (от которого зависит социальная защита населения), без единой гарантии, что выигранные таким образом деньги пойдут на повышение зарплаты, а не в карманы руководителей. И со стороны профсоюзов, политических и общественных организаций, что мы слышим? Самый высокопоставленный профсоюзник Андрей Исаев, ныне во главе комитета по труду и социальной политике Государственной Думы, приветствует социально ориентированную политику правительства. Он же и голосовал, как вся фракция Единая Россия, за новый закон о митингах, который де-факто запрещает любую публичную акцию.
И, несмотря на все это, на улицах городов России все та же тишина… Причин на это более, чем достаточно. И это не только легендарная "русская душа" и "усталость народа". Тем не менее, на взгляд человека французского происхождения, общий уровень коллективной пассивности российских трудящихся представляется удивительно высоким. Официальная статистика фиксирует наименьшее количество забастовок в России сегодня, и относительно других европейских стран, и относительно предыдущего периода постсоветской истории. Относительно слабая общественная активность российских трудящихся еще больше поражает, если сравнить ее с резкой потерей в жизненном уровне работников.
Конечно, нельзя игнорировать те всплески протестного движения, которые имели места в разные моменты постсоветской России – особенно в 1989-91 и 1998 – и те маломасштабные акции протеста, которые проходят постоянно по стране на отдельных предприятиях или в школах. Но эти акции не заметны на макро социологическом уровне, часто ускользают даже от официальной статистики, не скоординированы между собой, и мало освещены прессой.
С 1993 мои полевые исследования[1] представляют собой попытки объяснить низкий уровень социальной активности работников, который, на мой взгляд, не только препятствует улучшению их собственного положения, но и улучшению экономической ситуации страны в целом. В этой статье представлены в сокращенном виде выводы относительно того, каким образом и в какой степени формальные и неформальные правила социально-трудовых отношений препятствуют коллективным действиям. О неформальном аспекте трудовых отношений и, вообще, повседневной жизни россиян, особенно нельзя забивать. Живя и работая здесь, я все больше убеждаюсь в значимости неформальной сфере в качестве залога общественной пассивности[2]. Сравнение с социальным движением Франции – известной в качестве мятежной страны – особенно ярко указывает на особенности российского рабочего и профсоюзного движения.
История и культура
Историческое наследие Советского Союза и его структурный эффект на нынешнюю реальность очень противоречиво, тем более что советская история перегружена идеологическими оценками. Что касается образа о прошлом, который складывается в представлениях работников, можно выделить образ социальной стабильности и защищенности, ощущение того, что тогда можно было жаловаться и тебя услышали, уверенность в завтрашнем дне. Все это воспринимается как положительные аспекты прошлого, сегодня утеряны. С другой стороны, мало кто унаследовал от советского прошлого чувство принадлежности к "передовому рабочему классу", многие рассуждают на ту тему, что "и тогда никакого рабочего класса не было, и сегодня его нет". На уровне повседневной жизни продолжают проявляться (в другой форме и с другим смыслом) тенденции к патернализму (делегирование верхним инстанциям заботы о себе) и к предпочтению открытому конфликту неформальной тактики "выкручивания". Во Франции же, несмотря на попытки правительства объяснить людям, насколько отсталой кажутся их активные общественные традиции и система социального обеспечения, особенно по сравнению с флагманом либерализма как США, наблюдается активизация социальных движений – движения безработных, нелегальных иммигрантов, женщин, альтерглобалистского движения, новых профсоюзов, студентов, учителей... В этой стране все больше и больше людей понимают, насколько необходимо дать отпор нападению на отвоеванные прежней борьбой социальные права. И под воздействием всеобъемлемых либеральных реформ и капиталистической глобализации тенденция идет к нарастающему чувству солидарности между людьми разных профессий, национальностей, политической принадлежности, к объединению сил в разных коалициях и по разным общественным кампаниям, по образцу альтерглобалистского движения.
В России же, наоборот, несмотря на сохранявшийся миф о коллективизме рабочего класса, сегодняшние рабочие очень раздроблены и атомизированы. Конечно, под советским союзом коллективизм был скорее вынужденным, или как минимум "функциональным"[3], а класс скорее "предписанным"[4]. Тем не менее, коллективы существовали (бригады, профкомы, трудовой коллектив) и даже имели некоторое значение для рабочих, которые могли найти в них ресурсы или социальную защиту. Сегодня от этого коллективизма осталось одно название и, время от времени, намеки в СМИ о трудности превращения "коллективистских" рабочих в индивидуальных наемных работников успешно (или менее успешно) конкурирующих между собой. А вследствие слабости самого протестного движения разные общественные, профсоюзные и политические организации борются, в первую очередь, за свое самосохранение, и мало взаимодействуют друг с другом на уровне руководства. Под воздействием тех же либеральных реформ, что и во Франции, реакция совсем иная – скорее, "спасется, кто может!".
Проблема социальной нестабильности
Резкое падение уровня жизни и заработка в начале 90-ых годов, и особенно потеря прежних социальных гарантий имели глубокие травмирующее воздействие на сознание рабочего человека. Нигде в мире люди не прожили через такое массовое потрясение. В Западной Европе, если и наблюдается социальный регресс, то потери происходят намного медленнее и менее ощутимо для населения.
А в России больше десяти лет люди жили и работали в условиях нарастающей социальной дестабилизации и неуверенности в завтрашнем дне. Вот только несколько лет как наблюдается некая стабилизация или ощущение стабилизации: по крайне мере, зарплата уже более или менее платится во время. Но тенденция недостаточно длительная, чтобы забылись травмы, и укрепилась почва под ногами. Ведь для того, чтобы выстоять, надо сначала твердо стоять на ногах. А социальная почва пока весьма хрупка. Достаточно будет упомянуть о сохранившейся боязни потерять работу, проявленной большинство рабочими.
Слабое доверие к профсоюзам
И полевые исследования, и опросы показывают, что профсоюзы в России не являются реальным институтами защиты прав наемных работников. Те мало доверяют профсоюзам, и нередко критикуют их за бездействие и даже за пособничество по отношению к администрации предприятия. Поскольку профсоюз не воспринимается как "свой" институт, он не в силах ни организовать людей, ни внедрить солидарные установки в рабочую среду. Парадоксально, в России же один из самых высоких процентов профсоюзного членства в мире (формально около 50% наемных работников), но работники сами мало участвуют реально в профсоюзной деятельности, мало пытаются воздействовать на профсоюзное руководство, чтобы то активизировалось. Этот порочный круг пока редко удается порвать.
Хотя есть и исключения. Новые альтернативные профсоюзы обычно бывают более активны и ближе к своей социальной базе. Несмотря на новый трудовой кодекс, направленный против деятельности малых профсоюзов, они сохраняют свое влияние на предприятиях, и даже расширяют его на всероссийском уровне путем создания коалиций. Так в конце апреля состоится съезд, объединяющий самые активные и оппозиционные профсоюзы – Защита труда, профсоюзы авиадиспетчеров, докеров, пилотов, моряков, региональные профсоюзные объединения Урала, Сибири, Пермской области, и крупные заводские профсоюзы (как, например, Единство АвтоВАЗ). Самый старый из альтернативных профсоюзов – Соцпроф – продолжает свою деятельность, особенно активно в Пензенской и Владимирской областях. Профсоюз шахтеров НПГ Южного Урала устроил нашумевшую акцию на Челябинской угольной компании перед президентскими выборами. Немалое значение имел фактор профсоюзной деятельности в выборах Олега Шеина (сопредседателя Защита труда) и Анатолия Иванова (вице-президента Всероссийской Конфедерации труда) депутатами Государственной Думы, и Валерия Мельникова (председателя федерации профсоюзов "Норильского Никеля") мэром Норильска. Наблюдается также тенденция к обновлению некоторых "старых" профсоюзов, под воздействием одновременно недовольства "снизу" и изменения политики "сверху" (применение антипрофсоюзной линии или, наоборот, проведение реального социального партнерства). Особенно это касается профсоюзов таких отраслей, как образование, ЖКХ, металлургия, агропромышленный комплекс, и некоторых заводских профсоюзов ФНПР.
Но в целом по стране, кажется, профсоюзы теряют даже тот маленький вес, которые имели в 90-ых годы. На уровне государства единственным партнером стало руководство "старых" профсоюзов ФНПР: именно с ним обговаривают законопроекты, проходит "социальное партнерство". Т.е. с ее участием проводится та либеральная политика, которая урезает социальные права и гарантии населения. Последний раз, когда свободные профсоюзы дали о себе знать и заставили власть хотя бы с ними считаться, был во время кампании против принятия правительственного проекта трудового кодекса, уже три года назад. Тогда создалась коалиция разных профсоюзов – среди которых свободные были наиболее активными – для защиты прав трудящихся и профсоюзов. А вот с тех пор, свободные профсоюзы вообще исчезли из экранов и газет. Правда, отдельные акции освещаются (напр., голодовка авиадиспетчеров), но они скорее воспринимаются как акции в защите категориальных интересов одной профессии, которая может себе позволить такие радикальные действия. Отдельные локальные акции происходят постоянно, но о них мало кто знает, и они вызывают мало конкретной солидарности.
О чем это говорит? Во-первых, если в 90-ые годы свободные профсоюзы представляли собой новшество, то сейчас самые по себе они не привлекают интерес общественности. Во-вторых, если не считать борьбу за прогрессивный трудовой кодекс, т.е. проблему, которая затрагивает напрямую интересы всех профсоюзов, нет стремления к проявлению солидарности и к участию в всероссийских кампаниях. В-третьих, свободные профсоюзы действуют все еще разрозненно, часто даже не ставя товарищей в курс конфликтов, происходящих у них. Не существует единой информационной сети, и отсутствует самое понятие акции солидарности. Вследствие общей пассивности трудящихся, и последовав примера ФНПР, некоторые альтернативные профсоюзы даже превращаются в бюрократические и инертные организации, стремящиеся к сохранению хороших отношений с работодателями и властью.
У такой ситуации есть много объективных причин: реальная ценность "близости" к власти в России, недостаток средств у свободных профсоюзов, ужесточение политики работодателей по отношению к профсоюзам, и общая пассивность работников, политические разногласия между организациями, личное неприязнь между лидерами, и многое другое. К этому надо добавить, конечно, законодательные и политические ограничения к свободе действий профсоюзов и к проведению коллективных акций.
В Западной Европе, и особенно во Франции, профсоюзное членство намного меньше, чем в России: всего лишь около 10% активного населения Франции состоит в профсоюзах. Однако эта количественная слабость компенсируется сильной активистской традицией, дающей профсоюзам значительно больший реальный вес, чем можно было бы думать, ориентируясь только на цифры. В среднем, члены более активно участвуют в деятельности своих профсоюзов, и опросы фиксирует уровень востребованности и доверия к профсоюзу намного выше, чем их реальный количественный вес. Все же нельзя идеализировать картину. Французское профсоюзное движение, как и западноевропейские аналогии, переживают кризис. Он во многом связан с общими изменениями глобальной капиталистической системы, приводящими к дисбалансу власти в пользу работодателей и в ущерб наемным работникам[5]. Являясь инструментом коллективных переговоров, которые, кроме всего прочего привели к росту уровня жизни и некоторому уменьшению социального неравенства, позиции профсоюзов оказались сильно подорваны в силу индивидуализации зарплат и рабочего времени, роста безработицы, разрушения устоявшихся профессий и рабочих мест, развития субподрядов, а также устранения государства от урегулирования трудовых отношений.
Разные профсоюзы реагируют по-разному. Обычно, крупнейшие профсоюзы, давно существовавшие и обюрократившиеся, стоят за "социальное партнерство", которое сводится на практике к монопольному участию выбранных профсоюзов в переговорах с властью или работодателями без существенной демонстрации силы, и к официальному согласию профсоюзов с правительственной политикой при незначительных уступках. Но и развиваются альтернативные профсоюзы, например SUD[6] и FSU[7] во Франции, или Cobas[8] в Италии. Успех этих профсоюзных организаций объясняется в первую очередь их более демократичным функционированием, практикой объединения с другими общественными организациями и отказом от соглашательской линии "старых" профсоюзов. Вследствие влияния новых профсоюзов и новых социальных движений традиционные профсоюзы тоже медленно меняются, и как и французское, так и итальянское профсоюзное движение уже выходит из кризиса.
Так нельзя говорить о российских профсоюзах, одновременно переживая общий мировой кризис и еще не осуществляя до конца свое превращение в реальные независимые и активные профсоюзы.
Слабая солидарность
Наши исследования и многие другие показывают, что отличительной характеристикой трудовых отношений на российских предприятиях в период наиболее острого социально-экономического кризиса 90-х годов стала их атомизация или раздробленность, т.е. отношения "один на один" в системах иерархического взаимодействия – между руководителями и подчиненными[9]. Словами рабочих эти взаимоотношения с работодателями и даже между собой описываются лейтмотивом "каждый сам за себя", или "каждый сам по себе".
Наблюдения за поведением рабочих на предприятии соответствуют данным определениям. Когда речь идет о самых главных для них вопросах – работа, зарплата – они чаще всего действуют индивидуально и даже иногда в соперничестве друг с другом. Например, если кого-то решили уволить, то редко кто из коллег заступается за товарища, боясь обратить на себя внимание. Вопрос о зарплате каждый решает сам, чаще всего прямым обращением к начальнику (опять таки по схеме отношений "один на один"). Бывают и жалобы на тему, "а что он получил столько-то, а я меньше, хотя работаю столько же!". На многих заводах, особенно на самых кризисных или на тех, где происходят жесткая реструктуризация и изменение правил, элементы коллективизма близки к нулю. Рабочие, прежде всего, озабочены само выживанием, самосохранением.
Тем не менее, можно наблюдать и "острова" коллективизма – в основном в микро-коллективах, в неформальных сетях "выкручивания" или в некоторых предприятиях, где появляется новая модель неопатерналистской или корпоративной солидарности[10]. Последние термины указывают на тип взаимоотношений единого трудового коллектива – работников и администрации вместе солидаризируются за успешную деятельность завода. Однако доминантная тенденция идет к раздробленности, атомизации и разрушению коллективизма.
В Западной Европе солидарные установки тоже подрываются дифференциацией условий труда и зарплаты наемных работников, реорганизацией предприятий в многочисленных различных подразделениях, разжиганием межнациональной розни правыми экстремистскими партиями, ослаблением профсоюзов и общей тенденцией к индивидуализму в современных обществах. Но, тем не менее, солидарность остается значимой ценностью для большой части населения. Даже укрепляется чувство необходимого проявления солидарности в условиях всеобъемлющей капиталистической глобализации, от негативных последствий которой никто не защищен индивидуально. Поэтому наблюдается и рост альтерглобалистского движения, и развитие коалиций по организации общественных кампаний и распространение забастовок солидарности.
Весомость иерархических отношений
В России чрезвычайно большую роль играет вертикальный тип солидарности: неформальные сети выкручивания, неопатерналистские или корпоративные схемы солидарности, которые предполагают силнее взаимодействия с начальством, чем с товарищами по работе. Это выражается тем, что, например, в случае нарушения трудовых прав, большинство работников предпочитают обратиться к прямому начальнику, а не к коллегам по работе, к суду или профсоюзу[11].
Во Франции же, если патерналистские настроения исторически тоже существовали, классовое чувство враждебного, или по крайне мере, отдаленного отношения к начальству и руководству все же преобладают, несмотря на попытки внедрить в страну элементы участия работников в управлении. В этом восприятии хозяев как оппонентов французские наемные работники сильно отличаются от своих российских коллег. Немыслимо, чтобы работники и работодатели участвовали в одних профсоюзах (а в России ФНПР принимает представителей администрации в свои ряды). Маловероятно, чтобы они вступили в отношениях сотрудничества неформального типа, по российскому образцу.
Здесь очень распространена своеобразная форма иерархического сотрудничества – неформальные сети выкручивания. Этот тип взаимоотношений чаще всего структурирован по вертикальному принципу, когда один или несколько рабочих налаживают особенные, привилегированные, контакты с кем-то из начальства. Вступая в такие взаимоотношения, рабочий и начальник оказывают друг другу какие-то услуги. Например, начальник или мастер закрывают глаза на отсутствие рабочего на рабочем месте, или на его "свободный" режим работы, или на его подработки, но в обмен рабочий соглашается на бесплатную сверхурочную работу, или на личные услуги (ремонт квартиры, работа на стороне в пользу начальника). Такие схемы часто встречаются. На некоторых кризисных заводах они даже структурируют отдельную сферу трудовых отношений и "альтернативного производства". Эти сети в высшей степени неформальные ("альтернативные"). С одной стороны, они позволяют некоторым рабочим успешно "выкручиваться", а с другой стороны подвергают их прямому вертикальному контролю одним начальником (или лидером сети), у которого больше власти, связей и иных необходимых сетевых ресурсов. В случае с подобной вертикальной сетью, положение участников настолько неравное, неформальное и неправовое, что вряд ли можно говорить о возможности солидарного действия работников. Такая структуризация скорее напоминает клиентелистский тип взаимоотношений. Явное преобладание вертикального типа взаимоотношений над горизонтальным типом представляется весомым препятствием к коллективным действиям[12].
Политическая и экономическая система
Структуры политического и экономического типа настолько переплетены в современной России, что можно рассмотреть их совокупное воздействие на повседневную жизнь работников. Они играют предопределяющую роль в процессе активизации или отката активистского потенциала. Многие социологи указывают на значение политической системы и "структур политических возможностей", которые, с одной стороны ограничивают протестный потенциал движения, а с другой стороны создают предпосылки для протеста[13]. И в России наблюдение динамики коллективных действий подтверждает эту взаимосвязь между экономическо-политическими структурами и протестным движениям, по крайне мере на макро-уровне. Относительно высокая социальная активность 89-91 гг., которая привела Бориса Ельцина к власти, сменилась периодом ее спада вплоть до 1994 г. Октябрьский кризис, разрушивший доверительное отношение к власти, а также обострение экономического кризиса привели к увеличению коллективных акций. Основное их отличие от акций в период 89-91 гг. заключалось в том, что они проходили не в форме демонстраций, а в более жестких формах сопротивления, в виде забастовок, перекрытия дорог, голодовок, захвата предприятий и т.п. Ужесточение происходило по мере того, как становилось очевидным, что традиционные меры неэффективны в то время, когда усиливалась борьба за собственность.
На период с 1997 по 1999 пришелся пик коллективных действий, отмеченный такими явлениями, как "рельсовая война", продолжительные эксперименты рабочего контроля над производством (например, на целлюлозно-бумажном комбинате Выборга, на ясногорском машиностроительном заводе), или "палаточные города" (например, в Ярославле или Астрахани). В то же время кризис легитимности власти тоже достиг самых высоких вершин. Стачкомы и демонстранты требовали отставки Ельцина и жестко противостояли новым собственникам, купившим заводы с целью перепродажи или спекуляции. Недовольство политической властью и олигархами все росло.
С приходом Путина во власть активность резко угасла. И на сегодняшний день она достигает самого низкого уровня. Новой путинской власти удалось дать образ о себе, который соответствует ожиданиям населения, играя на патриотическое и антиолигархическое настроение, на востребованность в порядке и стабильности, а сегодня даже и на стремлении к социальной справедливости (т.н. "борьба против бедности"). Благодаря удачному манипулированию этими ценностями и монополизации административных ресурсов путинская власть де-факто уничтожила политическую оппозицию, которая могла бы служить референтом для социальных движений. В то же время как в экономическом плане власть крупных предпринимателей укрепляется, что выражается ослаблением позиций профсоюзов и наемных работников на предприятиях.
Французские работники тоже ощущают на себе усиление натиска предпринимателей, но в отличие от них они остаются политизированными – традиционная черта французского рабочего и профсоюзного движений. Они просто разочаровались в традиционных левых партиях. Первая историческая победа социалистов и коммунистов в 1981 году с приходом во власть Франсуа Миттерана (François Mitterand) была сначала встречена энтузиазмом социальных левых сил, но спустя короткое время социалистическое правительство резко свернуло свою социальную политику и приняло курс на либерализацию и приватизацию. Это cпровоцировало глубокое разочарование и кризис в социальных движениях и среди трудящихся, традиционно поддерживающих левых. Пораженческие настроения продолжались почти до массового движения протеста осенью 1995, когда длительные забастовки практически парализовали страну. С тех пор рабочее и социальное движение ищет себе другие пути участия в политике – через радикальные левые (троцкистские в основном) партии, формы самоуправления, демократический контроль. А идеологически оно все больше политизируется и радикализируется, особенно с массовой мобилизацией против реформ пенсионной, образовательной и социальной систем весной 2003, когда бастующие и демонстранты выдвигали амбициозные политические лозунги, опровергая общий курс глобального либерального капитализма и выступая против союза правительств с международными финансовыми организациями, крупным капиталом и акционерами.
Либеральный авторитарный курс
Общее направление политического курса и в России и в западноевропейских странах охарактеризовано, с одной стороны, экономическим либерализмом по рецептам международных финансовых институтов, и с другой стороны, политическим репрессивным курсом по линии "борьбы против международного терроризма". Разница в том, что либеральные и авторитарные реформы идут медленным темпом, и гражданское общество больше сопротивляется. А в целом тенденции общие: с одной стороны, приватизация, свертывание системы социального обеспечения, снижение уровня социальных гарантий наемных работников, с другой стороны, ограничение свободы и возможности коллективных действий, активизация деятельности органов правопорядка и спецслужб. Так что, политический курс, в общем, нацелен на воспрепятствование активизации людей. Но если западноевропейское население реагируют, скорее, сопротивлением этому курсу, российское население, в основном, приспосабливается и уходит от формальной политики и публичного пространства в сферу "неформальности".
Неформальные тактики "выкручивания"
Российские предприятия и, вообще повседневная жизнь россиян, пронизаны неформальными правилами (не провозглашенными, неписаными) действия и практики. Глубинные интервью и наблюдения ярко показывают, настолько организация разных аспектов процесса труда является неформальной: зарплата в конверте или без определенных критерий начисления, увольнение по усмотрению начальства или по т.н. "собственному желанию", ненормированный рабочий график, нефиксированные и проигнорированные права, неформальные отношения с начальством, и т.п. В целом, работники дают предпочтение эти неформальные тактики "выкручивания" коллективными акциями или открытым социальным конфликтом.
Наоборот, в Западной Европе, и особенно во Франции, у людей гораздо меньше возможностей для неформального "выкручивания", и люди более законопослушны, больше возлагают надежд на государство и формальные нормы защиты прав. Поэтому, они более склонны к конфликтам по поводу формального правового и законодательного порядка. Конечно, даже во Франции существует неформальная экономика, и люди тоже действуют по неформальным правилам, но, во-первых, в меньшей мере, чем в России, во-вторых, неформальные практики наделены гораздо меньшей легитимностью, и, в-третьих, они более дифференцированы по социальному признаку. У рабочих "свой" неформальный мир, у начальства свой, у политиков свой. Наоборот, в России неформальные правила связывают между собой наемных работников и работодателей, правящие группы и граждан. Из этого сотрудничества работники могут извлекать пользу для себя, но гораздо чаще они становятся более уязвимыми заложниками неформальной игры, правила которой очень мало от них зависят.
В итогах можно предполагать, что именно в неформальных правилах и неформальном сотрудничестве между людьми разных социальных положениях лежит самое весомое препятствие к коллективным действиям в России. Как и сточки зрения социальной справедливости, так и с точки зрения экономической и законодательной эффективности необходимо ставить и решить вопрос неформальности.
1 мая 2004, Карин Клеман (социолог, Парижский университет X, Институт социологии РАН)
[1] Данные статьи исходят из множества анкет проводимых автором данной статьи с 1993 на 20-ти предприятиях по России. В ходе исследований были использованы методы глубоких интервью, структурированных интервью и даже включенного наблюдения. См. Clément K. Les ouvriers russes dans la tempête du marché (1989-1999) (Российские рабочие в шторме рынка). – Paris: Syllepse, 2000
[2] Особенно внимательно прослеживалось неформальное составляющее в ходе исследования о трудовых отношениях, проводимого в рамках Центра изучения социальных трансформаций Института социологии РАН с сентября 2001 под руководством В.А.Ядова. См. Клеман К. Формальные и неформальные правила структурирования трудовых отношений // Хозяева и работники / Под ред. В.А. Ядова. – М.: Академический проект, 2004
[3] В.А.Ядов (ред.). Солидаризация в рабочей среде. М.: Институт Социологии РАН, 1998 – ст.6.
[4] S.Fitzpatrick. Ascribing class. The construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. №.65, 1993 – ст.745-770
[5] Закат профсоюзных организаций описан многими аналитиками. См., например, Мануэль Кастельс, Информационаая эпоха. Экономика, общество и культура, М.: ВШЭ, 2000, С.267.
[6] SUD (Solidaires, Unitaires, Démocratiques) — СЮД (Солидарность, Единство, Демократия) был создан в 1989 году активистами сектора телекоммуникации и почти. Он особенно сильно развивается с крупнейших забастовок ноября и декабря 1995 года.
[7] FSU (Fédération syndicale unitaire) — Унитарная профсоюзная федерация (профсоюз работников образования) была образована в 1993 году после исключения нескольких профсоюзных организаций из FEN (Федерация национального образования). Сегодня — это первая профсоюзная федерация работников образования.
[8] Cobas: объединяет «Базовые Комитеты» (рядовые ячейки) профсоюзов в Италии. Организация создавалась на волне двух протестных движений конца 80 – начала 90.
[9] Э. В. Клопов. Переходное состояние рабочего движения. // Социологический журнал, М., 1995, №1. В.И. Кабалина (ред.). Предприятие и рынок: динамика управления и трудовых отношений в переходный период. М.:РОССПЭН, 1997; Б.Максимов. Говорят рабочие Кировского завода. М.: Школа рабочей демократии, 1998.
[10] С.Г.Климова, Трудовые отношения: персонификация или солидарность // Хозяева и работники / Под ред. В.А. Ядова. – М.: Академический проект, 2004
[11] См. Т.И.Заславская, "Неправовые трудовые практики и социальные трансформации в России", Социологические исследования, 2002, №6, 3-17
[12] Obershall A. Social Conflict and Social Movements. – Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1973
[13] Tarrow. S. Power in Movement. Social Movement. Collective Action and Politics. – Cambridge: Cambridge University Press, 1984
> Наблюдения за поведением рабочих на предприятии соответствуют данным определениям. Когда речь идет о самых главных для них вопросах – работа, зарплата – они чаще всего действуют индивидуально и даже иногда в соперничестве друг с другом. Например, если кого-то решили уволить, то редко кто из коллег заступается за товарища, боясь обратить на себя внимание. Вопрос о зарплате каждый решает сам, чаще всего прямым обращением к начальнику (опять таки по схеме отношений "один на один"). Бывают и жалобы на тему, "а что он получил столько-то, а я меньше, хотя работаю столько же!". На многих заводах, особенно на самых кризисных или на тех, где происходят жесткая реструктуризация и изменение правил, элементы коллективизма близки к нулю. Рабочие, прежде всего, озабочены само выживанием, самосохранением.
а вот все здешние участники молятся на "русский коллективизм". Хотя любому человеку имеющему возможность сравнивать очевидно - россия есть страна крайних индивидуалистов. Только - не кара-мурзистам.
интересно что и эту статью местное обсчество проигнорирует. как всегда.
> а вот все здешние участники молятся на "русский коллективизм". Хотя любому
человеку имеющему возможность сравнивать очевидно - россия есть страна
крайних индивидуалистов. Только - не кара-мурзистам.
>
> интересно что и эту статью местное обсчество проигнорирует. как всегда.
А как надо "не проигнорировать"? Что из этого вывода должно следовать? "Гори
все пропадом", что ли?
Я, кстати, на "коллективизм" вовсе не молюсь. Просто между индивидуализмом
западным и российским мало общего, по большому счету..