От	Георгий
К	Администрация (Сепулька)
Дата	30.03.2005 17:55:02
Рубрики	Прочее; Ссылки; Тексты;

Социокультурное (-)

---

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	19.04.2005 00:33:24

Кара-Мурза С.Г. Неизбежна ли трудовая миграция? (*+)

---

http://www.contr-tv.ru/print/1141/

Интернет против Телеэкрана, 18.04.2005
Неизбежна ли трудовая миграция?
Кара-Мурза С.Г.


Дня не проходит, чтобы телевидение не поднимало тему миграции. То министр пугает: без массового завоза рабочей силы Россия не
выживет, ибо свой народ вымирает, то ОМОН устраивает облаву на рынке и тащит в узилище очередную партию <нелегалов>, то кричат
срывающимся голосом исхудавшие, бледные подростки-скинхеды, болезненный продукт российской демократии.

В <Комсомольской правде> собрали на эту тему пресс-конференцию - депутат Госдумы Отари Аршба, начальники Миграционной службы и
паспортно-визового Управления ГУВД Москвы (и я - <политолог>). Много прессы, много вопросов. Очень поучительно.

Люди в погонах знают дело, изложили его четко и разумно, в их словах здравый смысл, государственное чувство и нормальная
человечность. На экран почему-то такие речи не попадают. Но что может сделать МВД? Только сдерживать сложную ситуацию в каких-то
рамках, не дать ей дойти до красной черты. Их труд вызывает уважение, но не может сила устранить проблемы, которые ежедневно
порождаются самим порядком жизни.

Удивляли именно журналисты. Их вопросы - о каких-то <нормативах>, о процедурах и правовых закорючках. Разве проблемы такого масштаба
решаются этими инструментами! Закон может лишь слегка упорядочить то, что рождено жизнью. Вот, полковник объясняет, что на теневых
фирмах мигранты живут и работают за гроши в нечеловеческих условиях. Разве тут дело в законе или морали! Хищность этого бизнеса
порождена, шаг за шагом, всей совокупностью созданных реформой социальных условий. Прими хороший закон и заставь МВД строго за ним
следить - первыми восстанут именно эти <мигранты>. У них будет отнят тот скудный заработок, которым кормятся их дети.

Ложна сама установка, которую дал депутат Аршба. Умный и знающий человек, но - политик. Он сказал: <Главный тезис заключается в том,
что у трудовой миграции альтернативы нет. Сейчас надо думать о том, что наша страна столкнулась с проблемой отсутствия трудовых
ресурсов. Нам не хватает не просто рабочих рук, а квалифицированных рабочих рук. В условиях демографического кризиса, убыли
населения миграция - единственный выход>.

Но все это противоречит тому, что мы видим вокруг. Как это нет <квалифицированных рабочих рук>, если 12 миллионов рабочих и
инженеров с лучших заводов выдавили в <челноки>? Зачем ликвидировали систему профессионально-технического обучения? И разве в зонах
социального бедствия, откуда к нам едут мигранты, эта система сохранилась? Откуда там возьмется квалификация? И разве может завоз
мигрантов стать спасением от демографического кризиса?

О.Аршба создал утопию: <Я полагаю, что пришло время, когда Сибирь можно объявить Израилем 49-го года и обратиться ко всем, чтобы
люди приезжали на нашу землю обетованную, то бишь в Сибирь, чтобы она не превратилась в потерянную землю Санникова. И законодатель в
первую очередь должен сделать все, чтобы этот миграционно-трудовой переход обеспечить. А правоохранители будут выполнять, если
таковая программа будет принята и на то будет разрешение страны>.

Какой Израиль в Сибири? Братья Черные там алюминий плавили на готовеньком заводе с бесплатной энергией - вот и весь Израиль. И как
может законодатель обеспечить (!) это чудо в вечной мерзлоте? Израиль обеспечил не законодатель, а десятки миллиардов долларов из
США, плата Германии за Холокост и Всемирная сионистская организация, боевики которой согнали с земли арабов. Что из всего этого есть
у РФ для превращения Сибири в новый Израиль?

Но больше всего меня поразило то, что журналисты уходили от главного вопроса, который очевиден. Массовые передвижения людей разных
национальностей - процесс сложный и чреватый рисками. Тип миграции определяется исторически сложившимися в обществе формами
межнационального общежития. Такие формы сложились и в России, которая всегда была страной с интенсивным движением населения на
огромных просторах. Реформа кардинально ломает тип движения людей - и на постоянное жительство, и на отхожие заработки, который
сложился уже в ХIХ веке и был развит в советское время.

Говоря коротко, в РФ совершается переход от миграции российско-советского типа и миграции стран колониального западного типа
(например, миграции индусов или африканцев в Англию, алжирцев во Францию). И речь идет о том, принимаем мы это изменение или нет.
Это - исторический выбор, распутье на пути России в будущее.

Пока что вопрос не решен, в правящем слое РФ идет борьба двух доктрин. Первая такова: власть завершает демонтаж страны как
российской державы. В ней образуются островки более или менее благополучной жизни, они превращаются в крепости, отделенные от
нищающей провинции и от тех частей России, которые при развале СССР стали <зарубежьем>. Эта периферия и будет давать мигрантов как
дешевой и бесправной рабочей силы.

Второй вариант - восстановление страны так, чтобы люди могли передвигаться по ней как полноправные граждане. Чтобы они не убегали от
бедствия и нищеты у себя дома, хватаясь за любую работу в больших городах, а совмещали свой личный поиск счастья с потребностями
всего общества.

Пока что побеждает первая доктрина: страна превращается в островки благополучия - с архаизацией и упадком цивилизации на периферии,
на окраинах РФ и в республиках бывшего Советского Союза. Я считаю, что на этом пути мы дойдем до большой беды, а потом будем уже с
гораздо худших, чем теперь, позиций восстанавливать страну как единое целое.

Россия имела богатейший опыт межэтнических контактов. Этот опыт был уникальным, совершенно непохожим на опыт немцев, англо-саксов,
французов. Благодаря ему русские, которых во времена Ивана Грозного было столько же, сколько литовцев, стали великим народом, а
Россия - великой державой. Соединив этот опыт с идеей социальной справедливости, удалось после катастрофы 1917-1920 гг. вновь
собрать народы и земли в единую державу, а потом победить в тяжелейшей войне.

Да, сейчас кризис, жизнь ненормальна. Но нельзя же аномалии кризиса закладывать в основание будущего. Будем строить в России
островки Израиля - получим вечную интифаду. И не этническую, а всероссийскую - ибо наши <израили> без подпитки из США будут питаться
нами.



© Интернет против Телеэкрана, 2002-2004
Перепечатка материалов приветствуется со ссылкой на contr-tv.ru

E-mail: info@contrtv.ru

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	19.04.2005 00:33:01

Игорь Манцов: "Чем Сталин хуже Платонова?" (*+)

---

Русский Журнал / Колонки / Злые улицы
www.russ.ru/columns/street/20050418.html

Успех
Игорь Манцов

Дата публикации: 18 Апреля 2005

"В Москве во время войны все военные ходили в театр по рангам. В Большом - генералы и немного полковников. Во МХАТе - полковники и
немного майоров. В Камерном - майоры и до лейтенантов, - свидетельствует литературовед Павел Громов. - И вот я был там на "Чайке",
меня провели Таировы на спектакль. Алиса, гениальная трагическая актриса, ей там говорят, что она молода. А она была довольно
пожилая, и при очень малом гриме. Публика хохотала вовсю, это было страшно".

Тут разница горизонтов. Майоры, капитаны, лейтенанты - значицца, совсем молодые. Неискушенные мальчики, офицеры, герои, по дороге с
фронта или на фронт, а военный устав, как известно, запрещает грезы, актуализирует бдительность. И вот наблюдательные парни
добросовестно считывают с лица Алисы Коонен ее законные 55 лет. А по сюжету она Нина Заречная, почти ребенок. Офицерам забавно.
Умирают со смеху: вот ведь старая кошелка! Что ли, придуривается, надеется подцепить молодца? Ну тогда хотя бы подкрасилась,
замаскировалась! Уверены, что им предъявили потеху, водевиль из жизни сумасшедших. Спектакль имеет шумный успех, от которого
тружеников сцены закономерно тошнит. Таиров надеялся, что Коонен убедительно сыграет вечную молодость души. Та, как всегда,
справилась, но публика схватила иное. Не художественный образ, а грубую физическую реальность. С позволения сказать, телесность. К
героям войны, притормозившим в двух шагах от смерти, заглянувшим в театр на вечерок, никаких претензий. Но бывает, образ не
схватывают искушенные профессионалы, тогда беда.

В потешной телепередаче "К барьеру!" театральный режиссер Марк Розовский обругал идею установки памятника Иосифу Сталину. В пику
Сталину выдвинул кандидатуру Андрея Платонова. Напрочь отрицая мертвого вождя, режиссер срывался на визг: Сталин сильно задевает.
Чем, однако, лучше Платонов? Его-то зачем лепить, отливать и водружать на пьедестал? Платонов писатель и, значит,
представительствует от лица грамотных, от имени и по поручению интеллигенции. Короче, тут заурядная схватка за символическую власть,
борьба образов: Политик - Художник. Наш интеллигент, как правило, высокого мнения о себе, в силу чего он преувеличивает роль
личности в истории, полагая Сталина не менее чем сатаной (именно так и было сказано!). Полагая, что Сталин единолично поставил
огромный народ на колени. Это наивное упрощение, чепуха. Сталин был обычный, рябой, сильно зависел от своего деклассированного,
своего растерявшегося без заботливой элиты народа. Народ сам захотел Жестокого Отца, а Сталину пришлось соответствовать. Забавно,
что яростный протест Розовского свелся к поиску альтернативной кандидатуры: то есть дело действительно не в Сталине. Требовать
памятника Художнику - значит бессознательно настаивать на повышении статуса своей социальной группы. Ага, те еще, советские
интеллигенты хочут новых привилегий и благ. Никаких памятников Платонову, я против!

Итак, Марк Розовский и его товарищи по партии, то бишь по поколению, трактуют оппозицию "Сталин - Платонов" в натуралистическом
ключе. Подобно не искушенным в искусстве лейтенантам, необоснованно засмеявшим трепетную Алису Коонен. Вот будто бы негативный
человек, Сталин, а вот позитивный, Платонов. Оба человека, однако, давно мертвы. Никаких человеков нет. Сталин и Платонов - образы,
концепты. В концепте "Сталин" их пугает идея немотивированной, иррациональной ротации: это есть, это очень сильно работает в мозгу!
За последние 15 лет старшими была уничтожена какая бы то ни было рациональность. Я не боюсь мертвого Сталина, у меня нормально с
головой. В то же время я в ужасе от заморозивших страну старших. От этих умненьких, этих чистеньких, этих совестливых. Этих
гуманистов. Этих детей ХХ съезда. Никакой честный труд в теперешней России не прибавляет шансов, не дает состояться. Не позволяет
выжить. Кровь, родство - приносят дивиденды, честная работа - нет. Что, тоже Сталин виноват? Или им там - все это незаметно,
непонятно? Что же, вот так и Сталин надеялся обойтись малой кровью, надеялся на лучшее, не надо его безосновательно демонизировать.
Я не вижу, чем они лучше его. Можно рубить с плеча, а можно медленно душить. Голоса снизу доходят редко. Сытые им не верят,
принимают за капризы. И в 30-е, и теперь.

Кто культивирует дебилизм, кто пятнадцать лет кряду понижает планку?! Да эти, чтобы обеспечить комфортное существование своим по
большей части бездарным родственникам: детям, внукам и правнукам; женам, невесткам и золовкам; любовницам и племянницам;
вырожденцам. Приглядитесь, страна превратилась в заповедник семейных кланов. Поэтому я скорее за Сталина. Не в том, конечно, смысле,
не дергайтесь. "За Сталина" - как сильную, пугающую их метафору. Как идею внезапной, иррациональной ротации, смены вех. Как образ
немотивированного скачка, жестокого разрыва логической цепочки. На социальном дне совсем плохо, совсем. Тем, у кого иной горизонт,
кто не соприкасается, это попросту непонятно. Народ - вот кто осатанел; жадничает в стиле новорусских буржуа. Глядя наверх, народ
портится. И когда грамотные держатели акций требуют снести не поставленный Памятник Сталину, они неосторожно намекают отчаявшемуся
пролетариату на его новое оружие. Спасибо, будем иметь в виду. Кто бы вытолкал их всех в шею? Сталин, баловник.

Сквозная тема сегодняшнего выступления - успех. Тысяча мыслей, включая вышеизложенные, пронеслась в моей голове во время просмотра
фильма "На обочине", получившего "Оскар" в номинации "сценарий-адаптация". Режиссер Александр Пейн приспособил для экрана известный
американский роман. Получилось не великое кино, но умное, поучительное. Если присмотреться, нетрудно заметить, что всякий человек
жаждет социального успеха, реализации. У разных социальных групп - разные горизонты, следовательно разные представления об успехе.
Это важно понимать. Об этом остроумно говорится в отчетной картине.

Герои дружат со студенческой скамьи. Теперь у них кризис среднего возраста. Первый, Майлз, - школьный учитель литературы. Трусоват,
рохля, невротик. Нескладная фигура, но тонкая натура. Гурман: гениально разбирается в винах. Два года назад его жена ушла к другому.
Он помнит ее, тайно мечтает воссоединиться, звонит, надоедает. А зачем он ей? У него никаких шансов. Не уверен в себе, небогат.
Меньше, много меньше, чем средний класс. Разве что не голодает. Плохонькая машина. Детей нет. С горя и тоски написал роман, которым
вроде бы заинтересовались три издательства. Майлз робко надеется на лучшее. Или уже не надеется, доживает? Играет Майлза Пол
Джиаматти. Все это немного в стиле Роберта Олтмена: жизнеутверждающие американские мифы корректируются посредством наблюдательности
и здравого смысла.

Второй, Джек, - полная противоположность. Он актер, но, как говорится, погорелого театра. Прославился в дешевом телесериале для
домохозяек, и теперь ему предлагают только рекламные ролики: "Ваша ставка по кредиту..." Что-то в этом роде, какая-то глупость.
Впрочем, он боевой, нисколько не стесняется хвастать рекламной глупостью перед первой встречной незнакомкой. Да-да, он самец,
бабник, этим и интересен. У него отличная фигура, модная одежда, неизменная улыбка, подвешенный язык. Хитрец, обманщик, циник, но и
смельчак - умеет постоять за себя и друга. Смел, нагл, решителен. Дегустируя вино, не выпускает изо рта жвачку, чем приводит в
негодование трепетного приятеля. Джек спит с каждой, с любой, а ведь через неделю у него свадьба. Брак - первый в жизни, но и тот по
расчету. Невеста - армянка. У ее отца выгодный бизнес. Джеку удалось протыриться в замкнутую диаспору, завоевать доверие. Джеку
обещают долю, хороший доход, обеспеченную старость. Эти двое отправляются в недельное путешествие по Южной Калифорнии. Что
называется, мальчишник: солнце, виноградные плантации, изысканное вино, может быть девочки. Может быть.

Жанр road movie предполагает радикальное изменение героев в процессе путешествия. Обычно путешественники переосмысливают себя и
жизненные принципы, корректируют судьбу. Путешествие - это именно расширение горизонтов. Изменение нетематического фона. Едкая
ирония этого, действительно хорошего сюжета в том, что с героями так ничего и не происходит, что в результате каждый из героев
остается при своем убожестве! Мы, зрители, в начале всякого нового приключения рассчитываем увидеть сдвиги, а их нет как нет. Нас
дразнят, заманивают, иногда кажется, что герои действительно сдвинулись с места, но к концу фильма выясняется обратное.

Джек обманул доверчивую кореянку, зато самим Джеком очень остроумно попользовались похотливая толстуха официантка и толстухин муж.
Майлз раззвонил о предстоящей Джековой свадьбе, и кореянка сломала обманщику нос. Трусливый Майлз так и не признался в
предательстве! Чтобы "оправдать" нос, друзьям пришлось инсценировать аварию. Короче, уйма приключений, миллион предложений от
судьбы, на которые парень не ведется. Он возвращается к своей невесте, врет и благополучно вступает в деловой брак. Важно
прочувствовать генеральную идею картины! Нам все время кажется, что Джек - неудачник, но лишь потому, что мы завышаем планку и
предписываем Джеку чужой, не его, не Джеков горизонт. На деле Джек полностью отработал свою программу и добился тотального успеха!

Еще смешнее ситуация Майлза. Господи, как мы грустили вместе с ним. Он тонкий, он деликатный, он однолюб, ему не везет. Впрочем, он
написал книжку! О, скоро о ней заголосят столичные критики! Ничего подобного: все не так. Майлз тоже был нами преувеличен, в полном
соответствии с интеллигентскими клише, над которыми авторы потешаются. Во-первых, Майлз выдал друга и не признался в этом. Своими
звонками Майлз два года отравлял жизнь бывшей жене, которой давно хорошо с другим, которая наконец забеременела и теперь светится от
счастья. Едва выяснив, что шансов на опеку с ее стороны никаких, Майлз благополучно перешел в руки официантки из Южной Калифорнии,
которую навряд ли полюбил и с которой долгое время попросту не знал, что делать: трогать - не трогать, целовать - не целовать. Зачем
она ему? Низачем. Майлзу всего лишь нужно быть при ком-то - вот и вся любовь, вот и весь богатый внутренний мир.

Наконец, роман. К нашему изумлению, роман оказывается полным дерьмом: недолго думая, все издательства его отвергли. Та самая
официантка - единственное существо, у которого нашлись добрые слова для этого текста. Стоит ли ей верить? Не дура ли она? Не стерва
ли, устраивающая таким образом свою личную жизнь?! К концу фильма выясняется, что мы неправильно представляли себе всех главных
героев. И целеустремленная официантка, захвалившая бессмысленную книгу, и сам Майлз, оказавшийся наконец "в хороших руках", - все
они благополучно вписались в горизонт своих ожиданий. Все добились неоспоримого успеха.

На обочине - одна кореянка, наивно поверившая словам белого мужчины. Сумела ли кореянка найти того, кто соответствовал бы ее
завышенным требованиям? Или же ей пришлось сузить горизонт своего жизненного мира? Об этом история умалчивает.



Сегодня / Политика / Культура / Колонки / Антологии / Новости электронных библиотек / ВИФ / Архив / Авторы / Подписка / Карта / О
нас / Поиск


© Содержание - Русский Журнал, 1997-2005. Условия перепечатки. Хостинг - Телеком-Центр.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	15.04.2005 22:09:41

(!!!!) А. Миллер. Империя и нация в воображении русского национализма. Взгляд историка (*+)

---

15 апреля 2005 г., пятница
Адрес страницы: http://www.polit.ru/lectures/2005/04/14/miller.html
ПУБЛИЧНЫЕ ЛЕКЦИИ


Империя и нация в воображении русского национализма. Взгляд историка
Лекция Алексея Миллера




Мы (с некоторой задержкой, вызванной техническими обстоятельствами) публикуем полную стенограмму лекции историка Алексея Миллера,
прочитанной 31 марта 2005 года в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта <Публичные лекции Полит.ру>.

Лекция Алексея Миллера - это результат ясного и научно отстраненного анализа тем, которые почти никогда в русском обществе не
обсуждались спокойно, без острого желания набить друг другу морды, что отчасти проявилось и в обсуждении. Речь идет об идеологиях
русской нации и российской империи. Национальные проекты нового времени рассматривается автором именно как проекты, в смысле идейных
конструкций, авторство которых в данной культуре можно определить политически и даже поименно, увидеть удачи и неудачи, трудности и
ограничения их исполнения социальном и историческом материале.

<Вообще историки в основной своей массе обслуживают национальные проекты:Есть такое определение, что нация - это согласие в общем
заблуждении по поводу своего исторического прошлого. Это доминирует в XIX веке, это доминирует в ХХ, и мне этот жанр очень не
нравится. Я думаю, что на самом деле история ничего не доказывает и ничего не определяет. Я говорил, что был проект, в рамках
которого белорусы, малороссы и великороссы могли стать единой нацией, - да, могли. Почему не получилось? - Отдельный большой
разговор. Но с историей, давней историей это связано очень слабо. Эти вопросы решались в XIX и ХХ веках>.


====================


Алексей Миллер:
Я историк, и выступать буду именно в этом качестве. Это, в частности, значит, что любимый вопрос Виталия Лейбина, с которого здесь
начинаются многие дискуссии - а в чем прагматика? - в данном случае неуместен. История не дает прямых ответов на злободневные
вопросы, и не может служить оправданием той или иной политики. Я сначала скажу о тех работах по теме сегодняшнего разговора, которые
доступны на русском, затем объясню, что и почему мне в них не нравится. Затем я объясню, почему именно период империи кажется мне
наиболее подходящим для рассмотрения данной темы, и затем, в зависимости от того, сколько времени нам останется, попробую
проиллюстрировать свои аргументы конкретными примерами.
Итак, какие имена приходят на ум из того, что опубликовано. Это Бенедикт Андерсон - известная книга "Воображенные сообщества":
именно так он определяет нацию (и я думаю, что совершенно справедливо). Это Эрнест Геллнер, также исторический социолог, - его книга
"Нация и национализм"; Андреас Капеллер, историк, который написал книгу "Российская империя как многонациональное государство".
Также есть Джеффри Хоскинг, английский историк, который написал книгу "Россия: империя и народ". Это все работы, которые переведены
на русский язык. У нас опубликовано совсем немного оригинальных книг по этой теме. Еще я упомяну известную книгу Бориса Николаевича
Миронова, двухтомник, "Социальная история России периода империи" - она не про это, но она интересна тем, каким образом она не про
это.
Возьмем Андерсона. Понимание нации как воображенного сообщества означает, что в какой-то момент какая-то группа людей или несколько
групп людей воображают себе проект нации. Дальше составляется видение того, кто входит или не входит в нацию, по каким признакам
люди входят туда, какая территория является национальной территорией, какое политическое устройство должно быть у этой нации. Все
эти вещи получают какое-то распространение в общественном сознании и так или иначе реализуются или не реализуются. Все это кажется
мне вполне справедливым.
Но когда Андерсон начинает говорить о России, он становится, скажем так, последовательным геллнерианцем. Вот как Геллнер определяет
национализм - определения собственно нации не дает никто: "Национализм - это прежде всего политический принцип, в соответствии с
которым политическое и национальное целое должны совпадать. Националистическое чувство - это чувство гнева, возбуждаемое нарушением
этого принципа, или чувство удовлетворения от его реализации. Националистическое движение вызывается к жизни чувствами этого рода".
И вот, когда Андерсон начинает говорить о России и о национализме в России, он говорит, что русский национализм периода империи -
это <попытка натянуть тонкую шкуру нации (я бы сказал - тришкин кафтан нации) на огромное тело империи>.
Из того, что говорит Геллнер, получается, что у русского национализма было два варианта. Либо всех обрусить, сделать из империи
национальное государство, либо вырезать из империи какую-то традиционную русскую территорию, а империю распустить. Так, собственно,
и пишут. Джеффри Хоскинг пишет, что его книга посвящена тому, как строительство империи в России помешало формированию нации. Дальше
он пишет, что главный вопрос для руководителей России в XIX и ХХ веках можно сформулировать так: возможно ли внедрить в сознание
этнически разнообразного населения империи составную национальной идентичности наподобие британской?
Книга Капеллера, пожалуй, самая ценная из тех, о которых я говорил, но, пожалуй, есть одна проблема: он пишет о России как о
многонациональной империи, а русских у него там нет. Хоскинг, собственно, писал свою книгу, для того чтобы дополнить Капеллера. У
него это плохо получилось.
Когда свою книгу "Социальная история России периода империи" стал писать Миронов, было понятно из самого названия, что он
рассматривает обратную проблему по сравнению с той, которую рассматривает Капеллер. Он говорит: "Социальная история России периода
империи", то есть он знает, чем Россия отличается от империи, и знает, как ее вычленить из империи. Но при этом в самой книжке никак
этого не объясняет.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что у него Россия - это Российская федерация в ее современных границах, а русские - это то,
что мы сегодня под русскими понимаем. В XIX веке это совершенно не было очевидным.
Теперь попробуем определиться с тем, что мне здесь не нравится. Если геллнеровское определение национализма верно, то оно верно для
тех национальных проектов, которые строились по принципу вычленения национального государства из империи. Это окраинный национальный
проект, это проект борьбы с империей.
Такое определение совершенно не походит для понимания национализма имперских наций. Давайте возьмем морские империи: Францию,
Британию, Испанию. Континентальная Франция, континентальная Испания, Объединенное королевство на островах. Все они тоже очень
гетерогенны. Нации строятся в них в течение XVIII и XIX веков параллельно со строительством империи. Не было так, что британцы
построили нацию, а потом построили себе империю. Напротив, проект строительства империи шел рука об руку с проектом строительства
нации и во многом помогал этому строительству. Воспитание британской идентичности опиралось на то, что шотландцы понимали, какие
выгоды им несет соучастие вместе с англичанами в управлении огромной империей. Очень разные люди, которые населяли то, что мы
сегодня называем Францией, - из них 40% даже во второй половине XIX века не говорили по-французски - сплачивались в борьбе с общими
врагами Французской империи. Строительство империи в этом случае помогало строительству нации, это были не противоречащие друг другу
проекты. Кстати, испанцы пережили очень серьезный кризис своего проекта строительства нации именно тогда, когда у них рухнула
империя, то есть в конце XIX века. Когда они империю потеряли, тут же оказалось, что и каталонцы, и баски имеют свои собственные
проекты и собираются ими воспользоваться.
Конечно, Россия отличается от этих государств. Это континентальная империя, здесь нет моря, помогающего отчленить метрополию,
которая должна быть преобразована в нацию, от колониальной периферии. Но это вовсе не значит, что такое действие не было возможным.
Русским национализм как раз занимался этим. Он пытался определить, какие пространства в империи следует рассматривать как русскую
национальную территорию, а какие не должны быть объектом русификации, по крайней мере, первоочередной, не должны рассматриваться как
часть национальной территории. Я потом этот тезис конкретизирую.
В этом смысле Россия находится где-то посередине между теми морскими империями, о которых я говорил, и другими континентальными
империями. Что здесь важно: если имперская нация в процессе своего образования планирует какую-то часть империи превратить в
национальную территорию, создать в ядре империи нацию-государство, это вовсе не значит, что она должна стремиться к роспуску
империи. Британцы строили свою нацию и совершенно не стремились распускать британскую империю. То же самое с французами.
Чем Российская империя отличается от других континентальных империй, таких как Австро-Венгрия, Османская империя? В Османской
империи проект строительства нации в ядре возник очень поздно. И он возник в тот момент, когда империя уже распадалась. В принципе,
это был проект, который можно назвать проектом минимизации ущерба, когда эти молодые революционеры, которых называли младотурками,
решили, что в условиях распадающейся империи надо четко зафиксировать, что такое турецкая национальная территория, и начать ее
спасать. Попутно, как мы знаем, пострадали армяне: их образ национальной территории находился в непримиримом противоречии с образом
национальной территории у младотурок.
Российская империя до самого конца своего существования при всех своих проблемах смотрела в будущее с оптимизмом и даже мечтала о
дальнейшем расширении. И представление о том, чем должна быть национальная территория, тоже расширялось. Это два неких ареала,
которые пульсируют, но пульсируют по-разному: империя как большой ареал и представление о национальном ядре как малый ареал.
В Австро-Венгрии немцы в австрийской части монархии проекта национального строительства практически не реализовывали, потому что
немецкий проект был реализован в Германской империи. Не было того потенциала. Зато венгры делали то же самое, что и русские: они
пытались в своей части империи, полученной после 1867 года, построить нацию-государство, кого-то при этом оставив на окраине в
качестве автономий, как, например, хорватов, которые не были объектом мадьяризации.
Теперь давай посмотрим, как и когда воображалась эта национальная территория русским национализмом. Есть очень известный документ,
который теперь называется "Письмо русского гражданина" - тогда этого названия не было. Это текст Карамзина, письмо, которое он
написал Александру I в октябре 1818 года. Он был у царя, они поговорили, потом очень раздосадованный Карамзин пришел домой, ночью
написал это письмо, отправил его и в дневнике записал, что, наверное, больше я царя не увижу, - в том смысле, что больше звать не
будут. Однако он ошибся: они потом встречались и так и не поссорились слишком сильно.
Так о чем шла речь, и что так раззадорило Карамзина. Александр обсуждал с ним проект присоединить к Царству Польскому, которое было
создано по итогам Венского конгресса, те территории, которые были аннексированы Российской империей по итогам разделов Польши. Я
напомню, что то, что мы сегодня называем Правобережной Украиной, Белоруссией и Литвой, - все это к Российской империи отошло по
итогам разделов Польши в конце XVIII века. Потом, после войны с Наполеоном, было присоединено герцогство Варшавское и там было
создано Царство Польское.
И вот, в намерении установить более тесный союз с польскими элитами в Царстве Польском Александр думает о том, чтобы объединить эти
территории. Карамзин в своем письме резко возражает, и у него есть масса аргументов, почему этого не нужно делать. Среди прочего он
говорит о том, что поляки никогда верны не будут, а мы, русские дворяне, - говорит Карамзин, - очень на вас обидимся и перестанем
вас любить. То есть слушаться будем, а любить уже нет. Карамзин как ранний националист или протонационалист выступает от лица
корпорации русского дворянства, которое заявляет свои права на империю наряду с династией. Но очень любопытно то, какой аргумент
отсутствует в этом письме, аргумент, который, несомненно, стоял бы на первом месте в любом споре на эту тему буквально двадцатью
годами позже. Он ничего не говорит о том, что население на этой территории русское или малорусское, или белорусское. Это его
абсолютно не интересует. Он говорит: Украина, Литва, Подолия хотят присоединиться к Царству Польскому. Он имеет в виду польских
дворян, которые там живут. А мы не хотим. Типичного националистического аргумента, который потом будет доминировать, аргумента, что
там наши люди живут, здесь нет совершенно. Проект еще не вызрел.
Другая иллюстрация. Несколькими годами позже. В "Былом и думах" Герцен описывает, как он подростком слушает разговор отца с гостем.
Гость француз, генерал. Из разговора становится понятно, что этот генерал в войну 1812 года сражался в русской армии, и мальчик
спрашивает: "А как же так, вы - против своих?" Отец ему отвечает: "Ты, сынок, ничего не понял: наш гость сражался в армии нашего
императора за права своего короля, - то есть Бурбона, - против узурпатора". Это типичная династическая логика XVIII века. А
подросток Герцен уже откуда-то нахватался этой национальной идеи, что как же вы <против своих>.
У русского национализма были хорошие, активные учителя. Прежде всего, поляки. Очень мощный толчок пробуждению русского национализма
дало восстание 1830-31 годов. После этого восстания здесь, на западных окраинах империи, русский национализм, а постепенно и
империя, формулирует очень ясный тезис: местные крестьяне - малороссы и белорусы - это русские. И эта концепция того, что русские
это не великороссы, как мы это сейчас воспринимаем, а великороссы, малороссы и белорусы, что это общерусская нация, становится
доминирующей и останется доминирующей вплоть до конца Российской империи.
На памятнике Хмельницкому в Киеве написаны слова: "Богдану Хмельницкому от единой и неделимой России". Это очень интересно. Понятно,
откуда это взято: это язык французской революции. Но тогда, когда эти слова были написаны, и в голове того человека, который эти
слова придумал, а придумал их человек по фамилии Юзефович, малоросс, ярый противник украинофилов (он доносы на них писал), единая и
неделимая Россия означала именно единую и неделимую общность великороссов, малороссов и белорусов. Это было не про империю, как
потом трактовал эту фразу Деникин.
На других западных окраинах, например, в Литве, Латвии, Эстонии, тамошняя крестьянская масса не рассматривалась как часть русской
нации. Кстати, это означает и то, что империя могла помогать развитию литовского, латышского, эстонского движений, и помогала.
Движению против реальных или мнимых врагов, то есть поляков и остзейских немцев. Напомню вам, что когда Самарин в первый раз
выдвинул этот тезис, что надо эстонцев и латышей поддержать против немцев, то он тут же отправился в Петропавловскую крепость на три
месяца посидеть и подумать, чтобы не мутил воду. Лояльные люди, хорошо служат императору - зачем создавать напряженность?
А что было беспроблемным для русского национализма, беспроблемной национальной территорией? Да, это в первую очередь территория,
заселенная великороссами. Но очень интересно, что образ Московского княжества никогда не рассматривался как нечто такое, к чему надо
стремиться в плане консолидации. Скорее это был негативный образ: нас враги хотят расчленить и снова запихнуть в эти границы. Да,
Москва-колыбель, но мы никогда не согласимся на то, что Московское княжество и есть наша территория, пусть даже в самом широком
своем варианте.
Какие еще были регионы, которые русский национализм осваивал как свою территорию. Что значит осваивал? Он опирался на какие-то
демографические изменения, опирался на символические изменения, на символическую географию, на какие-то образы, искусство, культуру.
У Пыпина есть статья, написанная в 1875 году, "Волга и Киев". Он начинает ее с того, что пересказывает свой разговор с Тургеневым.
Он спрашивает Тургенева: "А Вы вот на Волге бывали?" - "Нет, не бывал". - "Очень жаль, - говорит Пыпин. - Вот, посмотрите: Волга,
такая типичная русская территория, а в литературе нашей совсем не описана. А надо, надо, потому что у нас же пространства большие,
мы же не можем..." Пыпин - образованный человек, дальше он начинает пересказывать, как строят нацию соседи: "...мы же не можем
учеников школ, гимназий на экскурсии возить, как это делают немцы в Германии". В России это начнут делать в начале ХХ века. Дальше
он начнет говорить, что и Киев тоже русской литературой и русскими художниками не освоен. "А вместо этого русские художники
отправляются на этюды в какую-нибудь Эстонию - мельницы писать. Или напишут груду бурых камней и назовут это крымским пейзажем".
Крым для Пыпина тоже не русская территория.
Интересно, что когда русский национализм стремился освоить и присвоить Волгу, то здесь менялся дискурс, рассказ о том, как и почему
эта территория русская. На западных окраинах подчеркивается славянская общность - общность восточных славян. Здесь поляки стремятся
подорвать эту концепцию, эту идеологию с помощью того, что называлось теорией о туранском происхождении великороссов. Что, мол, мы
славяне - поляки, украинцы и белорусы - вместе против каких-то неславянских туранцев-москалей, великороссов, против Московии.
Когда русский национализм переходит к Волге, этот дискурс вдруг совершенно меняется. Здесь пишут о том, что, конечно, русские совсем
не только славяне, что, конечно, есть угро-финская и тюркская составляющие. И в этом нет ничего плохого, и эти малые народы отлично
совмещаются с русскими, есть смешанные браки - все замечательно. Мы готовы их принять.
В этом смысле русский национализм ничего не изобретал. Если мы посмотрим, как немцы в XIX веке объясняли, почему Эльзас немецкий и
почему Мазурия немецкая, то мы увидим, что здесь все то же самое. По отношению к Эльзасу они говорят, что это люди немецкие по
определению: у них немецкий язык, у них немецкое происхождение; то, что, по крайней мере, некоторые из них предпочитают быть
французскими патриотами, - это их испортило долгое французское иго. Точно так же, как долгое польское иго испортило малороссов и
белорусов (в дискурсе русского национализма).
Иначе дела обстояли с Мазурией. Там жили люди, которые говорили по- польски, но они были протестантами и были преданны
Гогенцоллернам, называли себя старопруссаками. И вот тут немецкий национализм говорит: Это ничего, что они славяне. Они по духу
своему немцы, они наши. Им надо только по-немецки научиться говорить, и все будет хорошо.
В этом смысле национализм очень гибок в плане построения аргументов. Интересно, что Сибирь до начала ХХ века не считалась русской
национальной территорией. Можно почитать письма Чехова из его поездки на Сахалин. Это потрясающие тексты, там просто крик души:
Господи, ну как же все иначе, насколько же это нерусская земля и люди здесь нерусские. Потом в одном письме он говорит: "Вот нашел,
наконец, хорошего русского мужика. И тот еврей".
Только в ХХ веке Сибирь стала определенно русской. Кстати, те люди, которые жили в Сибири и были по своему происхождению
великороссами, потихонечку начинали вырабатывать собственное региональное и, в общем, очень сепаратистски ориентированное сознание.
Мы знаем, что были такие кирилло-мефодиевцы (члены Кирилло-Мефодиевского братства. - <Полит.ру>), которых наказали за их планы по
построению украинской нации. Но их наказали очень слабо. Их даже толком и в тюрьму-то не посадили. А вот сибирских сепаратистов,
арестованных несколькими годами позже, наказали по полной программе: они отмотали в крепости лет по восемь-девять. Потанин и
Ядринцев. В общем, Сибирь вполне могла стать русской Австралией. Но не стала. Среди прочего и потому, что империя вовремя поняла,
что надо дробить административно, давить сепаратистов и так дальше.
На территориях Западных окраин и Поволжья русский экспансионистский проект строительства нации не был один, не был без соперников. И
это очень важное обстоятельство. Понятно, что у поляков был свой альтернативный проект, и именно в этом магнитном поле
взаимодействия, соперничества русского национального проекта и польского национального проекта постепенно появляются украинский и,
насколько он сформировался, белорусский проекты, а также литовский. Это середина и вторая половина XIX века.
О том, почему русский проект на западных окраинах в конечном счете проиграл, проиграл в том смысле, что возникли отдельные
украинская и белорусская нации... - они могли не возникнуть, как не возникла, например, провансальская нация; кстати, Мистраль,
будитель провансальский, и Шевченко, будитель украинский, современники. Но сложилось по-разному. Это отдельный большой вопрос, если
захотите, расскажу.
Посмотрите, что происходит с расширением этого национального проекта на Кавказе. Например, сегодня спроси человека на улице:
Ставрополь - это что такое? Это извечная русская землю. Когда Ставропольская губерния была выделена из состава Кавказского
наместничества? Да совсем недавно: в середине XIX века. Многие территории, которые сегодня осмысляются как извечно русские, это
территории, которые еще при Российской империи подверглись этнической чистке, откуда выгнали местное мусульманское население,
сначала заселили казаками, потому туда еще приехали какие-то крестьяне... Многое делалось империей вне рамок от этого национального
проекта, например, какие-то территории освобождали от горцев просто из стратегических соображений: готовились к очередной войне с
Турцией - как это потом осваивается русским национализмом и как эти территории потом символически присваиваются? Это отдельная очень
интересная тема.
На Волге альтернативный проект - это татарский проект. Здесь очень интересно то, как выдающийся по-своему человек Николай Иванович
Ильминский в своей деятельности исходит из того, что русский ассимиляторский проект на данный момент слабее татарского.
Соответственно, он придумывает и дает различным народам, живущим на Волге, свои собственные письменные языки, чтобы остановить их
татаризацию и исламизацию. Для него самое главное предотвратить экспансию татарского проекта в расчете на то, что дальше эти малые
народности можно будет ассимилировать. Кстати, во многом это потом стало работать.
Все эти сюжеты хорошо видны и в начале ХХ века. Я вам приведу парочку цитат из известных людей. Вот, например, что говорит не очень
известный теперь, но когда-то весьма знаменитый человек, лютый националист депутат Думы Бобринский 2-ой. В 1911 году он выступает по
вопросу о том, что нужно отрезать от Царства Польского Холмскую губернию и присоединить ее к основной части Российской империи. Вот
что он говорит: "Эта территория должна быть в бесспорном национальном владении не России, - здесь все Россия - но Руси, чтобы это
поле было не только частью Российского государства, но чтобы оно было всеми признано национальным народным достоянием, искони
русской землей, то есть Русью". Это очень важно: он различает империю и национальную территорию. Дальше он говорит о том, что это
глубоко ополяченный край, очень больной. Он говорит: "Этот особенно больной истерзанный русский край, и вот его хотят выделить,
чтобы особенно внимательно и бережно его лечить". Вот этот образ, из очень типичного для национализма того времени органического
дискурса. Были популярны образы больных частей национального тела, которые нужно лечить.
А помимо этого больного куска, который все-таки находится под властью Российской империи, есть еще и совсем отрезанные куски.
Например, Восточная Галиция. В дискурсе русского национализма Восточная Галиция - это русская земля и она обязательно должна быть
воссоединена. Когда Струве пишет свои статьи о задачах России в Первой мировой войне, он перечисляет три вещи: первая - аннексия
русской Галичины; второе - вычленение как самостоятельного государства этнографической Польши (это, кстати, тоже часть проекта
русского национализма, здесь речь идет о неперевариваемой части, которую надо отторгнуть); третье - проливы. И вот про проливы он
долго объясняет, зачем они все-таки нужны. А первые два пункта он не объясняет, потому что и так всем понятно.
Струве был и империалистом и националистом - в этом нет никакого противоречия. Про Россию он говорил, что это государство
национальное. Часто заявляют по этому поводу, что он хотел всю Российскую империю обрусить. Как правило, нужную цитату обрезают, а
на самом деле он писал о национальном государстве-ядре, в котором русские племена спаялись в единую нацию. Дальше он говорит о том,
что это национальное ядро имеет способность к расширению; и он отличает его от расширения империи. Он говорит о том, что связь
окраин с национальным ядром может быть в одном случае чисто или по преимуществу государственной. А в другом -
государственно-культурной, доходящей в своем окончательном развитии до полного уподобления, обрусения инородцев.
Русский национализм не был един, и у него были сложные отношения с империей. Ричард Уортман написал, что русский национализм все
время находился в состоянии спора и борьбы с династией. Это не совсем верно. Какая-та часть русских националистов стремилась
сотрудничать с империей, это была довольна большая часть. Какая-то часть оппонировала в надежде династию переделать, перевоспитать,
если угодно, а какая-то часть - в надежде династию уничтожить.
Как можно оценить, насколько удачными были воплощения этого проекта? Это очень трудно, потому что в 20-е годы ХХ века наступает
гигантский слом, начинает реализовываться абсолютно другой проект. Это был проект территориализации этничности в советском смысле,
проект коренизации. Это было то, что Терри Мартин в свое книге назвал "империей affirmative action", когда плоды усилий русского
национализма по строительству нации в дореволюционный период были во многом стерты.
Я думаю, что мы все-таки можем смотреть на историю русского национализма периода империи как на один из вариантов, который
реализовывался во многих других империях имперскими нациями. Конечно, русская нация вплоть до 1906 года не является имперской в том
смысле, в каком являются имперскими французская или британская нация. Русская нация не правит в империи, у нее нет парламентского
представительства. Династия Романовых - в сравнении с другими династиями - эффективно и упорно, даже упрямо, сопротивляется
национализации. Тем не менее, есть очень много похожего, и мне кажется, что здесь присутствует очень сложная диалектика. С одной
стороны, империя действительно мешала, и можно назвать много аспектов, в которых она мешала реализации национального проекта. А с
другой стороны, в каких-то вещах она очень помогала строительству этого национального проекта.
Я думал назвать эту лекцию "Почему Россия такая маленькая, почему Россия такая большая". В принципе, многие ответы лежат в этом
времени. Советский период - это уже совершенно другая песня. Именно тогда произошла территориализация этих национальных проектов.
Когда в 1939 году Красная армия завоевывает Галицию, она уже завоевывает ее под флагом воссоединения украинских земель - произошел
гигантский дискурсивный слом.

Спасибо.

Обсуждение

Виталий Лейбин:
Национальные проекты, которые зарождались в Российской империи, их дальнейшая историческая судьба - может ли все это что-нибудь
сказать нам о том, какова укорененность и длительность этих проектов? Грубо говоря, можем ли мы отвечать на вопрос: какие, например,
территориальные корректировки необходимо сделать к проектам XIX века, если пытаться построить национальное государство сегодня?
Какие земли уже не являются исконно русскими? И вообще, какова длительность этих культурных шлейфов? Карамзин, протонационалист,
апеллировал к очень большому историческому шлейфу.
С другой стороны есть, скажем, историко-мифологичечкая конструкция Грушевского, отца украинского национализма в ХХ веке, который,
видимо, был как-то использован советской властью при национализации республики, - исторический аргумент, укорененность крымских или
восточноукраинских земель как национальных, - это был в достаточной мере объект произвола. Интересно, где граница произвола в
национальных проектах и какова роль, грубо говоря, историко-культурных объективистских факторов, и какова роль историков или других
создателей мифа. Не изменилась ли эта роль в ХХ века, где голые, менее насыщенные аргументацией проекты были более успешны, нежели
ранее?

Миллер:
Вообще историки в основной своей массе обслуживают национальные проекты. Они выстраивают национальные нарративы, каждый обслуживает
какой-то свой проект. Есть такое определение, что нация - это согласие в общем заблуждении по поводу своего исторического прошлого.
Это доминирует в XIX веке, это доминирует в ХХ, и мне этот жанр очень не нравится. Я думаю, что на самом деле в этом плане история
ничего не доказывает и ничего не определяет. Я говорил, что был проект, в рамках которого белорусы, малороссы и великороссы могли
стать единой нацией, - да, могли. Почему не получилось? - Отдельный большой разговор. Но с историей, давней историей это связано
очень слабо. Эти вопросы решались в XIX и ХХ веках.
Точно так же: можно ли вообразить себе национальный нарратив провансальской нации? - Да легко. Каталонской нации? - Нет вопросов. А
теперь представьте себе, что не было разделов Польши. Тоже могло случиться. Представьте себе, что бы было. Вполне ясно, что был бы
осуществлен русификаторский проект на левом берегу Днепра, на территории Гетманщины, а восточные славяне в Речи Посполитой,
наверное, придумали бы что-нибудь другое, и не возникли бы украинцы и белорусы, а была бы другая нация в рамках единого проекта. Это
тоже легко можно себе представить. История, долгая история здесь мало что определяет.
Я ответил на вопрос?

Лейбин:
Вы правильно определили жанр моих вопросов, он практический. Вопрос, более конкретно, состоит в следующем: есть ли культурные или,
возможно, историко-культурные ограничения на национальный имперский проект в России? Например, можем ли мы по произволу определить
мусульманские кавказские земли как русские или все-таки это невозможно? Что возможно и что невозможно?

Миллер:
Возможно все, и все зависит от средств. Если мы считаем, что возможно, например, всех кавказских мусульман выгнать, скажем, в
Турцию, то - пожалуйста, можно. Собственно, так оно и было сделано по отношению к тем территориям, которые потом были освоены как
русские. Насколько нынешних мусульман российского Кавказа можно убедить в том, что они русские? Что-то я сомневаюсь в том, что это
сегодня возможно. Насколько было возможно убедить крестьянина в Киевской губернии, что он русский в XIX веке? Можно было. Дело в
том, что произошли и происходят какие-то очень серьезные изменения, которые уже необратимы.
Например, есть у нас неграмотный крестьянин. Принципиально важно то, на каком языке мы его выучим читать. Российская империя из-за
скаредности, из-за очень плохой организации, из-за того, что она поссорилась с русской интеллигенций, а также по многим другим
причинам не сумела выучить этих крестьян читать по-русски. На каком языке они выучились читать? На украинском - в результате
компания по ликвидации безграмотности. Они выучились читать на украинском, и этого уже не отменить.
Почему, в частности: потому что именно в процессе обучения грамотности происходит очень мощная индоктринация. Когда они начинают
читать эти книжки, им на самом примитивном уровне, в том числе на уровне букваря, объясняют, кто они, откуда, к какой общности они
принадлежат. У этих крестьян в XIX веке были свои представления, которые совершенно не оперировали национальными категориями. Они
знали, что они православные, они знали, что они местные, они знали, что они "руськие" - еще надо было как-то воспользоваться этим.
Почему украинский проект стал украинским? Как называется многотомная книга Грушевского, которая заложила основу украинского
национального нарратива? - Она называется "История Украины-Руси", это такой плавный переход. Украина как название для страны и нации
возникает только в середине XIX века. Именно для того чтобы отделиться от русского проекта.
И в этом смысле любой придуманный проект становится легитимным, если ты сумел его реализовать. Вот и все.
Кто первым жил в Киеве: великороссы или малороссы - это не имеет никакого значения. С помощью таких аргументов можно заниматься
индоктринацией школьников, но для этого еще надо получить право именно это написать в учебниках именно для этой территории.
Совершенно понятно, что советский проект в 20-30-е годы был проектом отрицания русского национального проекта. В том числе это
отрицательное отношение к добровольной ассимиляции и масса других вещей. К сожалению, книга Мартина на русский не переведена, а это
очень нужно сделать.

Лейбин:
Попытаюсь сформулировать, как я понял. С точки зрения человека, который занимается умозрительными построениями на тему национального
проекта, никаких ограничений нету, есть только ограничения по реализации.

Миллер:
Надо только учесть, что свобода воображения у людей в XIX веке была значительно больше, потому что у людей не было национальной
идентичности. Также и в начале ХХ-го - у основной массы населения Российской империи национальной идентичности не было. В том числе,
кстати, и у русских, как мы сегодня их называем.
Другое дело, что если вы имеете дело с человеком, у которого уже есть определенная национальная идентичность, то заставить его от
этой национальной идентичности отказаться и новую идентичность принять - это совсем другая история. Это заметно сложнее.

Верховский:
В своем сравнении Российской империи с разными другими вы пропустили Германию. Мне кажется, что это какое-то существенное упущение,
потому что русская мысль в XIX веке очень сильно зависела от немецкой. Однако в действительности у них все происходило наоборот по
отношению к тому, что было у нас. У них национализм вполне сформировался, когда на империю были только робкие надежды, а у нас уже
была укоренившаяся империя и только робкие помыслы о национализме. Карамзин - это все-таки совсем "прото-". Отсюда два
взаимосвязанных вопроса.
Как вы считаете, когда русский национализм вычленяется из имперского сознания? Соотношение нация-империя в силу этого различия
должно было трактоваться по-другому. Как по-другому? С тех пор прошло еще сто лет. Кажется ли вам, что русский национализм в его
современных цивильных формах все еще отличается от, скажем так, среднеевропейского национализма, например, немецкого?

Миллер:
Спасибо большое, это очень хороший вопрос, хотя тут не два, а как минимум, четыре вопроса.
Про Германию. Да, упустил, скажу пару слов об этом. Не совсем верно, что совсем уж не было империи. Была Священная Римская империя
германского народа, которая, на самом деле, при всей своей аморфности, играла существенную роль, в том числе и в мобильности
населения, в представлениях о связях, об общности и так далее. Русская мысль, безусловно, зависела от немецкой, и когда
формулировался вот этот проект объединения всех восточных славян в единую нацию, апеллировали как раз к немецкому опыту. Говорили:
"Вот посмотрите, как немцы-то объединяются. Нам же надо сделать то же самое".
Если мы посмотрим, например, на Баварию - насколько проблемно было сделать ее частью немецкой нации вот в этом малом варианте.
Во-первых, они католики, а то государство, которое строится, все-таки по преимуществу протестантское. Во-вторых, даже сегодня
различия сохраняются. Несколько лет назад мой любимый футболист Баллок перешел из <Леверкузена> в мюнхенскую <Баварию>. И вот его
спрашивают: "Как тебе здесь?" Он говорит: "Все хорошо, только не понимаю, что люди на улицах говорят". Этот баварский диалект до сих
непонятен для коренного жителя Леверкузена или Берлина. Запросто можно было из баварского диалекта делать отдельный язык. Почему
проект баварского национализма не выстрелил - это, опять же, отдельная большая тема.
Теперь о времени вычленения этого проекта, о вычленении русского национализма. Я думаю, что постепенно этот национализм вычленяется
уже в 40-е годы XIX века, в поздние сороковые годы. Очень интересно, что империя препятствовала этому, она стремилась национального
акцента не делать.
Арестовали кирилло-мефодиевцев. Эта история хорошо рассказана в книге Зайончковского. Костомаров колется и сразу рассказывает, чего
они хотели, - все по-честному. В какой-то момент к нему в камеру приходит офицер Ш отделения и говорит: "Значит так, вот тебе
показания Белозерского, - это другой член Кирилло-Мефодиевского общества, - вот так и напишешь". Как сказали, так он и сделал. Что
там было написано? Что вот мы, такие славянофилы, которые хотели объединить всех славян в федерацию под скипетром русского царя,
тра-та-та-та-та-та-та. Из переписки шефа жандармов Орлова с Николаем I, Николай: "Давно я боялся, что эта польская пропаганда найдет
отклик в юго-западном крае, и теперь увидел, что это случилось. Однако публике об этом говорить не нужно". И, соответственно, даже
показания кирилло-мефодиевцев структурируются таким образом, чтобы там было какое-нибудь мутное славянофильство, и ничего не было
понятно.
Один человек очень сильно пострадал. Был куратор Московского университета, граф Строганов. Ему Уваров, который тоже знал, о чем на
самом деле речь, знал, что это рождение украинского национализма, - разослал по университетам циркуляр для зачитывания профессорам и
студентам, что вот, открылась в Киевском университете такая группа, что-то такое про их славянофильство - в общем, что так не надо.
Строганов посмотрел на этот циркуляр и сказал, что я такой галиматьи читать не буду, потому что вообще непонятно, что здесь
написано, я не понимаю, объясните мне - ушел в отставку.
Внутри имперской бюрократии разговор открытым текстом про этот национальный проект начинается в самом конце 50-х - начале 60-х годов
XIX века. Они разговаривают-разговаривают, а делать что-то всерьез, помимо запретительных мер, начинают, на самом деле, только при
Николае II. Этот царь, который так плохо записан в русской истории, в начале своего царствования сделал одну очень интересную вещь:
он примерно каждые два года удваивал бюджет начальных школ. И к началу Первой мировой войны Россия стояла на пороге введения
всеобщего обязательного начального образования, естественно, на русском языке. Если мы посмотрим на всю вторую половину XIX века, то
участие государства в бюджете начального образования - это неизменные 11%. Теперь представьте себе, что это такое. На самом деле,
это смертельный приговор любому ассимиляторскому проекту.
Кстати, знаете, когда во французских школах впервые разрешили преподавать патуа, то есть местные не французские наречия? Это был
1951 год, факультативно. В частности и поэтому французский проект реализовался.
Что касается сегодняшнего дня, то я подчеркну еще раз, что это совершенно отдельный разговор, потому что нет преемственности. Мы не
можем сказать, что какие-то вещи напрямую вырастают из Российской империи. Мы живем не только на развалинах Российской империи, у
нас есть второй слой развалин - Советская империя, она была совершенно другая. И что такое, скажем, Татарская автономная республика
или Бурятская автономная республика? Это развалины СССР. Что с ними делать? Развалины совсем не так просто устранять, если вы хотите
реализовывать национальный проект. В Бурятии бурят 20%, но зато существует Бурятская республика, изначально Бурято-Монгольская.

Мирошниченко:
У меня три вопроса.
Первый. Как вы в качестве историка определяете проект как объект исследования: каковы границы этого объекта? Соответственно, кто,
по-вашему, является субъектом: это дух истории или конкретные исторические личности? И последний вопрос: как установить, есть у
народа национальная идентичность или нет? Это можно сделать при помощи простого вопроса: кто вы? - я русский, не русский и так
далее, или это какая-то более сложная методика?

Миллер:
Спасибо. Я здесь пользовался понятием проект в очень широком значении. Конечно, субъекты меняются. Если мы посмотрим на 60-е годы
XIX века, то субъект - это общественное мнение и новые формы его выражения. Это пресса, которая освободилась во многом от
предварительной цензуры, тиражи которой растут. И что происходит в 60-е годы: националист Катков выигрывает в общественном мнении у
Герцена. Вот, пожалуйста, одно из воплощений русского национализма - это Катков. Кстати, обращу ваше внимание на то, что десять лет,
в 70-е годы, Катков не писал статей по национальному вопросу, потому что ему было запрещено это делать. Драгоманов, который Каткова
не любил по понятным причинам, между тем говорил: "Вы так уж очень Каткова не ругайте, потому что в Германии всякий второй профессор
университета - это Катков". Он очень правильно показывал соотношение, скажем так, укорененности этой националистической идеи в
немецком интеллектуальном слое и в русском.
Как раз расколотость русской интеллигенции и, с какого-то определенного момента, ее абсолютное нежелание сотрудничать с
государством... - вы знаете эту историю о том, как впоследствии эмиграция приняла роман Набокова "Дар" и главу о Чернышевском, как
он ее не мог опубликовать. Порядочный человек сотрудничать с государством не должен - это одна из причин краха русского
национализма.
Но было и много людей, которые сотрудничали и хотели сотрудничать, и искали возможности для такого сотрудничества. Например,
Струве - наиболее полное, я бы сказал, воплощение русского интеллектуала-националиста и одновременно империалиста.
Потом постепенно возникают русские националистические партии. Конечно, здесь нет тотального единства. Хочу подчеркнуть, что
Бобринский со Струве, возможно, не сели бы за один столик, но между тем их отношение к вопросу о том, русская или не русская
Галичина, или о том, русская или не русская Холмщина, одинаковое. То есть консенсус по поводу национальной территории был даже у
политических противников.
В рядах русской бюрократии тоже есть своя, достаточно ясно прослеживаемая националистическая партия.
Что такое националистическая политика? Это политика, в которой разные политические группы спорят по поводу того, у кого есть
преимущественное право интерпретировать понятия нации и национального интереса. В этом смысле сегодня в определенном смысле более
или менее вся российская политика националистическая в той степени, в которой люди спорят по поводу того, что такое национальные
интересы, если они вообще признают такую категорию.

Вопрос из зала:
У меня много вопросов по тексту доклада. Если можно, я буду задавать их по очереди.
Вы уже начали отвечать на главный вопрос, который я хотел задать, о формах существования нации. Дело в том, что я из доклада не
совсем понял, воображаемый ли это конструкт или это нечто реальное. Или это конструкт воображаемый, но реальный, то есть
существующий на уровне сознания и являющийся фактом самосознания? Создалось впечатление, что вы уходите от попытки фантомизировать
нацию, но в то же время в ответах постоянно апеллируете именно к представлениям о нации, а не к самой нации.
Я бы хотел, чтобы вы ответили на вопрос о форме существования нации в следующих ориентирах: нация - это результат или процесс?
Нация - это замысел, допустим, Бога о России или Бога о Польше, это реализация - Речь Посполитая, или это некоторая традиция? Дело в
том, что поскольку вы не определили понятий формы существования, выпал целый ряд интересных вопросов о национальном характере и
национальном языке, о возможности соединения и самопонимания.
Это первый ряд вопросов. Если можно я потом уточню по ходу ответа.

Миллер:
Да, спасибо большое.
Ну да, виноват. Об этих сюжетах, я думаю, все совершенно верно написал Андерсон. Правильно ваше третье определение: нация - это
воображаемое и реальное. Все большие сообщества воображенные. Мы же не знаем всех членов нашей нации, мы воображаем эту общность.
Это в деревне все друг друга знают, это контактное сообщество, не воображенное. То же самое - класс, это воображенное сообщество.
Воображенное не значит нереальное, искусственное. Это не значит, что есть большие воображенные сообщества и большие реальные
сообщества. Все большие сообщества - воображенные, что не делает их ни хуже, ни лучше.
Результат и процесс. И то и другое. Это, естественно, всегда процесс: Ренан говорил о том, что нация - это ежедневный плебисцит. Вот
посмотрите: все время, каждый день какое-то количество людей, перемещаясь в пространстве, а иногда и не перемещаясь в пространстве,
меняют свое представление о своей, может быть, не этничности, но национальной, государственной, культурной принадлежности. Если я
переезжаю из страны в страну, если я оказался в Риге русским, то какие-то процессы все время происходят, - какая у меня страна?
Про замысел Бога я ничего не могу сказать, потому что не мыслю такими категориями, я могу сказать о традиции. Давайте возьмем
замысел Бога о Польше, о польской нации. В XVIII веке польская шляхта очень четко знала, что она иного этнического происхождения,
чем польские крестьяне. У них был такой сарматский миф. Они считали, что они господствуют над этими польскими крестьянами по праву
завоевателей. Так, кстати, делали очень многие элиты в разных государствах. И о какой нации может идти речь? Когда они задались
вопросом о том, что у нас как-то с крестьянами нехорошо получается? После поражения восстания 1830 года. Был у них такой лидер
Мауриций Мохнацкий, который написал статью чуть ли не в последний месяц восстания "Почему не восстают массы?" И там он стал говорить
о том, что мы, наверное, все-таки с крестьянами как-то не так обходимся, надо им объяснить, что они тоже часть польского народа,
потому что natio в понимании XVIII века - это граждане, это члены шляхетской корпорации, а вовсе никакие не крестьяне.
Кстати, поляки считали, что Польша в рамках замысла Бога обязательно включает Киев, Львов и Минск. Этот замысел немножко
подкорректировался историей.
Теперь о языке. Я уже говорил о том, что с языками происходят очень интересные вещи. Ведь начало процесса формирования национальных
общностей очень тесно связано с протестантской Реформацией, когда главную книгу стали переводить на то, что называлось vernaculars,
то есть на наречия, делая из них эмансипированные языки. В результате среди различных германских наречий тот язык, на который Лютер
перевел Библию, и становится постепенно немецким языком. Сравните переводы Библии на английский XV и XVII веков, сравните их. В
переводе XV века слова "нация" практически нету, перевод XVI-XVII веков словом "нация" просто пестрит.
А вы знаете, что на русском языке первое официальное издание Священного Писания появилось годом позже, чем перевод на русский язык
"Капитала" Маркса? Это тоже очень интересное измерение: когда церковная иерархия реагирует на вот эти попытки перевести Библию на
русский язык, они говорят, что ну как же можно переводить Священное Писание на <простонародное наречие>. Таким образом, они лишают
ассимиляторский проект очень мощного инструмента, потому что крестьянин известно какую книгу уважает. На каком языке ему
предлагается эта книга? - На церковнославянском. Почитайте Салтыкова-Щедрина, он хорошо описывает то, как в XIX веке дворяне - не
крестьяне - спорят по поводу того, чего там написано, в этой Библии. Они не могут этого понять, потому что, естественно, не владеют
церковнославянским языком.
Как утверждается языковой канон, как он насаждается? Если вы пройдете от Львова до Москвы, то вы не найдете места, где люди
перестают понимать друг друга. Это такой постепенный переход, говоры меняются, но люди из соседних деревень друг друга всегда
понимают. То, что это разные языки - это все плод XIX и ХХ веков.
Выходцы из Киева, из того, что называлось потом Южной Русью, составляли огромную часть той культурной элиты, которая в XVIII веке
создала русский литературный канон. А когда Кулиш делает украинский язык, он сознательно вводит туда буквы, которых в русском
алфавите нет, и сейчас, последние года три, в Украине обсуждают возможность введения еще парочки букв, других, нежели в русском
алфавите. Так что как эта магма диалектов консолидируется в языки - это тоже очень большой вопрос.

Вопрос из зала:
Получается, что язык - это основная база существования нации?

Миллер:
Нет. У нас есть примеры: у нас есть Ирландия. Англичане боролись, боролись и таки доборолись: заставили всех ирландцев говорить на
английском. Ну и что? Хорошо им от этого стало? Все равно ирландцы люто ненавидели англичан и боролись за свою отдельность.

Вопрос из зала:
И эта отдельность существует, поскольку есть ирландское самосознание?

Миллер:
Да.
Да, мне тут правильно подсказывают, что мы говорим о нации, а не об этносе.
Отдельный разговор о том, что существовало представление о религиозной общности, которая называлась Святая Русь. Эта общность была
экстерриториальной. Принадлежность той или иной земли к Святой Руси определялась тем, похоронен ли там православный святой, так что
запросто можно считать Иерусалим Святой Русью.
Это не предопределяет, что понятие Святой Руси или православной общности потом обязательно разовьется в нацию. Могут ли католики и
протестанты быть членами одной нации? Да запросто. Во-первых, немцы. А посмотрите на венгров.

Реплика из зала:
А католики и православные?

Миллер:
Катков считал, что могут. Он говорил, что нечего заставлять белорусов-католиков переходить в православие. Русский вполне может быть
католиком; важно, чтобы они освоили русский язык и чувствовали себя частью русской нации.
Так что все эти факторы важны, но они, каждый в отдельности, не являются определяющими, вот что я хотел сказать.

Вопрос из зала:
Объясните, пожалуйста, откуда взялось представление об отсутствии национальной идентичности у русских в XIX веке. Это связано с
некоторым концептом нации, с которым вы работаете? Насколько я понял, вы вообще не рассматриваете самосознание допросвещенческое,
поскольку самосознание у народа было, естественно, и до Просвещения. Другое дело, что концепт нации как таковой формируется,
действительно, в эпоху Просвещения. Вы не затрагиваете другие формы самосознания, которые вы не рассматриваете как ненациональные?

Миллер:
Что значит отметаю? Я пытаюсь рассматривать, как развивается национализм. Национализм - по определению - это про нацию. Я не говорю,
что донациональные формы самосознания не важны. Этим нужно заниматься, и это абсолютно легитимная тема. В какой мере донациональные
формы самосознания могут использоваться при строительстве нации - это очень важно, но они не предопределяют всего. Они задают рамки
для творчества. Приведу вам пример такой пример. Когда русский крестьянин шел на богомолье в Киево-Печерскую лавру, он не
чувствовал, что он идет в какую-то чужую землю. Это важно? - Важно. На это можно было опереться. Но он чувствовал, что он покидает
Россию, когда его начинали перегонять через Уральский хребет. Он с русской землей прощался.
В XIX веке все менялось, и я не мог говорить о том, что не было русского национального самосознания в то время, я говорил о том, что
оно все больше и больше появляется. Но насколько оно было характерно для крестьянина - это очень большой вопрос. Я все-таки старался
концентрироваться на проблеме пространственного воображения, на таких вот вещах. Нация - это в том числе и проблема вертикальной
интеграции. Это о том, что наша общность как нации важнее наших социальных различий. А вы подумайте, какое мнение у русского
крестьянина было о городских вообще и уж тем более о русском дворянстве, и что русский крестьянин с этими городскими вообще и,
особенно, с русским дворянством сделал, когда получил соответствующую возможность. Здесь возникает вопрос, в какой мере они были
проникнуты какой-то национальной идеей или им было плевать.

Алябдин:
У меня такое ощущение, что явно существуют проблемы с историческим подходом, выступление больше напоминает публицистику, потому что
термин "проект", которым вы так широко и вольно пользуетесь никак не связан с цивилизационными понятиями, которые разрабатывались не
только махровыми националистами в России, но и, я думаю, вполне вам любезными западноевропейскими историками. Никому не приходит в
голову смешивать проект "Русь" или "Россия", в вашей терминологии, который начал функционировать очень давно, тысячелетие назад или
чуть меньше, польский проект, который возник примерно в те же времена, и, например, украинский проект, который во многом
действительно носил характер проекта, у которого были реальные субъекты, чего вы не можете сказать о русском, о польском и,
наверное, о древнеримском проектах, разве что если вспомнить Ромула. Вы смешиваете всех в одну кучу, и некоторые люди уже задают
вполне серьезные осознанные вопросы, потому что полностью выпало понятие религии и осознание ее роли. Говорить о том, что католик и
православный могут жить вместе, - это совершенно не исторический подход. Цивилизационным вектором для русских было только
православие. И князья Голицыны, и ересь жидовствующих: это никак не могло в целом повлиять не вектор, который в целом был
православным, точно так же, как для итальянцев абсолютно и бесспорно наличие православных, как и наличие их в Великобритании,
наличие людей, которые переходят из протестантизма не в католицизм, а в православие, никак не может повлиять на национальное
сознание Англии, даже если бы их были тысячи.
Так что мне кажется, простите, что здесь был применен совершенно не исторический подход, а публицистический, может быть, очень
эффектный, с определенной, конечно, доминантой, которая прослеживается. Поддержу предыдущего вопрошающего, думаю, что мы с ним
вдвоем не ослышались: вы действительно сказали, что в XIX веке не было еще русского самосознания, как вы сказали, "ну и у русских,
впрочем, тоже". Эта фраза, конечно, производит впечатление, потому что действительно начиналось как незначительный элемент, как
концепт Святой Руси, с которой русский национальный характер, а потом и русский национализм жили, из нее это вышли. И поэтому тут бы
хотелось бы уточнения, если это, конечно, возможно, потому что боюсь, что в вашем эссе все таковым и должно было быть.
А вопрос, который молодой человек пытался задать вам в самом начале, отвечает на главную подстановку вашего экскурса: можете ли вы
назвать конкретно те территории, которые мы сейчас на волне известных событий можем уже начинать обозначать как не-русские? То есть
Ставрополь уже прозвучал. Это продуктивная идея, потому что можно уже ставить вопрос о том, что Северный Кавказ не является частью
России. С Крымом мы разобрались уже однозначно и так далее. В посыле лектора присутствует очень продуманная метода, можно двигаться
дальше.
И очень забавное утверждение про Сибирь. Не могу не заострить на этом внимание, настолько легкое и ловкое смешение понятия. Дело в
том, что русские, уходя за Урал, они говорили, что уходят из России, потому что реальная государственность была здесь. Они уходили в
русскую землю, далекую, но тоже русскую. И, вы знаете, термин "Русская Америка", именуемая ныне Аляской, никем не именовалась
не-российской территорией. Но сверхзадача сформулирована, термины даны - теперь за работу, товарищи. Мы должны определить тот круг
территорий, по поводу которых можно уже сегодня ставить вопрос о целесообразности их принадлежности к России. За этом вам наше
большое спасибо.

Миллер:
Понятно, что на общие вещи я отвечать не буду, потому что мы с господином думаем совершенно по разному, но я вам просто покажу, где
происходят сбои в тех примерах, которые были упомянуты.
Русская Аляска, очень интересная вещь. Знаете, сколько русских по максимуму проживали когда-либо на этой территории? Не более
шестисот человек. За этим, кстати, Российская империя следила специально, потому что она боялась открыть шлюзы, чтобы туда народ не
убежал. О том, насколько она "русская" можно судить по тому, насколько легко ее можно было продать. Что-то я не помню каких-либо
демонстраций возбужденных русских людей в Москве и Петербурге по поводу продажи Аляски.
Теперь о том, что касается Ставрополя. На этом примере видно, как при сне разума рождаются чудовища. Я говорил о том, как Ставрополь
сделали русским путем этнической чистки и выгона населения, которое там было. Если вы полагаете, что я так готовлю идеологическую
почву для очередной чистки, уже местного русского населения, то это вы так думаете, а у меня немножко другие задачи, я немножко про
другое говорю, и я думаю, что, все-таки, основная масса людей, которые могут прочитать или послушать то, что я говорю, не делают
таких вот, как бы это сказать помягче, упрощенных выводов. Спасибо большое.

Лейбин:
Должен сказать, что обычно практический уклон здесь задаю я как представитель <Полит.ру> и я тоже совершенно не мыслил строить
идеологию развала России. Наоборот, моя рамка вопрошания была в том, что появились новые интересные интеллектуальные инструменты,
когда в XIX веке с этим начали работать. Когда-то не рефлексировалось, что с таким вещами, как большие общности, можно идейно
работать. Это дало людям дополнительную степень свободы. Мое вопрошание было в том, как работать с этим сейчас.

Миллер:
Насчет дополнительной степени свободы я бы поостерегся, потому что, в принципе, национальный проект - он, прежде всего, про что? Про
то, что у тебя должна быть вот эта национальная идентичность и никакой другой. В донациональном мире у человека было много разных
идентичностей. Я перечислял: да, я православный, да, я крестьянин, да, я местный. И языками я владею теми, на которых говорят мои
соседи. А тут тебе объясняют, что нет, ты только такой и язык у тебя должен быть такой, и прежде всего такой, и так дальше.
Что тебе за это дают? Тебе дают право участвовать в политическом процессе, организованном в рамках национального государства.
Особенно обидно, когда одно отнимают, а другого не дают. Но все-таки, как правило, что-то дают взамен.
Что касается современности, то очень трудно вскользь говорить о таких вещах, потому что очень велика опасность неверного понимания.
Мне кажется, что сегодня у нас новизна ситуации, в которой оказалось то, что называется Российской федерацией, совершенно не
осмыслена. Россия никогда не существовала в таких границах и с таким этническим составом. Российская империя не была Российской
федерацией. Какие-то русские, много русских оказались за пределами Российской федерации.
Должен ли русский национализм стать формой ирредентистской идеологии? Чтобы нам было надо вернуть все территории, где живут русские?
Чем это грозит, чем это может обернуться? А может быть, плевать на все, будем бороться. Никто же об этом толком не говорит. Может
быть, и слава богу.
А что нам делать с остатками, руинами прошлых проектов, прежде всего, советского проекта? Что должно означать, например, Бурятская
республика или почему, например, человек, который хочет стать президентом Татарстана, должен обязательно владеть татарским языком?
Если человек как кандидат на пост президента Татарстана владеет татарским языком, то, наверное, у него будут какие-то электоральные
преимущества перед тем, кто не владеет. И пусть он выиграет из-за этого, а не за счет ограничений. И так дальше. Тут на самом деле
много сюжетов, которые, на самом деле, спокойно, толком не обговорены, потому что по процентному соотношению многие национальные
государства могут позавидовать количеству русских в России, 80% - в какой степени это национальное государство?
Что нужно для того, чтобы это национальное государство построить? Можно ли представить себе национальное государство в виде
асимметричной федерации, где какие-то территории, где русских мало, имели бы какой-то особый статус. Толком, спокойно, без
кликушества, об этом мало кто говорит.

Ухабов-Богославский:
В 90-х годах ХХ века из российского паспорта была вычеркнута графа "национальность", а последняя перепись показала некий странный
феномен: часть населения идентифицировала себя не как русских, а как россиян. Отсюда у меня два вопроса.
Во-первых, какая, с вашей точки зрения разница между этими двумя идентификациями: "русский" и "россиянин"?

Миллер:
Многое бывает связано с разными политическими предпочтениями и разными стратегиями. Например, на Украине. Это украинцы, которые
говорят на украинском, это украинцы, которые говорят преимущественно по-русски, и это русские, которые говорят по-русски. Эта
средняя категория очень интересна, потому что фиксация национальности в паспорте, между прочим, интериоризировалась, люди
присваивали ее. Человек говорит в семье по-русски, но знает, что он украинец. Во многом такой эффект создается именно за счет
паспортной системы.
Есть ли российский национальный проект, осуществим ли он? Может быть, и да. Он наталкивается на определенные сложности, и это очень
хорошо отражает русский язык. Заметьте, если русские говорят, скажем, о великом русском ученом Павлове, ведь они так и говорят:
"Великий русский ученый Павлов". А потом они говорят: "Великий российский ученый Зельдович". Что они имеют в виду? Что он наш, но
какой-то все-таки не совсем наш, и в результате это слово "российский" оказывается маркером инаковости, а не общности. Русские же не
перестанут про себя говорить, что они русские. Кто-то откликнулся и назвал себя "россиянином", но сколько этих людей, можем ли мы
считать на основании переписи, что это первая ласточка? Так чтобы в следующей переписи 20%, через пятьдесят лет - 100% - не знаю.
Это не к историку вопрос. Но все-таки у меня есть сомнения на этот счет.
Как это делать иначе? Обратите внимание на то, что делал в рамках своего заглохшего проекта "Русский выбор" Никита Михалков. Он
представлял, например, Нину Ананиашвили и говорил: "Вот великая русская балерина Нина Ананиашвили, она грузинка, но она и русская".
Он пытался создать дискурс, в котором слово "русский" приобрело бы смысл того понятия, которое мы пытаемся выразить словом
"российский": имеется в виду, что этническая принадлежность не принципиально важна, а важна принадлежность к этой общности. И нехай
тогда все будут русские. И тогда будут русские русские и, скажем, бурятские русские, так же как есть французские французы и арабские
французы. Об этом тоже, кстати, никто толком не говорит.

Шершнев:
Я хотел бы задать два вопроса.
Первый вопрос: что такое русское пространство? Чем оно характеризуется: его границы и содержание.
И второй вопрос: какова формула русского пространства?
Спасибо.

Миллер:
Насчет формулы ничего сказать не могу. Насчет границ русского пространства - я пытался показать, как они меняются, пытался показать,
что это не есть нечто жестко определенное, что оно может сжиматься и расширяться, и очень сильно.

Глазков:
У меня несколько вопросов.
Первый. Когда вы говорили о Польше, вы очень ярко проиллюстрировали отношение между шляхтой и польскими крестьянами и роль этих
отношений в национальном вопросе. Почему то, когда вы рассказывали о России более подробно, вы об этом не рассказали и только очень
коротко упомянули, отвечая на вопрос. Почему вы так с этим обошлись, мне не очень понятно: мне кажется, что это принципиальный
вопрос. Кстати, к этому вопросу имеет отношение и тема языка, который в первой трети XIX был в большой мере создан Пушкиным и
заложил основы... Вы почему-то об этом не говорили, интересно, почему.
Второй вопрос. Насчет идентичности, отечества. Вы упомянули перевод "Капитала" Маркса на русский язык, а ведь было еще другое
произведение, "Манифест", в котором, если я не ошибаюсь, было сказано: "Пролетарии не имеют отечества". Хотелось бы, чтобы вы также
прокомментировали эту тему.
И последнее. Если я вас правильно понял, то нация образуется в результате конкуренции проектов. С определенного исторического
момента в нашей цивилизации есть рынок национальных проектов, и на нем какие-то проекты побеждают, а какие-то проигрывают. Я бы
хотел у вас спросить, вы как историк могли бы указать на некоторые закономерности того, какие проекты побеждают, а какие нет? Из
того, что мы слышали, вытекает, что это скорее из области случайностей. Церковь, например, взяла и уперлась: не стала переводить
Священное Писание на современный русский язык. И если бы дала, было бы по-другому. В каком-то смысле это перекликается с вопросами,
которые вам задавал Виталий Лейбин, относительно выводов для прагматики. Есть ли закономерности, почему тот или иной проект
выигрывает?

Миллер:
Насчет дворян и крестьян, очень коротко. Язык все-таки формируется еще в XVIII веке, в том числе и словарь, что очень важно, но у
Пушкина-то родным языком, если считать родным тот, на котором он впервые заговорил, на котором с ним мама говорила, был, как вы
знаете, не русский, а французский. Разрыв между крестьянами и дворянами был очень большим.
Тезис о том, что пролетарий не имеет отечества, очень важен, потому что если вы посмотрите на XIX век, то национализм как идеология,
как дискурс, как поле значений не является абсолютно доминирующим. Эти социалистические проекты были серьезными конкурентами,
особенно в своем российском исполнении, где сознательно игнорировалось национальное, в отличие, скажем, от социализма австрийского.
Что касается случайностей, то я бы не сказал, что это случайность, что Церковь уперлась. Это все можно объяснить, у них была своя
правда. Вообще в каждом споре у каждой стороны своя правда. Какие проекты выигрывают - трудно сказать: нету общих правил, всегда
должен быть ситуационный подход.
Что еще здесь важно, что отчасти перебрасывает мостик к звучавшему здесь иногда в вопросах термину "цивилизация". Империя всегда
позиционирует себя как цивилизационно независимое целое. И она хочет, чтобы ее поданные были цивилизационно ей лояльны. Посмотрим,
например, как после восстания 1863 года Российская империя запрещает использование, как это было написано в указе, "польских букв
для литовского языка" и вводит кириллицу. Литовцы были ужасно недовольны. То же самое сделали латышам и эстонцам. Они запрещали не
язык: пишите себе на литовском, но кириллицей. Это попытка провести цивилизационную границу. Сегодня татары хотят перейти на
латиницу - смотрите, что получается. Это как раз цивилизационный спор, цивилизационный барьер, не национальный.
В этом смысле можно сказать, что у России всегда были очень серьезные проблемы с легитимацией себя как более привлекательной
цивилизации. В европейском дискурсе она, в общем, служила неким образом негативного Другого, элиты были от этого европейского
дискурса не эмансипированны.
Посмотрим на эпизод уже из советского периода. Был на Украине один марксистский коммунистический писатель по имени Мыкола Хвылевый.
Он в какой-то момент сказал, что мы - украинские марксисты - должны искать образцы, союзников и так дальше на западе, потому что
этот московский коммунизм, он все-таки какой-то не такой. Это цивилизационный выбор. Он не очень долго об этом говорил по вполне
понятным причинам, его просто убили. Но это вопрос о том, как эти цивилизационные границы тоже могут очень по-разному проводиться:
кто-то будет говорить про Святую Русь как цивилизационную границу, кто-то скажет про наследие Речи Посполитой, кто-то скажет о том,
что в Киеве было Магдербургское право, а дальше на восток не было, и так дальше. И это все - ментальные карты, это апелляция к
какому-то фактору в прошлом, который якобы все объясняет. Ничего не объясняет, потому что на каждый такой факт есть еще другой, с
винтом. Не в этом дело.

Чудновский:
Будьте добры, оцените со своих позиций следующую гипотезу. По мере того как малое государство перерастает в империю, включая в свой
состав новые территории, его шансы на национальный проект уменьшаются. Уменьшаются на всей территории, но, возможно, сохраняются и
даже укрепляются в метрополии, на той территории, откуда шла экспансия. То есть наличествует обратная зависимость между масштабом
территории и возможностью реализации проекта на ней в целом.
Два примера, поясняющие то, что я хочу сказать. Англия колонизировала Индию, заставила местных жителей говорить по-английски, но не
сделала из них англичан. Ясно, что если бы она продолжала удерживать эту колонию, никаких шансов на национальное единство бы не
было. Россия: по мере того, как Московское княжество группировало вокруг себя территории, была ли какая-то эффективная граница, где
остановись она там, и национальный проект, конечно, при других дополнительных обстоятельствах, реализовался бы? Как только стали
переходить через Урал, как вы заметили, на чужую территорию, и идти дальше, шансы на национальную самоидентификацию на этой огромной
территории в десять тысяч километров с запада на восток упали до нуля. Правильно ли это суждение?

Миллер:
Не думаю, что это суждение правильное. По двум причинам.
Во-первых, англичане совершенно не хотели делать индусов британцами, и уж тем более англичанами. У них даже мысли такой не было. Они
отзывали британских офицеров из Индии, чтобы те не оставались там на пенсии, чтобы индусы не видели старого больного дряхлого
англичанина. Англичанин, британец должен был быть полубогом. Никто британский национальный проект в Индии реализовывать не
собирался.
Во-вторых, мне кажется, что с задачей некоторой консолидации того пространства, которое было освоено Московским княжеством в рамках
процесса, именуемого в учебниках "преодолением феодальной раздробленности", княжество это справилось на удивление эффективно. Если
вспомнить, что сделали с Новгородом, то станет очевидным, что консолидация далеко не всегда проводилась пацифистскими методами.
Конечно, расстояния играют некоторую роль, но все относительно. Представьте себе, что телеграф изобрели бы лет на шестьдесят
пораньше. Еще не известно, отделилась бы Австралия или нет. С точки зрения интересов русского национального проекта, взяли Сибирь,
колонизировали Сибирь, сумели удержать - молодцы. Сегодня за счет Сибири и живем: нефть качаем, газ.
Чем территория больше, тем сложнее, но если уж мы реализуем имперский проект, то когда он рушится, и национальный проект переживает
кризис. Это не значит, что он обязательно должен рухнуть, но кризис он переживает очень серьезный. Испанцы переживали такой кризис и
переживают до сих пор, британцы в последние десятилетия тоже - все это ровно после распада империи.

Ермаков:
Я хотел бы узнать почему никак не была упомянута и оценена концепция Константина Леонтьева, выраженная в его базовой статье
"Национальная политика как орудие всемирной революции", которая в каком-то смысле альтернативна как бюрократическому имперскому
проекту, который вы тут критиковали, так и националистическому, который, опять-таки, ограничен Карамзиным, и нет ни Шишкова, ни
Радищева, хотя они были раньше.

Миллер:
Этот вопрос был бы легитимен в конце курса лекций. Сейчас просто время ограничено.
Про Леонтьева скажу только то, что он все-таки был очень изолированным мыслителем. В свое время, когда он писал, Леонтьев
рассматривался как экстремал, белая ворона и большого отклика не находил. Он был маргинал в этом дискурсе о нации.

Вопрос из зала:
Когда говорят о национализме, пример с Ирландией и Великобританией, конечно, является классическим. Но буквально сегодня ирландский
парламент принял решение о запрещении английского языка в качестве государственного и вводе гэльского. Все надписи, государственные
бумаги и выступления будут на гэльском. Это Ирландия - первая колония Британии, четыреста лет влияния английского языка и культуры.
Замечательный факт.

Миллер:
Вопрос о том, правы они или нет, будет решен через пятьдесят лет. Если они заставят ирландцев говорить по-гэльски, при этом не забыв
английского, то они правы. Не заставят - значит, были неправы.

Лейбин:
Может быть, в завершение вы скажете о том, что здесь сегодня происходило?

Миллер:
Что здесь происходило - Бог его знает. Мне кажется, что о таких темах просто надо говорить спокойнее и основательнее. И чаще. Надо
чаще встречаться.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	14.04.2005 22:28:33

"За репрессиями стоит, наверное, не Сталин" (*+)

---

--------------------------------------------------------------------------------
СТАЛИН ВОЗВРАЩАЕТСЯ

[ 11:13 14.04.05 ]



http://www.izvestia.ru/community/article1590844

Накануне 60-летия Победы представители региональной элиты все чаще предлагают реабилитировать имя Иосифа Сталина в глазах россиян.
Как уже сообщали "Известия", памятник ему намерены установить в Якутии и Волгограде. Однако дальше всех пошли депутаты горсовета
Орла. Они опубликовали обращение "О восстановлении справедливости в оценке исторической роли Верховного главнокомандующего
Вооруженными силами СССР И.В. Сталина", где предложили вернуть памятники Сталина на прежнее место, а также переименовать обратно те
улицы, которые раньше носили его имя.

"За репрессиями стоит, наверное, не Сталин"

Опубликованное в одной из орловских газет обращение депутатов Орловского городского совета с призывами пересмотреть отношение
общества к фигуре Иосифа Сталина адресовано президенту Путину, Федеральному собранию, представительным органам госвласти субъектов
РФ и муниципальным образованиям. Основной пафос обращения: поставить "заслон клевете и фальсификации истории". Как именно это
сделать, авторы обращения пока не знают сами.

- Мы должны какие-то комиссии подключить или историков, - говорит зампредседателя Орловского горсовета Юрий Кретов. - Опровергнуть
те факты, которые искажают историю, и внести в учебники те, которые соответствуют. Каждый трактует события по-своему. Надо решить:
правильно это или неправильно, поставить все точки над i. А посыл должен исходить от президента.

В орловских коридорах власти обращение вызвало легкое замешательство. На вопрос "Известий", как отнесутся жертвы репрессий к тому,
что в Орле начнут восстанавливать памятники Сталину, ответственный секретарь областной комиссии по восстановлению прав жертв
политрепрессий Нина Нестерина ответила уклончиво: "Вопрос непростой. За этими репрессиями стоит, наверное, не Сталин. Во всех
документах в первую очередь ссылки на органы НКВД, решения особых совещаний, военных трибуналов. Существовала репрессивная машина,
она работала". Однако есть и другая точка зрения.

- В 1993 году Орловский горсовет объявил 11 сентября Днем памяти жертв политических репрессий: в 1941 году в этот день в лесу под
Орлом было расстреляно 157 заключенных Орловского централа, - говорит известный орловский правозащитник Дмитрий Краюхин. - Среди
них - муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, Ольга Окуджава (тетя знаменитого барда), большевик Христиан Раковский, Ольга Каменева, вся
вина которой состояла в том, что она была женой Льва Каменева и сестрой Льва Троцкого, и многие другие. Все они были уничтожены по
прямому приказу Сталина.

Сегодня, когда горсовет возглавляет первый секретарь горкома КПРФ Василий Иконников, об орловском расстреле власти не вспоминают.
День памяти был забыт настолько твердо, что в прошлом году пресс-служба Орловского горсовета искренне убеждала журналистов, будто
решения о Дне памяти не было, а если и было, то давно отменено. "А почему мы должны отмечать День памяти троцкистов и разных
антисоветчиков?" - говорил тогда "Известиям" один из депутатов.

Памятник Сталину записали в экспонаты

Одновременно окончательно решилась судьба монумента "Большая тройка" работы Зураба Церетели. Бронзовый монумент высотой более
четырех метров и весом свыше десяти тонн отображает встречу Иосифа Сталина, Уинстона Черчилля и Теодора Рузвельта в ходе Ялтинской
конференции 1945 года. Церетели несколько месяцев искал, куда пристроить скульптуру. Планировалось установить монумент в Ялте,
обсуждался вопрос о его размещении на Поклонной горе в Москве. Письмо скульптора с предложением передать "Большую тройку" в дар
пришло и в адрес властей Волгограда.

- Для установки любого памятника необходимо пройти процедуру, прописанную в соответствующих актах, - рассказал "Известиям" начальник
Волгоградского горуправления культуры Анатолий Воронов. - Инициаторы должны получить согласие экспертной комиссии, которая
рассматривает историческую и культурную значимость монумента, источники финансирования и др.

Однако в итоге проблему удалось решить без лишних бюрократических проволочек: он станет экспонатом волгоградского музея-панорамы
"Сталинградская битва" - хотя ни Черчилль, ни Рузвельт в Волгограде никогда не были. "Все дело в том, что музей может принять
монумент как экспонат, поэтому такой процедуры, как при установке памятника в городе, не потребуется", - говорит начальник
областного управления культуры Александр Величкин. Это подтвердил "Известиям" и директор музея-панорамы Борис Усик: "Вот только
историческая ценность скульптуры сомнительна, но я ничего с этим сделать не могу". И добавил не без иронии: "В конце концов нам
дарят 10 тонн бронзы. Кто от этого откажется?"

Из Обращения Орловского госсовета народных депутатов

"60-летие Победы... обязывает нас присоединиться к многочисленным обращениям... восстановить историческую справедливость в оценке
исторической роли Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина... В течение нескольких десятилетий роль его личности извращалась
спекулянтами от истории по заказам тех, кто мстит нам за наши победы. Их расчет - пересмотр итогов Второй мировой войны. К
сожалению, эта ложь поразила умы многих соотечественников... Мы, дети и внуки Победы, должны реабилитировать честь и восстановить
правду о И.В. Сталине, о его заслугах перед нашим народом, перед всем человечеством... Дело нашей чести - водрузить на пьедестал
памяти как символ государственной несокрушимости России имя И.В. Сталина. Мы призываем поддержать наше обращение конкретными делами:
вернуть имя И.В. Сталина в названия улиц и площадей наших городов, восстановить памятники Верховному Главнокомандующему, поставить
заслон клевете и фальсификации нашей истории".

Сергей Ждакаев, Орел, Валерий Корнев, Волгоград

Интернет-опрос

"Вы бы хотели, чтобы в вашем дворе появился памятник Сталину"

Голоса распределились следующим образом

1. Да - 27,99%

2. Нет - 72,01%

Опрос проводился на интернет-сайте "Известий" по адресу www.izvestia.ru. В голосовании приняли участие 1986 человек.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	14.04.2005 22:28:29

Л. Сараскина. Отечественная история как полоса отчуждения (*+)

---

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg152005/Polosy/3_1.htm

ВЕЧНО проклятое прошлое
Отечественная история как полоса отчуждения
Людмила САРАСКИНА

Философ и поэт русской истории В.О. Ключевский полагал, что из потрясений, пережитых в Смуте начала XVII века, жители Московского
государства вынесли огромный запас новых впечатлений, с которыми не были знакомы их отцы, люди XVI века.
<Это печальная выгода тревожных времён: они отнимают у людей спокойствие и довольство и взамен того дают опыты и идеи...
Это и есть начало политического размышления>.

Повышенная активность политической мысли, гигантская встряска сознания, на которые уповал знаменитый историк, в наши тревожные
времена почему-то не приносят ожидаемых интеллектуальных выгод. Чем дальше, тем больше утверждается точка зрения на прошедшие
потрясения всего лишь как на процесс смены ложных ценностей.
Это значит, что история - дикая и дурная бесконечность, дьяволов водевиль. Это значит, что никаких опытов, идей или уроков извлекать
из неё нет смысла.
Между тем российское культурное самосознание гипертрофированно зависит от прошлого. Россия - страна, которая своё величие
традиционно связывает с прошлым, а не с настоящим и тем более с будущим. Но вот уже 200 лет, как Россия, то и дело оглядываясь
назад, сама называет разные вехи своей истории одним и тем же разрушительным революционным термином: <проклятый режим>.
В течение одного только XX века у нас трижды менялись строй, идеология, система ценностей. И по сей день мы ещё не вышли из периода
катастроф. Мы живём в таком настоящем, в котором образы прошлого всецело зависят от партийной конъюнктуры и становятся разменной
монетой политики.
Советская эпоха наотрез отказалась от дореволюционного прошлого.
Перестройка попыталась вернуть <Россию, которую мы потеряли>, но в результате <вместе с водой> были выплеснуты все достижения
советского времени.
Постперестроечное время дискредитировало демократическую риторику и попыталось вспомнить советскую <молодость>, но это
ностальгическое воспоминание немедленно раскололо общество.
Теперь мы живём на обломках нашей истории, которую мы много раз предавали и проклинали, от которой столько раз отрекались.
Разорванность исторического сознания находится у нас на таком уровне недопустимости, который ведёт к тяжёлым, органическим
деформациям настоящего. Налицо конфликт сразу нескольких поколений - деды, отцы, дети, внуки не имеют общего языка в вопросах добра
и зла, веры и неверия, капитализма и социализма, глобализма и национализма, патриотизма и либерализма, Востока и Запада, частной
собственности и классовой ненависти, политической корректности и социальной нетерпимости.
Быть может, самая болезненная точка разрыва - Вторая мировая война, о которой у нас пока не забыли, потому что живы ещё её участники
и её герои.
Сошлюсь на материалы общественных дискуссий, где были приведены результаты опросов московских школьников о 60-летии Победы СССР в
Великой Отечественной войне.

<Зачем вообще нужна была победа в этой войне? - оказывается, рассуждают старшеклассники. - Если бы мы её проиграли, рынок пришёл бы
к нам ещё тогда, и мы бы давно уже были развитой европейской страной>.

<Если бы мы сразу сдались немцам, сохранились бы наши люди и наши города в целости и сохранности. Не было бы никакой разрухи>.

<Зачем так называемые герои совершали свои так называемые подвиги? Все эти Зои Космодемьянские, все эти Александры Матросовы? Зачем
партизаны вели себя так глупо и нецивилизованно? Они нарушали правила ведения войны>.

<Если Сталин и всё руководство СССР были мерзавцами и негодяями, как сейчас все говорят, если Советский Союз был империей зла,
отвратительной тоталитарной страной, зачем было за него и за его вождей воевать? Лозунг <За родину, за Сталина>, с которым солдаты
шли в бой, был ошибочным, преступным>.

<В ту войну русские солдаты защищали завоевания революции, которая теперь признана сбоем цивилизации. Так что же они защищали и
зачем?>

<Те, кто в ту войну бездумно защищал козлов и монстров, сейчас почему-то требуют для себя почёта, уважения и льгот>.

<Зачем вообще нужно воевать, ведь жизнь человека - самая большая ценность, она важнее свободы и независимости государства. Эта война
нарушала права человека на жизнь>.

Известно, что многие современные американцы не знают о союзничестве США и СССР во Второй мировой войне. Опубликованные опросы
американских студентов свидетельствуют, как трудно признают в США роль Советской Армии в крушении фашизма. Американцы не хотят
знать, что Советская Армия понесла огромные потери, когда воевала уже за пределами своей страны, что Советской Армией были спасены
миллионы европейцев.
Теперь эпидемия исторического беспамятства охватила и русских школьников.
Оказывается, за последние 10 - 15 лет они успели познакомиться с таким изложением истории, согласно которым войну с гитлеровской
Германией выиграла не наша страна, а союзники по антигитлеровской коалиции, и только после высадки союзнических войск в Нормандии
Советский Союз активизировал своё участие в войне. Старшеклассники ничего не слышали о битве под Москвой, о Сталинграде, о Курской
дуге. Зато весьма популярны версии, согласно которым американцы сбросили бомбы на японские города, чтобы переиграть <русского
медведя>. Зато популярна <историческая> точка зрения, будто русские всегда проигрывают все свои войны, а если невзначай и случалось
одержать победу, то только благодаря суровому климату и огромной территории.

Вырастает поколение детей, ничего не знающих о русской истории, о её героях и её злодеях. <Большинству детей глубоко безразлично,
что было. Они блуждают в историческом лесу, <думая>, что Юрий Долгорукий - герой Отечественной войны 1812 года, а Ленин - декабрист
и сподвижник Герцена. Дети не знают, кто такой Чапаев и Александр Невский, они <считают>, что царём Борисом называли Ельцина и что
Екатерину II называли Великой, поскольку она являлась супругой Петра Великого>. Такие сведения сообщают в газеты деморализованные
учителя литературы.
Школьники читают альтернативные учебники, где изложена альтернативная история, и у них складывается альтернативная картина мира. В
этой картине освобождение стран Восточной Европы от фашизма Советской Армией называется порабощением и реоккупацией. Нацистские
концлагеря здесь именуются воспитательно-трудовыми учреждениями, каратели - народными мстителями, а власовцы, эсэсовцы, <лесные
братья> и бандеровцы - истинными героями, потому что воевали они не с культурной европейской страной, а с ненавистным сталинским
режимом.
И невдомёк бедным нашим Иванушкам и Алёнушкам, что никаких планов по европеизации СССР у Гитлера никогда не было и что славяне вкупе
с цыганами, евреями, коммунистами, психически больными и генетически неполноценными были обречены на тотальное уничтожение или
рабство. Альтернативная история ничего этого им не объяснила, как не объяснила она им и того, что <здравая мысль> (<зачем было
воевать?>) известна под названием <смердяковщины> вот уже 125 лет. Павел Фёдорович Смердяков, кровный брат Мити, Ивана и Алёши
Карамазовых, с сердцем, переполненным ненависти (<Я всю Россию ненавижу>), провозглашает: <В двенадцатом году было на Россию великое
нашествие императора Наполеона французского первого... и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы
весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с>.
Представление, что смердяковщина - это постыдный, бесчестный и глубоко порочный образ мысли, культурное дно и хамство в точном
библейском значении этого слова, трагически не сформировано в современном обществе и в современной школе. Ведь и сами понятия
<стыд>, <честь>, <порядочность> вместе со словами <отечество>, <национальная независимость>, <гражданский долг> идеологически
скомпрометированы, репрессированы, но не реабилитированы. Став пустым звуком, они уступили нравственное пространство праву любой
ценой быть счастливым, здоровым и богатым. Опросы социологов показывают, что из дилеммы: <там хорошо, где Родина> или <там Родина,
где хорошо> (то есть удобно, выгодно и комфортно) - патриотический тезис с каждым годом разделяет всё меньшее число опрошенных.

Смердяковщина (стихийная, безотчётная!) захватывает умы, становясь жизненной позицией, мировоззрением. Смердяковский политический
прагматизм формирует отношение к настоящему и взгляд на прошлое.
Вот некоторые его образцы:

За жизнь бездарного царя отдал свою жизнь народный герой Иван Сусанин.

Вопреки своим классовым интересам русские крестьяне шли в партизаны и воевали против Наполеона, который <допустил ошибку> и не
освободил их от крепостной зависимости.

Такого же рода <просчёты> были у Гитлера, иначе бы русский солдат не воевал за Сталина.

Часть русской эмиграции, включая Бунина, <глупо> выступила против фашистской агрессии, хотя это был <их шанс> спасти Россию от
большевистского гнёта.

Вопреки здравому смыслу не сдался врагу гордый крейсер <Варяг>, хотя общеизвестно, что Русско-японская война <была бездарна> и
интеллигенция обеих российских столиц посылала приветственные телеграммы японскому императору, от всей души желая поражения своему
правительству.
В Крымскую кампанию, тоже <бездарную>, интеллигенция открыто радовалась успехам противной стороны и поражению своих. <Нет, мой
либерализм, - писал Достоевский, - не доходил до этого; я был тогда ещё в каторге и... вместе с прочими товарищами моими,
несчастненькими и солдатиками, ощутил себя русским, желал успеха оружию русскому>.
Желать всегда, везде и во всём поражения своему правительству, равно как и стремиться превратить <войну империалистическую в войну
гражданскую>, - главная отличительная черта смердяковщины, граничащей в этом ключевом пункте с классическим политическим ленинизмом.
Остановить эпидемию <здравого смысла> общество не в силах - по сплошной и всеобщей незаинтересованности. И та работа, которую
когда-то выполняла литература, формируя историческое сознание, беря на себя роль учителя нравственности, сегодня ею решительно
оставлена, под одобрительные аплодисменты всех присутствующих.
Отныне родная история - резвый промысел браконьеров-телеведущих.
Школа, работающая в русле старых советских стандартов, по-прежнему назначает героями революционеров, радикалов, борцов с <проклятым
режимом>. Вся система взглядов, оценок, суждений о прошлом привязана, хотя теперь в скрытой форме, к периодизации русской литературы
согласно трём этапам освободительного движения. И если герой не декабрист, не нигилист, не народоволец, не большевик, не борец с
режимом, то он и не герой вообще.
Школа, работающая по современным рецептам, предпочитает такую литературу, которая в лице авторов, читателей, критиков, учителей и
методистов вообще отрекается от своей исторической основы. Школьная литература объявляется зоной, свободной от исторического знания,
от статуса энциклопедии русской жизни. <Детям и без истории хватает сложных предметов. Зачем думать над каждым фактом, лезть в дебри
событий, которые уже давным-давно быльём поросли? Даже совсем свежее событие нельзя трактовать однозначно. Что же говорить о том,
что случилось 20, 50, 200 лет назад?>
Отныне школьная литература становится <в интересах прогресса> полигоном игровых технологий, безразличных к реальным смыслам. Хищное
<как> радикально потеснило неповоротливое <что> и скучное <для чего>.
Фигурантами процесса забвения выступают самые разные инстанции. Постмодернистская эстетика провозглашает бегство от истории,
приветствуя искусство без <почвы и судьбы>. В таком искусстве нет и не может быть высокого и низкого, внутреннего и внешнего,
истинного и ложного, значительного и ничтожного, сакрального и профанного. В такой литературе нет автора, нет целостного смысла, и
поскольку <всё уже написано>, остаётся только пародировать и симулировать реальность. Наглые, развязные симулякры создают мир
имитаций и мнимостей, а бдительная постмодернистская ирония следит, чтобы в хаосе вымысла исчезал космос истории.
Но отказывают литературе в историческом содержании не только сочинители симулякров и пастишей. Парадоксально, однако и приверженцы
модного теперь <религиозного литературоведения> столь же безразличны к историческим смыслам литературы. Они заняты почтенным
интертекстуальным поиском, и чем больше художественный текст содержит цитат, взятых из Священного Писания, тем больше заслуг имеет
писатель перед христианством. Произведения, прочитанные таким образом, будто депортированы из своего исторического контекста, будто
столетия после Рождества Христова прошли мимо, не оставив в литературе никакого следа.

Историю рвут на части политики и политиканы. Если политически выгодно, чтоб считалось, будто Есенина убили чекисты - значит, его
убили чекисты. Если политически так считать уже невыгодно - значит, поэт покончил с собой. Если создан миф, что Кирова убил Сталин и
этот миф полезен для линии партии, то этот миф не рухнет даже под напором новых неопровержимых фактов. События и факты хороши или
дурны не сами по себе, а только <по обстоятельствам>.
Наша история - это минное поле без карты, сапёров и проводников, и каждая новая эпоха заливает его своим слоем бетона. Пробиться
сквозь эту взрывоопасную толщу историческому знанию нет, кажется, никаких шансов. Сошлюсь на недавнюю дискуссию в Российской
академии образования - о преподавании литературы в контексте истории. Тезисы законодателей просвещения - поучительный комментарий к
теме.

<Какая теперь разница, в каком вагоне и на чьи деньги приехал Ленин из Германии в Россию? Это не наш вопрос> (и, значит, грязная
технология пролетарской революции не должна марать трепетного юношеского воображения).

<Какое нам дело, что представлял собой подлинный Борис Годунов? Мы не собираемся полемизировать с Пушкиным на исторические темы> (и,
значит, любой разговор о реальной основе трагедии Пушкина в школе неуместен).

<Какая разница, на какие деньги в Лондоне Герцен издавал <Колокол>? А если других денег у него не было? Давайте смотреть на вещи
прагматически>. Это к вопросу о том, нравственно ли, устроившись в Европе, бороться со злом крепостничества на деньги, получаемые от
продажи русских крепостных душ. Не честнее ли было бы борцу с рабством для начала отпустить своих рабов на волю? С учётом всех
бюрократических проволочек, это было не сложнее, чем эмигрировать, перевести капиталы в надёжные банки и организовать свободное
издательство. <Наши помещики продавали своих крепостных крестьян и ехали в Париж издавать социальные журналы>, - писал Достоевский в
этой связи. И, обращаясь к таким помещикам, напоминал: <Царь освободил народ, а не вы. Эта мысль у царей родилась, а декабристу
Чацкому и в голову не приходила>.

<Искать историческую подоплёку в искусстве - путь опасный и рискованный. Литература - это прежде всего красота. Искусство для
искусства. Занимайтесь красотой>, - покровительственно советовали академики-просвещенцы. К дерзким предположениям, будто в
художественной литературе красота неотделима от истины и добра, правды и справедливости, они отнеслись как к пафосным и праздным, то
есть неприличным.

<Почему вас совсем не трогает тема любви? Например, любви Марины Цветаевой>. (Как будто за этой любовью не стояли трагедия Белого
движения, драма русской эмиграции, вербовка сотрудниками НКВД её мужа, роковое возвращение в СССР и самоубийство.)
<Оставьте кавалерийские наскоки на историю. <Над вымыслом слезами обольюсь> - вот как советовал Пушкин читать книги>.

Но, простите, как же тогда быть с соседними строчками: <Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать>, или <Сулит мне труд и горе /
Грядущего волнуемое море>? Упиваться гармонией и обливаться слезами над вымыслом не значит глумиться над правдой или быть к ней
глухим и бесчувственным.
Ментальная катастрофа - так назвал подобную <пушкинистику> пушкинист В. Непомнящий.
Принято считать, что человечество смеясь расстаётся со своим прошлым. Но то - человечество вообще. А наше конкретное отечественное
человечество расстаётся со своим прошлым с издевательским хохотом либо с бесноватым визгом, с грубой бранью либо с тупым
безразличием.
Но история умеет мстить. И, когда наступают сроки, она взрывает многослойные бетонные покровы, доказывая вновь и вновь, что прошлое
не мертвечина, не тлен и прах, а живой и грозный дух. И уже не цитатой, не симулякром, не иронией и не фарсом, а неуправляемой
стихией ворвётся она в нашу беспамятную жизнь и оставит от неё одно пепелище. Как было уже не раз. Как может случиться ещё не раз.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	14.04.2005 22:28:21

Павел Святенков. Религиозная доктрина либерализма (*+)

---

http://www.livejournal.com/users/pavell/908476.html


Пишет Павел Святенков (pavell)
@ 2005-04-14 14:16:00





Религиозная доктрина либерализма
Удод, прекрасный, продолжил свой <Противолиберальный катехизис>. Хочется сказать несколько слов по мотивам. Итак:

В основе либеральной доктрины лежит стремление умереть и/или быть убитым. Поэтому либерал приветствует любые действия Эффективных
Собственников, направленные на прямое умерщвление <быдла>, либо на лишение <быдла> средств к существованию, либо действующие к
умножению невежества (т.е. в конечном итоге ведущие к смерти) и т.п.

Когда в ходе банковского кризиса <Альфа-банк> ввел 10% <налог> на изъятие вкладов, либералы зашлись в истерических воплях, славя
решение мудрого Фридмана. На вопрос, а как же быть со Священным Правом Частной Собственности, последовали заявления, что право
частной собственности Фридмана гораздо священнее, чем право частной собственности простых вкладчиков. Люди, действительно
заинтересованные в принципе неприкосновенности частной собственности, никогда не сказали бы ничего подобного.

Либералы всегда встают на сторону грабителя и убийцы. Например, государство не имеет права отбирать ЮКОС у Ходорковского путем
предъявления налоговых претензий, но оно обязательно должно повысить налог на недвижимость, так как это позволит <выкинуть быдло на
улицу>. Вопрос, какой экономический смысл будет иметь подобная мера, всегда остается без ответа. Равно как вопрос, какой
экономический смысл имеет, например, уничтожение системы образования или продажа охраняемых государством памятников архитектуры
<эффективным собственникам>.

Либералы - это <черное жречество>. Они придерживаются доктрины, что все должно быть отдано на растерзание Эффективным Собственникам,
которые в либеральной доктрине выступают в роли богов-демонов, которым приносятся человеческие жертвоприношения.

Избранничество либералов состоит в том, чтобы помочь Эффективным Собственникам полностью поглотить и уничтожить <быдло>. При этом и
сами либералы, конечно, обречены на смерть. Вспомним популярную среди них сказку о том, как <Моисей сорок лет водил народ по
пустыне, пока не умели ВСЕ, кто побывал в египетском рабстве. Последним умер Моисей>.

Любое действие власти или правящего класса, направленное на умножение смерти, вызывает у либералов пароксизм довольства. Вспомним ту
же монетизацию льгот. Либеральное радование, советы старушкам <купить себе троллейбус> необъяснимы никаким Адамом Смитом. От мучений
<быдла> либерал испытывает внеэкономическую животную радость.

Когда от олигархов страдают интересы <среднего класса> (то есть самих же либералов), как в приведенном выше примере с
<Альфа-банком>, радость либерала отнюдь не уменьшается, хотя обобрали его самого.

Если изложить либеральную доктрину вкратце, то она будет гораздо хуже, чем манихейство. Либералы делят население России на три вида
существ.

1) Избранные, они же Эффективные Собственники. Этим позволено все, но главная их функция - умерщвление. Вся страна должна быть
кинута к ногам Эффективных Собственников. Допустимы любые преступления ради Священной Цели - обращение всего, что есть на нашей
земле, в их Священную Частную Собственность. Народ есть корм олигархов, обязанный испытывать Священный Восторг в процессе поедания.

Конечная цель - уничтожение всего, что только есть в России и впадение в спячку.

Место в религиозной системе либерализма: Боги-демоны, Пожиратели быдла.

2) Либералы. Они же демократы, они же левые, они же правые. Основная функция - принесение быдла в жертву Эффективным Собственникам.
Демонстрация Эффективным Собственникам громадного удовольствия от любых их действий, поддержание религиозного культа с помощью СМИ.
Подавление любых выступлений быдла.

Конечная цель: принесение быдла в жертву Эффективным Собственникам, после чего прекращение бытия через все тех же Эффективных
Собственников.

Место в религиозной системе либерализма: Жрецы-первосвященники, палачи.

3) Быдло. То, что приносится в жертву Эффективным Собственникам. <Тоже люди>, хотя, строго говоря, лишь тени людей.

Конечная цель: Смерть во имя Эффективной Собственности.

Место в религиозной системе либерализма: Пища.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	14.04.2005 22:28:19

54% россиян считают, что людей с высшим образованием вполне достаточно или даже больше, чем нужно (*+)

---

http://www.inauka.ru/analysis/article52021.html

ТРЕТЬ РОССИЯН ПОЛАГАЕТ, ЧТО В СТРАНЕ РАЗВЕЛОСЬ СЛИШКОМ МНОГО ОБРАЗОВАННЫХ СОГРАЖДАН



Юлия ИГНАТЬЕВА





Сегодня столица отмечает официальный городской праздник - День Московского университета, в народе более известный как Татьянин день.
В дни юбилейных торжеств, посвященных 250-летию МГУ им. М.В. Ломоносова, социологи Фонда "Общественное мнение" огласили результаты
исследования отношения россиян к высшему образованию вообще и к МГУ в частности.

Социологи опросили 2100 респондентов, из них 600 москвичей. Один из вопросов - словно тест на тривиальность мышления: "Назовите
несколько наиболее известных вузов нашей страны". 42% россиян из других регионов и 76% москвичей дружно отвечают: "МГУ" -
вузы-"конкуренты" набирают на порядок меньше очков. Респонденты готовы обосновать свое мнение: у 45% москвичей университет вызывает
исключительно положительные ассоциации. Среди россиян таковых 33%. 50% опрошенных убеждены, что качество образования в стенах МГУ по
крайней мере не ниже, чем в крупнейших университетах мира.

Но не все так радужно. Социологам удалось обнаружить целых 9% россиян, слыхом не слыхавших о данном учебном заведении. Среди тех,
кто в курсе, лишь 16% верят в то, что в МГУ принимают по способностям, 22% затрудняются ответить, 54% полагают, что там учатся
только за деньги или "по блату". При этом почти три четверти из знающих, что такое МГУ, лично не сталкивались ни со студентами, ни с
выпускниками университета. По странному совпадению, те же 54% считают, что людей с высшим образованием в нашей стране вполне
достаточно или даже больше, чем нужно.

- Только 23% россиян полагают, что у нас не хватает высокообразованных людей, - комментирует исследование ведущий специалист Фонда
"Общественное мнение" Иван Климов. - Среди москвичей таковых 36%. Такая разница вызвана несколькими причинами. Во-первых,
соотношение этих цифр прямо пропорционально соотношению людей с высшим образованием и без оного в Москве и в провинции. Кто сам
имеет диплом, тот и ценит его выше. Во-вторых, у жителей Москвы, где сосредоточено большинство крупных вузов, гораздо меньше
опасений относительно "блата", недоступности и т.п. Личный опыт помогает им составить более реальную картину.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	13.04.2005 21:33:50

Иван Жуков. Москва. Либералов преследует призрак инквизиции (*+)

---

http://www.rosbalt.ru/2005/04/13/204215.html

Либералов преследует призрак инквизиции

Скандально начавшееся дело о разгроме в январе 2003 года в Сахаровском центре в Москве выставки <Осторожно, религия!> (<Росбалт> уже
писал об этом; см. статьи <Православные <хулиганы> против бесславных <художников> и <Осторожно, искусство!>. - прим. ред.), как
известно, завершилось не только не менее скандально, но и в высшей степени поучительно. Осквернивших <храм искусства> православных
граждан вчистую оправдали, а устроителей выставки осудили по статье УК за <возбуждение религиозной вражды>.

Российское правосудие приходится понять так, что <погромщики> - это никакие не хулиганы, но группа законопослушных граждан,
инициативно пресекших преступление. Настойчиво взыскующая гражданского общества прогрессивная интеллигенция, однако, нисколько не
обрадовались узаконенной гражданской инициативе, не пожелала признать в православных активистах искомую ячейку вожделенного
гражданского общества, но, напротив, предалась самым мрачным размышлениям насчёт происков <тёмных сил> и страшного будущего России
под гнётом поповщины.

Между тем, ничуть не раскаявшийся в содеянном, осужденный Юрий Самодуров, директор Музея и Общественного центра имени Сахарова,
после вердикта суда произносил зажигательные речи.

<Суд признал Самодурова и Василовскую виновными в разжигании религиозной вражды и назначил каждому штраф в 100 тысяч рублей.
Художницу Михальчук суд оправдал за отсутствием в ее действиях состава преступления.
Юрий Самодуров не скрывал облегчения. Но в то же время признался <Известиям>, что считает вынесенное решение <опасным прецедентом
для культуры и для гражданского общества>.
- От имени суда современное искусство признано преступным, - сказал он <Известиям>. - Теперь для всех музейщиков и галерейщиков
определена зона несвободы. Одновременно приговор создал зону - церковь - закрытую для критики. Безусловно, вынесенное решение будет
обжаловано>.
(<Известия>, 29.03.2005)

Вслед за этим в СМИ косяком пошли надрывные выступления и комментарии в том духе, что решением суда попрана свобода творчества и
искусства, российское государство утрачивает светский характер, православная церковь поставлена вне критики, агрессивный
православный клерикализм наступает и т.д. и т.п. Либералы призвали граждан к бдительности перед лицом происков реакции и
клерикализма.

Вот, например, статья <Таганская инквизиция> (<Известия>, 29.03.2005):

<...Дело против погромщиков было прекращено. Все ждали, что вот-вот закроют и дело против организаторов выставки. Это было бы
логично и опять же справедливо: мол, простили всех. Но этого не произошло... Организаторы выставки были признаны преступниками, а
погромщики - их жертвами. Что российское общество получило в итоге? Тот, кто сначала смотрел на эту историю с улыбкой, почувствовал
дух инквизиции. Тот, кто еще не понял, что церковь имеет влияние на власть, в этом убедился. А тот, кто считал Россию светским
государством, начал в этом сомневаться>.

А вот что говорится в Заявлении Президиума Федерального политического совета СПС в связи с решением Таганского суда Москвы:

<СОЮЗ ПРАВЫХ СИЛ>, последовательно придерживаясь принципов свободы совести, то есть права каждого человека исповедовать любую
религию или не исповедовать никакой, вести религиозную или атеистическую пропаганду, осуждает обвинительный приговор Таганского суда
Москвы по делу об организаторах выставки <Осторожно, религия!>. СПС также осуждает освобождение от уголовной ответственности
погромщиков выставки.
Мы считаем, что этот приговор противоречит Конституции Российской Федерации, провозглашающей наше государство светским, и
демонстрирует стремление некоторых сил в нашей стране к подавлению свободы совести.
Мы будем всячески поддерживать усилия сотрудников Музея и общественного центра имени А.Д. Сахарова по полному оправданию Юрия
Самодурова и Людмилы Василовской. В случае, если они все же будут вынуждены оплатить установленный судом штраф, члены СПС готовы из
своих личных средств компенсировать всю эту сумму>.

Возмущение либералов было абсолютно предсказуемо. Мы же, в свою очередь, беремся утверждать, что с точки зрения гражданских свобод
логика российского правосудия в данном решении - безупречна.

Для начала признаем объективный факт, что пресловутая <художественная> выставка в Сахаровском центре отнюдь не критиковала
злонравных попов или обскурантизм церкви, но недвусмысленно глумилась над самыми христианскими святынями, прямо и вызывающе
оскорбляла религиозные чувства христиан. С этим упрямым фактом трудно спорить, так что устроителям выставки вполне обоснованно
вменили соответствующую статью действующего УК.
А если вы считаете, что это неправильно, то следует честно потребовать отменить законы против <разжигания вражды> и <экстремизма>
для всех, а не настаивать на исключениях из правоприменительной практики лишь для себя любимых. Не грех напомнить, однако, что
именно либеральная интеллигенция настойчиво требовала от государства введения и применения этих статей в отношении своих
идеологических противников.

Невозможно также согласиться с тем, что от решения Таганского суда (сразу же прозванного либералами <таганской инквизицией>) хоть
как-то пострадала свобода искусства в России. Обратим внимание, что осуждены устроители выставки, а не авторы экспонатов. То есть,
государство не препятствует художникам творить, как их душе заблагорассудится, однако известные ограничения наложены на публичные
демонстрации художественной продукции. Государство беспокоит не содержание вдохновенных творений свободных художников, но
общественные последствия использования <искусства> в политико-идеологических целях.
Если эти ограничения кажутся кому-то нетерпимыми, то мы его отсылаем к предыдущему пункту - насчет отмены законов против <разжигания
вражды> и <экстремизма>. Проблема находится именно там, а отнюдь не в <инквизиторских> происках неких <тёмных сил>.

Встречается и более тонкий аргумент против вмешательства правосудия в художественное творчество: мол, произведения искусства не
могут быть подсудны земному суду, в сфере искусства должна царствовать абсолютная свобода, а категоричные суждения любых властей, и
даже общественности, здесь недопустимы и априорно предосудительны. Может быть и так, почему бы и нет. Хотя, по совести говоря,
убогие хулиганские поделки, в духе приснопамятных большевистских антихристианских кампаний, сами по себе говорят о тех, кто это
гопничество причисляет к Искусству и требует для такого искусства свободы. Но пусть так, отчего бы не проявить широту души и не
согласиться с тем, что у искусства должен быть правовой иммунитет, и что искусством следует признавать что кому угодно.

Проблема, однако, в том, что у лозунга абсолютной свободы искусства на деле - исчезающе мало честных последователей даже среди самих
художников, а уж тем более - среди правозащитников. Что ни говори, а художники жизненно заинтересованы в оценке публики и общества,
а, следовательно, как сословие нуждаются в установлении некоторых общепризнанных эстетических критериев (фактически - ограничений).
С правозащитниками же всё обстоит просто. Можно смело ставить 100 против 1, что они не пожелают признать годным к публичной
демонстрации как произведение свободного искусства талантливо выполненную современным художником свастику.

Как и следовало ожидать, свободы все хотят только для себя и своих. В деле с выставкой <Осторожно, религия!> было бы профанацией
углубляться в метафизические толщи отношений художника и общества. Слишком много чести. Мы рассматриваем случай довольно грубой
социальной демагогии. Выставка имела своей вполне ясной политико-идеологической целью дискредитацию православия. Это стопроцентный
агитпроп, а не художественное творчество. В тот раз правозащитники неосмотрительно зашли слишком далеко и попали под суд. Однако
возмущение либеральной интеллигенции решением Таганского суда вполне искренне. К сожалению, немалая часть российской интеллигенции
традиционно считает своим неотъемлемым правом (сословной привилегией) безнаказанно оскорблять и унижать того, кто ей неугоден. И
ограничение своих возможностей морального террора переносит крайне болезненно.

Вот, например, либеральные СМИ с возмущением сообщают о преследовании распоясавшимися религиозными мракобесами балета <Распутин>:
<...Столичный Театр Эстрады, где состоялась премьера балета <Распутин>, пикетировали православные граждане. Идеологи акции говорили,
что они против того, чтобы причисленный к лику святых русский царь танцевал на сцене в колготках. Общение с митингующими показало,
что всё проще - они <против жидов>.

Исключим из обсуждения законное подозрение, что <преследование> заказано как рекламная акция балета. Казалось бы, действительно,
осуждение балета людьми, которые его не видели (и не желают видеть), может вызвать лишь сожаление о случае вопиющего обскурантизма.
Однако, с другой стороны, балет - искусство специфической условности. И если балетный спектакль <Иван Грозный> вполне мыслим
всерьез, то уже балет <Никита Хрущев> не может быть воспринят публикой иначе как однозначное глумление.

Для наглядности могу предложить прогрессивной общественности представить впечатления от балета <Андрей Сахаров>.
<...блистательные сольные партии Андрея Дмитриевича и в дуэте с несравненной Еленой Боннэр. Страстные прыжки и поддержки в сцене
<Сахаров в ссылке в Горьком>. Герой, держащий голодовку, вырывается из хоровода карательных психиатров, собирающихся осуществить
принудительное кормление. Марш агентов КГБ. Пляски западных послов. Танцы свободы правозащитников и диссидентов. Массовая сцена
<Съезд народных депутатов СССР>...

Полагаю, что постановка такого балета не будет встречена либеральной общественностью с тем же неподдельным воодушевлением, с каким
ею приветствуются, допустим, небезызвестные <Дети Розенталя>.
Одно дело - осквернять чужие святыни и чувства, и другое - допускать осмеяние своих.

Иван Жуков. Москва

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	07.04.2005 23:29:03

Новый интеллектуальный класс. Лекция Александра Неклессы (*+)

---

7 апреля 2005 г., четверг
Адрес страницы: http://www.polit.ru/lectures/2005/03/15/neklessa.html
ПУБЛИЧНЫЕ ЛЕКЦИИ

Новый интеллектуальный класс
Лекция Александра Неклессы

Мы публикуем стенограмму публичной лекции члена бюро Научного Совета <История мировой культуры> при Президиуме РАН, председателя
Комиссии по социокультурным проблемам глобализации Александра Неклессы, прочитанной 3 марта 2005 в клубе-литературном кафе Bilingua
в рамках проекта <Публичные лекции Полит.ру>.
Лектор - известный российский исследователь геоэкономики и глобальной политики. С 90-х годов занимает экспертные позиции в органах
власти и в бизнесе, основная область исследований - международные системы управления и тенденции глобального развития. Тема, которая
в последнее время сочетает его исследовательский и практический интерес - тезис о роли "нового интеллектуального класса" в
глобальном управлении. С этим , кажется, связана и активность Александра Неклессы в рамках его проекта "Интеллектуальная Россия".
Жанр своего выступления Александр Неклесса определил как "лоция", а не лекция. Мы имеем дело, таким образом, с публичным
рассуждением, мышлением "в режиме online", а не с системным изложением фактуры глобального развития и устройства мировой экономики и
политики, как в во многих других его письменных и усных выступлениях. И это как раз и позволило довольно жестко обсуждать основания
гипотезы о "новом интеллектуальном классе", который "правит миром".

Лекция Александра Неклессы

Господа! Мое выступление обозначено в программе как лекция. Но лекция, как известно из истории предмета, есть некий преднаписанный
текст, который читается в аудитории. В данном случае я чувствую себя несколько неуверенно, именно в связи с создавшейся коллизией,
поскольку написанного текста как раз и нет (хотя, должен сознаться, со мной это нередко случается). Кроме того, кажется, в данной
ситуации написанный заранее текст был бы, пожалуй, излишним. Запись, так или иначе, образуется потом.
Не буду лукавить, я ведь не столько собираюсь читать лекцию, обустраивая увесистый нарратив, сколько постараюсь прочертить некую
лоцию, проведя пунктирный дискурс, смысловой коридор, свободный полет, причем маршрут интеллектуального путешествия мне самому до
конца не известен: ведь править путь буду в не слишком знакомом море, расположенном между настоящим и грядущим. Буду искать,
определять, фиксировать предметы, релевантные поднятой теме и интеллектуально взыскуемые, ориентируясь на некий мыслительный
горизонт, на искомую точку опоры (истину) и смутный фокус иной земли, причем с той мерой полноты и удачливости, которую смогу здесь
обрести, руководствуясь - в значительной мере - выражением ваших лиц и поддержкой. Другими словами, той реакцией зала, которую сумею
ощутить и понять.
И, кроме того, это оставляет определенную свободу на полет мысли за обозначенные её темой пределы:
<Новый интеллектуальный класс> - понятие само по себе содержательное, емкое, провокативное, но, если вдуматься, в чем-то еще и
энигматичное. Имеющее широкую перспективу и далекий горизонт. Именно об этой интригующей социальной категории и хотелось бы сегодня
вести речь в единой связке с не слишком обязывающими размышлениями о странной породе людей <четвертого сословия>, их содружествах и
констелляциях, шаг за шагом населяющих разгосударствленную землю и транснациональное небо. Поговорить о новых <гражданах неба>, о
когорте энергичной, активной, перспективной, амбициозной, претендующей в этом мире на многое и уже обладающей здесь немалым. И
создающей параллельно прежним земле и небу собственный медийный космос, предназначенный отнюдь не только для передачи информации.
Иначе говоря, в течение сегодняшнего вечера или, точнее, в рамках отведенного регламента, попытаться совершить <семь шагов за
горизонт> столь милых и привычных структур повседневности.
Надо сказать, что новый интеллектуальный класс, или как я уже успел назвать его <четвертое сословие>, группа весьма неоднородная,
эклектичная, двусмысленая (вспомним знаменитое <предательство клерков>), а потому требующая определенного
пространственно-исторического декодирования, т.е. социальной расшифровки, как в отношении своего запутанного генезиса, так и не
вполне внятных перспектив.
I
В траектории сегодняшнего разговора у меня есть три опорные точки: первая из них - глобальная революция. Глобальная революция - на
сегодняшний день весьма затертый термин: ярлык, инициированный в свое время Первым докладом Римского клуба и успевший к марту 2005
года достаточно подувять, но, по моему разумению, так до конца в своей сущности и полноте не раскрытый.
Описывался он преимущественно с феноменологической, либо напротив - сугубо схематической, модельной точки зрения и почти
исключительно в привязке к прежней системе координат. Иначе говоря, внимание фиксировалось в основном на отличиях новизны от прежних
феноменов, концептов и конструкций, а не на ее специфике, либо потенциале проникающих в нашу жизнь реалий. Что же касается
внутреннего механизма, темпераментной органичной пружины перемен, и, главного, лидирующего субъекта действия - все эти материи
оставались, на мой взгляд, полускрытыми под лексическими словоблудиями и полутенями разговора о постмодерне. Об этом, впрочем, мы
также поговорим, но, если позволите, чуть позже.
Вторая точка опоры, которую хотелось бы заранее отметить, - новые системы управления. И даже шире, нежели просто системы
управления, - скорее иные социальные конструкции, другие организованности. Как раз не организации (тем более не <учреждения> в
современном понимании), а организованности, поскольку даже термин <организация> становится применительно к ним чересчур громоздким и
не совсем уместным, т.е. не вполне удобным для описания (пост)современного, динамичного социального текста. Именно инновационные
гибкие организованности, которые не представляют из себя ни учреждения, ни организации в прежнем смысле этих слов, являются
поколением иной организационной культуры, ярких представителей которой я порой называю <амбициозными корпорациями>, определяются они
также как <астероидные группы> и к которым сейчас можно, в сущности, прилагать массу языковых конструктов - это открытое поле
действия. Театр лексических набегов и семантических войн.
Наконец, третье основание траектории моего рассуждения. Оно напрямую связано с темой нового интеллектуального класса, поскольку речь
пойдет, я надеюсь, не столько о предтечах и агентах (хотя и о них тоже), сколько о движителях, субъектах и социальных интенциях
перемен.
Тут, однако, я вновь обнаруживаю себя находящимся на драматичной развилке. Первое сомнение посетило, когда делался выбор между
лекцией или лоцией, и я склонился в сторону лоции. В чем суть очередного поворота пути? Пожалуй, в том, что энигматичную и смутную
категорию новый интеллектуальный класс можно описывать и раскрывать различным образом.
К примеру, как социальную страту, которая имеет впечатляющий, древний, замысловатый генезис. Генезис настолько глубинный, что корни
его могут быть протянуты невесть как далеко, а ограничивать их придется разве что новомодной Большой Историей. Но вот в
антропологическом ключе их, кажется, можно вытягивать уже на иной манер: до предметной бесконечности дробных мерностей Мандельбро: в
любой, сколь угодно малой, исторической ситуации находя представителей изучаемого семейства. Позвольте еще одну маргиналию: в свое
время, меня поразил тот факт, что максимальное интеллектуальное усилие человек, его мозг делают где-то в двухлетнем возрасте -
осваивая язык - это пик персонального интеллектуального могущества homo sapiens'а. Возможно нечто подобное можно обнаружить и в
истории: Но это так, к слову.
С другой стороны, новый интеллектуальный класс, как я, кажется, отмечал ранее, - яркое, актуальное, деятельное понятие, ворвавшееся
и в мир, и в социологию где-то на пороге 70-х годов прошлого века. (Оставим пока за скобкой джиласовский <новый класс> и вообще тему
<марксизма без пролетариата>.) Ворвался, породив при этом массу ярких явлений, прежде всего в американской культуре. Феноменов и
трендов, которые сейчас во многом определяют политический ландшафт не только США, но и Европы и Евразии... Данная категория, если по
ка и не является предметом острых дискуссий (хотя и является, вспомним, к примеру, о теме <революции элит>) - подчас скрытых и, так
сказать, <прикровено-подковерных>, - то время ее полновесного обсуждения, равно как и всей темы глобальной социальной революции,
совершающейся ныне на планете Земля, уже не за горами.
Именно не постиндустриальной или информационной, а социальной революции идет речь, о революции с большой буквы, со своими
специфическими целями, предметными полями, интересами, субъектами и все теми же пресловутыми агентами перемен.
II
Чтобы слово <революция> не осталось лежать втуне и еще, пожалуй, для того, чтобы придать выступлению некоторый <трепет и драматизм>,
я намеренно начну дискурс с одной дискуссии, использовав, в качестве примера, некий, как принято сейчас говорить, <кейс>.
Присутствуя недавно в этом же зале, я слушал лекцию одного весьма известного политолога, и записал некоторые высказанные им мысли.
Теперь, несмотря на обозначенный ранее, скажем так, <академический подход к проблеме> начну выступление не столько <академично>,
сколько полемично.
Иными словами, прежде чем рассуждать о глобальной революции, о новых системах управления и о тех странных субъектах, которые
инициируют перемены, мне хотелось бы сказать несколько слов об оппозиции революции. О соотношении прямого действия и социальной
косности (нередко выдаваемой за стабильность, пока, простите, труха не просыпится), о контрреволюции, о природе смены политического
курса, о множественных реформациях курса существующего. А также о праве на деятельную политическую позицию.
Вот публичная цитата из того свежего реестра: <Нельзя допустить в политику силы, сомневающиеся в том, полезна или не полезна
революция>. С явным отрицательным знаком произносилась эта сентенция, ведь теперь даже школьник знает, что <лимит на революции
исчерпан> и наступило время стабильности, покоя и благодати. В общем <мир и безопасность> (причем, однажды мы уже эту максиму
слышали). Или, говоря другими словами, так, как объясняют уже не в школе, а в детском саду: те силы, которые считают, что революция
полезна, не должны быть допущены в политику.
Это было первое <мыслительное животное>, которое вызвало у меня шевеление в бровях и некоторую контролируемую эмоцию. Тут я и
зафиксировал данную мысль. Оказалось не напрасно. Другая, вскоре последовавшая сентенция, которую я также прилежно записал, гласила
следующее: <Оппозиционная среда имеет сегодня возможности, ресурсы и время для того, чтобы провести люстрацию себя самой. Пока этого
нет, власть не имеет права допускать непредсказуемых участников к какому бы то ни было влиянию в государственных делах. А при
попытке прорваться в него обязана применить силу>. (Вы бы видели, что подчеркнул в этих фразах мой автоматический редактор при
правке текста выступления!)
Стуруа, присутствовавший на том действе, суммировал высказанную позицию следующим афористичным образом: <то есть власть обязана
пресекать всякие попытки прорваться к власти>. Особой дискуссии по этому поводу правда не получилась, разговор пошел, скорее, по
линии <кто что делал в 17-ом, до и после>:
Но вернемся к речи докладчика, буквально для заключительного fortissimo: - вот оно: <Власть менее способна к стратегической
инициативе, чем оппозиция>. Для меня это было своего рода crescendo - завершение логического круга рассуждения. Хотя реально черта
была подведена чуть позже постдемократической мыслью: <После того, как государство учреждено, говорить о народе означает переходить
в какое-то другое пространство, сказочное, мифологическое>. Вот такая <симпатичная> фраза, чем-то напоминающая архитектонику
древнеегипетских пирамид, уж не скажу, принадлежит ли она докладчику или же кому-то иному, ушедшему с годами в историческую тень, и
введена мною в настоящий текст в качестве, скажем так, шутки. Попробуйте угадать:
Почему же я привел сегодня эти цитаты? Думаю, месседж в данном случае ясен.
Дело в том, что в последнее время - в 2005 году - у нас на слуху три <петушиных> слова.
Слово первое: деприватизация, которое никогда не уходило из социального подсознания, подспудно там варилось и, наконец, при помощи
<померанчивой революции> вышло на поверхность. Хотя, я помню, недолгий взлет этого понятия, еще в самом начале 2000-го года, когда о
деприватизации примерно десяти российских объектов - тех самых, обретенных в обход закона о запрете на приватизацию стратегических
объектов (с использованием технологии залоговых аукционов) - речь зашла не только в России, но и на страницах весьма влиятельного
международного органа: И заставило это тогда задуматься, если не многих, то некоторых.
Второе слово, громкогласно произнесенное в этом, 2005 году на постсоветском пространстве - коррупция и судебная ответственность за
нее самых высших должностных лиц.
И, наконец, третье слово, которое было произнесено: интересно, кстати, что произносилось оно также и докладчиком, которого я
цитировал ранее, но, естественно, в ином смысле: слово не просто острое, а чрезвычайно, чрезвычайно острое - люстрация.
Все три слова - деприватизация, коррупция, включая реальную ответственность за нее, и люстрация - есть элементы политической борьбы,
вошедшие в той или иной пропорции в ткань <бархатных революций>, проходивших на рубеже 90-х годов в Центральной (тогда - Восточной)
Европе. Но запрещенные к действию и оставленные лишь для вялого устного употребления - за исключением последнего, практически
полностью исключенного из публичного оборота - на основной части постсоветского пространства.
Здесь новый постиндустриальный класс проиграл свой <Сталинград> - свою битву за будущее, и мы познали это сообщество не как
социальную группу людей, связанных с постиндустриальным производством и бытием, но скорее как своего рода Frankenstein Unbound -
джиласовский новый класс, сбросивший сковывавшие натруженные телеса идеологические путы. Правда, номенклатурный класс в новой
упаковке и с целым сонмом новоявленнных попутчиков.
III
В большинстве своем американские интеллектуалы не знали о существованиии книги Милована Джиласа <Новый класс>. Издавалась она
преимущественно для Восточной Европы и России. Но когда происходили события 60-70-х годов - то, что впоследствии было названо
<вступлением в фазу новой метаморфозы всей человеческой истории>, <мировой революцией>, <великим переломом>, причем названо такими
людьми, как Иммануил Валлерстайн, Збигнев Бжезинский, Рикардо Диес-Хохляйтнер (преемник Аурелио Печчеи в качестве президента
Римского клуба) - термин <новый класс> вышел на поверхность. Однако уже в несколько ином качестве, хотя вновь звучали слова о
<буржуазной скорлупе>, социальной революции и было объявлено о становлении класса, глубоко враждебного прежнему порядку вещей. Все
это происходило на фоне речей о глобальном сдвиге, новом мировом порядке и третье сословие, пусть иными путями, уходило-таки в
прошлое. Так вместе с культурой протестантизма, отменялся <старый, добрый веберовский капитализм>.
Новый класс, действительно, выстраивался в несколько иных категориях. Если Джилас рассматривал его как класс-узурпатор, отнимающий
революционные и социальные права у пролетариата, и описывал в категориях власти номенклатуры, причем рассматривая последнюю как явно
консервативное сословие, то американский новый класс скорее выводился из революции в сфере управления, т.е. из знаменитой <революции
менеджеров>. Акции нового класса взлетели в период вьетнамской войны, когда стала очевидной неэффективность прежней стратегии
влияния на мировые события. Влияние его росло по мере взятия под контроль средств массовой информации, растущей популярности в
студенческой и профессорской среде, с образованием генерации яппи... Другими словами с ростом числа людей, непосредственно занятых
развитием предметных полей постиндустриального мира, держателей информационных ресурсов, а впоследствии - операторов ресурсов
финансовых, авторов высоких геоэкономических и геополитических технологий, творцов Нового мира.
Позволю небольшую маргиналию. Социогуманитарные науки вообще-то науками в полном смысле этого слова не являются. Поэтому-то в свое
время Нобель не оставлял никаких премий за эти дисциплины ума, включая, кстати, и экономику (которая также является
социо-гуманитарной дисциплиной, ибо ее предмет одна из форм общественных отношений). Поэтому, когда в октябре присуждается
нобелевская премия по экономике, знайте: вас немножко обманывают, Нобель такой премии не оставлял, премия утверждена и выдается
другой организацией. Но не об этом у нас речь, а о том, что социогуманитарные науки, социогуманитарные действия, социогуманитарный
переворот - стали во многом плотью, кровью и квинтэссенцией постиндустриальной революции.
Я не люблю слов, начинающихся с приставок <пост>, <нео>, <пара>, <квази>, <анти>, потому что, когда мы говорим <постиндустриальный
мир>, мы, в сущности, тычем пальцем куда-то в небо - что там за горизонтом: <постистория>, <постцивилизация> - что это такое? Вот
здесь начинаются проблемы. С объяснений и определений. Раз мы говорим <постистория>, <постцивилизация>, то следует объясниться, ибо
мы говорим о некоем новом состоянии общества и должны привести тому не только доказательства, но и сформулировать соответствующий
категориальный аппарат. И, кроме того, приходится сознавать, что у этого состояния общества есть свои фундаментальные причины, свой
могучий движитель.
А вот маргиналия уже иного, несколько фантазийного рода. Я так понимаю, когда Маркс сидел с Энгельсом за большим обеденным столом, и
Фридрих жаловался ему на сложности, которые он имел на своей английской фабрике, то Маркс вполне проникся проблемой пролетариата и
поставил его в оппозицию к буржуазии как некоторого докучливого и деятельного оппонента, источника всех свары, коллизий и опасений,
которые высказывались и обсуждались за обеденным столом. Вот такой был повседневный фон, и из этих обстоятельств были сделаны далеко
идущие выводы. Слишком далеко идущие.
Почему же слишком? Потому что не рабы сокрушили рабовладельческую Римскую империю, не крестьяне наследовали феодальному строю, и
точно так же не пролетариат воспарит над капитализмом. Это хорошо поняли в XX веке разные люди: Антонио Грамши - гений XX века, в
тюремной камере, а потом в тюремной больнице вынужденный изобретать собственный - оказавшийся, кстати, весьма плодотворным -
социальный язык. Франкфуртская школа в лице многих, если, практически, не всех своих видных представителей - Макса Хоркхаймера,
Юргена Хабермаса, Вильгельма Райха, Теодора Адорно, Герберта Маркузе... То, что объединяло этих различных мыслителей, была идея о
марксизме <без пролетариата>. Ее-то они и развивали.
Многие выводы и положения Маркса интересны, особенно знаменитый одиннадцатый тезис о Фейербахе - о переделке мира. Или, как выразил
схожую идею уже в 60-е годы прошлого века австрийский астрофизик и один из основателей Римского клуба Эрих Янч, назвав ее активное
представление будущего. То активное представление будущего, которое составляет методологическое зерно марксизма и захватило умы XX
века. Долгое время профессорско-преподавательский состав факультетов общественных наук находился под этим особым очарованием
марксизма.
Но все же, кто является таинственным субъектом перемен, чей наследственный трон в умах и сердцах людей долгое время занимал в
качестве узурпатора сокращавшийся как шагреневая кожа в индустриально развитых странах пролетариат? И еще. Вебер объяснял (и его
любили цитировать), что культурные истоки буржуазии коренятся в протестантизме. На чем же тогда основывается новая, неопознанная
культура, которая противостоит буржуазной, <веберовской> системе ценностей? И которой удалось-таки переломить прежний ход истории?
IV
Более того, если вникнуть в суть проблемы, то обнаруживается, что между американской и югославской точкой зрения (я имею в виду
Джиласа) принципиального расхождения, в общем-то, нет.
Милован Джилас говорил (с негативными коннотациями) о достаточно серьезной вещи - миром правят не буржуазия и не пролетариат, а
некто третий. О чем-то подобном говорили и Ленин, и Гитлер, и Муссолини.
У них, кстати, встречаются резкие и поразительно схожие выражения касательно того самого ломания буржуазии об колено или, как,
кажется, выразился Гитлер: <мы должны расколоть скорлупу буржуазного строя>. Не отставал и Муссолини, писавший о презрении к <основе
буржуазной жизни - эгоизму>. Есть и у Ленина выражения, весьма современно звучащие, например, об установлении <нового общественного
порядка>. Во всех этих проекциях новой партийно-номенклатурной (управленческой) реальности была активная антибуржуазная посылка.
Причем достаточно универсальная, раз прозвучала она и в коммунистическом мире, и в мире корпоративном (тут я имею в виду фашизм как
корпоративное государство), и, наконец, была провозглашена на волне <революции менеджеров>, <красного мая> в Париже и
контркультурного движения в США. Движения, со временем сменившего пестрые и красочные одежды, но переродившегося при этом в нечто
гораздо более серьезное.
Однако управленческая элита была далеко не однородной и постепенно она взращивала конфликт уже в себе самой. Да, управленец ставился
над владельцем и начинал свою собственную игру, а владелец постепенно превращался в слабое звено - не наблюдаем ли мы сейчас и в
России нечто подобное? Но процесс на этом не закончился: над управленцем прежнего типа - администратором, руководителем-бюрократом -
возник как кошмар, как тень пришельца из будущего новый управленец. Человек, занимавшейся преимущественно иными субстанциями:
финансами, информацией, нематериальными активами, особыми формами капитала: интеллектуального, символического, социального,
культурного: Другими словами пребывал он в иной реальности, умело и уверенно распоряжаясь ее активами.
Дальше все было просто. Если прежний частный владелец управлял преимущественно процессом производства, то теперь возник
профессиональный менеджнер, которому, в общем-то, было безразлично, что именно производит предприятие. Его интересы и лежали под
другим углом, а эффективность мерялась иной мерой. Люди, занимавшиеся управлением в сфере политики, экономики, идеологии
почувствовали некое особое родство, притягивавшее их друг к другу, особенно на уровне среднего звена. Чувствуя свое превосходство
над прежним миром и его обитателями, новая элита в какой-то момент решила сбросить ярмо прежнего порядка вещей, поскольку управленцы
прежнего номенклатурного типа и представители нового класса обладали, как выяснилось, различным целеполаганием, мировоззрением и
даже образами будущего.
Новая власть пришла в виде нового идеократического класса, который оперирует смыслами и целеполаганием общества, занимается
проектированием, управлением и воплощением инновационных схем и социальных конструкций и т.д. Номенклатура и новые управленцы
оказались двумя внутренними, диалектически сопрягающимися/сопротивляющимися силами, которые внутри Старого мира выстраивали новое
контробщество. Контробщество, которое взорвало прежний порядок вещей в ходе волны <бархатных революций>, прокатившихся в свое время
Восточной Европе, так оно взрывает и всю остальную Европу. Также оно подрывает прежнюю структуру общества в России или, скажем, в
США - там мы наблюдаем круги, расплывающиеся по поверхности конфликта, скажем, в виде полемики и столкновений демократической и
республиканской партий. И перекрашивает Украину, и другие части постсоветского пространства.
В чем разница, в чем горячий уголек, изюминка? Бархатная революция имеет две стадии. Бархатная революция, которая происходила на
рубеже 90-х годов в Восточной Европе, произвела двойную революцию: революцию, которая смела прежнюю высшую номенклатуру, но
одновременно решила вопрос и со значительной частью второго эшалона прежней номенкулатуры. Решила его посредством люстрации. Здесь
проходит грань, отделяющая первую фазу революции от второй. Что-то подобное мы уже, кажется, читали у Томаса Карлейля:
Но как можно было провести в России люстрацию, когда во главе страны стоял бывший кандидат в члены политбюро ЦК правившей партии и
он же бывший секретарь областного (регионального) комитета КПСС? Поэтому если бархатные революции в одной части новообразовавшегося
постсоветского пространства все же прошли некоторый путь (в Балтии), то в другой части прошли они лишь толику этого пути. В
результате возник затянувшийся на годы (если не на десятилетия) социальный конфликт. И не то что бы важна была сейчас его, скажем
так, стилистическая природа, вышедшая на поверхность. Речь идет о том, что процесс приобретает универсальный характер, у него
слишком мощные основания и субъекты.

V
Я сомневался, с какой исторической меркой подходить к теме нового интеллектуального класса, мыслящего сословия, да и сословности в
целом (меритократия явно перекраивает прежнее понимание сословности, связывая его не с происхождением, а с персональным статусом).
Но нить повествования можно протянуть не только от (пост)современности, но и с другой стороны исторической шкалы. Хотя бы щепотку
исторического перца вбросить в бульон нашей беседы. Такой концепт, как первое, второе, третье сословие зазубрен со времен школьных
учебников, как таблица умножения, хотя появился он лишь в десятом веке. В сущности, систему трехсословного общества создали два
епископа: Герард Камбрейский и Адальберон Ланский. Однако уже в те времена, т.е. на пороге второго тысячелетия христианского мира,
развернулась также дискуссия о сословии четвертом. Кто же зачислялись схоластами-теоретиками того времени в соответствующую страту?
Туда относили ростовщиков, клоунов, лицедеев (представителей шоу-бизнеса, говоря современным языком) - другими словами людей,
преступавших определенные сословные и традиционные запреты, <выходящих за рамки>.
Удивительным образом схема эта уводит нас в еще более седую древность. Вспомним кастовую систему варн Древней Индии, точнее ее
изначальную тетраматрицу. Наверху - брамины, правители-раджи - чуть ниже (по крайней мере, в теории), затем следуют люди, связанные
с материальным производством: купцы, крестьяне - вайшья. Вот и привычная трехсословная система. Но в отличие от Европы в этой
системе устойчиво, а не дискуссионно присутствовало также четвертое сословие - шудры.
Нередко шудры понимались у нас как <рабочие и крестьяне>, т.е. <угнетаемый индийский пролетариат> своего времени. Вайшья как купцы и
землевладельцы, раджи, в качестве военачальников, брамины - священнослужителей: в общем вся эта пирамида эксплуатирует несчастных
шудр. Однако исторические, а не мифические шудры - не пролетариат. Крестьяне, основной <пролетариат> того времени - это, повторю,
вайшьи, производители материальных ценностей. А вот кто же такие шудры? Шудры - это те люди, которые на профессиональной основе
оказывает услуги (в том числе развлекали, хлопотали по дому). В сущности, как это парадоксально не прозвучит, шудры - люди
постиндустриального общества, в том числе и люди шоу-бизнеса, и прислужники, и писцы:
Древние индусы считали, что история движется от золотого века к Кали юге - веку железному. С определенным металлом ассоциировались у
них и варны: шудры как раз и соответствовали железу. Здесь на ум приходит много ассоциаций, включая, скажем, видение пророка
Даниила: Но если оторваться от слишком уж далеких времен, то можно припомнить времена зарождения современной <городской
цивилизации> - грандиозный перелом между вторым и третьим тысячелетием после Рождества Христова, когда в европейской ойкумене, на
территории Universum Christianum также разворачивалась колоссальная социальная революция.
Она по-разному называется - <феодальная революция> (раннем средневековье не было феодализма), <городская революция> (к тому время и
городов-то почти не оставалось, так, <форумные площадки>, где собиралась небольшая городская община с епископом, а жизнь протекала
на виллах, что, кстати, сохранила топонимика Западной Европы, где у ряда городов встречается характерное окончание <виль>. А общее
европейское пространство было скреплено единой религией и таким институтом как монашество. Монастыри играли в Раннем Средневековье
совершенно особую роль хранителей генома будущей цивилизации: текстов, навыков гуманитарного, да и не только гуманитарного знания
(образование, агрокультура и т.п.)
Но с какого-то момента стала развиваться городская среда: восстанавливались и возникли города, люди переселились за городские стены,
порой символические. Это были, однако, уже не те административные центры, которые знало древнее общество, а, скорее, развившиеся в
новом качестве portus - в прежнем небольшие анклавы, куда селили чужеземцев и где происходила торговля. Города нового типа стали
аккумуляторами материального и интеллектуального спроса, развился рынок соответствующих услуг, чьи потребности уже не
удовлетворялись прежней монастырской системой образования.
Естественным образом возникла новая система образования по типу цеховой. В современной системе образования мы видим ее отголоски:
студент, бакалавр, магистр. Это те же самые: ученик, подмастерье, мастер. От орденской (своего рода цеховой) структуры пришло
понятие коллегии. От церковной - декан (дьякон). Кстати, преподаватели и были клириками, но особыми клириками (позже - клерками).
Церковный люд вообще готовил в то время собственные революционные модели общественного устройства, наиболее известными из которых
были клюнийская реформа, движение <божьего мира>, наконец, многочисленные еретические схемы организации социума: Мир бурлил.
Социальная трансформация приобретала порой весьма острый политический и мировоззренческий (позже сказали бы - идеологический
характер), и надо сказать, уже названные мной Герард Камбрейский и Адальберон Ланский активно соучаствовали в в обоих процессах и
когда выдвигали первое сословие наверх, и когда содействовали смене династии Каролингов на Капетингов. Со временем схожие в чем-то
процессы вылилось в борьбу гвельфов и гибеллинов.
В общем, на рубеже столетий в условиях обозначившегося социального кризиса в Европе происходила ползучая политическая революция,
породившая, в конечном счете, иной мир с иной системой социальных взаимоотношений, где вполне определенное место стало принадлежать
профессионалом умственного труда - literati, (позже их назовут гуманистами), создавшими собственную институциональную систему -
университеты.
VI
Вот, собственно говоря, краткий протокол <воспоминаний о будущем>. Сейчас, в XXI веке, человек интеллектуального труда получил
доступ к тому, чего никогда не имел прежде. Он может пользоваться инструментами, технологиям и информацией, которые не существовали
никогда, общаться с людям и организациям, разбросанным по всей планете, припадая к источникам технического и гуманитарного знания и
ко многому другому, что просто нет смысла перечислять.
Почему в начале беседы я говорил о том, что учреждения как тип организационной культуры отходят в прошлое? Назову всего пару ярких
причин: сейчас, к примеру, нет смысла в штатном расписании, напротив - чрезвычайно важно персональное разделение рисков, зависящее
не от должности, но от функции работника. Организация, работающая как традиционное учреждение - это бюрократично-номенклатурный
динозавр. Тут надо просто порыться в памяти и вспомнить, скажем, Кафку. Любое действие движется по штатным ниточкам, и никто, кроме,
быть может, руководителя, ничем не рискует. Да и он чья-то креатура. Это крайне неэффективная форма организации.
Другой вид, казалось бы, явно более эффективный, - экономическая организация, корпорация. Корпорация заинтересована в прибыли, а
если прибыли нет, надо менять совет директоров, надо проводить какие-то изменения в рабочей силе, разрабатывать и реализовывать
другие нововведения. Но обратите внимание: если вы работали в корпорации, вы могли вглядеться во внутреннюю механику - да,
разделение рисков выше, но адекватно ли оно времени? Оказывается - не вполне, оказывается, что это своего рода локомотив - уже не
динозавр, а локомотив - но который все заметнее упирается в какое-то препятствие. Это организация где действительно и быстро
передаются бумаги исполнителям, где, случается, директоров снимают - но общий контур деятельности копирует в чем-то существенном
предыдущую управленческую схему, просто уровень разделения рисков повысился и они стали четче. Что, однако же, не снимает основной
порок данной организационно-управленческой схемы.
В результате появляются новые организации, основывающиеся не на штатной структуре, а на проектном принципе деятельности. Возникли
они сперва на базе <аутсорсинга>, т.е. из тех рыбьих стай, которые сопровождали огромных корпоративных акул - в виде неформальных
(не входящих в штатную структуру) отделов, цехов, и, прежде всего, которые обеспечивали движение нематериальных активов. Причем,
подчас, сразу нескольких организаций одновременно.
Рост роли нематериальных активов и соответствующее повышение реального ранга лиц ответственных за данные процедуры еще одна яркая
черта современной оргдеятельностной культуры. С какого-то момента выявилась весьма интересная вещь. К сожалению, у меня нет с собой
графика, составленного по достаточно консервативной схеме - росту капитализации организаций, на основании которых определяется
индекс Dow Jones (Нью-Йоркской фондовой биржи, NYSE - <Полит.ру>).
Что же там интересного? Если приблизительно до 80-х годов динамика роста материальных и нематериальных активов корпораций носит
достаточно спокойный характер, то к концу десятилетия происходит настоящий взрыв и разделение. Происходит драматичный разрыв между
двумя позициями: материальными и нематериальными активами. Если до этого соотношение материальных и нематериальных активов более
менее было сопоставимым, то к 2000-му году оно стало по весьма приблизительной оценке примерно 80-85% к 20-15%. И это по Dow Jones,
а не по NASDAQ (т.е. по индексу, рассчитываемому по данным традиционных отраслей хозяйства, а не <новой экономики> - <Полит.ру>).
Это означает, что промышленное производство - превращается в придаток, а основная стоимость создается уже в сфере нематериального
производства, где действуют иные операторы.
Люди, управляющие нематериальным производством, определяют состоятельность, доходность, капитализацию и, главное - перспективность
того или иного предприятия. Даже тот пузырь, который мы наблюдали в 90-е годы, когда возникали информационные предприятия на пустом
месте, и быстрыми темпами набирали миллионные капитализации - даже он, лопнув, оставил за собой и ряд устоявших предприятий и, самое
важное, - сам базовый тренд.
Сегодня мы рассуждаем не об экономике, но уж слишком она пропитала нашу жизнь и наше сознание. И в то же время создание корпорации,
создание организации перестало быть делом учрежденческой культуры, как бы ее ни понимать - как бизнес-культуру или как культуру
административную. Административный номенклатурный класс со всеми изгибами агонии, в целом, перерождается в нечто новое или уходит в
прошлое. Точно так же, как уходит в прошлое традиционная буржуазия, которая владеет собственностью, владеет средствами производства,
но вот распоряжается всем этим хозяйством уже другая структура (иногда обе функции совмещаются в одном физическом лице, но от этого
они не перестают быть разными) - четвертое сословие, новый интеллектуальный класс, который действительно строит будущее - от новаций
в традиционных видах производства, до освоения новых предметных полей и возведения футуристических социальных конструкций.
Что такое новые предметные поля - этого не знает никто, кроме тех, кто их видит. А затем осваивает. Поэтому, если вы увидели
подобную золотоносную делянку (неосвоенную нишу), позвали друзей на открывшийся вам Клондайк, то вы создаете предприятие, которое
как <денежное дерево> начинает осыпать компанию <денежками с неба>, качая их <из воздуха>. И чаще всего - подобные предприятия
расположены как раз в <воздушной> или как ее принято называть <виртуальной> сфере - в области нематериального производства,
переживающей глобальную экспансию, в том числе в союзе с традиционными отраслями экономики.
Когда-то это называлось кастовостью. Затем сословностью, потом классовым чувством. Как это будет называться в дальнейшем -
посмотрим, симпатией, скажем так. Сейчас некоторые эффективно действующие предприятия так и организуются по типу симпатии основных
компаньонов и распадаются с разрушением этой гармноии , этого нематериального основания. Тип ресурсов, на которых строится подобная
организованность и которые вносят ее участники-партнеры - весьма многообразен. Конечно, финансовые ресурсы важны, но важны и
социальные, и интеллектуальные, и человеческие, и символические, и культурные ресурсы. Все это учитывается единым интегралом -
уровнем капитализации компании (важнейшим компонентом которой постепенно становятся перспективы ее роста).
И, прежде всего, это креативность, разрушающая дряхлую, изжившую свое время сословность. Не столь уж редка в мире ситуация, когда в
организацию, причем с пиететом, приглашают человека, обладающего лишь даром, порой кроме самого этого дара не имеющего копейки за
душой. Но дар его подчас уникален - это может быть непроросшее или прорастающее бобовое зернышко, дающее возможность достичь
вожделенных небес, а там уж кто как себя поведет: один потянет подвернувшиеся под руку сокровища на землю, другой приживется на
незнакомых делянках <воздушной Лапутании>.
Тот, кто обладает в современном мире творческой потенцией, резервами духа, владеет отнюдь не мелким грошиком. А кроме того
head-hunters ищут ведь не просто людей креативных, коих вроде бы пруд пруди (если бы так, ищут, конечно, причем с высокой степенью
конкурентной борьбы), но, скорее, поводырей в будущее. Ибо есть особые точки, невидимые для мира, для мирских глаз, для
функционального зрения, но которые современные Гомеры-слепцы каким-то образом ощущают, и тогда их слушают внимательно, поскольку мир
находится в кризисной ситуации - я имею в виду, конечно, не только экономику.
VII
Впрочем, и в экономике далеко не все обстоит благополучно. Скажу еще буквально несколько слов, хотя, как я уже отметил, это не тема
сегодняшнего разговора. Сейчас производительность капитала в ряде отраслей экономики США упала до уровня чуть ли не конца XIX века.
Серьезные проблемы с производительностью капитала в американской экономике наметились еще где-то с конца 60-х годов. При этом ВВП
страны увеличивается. Но за счет чего, если не капитала? Ответ выходит за рамки темы и не слишком прост: растет ВВП преимущественно
за счет глобальной ренты и за счет серьезной, но отнюдь не всегда видимой миру сверхэксплуатации.
Несколько разрозненных наблюдений: в 50-е годы я жил в США достаточно долгое время, поэтому мне памятна та протестантская Америка,
та Америка с домиком и тремя детьми, с неработающей женой. Сейчас прежняя семья разбита физически и морально - сокрушен ее образ и в
результате на экранах телевизоров вы все чаще видите другую страну: Тут многое можно было бы сказать, однако время нашего разговора,
кажется, исчерпано. И все же. Мир капитализма переживает системный кризис. Мы входим в новое социальное состояние, открываем новое
пространство, для которого у нас нет пока ни адекватных ярлыков, ни ясных концептов (если не считать все эти <пост> и <нео>). Однако
новая социальная эпоха явно обладает собственной системой ценностей, историческим целеполаганием, и, главное, доминирующим
субъектом.
Мое выступление во многом содержало скорее вопросы, правда, вопросы, отобранные по некоторому принципу и выстроенные в определенной
логике - хотя далеко не на все из них можно получить сегодня ясные ответы. Однако вкус перемен ощутим, он как песок перед бурей на
губах. За более подробными рассуждениями и частично ответами (более подробными, но все равно не полными) отсылаю к своей вышедшей
недавно книге <Люди воздуха, или кто строит мир> - для чего-то же я ее писал?
И последнее. Коль скоро время беседы завершилось, хочется, напоследок рассказать что-то яркое. Поделюсь одной байкой, которую люблю
и потому - увы! - рассказываю далеко не в первый раз. Кто слышал - пусть потерпит и простит. Итак, в середине девяностых годов, в
Сан-Франциско, в знаменитом отеле <Фермонт> собирался Global World Forum, организация, объединяющая элиту современного мира. У этих
встреч весьма жесткий регламент - пять минут на выступление, независимо от персоны. Правда, в рамках форума проходили еще и
семинары. И вот об одном из таких мини-семинаров я хочу рассказать, буквально в нескольких словах (чужих).
Дискуссия происходила между Дэвидом Паккардом, одним из создателей компании Hewlett Paсkard, и Джоном Гейджем, основателем компании
Sun Microsystems. Дэвид задет вопрос: <Джон, сколько человек тебе нужно для организации производства?> Джон, задумавшись секунд на
15, отвечает: <Шесть, может быть восемь>. Тогда ведущий дискуссию Рустем Рой решает обострить дискуссию и спрашивает: <Джон, а
сколько же людей реально работает в корпорации?> Следует мгновенный ответ, на котором я заканчиваю свое выступление: <Шестнадцать
тысяч, но они, в основном, являются ресурсом для рационализации>.
Благодарю за внимание.

Обсуждение

Лейбин: Первый вопрос задам я. Вопрос недоумения. Вроде понятно, что есть некий класс, так называемые <люди воздуха>, который сейчас
вроде должен быть правящим. У меня такой вопрос: что можно с этим утверждением делать? Какие дальше могут быть предложения с этими
"людьми воздуха"? Как именно они будут править? Как они станут правящим классом? Как там быть или туда попасть? Или не надо там
быть? И в каком смысле это класс? Ведь вы сами сказали, что не в том смысле, что пролетариат. У пролетариата же были идеологи,
которые вроде работали головой. Но социальное движение произвели не они.

Неклесса: Видимо, история телеологична и имеет некоторый геном, иначе говоря, внутреннее целеполагание и динамическую организацию.
Но, одновременно, она есть деятельное пространство - пространство свободы человека, жилище людей, т.е существ, которые обладают
практически абсолютной свободой! Взлететь я, пожалуй, перед вами не смогу, но вот на многие другие вещи и я, и вы способны, мы
ограничены, таким образом, своими способностями и социальными нормами.
Возможно, индусы ощущали нечто целостное, когда рисовали свою схему, некое подобие <лабиринта истории>. Да, впрочем, <металлический
счет> древних народов от <золотого века> к <железному> прямо говорит нам об этом. История имеет целостность, она имеет
структурность, отраженную в карте сословий, точнее, в ее эстафете, в пределах и переходах, которые мы преодолеваем, называя эти
трансформации революциями. История напоминает мне ген, состоящий из двух совмещенных в единую структуру спиралей: инерции
исторических событий и абсолютной свободы человеческой личности.
Приход нового класса к власти в каком-то смысле неизбежен. В каком-то смысле он уже произошел, в каком-то смысле этот класс
прикоснулся к рычагам власти еще в прошлом веке. Боюсь, однако, у нас не вполне совпадающие представления о природе этого класса.
Это, конечно, не пролетариат. В своем докладе - лекции - беседе, называйте, как хотите, я стремился показать, что в истории не
угнетенные наследуют угнетателям, но одна социальная реальность, одна социальная страта, сменяет в качестве господствующей другую.
Я пытался показать, что та номенклатура, которая пришла в к власти Советской России - это была своеобразная версия нового класса,
который, как я выразился в лекции, "сломал буржуазию об колено". Я хотел показать, что происходившее в ХХ веке в корпоративных
государствах Италии, Германии и ряде других - это тоже было ломание буржуазии об колено, тоже версия специфической управленческой
культуры. И, наконец, то, что происходило в ходе <революции менеджеров> и <восстания элит> - также является управленческой (т.е.
имеющей непосредственное отношение к власти) революция, которая поставила собственников в крайне неудобное положение и передала
карты истории в другие руки.
Борьба продолжается, она не закончилась в XX веке, конфликт идет не только между старым и новым - третьим и четвертым сословиями,
классовый конфликт разгорается также внутри четвертого сословия. Но конфликт этот, частично, тот о котором Вы говорите, ибо в новой
социальной среде (<постиндустриальной>) есть, конечно же, свои эксплуататоры и свои эксплуатируемые. Но существует также иное,
<онтологическое> измерение конфликта, как существовало оно между буржуазией, шедшей на конкордат с аристократией, и, напротив, резко
и драматично противящейся подобному союзу, считая его <нечестивым>. Видя в исторической дали свои собственные берега и горизонты.
Второе дыхание буржуазии дал Новый свет. Второе дыхание новому классу дает <воздушная Лапутания> - иное измерение, казалось бы,
столь привычной реальности.
Еще раз повторю: не пролетариат был историческим оппонентом буржуазии. Скорее он был ее симбиотическим союзником, их отношения можно
было утрясти в рамках одной социальной реальности. Это внутренние, по-своему семейные отношения со стрельбой и поножовщиной, такое
случается. Аналогичный конфликт был и у Спартака с тем, кто владел Спартаком, и у крестьянина с феодалом. Но все это были
симбиотические отношения внутри системы - восстание Спартака, вопреки утверждениям Сталина, нисколько не пошатнуло состояние Римской
империи. Не исключено, что даже укрепило. Да и феодал не выкачивал последние соки из крестьянина: он охранял его поля, и когда
приходили внешние силы, то надевал на себя металлические бляшки, брал в руки острый предмет и платил за <праздную> жизнь кровью.
(<Праздная> жизнь, в которой дети определенного сословия с малых лет ходили в тяжелых кольчугах, привыкая к бремени, быть может
весьма короткой схватки.)
В древних языках, да и в русском тоже, есть разные слова для обозначения обременяющей деятельности, скажем, слова: "работать" и
"трудиться". Вот одни работали, а другие занимались ратным трудом. Было разделение функций, которое есть в каждом обществе. Есть оно
и у пролетариата с буржуазией. Когда буржуазия сильнее, пролетариат работает 24 часа в сутки. Когда пролетариат сильнее, образуется
социальное государство.
Однако в какой-то момент в рамках общества возникает совершенно иное контробщество. Об этом писал Огюст Кошен - его очень
неправильно читают и понимают. Об этом же писал Фернан Бродель, у которого есть очень яркая цитата, я, по-моему, привожу ее в
<Культуре смерти>. Рассуждение о том, что выбраться из ада, в общем-то, можно, но никогда в одиночку. Должна создаться группа - и,
если не слишком перегибать палку, то можно было бы определить эту метафору как <философию великолепной семерки> (вспомним тут,
кстати, слова Джона Гейджа).
Итак, прежде чем на поверхность выходит социальная революция - будь это в бархатном или стальном обличье - создается контробщество,
которое, упрощая реальность, можно разделить на две подгруппы и которое на практике реализует два типа отношений с обществом
предыдущим. Одна заключает компромисс и создает симбиоз - в нашем случае с третьим сословием. Такой конкордат был в свое время
действительно был создан и породил масштабную финансовую и информационную, <новую экономику>, как своеобразную химеру, наполненную
внутренними, плохо разрешимыми, если вообще разрешимыми, противоречиями. Но, одновременно, есть <авангард класса>, который несет
новый исторический месседж, постигая собственную миссию, имея свое видение будущего, свой исторический горизонт. Реализуя это
предназначение он формирует новое общество.
Любое <новое общество> мы, конечно, знаем весьма плохо: как модель, как схему, как проект, как образ. Всякая истинная новизна к тому
же неполиткорректна, поскольку переворачивает прежний порядок вещей, а вовсе не улучшает его. Она - если позволите парадокс - есть
проекция из будущего, а не из прошлого. Но люди не слишком любят вскрывать по настоящему острые вопросы, а власти и того менее: К
тому же - такая маленькая деталь - люди, занимающиеся интеллектуальным трудом, принадлежат к той или иной существующей корпорации,
работают на эту корпорацию, преследуют цели этой корпорации, и поэтому связаны определенными обязательствами.

Вопрос из зала: Я один из постоянных участников клуба "Постмодерн и современная история> в Сахаровском центре. Мне представляется,
что административные и номенклатурные структуры все-таки остаются крепостью, пусть и архаичной. Тем не менее, я исповедую идею
глобальной интеллектуальной концентрации. Вытекает ли из той социо-культурной картины, которую вы нам сегодня представили, что новый
интеллектуальный класс, наконец, вырвется из административно-номенклатурных пут, и приобретет самостоятельное значение, свою
собственную культуру, и, может, превратится даже в принципиально новый этнос?

Неклесса: Очень уж сильное утверждение, хотя, надо сказать, встречаются время от времени определенные его обертоны, когда говорят об
антропологической и симпатической принадлежности к тому или иному сословию, и, в частности, об узнавании представителями нового
класса друг друга по каким-то невидимым миру признакам:
У нас перед глазами живой мир, 3 марта 2005 года. Только что прошла война в Ираке, затем мы наблюдали борьбу демократической и
республиканской партий в США, как развивалась и побеждала <оранжевая> революция на Украине: Одновременно на планете происходит масса
других социальных явлений. Мир, безусловно, меняется. Мы наблюдаем, как выстраивается новая социальная структура при соучастии
весьма различных сил, преследующих разные цели и руководствующихся противоречивыми интересами.
Мы любим модели: очень интересно было смотреть, какие CNN рисовала кружочки, гистограммы пожертвований в избирательные фонды - кто и
как финансирует ту или иную партии, какие группы: ВПК, нефтяные компании, хай-тек, финансовые магнаты. Из этого множества сведений
что-то прочитывалось: но так ли творится будущее. Да, и так тоже, но это его оперативно-тактическое пространтво. Стратегия
постигается иначе.
Помню фильм "Начало", где героиня Чуриковой - Жанна д'Арк отвечает на вопрос инквизитора, который убедительно доказывает, что
человек гнусен и гадок. Да, гнусен, гадок, отвечает Жанна. Но этот самый насильник в латах, в какой-то момент, когда повозка несется
на ребенка, выталкивает дитя, полагая свое тело под колеса, и либо умирает - что в те века, скорее, благо - либо становится
калекой, что, наверное, было гораздо хуже.
Идеальное общество вряд ли появится на земле, поэтому новый интеллектуальный класс - это просто новый влиятельный, возможно со
временем чрезвычайно влиятельный социальный фактор. Но и в <воздушной Лапутании> будут обретаться свои хищники и эксплуататоры,
хотя, быть может, это будут, со временем, совсем не собственники средств производства, а владельцы или умельцы чего-то иного. Но это
эмпиреи.
А пока что, я бы скромно указал на проблему охраны интеллектуальных и шире - нематериальных - прав, которая очень остро стоит
сейчас, и от того или иного решения которой (не формального, хотя и формального тоже) зависит многое в будущей судьбе общества. Во
всем мире творится умелое безобразие с интеллектуальными правами, но такого безобразия, как в России, возможно, нет нигде. Я еще
вернусь к Вашему вопросу, но где-то ближе к концу этого вечера.

Лейбин: В каком смысле это класс? Я хочу понять, не находимся ли мы в некоторой логической ловушке? Допустим, что мы в XIX веке, или
в конце XVIII, в результате наблюдения поняли, что очень большое влияние на мировую историю оказывают люди типа Руссо, а потом еще
Маркс. И говорим, что они придут к власти и являются единым классом. Но это утверждение имеет налет банальности, потому что,
конечно, всякие настоящие силы во все времена имеют внутри себя каких-то управленцев или каких-то идеологов, тех кто возглавляет
движение. Но из фразы управленцы есть упрвленцы еще не следует знания о социуме. Почему это один класс? Что делает их одним классом?
Можно, конечно, обсуждать постмодернизм в "оранжевой" революции, но тогда я должен понять, что мне дает это обсуждение для ее
понимания? Потому что если я возьму исторический раскол в качестве рамки, то я уже начну что-то понимать. Потом я возьму рамку
демократизации - буду что-то понимать. Про бандеровцев узнаю - начну что-то другое понимать. А что я пойму про Украину, пользуясь
инструментом <людей воздуха>?

Неклесса: Виталий, я лучше от Руссо, чем от Украины. Если я правильно уловил логику, то вопрос в том, что именно объединяет
постиндустриальный класс, утверждая его властное единство, делая из него единое влиятельное целое, в том числе и экономическое. И
как это сообщество влияет на происходящие в мире события. Не в качестве отдельных гениальных личностей, а именно как сообщество? В
общем, нужно прочитать еще одну лекцию, но более последовательно и с обязательной привязкой к текущей реальности.
Знание, конечно, это еще и инструмент, используемый в прикладных, в том числе и социальных целях. Новизну нам хочется применить к
максимално широкому кругу проблем, ибо везде она высвечивает нечто новое. Вопрос лишь в том: новизна ли это или исусственная схема,
второпях сшитая на живую нитку. Когда называются такие фигуры, как Руссо, Маркс - да, мы видим, что процесс восхождения четвертого
сословия происходил одновременно с процессом восхождения третьего сословия, просто третье сословие уже пришло к власти еще до
событий Великой Французской революции. Великая Французская революция как бы сертифицировала и официализировала новое положение
третьего сословия, причем в символической форме. Когда шли Генеральные Штаты, то часть депутатов шагала в деревянных башмаках,
подчеркивая тем самым свой статус. Там даже натуральный крестьянин был. Тем не менее, власть уже была и не у крестьян, и не у
аристократии. Поэтому и собирались Генеральные штаты ибо было материальное производство, были манофактуры, были ресурсы, которыми
тот класс распоряжался, а у класса прежнего ничего этого не было, кроме символики власти и некоторого ее инструментария.
Сейчас происходит нечто похожее. Материальные ресурсы сами по себе, вне сетей и систем обесцениваются. Приведу разговор с одним
известным московским экономистом. Я сказал, что капитализация некоторой фирмы составляет 28 млрд. долларов. Он ответил: <Как же так?
Эта компания стоит несколько сот млрд. долларов!>. И был по-своему прав. Точнее, определенная правота была у нас обоих. Только я
говорил о капитализации, а он говорил о стоимости основных фондов. Но кого волнуют основные фонды, если они лишены ликвидности и не
поддаются залогу (либо уже заложены и не один раз)? Возможно их даже не примут в металлолом - за это придется платить отдельно. Ну а
месяца через три после разговора я залез в интернет и увидел, что капитализация той фирмы составляла уже 24 млрд. долларов.
Физический активы и нематериальные ресурсы - вот поле схватки двух сил в экономике, хотя они, конечно же, будучи разумными людьми,
действуют симбиотически. И тем не менее разделение нарастает. Интеллектуальный класс сейчас создает не романы и поэзию, а высокие
геоэкономические технологии. Но тут я несколько упрощаю картину. Зато она становится более внятной.
Существует в экономической практике на сегодняшний день весьма экстремистская точка зрения: капитализация предприятия зависит от
критической суммы контрактов с основными креативными сотрудниками. В общем, та же модель Гейджа и образ <семерых самураев>. Если у
корпорации есть эти критические пять-восемь сотрудников, то у нее есть будущее. Если таковых нет, то и будущее проблематично.
Но это, повторю, экстремистская форма оценки капитализации, потому что сейчас, несмотря на то, что понятие капитализации поплыло и
его крайне трудно оценить, все же работают прежние схемы. Ну конечно уже не по формуле <сумма стоимости акций, котирующихся на
рынке> (ибо при этом не учитывается ни блокирующий пакет, ни контрольный, ни интегральность предприятия). Арифметика сейчас не
работает. Но сложности возникают и с алгеброй, к примеру, с таким устойчивым показателем, как чистый доход предприятия за вычетом
разных обременений. Сейчас успешно капитализируются и продаются предприятия с нулевой и даже отрицательной доходностью. Например, в
сфере СМИ. Ибо помимо финансового капитала, заметную роль приобретают другие активы, называвшиеся ранее: человеческий капитал,
кадровый капитал, интеллектуальный капитал, социальный капитал: Для России это столь очевидная ситуация! Социальный капитал - это,
скажем так (неизбежно упрощая ситуацию), - сумма связей, которыми обладает корпорация. Капитал символический - это тот авторитет,
которым она обладает и который также выражается в нематериальных актиах: бренде, доверии клиентов, устойчивом будущем, и так далее:
Но и это только пролегомены - всего лишь подход к проблеме. По настоящему же большие деньги придумываются или крадутся: это и есть
<высокие геоэкономические технологии>. Для того, чтобы создать их требуется весьма непростой интеллект: все эти <новые деньги>,
глобальный долг, страхование национальных, региональных и планетарных рисков, деструктивная экономика и т.п.. И все это лишь
реализация новых возможностей, новой энергии, нового комплекса социальных устремлений в компромиссной сфере экономики, от которой мы
по привычке все оторваться не можем. А современная политика, а социальное и культурное проектирование, а цивилизационные и
мировоззренческие <высотные границы>: тут я умолкаю.
Перейду лучше к байкам. Так постепенно основная прибыль начинает поступать из совершенно других источников, а это все дымящее - в
Китай. Постепенно Китай начнет делать все материальное для всех. Делает Китай, а продает потребителю - не Китай. Я побывал в таких
разных странах, как Киргизия и Западное побережье США. Купил дочке и там и там куклу Барби: в США она стоила 12 долларов, а в
Киргизии - 1 доллар, хотя и та, и другая были Made in China и упакованы в одинаковые коробочки.
А реальный инновационный ресурс - это все-таки креативный дар, открывающий новые поля деятельности. Даже управленческое умение - уже
устаревший ресурс (правда здесь открылось совершенно новое поле деятельности, связанное с действиями в условиях неопределенности
или, иначе, управлением хаосом). В мире, переживающем столь могучий сдвиг, неизбежно возникает конфликт между профессионализмом и
компетенцией, порождая вокруг себя необъятное море проблем. Вы хороший профессионал, но вы можете оказаться абсолютно некомпетентным
в этом (пост)современном мире. <Как так, я же закончил все высшее, что можно было закончить, а Вы мне говорите, что я
некомпетентен!> А руководитель отвечает: <Да, Вы очень хороший профессионал, но лучше бы Вам заняться преподаванием>.
Петр Иванов: У меня несколько вопросов. Во-первых, не совсем понятно, почему именно в наше время важно выделять данный класс,
неужели не существовало абсолютных аналогов в любые прошлые периоды. И второй вопрос: чем этот класс принципиально отличается от
интеллигенции? Почему это важно выделять именно как класс, а не как межклассовую прослойку по Марксу?
Неклесса: Существовал действительно во все времена. Сейчас даже вышел журнал под названием <Политический класс> или <Новый
политический класс>. То есть всегда, конечно, власть была сопряжена с интеллектом. Вопрос лишь в формах, соподчиненностях и
эффективности подобной связи. Но сам факт - это, конечно, трюизм:

Иванов: Извините, а почему именно <новый политический класс>, если он существовал во все времена?

Неклесса: Это не мой термин. Говорят, у меня гротескное чувство юмора, сейчас оно, кажется, проявилось.
<Сервилизм> интеллектуала по отношению к некоторой правящей структуре существовал всегда. Сейчас, однако, наступает время, когда
люди, обладающие определенным набором качеств, не сводимых к интеллекту (тут и амбициозность, и креативность, и еще ряд качеств,
которые составляют некоторую интегральную целостность), перестают обслуживать иную страту. То есть обслуживание сохраняется, но оно
происходит уже внутри этой новой социальной среды, вот, пожалуй, в чем уголек.
Когда-то интеллектуалы обслуживали, допустим, фараонов, или императоров. Сейчас они, с одной стороны, все чаще чувствуют
интегральность собственных целей. И начинают выступать, как некая целостность, в которой, однако же, начинаются внутренние
нестроения. Они обостряться, когда данный класс почувствует, наконец, себя властью. Быть может в том новом мире, где основной станет
<власть без государств> (или <поверх государств>). И тогда класс видимым образом раздвоится: он создаст собственную симбиотическую
структуру и будет обречен обслуживать не столько буржуазию, сколько себя (часть себя). И сражаться ему придется с какого-то момента
не с буржуазией, а с самим собой (частью себя). Да и что такое была когда-то буржуазия? Совокупность жителей города, бюргеров. А
третье сословия, как уже вспоминалось, включало в себя, пусть символически, даже крестьян и <козыряло> - если так можно выразиться -
деревянными башмаками. Впрочем, у них, если не ошибаюсь, была особая манера носить шляпы - с опущенными полями.
Итак, с какого-то момента новый класс обречен сражаться внутри себя. В банальной форме, как конфликт между старой номенклатурной
стратой и новой управленческой культурой это борьба протекает уже не один год.
Теперь о втором Вашем вопросе. Интеллигенция - российское понятие. Она выросла, как та часть общества, которая имела низкое
происхождение (являясь преимущественно не дворянами, а <разночинцами>, и не допускалась к верховной власти). Другими словами
отдельно существовало высшее чиновничество, и где-то на социальных задворках ютилась интеллигенция. Сейчас многое забылось,
например, в России в прошлом веке сильно изменилось отношение к данному слову. В советское время привыкли к слову <интеллигент> как
к уважительному званию. А в предыдущий исторический период оно было не то чтобы оскорбительным, но слегка пренебрежительным. Я
думаю, если бы к некоторым из признанных (сейчас) интеллигентов того времени так обратились бы, то они, возможно, немножко бы
обиделись. Интеллигент - это был человек, находящийся на распутье, не нашедший настоящего пути в жизни, и потому занимающийся не
вполне настоящим делом. Тут есть легкая параллель с актерским сословием, это люди, которые занимались специфическим обслуживанием и
которых чиновник время от времени вызывает на ковер. В России это плавно перешло в советскую действительность, но данная
реальность - это уже другая, отдельная тема.
А вот интеллектуал - это совсем иное понятие, имеющее иное происхождение. Оно не советское и не российское. Это слово имеет
совершенно другой генезис. Интеллектуал происходит от того особого средневекового городского клирика, которое я уже упоминал.
Клирик-интеллектуал уже тогда составлял определенное <цеховое> сословие. Студент - было достаточно высоким званием, а обучение
весьма дорогим процессом. Кроме того, студент, приходя в университет, был уже по-своему образованным человеком: например, он владел
латынью (иначе бы просто не смог учиться). Это, кстати, способствовало транснационализации данного сословия - и даже само слово
университет происходит от понятия <сумма землячеств>, ибо все университеты были интернациональными, и везде преподавание велось на
одном и том же языке.
Чему обучался человек в университете на факультете свободных искусств (т.е. не медик, не юрист, не теолог)? Всего двум вещам:
тривиуму и квадриуму. Тривиум - это грамматика, диалектика (логика), риторика. Иначе говоря, искусство ведения диспута, культура
мышления, политичность и политесс. Если человек умел вести диспут, он входил в определенное сословие, ибо становился своим - знал,
как поддержать разговор. Помимо этого изучались еще четыре науки (квадриум): арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Таким
образом, выращивалась страта, которая занимала впоследствии управленческие, хотя далеко не всегда властные позиции.
Когда мы разбираем события и деятелей Великой Французской революции, мы видим, сколь неоднозначна была ситуация. Ну неужели
действительно люди в деревянных башмаках или владельцы мануфактур проектировали Генеральные Штаты и плели политическую интригу,
скажем, по обезглавливанию Людовика XVI? Не они, а судейские и журналисты. Уже тогда слой этот выступал не просто как прослойка,
хотя и являлся ею на тот момент. Но у него уже проявлялась амбиция класса - в том-то и был драматизм ряда коллизий революции. Эти
амбиции были смяты новым императором. Когда пришел Наполеон, он восстановил прежнюю сословную структуру общества. Но та структура
общества, которая выстраивалась до Наполеона, или до Термидора, - была по-своему футуристической. Недаром ее опыт изучался вновь и
вновь при каждом очередном социальном потрясении. В том числе и те ее элементы, которые впоследствии неизменно проглядывали в
антиутопиях, и которые постепенно возвращаются в наш мир: Но, наверное, достаточно о генезисе?
Что такое интеллектуал в современной корпорации? Это, к примеру, президент по вопросам стратегии, который получает максимальную
зарплату, определяет предметное поле деятельности на ближайшие лет десять и от правильности решений которого в значительной мере
зависит судьба корпорации. И постепенно эти люди осознают свою классовую солидарность, свою особую общность.
Если у вас есть некая немалая сумма денег, то в какой-то момент вы понимаете, что, конечно, распорядиться этой суммой вы можете, но
в очень ограниченных масштабах, если не идете на стратегический союз этой новой стратой. Тут вопрос, скорее, о траектории социальной
доминантности и исторической динамики. Я ведь не говорю о том, что свершилось, я говорю о том, что происходит.

Лейбин: Мы понимаем, чем ценно описание новых управленцев. А вот фраза "появился новый класс". Не является ли она банальной?
"Появился управляющий класс, который управляет". Что могло бы сделать эту фразу не банальной? Содержание? Что делает этот класс
классом? В том смысле, в котором классом является пролетариат. Почему с этим можно и нужно работать как с классом?

Неклесса: Если уж так говорить, то для меня сомнительно, являлся ли пролетариат классом... Какой же это класс? Группа людей,
занимающихся физическим трудом в самых разных формах, в современном обществе составляющая явное меньшинство, а в обществе
традиционном - принадлежащая в значительной мере к какому-то иному (крестьянскому) сословию. Разве революцию творили рабочие, скорее
крестьяне в шинелях, городские люмпены, прочий революционный люд, профессиональные революционеры, ну и рабочие тоже, однако они не
являлись ни движущей силой (революционная интеллигенция), ни большинством бунтующих масс. Но это так, к слову, я об этом не хочу ни
спорить, ни говорить. Сейчас это не столь актуально, хотя и весьма спорно.
А вот что касается классового единства новой страты, у которой нет четко сформулированного названия - здесь есть, о чем говорить. У
них есть свое предметное поле деятельности - постиндустриальное производство, нематериальные активы. Этого вида деятельности не было
у их предшественников, поэтому они проиграли битву за будущее. Скажем, если бы во времена Великой Французской революции были
постиндустриальные форматы деятельности (причем в доминирующем качестве) и соответствующие орудия производства (нередко
неотчуждаемые по своему характеру), а не только газеты и системы юридических актов, то, возможно у тех людей уже в тот период было
бы более стремительное будущее.
Я что хочу подчеркнуть: финансовый ресурс, который ассоциируется с буржуазией, постепенно перекочевывает из одного кармана в другой
и становится, если позволите так выразиться, виртуальной величиной. Что я имею в виду? Все самые крупные экономические проекты
нашего времени изменили природу денег. Появились <новые деньги>. Старые были монетками, банкнотами, обеспеченными банками или
государством. А посмотрите на современную американскую банкноту - она-то чем обеспечена? Ни сокровищами Форта Нокса, ни
собственностью США, да и вообще это не продукт американского казначейства. Обеспечена она определенным символическим капиталом,
мощью США. Это и есть постиндустриальное производство. Людей, которые создали это постиндустриальное производство вы назовете
буржуазией? Ну, назовите! Но я вижу здесь сильное различие. На мой взгляд, Федеральная резервная система США - это, пожалуй, первое
мощное постиндустриальное производство XX века.
Или возьмем систему глобального долга. Я мог бы подробно описать, как она создавалась, выстраивалась, как был единственный человек,
который выпрыгнул из этой системы и вместе со своей семьей расписался кровью на стене, а все остальные так и живут в долговой
системе, выплачивая перманентную ренту. Иначе говоря, глобальный долг превратился в рутинную систему квазирентных отношений - вот
только не из земли, как в классической политэкономии - <из воздуха>. Ровно так же и новые деньги приносят доход <из воздуха>. Или
система управления рисками (а не только их страхования), которая шаг за шагом развивается. Восемь лет назад, когда разразился
восточноазиатский кризис, возникли разговоры о том, что нужно создать систему регионального страхования рисков. Представьте, о каких
суммах идет речь. Все эти суммы - это что, заводики? Все это буржуазия создает? А Киотский протокол - традиционная буржуазия от него
в ужасе: это уже глобальное страхование рисков. Вы, возможно, просто узко понимаете, что такое <новый интеллектуальный класс>, в
таком случае, это, видимо, моя вина - в России сложилось особое отношение к слову интеллектуальный. (Вспоминается в этой связи
древний анекдот о <централизованном бюро по оказанию интеллектуальных услуг>) Вы, возможно, восприняли интеллектуальный класс как
собрание людей, которые пишут интеллектуальные эссе или творят художественные тексты.

Лейбин: Нет, я не воспринял так.

Неклесса: Новый интеллектуальный класс - это... Я, знаете ли, отвечу по-марксистски: наука, а соответственно и интеллектуалы, сейчас
<являются непосредственной производительной силой>. Но все-таки далеко не только наука. И не знание даже. И не всуе поминаемая
креативность. А вот наука, знание и творческий прорыв в едином <пакете> - все это превратилось в некое деятельное пространство, куда
переселяются люди, и где часть из них чувствует себя уютно, а для других это просто удобное комплементарное условие для жизни, либо
заключения особого рода сделок. Для прочих же данное пространство может оказаться крайне неуютным, кроме того, на нем постепенно
разворачивается колоссальная битва - здесь столкнулись не только две номенклатурные страты: традиционные управленцы, которые
работали по административной схеме (помните - <ломали буржуазию об колено>), и новая интеллектуальная страта. И не только совокупное
четвертое сословие с третьим. Здесь идет борьба за будущий проект всего человечества. И если не прозвучит чересчур уж патетично - за
его судьбу.
Богословский Николай: Можно ли говорить, что новый интеллектуальный класс приходит к власти по всему миру? Или вот эта вот система
<производители-управленцы-держатели капитала> просто распространяется по всей земле таким образом, что в какой-то одной стране
оказываются управленцы, этот интеллектуальный класс, а в другой, как вот вы говорили о Китае, оказываются просто производители?
Неклесса: Человек - существо несовершенное, и я совершил ошибку. Виталий меня спросил перед началом лекции, нужна ли будет доска. Я
ответил - нет, и сейчас об этом пожалел. Потому что вопрос <в десятку>, но ответ на него требует некоторого инструментария. Дело в
том, что мир на сегодняшний день не является гомогенным. Он представляет из себя выраженную гетерогенную структуру. Это очевидно.
Состоит социальный космос, примерно, из шести слоев. Поэтому то, что не могу изобразить на доске, я постараюсь объяснить <на
пальцах>. Или, может, кто из вас был в Китае, или сталкивался иным образом с таким объектом, как китайский шар - пять шаров, один в
другом. Это идеальная модель того, что я сейчас хочу вам представить.
Внешняя оболочка такого шара - транснациональный мир, о котором все чаще идет речь. Когда мы говорим о буржуазии или о феодальном
мире, мы же не говорим, что феодальный мир существовал на всей планете. Да феодализма на Востоке и не было никогда. А в Новой Гвинее
до сих пор живут людоеды, а кто живет в глубинах Амазонии - мы вообще не очень хорошо себе представляем... Конечно, есть некая часть
совокупного человечества, которая живет в условиях современной цивилизации, кого-то мы воспринимаем как экстравагантный
(пост)современный мир, а есть периферийные районы и глубокий юг - и все это мир, который построил человек на планете Земля.
Итак, первый, внешний ареал я назвал бы Новый Север - это транснациональное пространство конвергенции элит, та самая штабная
экономика, где создается новая среда, которая оперирует смыслами, создает выокие геоэкономические и геополитические технологии, не
производя конкретной продукции. И ее населяет новый интеллектуальный класс в конкордате с третьим сословием, но это поскольку мы
переживаем транзитный момент истории.
Второе пространство (второй, внутренний шар) - назовем его Запад. Это североатлантический мир высокотехнологичного производства,
мир, который создает образцы и лекала, своего рода <высокотехнологичное Версаче>, распространяемые затем по миру, правда порой с
некоторой задержкой, а иногда очень быстро, и другие страны ставят эти образцы на поток массового производства - причем речь идет не
о низкотехнологичной продукции, хотя и о ней тоже. Это и куклы Барби, и коммуникационное оборудование. Итак, Запад создает <лекало>,
а производство сбрасывает в тот регион, который можно совокупно назвать Новый Восток.
Но есть в этой механике определенные исключения: это, во-первых, сама индустрия открытий со своими секретами, а во-вторых, продукция
военно-технологической области, проходящая систему изощренных фильтров. С какого-то момента передовые военные технологии, возможно,
перестанут распространяться по миру, они станут закрытыми технологиями, закрытыми для всего остального мира. Технологии же
гражданские будут подвергаться сложной диверсификации с целью получения максимальной технологической ренты.
Следующее пространство или шар я уже назвал - промышленное производство, расположенное в зоне Большого Тихоокеанского Кольца -
включающего диагональ от Индостана до Латинской Америки, а также конгломерат стран бывшей Восточной Европы.
Еще один геоэкономический регион: Юг, который производит природное сырье, причем, рента получаемая от него срезается в пространстве
промышленного производства срезается <ножницами цен>, но которое, в свою очередь, подпадает под пресс выплаты технологической ренты,
платящей свою дань непосредственно в авуары штабной экономики.
Существуют еще два пространства: одно потенциальное, другое актуальное. Потенциальное - это хорошо организованный рынок и
производство интеллектуальных ресурсов - о его неудовлетворительном состоянии я обмолвился в начале разговора. И, наконец, изнанку
всей этой конструкции до последнего времени можно было называть криминальной экономикой, но на сегодняшний день, сегмент глобального
рынка, оперирующий сотнями миллиардов, если не триллионами долларов, трудно было бы охарактеризовать столь односложно и однозначно.
Трансгеографические пространства съедают государства, правительства, создают свои собственные <астероидные> группы, питают
совершенно новые организационные схемы, и вообще переходит некую грань, вступая в Новый мир, выходящий за рамки сегодняшнего
разговора, но которую я обозначил, как одну из важных реперных точек - это новые управленческие системы, куда, в том числе, входит и
такая экстравагантная система управления, которая называется <новый терроризм>. Тут я бы еще раз сослался на собственную статью
<Культура смерти>, опубликованную в ?1 журнала <ИНТЕЛРОС - Интеллектуальная Россия> за 2005 год, где этот непростой вопрос разобран
гораздо глубже и подробнее.

Вопрос из зала: Представляется несколько ограниченным исторический анализ. Почему у вас история начинается с 476 года и имеет
какую-то линейную направленность. Не кажется ли вам, что каждый раз, при рождении общества нового типа, возникает в переходный
момент новый интеллектуальный класс, который управляет смыслами, полагает эти смыслы в основу нового типа общества, чем ставит
людей, не адекватных этим новым смыслам, в неудобное положение, а себя в положение удобное. А подвопрос в том, почему ведется речь о
том, что появилась некая новая система? Не является ли это просто переходным периодом, после которого все эти новые смыслу
стабилизируются, <устаканятся>, распространятся на всех, будут всеми усвоены, и опять наступит некая стабильность?

Неклесса: В каком-то смысле, наверное, так и произойдет. Происходит переход, в новое качество, преодолевается постиндустриальный
барьер, появляется новая форма социальной организации, которая сначала <турбулентна> и сильно дымит, потом то ли <устаканивается>,
то ли люди привыкают к этой новой реальности, она растекается по миру, и возникает какая-то новая глобальная конструкция. Вопрос
только в том, что же это за конструкция?
Вы провели некую пограничную линию - 476-й год. Вот, был античный мир, а затем появился мир совершенно другой, который резко
отличается от предыдущего (античного). Можно провести несколько таких линий: скажем, 1453 год - крушение Византии и одновременно
окончание Столетней войны, или 1638-й год, конец Тридцатилетней войны, установление Вестфальской системы международных отношений:.
Действительно, у человечества постоянно возникают новые социальные конструкции, у которых есть авторы, энтузиасты, строители,
собственно, об этом и идет речь: о том, что происходит сейчас в мире. И я уже сказал в начале своего выступления, повторю еще раз:
<не все слова одинаково полезны>. Меня, простите, порой тошнит от некоторых слов. Когда я правлю свои работы, я стараюсь, например,
вычеркнуть слово <новое>, хотя далеко не всегда это удается. У Маркеса есть хорошая машинка: если в одном абзаце какое-то слово
повторяется, она его подчеркивает, и тут же дает десять синонимов, поэтому у Маркеса такая богатая в романах лексика. Поймите меня
правильно - это шутка. Так вот, приставки типа <нео>, <анти>, <пост>, <квази>, <транс> и им подобные - мы ими вынужденно пользуемся,
но по нашей интеллектуальной и лексической нищете, ибо они определяют нечто, но ничего нам не говорят о его природе.
Да, действительно, регулярно обновляется организация общества. Но важен даже не сам факт этой социальной тектоники, а то, какая
форма социальной организации возникает, кто ее инициирует, кто является главным субъектом перемен, где истоки этих изменений? Только
не надо при этом уходить в конспирологию. Не потому что конспирология сама по себе плоха (хотя часто именно так) - нет, там есть
место для интересного, но дальше вы уйдете в мифологию, а потом начнете про Красную Шапочку рассказывать. Если рациональность плоха,
надо искать иную рациональность, а не уходить в иррационализм. Новая рациональность итак переполнена интеллектуальными вызовами:
нелинейная логика, превосходство конкретного над общим, негативная диалектика, хаососложность, фрактали, рефлексивное управление,
сетевые иерархии, социовирусные атаки и т.п.
Поэтому мне интересен тот социальный анализ, который можно верифицировать, можно наблюдать - мы и наблюдаем его в разных странах: я
имею в виду становление нового класса. Да, действительно, в разных местах он происходит по-разному. В США - одним образом, в
Западной Европе - другим. Но я веду речь о фундаментальном процессе, на который наслаиваются политические проекты, которые,
сталкиваясь между собой, руководствуются этими и другими тенденциями наших дней в тех или иных интересах, выстраивая в итоге могучие
конструкции. Я бы суммировал этот невнятный пассаж еще более невнятным образом: если вы занимаетесь, к примеру, виндсерфингом, то не
сможете заняться им там, где нет прибоя. А когда идет необычно большая волна, вы используете момент, чтобы реализовать достаточно,
дерзновенный, амбициозный, быстрый проход в будущее. И если вы владеете этим искусством - не один вы, а некая группа - то занимаете
ячейку в этом будущем. А остальные ждут следующей волны или изобретают пароход.

Владимир Хрустов: Александр Иванович, я хочу лучше понять, кто есть объект обсуждения и изучения сегодня? Есть два разномасштабных
субъекта. Первый - это та часть политического управляющего, сословия, класса, страты, которую называют меритократия. О ней вы
говорили в первую очередь? Или о том, что связано с трансформацией цивилизационной, трансформацией системы культурных ценностей,
которые образуют специфику постмодерна? Если мы говорим про культурную элиту этого слоя, наверное, она к меритократии не сводится.
Вот для вас субъектом или объектом исследования является культурная элита постмодерна, или, собственно, меритократия, которая в этих
новых условиях хочет новыми средствами осуществлять политическое руководство этим новым постмодерновым миром?

Неклесса: Большая часть споров, как мне представляется, носит <семантический> характер: отсутствует общее понимание категориального
аппарата. Постмодерн - слово как раз из той категории, которую я обозначил как безразмерную. По сути это просто констатация того
факта, что возникает новая социальная общность, новая социальная структура, которая идет на смену модерну. Модерн же стремительно
погружается в прошлое, уходя в небытие. Возникает новая структура, которую мы называем постмодерном. Мы так ее называем, не слишком
понимая, что она собой представляет, но пытаемся разобраться, хотя высказываемые мнения о природе данного эона порою прямо
противоположные.
В моем выступлении пока что не было выраженной моральной подоплеки. Я различаю, скорее, инициаторов и агентов перемен. Потому что
субъекты-инициаторы - они знают и планируют, а агенты - они действуют, но не всегда знают. А меритократия - в таком случае просто
обобщающий ярлык. Мы ведь не говорили о той системе ценностей, которая будет господствовать в Новом мире, скорее, о природе его
социальных механизмов, да и то как-то вскользь: Темы ценностей и мирополагания грядущей генерации я касался, в сущности, лишь в
одной работе: <Неопознанная культура> (опубликованной также в <Новом мире> под заглавием <Трансмутация истории>), связывая эту
систему с гностицизмом.

Лейбин: Я позволю себе задать последний вопрос. Я, наверное, не принадлежу к интеллектуальному классе, потому что не понял, что это
за субъект такой? Почему это класс, я так и не понял. И что за смысл есть у этого определения? "Люди воздуха", вроде, управляют
смыслами, а какой смысл у них самих? Что они сами собой представляют? В чем их субъектность, их цели?
И, главное, какое отношение ко всему этому имела прозвучавшая в начале лекции критика одного из наших прошлых лекторов?

Неклесса: Что касается первой части вопроса, то за совершенной скудостью регламента я отвечу любимой фразой братьев Стругацких -
<это уже совсем другая история>. А поскольку полемичное слово в начале выступления, действительно, было произнесено, то скажу
следующее: я, конечно же, хотел обозначить актуальность темы, о которой собирался говорить. Одновременно мне было важно отметить ту
остроту конфликта, который происходит не просто между держателями ресурсов, но и внутри различных страт в столкновениях старого и
нового класса. Но, прежде всего, мне, конечно, хотелось показать процесс вечного борения человечества, его полемики и схватки с
собою, с собственным естеством, продемонстрировать истоки перманентной революции, вечного обновления в условиях которого, в
сущности, и живет человечество, колеблемое собственными страстями между добром и злом.
Поймите меня правильно, истинная глобальная революция не есть что-то, что происходит <везде и нигде>, а то, что творится каждодневно
и глубоко лично, персонально.
Зайдите, кстати, и на наш сайт - www.intelros.ru, там люди сейчас играют в российскую национальную игру, которая банально так
называется <Бархатный пасьянс>: выбирая и раскладывая нечто из чего-то. Есть там <масти> <Путин и его команда>, <Преемники гнезда>,
<Разноцветная оппозиция>, <Другая власть>. Какое отношение ко всему этому имеет обозначенная выше критика? Цинизм порой хуже самого
преступленья. Нельзя политическую силу или тем более население страны понимать и воспринимать как детский сад, а оппозицию как
инкубатор идей и кадров для власть предержащих. Сколь наивно это не прозвучит, но базовые человеческие ценности: справедливость,
добро, честь, сострадание есть эманации могучего существа, которое рано ли, поздно, но выходит на историческую арену и порой сурово
расправляется с предыдущей культурой и властной генерацией.
В Декларации независимости США записаны удивительные слова совсем не о лимите на революции, но напротив - не только о праве, но и об
обязанности граждан при определенных условиях на таковую. Не примите мои слова за призыв к оной, но задумайтесь о фундаментальных
основаниях и внутренних обоснованиях этого права. И вспомните о тех людях, которые создавали историю, вполне осознавая свою
ответственность за нее.
Еще раз благодарю за внимание.

15 марта 2005, 22:30

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	07.04.2005 23:24:28

(!!!!) Тюрьма и Россия. Лекция Валерия Абрамкина и Людмилы Альперн (*+)

---

7 апреля 2005 г., четверг
Адрес страницы:
http://www.polit.ru/lectures/2005/03/19/tjurma.html
ПУБЛИЧНЫЕ ЛЕКЦИИ

Тюрьма и Россия
Лекция Валерия Абрамкина и Людмилы Альперн

Мы публикуем расшифровку лекции директора Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерия Абрамкина и заместителя директора
этого центра Людмилы Альперн, прочитанной 10 марта в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта "Публичные лекции Полит.ру",
с некоторыми дополнениями и исправлениями, внесенными авторам.
Один из наших прошлых лекторов назвал Валерия Абрамкина и его центр "национальным достоянием". В советское время Валерий Абрамкин
работал ученым-атомщиком, лесорубом, кочегаром, церковным сторожем. В 1979 году был арестован, год провел в Бутырке и три года в
лагере на Алтае, где снова был приговорен по той же 190-1 статье УК ("Распространение клеветниченских измышлений, порочащих
советский общественный и государственный строй"), только смерть Черненко спасла его от смерти в ШИЗО Красноярской "шестерки". С
конца перестройки работает над изменением чудовищных порядков в тюрьме средствами законодательной, популяризаторской и общественной
деятельности. Совсем недавно окончилась эпопея с освобождением девочки-подростка, незаконно осужденной из-за непрофессионализма,
равнодушия и жестокости системы и отдельных ее представителей.
Интересно, как содержание лекции влияет на то событие, которое в результает получается. Так например, лекция Глеба Павловского
содержала элементы политического шоу - с митинговой атмосферой и выкриками с мест. Лекция Валерия Абрамкина из-за в общем-то
случайных обстоятельств все время не помещалась в формат лекции и вырывалась из всех возможных регламентов - большая часть
обсуждения перенеслась в начало (см. Выступление Людмилы Альперн и вопросы к ней), важной частью стало изсполнение советской и
дореволюционной тюремных песен, основная часть лекции была начата на час позже и т.п.
Главное же ителлектуальное движение лекции - прорыв к социальной реальности, тезис о невозможности государственного дела без знания
традиции, уклада, культуры - очень близко к замыслу и смыслу в том числе и нашего лекционного проекта.
Фото и графики печатаются с любезного разрешения Центра содействия реформе уголовнного правосудия.


Выступление Людмилы Альперн

Людмила Альперн: Я не знаю, почему Виталий Найшуль назвал наш центр национальным достоянием; возможно, у него были на это причины.
Честно говоря, мне трудно их комментировать. Я, конечно, могу рассказать кое-что об организации, в которой я работаю довольно давно,
а Валерия Федоровича Абрамкина я знаю со своих семнадцати лет, я узнала его еще до того, как он стал политзаключенным. Вся эта
история мне достаточно близка.
Центр существует с 1988 года, то есть это общественная правозащитная организация, которая начала свою службу отечеству еще при
советах. Таких организаций сейчас практически нет, кроме тех, кто еще начинали в свое время заниматься антисоветской деятельностью:
Московская Хельсинская группа и иже с ними. Это редкий по долгожительству эксперимент.
Центр был основан опаздывающим ныне Валерием Федоровичем, когда он освободился после шестилетнего тюремного срока, на который он был
осужден по статье 190-й прим. - за антисоветскую агитацию и пропаганду. Сейчас этой статьи, как известно, в Уголовном кодексе пока
еще нет. В начале 90-х ее убрали, появится ли она в каком-то виде вновь, мы не знаем.
Валерий Федорович по этой статье просидел два срока, потому что максимальным положенным сроком были три года. А он сидел шесть лет,
потому что еще три года ему присудили прямо в местах лишения свободы, там он как бы продолжал агитировать и пропагандировать против
советской власти. Если бы не горбачевская <оттепель>, может быть, он бы оттуда и не вышел. Но все случилось так, что он вышел.
Так получилось, что он настолько проникся проблемами тюрьмы и осужденных, что в 1988 году (освободился он в конце 1985 года) он
основал эту организацию - <Общественный центр содействия реформе уголовного правосудия>, как она называется сейчас, а раньше она
называлась <Тюрьма и воля>. В Интернете есть одноименный сайт, который считается одним из самых профессиональных по данной теме. Он
достаточно информативен, там много редкой информации и других интересных вещей: фотографий, рассказов, басен, тюремной субкультуры,
словарей тюремного мира и так далее. Адрес очень простой: prison.org.
За почти семнадцать лет существования организации она прошла много разных путей и сейчас, видимо, дошла до той точки, когда в глазах
некоторых культурологов она стала считаться национальным достоянием. Может быть, если бы нашей организации был придан подобный
официальный статус, мы получали бы средства для нашей деятельности от государства. До настоящего момента мы не получили ни копейки.
Тогда наше положение было бы более твердым и более значительным, и могли бы более серьезно влиять на эту проблему, хотя мы и так
стараемся.
Что касается деятельности организации в настоящий момент, то она достаточно разносторонняя.
Во-первых, нашей гордостью является передача на <Радио России>, которая выходит раз в неделю и называется <Облака>. Это
радиопередача для заключенных, их родственников и всех, кто интересуется этой темой. Это действительно очень редкое явление, потому
что радиопередача выходит еженедельно уже более десяти лет. И когда мы приезжаем в тюрьмы, мы не называем имени нашей организации,
потому что его невозможно выговорить. <Откуда вы?> - спрашивают нас заключенные. <Мы из <Облаков>>. И тогда все становится понятно.
Что такое <Облака>, знает каждый зек из почти миллиона людей, которые постоянно находятся в России в местах лишения свободы, а также
участники 300-тысячной ротации (каждый год столько садится и столько выходит), их родственники. Это достаточно известная передача;
правда, можно считать, что в узких кругах.
Во-вторых, центр занимается публикациями. Мы публикуем специальные материалы для осужденных и подследственных, при помощи которых
они могли бы сами себя защищать. Надо иметь в виду, что в нашей стране практически не работает юридическая помощь. Адвокат работает
очень непродуктивно и стоит дорого. Люди, не понимая того, что с ними происходит в местах лишения свободы, не зная всех кодов и
языков этого очень специфического мира, оказываются совершенно безоружными. И мы помогаем им, чтобы они могли понять, что
происходит, что такое процессуальные нормы, какие существуют процессуальные действия, как можно написать надзорную жалобу, как можно
написать другие ходатайства и жалобы, чтобы по крайней мере чувствовать себя не совсем бездействующим, не материалом, а более или
менее активным человеком, лицом.
Кроме того, наша организация занимается достаточно активной просветительской деятельностью. Уже в течение семи лет мы проводим
практически постоянную выставку под названием <Человек и тюрьма>. Много раз она экспонировалась в течение месяца и более в
Политехническом музее, это достаточно крупная площадка. Как передвижники, мы ездили с ней по России; не по тюремной России, а по
пока еще свободной, и показывали людям, что с ними будет происходить, когда они окажутся в тюрьме. Некоторых это интересует.
Мы стараемся переписываться с российской тюрьмой. Ежегодно мы получаем до 15 тысяч писем изо всех мест лишения свободы. В основном к
нам обращаются люди, получившие сроки, но иногда не брезгуют даже и тюремщики. Они просят нас о всякого рода помощи, и мы при
возможности им ее оказываем.
Виталий Лейбин: Мне бы хотелось теперь перевести разговор на собственно тюремную реальность.
Не могли бы вы по опыту вашей работы описать эволюцию тюремной системы за последние 10-15 лет, наблюдались ли какие-нибудь точки,
когда можно было сказать, что происходит кардинальный перелом? Возможно ли как-то периодизировать эту историю? Что там есть из того,
что отличает ее от истории советской тюрьмы?

Альперн: Я не знаю, что будет рассказывать Валерий Федорович, и не хотела бы перебивать ему всю малину своими внедрениями, поэтому я
не стану предаваться всему тому, о чем вы спрашиваете.
Что касается перемен в тюремной системе, - может быть, Валерий Федорович скажет что-то другое - то наиболее важный, на мой взгляд,
решительный крен произошел в 1998 году, когда система была передана в ведение Министерства юстиции и вынута таким образом из МВД.
Главным в этом было то, что следователи и тюремщики перестали быть в одном ведомстве. А когда люди в одном ведомстве, они обычно
стараются поддержать ведомственные интересы, и поэтому на подследственных и даже осужденных оказывалось очень мощное давление в
следственных изоляторах, существовали так называемые <пресс-хаты>, куда человека можно было поместить и сделать там из него что
угодно, любую форму существования органического вещества, для того чтобы добиться того, что нужно следователю. С этот момента
произошло расхождение интересов тюремщиков и интересов следователей, и они расходятся все дальше.

Спальное помещение Кировоградской тюрьмы

Главная идея преобразования тюрьмы, идея новаций идет из тюремного ведомства, потому что оно осознало свое неприличное лицо в глазах
мира, Европы. Наши тюремщики ездят по западным тюрьмам, посещают Совет Европы и постепенно набираются желания придать своему месту
работы какой-то человеческий оттенок. И надо сказать, что им это, как ни странно, удается.
Это, как мне кажется, главная точка перегиба, которая была достигнута в 1998 году. Но с начала 90-х постоянно шел рост тюремного
населения. В последние советские годы тюремное население было гораздо меньше, чем, скажем, в начале 2000-х годов, когда его
численность превысило миллион.
Если брать Совет Европы, в который входит 41 страна, то могу вам сообщить факты, которые в свое время потрясли меня: 41 страна
Европы имела тюремное население 2 миллиона, даже меньше, 1 900 000. Из них больше миллиона принадлежали одной стране, нашей стране.
Это было ужасно, особенно если сравнить нетюремное население: наши 145 миллионов и почти 800 миллионов в Европе. Это то, что
характеризует постсоветское, постГУЛАГовское положение российской тюрьмы, и очень сильно отличает эту тюрьму от европейской. Однако
это не очень сильно отличает ее от тюрьмы американской, с которой мы все время соревнуемся, то уменьшая, то увеличивая тюремное
население. Соревноваться у нас не очень хорошо получается, американская тюрьма - это более двух миллионов человек, и, как известно,
Соединенные штаты имеют более чем в два раза большее общее население. Причины разные, но результат одинаковый. В Европе же ничего
такого пока не происходило и не происходит. До Америки нашим тюремщикам далеко, а в Европу они ездят, что, как нам кажется, очень
положительно сказывается на развитии тюремного дела в России.
Лейбин: Этот слом, произошедший в 1998 году, это слом формальный, или он уже отразился на том, как реально выглядит тюрьма? Если
совсем конкретизировать, то можно вспомнить о книжке Валерия Федоровича <Как выжить в советской тюрьме> - надо ли сейчас писать
другую книжку?
И второе, чего я не понял. Откуда вдруг появился рост заключенных до миллиона человек?

Альперн: Начну со второго вопроса. Мы живем в эпоху перемен. Тюрьма является социальным институтом, и многие проблемы, которое
государство, грубо говоря, не может решить со своим населением мирным путем, оно решает с помощью тюрьмы.
Безработица, огромное количество необеспеченных, отсутствие четкой власти привели к тому, что появился крен в сторону увеличения
бытовой преступности. Надо сказать, что главным образом она увеличивалась за счет краж, причем краж незначительных. Это были кражи,
которые можно назвать смешными, если попытаться выразить их в денежном эквиваленте. Тем не менее, это было повальное явление,
которое свидетельствовало о социальной неустроенности населения, не имевшее возможности иначе решить свои насущные вопросы.

С этими явлениями стали бороться при помощи тюрьмы. И люди повалили в тюрьму за мелкие кражи, причем статья, которая определяла
ответственность за это преступление, относилась к статьям средней тяжести, и был положен срок до пяти, даже до шести лет. Наверное,
все слышали о гусях, о мешках зерна, о картошке, о кроликах - со всеми этими зверьми и пищевыми отходами люди попадали на срок в 3-4
года и сидели вовсю в настоящем ГУЛАГе со всеми вытекающими последствиями.
Это тюремная субкультура, это очень жесткое иерархическое устройство общества внутри тюрьмы, которое накладывает на человека
неизгладимый отпечаток. Человек, который три-четыре года отсидел в тюрьме, никогда не станет таким, каким он был раньше. Он будет
влиять и переносить эти, так сказать, вирусы и микробы дальше. Он будет влиять на свою семью, если она у него осталась, на
окружающих, и так далее. Это очень сильное влияние, которое Россия испытала на себе в полной мере при очень большом тюремном
населении, при постоянной ротации, при определенной героизации тюремного мира. Это действительно мир мученичества, это правда.
Тюремная субкультура вылилась в население и стала альтернативной культурой, а может быть, уже и приближается к тому, чтобы стать
основной.
Не знаю, туда ли я вас завела...

Лейбин: Туда. На самое интересное место. По своим основаниям эта культура осталась советской? По своему устройству, по тому, как она
переносится во внешний мир.

Альперн: Я не думаю, что ее можно назвать советской. Любое закрытое общество - даже любая фирма - имеет свою субкультуру. Это закон
существования некой человеческой группы.
Что касается той лагерной тюрьмы, которую мы имели в советское время, то многое осталось до сих пор, поскольку наша тюрьма и сейчас
имеет лагерную суть, и то, что называется <колонией>, является в действительности лагерем. Каждый, кто бывал в пионерском лагере,
знает, что такое лагерь. Многие люди, которые приезжают посещать тюрьмы, говорят: <Господи, это же пионерский лагерь!> Да,
действительно, это похоже. Или, скажем, люди которые служили в армии, тоже знают, что такое лагерь, эту форму устройства жизни,
которая, как я думаю, свойственна не только советскому периоду, но вообще русскому обществу.
Когда-то я думала, что ГУЛАГ является порождением наших доблестных коммунистов, большевиков, однако когда я взялась за изучение
истории российской тюрьмы, то оказалось, что это полное продолжение того, что было при царях, что это та же самая каторга, что
устройство ее очень близко. Я не сказала бы, что это является свойством советской системы. Скорее, это свойство менталитета,
свойство русской культуры.

Лейбин: А откуда у тюремного начальства мотивация производить какие-то реформы? Она чисто внешняя?

Альперн: Я не думаю, что она внешняя. Например, главным реформатором в тюремном деле является тот орган, который возник после
трансформации, когда Главное управление исполнения наказаний - ГУИН, отдельный блок в Министерстве юстиции - превратилось в
Федеральную службу исполнения наказаний. Это последняя реформа, новую аббревиацию красиво уже и не выговоришь. Так вот руководителем
этой федеральной службы является Юрий Иванович Калинин, который давно при тюремном деле. Он является главным реформатором.

Эти идеи он выражает давно и настойчиво. Он считает, что в тюрьме должно остаться не более 10-15% имеющегося населения, потому что
эти люди являются криминалитетом. Остальные же - просто наполнитель, который сильно портится от соприкосновения с криминалитетом и
получает от тюрьмы все те качества и свойства, которые в конечном итоге не способствуют снижению уровня влияния этой субкультуры на
общество. Это его истинная, как я понимаю, точка зрения, и он считает, что с такой тюрьмой, наверное будет удобно работать, удобно
жить, и она будет похожа на то, что есть в Европе. Я считаю, что он вполне знает то, о чем он говорит и чего он добивается, потому
что у него достаточно хорошие результаты.

Лейбин: Ваш центр называется центром содействия определенной реформе. Что вы подразумеваете под этой реформой и что, как вам
кажется, является сегодня первоочередным объектом для реформирования?

Альперн: Что касается названия, то оно немного непроизносимо. Как я говорила вам, раньше организация называлась <Тюрьма и воля>, что
было романтично и как-то соответствовало. Но названия, как и заголовки книг Валерия Федоровича, очень часто воруют, и становится
непонятно, кто что написал. Поэтому, когда было дано нынешнее название, нам было очевидно, что его трудно украсть.
Но вообще говоря, в этом есть и какое-то рациональное зерно. Мы считаем, что в первую очередь реформы должны заключаться в том,
чтобы не сажать людей в тюрьму: поменьше их сажать изначально, не держать их так долго. Сейчас средний срок содержания в местах
лишения свободы составляет семь с половиной лет, в Европе - по семь месяцев. Нельзя держать их так долго, чтобы они превращались в
какой-то новый вид, отличный от homo sapiens. Тогда те люди, которые все-таки будут попадать в тюрьмы, - этот институт все еще
является неизбежным, и от него пока практически ни одна страна отказаться до конца не смогла - с ними можно будет по-другому
обращаться, и будут другие последствия отсидки. Они не станут неким материалом, который заполняет эти вольеры. Если человек совершил
тяжкое преступление, ему можно будет как-то помочь, может быть, разобраться в том, что привело его к этому деянию, найти ему
какие-то варианты жизни, чтобы это была все-таки жизнь, а не существование.
В этом главные направления реформы: сокращение тюремного населения и срока пребывания под стражей.
Конечно, есть и много всего другого. Это очень грубые контуры, и когда попадаете туда, становитесь все ближе и ближе к тюремной
камере, вы начинаете видеть другие, тонкие очертания. Они вам совсем не понравятся. Может быть, кому-то и понравится. Там очень мало
того, что наполняет жизнь человека на свободе, и чем больше разница между жизнью в камере и жизнью на свободе, тем меньше шансов у
человека, который выходит из камеры на свободу, на свободу вернуться. Люди выходят из тюрьмы, но как бы остаются там. Это своего
рода пожизненное заключение, и реформа, по нашему мнению, должна состоять в том, чтобы условия содержания не так далеко уводили
человека от той жизни, в которую ему придется вернуться.

Лейбин: Как вы считаете, из-за каких процессов в нашем обществе сажают так много и что с этим можно сделать?
Альперн: Эта машина раскручивает все свои колеса и требует топлива. Вообще говоря, эта машина называется государственная уголовная
политика. В зависимости от того, какие инструкции и основные направления даются органам, которые входят в систему уголовного
правосудия - следствие, прокуратура, судейский корпус - в зависимости от этого все и происходит. Конечно, в этом могут быть элементы
стихийности, но в принципе все идет от головы. Есть возможность, и мы знаем эти примеры, когда можно полностью менять уголовную
политику, но для этого нужна так называемая политическая воля.
Эти слова все знают, но они действительно что-то описывают. Например, известно, что в Голландии во время Второй мировой войны почти
все криминологическое сообщество оказалось в фашистских лагерях. Те криминологи, которые сумели выжить, решили полностью изменить
уголовную политику государства. Что они сделали, добившись каких-то постов в министерствах и так далее: они привели свою страну к
тому, что тюрьма почти не использовалась, так как они поняли на своей шкуре, каково это - сидеть, что при этом с человеком
происходит и почему этого не надо делать. Вот и все.

Лейбин: Если мне не изменяет память, у Валерия Федоровича была фраза: <Вернуть тюрьмы народу>. Что имеется в виду под этим?
Альперн: Знаете, это действительно гениальная фраза - вообще, Валерию Федоровичу, безусловно, свойственен момент гениальности. Что
имеется в виду: тюрьма не должна существовать в некоем вакууме. Так как люди из народа приходят в тюрьму и из тюрьмы они выходят в
народ, то народ должен понимать, что в тюрьме происходит. Главное в этом заключается в том, что не должно быть разрыва между тюрьмой
и тем, что сейчас модно называть не народом, а гражданским обществом. Чтобы существовал постоянный контакт.
Кстати, это очень хорошо иллюстрируют разные западные практики: там существуют разные организации: религиозные, студенческие,
ветеранов вооруженных сил, пенсионеров, которые работают с заключенными. Они получают разрешение в своих муниципалитетах, приходят в
тюрьмы и обучают заключенных каким-то наукам, помогают им в трудные психологические моменты, заменяя им родственников. Это
популярно, это считается престижным. Человек, который может помочь другому, оценивает себя иначе. Возникает некий контакт, который
соединяет тюрьму с обществом и не делает ее до такой степени изолированной, чтобы ее субкультура превращалась во что-то совершенно
отличное от того, что принято среди остальных людей.

Ухабов-Богославский: Я хотел бы задать вопрос, возможно, немного философского характера: либеральная тюрьма - это, конечно, хорошо,
но ведь тюрьма есть, с одной стороны, инструмент социального исправления, а с другой - наказания. Где найти грань между наказанием,
соответствующим преступлению, и исправлением человека? Каково мне будет оценивать, если, например, я буду осознавать, что человек,
убивший моего родственника, сидит в тюрьме в довольно-таки мягких условиях, а я скорблю о потере близкого?

Альперн: Вы знаете, это очень сложный вопрос. Его можно разбить на целую серию вопросов или ответов, потому что все это не совсем
очевидно. Этот вопрос в общем виде не решен. И сколько будет существовать тюрьма, столько он не будет решен.
Что касается исправления тюрьмой, то это иллюзия. Исправления не наступает практически никогда. Наказание наступает, и природа
тюрьмы, как сказал один очень известный философ, <такова, что даже новейшее медицинское оборудование становится орудием пытки>. Все,
что вы приносите в тюрьму, становится орудием наказания, потому что это ее природа, это так называемое дисциплинарное пространство,
в котором наказывается любой человек, будь это осужденный, заключенный, будь это сотрудник, будь это даже тот, кто приходит туда как
посетитель. Он мгновенно чувствует всем своим существом, организмом, насколько это тяжело - находиться здесь.
Мне, например, доводилось бывать в тюрьмах разных стран, в частности, в Западной Европе, и я была один раз в одной женской тюрьме
недалеко от Лондона, которая, на взгляд постороннего наблюдателя, представляла собой просто-напросто райский уголок. Там были все
необходимые английские ландшафты, замки и тому подобное, женщин там было немного, и наказаны они были не за суровые преступления, но
когда я начала с ними разговаривать, я поняла, что их наказание для них слишком тяжело. Они попали туда из разных регионов Англии, и
главная их проблема заключается в том, что они абсолютно не имеют контактов со своими детьми. И это такое по силе наказания, что оно
ничем не может быть смягчено. Всех этих ландшафтов ты просто не видишь. И эти невидимые для внешнего наблюдателя элементы тюрьмы,
которых огромное множество и каждый из которых является необыкновенно мучительным для человеческого существа, и составляют наказание
в либеральнейшей из тюрем. А в наших тюрьмах наказания грубые. Если кто-нибудь, не дай Бог, убьет вашего родственника, он будет
находиться в условиях, в которых медведи не выживают, поэтому вы будете вполне довольны его наказанием.

Вопрос из зала: Что, на ваш взгляд, является основным отличием западной тюрьмы от нашей, что бросается в глаза в первую очередь?

Лейбин: Как кажется, классификация была несколько сложнее: тюрьма российская, европейская и американская.

Альперн: В общем, европейская и американская тюрьмы по своему устройству смыкаются, поскольку процесс формирования тамошней
современной тюрьмы был в целом единый, он происходил в начале XIX века. В то время они перешли от группового содержания заключенных
к индивидуальному, были построены так называемые пенитенциарии, в основу которых лежала светлая религиозная идея: если человек не
будет сидеть с себе подобными, а будет находиться в отдельной камере, то тогда он исправится, потому что сможет обращаться к Богу и
так далее. Иными словами, европейская и американская тюрьмы устроены как камерные тюрьмы. И в камере может быть по несколько
человек.
А у нас устройство тюрьмы лагерное. У нас в колониях осужденные живут в комнатах, назовем это так, в которых вместе с ними еще
находятся еще 100 человек. Это отличает нашу тюрьму коренным образом. На индивидуалистическом западе принято индивидуальное несение
своего наказания, а у нас групповое. И это же включает в себя все прочие элементы: как ты живешь там, как ты отвечаешь за все, что
делают другие, как происходят групповые наказания. Ты полностью отвечаешь за проступки других, как будто бы ты сделал это сам.
На западе это невозможно, потому что там совершенно другая культура, другая ментальность. Там человек - это единица измерения нации,
а у нас в качестве единицы измерения выступает группа людей. И это полностью переносится на устройство тюрьмы.
Вопрос из зала: Не наблюдается ли тенденции к ужесточению отношений между заключенными и к появлению внутритюремного экстремизма?
Например, я слышал что-то подобное про подростковые зоны. И связано ли это с ужесточением уголовной жизни вне зоны?

Альперн: Конечно, это трудно оценивать даже за какой-то более или менее определенный период времени. Смена тюремной культуры
происходит постепенно. Например, когда сидел Валерий Федорович, существовали строгие положения насчет поведения, тюремные касты, -
это касается мужской тюрьмы, мужская и женская тюрьмы исключительно разнятся - были определенные касты, так называемые масти, чье
поведение регламентировалось, так что можно было понять, как себя вести и что будет происходить в тех или иных случаях. По мнению
нынешних наблюдателей, сейчас происходят некие субкультурные изменения, которые в итоге не сформировали еще какого-то определенного
положения. Эти изменения связаны даже не с переполнением тюрем, а с тем, что меняется культура в обществе. Раньше мы жили при
советах, это были одни ценности, а теперь у нас другой политический строй, и все это влияет.


Девочки, идущие строем

Насколько это лучше или хуже, мягче для человека или жестче, мне очень трудно судить, поскольку это настолько индивидуально и
настолько далеко от моего женского восприятия... А статистики такой пока нет. Речь идет о сменах каст, о том, что сейчас, например,
идет интересный процесс, связанный со снижением режимов. Например, для женщин сейчас существует только один общий режим содержания.
Для мужчин существует строгий, общий, особый и тюрьма - четыре режима содержания по степени строгости. Последние законодательные
новации привели к тому, что часть статей была декриминализирована, снижена, и было необходимо менять режим содержания для
осужденных. Люди, которые сидели на строгом режиме, должны были перейти на общий. Это оказалось очень существенным, потому что на
строгом режиме все эти разделения на касты достаточно жесткие, и человек, который умеет жить таким образом, чувствует себя
комфортно. На общем режиме, где нет сформированной прослойки криминалитета, где преступления, так сказать, размазаны и сообщество
достаточно пестрое, эти правила не соблюдаются, и человек, который попадает со строгого режима на общий, чувствует себя чрезвычайно
дискомфортно.
Например, это касается касты <опущенных>, о которой знают все, кто занимается этой темой. Это не самое низкое, но достаточно тяжелое
для человека существование. Есть целый ряд запретов, который должен выполнять сам человек и которые должны выполнять по отношению к
нему другие. В колонии строго режима это очень четко обозначено, например, посуда, из которой едят <опущенные> определенным образом
помечена, и никогда нормальный мужик или представитель более высоких каст не дотронется до этой посуды, иначе возникают вполне
существенные психологические проблемы. А вот в колонии общего режима начальство взялось бороться с этой криминальной субкультурой, и
они стали меченую посуду выбрасывать, а всех заставляли ходить в столовую и есть из той миски, которую дают. Это приводило к тому,
что люди отказывались есть, отказывались ходить в столовую, их наказывали штрафными изоляторами. То есть вместо того, чтобы получить
смягчение режима, они оказывались в ситуации, гораздо более худшей, потому что, например, они не могли уйти по досрочному, так как
все время нарушали режим, потому что не могли смириться с новой ситуацией.
Такого рода сломы и изменения происходят постоянно, но они происходят медленно. Требуется десяток лет или больше, чтобы
определиться, во что вылилась та или иная законодательная инновация или те или иные изменения в обществе в целом. Тюрьма и
общество - это сообщающиеся сосуды, и уровень жидкости везде одинаковый.

Лейбин: А какой, приблизительно, процент российского населения сейчас прошел через тюрьму?

Альперн: У меня своих личных данных по этому вопросу нет, но те данные, которыми оперирует наш центр, говорят об очень высоком
проценте. Если брать только мужское население, то получается, что около четверти его имело те или иные соприкосновения с тюремной
субкультурой.
А если мы присоединим сюда и армию, которая по своему субкультурному устройству очень близка к тюрьме, то этот процент еще
возрастет; разница между сообществами не слишком велика.
Илья Гурьянов: В какой степени тюрьма является способом исправления индивидуума и в какой степени она является способом отложения
проблемы исправления не некоторый будущий неопределенный срок? Существуют ли некоторые практические способы смещения этого
соотношения именно в сторону исправления?
Альперн: Как мне кажется, я на этот вопрос уже частично ответила. Я не думаю, что может идти речь об исправлении. Что мы
подразумеваем под исправлением? Мы хотим сделать из плохого мальчика или девочки хорошего мальчика или девочку? Это же смешно, это
утопия.
Человек действительно очень сильно меняется. Является ли это его исправлением и для чего его так исправляют, это вопрос. Вообще
говоря, существует мнение о том, что главное, что наступает с человеком во время его тюремного заключения, это потеря реальной
возможности жить в обществе. Человек превращается как бы в младенца. Все навыки, которые он получает с детства от родителей,
учителей, все, что является необходимым запасом для социализации человека, в тюрьме уничтожается. Является ли это его исправлением?
Я думаю, что нет. Но это действительно является изменением, человек очень сильно меняется.
Туберкулезная камера

увеличить

Для меня всегда стоит вопрос: для чего изменили этого человека? Для какого общества, для какой проблемы, для какого жизненного
решения? Я думаю, что это не является главным вопросом, которым занят законодатель.
А вот вопрос наказания, как я уже говорила, решается всегда, потому что стоит вам попасть на территорию любого тюремного учреждения,
и вы уже этим будете наказаны.
Лейбин: Есть ли примеры таких инноваций, когда удалось добиться смягчения режима, не вступив при этом в конфликт с субкультурой?
Альперн: Я боюсь, что хороших примеров нет. Опять-таки, понятия хорошего и плохого слишком конкретные, и этими понятия, как мне
кажется, нельзя описывать то, что происходит с человеком вообще, - речь не идет о деньгах - и то, что происходит с тюрьмой в&nbs
p;частности.
Например, попытки изменить положение <опущенных> всегда плохо кончаются как для них, так и для всего остального тюремного
сообщества. По всей видимости, это происходит так, потому что устройство этой иерархической системы требует наличия такого слоя, и
без этого слоя она не может существовать, она не даст его сменить или уничтожить.
Но - ура! - прибыл наш главный герой, и я думаю, что могу передать ему слово. Спасибо за внимание.
Лекция Валерия Абрамкина
Валерий Абрамкин: Для начала я хотел бы, чтобы мой старый друг-приятель Виктор вам спел.
Виктор Луферов: Я спою вам одну песню, но я думаю, что есть гигантская разница между мной, поющим ее, и теми, кто поет ее в зоне.
Дистанция грандиозного размера. С моей стороны есть только сочувствие, а также понимание и протест против того, как поступает
государство с огромным количеством людей, но на этом моя история заканчивается. То, чем занимаются Валера и его центр, это другая
история, а то, что происходит с людьми в зоне, третья.

Летит паровоз по долинам, по взгорьям,
Летит он неведомо куда.
Назвался мальчонка вдруг жуликом и вором
И с волею простился навсегда.
Не жди меня мама, хорошего сына,
А жди мошенника-вора.
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь моя - вечная игра.
А если я сяду в тюрьму за решетку,
То я решетку подпилю.
И пусть Луна светит своим продажным светом,
А я, все равно я убегу.
А если заметит тюремная стража,
Тогда я, мальчоночка, пропал.
Короткий вдруг выстрел раздастся,
И я сразу сорвался с барказа и пропал.
И кровь почет бесконечной струею,
Прощайте, вы жизни моей дни.
Охрана обступит плотную стеною,
Какие ж ненавистные они.
Я буду лежать в лазарете тюремном,
Я буду лежать и умирать.
А ты не придешь ко мне,
Мать моя родная,
И некому будет провожать.
Постой, паровоз, не стучите, колеса.
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Хочу показаться на глаза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Хочу показаться на глаза.
Летит паровоз по долинам, по взгорьям,
Летит он неведомо куда.
Назвался мальчонка вдруг жуликом и вором
И с волею простился навсегда.

К песенке я могу добавить, что я бывал в зонах, пел несколько раз в том числе и в зоне с так называемыми <смертниками>, - теми, кто
получил по двадцать пять лет, - был в подростковой зоне. Я знаю, что бывали такие случаи, когда по абсолютно непонятным причинам,
думаю, подсознательным, бывали такие случаи, когда просто выгоняли со сцены и начинался бунт. Люди не хотели слышать и видеть того,
кто пел. В моем случае, слава Богу, было даже общение с молодыми ребятами и со страшными уголовниками. И когда я спросил у человека,
который отсидел семнадцать лет из двадцати пяти, что он будет делать, какую профессию он нашел, - я спрашивал у двух-трех человек -
все говорили, что они будут заниматься тем же самым. Остальное доскажет Валера.

Абрамкин: Я прошу меня простить за опоздание.
Почему я хотел начать с этой песни. Очень много говорят о том, что есть такое отрицательное явление - призонизация общества. В нашу
жизнь входят тюремные слова, тюремные песни. По своему детству (будучи этакой интеллигентской шпаной) я помню, что песня "Летит
паровоз:" была для нас (в детстве) гораздо интереснее, чем самые популярные советские шлягеры, типа "Я люблю тебя жизнь:", "Ландыши"
, "Нежность", "Журавли" и т.п. В этом, на самом деле, нет ничего удивительного. По подсчетам бывшего начальника ГУИН Зубкова, каждый
третий мужчина - бывший арестант. Я думаю, что он немного ошибается, и это, все-таки, каждый четвертый. И, конечно же, почему бы
этой трети мужского населения не быть представленной в нашей жизни. Тюремный язык, лексика, фольклор гораздо более выразительны,
интересны, мудрее, чем, например, язык, на котором говорят политики, депутаты Государственной Думы, Президент или эстрадники.
Когда недавно были выборы на Украине, меня замотали оттуда вопросами по поводу слова "козел". Янукович вроде бы назвал козлами своих
противников... Что это значит на жаргоне. Я отсылал любопытствующих к Евангелию. Спаситель называл людей плохих, не соблюдающих
заповеди, КОЗЛАМ И КОЗЛИЩАМИ. Видимо, из Евангелия слово козел и попало в тюремный язык. Как много и других слов попало в тюремный
язык из Священного Писания, старославянского языка. В словаре Даля, например, есть слово "макитра". У Даля "макитра" - горшок. В
тюремном языке, макитра - голова, макитрить - думать, мозговать.
Давайте я вначале вот что скажу. Вообще-то, есть большая разница между криминальным миром (языком) и тюремным.
Дело в том, что в тюрьме сидит простой русский мужик. Может даже, и не простой; если вспомнить Достоевского, можно предположить, что
там осела самая энергичная часть общества, мужской его составляющей.
СИЗО <Матросская Тишина>

увеличить

Я уже много раз говорил о том, что когда я попал в тюрьму, то самым потрясающим впечатлением было то, что, видя людей, с которыми я
сидел первый год, я совершенно отчетливо понимал, что если каким-то случайным образом поменять тех, кто сидит в тюрьме, с теми, кто
ходит на воле, то ни в тюрьме, ни на воле никто этого не заметит. Когда я уже дошел до строгого режима, я понял, что злодеев,
настоящих злодеев, на воле гораздо больше.
Есть такой Борис Иванович Федотов, бывший начальник Псковского изолятора, который сделал тюрьму с человеческим лицом. Потом его
возили по заграницам, и он сказал, что в других странах такого нет. В других странах в тюрьмах сидят люди помельче - маргиналы.
Я сразу проккоментирую высказывание псковского тюремного начальника - особенности русской тюрьмы связаны не с особым устройством
самой тюремной системой, не стараниями тюремного начальства, а с особенностями русского этнического характера.
Некоторые ученые свои книги и статьи озаглавливают "Тюремная субкультура". На самом деле, правильнее сказать "тюремные субкультуры",
потому что, скажем, женский мир - это одна субкультура, малолетка - это другая субкультура. Но тюремный порядок, о котором я вкратце
скажу, относится к мужской субкультуре, не к малолетке и не к общему режиму, где сидят первоходки, а к тому месту, где сидят люди,
много пожившие и пережившие, "прошедшие и Крым и рым", как говорят. Они вынуждены как-то устраивать свою жизнь. Самые простые люди,
не злодеи, не профессиональные преступники. Они устраивают ее совершенно удивительным образом.
В зоне нет убийств, нет краж. Если они там случаются, то жизнь человека, который украл, - таких называют "крысами" - складывается в
дальнейшем таким образом, что лучше бы ему и не жить. Иногда таких людей превращают в "опущенных", в неприкасаемых, в изгоев.
Я должен сказать, что группы неприкасаемых, "петухов", не было при Достоевском, не было при Шаламове. Когда люди переносят то, что
они читали у Шаламова и Солженицына на сегодняшний тюремный мир, - это ошибка. Тюремная мужская субкультура пережила несколько
трансформаций, и теперешний тюремный мир совсем иной.
Довольно часто, когда говорят о том, что люди "живут по понятиям", имеют в виду что-то позорное. Но если вы возьмете Евангелие и
формализованные правильные "понятия", то никакого отличия не будет. Правильные "понятия" - это то, как нам заповедал жить Спаситель.
Чтить отца и мать, - особенно мать, сестру. Отдать жизнь за брата своего. "Брат" - это самое святое слово в зоне. А также "братва",
пострадать за братву. Человек, который пострадал за братву, скажем, сел в ШИЗО за что-то, - ему будет помогать вся зона. Ему
подгоняют курево, чай и прочее, потому что он страдает за братву. Вот что такое правильные "понятия".
Я не буду дальше углубляться, добавлю просто, что предательство есть самый страшный грех в зоне. За шесть лет мне лично пришлось
участвовать в убийстве семи человек. Убитыми были предатели и "прессовщики".
А самым ужасным в зоне, демоническим - являются менты. "Демоны" - это менты, администрация. У ментов есть агенты, стукачи. Есть
провокаторы, которые возбуждают всякого рода конфликты между заключенными. Есть "прессовщики": пресс-хаты - это камеры, где сидят
специально настроенные администрацией арестанты, и туда сажают человека, которого надо сломать. По самым разным причинам. Иногда
даже не для того, чтобы узнать о преступлении, которое он совершил, о его подельниках. Иногда хотят узнать, где лежат общаковские
деньги. Иной раз, просто сломать человека надо - совершенно непонятно зачем. Из сломленных выходят самые страшные злодеи. В начале -
для арестантов, потом для нас, а, страшнее - для наших детей. О том, как ломают, я рассказывать не буду. Чрезмерные подробности есть
в очерке Кирилла Подрабинека "Беспредел". Это про Елецкую Крытую пресс-тюрьму, очерк я редактировал прямо перед арестом. Потом
Елецкая все время преследовала меня (в документах и видениях) до декабря 2003 года. Тогда мы выиграли процесс, весьма мало
относящийся к пыткам, но все же в документах, дополнениях к решению КС были забиты фразы: "Елецкая Крытая": пресс-тюрьма: Я думаю,
что Кириллу Подрабинеку, получившему очередной срок за свои показания и туберкулез, вряд ли, от этого решения КС стало жить легче,
но меня как-то отпустило, и я, с тех пор, более беспокоюсь другими тюрьмами.
Прессовщики - это люди, которые делают с заброшенным к ним арестантом, то, что им приказано. Скажем, они подвешивают за крюк под
ребро, они его насилуют. Ну и так далее.
Когда прессовщики идут по этапу, есть специальная пометка на деле, которое их сопровождает. В принципе, они не должны попадать в
транзитные камеры. Но поскольку у ментов работы много, иногда они попадаются. И этих прессовщиков убивают. Если ты его не убил, это
будет грех на тебе. Убивают их по страшному. Несколько раз поднимают и бросают на пол, пока у них ребра не вылезают из тела.
Слава, если можно, покажи третий блок - Красноярский бунт. Арестанты и тюремная администрация - это просто выражение того, что и так
есть на воле. Мы ненавидим власть. Мы ее не любим. Мы даже понимать и знать ее не хотим. В зоне это переходит в крайнюю степень
войны.
Красноярский бунт
Войска готовятся к штурму

увеличитьК штурму готовы

увеличить
Одна сторона

увеличитьИ другая сторона - арестанты

увеличить
Оборона сломлена

увеличитьНародный директор

увеличить

Это хроника Красноярского бунта. "Шестерка", где я, когда-то (83-85 гг.) просидел два года. Осень 1991 г. В зоне три тысячи
вооруженных заключенных, бунт продолжался сорок дней. Две тысячи солдат. Для какой-нибудь Латинской Америки это натуральное военное
сражение. Вот те, кто стоит впереди, на крышах: баллоны подготовлены для того, чтобы взорвать их. Жилые дома стоят где-то в
пятидесяти метрах от зоны, и если бы баллоны взорвали, то не знаю, что бы там было.
Слава, дальше. - Это войска. Это 38-й день. Я приехал на 30-й. - Дальше. - Это передовой отряд заключенных.
- Дальше. - Это уже после ввода войск: опера первым делом сбрасывают с крыш баллоны.
- Дальше. - На этом мы остановимся, это народный директор, Саша Зайцев. Все сорок дней бунта арестанты работали. Работу производства
обеспечивал Зайцев, он слева. Они даже перевыполняли план.
В этом нет ничего парадоксального. Само арестантское сообщество вполне способно правильно устроить свою жизнь. Им мешали. В молочных
флягах завозили спирт, цыгане перебрасывали через стены водку по ценам ниже, чем они были на воле. Это 1991 год. Чтобы споить людей,
устроить беспорядки и так далее. Были страшные случаи. Один из блатных, Паша, напившись, ходил, что-то вымогал у мужиков, простых
работяг. Его раз вызвали на разборку, сказали: "Паша, не ходи". Второй раз вызвали. Как положено, на третий раз его просто попросили
положить руки на стол и перебили их. Есть такое наказание в тюрьме.
Сами блатные себя блатными не называют, и воры в законе не называют себя ворами в законе. Они себя называют "людьми". "Мы люди", -
вот и все. Ну, а если ты поступил не по-человечески, скажем, пользуясь своим положением, у кого-то чего-то отобрал, тебе могут
перебить руки.
Один из моих докладов назывался "Тюремная разборка как возможная модель российского правосудия". Это я не для экзотики. Я думаю, что
если бы реформаторы изучили опыт тюремных разборок, они, может быть, и поняли бы, каким должно быть российское правосудие. В этом
докладе я говорил о том, что, прежде всего, в зоне используются принципы традиционной культуры, обычного права. Но скажу больше: в
основе тюремных разборок лежит библейское, даже евангельское правосудие. Нет задачи - найти виновного и наказать его. Нет такой
задачи. Есть задача восстановить мир и согласие. Шалом - так это можно определить.
Решение принимается не большинством. Должен быть консенсус. Если один человек будет против решения, оно не принимается. Просто
посылается сообщение, как Хомяков говорил, к человеку "излюбленному" от всего схода. К некоему авторитетному человеку. При выборе
этого авторитетного человека учитывается и мнение того, кто, видимо, виновен. Если мы не пришли к консенсусу, то пусть решение
вынесет этот авторитетный человек. В частности, "смотрящий".
Казенное правосудие, безусловно, нам абсолютно чужеродно, и поэтому мы власть ненавидим. Тихо, про себя. Арестанты ненавидят так,
как вы видели. Они были вооружены.
Девушка, которая все это снимала, ходила со мной в зону. Мне поначалу было даже немножко страшновато, потому что мужики там сидят по
десять-пятнадцать лет, они изголодавшиеся. Поэтому перед тем, как ей зайти в зону, я говорил с лидерами и просил обеспечить ее
безопасность. Это было в их интересах, потому что надо было снять те безобразия, которые были в зоне. К ней сразу же приставили двух
арестантов с саблями. Сабля - это символ того, что к этой девушке нельзя прикасаться.
И последнее, что я хотел сказать об удивительности российской тюрьмы. Каждый год мы получаем десятки тысяч писем. Уже шестнадцать
лет. Когда я открываю письмо и читаю его... - я человек текста, я всю жизнь жил исключительно текстами, не женщинами, не чем-то
реальным - письмо из зоны сразу видишь. Видно, что текст пришел оттуда. Тюрьма человека возвышает, поднимает. Как Люда, наверное,
рассказывала, из тюрьмы выходят профессиональные поэты, художники. Без тюрьмы они бы такими не стали. Это особенность только
российской тюрьмы. Точнее, не тюрьмы, а российского этнического характера.
По-моему, Соловьев (а вслед за ним и еще кто-то) писал о том, что российская икона - это результат страшных ограничений. Наш
характер таков, что когда мы на воле, мы почти ничего не можем. Когда мы в тюрьме, когда все расписано, когда никуда не двинешься,
только в условиях таких жутких ограничений мы можем творить.
Наши исследования проводились под руководством Валентины Федоровны Чесноковой. У нее, например, есть теория, что существует два типа
цивилизаций. Один тип - это когда человек переделывает то, что его окружает, под себя. Второй тип - наоборот, когда человек
переделывает себя. Мы относимся к этому второму типу, но не к крайней его разновидности, как японцы. Как сидят в японских тюрьмах -
это просто ужас. В наших - просто "ад на земле" (см. фото "камера Матросской Тишины, конец ХХ века), кто бы его так спокойно
переносил, доедая баланду, с интересом дочитывая книгу, бедуя о чем-то неземном:. Это неземное, запредельное терпение (Христос
терпел:). В какой еще стране могла бы сложиться эта идиллическая картинка: 140 человек на 70 кв. м., где спичку можно зажечь лишь у
"решки" (окна) или у "кормушки" (форточка в двери, через которую передают пайку и баланду)?
Что касается власти. Один из заключенных, Рянжин, однажды написал мне, вот отрывок из его письма: "Насколько бесправен простой
российский гражданин... Я долго думал, с чем бы сравнить или как бы точнее определить его положение. И, похоже, придумал. Простые
люди в России - военнопленные. Именно такое к нам отношение. Законы, договоренности - все это существует, но не действует. И жизнь
наша, вся наша жизнь зависит от произвола оккупационных властей, от прихоти коменданта. Да и в положении таком мы только потому, что
кто-то с кем-то воюет, даже неизвестно, с кем и за что. И вот я думаю: стоит ли добиваться изменений, улучшений в уголовном
законодательстве, если власть смеется над уже существующим? Также и мы давайте посмеемся над возможными переменами".
Луферов: Это песня XIX века. У меня есть программа, <Парад инструментов> (точнее <Парад инструментов на красном пальто> -
<Полит.ру>), там я пою ее с цепью. Но сейчас цепь у меня далеко...
С Иркутска ворочуся
Счастливым, может быть.
Быть может, наживуся,
Счастливо будем жить.
Быть может, наживуся,
Счастливо будем жить.
Тюремныя ворота
Для нас отворены,
Все тяжкие работы
На нас возложены.
Все тяжкие работы
На нас возложены.
Еще один годочек
В тюрьме побуду я,
А там мой мил-дружочек
Вернуся я любя.
А там мой мил-дружочек
Вернуся я любя.
С густыми волосами,
С ногами без браслет
Явлюся между вам
С иголочки одет.
Явлюся между вам
С иголочки одет.
Абрамкин: Если позволите: были подготовлены какие-то диаграммы и графики, и Слава вам сейчас их покажет.
Количество заключенных на 100 тыс. населения в различных странах мира

увеличить
увеличить

Численность заключеных СИЗО и ИУ в 1993-2004 гг.

Это относительное количество заключенных в разных странах мира. Количество заключенных в разных странах не зависит ни от уровня
преступности, ни от национальных особенностей, ни от чего вообще. Оно определяется каким-то странным образом. Скажем, Мексика и
Канада имеют одно и то же количество заключенных на сто тысяч человек. Америка, которая, казалось бы, и культурно и по юридической
системе близка к Канаде, имеет в пять раз больше.
Лейбин: В каком смысле нужно понимать предложение использовать тюремную субкультуру как прототип каких-то общественных институтов?
Насколько серьезно мы должны все это принять и в какой мере это означает, что другие общественные культуры - общинная, религиозная -
не входят в конкуренцию с тюремной субкультурой?
Абрамкин: Вы понимаете, я просто предлагаю изучать народную жизнь. Изучать то, как мы живем. Мы сами по себе умеем решать конфликты.
Тюрьма - это просто одна из возможностей, где эти модели и образцы можно брать. Еще лучше брать у староверов, рассматривая то, как
они принимают какую-то новую норму. Тюрьма создает особые условия.
Именно в тюрьме я понял разницу между женщиной и мужчиной. Когда я впервые попал в женскую тюрьму, я понял наконец, чем мы
отличаемся. Во-первых, женщина не имеет механизмов компенсации потери воли, в отличие от мужика. Мужик включается в социальную
борьбу, в борьбу за лидерство.
Реплика из зала: Встраивается в какую-то иерархию.
Абрамкин: И это тоже. Мужчина способен выстроить порядок. Это мужчина придумал дуэль. Женщина может только морду расцарапать
сопернице или пойти на партсобрание. Были времена, когда женщины ходили на партсобрания и говорили, что мужья им изменяют. Но решить
конфликты между собой они не могут.
Женский гомосексуализм, который так часто показывают в фильмах, это не гомосексуализм, это попытка восстановить утраченный мир.
Женщина не может жить без мужа, ребенка. Встречаются женщины, которые исполняют роли мужиков. Они бросают пачку чая своим "женам",
говорят: "Завари". Спрашивают: "Ну что, носки постирала?" Эти роли отыгрывается на полном серьезе.
Врачи говорят, что у женщин, которые исполняют роль мужа, происходят гормональные изменения. Иногда "пара" (как правило
"однохлебки") берут к себе, в семью - ребенка (например, какую-либо пришедшую в зону малолетку). И "кобел", и его подруга, ни к
каким сексуальностям девочку не допускают - и здесь, все, как в утраченном вольном мире
Людмила Альперн со мной в такой трактовке устройства женского тюремного мира не согласна, она даже считает меня женоненавистником. А
я могу еще добавить, что самые жестокие, самые жуткие приговоры детям и женщинам выносят женщины-судьи. У нас как-то говорят, что во
власти одни мужики. До судебной власти это не относится, потому что там женщин немало (во многих регионах более половины). И ими
выносятся самые жуткие приговоры.
Абраменко (<Центр развития демократии и прав человека>): Скажите, пожалуйста, несколько слов о положении ВИЧ-инфицированных в
тюрьмах.
Абрамкин: Слава, покажи, пожалуйста, четвертый график.
Количество больных туберкулезом и ВИЧ-инфицированных

Это относительное количество туберкулезников и ВИЧ-инфицированных по годам. Где-то в 2000 году произошел ВИЧ-взрыв.
На самом деле, это катастрофа, потому что когда поток ВИЧ-инфицированных пропускается через чахоточников, а туберкулезных там 10%,
они (ВИЧи), во-первых, скоротечно умирают. Там какая-то загадка: у ВИЧ-инфицированных в случае заболевания туберкулезом нет
выраженной симптоматики. Даже рентген, иногда) ничего не показывает. У человека уже распад легких, а рентген ничего не обнаруживает.
Говорю пока о главном, потом скажу конкретно о том, о чем просили.
Во-вторых, появляются новые формы туберкулеза. Так называемые, лекарственно-неизлечимые (с множественной лекарственной
устойчивостью - МЛУ ТБ). С помощью традиционных препаратов их излечить невозможно. Чаще всего они появляются именно при большом
потоке ВИЧ-инфицированных. Этого боится весь мир. Деньги, которые вкладываются западом в борьбу с нашим тюремным туберкулезом,
совершенно фантастические. Скажем, 450 миллионов долларов в год.
Каждый год на свободу выходят 30 тысяч туберкулезников, из них 10 тысяч - с МЛУ ТБ-1. Такой туберкулезник может сесть в самолет,
прилететь в Нью-Йорк, в Токио и так далее. Это будет глобальная катастрофа.
Сейчас придумали препарат против МЛУ ТБ-1, как его называют. Курс лечения этими лекарствами (второго ряда) стоит 50 тысяч долларов.
В России - пять тысяч. Но сейчас прогнозируется появление МЛУТБ-2 даже название ему придумали - "супер-жучок". Это такая форма
туберкулеза, от которой пока нет препаратов (природа шустрее фармацевтов), и даже боятся, что и не придумают.
Поэтому я, в отличие от традиционных правозащитников, выступаю за отдельное содержание ВИЧ-инфицированных.
Вопрос из зала: Скажите пожалуйста, почему на вашей диаграмме нету самой населенной страны, Китая?
Абрамкин: В Китае чуть больше 100 заключенных на 100 тысяч человек, что гораздо меньше, чем в России и в США. Если мне память не
изменяет - 118 заключенных.
Вы понимаете, тюрьма во всех странах используется отнюдь не для обеспечения нашей безопасности. Она используется для уничтожения
определенных неудобных групп населения. Кроме того, существование "удобного врага" (термин Нильса Кристи) служит удобным способом
для бездарных политиков прикрыть свою бездеятельность в отношении решения реальных социальных проблем. "Преступники" и потребители
наркотиков - сейчас во многих странах выбраны в качестве таких удобных врагов. В США же, кроме того, уже давно создана "Тюремная
индустрия", которая дает достаточно высокие прибыли и позволяет затуманить мозги избирателю потоком фильмов про храбрых рейнджеров и
полицейских. Именно они, как бы и спасают население от "вампиров"-наркоманах и злодеев- преступников
Лейбин: Если сопоставить недавнюю лекцию Глеба Павловского с вашей в той ее части, где говорилось о власти: по-моему, была
нарисована весьма похожая картина, картина внутренней гражданской войны, которая свойственна культуре. Не могли бы вы
прокомментировать: это совпадение?
Абрамкин: Я думаю, что это взгляд с разных сторон, хотя с Глебом мы, вообще-то, довольно близки. Если взять придуманную Глебом
"модель бассейна", я бы развил ее следующим образом.
Россия купила или построила какой-то западный бассейн. Но этот бассейн пуст. Власть, политики все время пытается в него прыгать,
иногда солдатиком, иногда вниз головой. То, что делаем мы, в частности, Глеб Павловский, Найшуль, Андрей Илларионов, другие люди,
отчасти и я, - мы пытаемся этот бассейн заполнить водой хотя бы наполовину. Кроме того, мы пытаемся научить людей, которые туда
прыгают, освоить безопасные способы падения, а, когда бассейн потихоньку наполняется - плавать в том, что есть. Потому что реформы -
это не законы и модели, это прежде всего люди, способные жить по-новому (С.А.Пашин) и уметь плавать в той воде, которую туда уже
удалось закачать. Но вода при этом должна быть, заполнять бассейн водой - не дело политиков. Это наше дело. Наше дело и учить их
плавать, когда воды хоть чуть-чуть набралось и не кидаться туда, не убедившись, что воды нет, или ее слишком мало.
Вода - это концепции, идеи, образцы поведения, соответствующие базовым ценностям традиционной культуры. Набор ценностей во всех
культурах примерно одинаков, иерархия ценностей может отличаться. Скажем для Франции: Свобода, Равенство и Братство. Для России те
же ценности располагаются в другом порядке: Братство, Равенство, Свобода.
Вот я говорил о тюремной разборке, о том, что ее можно изучать, прикидывать, каким должно быть российское формальное правосудие,
чтобы восприниматься быть справедливым и понятным самим людям - это может стать (не буду скромничать) - четвертью бассейна... Вода,
это что-то из того, что мы можем принять как свое, как справедливость. правда. Для заполнения бассейна не нужны века. Для этого
нужна отрешенная от политики работа интеллектуалов и наш каждодневный плебисцит (не путать с референдумами, выборами и плясками на
политических площадках:)
Я думаю, что это взгляд с разных сторон, хотя с Глебом мы, вообще-то, довольно близки. Если взять придуманную Глебом "модель
бассейна", я бы развил ее следующим образом.
Россия купила или построила какой-то западный бассейн. Но этот бассейн пуст Власть, политики все время пытается в него прыгать,
иногда солдатиком, иногда вниз головой. То, что делаем мы, в частности, Глеб Павловский, Найшуль, Андрей Илларионов, другие люди,
отчасти и я, - мы пытаемся этот бассейн заполнить водой хотя бы наполовину. Кроме того, мы пытаемся научить людей, которые туда
прыгают, освоить безопасные способы падения, а, когда бассейн потихоньку наполняется - плавать в том, что есть. Потому что реформы -
это не законы и модели, это прежде всего люди, способные жить по-новому (С.А.Пашин) и уметь плавать в той воде, которую туда уже
удалось закачать. Но вода при этом должна быть, заполнять бассейн водой - не дело политиков. Это наше дело. Наше дело и учить их
плавать, когда воды хоть чуть-чуть набралось и не кидаться туда, не убедившись, что воды нет, или ее слишком мало.
Вода - это концепции, идеи, образцы поведения, соответствующие базовым ценностям традиционной культуры. Набор ценностей во всех
культурах примерно одинаков, иерархия ценностей может отличаться. Скажем для Франции: Свобода, Равенство и Братство. Для России те
же ценности располагаются в другом порядке: Братство, Равенство, Свобода.
Вот я говорил о тюремной разборке, о том, что ее можно изучать, прикидывать, каким должно быть российское формальное правосудие,
чтобы восприниматься быть справедливым и понятным самим людям - это может стать (не буду скромничать) - четвертью бассейна... Вода,
это что-то из того, что мы можем принять как свое, как справедливость. правда. Для заполнения бассейна не нужны века. Для этого
нужна отрешенная от политики работа интеллектуалов и наш каждодневный плебисцит (не путать с референдумами, выборами и плясками на
политических площадках:)
Луферов: Валера, у меня тогда такой вопрос. Ты так обрисовал справедливость и точность иерархии и законов внутри тюрьмы, что
получается, что уголовный мир как таковой предстает как правильный, справедливый и понимающий некие принципы законности. А для
гражданского общества уголовники становятся опасны в тот момент, когда они выходят из тюрьмы, здесь для них законов уже не
существует. Как это получается? Там они любят соблюдать законы, а здесь они их игнорируют.
Абрамкин: Я еще раз повторю, что люди, которых мы должны бояться больше бывших арестантов, не в тюрьме. Они на воле. Людей, которые
прошли тюрьму и живут по понятиям, не надо бояться. Но надо учитывать некоторые особенности. Тюремные автоматизмы, например, когда
человек неадекватно реагирует на какие-то слова, на поведение, которое привычно несидевшему человеку.
В тюрьме люди руководствуются не законами, а понятиями, правдой. Вспомним, что право выше закона. По-русски, право правильнее было
бы перевести, как правда. Вспомните русские - пословицы. Законы - это какая-то мерзкая вещь, хуже любого беспредела ("Уставщина хуже
дедовщины и т.п.). "Пусть бы все законы провалились, лишь бы правда осталась" - это из словаря Даля. Справедливость - выше правды,
милосердие выше справедливости, а превыше всего - любовь. Примерно так говорили иерархи русской православной Церкви. Такого же
порядка придерживается и тюремный закон (не путать с воровским), но более строго в отношении "своих" (прошедших тюрьму, скажем, и не
допустивших по жизни грубых нарушений правильных понятий). Все эти вещи надо учитывать.
Реплика из зала: Бандитов во власти официально больше, чем в тюрьме...
Абрамкин: Конечно. Я могу дать одну картинку. Зона строгого режима в Красноярске. Идет фильм "с сеансами", там, где женщины
полураздетые. Толпа идет в клуб. Никто никого не толкает. Я такое видел только в парижском метро, в часы пик. Но если вдруг кто-то
случайно и толкнет, то скажет: "Прости, браток". Иначе можно получить какую-нибудь неприятность. От "делай разницу" - до "пера под
ребро".
В течение первого месяца на свободе я не мог ездить в транспорте. Все время хотелось сказать: "Делай разницу, что же ты делаешь-то?
Чего толкаешься?" Это тюремный автоматизм.
Вопрос из зала: Вы говорите о том, что существует некая договоренность в замкнутом пространстве, откуда нельзя переместиться,
договоренность для ограниченного круга людей в одинаковом положении. И даже для этого случая вы не объяснили, как они выстраивают
отношения с той же самой тюремной властью. Ведь на воле все по-другому, основные конфликты у населения возникают с властью.
Абрамкин: Виктор спел: "Какие ненавистные они..." - у него была очень точная интонация.
Я вам излагаю то, что есть. Я ничего не предлагаю. Пытаюсь, как я сказал, наполнить бассейн водой, то есть теми идеями, образцами
деятельности, нормами, процедурами, которые могут быть властью и населением восприняты, как свое, как правда и справедливость. Это
не западные образцы, которые нам не годятся, это наши образцы.
Алексей Левинсон ("Левада-Центр"): Я боюсь, что мы сейчас закончим в стиле <послушали и разошлись>. Я просто хочу, чтобы то, что мы
сегодня видели и слышали здесь, не прошло не отмеченным.
Во-первых, я думаю, что правильно будет низко поклониться вам и вам, и вам, и всем тем, кто делает это, никогда не терявшее
актуальности в нашей стране, дело сочувствия несчастным. Это национальная черта, которая не всегда соблюдается.
Во-вторых, у нас сейчас на глазах была оформлена, видимо, существующая в нашем обществе, но не оформлявшаяся до этих слов Валерия
Федоровича, утопия. В каком-то смысле лагерь, о котором столько писали, оказывается утопией или антиутопией - это неважно.
Действительно, зона - это место воплощения утопии в нашей стране. Там действительно существует социальный сверхпорядок, которого нет
в стране в целом. Наверное, там есть человеческие отношения, которые нельзя найти в другом месте.
Я совершенно не ставлю под сомнение все то, что вы говорите, хотя легко представить, что это чудовищно: хотеть, чтобы вне зоны
существовали те отношения, которые бытуют на зоне. Это ужасно. Но понятно, почему этого не будет. Понятно, почему возникает эта
тоска, в том числе и тоска по тому состоянию души, которое отливается в песнях. Блатная песня - это, быть может, самое главное
выражение так называемой народной души. Это в общем свидетельство того, что в зоне есть несвобода институционализированная, а вне
зоны - несвобода просто как состояние людей. Люди на свободе не свободные, и поэтому когда несвобода приобретает четкие формы, когда
понятно, откуда несвобода: вот они менты, вот они вертухаи, вот она запретка и так далее - тогда все в каком-то смысле становится на
свои места.
Мне все это, конечно, кажется ужасным состоянием страны, и то, что мы там вместе с белорусами, казахами и американцами возглавляем
эту мировую таблицу, это ужасно. Чем это может быть заменено? Стыдно в этих стенах еще раз говорить про гражданское общество. Здесь
столько про это говорили, что ясно, что это уже становится бессмыслицей. Но я думаю, что из того, что мы сегодня услышали, возникает
очень острая потребность осознания того, как же можно жить иначе. Как можно жить иначе в этой стране этим людям и этому народу?
Чтобы не тосковать по тюрьме как по образцу человеческого существования?
Большое спасибо всем вам еще раз.

Абрамкин: Вы понимаете, того, что я описывал, в жизни не существует. Я вам говорил о неких коллективных представлениях, которые
живут в людях. Правильные "понятия" захватывают все группы заключенных. От "козлов" - коллаборационистов - до блатных. Они точно
знают, что предательство - это самое страшное, а пострадать за братву - это доблесть. Вы именно так и воспринимайте то, что я
говорю.
Конечно же, тот идеальный образ жизни, которого хотелось бы, и там невозможен, прежде всего, из-за ментов. Там менты, опера, агенты
и так далее. Они все время устраивают какие-то провокации. Грубо говоря, если бы наша власть, в частности, президент Путин, просто
бы дали русскому народу пожить, как он умеет, не мешая, это бы и была главная реформа. Главная задача власти - это нам не мешать, но
при этом защищать слабого, прийти к бедному, больному, убогому, не дать пропасть бедствующему. Приводят цифры о том, что в суды
стало обращаться столько-то людей, в полтора раза больше. Простите меня, что это за жизнь: обращаться к ментам или в суды для
разрешения конфликтов, которые люди могут решить сами, с помощью местного сообщества, людей авторитетных? На самом деле, нормальная
жизнь - это когда мы сами решаем свои конфликты, без ментов, без путиных, без судов и так далее. В суд я, пока, никому не советую
ходить. Тем более - к ментам.

19 марта 2005, 11:00
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна. При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка
www.polit.ru. Все права защищены и охраняются законом. © 1999-2004 Полит.ру

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	07.04.2005 23:12:41

<Живая и мертвая вода>. Анапа (*+)

---

http://www.sovross.ru/2005/47/47_3_8.htm

"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ"N 47 (12669), четверг, 7 апреля 2005 г.

<МАТЕРИНСКАЯ ДОЛЯ>


<Живая и мертвая вода>. Анапа

Знаменитое название Анапа с одного из тюркских наречий переводится как <материнская доля>. Какое точное и образное название
черноморского города! Вековая материнская доля в сегодняшней истаивающей России и высока, и ответственна, и неимоверно тяжела. Вот
то же самое можно сказать применительно к солнечному федеральному курорту, бывшей Всесоюзной здравнице, не ставшей, увы,
Всероссийской по охвату и использованию уникальных возможностей, дарованных природой Таманского полуострова Анапе.
РУССКИЕ ВОРОТА. После заседания Госсовета в Геленджике осенью прошлого года по проблемам курортного развития я, разочарованный
уровнем и действенностью обсуждения, даже заявил в сердцах на этих страницах, что на черноморском юге у нас осталась одна уникальная
здравница - Мацеста. Тут я погорячился и запамятовал. Конечно, есть и другая бесспорная - Анапа. Во-первых, этот курорт является
самым северным на всем черноморском побережье России, самым близким к ее суровым краям. Во-вторых, он был первым, а теперь остался и
единственным из тех, что по-настоящему специализируется и развивается как детский курорт, а эта тема для меня, уже деда, святая. Ну
и наконец, коль пишу я о живой воде и русских грязях, следует сразу сказать, что на курортах Анапы используется сразу три вида грязи
и дюжина разновидностей минеральных вод, которые дают целую гамму воздействия, методик применения и самим своим наличием как бы
стягивают разные курортные зоны, позволяют найти неожиданные аналоги и понятные для многих сравнения. Например, некоторые источники
минеральных вод схожи с сочинскими, другие - с угличскими, а третьи - с литовскими водами курорта Друскининкай, куда теперь не
доехать, ну а рассолы - с подмосковными, что добываются на курорте <Монино> или <Дорохово>, о котором мы здесь рассказывали.
На Таманском полуострове, который порой представлялся древним грекам, как царство Аида, дымящееся вулканами с булькающей грязью,
имеются богатейшие запасы, исчисляемые миллионами тонн (промышленные запасы - около 5 миллионов кубометров!), прежде всего
высококачественных иловых сульфидных грязей на дне многочисленных лиманов, лагун и озер. Увы, и это природное богатство, и
медицинская база бывшей Пионерской республики, как называла Анапу много лет назад <Советская Россия>, используются далеко не
полностью.
В древности на месте Анапы находилось поселение синдов - античный город Синдская гавань (или Синдика). С присоединением к
Боспорскому государству она называлась Горгиппия (древний античный город - музей под открытым небом). В XIV веке - генуэзская
колония Мапа (уже рифмуется с названием Анапа), которая в 1475 году была захвачена Турцией. В 1781-82 годах по повелению султана
Абдул Гамида с помощью наемных французских инженеров здесь была построена сильная турецкая крепость. В ходе русско-турецких войн она
неоднократно осаждалась русскими войсками, которые трижды захватывали ее. Окончательно присоединена к России по Андрианопольскому
трактату в 1829 году. О том грозном времени передела мира напоминают ворота старой турецкой крепости, которые называются Русскими.
Войдем в них, посмотрим, как используется главное богатство этой древней, благодатной, щедро политой кровью предков земли.
ЛЕЧИТЕ ДЕТЕЙ! Лауреат премии <Европеец 2005 года>, профессор Леонид Рошаль с возмущением говорит на всех встречах с общественностью
о недавно вступившем в силу еще одном губительном приказе министра Михаила Зурабова <О порядке осуществления деятельности врача
общей практики (семейного врача)>. По мнению знаменитого педиатра, и в данном случае Министерство здравоохранения и социального
развития решило пойти по самому легкому, но антисоциальному пути: вместо того, чтобы создать условия для привлечения и возвращения
детских врачей и сестер в поликлиники, их решили убрать вовсе, а функции этих специалистов передать врачу-терапевту общей практики.
<В амбулаторно-поликлинической сети не хватает около 40 процентов сотрудников с высшим образованием, - заявляет Рошаль. - Это
связано с нищенской зарплатой, отсутствием распределения после окончания медицинских вузов и огромной нагрузкой для тех, кто
все-таки пришел работать в детскую поликлинику>.
Тот, кто бывает в детской поликлинике, понимает, что при этом наплыве детей педиатр просто не может внимательно осмотреть, поставить
точный диагноз, а то и не хочет ставить его. Опытный заведующий отделением ЛОР в анапском лечебном центре <ДиЛУЧ> осмотрел внучку и
сразу поставил диагноз: <Хронический танзиллит. Сколько дней будете на курорте - надо каждый день принимать процедуры. У меня есть
новый действенный прибор для лечения и распыления лекарств:>
- А почему же врач детской поликлиники в Москве не обнаружила хронический танзиллит, что-то про аденоиды написала, - удивилась
бабушка, - может, не обнаружила?
- Потому что при таком диагнозе надо обязательно лечить и назначать процедуры. Кто в вашей сумасшедшей Москве в переполненной
поликлинике будет проводить 8-10 сеансов? Пользуйтесь, пока на курорте.
Чем больше езжу, тем тверже убеждаюсь: только в санатории теперь небогатый человек может пройти необходимое обследование и получить
лечение, которого в глубинке вовсе нет, а в большом городе - и дорого, и некогда заниматься. Особенно это касается наших почти
поголовно больных детишек.
В Государственной думе под эгидой Комитета по делам женщин, семьи и молодежи прошел <круглый стол>, на котором обсуждались проблемы
детского отдыха. В нем принимала участие депутат Законодательного собрания Краснодарского края Марина Красина-Земляная. Она привезла
в Думу Закон об оздоровлении и отдыхе детей в Краснодарском крае, принятый в первом чтении. Депутаты похвалили такую инициативу,
поскольку после крушения советской системы оздоровления детей это был первый субъект, попытавшийся разработать подобный нормативный
акт. А ведь за последние годы ударного построения капитализма численность ребят, отдохнувших в детских лагерях, сократилась на 762
000, уменьшилось и само количество таких лагерей в результате разорения многих предприятий.
Катастрофически ухудшается здоровье ребятишек: за последние пять лет крутых либеральных реформ более чем на 20 процентов выросла
заболеваемость школьников и на 50 процентов (!) увеличилось количество детей, страдающих хроническими заболеваниями. То есть им
нужно продолжительное лечение, желательно станционарное или санаторно-курортное. Между тем на 28 миллионов сокращающегося детского
населения России в бюджете текущего года заложено 14 миллиардов рублей, или 500 рублей на ребенка. Это - самая дешевая стоимость 1
(одного!) дня пребывания ребенка в детском лагере той же Анапы при 4-6-местном размещении в комнате. Значит, если брать срок
пребывания 24 дня (на этом настаивают все врачи), то на федеральные деньги в захлебывающейся от нефтедолларов стране, вышедшей на
2-е место в мире по количеству миллиардеров, может отдохнуть только каждый 24-й ребенок, а 23 должны ждать решения на местном уровне
или вовсе забыть про отдых с лечением. Это, конечно, позор и преступная недальновидность: о каком будущем России можно говорить,
если она не хочет лечить своих детей?
РАЗВЕ ГЛАВНОЕ - РАЗВЛЕЧЕНИЕ? В масштабах страны для здоровья детей делается явно недостаточно. Многое сбрасывается на региональный
уровень, но на него не всегда можно уповать. Там порой торжествует не общегосударственная, а местническая точка зрения. Например,
директор департамента комплексного развития курортов и туризма администрации Краснодарского края Анатолий Пахомов на совещании
руководителей здравниц Анапы по вопросам подготовки к курортному сезону больше упирал на финансовую, а не на оздоровительную сторону
вопроса: <Губернатор А. Ткачев поставил перед курортно-туристическим комплексом перспективную задачу - ежегодно собирать 10
миллиардов рублей налогов. В прошлом году предприятия отрасли перечислили в бюджет лишь 2,1 миллиарда, в нынешнем году запланировано
4,8 миллиарда, из них от частного сектора - 1,5 миллиарда рублей>.
Вот, выходит, главная задача! То есть если вспомнить один из переводов названия Анапы - <материнская доля>, привлекательной мамаше
предлагают гульнуть и подзаработать любым способом. Да, с частными гостиницами надо наводить порядок: их по количеству мест стало
столько же, сколько и здравниц, а доля поступления в бюджет от детей капитализма - меньше 5 процентов. Что-то скрывается, что-то
съедается льготным налогообложением или платой по тарифам частного жилья. Но ведь это - не семейная лачуга, а бизнес-объект с
неплохой прибылью! Бюджет <тянут> крупные здравницы, использующие наследство тех времен, когда дети были единственным
привилегированным классом.
Но, с другой стороны, каждый, кто понимает что-то в санаторно-курортном бизнесе, знает, как трудно увеличить доходы в стране с нищим
населением за счет медицинских - самых нужных! - услуг и расширения достойной лечебной базы: затраты огромные, кадры нужны
подготовленные, а прямая отдача - минимальная. Есть, конечно, главная отдача - здоровье курортников, хорошее настроение да просто
отъедание детей из бедных семей. Но ведь это в отчеты, в графу прямых доходов не занесешь - разъехались загорелые питомцы (многие со
слезами расставания на щеках) - и свищи холодного ветра в российском поле. А губернатор требует конкретных доходов. Да и рынок к ним
зовет. Что там капитальные водогрязелебницы строить? Соорудил шалман или игорный дом, и тут же барыши полились. Вот руководитель
департамента и подсказывает, обосновывая, самые <рыночные> пути: <Недавно департамент провел социологический опрос среди отдыхающих.
Из 100 опрошенных (очень мало для исследований. - А.Б.) 25 человек заявило, что больше в Анапу отдыхать не приедут, а 48
респондентов из Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону, Ставрополя и Краснодара посетовали на слабую индустрию развлечений на
курорте и в здравницах>.
Хочу сразу заметить, что эти 48 респондентов не туда рванули: за развлечениями не надо ехать на детский курорт, ребята! Валите в
Турцию или в Сочи. Когда я собираюсь лечиться, то выбираю прежде всего нужный климат и лечебные воды-грязи, когда еду работать - то
тишину и бытовые условия, когда надумаю развлекаться или рыбу ловить - найду место более подходящее, чем Анапа. Увы, в нашей стране
(а может, и везде на свете) нельзя и рыбку съесть, и в грязевую ванну сесть. А то едут по льготной путевке и при этом еще <индустрию
развлечений> ждут.
Рассказал об этом опросе заведующему физиотерапевтическим отделением здравницы <ДиЛУЧ> Александру Гниломедову - коренному
анапчанину, пропевшему мне гимн грязелечению, он удивился: <Вон сколько на берегу этих развлечений, такой дым коромыслом стоит, что
немцы приезжавшие удивились. У них там, кстати, в межсезонье по нескольку человек в курортной гостинице бывает - вот и попробуй
развлечься. Но немец-то всегда знает, зачем он едет. У нас главное богатство - климат здоровый, морской, не душный, с ветром
предгорий, нескольку источников воды целебной и разной, грязи уникальные. От нашей грязи даже выпавшие волосы на голове
восстанавливаются, если, конечно, человек не от природы лысый (Александр Владимирович усмехнулся и провел рукой по своей крупной
голове с лысиной). Еще вино - прекрасное для винотерапии в небольших количествах. Мне французское не нравится - парфюмерией пахнет,
а наше <Каберне> без сахара - в самый раз>.
Кстати, замечу, что это <Каберне> стоит очень дешево - 40-50 рублей за литр на разлив. А вот с поголовными претензиями по питанию -
соглашаюсь и понимаю, почему 63 процента опрошенных отметили очень высокие цены на путевки, курортные услуги, товары и продукты
питания. Многие продукты, особенно, как ни странно, молочные, стоят дороже, чем в Москве. Рынок тоже недешев даже в межсезонье,
видно, что овощи и фрукты - привозные, отсюда и мафиозные цены. Когда едешь на станцию Тоннельная, проезжаешь бывший колхоз
<Ленинский путь> с брошенными и разбитыми грандиозными теплицами. Вот что надо восстанавливать - животноводство, овощеводство! Сады
возле хат начинают плодоносить - яблоки и абрикосы дешевеют, сведенные во время горбачевщины виноградники частично возродили, за
виноделие взялись - цены снизились (правда, убивает, что четверть всех вин - фальсифицированные). Вот какой рыночный прорыв нужен,
как воздух, на этих благодатных землях!
Ну а еще все цены на товары и курортные услуги высоки потому, что нет круглогодичной заполненности, и приезжего человека обдирают,
как липку, чтобы покрыть недоимки. Причем есть руководители здравниц, которые и не борются за клиента в межсезонье, надеясь урвать
свое и компенсировать убытки простоя во время летнего наплыва. А частный сектор задавлен платой за ЖКХ, о чем я писал в статье про
многолюдный февральский митинг в тихой Анапе. Так что все взаимосвязано в сложной и социально уязвимой курортной отрасли, которая
была у нас когда-то при государственной поддержке лучшей в мире!
СОЛНЦЕ КРУГЛЫЙ ГОД. Безусловно, Анапа - один из самых солнечных городов России: даже в холодные дни нынешней аномальной весны
блистало, а то и пригревало черноморское светило. Правда, никак не могут договориться о количестве сияющих дней в году. В одних
рекламных проспектах и книгах придерживаются версии - 280 солнечных дней в годовом цикле, в других, включая энциклопедию: всего,
мол, 48 дней не бывает солнца. Если сложить - полного года не выходит. Та же картина с учетом нашего курортного богатства.
В Краснодарском крае, по последним данным, находится 1040 здравниц, которые могут оздоровить 220 тысяч человек одновременно, и более
400 турпредприятий, которые способны принять 200 тысяч организованных туристов разом. Внушительные цифры, но в принципе сопоставимые
с населением крупного города. Кстати, в пресс-релизе выставки-ярмарки в Анапе сказано, что в 2004 году Кубань приняла 6,5 миллиона
организованных и <диких> отдыхающих, а в газете <Кубанские новости> написано с гордостью, что итоговая цифра составила 7,1 миллиона.
Понятно, что в таком наплыве гостей и массовом подсчете могут быть растворены ошибки, но 600 тысяч - население самого Краснодара -
не такая мелочь, чтобы ей можно было бы запросто швыряться в ту или иную сторону. Вот такова у нас статистика! А в той же Венгрии,
сделавшей ставку на лечебный туризм, все подсчитано до человека - это ведь и доход государства, и благополучие населения, и реальные
перспективы развития.
К рубежу крушения социализма в Анапе - главной детской здравнице России - отдыхало до 1,5 миллиона человек. Сегодня отдыхает около
600 тысяч в год по разным подсчетам, включая нерегистрируемый частный сектор. В самом городе-курорте 180 здравниц на 45 тысяч
койко-мест плюс еще 47 тысяч могут принять частные гостиницы и пансионаты. Но, как заметила Татьяна из фирмы <Татьянин день>,
работающей и с частным сектором: <Еще ни один человек не уехал из Анапы, не найдя жилья даже в пик сезона!>. Кстати, цены сезона
таковы: в частном секторе - от 100 рублей за койку с человека до дорогих апартаментов, в санаториях и лагерях от 500-600 рублей с
ребенка и взрослого до люксовых роскошных номеров. Выбор огромен.
На мой уточняющий вопрос, сколько все-таки в Анапе полноценных санаториев? - заслуженный врач России Вера Севрюкова, которая
возглавляет санаторный комплекс <ДиЛУЧ> и Анапскую курортную ассоциацию, ответила сдержанно: <Около двадцати>. Наверное, она судит
по гамбургскому счету, возглавляя здравницу, которая была названа лучшей в стране и стала первым обладателем ежегодной премии
<Хрустальный глобус>, которая вручалась Госкомитетом в номинации <Лучший российский курорт>. Сама Вера Стефановна стала победителем
третьего научного конгресса FЕМТЕК в Италии.
Уникальное диагностически-лечебное учреждение - <ЗАО <ДиЛУЧ> образовано на базе курортной поликлиники, профсоюзных пансионатов,
диетической столовой и других опрокинутых в рынок учреждений. Профсоюзы уже не могли нормально управлять своей собственностью, но
сохранили свою долю акций - 29 процентов, то есть прибыль на содержание аппарата и другие социальные блага для себя они получают,
взвалив на плечи самих здравниц заботы о выживании, а кто способен на подвиг и чудо - о нормальном существовании и развитии. К
последним способным - относится <ДиЛУЧ>. В его лечебном 9-этажном центре проводится 400 видов диагностических исследований и
лечебных процедур. Он рассчитан на 5 тысяч посещений, сейчас, в межсезонье, - около 2 тысяч. Здесь лечат болезни сердечно-сосудистой
системы, заболевания органов дыхания, болезни органов пищеварения и кожи, заболевания нервной системы и глаз. Да практически все
лечат, а детей могут принимать круглый год: есть и воспитатели, и учителя. Только приезжай, оздоравливай. И звонкие голоса раздаются
даже в весеннее межсезонье: около 60 процентов всех отдыхающих составляли школьники, захватившие и весенние каникулы.
Ну а взрослые болячки здесь вообще излечиваются все, исключая, конечно, безнадежные диагнозы. Кроме традиционных бальнеологических и
физиотерапевтических процедур, есть кабинет лечения боли с новейшим оборудованием, методики иглоукалывания и народной медицины. И
таких здравниц, к счастью, осталось еще немало. Они-то и составляют гордость и перспективу Анапы, солнце которой должно изливаться
на всех круглый год.
ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА. Город Анапа стоит на полуострове так, что с одной стороны, включая центр курорта, тянутся знаменитые песчаные
пляжи, изображенные на всех проспектах, а с другой стороны подходит галечный пляж, который тоже имеет свои преимущества. Например,
не так уязвим для штормов и экологических воздействий. Состояние песчаных пляжей с каждым годом ухудшается, а ширина самой пляжной
полосы сокращается. Причины деградации пляжей не до конца ясны. Тут и природа старается: наступление моря, ветровая эрозия, и люди
бездумно губят уникальное богатство: нерациональная застройка береговой территории, загрязнение пляжей (россиянин предпочитает
закапывать мусор в песок, как собачка, даже если рядом стоит урна). Наиболее проблемным участком стал городской пляж, который лежит
прямо под центральной площадью с памятником Ленину и администрацией города. Песок стал смываться в бухту, а естественные процессы
намыва прекратились.
Было решено привести песок от гирла Кизилташского лимана возле станицы Благовещенской на центральный лечебный пляж. Проект
разработал научно-исследовательский центр Сочи <Морские берега>, комиссия Главного управления природных ресурсов и охраны окружающей
среды по Краснодарскому краю рекомендовала <транспортировку песка с места забора осуществлять только по действующей дорожной сети,
без ущерба дюнам, закрепленным растительностью>.
Бригада из двух десятков <КАМАЗов> двинулась перевозить песок по узкому перешейку между морем и лиманом. Через центральную улицу
станицы, расположенной на этой хрупкой перемычке, пошла крупнотоннажная техника. Все, что завезли в погожую пору прошлой осени,
смыли октябрьские штормы. Техники и рейсов еще прибавилось, на всем протяжении трассы песок перемешался с илом, колея продавилась до
плывуна и покрылась водой. В ход пошли трехприводные <Татры>. Травяная растительность по трассе была уничтожена, коса обезображена
техногенным пейзажем, а ведь пока перевезена лишь треть песка. Жители забили тревогу, был уволен прежний глава администрации станицы
Благовещенской, новый мэр Анапы Владимир Цуканов успокаивает жителей, но тревога растет. Если Бугазская песчаная пересыпь будет
разрушена и после ее размыва море соединится с лиманом, не избежать экологической катастрофы - от утраты рыбопромыслового значения
Кизилташского лимана до уничтожения целебных грязей, которые берутся отсюда для всех курортов Анапы.
Кандидат биологических наук Светлана Панькова, забившая тревогу в прессе, убеждена, что необходимо срочно провести независимую
экспертизу, найти новые пути спасения пляжа (например, намывать песок из акватории бухты земснарядами, как делали прежде), а
главное, считает она, в Анапе необходимо создать собственный центр мониторинга природных ресурсов курорта, который анализировал бы
подобные проекты помимо органов государственного контроля. Ну, никто из профессионалов этому государству с выстроенной <вертикалью
власти> не доверяет.
КУПАЕМСЯ В ГРЯЗИ. Во Франции в конце 2004 года прошел Международный симпозиум, посвященный термализму (воздействию горячими
целебными водами) и грязелечению в Европе. Участниками его были ведущие специалисты курортной отрасли большинства стран мира. Россию
на этом форуме представляли всего три человека. Все они были из Анапы, из одного курорта - <Надежда>. Доклад директора санатория
Бориса Рогозяна <Грязелечение на курорте Анапа> был включен в сборник материалов симпозиума. Я спросил специалистов: <Есть какая-то
разница в подходах к грязелечению у нас и за границей?>. В ответ - улыбка: <Мы грязь щедро используем, до 4 сантиметров слой кладем
на обширные области. Если поясницу лечим - <штаны> из грязи до подмышек делаем, а там все больше про методы аппликации, локального и
тонкослойного использования рассказывали. Экономят ценное лечебное сырье:>.
Вот такой бережный подход, а у нас в грязи просто купаются. Это относится к знаменитым сопочным грязям Таманского полуострова. К
северу и северо-западу от Анапы расположено около десяти грязевых сопок - Азовская, Шуго, Гнилая, Тиздар и другие, которые ярко
описал в своей книге врач и краевед Леонид Баклыков. Сюда приезжает много машин и автобусов, люди барахтаются прямо в грязевом озере
вулкана, а потом бредут, покрытые ровным слоем переливающейся грязи, купаться в Азовское море. Яркие впечатления, но лучше лечиться
в санатории.
Леонид Баклыков в другой своей книге <Заповедные воды Анапы> пишет, что старейшей Семигорский источник был исследован по поручению
доктора Будзинского еще в 1903 году. В памятном 1905 году, 100 лет назад, началась его интенсивная эксплуатация, минеральная вода
стала разливаться в бутылки. К 1913 году посещаемость Анапского курорта достигла 12 000 человек в год. Во время Гражданской войны в
путевом очерке <Станица Нетухаевская>, рядом с которой и находились источники святого Владимира, Дмитрий Фурманов описал свой
короткий путь от Тоннельной - <небольшой, но узловой, важной точки> в станицу и оставил такие горькие строчки: <Стучит-урчит
<дилижанс>, уже спустились с горы, проехали Семигорье. Вы знаете Семигорье? Это отличные постройки у целебного источника; там был
прежде санаторий, был потом дом отдыха, теперь - ничего, и даже окна выбиты. Безобразно, жутко за нашу жестокость, за беспомощность,
неуменье использовать такую драгоценность>.
Подобные чувства испытываешь порой и сегодня, через много лет с тех пор, как были восстановлены и воздвигнуты новые здравницы после
знаменитого декрета, подписанного Лениным, о развитии курортного дела, после страшной военной разрухи и новой волны уничтожения в
стихии дикого рынка. Сейчас курортная отрасль <такая драгоценность>, по словам автора <Чапаева>, - снова на распутье, на рубеже,
отделяющем дальновидную государственную политику от гримас и жестокостей социал-дарвинистского прозябания.
Главный федеральный инспектор аппарата полномочного представителя президента РФ в Южном федеральном округе Анатолий Одейчук твердо
заявляет: <Во многих экономически развитых странах доходы от туризма составляют довольно ощутимую долю национального дохода. Причем
эти страны нельзя даже поставить рядом с Россией, в частности с Кубанью, по богатству природно-климатических условий. Да и наша
курортно-медицинская база, если ее рассматривать отдельно от инфраструктуры сервиса и обслуживания, вполне конкурентоспособна.
Сегодня курорты России занимают на мировом рынке около 1,5 процента, эту цифру необходимо увеличить хотя бы в несколько раз>. Каково
признание: <если рассматривать курортно-медицинскую базу (созданную общенародным трудом в годы социализма!) отдельно от
инфрастуктуры сервиса и обслуживания (то, что создается капиталом и настоящим рынком мгновенно, за один подготовительный сезон!), то
она вполне конкурентоспособна>. Что же за капитализм такой построили? Ну вот тебе в наследство лучшая в мире база, вот растущие
валютные запасы государства, вот сегодняшние нефтедоллары рекой - вкладывай, оздоравливай, воспроизводи хотя бы по рыночным диким
законам рабочую силу. Нет, и этого не может нынешнее государство. Все смывается в бездну, как золотой песок в морскую бухту Анапы.
Надо спасать!



Александр БОБРОВ



В оглавление номера

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	07.04.2005 23:09:24

Родной язык и дети наши (*+)

---

http://www.sovross.ru/2005/47/47_3_4.htm

ДВЕ СВЯТЫНИ


Родной язык и дети наши
Плохая власть, плохая жизнь погубили огромную страну с богатейшими природными ресурсами за короткий период, в мирных условиях -
почему так получилось? Ученые люди, болеющие душой за страну, высказывают разные точки зрения на это. У меня, неученой, тоже есть
своя <концепция>. Она сложилась еще в восьмидесятые годы уже прошлого века и всеми своими сторонами связана с детьми.
Мы сейчас должны признать, что живем такой жизнью, какую заслужили. И власть у нас, наверное, такая, какой мы в теперешнем духовном
состоянии достойны. И надо удивляться, что, несмотря на многолетнюю разруху и уже привычный беспредел, мы еще живы, дети наши даже
ходят в школу, есть у нас хоть какая-то работа, пенсия, у большинства есть крыша над головой, не все еще стали бомжами. Значит,
что-то помогает нам выжить, что-то дает нам силы?.. Верующим всегда и во всем помогает вера. Но есть еще святое у всех нас, живущих
на российской Земле, - родной язык и дети наши. Дети - это то спасительное, ради чего Бог еще терпит нас на земле. Они появляются
теперь на свет вопреки лавинной пропаганде абортов и контрацепции. Они - наша надежда на будущее, они - само наше будущее. Какими мы
их воспитаем, такими они и будут. И как же мы должны беречь в эти смутные времена это самое дорогое - детей своих и язык родной!
<ВСЕ ДЕТИ, подобно весенним, звенящим водам с ледниковых гор, являются естественно-природным средством, радикально очищающим и
обновляющим телесный океан народа и укрепляющим его генофонд. И закономерно: чем раньше дети, молодежь теряют девственность, чистоту
и целомудрие, заражаясь мирскими грехами взрослых, тем быстрее задыхается океан (народ) от переизбытка стоячих вод (грехов), теряя
свойство самоочищения. Тотальное развращение детей и молодежи - это сегодня второе самое эффективное средство духовного геноцида в
нашей стране, а первое - это уничтожение родного языка и подмена его чужим, чтобы и духу не осталось>.
Эти слова современного ученого стали эпиграфом для моих действий в защиту наших детей. Иногда кажется, что все силы зла направлены
на них - пропаганда секса, насилия, жестокости, разврата лишают их радости детства, чистоты юности. Демонстрируя распущенность как
эталон, извращение как норму, пресса и телевидение усиленно загоняют ребят в группы риска, насаждением сквернословия отнимают у
детей родной язык. Мат сейчас слышен везде - и в семье, и на улице, и в школе. Не в гневе и раздражении матюгаются, мат стал частью
обыденной речи. Сквернословие в стенах школы побудило меня к написанию этой статьи.
Кто-то поставил цель - построить криминальное государство в ударные сроки. Откуда-то вдруг появилась целая армия так называемых
специалистов, получивших дипломы еще в советские годы. Они срочно перестроились и вот уже больше 10 лет упорно и настойчиво
насаждают свою антикультуру, антипросвещение, антимораль. Пока власть занята глобальными проблемами, <специалисты> делают свое
черное дело.
Кто ходит в театр, знает, что там сплошные хохмы и приколы, непотребство и скабрезность. Там кощунство над Богом, глумление над
классикой. Но самое больное для меня - это школа. За последнее десятилетие полностью разрушена прежняя система образования, из нее
не взято ничего положительного. Наоборот - это-то положительное, то, что дали великие русские педагоги, разрушено в первую очередь.
Для общеобразовательных школ, где учится основная масса детей, готовят какую-то глобальную реформу. Совсем будет завал, если она
осуществится. Дети давно уже учатся по нелепым программам, методикам, полуграмотным учебникам. Куда уж дальше <реформировать>?
Литературу, отечественную историю хотят перевести в разряд факультативных, необязательных. Русский язык собираются упростить до
примитивности, для него уже готов проект погромной реформы. Но этого мало. Язык наш хотят втоптать в грязь. Недавно в одном из
академических журналов прочла небольшую заметку. Она называется <Нецензурные лекции>. Вот о каких <новациях> сообщается.
Студенты Казанского университета с нового учебного года начнут материть профессоров. Самые старательные и изобретательные получат в
конце семестра зачет. ...Вслед за рядом российских вузов в Казанском университете вводится спецкурс <Русская историческая
обсценология>, предполагающая детальное изучение филологами ненормативной лексики в ее историческом развитии. ...Считается, что
начало изучению мата было положено трудами Б.А.Успенского, опубликованными за пределами России в 1983 - 1987 годах, и словарем
В.Быкова, содержащим немало свежих <обсценизмов>. Однако академические высоты в искусстве выражать свои мысли и чувства с помощью
ненормативной лексики российскими филологами пока не взяты.
Все изучили филологи, пошли по словесным помойкам шарить.
<Зеленый свет> печатному сквернословию дал лет 10 назад солидный вроде бы журнал <Литературное обозрение>. Целый номер посвятил он
выискиванию неприличностей и непристойностей в произведениях русских писателей. И <процесс пошел>. В середине 90-х годов
издательством <Лада М> была выпущена антология <Русский мат>. Якобы для специалистов-филологов, но почему-то массовым тиражом - 30
тыс. экземпляров. Выпускаются словари тюремного, блатного жаргона. Вышла книга <Русский школьный фольклор> с похабными пародиями на
популярные стихи русских поэтов, на любимые народные песни. Издатели в восторге от детей, издевающихся над родной литературой, над
песнями, которые пели их деды. Это далеко не полный перечень <научно-популярных> изданий, которыми потчуют народ высокообразованные
любители матерщины. И если раньше во всех книжных магазинах и на прилавках свободно и дешево продавалась русская, зарубежная
классика, хорошие детские книги, то теперь свободно и доступно для детей лежит многожанровая печатная мерзость. И как будто так и
надо, как будто так всегда было. Все заняты более важными проблемами, всем не до того. А вот <филологам>-сквернословам - до того. Не
зря они натаскивались за океаном. Они исторически, научно подходят к этому вопросу. Издавая свою чернуху, они расскажут вам где-то в
предисловии, что мат на Руси появился во времена татаро-монгольского ига и русскому народу очень понравился. Но они не скажут даже в
скобках, что появился он в среде захватчиков-иноверцев не просто так, а чтобы оскорбить у русского народа то, что ему всего дороже -
Мать-Церковь, Божию Мать. Верующий народ на Руси знал раньше - святой дар речи и бессмертная душа отличают человека от скота
бессмысленного. Знал народ наш, что за каждое дурное, гнилое слово ответ надо будет держать перед Богом. Может быть, даже более
строгий и суровый, чем за плохой поступок. И матерщинников издавна называли у нас <богохульниками>.
Все возрасты покорились теперь этому мерзкому пороку, всех <подсадили>. Младшие школьники, никого не боясь, в открытую шпарят на
улице матом. Это настоящая беда. Вдвойне беда, что мы привыкли теперь ко всем этим безобразиям. Губят детей наших, оскверняют
слово - святой дар, а мы все как будто оглохли, совсем одеревенели. Посмотрите на фотографии ваших детей в 2 - 3 года - это же
ангелочки, и вам при рождении вверены их светлые души. И во что же превращают их теперь, что же с ними сотворили - даже немыслимо.
<Такое время, такая жизнь> - это не оправдание. В любое время в нормальной семье из ребенка старались сделать человека. Не старались
даже, просто в хорошей семье вырастали хорошие дети. А что дома? Круглосуточно включен телевизор, компьютер, вы не мешаете смотреть
детям мерзкие фильмы, передачи, читать грязные книги, журналы. Вы не знаете, где бывает ваш ребенок, с кем общается вне дома. Дочери
ваши - не девушки, а <существа неопределенного пола>, постоянно, круглый год в брюках, на улице пьют пиво из горла, курят, а мат -
это уже обязательное дополнение к облику антидевушки. Вот они сидят у нас во дворе на скамейке, забравшись на нее с ногами. Пытаюсь
поговорить с ними. Говорю одной: <Если бы моя внучка была такой, я считала бы себя самой несчастной бабушкой>. А она: <Мы дома тоже
хорошие>.
Помню, в перестроечные годы написала я возмущенное письмо в <Вечерку> против начавшегося растления детей. Его дали небольшой
заметкой, но с пространным комментарием - громили меня сразу два специалиста по сексу: С.Либих и Д.Владимирова. Они рассказали
печальную историю ребенка из Германии, который чуть ли не погиб, потому что был не просвещен. Снисходя к моей <серости>, они
вразумляли в конце публикации: <Думаем, что специалистам найдется что возразить автору письма (т.е. мне), но сейчас не будем
говорить, в чем он (т.е. я) прав, а в чем ошибается. Важно другое: незнание приводит к настоящим жизненным драмам. Так разве это не
аргумент в пользу полового просвещения и воспитания?>
Они, эти <специалисты>, тогда еще снисходили до разговоров с нами, профанами. А потом как пошли просвещать да воспитывать, не до
разговоров стало. Работы-то - непочатый край. В детских садах надо давать малышам начальное секс-образование. В школе - уже более
серьезные, углубленные знания, практические занятия с 12 лет: обучение безопасному сексу, как уберечься от СПИДа и т.д.
И ВОТ прошло 15 лет. Все идет по плану либихов, владимировых и Ко. Мальчишки на соответственном языке обсуждают качество
презервативов, девочки-школьницы озабочены, где дешевле сделать аборт. Преждевременные знания привели к драме - у тысяч девчонок с
юных лет исковеркана психика, здоровье, жизнь. Всем российским детям <специалисты> наплевали в душу. Благословенное же незнание
привело бы девочку в свое время в чистоте и радости к любимому человеку. И были бы они счастливы. Но растлители холодно и
безжалостно истребляют чистоту на всех уровнях. Специалисты знают, что молодежь всегда нуждается в управлении, и они взяли вожжи в
свои руки.
Вместо идеологических средств подавления личности, словно по заказу, появились электронные. Как загипнотизированные, сидят ребята
теперь у компьютеров, телевизоров, приставок, роются в помойке Интернета. Как зомби, равнодушные ко всему окружающему, они делаются
холодными и к своим домашним. Их раздражает все, что мешает уйти в виртуальную реальность, в придуманную для них лукавыми людьми
искусственную жизнь.
Между поколениями - стена. Есть счастливые исключения, но они очень редки.
<Вспомню милый отчий дом, с светлой грустью о былом...>, - это я на днях услышала и удивилась - думала, что такое уже не поют и не
слушают. Припомнилось свое детство. Добрые воспоминания о детстве остаются в душе навсегда, они, как фонарик, как огонек, освещают
нашу жизнь из прошлого. Маленький огонек, спасающий иногда нас в трудные минуты своим далеким родным светом. Бывают особые минуты,
особое настроение, когда как бы открываются закрома души. Надо, чтобы в эти минуты рядом были наши дети, их прежде всего мы должны
пускать туда.
Все, что было хорошего, интересного, полезного в нашем прошлом, надо рассказывать детям. Вкусно накормить, хорошо одеть - это и
приемные родители могут и даже чужие, но добрые люди. Мы должны отдавать своим детям лучшую частичку нашей души. Пусть дети помнят
ушедших из жизни родных, добрых, хороших людей, важные семейные события. Наши светлые воспоминания будут для них как живительное
лекарство. Они могут пробудить в детях интерес к своей родословной, к прошлому своей семьи. Они будут для них опорой в дальнейшей
жизни. Воспоминания эти можно записать, дополнить старыми фотографиями, и это будет уже важный семейный документ, начало архива,
кусочек родной истории, который, продолжив, наши дети передадут своим. Один ученый сказал, что память ребенка патриархальна,
<соборна>. Дети уже по природе своей - собиратели старины. Если бы взрослые умышленно не засоряли, не коверкали их сознание, их
жизнь, как много нужного для души, для их будущего могло бы остаться в их цепкой памяти!
Но этого - пробуждения памяти, семейной, исторической, духовной - больше всего боятся, стараются не допустить те, кто теперь правит
бал. У них все поэтапно: нравственное растление - осквернение русского языка, а значит, лишение детей главного культурного
наследия - навязанная детям зависимость от электронной техники. И в последнее время - насаждение наркомании. Я только слегка коснусь
этой беды, потому что тут нужен особый разговор. И его уже ведут два московских психолога, две мужественные женщины.
Как из канализационной трубы, идут к нам все отходы американской культуры. <Рок-секс-наркотики> - 40 лет существует в Америке эта
так называемая контркультура, теперь ее экспортировали к нам. А у них наступили строгости с этим делом. Власти наши, вместо того
чтобы последовать их примеру, отдали все на откуп <специалистам>. Те, как полагается, развели широкую деятельность с <лечением>,
всевозможными <профилактическими> занятиями, тренингами в школах. В результате этой деятельности - лагерь юных наркоманов растет и
ширится.
Я призываю спасать детей, которых еще не затянула эта трясина, у которых еще есть сила воли противостоять этому злу, которые не
слушают лукавого совета <специалистов>: это не опасно - один раз уколоться, лишь бы шприц был чистым. Они бы своим детям, внукам
такое советовали.
РАБОТАЯ до пенсии в системе Академии наук, в Университете, я наблюдала многих специалистов. Диву давалась - на какую же пустоту чаще
всего шли народные деньги! А теперь вот передо мной проходит череда совсем невиданных особей, дипломированных и даже остепененных
иногда откровенных проходимцев. Я сделала вывод, что без кавычек можно назвать только тех, кто работает в технической сфере. А у
остальных - все переменчиво, расплывчато, неопределенно. Вот дома у себя смотрю, как мой бедный муж сидит над чертежами, расчетами,
из-за каждой маленькой ошибки нервничает, дергается, курит каждые пять минут. Он, специалист, за каждый свой просчет, ошибку
отвечает если не головой, то уж обязательно карманом. А эти, о которых я тут пишу, которые окружают наших детей <заботой>, если и
специалисты, то с добавлением - специалисты-разрушители, специалисты-губители. Ничего не создают, ни за что не отвечают,
экспериментируют над нашими детьми, как в фашистском лагере. Есть множество прекрасных специалистов-гуманитариев, и их отличают
высокая культура, духовные качества, желание облегчить, украсить людям жизнь. У этих же, о которых мне и писать-то уже противно, все
перевешивает какая-то патологическая ненависть к детям. А значит - и ко всем нам. Как волны радиации, распространяются от них только
вред и пагуба.
Нам всем сейчас - и родителям, и тем, кто просто болеет душой за детей, а значит, и за будущее России, - нужно объединиться и
потребовать от властей принятия двух законов:
- Закона, ограждающего детей от пропаганды секса, насилия, жестокости.
Детство должно быть чистым и радостным. Святая обязанность нас, взрослых, сделать его таким.
- Закона о защите русского языка.
Русский язык должен быть сохранен для будущих поколений в чистоте и красоте. Нация, культура, не сохранившая свой язык, гибнет.
Для выработки и принятия первого закона не может быть никаких отговорок. Он касается нарушителей - взрослых людей, находящихся в
здравом уме и твердой памяти. Все просто: запретить им сознательную целенаправленную пропаганду нравственной грязи, жестокости -
всего, что оскверняет детство.
Принятие закона о защите русского языка - более сложное дело. Взрослых нарушителей - нещадно штрафовать. А вот как помочь детям
избавиться от вредной привычки, всем надо подумать. Основная работа, конечно, будет в школе. Нужны лекции, беседы, но нужны и
штрафы - все это в стенах школы.
Законы эти невыполнимы без введения цензуры на телепередачи, на издание книг, журналов. Теперешняя ликвидация цензуры аналогична по
вредоносности упразднению милиции в городе. Какая бы ни была у нас слабая милиция теперь, но представьте, что было бы без нее?
Слышала, как противники цензуры говорят: можешь выключить телевизор, если не нравится; можешь не покупать плохую книгу, никто тебя
не заставляет. Так говорят лукавые люди, <специалисты> тоже предостерегают ребят-наркоманов: не покупайте, детки, эти ужасные
наркотики у этих плохих дядь. Это вместо того, чтобы потребовать жесткого преследования за наркоторговлю.
Штрафовать, привлекать к уголовной ответственности всех этих мерзких дядь и теть, которые совсем опоганили нашу жизнь и к гибели
ведут детей. Во всем цивилизованном мире уже введены строгости и громадные штрафы за нарушение общественного порядка и оскорбление
общественной нравственности. И все живут по-человечески, даже в странах <третьего мира>. А мы теперь перешли в этот разряд и
смирились с бардаком и беспределом, которые устроили нам <специалисты>. Наш народ ко всему привычный. Но ни в недавние советские
годы, ни в царское время такого не было. А в Древней Руси за сквернословие полагалось телесное наказание - для всеобщего назидания
ругателей на улицах наказывали розгами.
ИМЕННО в этот момент моих нелегких раздумий позвонил сын из Канады. У него карта, поэтому говорили мы долго, обо всем. Успели
поговорить и о моей статье. Сын сказал, что с матом бороться бесполезно, если и будет закон - останется на бумаге. Или ударятся в
другую крайность - начнут детей в милицию заметать. Вспомнил случай, как его, мальчишку, в начале 70-х забрали вечером в штаб
дружины и два часа держали за то, что выгуливал щенка на Большом проспекте. Ну мало ли что было у нас тридцать лет назад! Я
напомнила сыну более близкое, 91-й год, когда меня ненадолго занесло к нему в Канаду. Я воочию убедилась тогда, что у них там везде
строгость и порядок. Ни мусора на улицах, ни убийственно громкой музыки не было нигде. Ни в витринах, ни на прилавках никаких голых,
полуголых фотомоделей - хозяев за это штрафовали со страшной силой. Помню еще, как маленькая внучка тогда вечером разбегалась по
квартире, сын останавливал ее, говорил, что соседи полицию вызовут. А ведь еще и десяти не было. Полиция приезжает моментально и без
лишних эмоций здорово штрафует. Маленьких штрафов там не бывает. У нас же понятия <ночной покой>, <ночная тишина> стали архаизмами.
Сын не был в России 14 лет и не представляет, что у нас теперь творится. Оттуда, издалека, легко рассуждать. А приехал бы, да
увидел, да услышал, по-другому бы заговорил. <Нет, я уж пока подожду приезжать>, - сказал сын на прощанье. Разговор прервали, а я
мысленно продолжала: <Но мы-то, сынок, не уезжаем. И сестре твоей, и племяннице тут жить. И нам с отцом здесь доживать, что бы тут
ни вытворяли <специалисты> и какие бы ни были правители у власти. За те годы, пока тебя не было, у нас, здесь, увы, родные могилки
появились, их не оставишь. Они сильнее всего к родной земле привязывают. Привязывают <к тому единственному на земле месту, которое
не может быть предано и продано>.
Я верю - несмотря ни на что - мы объединимся и потребуем от властей принятия строгих человеческих законов. Я верю даже, что власть
их примет, и они будут действовать. И наша жизнь, жизнь наших детей повернется к лучшему, если принятие этих законов будет толчком
для нашего нравственного улучшения. Нам надо задуматься: что мы даем детям дома? По каким идеалам мы теперь живем? По каким духовным
законам? Советских уже давно нет, а какие есть? Новые, те, что навязал телевизор, упорно американизируя всех, - комфорт,
удовольствия? Но мы еще не зомби.
А кто мы? Нам надо понять, пока не поздно, что жить без истинного, вечного идеала нельзя, без него все рушится. Без него неясно, где
добро, где зло. Этим-то и пользуются проходимцы. Выжить, не потеряв человеческого облика, спасти детей, преодолеть все козни лукавых
мы можем, только вернувшись к потерянному, преданному нами, - к своей вере. В ней самый высокий Идеал, данный нашему народу 1000 лет
назад, - это Господь наш Иисус Христос. Он принес благодать на нашу землю, и она освятила, оживила жестокие души язычников. И сейчас
с Его помощью могут ожить наши пустые сердца. Не обратить в свою веру я хочу тут, а возвратить к ней. Только вернувшись в свой
родной Дом, мы вспомним традиции, обычаи, свою культуру. И не будет нам страшно никакое влияние - ни запада, ни юга. Никто не сможет
подступиться к нам ни с каким сектантским учением, <лечением>. Оставить все как есть - значит быть в сговоре со <специалистами>,
предать своих детей.
Моя дочка рассказывает мне иногда о своих ребятах, которым она преподает в колледже психологию. Недавно один из них написал в
анкете, где спрашивалось о Боге, о душе: <Ничего нет, и души тоже нет>. Вот так! Даже в советское время так категорично и убежденно
не мог ответить 17-тилетний парнишка.
Один современный ученый вывел Закон всемирного равновесия и нарушением его объясняет все наши малые и большие беды. Я с ним во
многом согласна. Но вот с этими его словами я никогда не соглашусь: <И если нынешнее поколение детей во многом потеряно, так давайте
начнем готовить будущее>. Поколение потеряно по нашей вине. И это не производственный брак, который можно выбросить на свалку. Это -
наши дети. Нас не будет, а им - жить. Ни одна мать не согласится, что ее ребенок - безнадежно потерян. Объединившись, все матери не
согласятся с потерей целого поколения. Мать по природе своей духовна. У нее есть бескорыстная любовь к своему ребенку, надежда, что
он не пропадет. Не хватает основного - веры, которая укрепит ее и поможет ей. Как только появится это главное в ее душе - все
спасены. Материнская любовь, терпение, молитва делают чудеса. <Молитва матери со дна моря достанет>, - говорили раньше.
По всем признакам - и хронологически, и по жизненным событиям, фактам - мы видим, что перешагнули в новую эру. Идем мы непроторенной
дорогой. Преграды, помехи - на каждом шагу. Воронье гибель накаркивает. Но вера наша как путеводная звезда не даст нам больше
сбиться с пути. И мудрый закон будет как посох для нас в этой нелегкой дороге.




Т.В. ГОЛОВКИНА
Санкт-Петербург.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	30.03.2005 23:41:22

Сергей Чернышев. Собственность на власть: захваты и поглощения (*+)

---

Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050329_cher.html

Собственность на власть: захваты и поглощения
Сергей Чернышев

Дата публикации: 29 Марта 2005

Вопрос: Тема нашей беседы - будущее политическое устройство России. Что бы вы в ней выделили как самое главное, острое?

Сергей Чернышев: Если мы и впрямь хотим острого, нужно постараться, чтобы обсуждаемые вопросы самой конструкцией не предопределяли
тупое.

Вопрос про будущее политическое устройство России неявно подразумевает, что оно, это устройство, всенепременно будет политическим. И
впрямь: а в чем же счастье, как не в пирогах? Слово "политический" при этом произносится нами так же трепетно и эротично, как
смачное слово "власть". И в статье у Рифата Шайхутдинова, которую мне велел прочитать Леонтьев, это тоже ощущается.

Прежде всего, хотел бы сказать, что это очень интересная, сильная статья. Замечательно, что среди депутатов есть такие умные и яркие
люди. Но вот загадка нашей власти: развинчиваешь ее на элементы, вынимаешь отдельного представителя - Юрий Батурин, три высших
образования, доктор наук, умница. А когда смотришь, как власть ведет себя как целое, - такое впечатление, что она состоит из
неандертальцев. Это означает, что проблема не в людях, не в их знаниях и убеждениях, а в самом устройстве социальной ткани.
По-видимому, у нас ужасно архаическая, неэффективная социальная ткань, в том числе властно-политическая.

О неизбежном вымирании того типа власти, к которому мы привыкли, я писал довольно давно, начиная с 1983 года, старые тексты на сей
счет опубликованы в 1989 году в книге "После коммунизма". Один из новых - "Неудержимая власть" из "Русского журнала" за 2000 год.
Власть невозможно удержать, она сквозь пальцы просачивается и умирает сама по себе. Проблема даже не в том, что какие-то нехорошие
люди, политтехнологи, коварно ее отнимают. Она как таковая расползается, ее материя архаична, исчезли поддерживающие ее социальные
структуры. Власть - хрупкий, вымирающий уклад, цветок, который вянет, потому что изменилась питавшая его почва.

Новое издание конспирологии повелевает нам искать злых, жестоких и коварных масонов-политтехнологов. Но их приход - одно из
следствий, а не причина. Точно так же погибло нежизненное индустриальное общество с огромными заводами, где по гудку тысячи рабочих
к семи утра идут к станкам, плавят, куют и точат многотонные шестерни и болванки, потом оттуда вывозят на склад, где они долго
ржавеют. Но вишневый сад загубил не Лопахин.

Вопрос: Приведет ли путинский проект реформы власти к ее эффективности?

С.Ч.: А вы все о своем... Давайте посмотрим, какие ответы на этот вопрос вырастают из статьи Шайхутдинова. Не хочется вести с ним
полемику, наоборот, хочется соглашаться. Я вообще думаю, что в спорах не рождается истина. Уже хотя бы потому, что она вообще не
рождается, а пребывает вечно.

Например, здесь тоже есть мысль, что дело не в коварных внешних силах - они существуют всегда, и не стервятники виноваты в смерти
ослабевших животных. Автор пишет, что власть поменяла свою природу, она перешла в организацию коммуникаций... Коснусь только тех
мест, где, как мне кажется, мы с коллегами могли бы кое-что содержательно уточнить и дополнить.

Автор противопоставляет новых технологов - традиционным политтехнологам, хотя для обычного человека это одно и тоже. Видимо, просто
есть хорошие политтехнологи и плохие. Но раз возможны политтехнологи, значит, есть и экономтехнологи, и стратегтехнологи.
Последние - это как раз те, кто, по мысли автора, может перепроектировать то, что автор называет "легитимностью". Скорее, здесь
имеется в виду не легитимность, а идентичность. Индейцы племени Сиу - это не легитимность. Переформатирование идентичности, кстати,
не обязательно гибельно и злокозненно. Если человек со своей идентичностью зашел в тупик (как японский солдат, который через
тридцать лет после войны вышел из джунглей и все еще борется за солнцеподобного императора), ему надо помочь выжить в другом мире.

Автор соглашается с формулой Ющенко-Саакашвили о том, что воля народа сильней государственной машины. Но тут же перетолковывает ее
на свой лад: государственная власть слабее технологий, которые используют в том числе и волю народа. То есть получается, что народ -
такая штука, которую можно использовать, и есть технологи, которые берут волю народа и ею манипулируют.

Думается, картина глубже и сложнее. Институты общества всегда сильнее институтов государства. Оговоримся: если государство
понимается конкретно как state, как на Западе. У нас же само слово "государство" синкретично - об этом, к примеру, писал Найшуль в
вашем журнале.

Речь в "оранжево-бархатных революциях" не о том, что какие-то политтехнологи использовали народ, а о том, что институты общества
(кем-то наверняка подзуживаемые) сбросили - как им и положено делать - архаичные институты государства. А государство не пожелало,
не сумело, не смогло, не захотело самореконструироваться, чтобы защититься, чтобы соответствовать времени. Если император в Китае не
соответствует мандату неба, мандат неба у него изымается. Конкретно с сообщением о неполном соответствии мандату неба присылается Лю
Бан - крестьянский вождь с оранжевой повязкой. Этот Лю Бан приходит, изымает мандат, потом садится на еще теплый трон и возобновляет
ход истории.

Мы часто забываемся и путаемся, привычно говоря о России как о "государстве". Россия - это страна, в которой, как и в прочих
странах, есть свое общество, есть государство и есть хозяйство. Среди институтов государства, в свою очередь, есть один, особо нами
любимый, под названием "власть".

Цитирую Шайхутдинова: "Именно власть должна объяснять гражданам, всему миру, зачем существует великая страна Россия".

Тут как раз налицо такая путаница. Власть как часть государства перепутана с целым, а государство - с обществом.

Под "властью" в статье (как и вообще в русском архаическом дискурсе) разумеется древняя социальная материя, в которой еще не
произошло отделение "государства" и "хозяйства" от "общества" и тем более разделение государства на институты. Эта материя описана в
"Золотой ветви" Дж. Фрезера. Я велик и могуч, сижу на троне под священной омелой, и с виду я - власть. Но потом меня торжественно,
когда вышли сроки, несут с песнями на заклание, на сакральную процедуру воссоединения неба с землей. Я - главный маг-чародей,
главный вождь, главный охотник. Но я ничего не решаю, только воплощаю Великое Единение, блюду Ритуал и совершаю каждый год в день
солнцестояния обряд плодородия. Только такая "власть" может быть субъектом реформ, а не просто их исполнителем. Только она может
воплощать в себе национальную идею, в отличие от безыдейной по определению чиновной "вертикали".

Современная власть - продукт многократных распадов, отслоения "общего сознания" от "общественного бытия" и глубокого разделения
труда. Дело современного государства - выполнять волю общества. Естественно, думая при этом, как бы переизбраться или
переназначиться через четыре года. А если шансов на это нет, то по возможности нагрести добра на безбедную жизнь на пенсии либо в
изгнании. Но для этого государство должно делать что-то полезное для общества, например, ремонтировать дороги, защищать от
супостатов.

Наше дело - выпутаться из понятийной путаницы, иначе придется искать у себя под кроватью вражеских политтехнологов. Они там - говорю
без тени иронии - сидят и коварно владеют технологиями, но ничего особенного в этом нет. Проблема не в том, у кого круче технологии,
а в том, как устроены институты нашего государства и чем они руководствуются.

Главный вывод Шайхутдинова, с которым трудно не согласиться: власть должна срочно прекратить заниматься истощением общественной
жизни, концентрируясь на государственно-бюрократических структурах, необходимо строить власть поверх всех сил, не сводя ее к
государству. Только с этим призывом бесполезно обращаться к власти, он адресован обществу.

Второй слой этого призыва воспроизводит главную идею сборника "Вехи". Пока мы находимся в модусе перераспределения уже имеющегося
имущества - это дело власти, спору нет. Мы говорим: "Ну-ка, раздели по справедливости", ну она и делит, как может. Но поскольку
того, что подлежит разделению, на всех наверняка не хватит, власть кое-что оставляет себе. И Шайхутдинов говорит здесь то же самое,
что и "Вехи": способность больше производить первичнее и важнее умения распределять. Нужно мощное общество, влиятельное, богатое,
умное, сильное, в чем-то само с собой несогласное, кипящее вокруг идентичности, развивающейся и переопределяемой. Тогда и с властью
будет все в порядке.

И здесь возникает самый главный вопрос по поводу власти. Не так важно, сама ли власть загнивает, или дело в том, что какие-то
злобные силы приходят из-за рубежа, употребляя новые технологии захвата власти. Кто-то должен власть защитить, подправить,
модернизировать, обучить, подготовить к изменениям. Кто это? Если она сама - тогда это тупик. Но если мы согласимся, что это
общество, то в каком виде оно может это сделать? Оно должно иметь разум и голову, чтобы думать, руки и другие органы, чтобы
действовать. То есть общество должно иметь собственные институты, причем более могучие, чем у государства.

Заранее можно сказать, что какая-то очень важная часть институтов должна печься об идентичности. Идентичность должна наглядно
воплощаться. В обществах прошлого это происходило через тотемного зверя, царя-батюшку, через партию нового типа. Нормальные люди не
могут идентифицироваться абстрактно. Идентичность выражается, в том числе и в символах, в каноне отечественной литературы, музыки, в
образном ряду героев.

Далее, должен быть набор институтов, которые занимаются общественными потребностями. Хозяйство страны, которая не угадывает
собственных завтрашних потребностей, обречено закапывать свой валовой продукт в землю. Даже на Западе догадались, что посредством
маркетинга можно управлять потребностями, проектировать и прогнозировать их. Но это дело не государства, а общества.

Третий блок институтов формирует общественные способности. Он направляет и при необходимости реформирует всю систему образования,
обучения и воспитания. Государство не может этим заниматься, у него на это нет ни сил, ни компетенций.

Шайхутдинов, давая рекомендации власти, выступает как представитель общества, находясь при этом в одном из институтов государства.
Почему? Потому, что у российского общества нет своих институтов. Во власти нет места для мозгов, власть - это покатый череп, который
призван держать удар, как броня танка. Когда появляется умный человек, желающий повлиять на развитие страны, он сначала пишет статьи
в журналы и газеты. Но никто не читает журналов, а в газетах редактор не примет его писанины. Издав сто пятьдесят книг, став
доктором наук, ученым с мировым именем, он видит, что его как никто не слушал, так и не слушает. Тогда в отчаянии он идет и
нанимается советником, политологом, политтехнологом. А власть его взвешивает на единых административных весах, наряду с начальниками
департаментов и заведующими бюро, и выясняется, что на этих весах он весит очень мало. Он просто мелкая сошка, спичрайтер. Как после
революции Бердяева записали в профсоюз типографских рабочих, поскольку он что-то там писал и это потом печаталось. Как только
интеллигент идет во власть и записывается в политтехнологи или советники, его тут же заносят в разряд канцелярских крыс. Максимум,
до которого он может доползти, - координировать написание ежегодного послания федеральному собранию. И кто читает эти послания?

Вопрос: Так нужна ли нам реформа политической системы?

С.Ч.: Нам политическое устройство нужно - или политтехнологическое? Что такое "политическое устройство"?

Вопрос: Ведь идет реформа министерств, укрупнение регионов...

С.Ч.: Я понял ваш вопрос, поймите же мой ответ. Реформы - это вообще не политическое дело. Политика - борьба за власть. Нормальная
власть борется за власть, а победив в борьбе, властью распоряжается. К реформам ее может вынудить только отчаянное давление
общества. И реформа для нее - только отчаянная форма выживания под таким давлением. Потому что если нет могучего давления со стороны
общества, то реформы, начатые по инициативе власти, разъедают, подтачивают и уничтожают власть. Любые реформы ломают сложившийся
уклад, нарушают чьи-то интересы. К политике реформы никакого отношения не имеют. Разменной монетой в политической игре реформы
становятся только тогда, когда общество выбирает агента реформ на конкурсной основе. Общество говорит: "А ну-ка, власть, ты у нас
плюралистическая, у нас есть несколько партий, и я выберу только ту из них, которая лучше будет делать реформы". Тогда партии
созывают своих умников, и те начинают строчить программы реформ. Потом эти реформы предъявляются обществу, и общество, не
вчитываясь, голосует - как правило, сердцем.

Для власти самой по себе реформы самоубийственны. Всякая реформа уничтожает ткань власти. Реформы портят жизнь гражданам, граждане
тут же хотят переизбрать власть, говоря: "отстаньте от нас, деды и прадеды жили без реформ", не слушая никаких рациональных
аргументов.

Поэтому вопрос изначально заводит нас в тупик. Современное общество не должно быть устроено политически. Общество, устроенное
политически, умирает. Общество должно быть устроено по-другому, "социотехнологически". Не дожидаясь, пока придут "оранжевые" дяди и
тети переделывать на свой лад политические и прочие институты, общество должно постоянно переделывать их само. Надо защищать
компьютер от вирусов, а не сидеть и плакать: мы только вышли в Интернет, а тут - трах-бабах, и жесткий диск накрылся. А почему ты
полез в глобальную сеть без системы защиты и обновления? Жалко было купить или скачать?

Вопрос: Эти реформы будут эффективны?

С.Ч.: Нет. У нас сегодня нет эффективных институтов общества, от которых может исходить концепция реформ, давление на власть и
другие институты государства, чтобы оно проводило эффективные реформы. У нас нет субъекта разработки и реализации эффективных
реформ. Это вообще не дело власти. Не надо от нее требовать то, что она делать не может и не должна. Только под давлением и по
поручению общества, приняв от него концепцию реформ, задачи, цели, этапы, предоставив обществу выбор из набора политических игроков,
оно может что-то проводить.

Общество посредством Гражданской палаты может надзирать за проведением реформ. Но чтобы надзирать, нужно сравнивать то, что делает
власть, с тем, что она должна делать. Одна палата не может разом и надзирать, и сочинять, что должна делать власть. Поэтому
"разделение ветвей" в обществе еще необходимее, чем разделение властей, поэтому институтов в обществе должно быть много, и они
должны быть сложным образом устаканены между собой. На Западе действует куча "мозговых трестов", между ними все время происходит
борьба концепций, другие организации и фонды формируют механизмы обсуждения и согласования, готовят кадры элит и контрэлит, затем
медиаструктуры запускают пилотные проекты в сфере обновленной идентичности, и только когда все это утряслось, оно вываливается в
политическое пространство. Государство понимает, что общество созрело и требует перемен.

Вопрос: Существуют ли в недрах нашего общества проекты реформ помимо путинского?

С.Ч.: У нас фантастически богатое общество. Несмотря на все потрясения, репрессии, несмотря на то, что много людей уехало за
границу. Это щедрая умом, фонтанирующая идеями земля. Проектов много, большая часть этих проектов заведомо лучше того, который
реализуется, но все они маргинальны. Имеются местечковые клубы "За могущество России", центры глобальных и прочих стратегий,
состоящие из трех с половиной человек, и не все они шизофреники. Но практически начисто отсутствуют общественные институты, которые
позволили бы обозревать и сканировать это интеллектуальное богатство, выбирать наиболее адекватные времени и месту и раскручивать
вокруг них механизмы адаптации, через которые общество будет их принимать, с ними идентифицироваться, а потом говорить: "Мы -
общество с новой идеей. А вы - государство еще со старой, поэтому вы не наше государство. Либо мы вас снесем, либо вы, изменившись,
станете нашим государством".

Надо скорее эти институты формировать, заимствовать, копировать, адаптировать. Как Владимир Ильич писал, "черпать обеими руками
из-за границы". Надо передирать институты откуда можно, не только из Европы, но из Японии, Малайзии, Бразилии, Эмиратов. А покуда у
нас в стране сохраняется ситуация, при которой человек, разрабатывающий новую концепцию спасения отечества, либо городской
сумасшедший, либо опасный псих, требующий принудительного лечения, либо тихий маргинал.

Не хотел бы сейчас вдаваться в конкретные детали, да и журнал не резиновый. Замечу только: создавать институт идентичности и другие
институты общества возможно из того, что укоренено в истории, проросло в социальной ткани, а не клеить на пустом месте из
филателистов с правозащитниками. Институт президентства у нас уже состоялся. Причем именно как часть общества, а не государства -
там ему как раз не очень рады. Понятно, что этот институт в зародышевом состоянии, что, не понимая своего жанра, он все время
пытается влезать в технические дела власти, вместо того чтобы ставить и продавливать стратегические цели и ориентиры. Предстоит
формировать нечто похожее, с одной стороны, на монархию, с другой стороны - на ЦК КПСС. Нужен институт, который будет правящим, но
не властным. Как институт королевства в Великобритании. Там должны собираться носители новой идентичности, там должны созревать идеи
реформ, там должен оформляться социальный заказ власти. Там, а не на майдане. А пока власть занимается самореформированием - ничего
хорошего из этих госмастурбаций не выйдет.

Вопрос о будущем политическом устройстве России является частным элементом решения вопроса о собственности. Стратегию формирует
собственник страны. Именно хозяин определяет, каким должно быть будущее. И здесь архаика, синкретизм русской речи не мешает, как в
случае с "властью", а скорее, приходит на помощь

В русском языке это всеобъемлющее понятие, которое восходит к старому слову "свобство", древнему корню "сво-", "сва-". Свамити,
самити в санскрите означает "собственность - власть - могущество". Собственность и свобода - в русском языке однокоренные.
"Свобода", "свой", "свойство", "присвоение", "усобица", "способность" - однокоренные слова... Как "винтовка рождает власть", по
словам Мао, так сегодня способность рождает собственность. Тот, кто способен управлять, тот и становится собственником. Об этом -
известная в новом институционализме "теорема Коуза", об этом - "экономика доступа" вместо "экономики обладания" Джереми Рифкина.

Три простых требования предъявляются к тому субъекту, что претендует на роль собственника, хозяина, тычет пальцем и говорит: это -
"мое". Мои шесть соток, мой курятник, автомобиль, моя корпорация, моя страна. Во-первых, если это ваше, то будьте добры обеспечить,
чтобы куры не дохли. То есть совокупность институтов собственности должна обеспечивать воспроизводство - хотя бы простое, а лучше
расширенное. Во-вторых, не может быть хозяином человек, у которого на шести сотках половину занимает полуразрушенный дом, а на
грядках телега стоит, у которой колесо украдено. Не может быть хозяином команда, желающая порулить государством, которая не знает,
что делать с оборонкой, с машиностроительными заводами, турбинами, железными дорогами, и которая говорит: мы управляем денежной
массой, а остальное пусть лежит. Поскольку мы не знаем, что с этим делать, пусть "рынок работает". А рынок не в состоянии ничего
поделать с производственными активами, созданными постиндустриальным социализмом. Реально я хозяин того, чем умею управлять. Раз я
говорю, что экономика для меня - это денежная масса, стало быть, я хозяин не страны, а денежной массы. А в остальной стране кто
хозяин? И поэтому есть третье требование. Приходит некто - хозяева соседних участков, злые политтехнологи, мастера принудительного
евроремонта - и говорят: ах, какая прелесть, какая чудесная грядочка! Мы у вас эту грядочку забираем, она у вас все равно без толку,
а нам она очень понравилась. Так вот, настоящий хозяин должен быть способен, используя весь арсенал способов - силовых, правовых,
идеологических, технологических, иных, - эффективно продемонстрировать: это - мое.

Если на нашей территории имеются анклавы хронически дотационных регионов, залежалых некапитализируемых ресурсов - не плачьте, когда
придут какие-то китайцы или зулусы, все это заберут и будут глубоко правы. У нас самая большая территория в мире, а эффективность
использования ресурсов катастрофически мала. Ну, хорошо, пока еще формально действует принцип незыблемости границ. Но наш всемирный
бесхоз не будут терпеть бесконечно. Нам скажут: слушайте, у вас там, в Сибири, можно ехать и два, и три дня и не встретить человека,
у вас ресурсы под ногами валяются, а люди в мире миллионами гибнут без пищи и тепла. Вы - та самая собака на сене. Главная угроза
нашей власти, нашей независимости сегодня - то, что мы функцию собственника своей страны не осуществляем.

Вопрос: Что будет у нас в 2020 году с политической системой?

С.Ч.: Если это будет у нас, а не на корейско-финской границе, то мы будем двигаться в мейнстриме, как и все. А мейнстрим состоит в
том - и это поняли даже традиционалисты, - что современное общество занимается сознательной реструктуризацией, проектированием и
конструированием своих институтов. Не тогда, когда в империю вторгаются гиксосы, амореи и вестготы-оранжисты, а опережающим образом.
Тот, кто делает это быстрее и эффективнее, тот и выигрывает.

Россия в 2020 году будет систематически, как и другие страны, заниматься реструктуризацией своих институтов, шаг за шагом, слой за
слоем. А не пребывать в некотором идеальном состоянии "политической системы" по типу коммунизма как высшей и последней стадии.
Россия абсолютно такая же страна, как и любая другая, потому что в ней те же самые институты, что и у остального человечества,
упорядоченные и взаимодействующие вполне объективно и закономерно. И абсолютно уникальная, потому что структура и конфигурация ее
институтов собственности, как годовые кольца конкретного дерева, отражают ее собственную, единственную историю и неповторимые
природные условия жизни.

Давайте хотя бы под конец зададим друг другу несколько правильных вопросов.

1. Какова все-таки роль современного государства в хозяйственной деятельности? Что из себя должно вообще представлять государство
как хозяйствующий субъект? Оно должно всех строить и централизовывать? Это новое издание III династии Ура, собирающей подати с
помощью IT-технологий? Либеральный ночной сторож при разворованном складе?

Есть и другой концепт: современное государство - тоже предприниматель. Но не "бизнесмен", стремящийся, как и положено, всем
остальным перегрызть глотку, а именно предприниматель, конструктор новых цепочек и сетей производства добавленной стоимости,
реинвестирующий часть своего дохода в управление собственностью страны таким образом, чтобы и доля государства, и доли всех
остальных собственников росли.

Тема чрезвычайно горячая. Мы уже давно тормозим на этой развилке, а стоять-то на ней нельзя. Потому что так или иначе если не все
государство, то отдельные его части или яркие представители лезут в хозяйство, как умеют и хотят, и расползаются в разные стороны.

2. Что делать с итогами неправедной приватизации? С одной стороны, все вроде договорились, что терпеть такое невозможно. Ряд
стратегических ресурсов и активов, которые в мире, как правило, контролируются государством либо публичными корпорациями, у нас
попали в руки частных лиц и управляются ими вкривь и вкось. А если и управляются хорошо, то возникают страхи, что в любой момент они
могут уплыть в собственность других государств. Ограниченный контингент номинальных собственников-олигархов выиграл в лотерею
огромные куски ресурсов либо получил их в награду за ловкость рук. А тем временем вырос новый бизнес, который не участвовал в
приватизации, эффективные управленцы и талантливые предприниматели владеют только тем, что сделали собственными руками, и получается
вопиющая несправедливость в распределении собственности. Да и общество в целом не готово смириться с результатами приватизации, и
понятно, что какой-то пересмотр ее итогов неизбежен.

С другой стороны, все понимают, что те формы пересмотра, которые взбредают в головы государственной гидры и озвучиваются, даже при
одном упоминании об их возможности немедленно приводят к фатальным последствиям для рынка. И если таким образом восстанавливать
справедливость, то ясно, что тяжело пострадают как те, кто, как считается, несправедливо получили собственность, так и те, кто хотел
бы эту несправедливость исправить.

Ситуация парадоксальная. Не двигаться невозможно, а двигаться некуда. Что делать? Ответ на этот вопрос должен быть дан вполне
определенный.

3. Что делать со средним и малым предпринимательством? С моей точки зрения, там полнейший тупик. Хотя всем понятна проблема. Во всех
странах "первого мира" предпринимателей много, они активны и производят львиную долю валового продукта. У нас их кот наплакал, они
канючат, что погибают под давлением налогов, под огнем многочисленных проверок, что их надо спасать, защищать, создавать им льготный
режим.

Во всей этой суматохе не задается и не обсуждается только один вопрос: что такое предпринимательство как стандарт профессиональной
деятельности? Предпринимательству надо учить так же, как учат ездить на автомобиле. Иначе это - таинственная деятельность сродни
алхимии, алхимики же никогда не будут составлять заметной доли населения. А что прикажете делать всем контролирующим-проверяющим,
коли они не имеют стандартного представления, как правильно устроено то, что они проверяют? Шмонать все подряд, неусыпно и
круглосуточно? В этой ситуации шансы на появление предпринимательства у нас равны нулю.

Государство может сыграть колоссальную роль в формировании конструктивного стандарта предпринимательской деятельности. А покуда
этого нет, ситуация безнадежна. В отсутствие массового предпринимательского класса мы имеем престранное общество, в котором есть три
сословия: чиновники, олигархи и нищие. И жиденькую прослойку предпринимательства вместо издохшей интеллигенции. Такое общество не
жизнеспособно по определению.

4. Каковы должны быть отношения с собственностью большинства населения? То есть людей, работающих за зарплату, а также тех, кто не
работает и нуждается в социальной защите? В свое время была сделана попытка превратить всех в собственников методом ваучерной
приватизации. При всех кошмарах, к которым она привела, в ее замысле сохраняется ядро здравого замысла. Предполагалось, что,
поскольку государство долго отнимало все у граждан, надо каким-то образом накопленную им собственность, во-первых, раздать им
обратно и, во-вторых, превратить в постоянный источник их прожиточного дохода.

Нужно понять, что такое рядовой гражданин нашей страны как собственник. Вовсе необязательно быть предпринимателем, чтобы быть
собственником. И ребенок, и старик, и инвалид имеют право быть собственниками; другое дело, что их собственностью должен управлять
пенсионный фонд или иные уполномоченные организации. Откуда же возьмется эта собственность, раз ваучер оказался пустышкой? И где
пролегает граница социальной взрослости, за которой гражданин может и должен получить доступ к управлению своей собственностью и тем
самым де-факто стать предпринимателем?

5. Каковы отношения между "государством" и "обществом"? И вообще, куда подевалось это самое общество в России и где его взять? В
кредит у МВФ?

Это едва ли не самая важная тема, которая сейчас ожесточенно, но бездарно дебатируется. Мы с этого, собственно, тоже начали беседу.
На систему институтов государства (правительство, парламент, партии и т.д.) постоянно возлагается непосильное бремя, к ним
обращаются с вопросами: а где у нас стратегия, а в чем наша национальная идея? Образованные люди давно уже говорят, что все эти
вопросы развития страны в принципе может решать только общество. Но общество действует не само по себе, а через свои институты.
Парадокс нашей страны сейчас в том, что если государство в ней имеет более чем многочисленные институты, если бизнес имеет хоть
какие-то структуризованные островки в виде предпринимательских союзов и профессиональных органов саморегулирования, которые сейчас
бурно создаются, то общество, похоже, не имеет никаких институтов, кроме планктона НКО.

Да, сейчас началось строительство Гражданской палаты. Но, в общем-то, она уже по замыслу достаточно убога. Если на нее взвалить весь
груз, все бремя вопросов об идентичности, национальной идее и стратегии - даже мокрого места не останется.

Это все тот же, единый вопрос о собственности в разных его ипостасях. И чтобы обозначить возможность ответа на него, я снова вернусь
к парадигме "Вех". Неразрешима задача справедливого распределения, если не прирастает то, что подлежит перераспределению! В
условиях, когда собственность страны быстро прирастает, и эта, и другие названные проблемы разрешимы. Ведь "реформы" начала 90-х
обрушили капитализацию страны не в два, не в двадцать, а в несколько сот раз. Сейчас важно не столько найти виновных, сколько
обеспечить быстрый обратный рост. Нам нужно для начала вернуться хотя бы к тому уровню капитализации, который был в стране двадцать
лет назад.

Опыт реальных управленцев страны показывает, что капитализация может расти очень быстро. Приходят подлинные хозяева на ГЭС, и ее
капитализация растет не в два раза за восемь лет, а в восемь раз за два года. Это нормальный темп. Если мы можем добиться, чтобы
капитализация нашей экономики ежегодно удваивалась, мы лет за семь доползем до старого уровня. Тогда можно, в принципе, выдать
каждому гражданину "ваучер-2", который и впрямь будет стоить больше десяти тысяч "у.е.". Если положить эти деньги под проценты в
нормальный фонд, который обеспечит 10% роста в год, то каждый ваучеровладелец получит со своей собственности 100 долларов в месяц.
Единственное, чего нельзя, - позволять пенсионерам и детям продать свой ваучер в первой подворотне. А если хочешь с ним что-то
сделать сам, закончи трехмесячные курсы управления ценными бумагами, пройди сертификацию по управлению пенсионными средствами, тогда
ты сможешь переложить ваучер из государственного в государственно-частный фонд, где он приносит уже 12% в год. Закончи годовые
курсы - получишь право переложить под 15%, разделить и вложить в два фонда. Пошли своего внука окончить Высшую школу экономики - и
он получит право управлять ваучерами всей семьи, родственников и соседей, создать частный соседский фонд... То есть каждый человек
имеет право получить долю собственности государства. После этого нужно дать право и возможность каждому гражданину наращивать
компетенцию, а за счет компетенции - возможности управлять своей собственностью, а также и чужой, если доверят.

Но это уже отдельная беседа.

А что - в условиях роста капитализации страны - можно делать с олигархами? Допустим, у олигарха 6 миллиардов, он владеет каким-то
стратегическим предприятием. Конечно, общество не согласится терпеть это бесконечно. Он должен быть готов, что какие-то разборки
предстоят. Но эти разборки могут выглядеть не как конфискация, а совсем иначе. Он получает при определенных условиях гарантию, что 6
миллиардов не только останутся при нем через десять лет, но они превратятся в 12. Только они уже будут составлять не контрольный
пакет стратегического предприятия, а 10%. И он будет миноритарным акционером. Вокруг подобной идеи в обществе, естественно,
развернется борьба. Кто-то скажет: пусть будет 6 миллиардов и ни копейкой больше. Кто-то щедро предложит: пусть растет не в двадцать
раз медленнее капитализации страны, а в два, и станет не 6, а 60. А кто-то будет орать: нет, давайте заберем все совсем! Четвертый
говорит: он обязан расплатиться по долгам приватизации. Пятый говорит: да он убежит, застрелится, поэтому пусть его долгом десять
лет управляет международный фонд... Вот это будет настоящая дискуссия в обществе по настоящему вопросу.

Говорят, любое государство неэффективно управляет собственностью. Вопрос не в неэффективности управления, а в архаичности наших
институтов государства. Государство, которое начинает себя вести как современный собственник, первым делом не увеличивает, а
уменьшает регламентацию, разделяет крупные куски старой госсобственности. Это известная "концепция внутреннего предпринимательства".
Скажем, достался мне крупный завод, полуразрушенный, но в нем сохранились отдельные цеха, работоспособные станки, и я ставлю на
каждый такой ресурс собственника-управляющего, отобранного на конкурсной основе, обученного и подготовленного, который должен
включить этот ресурс в цепочку производства новой стоимости. Государство, которое ведет себя как предприниматель, по сути дела,
"централизует" собственность, но выглядит это абсолютно по-другому - как децентрализация. Поэтому не надо бояться государства как
субъекта хозяйствования, пока мы не выяснили, как оно поведет и должно повести дело. А если оно не сможет быть эффективным
собственником, остается только ждать, покуда какие-нибудь заезжие социотехнологи приедут и приберут наше добро, нашу страну к рукам.

Журнал "Главная тема", # 4, 2005 г.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	30.03.2005 23:34:39

Открытое письмо поэту и шоумену А.Д. Дементьеву (с пародией на его известное стихотворение) (*+)

---

http://www.sovross.ru/2005/42/42_4_1.htm

"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" N 42 (12665), вторник, 29 марта 2005 г.


НИКОГДА НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЙТЕ


Открытое письмо поэту и шоумену А.Д. Дементьеву

Уважаемая редакция газеты <Советская Россия>!
Прошу опубликовать мое открытое письмо <Никогда ни о чем не жалейте>, адресованное поэту Андрею Дементьеву - одному из
представителей отряда интеллигенции, уютно себя чувствующим и при социализме, и при диком капитализме. Самое удивительное состоит в
том, что он был востребован и там, и здесь на идеологическом фронте. При социализме он выполнял роль воспитателя молодежи (работа в
ЦК ВЛКСМ и главный редактор журнала <Юность>). Сейчас он, ряженным под народолюбца, активно через наши продажные СМИ (радио, ТВ,
печать) ведет обработку взрослого населения.
Решение написать это письмо возникло после радиопередачи, в которой А.Дементьев (ведущий передач <Виражи времени> на радио <Россия>
и <Народ хочет знать> на <ТВЦ>) и В.Соловьев (ведущий ток-шоу <К барьеру!> на НТВ) объясняли не столько слушателям, сколько своим
хозяевам, что они иногда приглашают на свои передачи представителей оппозиции не для того, чтобы ознакомить слушателей с их
взглядами, а для того, чтобы разоблачать их позицию. Когда же взгляды оппозиции находят поддержку у большинства позвонивших (как это
было, например, в передаче с генералом Макашевым), они жалеют только о том, что не нашли себе хороших помощников. Вот такие у нас в
России <независимые> СМИ и такие птенцы эфира, возомнившие себя судьями, наделенными правом осуждать приглашенных за их политические
взгляды, если они расходятся с понятиями <хозяина> передачи.
Я уверен в том, что А.Дементьев отвечать на это письмо не будет. И это совсем не трагедия. Важно, чтобы его почитатели
повнимательней <вчитывались> в сегодняшнее <творчество> своего кумира.
С искренним уважением к редакции народной газеты
П.Н.К.


Господин Дементьев, к вам обращается пенсионер, уже много лет работающий после назначения пенсии. Наш Верховный главнокомандующий
все сделал для того, чтобы в НИИ, работающих на оборону страны, остались одни пенсионеры. Молодые специалисты на наши оклады не
пойдут. Престижней и выгодней торговать на рынке. А мы, пенсионеры, счастливы уже тем, что нам дан шанс выжить, оставаясь на любимой
работе. Вы тоже пенсионер и знаете, что на одну даже максимальную пенсию выжить в нынешней России очень трудно. Поэтому, вероятно,
чтобы выжить вы и работаете на радио и ТВ. Но так как вы вырабатываете идеологический <продукт>, который через СМИ воздействует на
сознание миллионов граждан России, то эта ваша работа не только ваше личное дело. Поэтому я, как один из объектов этого воздействия,
вправе выразить свое мнение о вашей деятельности. Я с интересом слежу за вашими регулярными выступлениями на радио и ТВ. Приятно
слышать голоса талантливых артистов, певцов, композиторов, которых вы приглашаете на ваши ток-шоу. На фоне политической клоунады и
сексуально окрашенной крикливой попсы, заполняющей наш эфир, ваша программа <Виражи времени> выглядит вроде бы привлекательно. Но
слушая ваши комментарии по ходу передач и зная о ваших сегодняшних политических взглядах по материалам печати, я сделал неожиданный
вывод. Вы - не друг простого народа, а ярый сторонник нынешнего антинародного режима.
Из хорошего советского поэта, воспевшего в свое время Валентину Гаганову в поэме <Дорога в завтра>, вы превратились в раскрученного
антисоветского шоумена, политического коммерсанта и своего рода политического ассенизатора нынешней системы. Не уверен, что сами вы
поняли, что вас <имеют> только в таком качестве. В отличие от прямолинейных твердолобых демократов типа Новодворской, вы действуете
искусно под патриотической личиной или в образе защитника народа, при случае пуская <слезу>. Вы гневно осуждаете какие-либо
недостатки в политике правительства (например, закон о монетизации льгот), но при этом умалчиваете, что это не ошибка Зурабова,
Грефа или другой одиозной личности, а это - порок нынешней антинародной системы. Фрадковы и зурабовы добросовестно выполняют
социальный заказ. Это винтики, которые ввинчивает в тело России Путин под присмотром его лучшего друга Буша.
Кроме того, я вынужден предъявить вам и более серьезные претензии, и прежде всего к вашей позиции по оценке советского прошлого.
Свое отношение к советской системе, уже после разрушения СССР, вы выразили в обращении к согражданам группы литераторов после
расстрела Верховного Совета России в 1993 году. В этом обращении, назвав Верховный Совет - высший орган власти в России и его
защитников <тупыми негодяями>, вы одобрили расстрел Советской власти. Тогда многие посчитали этот ваш шаг случайной ошибкой. Но к
сожалению, это не так. В интервью, данном газете <Московский комсомолец> (? 17 за 27.01.2005), вы сказали: <Советский Союз должен
был распасться, как любая империя. Он был громаден, но внутри-то труха>. Я где-то слышал подобное. По-моему, Гитлер о Советском
Союзе говорил, что это колосс на глиняных ногах. Ткни его - и он развалится. Чем кончил Гитлер, вы знаете. В 1945 году Гитлер
дрожащими от страха руками принял крысиный яд, когда грозный и несокрушимый Советский колосс раздавил <непобедимую> фашистскую
машину и выбросил на свалку истории фашистскую свастику. Я бы не удивился, если бы о СССР так сказал ушедший в политическое небытие
Глеб Якунин. На обиженных Богом не обижаются. Но как вы могли сказать такое!
Вы же прекрасно знаете, что в конце XX века Советский Союз не из-за своей слабости распался, а его осознанно разрушили стоящие у
власти предатели-перестройщики, неукоснительно следуя инструкциям забугорного закулисья. Немалую роль в разрушении СССР сыграла и
т.н. интеллигенция. В том числе и вы, г-н Дементьев, предоставляя страницы журнала <Юность> диссидентствующим литераторам. Об этом
вы с большой гордостью говорите при любом удобном случае. Вас Советская власть обласкала с головы до ног. Вы получали и высокие
должности, и премии (Государственная и Ленинского комсомола), и правительственные награды. А вы в последнем юбилейном сборнике <Нет
женщин нелюбимых> пренебрежительно бросили: <Я выдержал. И работу в ЦК ВЛКСМ, где жили по непривычным мне законам бюрократии...>
Можно выдержать пытки врага, боль, наконец тюремный срок. Но кто вас принудил идти в этот невыносимый для вас ЦК ВЛКСМ. Вы же,
надеюсь, не играли в ЦК ВЛКСМ роль Штирлица, засланного во вражеский стан, а добровольно шли в высший орган управления молодежной
коммунистической организации. И вы могли в любой момент уйти из этого органа, а ваше место занял бы честный, убежденный
комсомольский вожак.
И о бюрократии. Назовите, где, в какой порядочной стране есть руководящий орган без бюрократии, учета и отчетности. Это сейчас в
России нет бюрократии, а есть продажный коррумпированный бюрократизм. Получается, что только какие-то тайные мотивы (можно
догадаться, что небескорыстно: московское устройство, привилегированное жилье), возможно, и карьеризм, удерживали вас на работе в ЦК
ВЛКСМ. Отсюда и непрочность ваших идеологических убеждений, несмотря на то, что вы всю жизнь <сражаетесь> на идеологическом фронте.
И, наконец, о советской империи. Я не ставлю своей целью поучать вас. Боже упаси. Но неужели вы не знаете, что СССР, в котором вы
прожили большую часть своей жизни, расшифровывается как Союз Советских Социалистических Республик. Это был союз равноправных
дружественных республик, где царствовали мир, взаимовыручка и дружба народов. И мы видим, что теперь происходит с республиками после
того, когда Союз развалили. Так вы договоритесь, что и Россия (нынешняя) тоже империя и ее тоже нужно разрушить.
Ваши прямые ток-шоу <Виражи времени> на радио <Россия> вы всегда завершаете <фанерным> текстом своего стихотворения <Ни о чем не
жалейте>. Это стихотворение, написанное в дни вашей молодости, органически вписывалось в атмосферу царившей тогда коммунистической
нравственности, когда зависть, эгоизм и тщеславие были чужды коммунистической морали, проповедующей взаимопомощь, справедливость и
коллективизм.
Сейчас другое время. После разрушения СССР законная доля национального богатства общенародного государства была отнята у большинства
населения России путем воровского передела общенародной собственности и передана в частные руки чиновникам и приближенным к власти.
Посмотрите на наших миллиардеров. Все они, без исключения, <дети> какой-либо <семьи>, в которой ее глава обладает правом
перераспределения собственности. И чем выше занимает пост глава <семьи>, тем <круче> был и есть беспредел. Создалась парадоксальная
ситуация, когда по уровню жизни Россия занимает одно из последних мест в мире, а по числу миллиардеров занимает второе (после США)
место. При этом призыв миллионов обездоленных к справедливости преподносится как зависть к богатым, как стремление все отнять и
разделить. И в этих условиях ваше стихотворение <Ни о чем не жалейте> сейчас звучит как призыв к покорности и смирению перед злом,
которое нас окружает в нынешней России. И в этом эпилоге ваших передач вся ваша сущность.
Предлагаю вам для использования в политических передачах <Виражи времени> переведенный на народный язык текст стихотворения <Ни о
чем не жалейте>. Жирным шрифтом выделены слова, заимствованные у вас. Этот текст будет более логично завершать ваши передачи.


<НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЙТЕ>

Никогда ни о чем не жалейте на свете.
Ни о крахе всех льгот за ваш доблестный труд,
Ни о жертвах расправы с Верховным Советом,
Ни о том, что от голода многие мрут.

Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться попозже должно.
Лишь бы наши зурабовы с жиру бесились,
Да в мошне олигархов чтоб было полно.

Не жалейте своей доброты к плутократам,
Если даже за все вам - усмешка в ответ.
И хоть грабит вас власть, не щадя, многократно,
Не жалейте, что выпало столько вам бед.

Не судите господ, что, дорвашись, пируют
Обратив в пепелище обломки страны.
И пускай олигарх гениально ворует.
Но еще гениальней страдаете вы.



П.Н. КУЛАКОВ,
работающий пенсионер.
Москва.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	30.03.2005 23:32:50

От Лжедмитрия к Пожарскому. Русофобия как внутрирусская проблема (*+)

---

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20050325_nemen.html

От Лжедмитрия к Пожарскому
Русофобия как внутрирусская проблема

Олег Неменский

Дата публикации: 28 Марта 2005

Как сладостно отчизну ненавидеть,
И жадно ждать ее уничтоженья,
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья!

В.С.Печерин (прототип лермонтовского
"героя нашего времени" Г.А.Печорина)

Среди итогов "помаранчевой революции" на Украине, помимо первых столь явных заявлений антиукраинства востока и юга страны, есть еще
один, наверное, самый важный, но недостаточно осмысленный в России - она разделила на две части не просто всю Украину, она разделила
собственно РУССКОЯЗЫЧНУЮ УКРАИНУ. Исход "выборов" решил центр - земля, абсолютное большинство населения которой говорит на русском
языке и еще совсем недавно считалось "промоскальским". Мы все видели многодневную "тусню" на Майдане Незалежности, видели
антирусский настрой толпы, но что еще больше бросалось в глаза русскому наблюдателю - это то, что разговаривали на Майдане в
основном не на украинском, а на том самом "москальском", русском языке.

Мы много говорим о судьбах юго-востока, мы много говорим о Западной Украине, но почти игнорируем новые реалии ее центра. Вместе с
тем представляется, что основной фокус рассмотрения судеб Русского мира на Украине должен быть сосредоточен именно на этой
территории. Почему же мы ее как бы не замечаем? Да потому что она абсурдна... Вполне понятна Западная Украина - она украиноязычна,
она очень недавно была соединена с Россией, там "украинский Пьемонт" - где "нет ляха, жида и москаля". Понятно и то, что
русскоязычные и не имеющие столь сильного украинского самосознания юго-восточные регионы хоть пассивно, но сопротивляются
утверждению у себя "западенских" порядков. Это естественно. Но вот центр страны - другое. Даже в самом Киеве украинскую речь почти
не слышно, о ее существовании можно вообще забыть, кабы не надписи на фасадах домов и рекламных щитках (плюс учреждения, в которых
принято говорить по-украински). Только вот ИДЕЙНО Киев - с ИНОЯЗЫЧНЫМ Львовом.

Да, русских, как и евреев, почти нигде не любят. Это еще иногда удивляет, но к этому привыкают. Привыкают к тому, что русских не
любят на Западе, привыкают к тому, что их не любят в республиках бывшего СССР. Последнее легко объясняется как имперским прошлым
нашей страны, факты которого теперь конвертируются во всевозможные обиды, так и враждебностью националистически настроенных
(точнее - построенных) элит (соответствующим образом "промывающих" мозги своим согражданам). Это известно, это понятно, это проблемы
межнациональных отношений.

Но вот какое явление русским обществом еще почти не замечено, так это нелюбовь к русским и всему русскому со стороны вполне русских
же жителей этих бывших союзных республик. Это русофобия, говорящая на русском языке, представленная людьми, часто с вполне русскими
лицами и фамилиями. Украина наполнена газетами, в которых РУССКОЯЗЫЧНЫЕ журналисты на русском языке объясняют русскоязычному же
читателю, что во всех бедах человеческих виноваты только РУССКИЕ. Феномен АНТИРУССКОЙ истерии на РУССКОЯЗЫЧНОМ Майдане
Незалежности - это тот факт, осмысление которого представляется жизненно необходимым для нашего будущего.

Конечно, можно пытаться объяснять это утверждением чувства гражданского национализма новых стран. Только достаточно ли этого, чтобы
десятки миллионов русских за десять-пятнадцать лет отреклись от русского имени и стали враждебны России? К тому же гражданский
национализм сам по себе обыкновенно строится не на фобиях...

А вообще, ново ли это? Вот, к примеру, Брестская область Белоруссии. Русский язык здесь еще чище и прочнее, чем в Киеве. Однако, как
мы знаем, именно эта область (вместе со своей соседкой - Гродненской) была и остается наиболее оппозиционной официальному курсу
президента А.Лукашенко на сближение с Россией. И таких примеров можно привести немало. То, что теперь мы видим в Центральной
Украине, - это только дальнейшее распространение уже старого явления.

И причины этому есть. Чаще всего говорят об одной, действительно немаловажной: нынешняя Россия - ОЧЕНЬ НЕПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ СТРАНА.
Непривлекательна она и своим внутренним состоянием, и внешним имиджем. Отталкивает ее поведение относительно "соотечественников за
рубежом" (кстати, крайне расплывчатое и вообще странное понятие) - она их бросила, "репатриантов" унижает, ну да она так со всеми...
Конечно, причина немаловажная, однако та же Украина не многим привлекательнее...

Да, огромную роль играет и антирусская пропаганда национальных властей, равно как и почти полное отсутствие русской контрпропаганды.
Структуру мысли определяет сам характер идентификационного дискурса - национальность мы привыкли определять не по языку и культуре,
а по крови, по предкам. Тебе говорят: "ты говоришь по-русски, но родной тебе - украинский", "у тебя кровь украинская и предки твои
говорили на украинском". Волей-неволей начинаешь воспринимать свое русскоязычие как ВРЕМЕННОЕ и в целом ОШИБОЧНОЕ состояние, как
наследие империи, требующее преодоления.

Есть, конечно, немало и других причин. Однако хочется остановиться и сказать следующее: может, главная причина тут не внешняя?
Может, ничего особенного в поведении русских (тожд. русскоязычных) за рубежами России и в ее пределах нет? Разве не россияне любят
шутить, что "русская мечта" - это эмиграция? Разве все российские русские рады тому факту, что живут "в этой стране"? И разве не
вполне обычные русские голосовали в конце 1991 года за независимость своих инонациональных республик от России? Наши эмигранты за
рубежом в любой стране прилагают все усилия, чтобы быстрее ассимилироваться, чтобы все перестали замечать в них и их детях русское
происхождение. Если посмотреть на это с такой стороны, русские на Украине ничем от российских и не отличаются - просто у них есть
шанс действительно эмигрировать за рубеж, на Запад, при этом "всем миром", не срываясь с места!

Возможно, проблема эта скорее внутрирусская, она в самой русскости, а не в политике государств и не в межнациональных отношениях.
Современная центро-украинская русофобия - она нам не экзонациональна, она как раз очень русская по своей природе. Она абсурдна
только логически, но на уровне чувств мы ее хорошо понимаем и знаем. Конечно, можно эмигрировать, не проклиная Родину, можно быть
русским и не в России. Но как-то не хочется и не можется. Представляется, что помимо чувства стыда за свое происхождение (которое
вполне может появляться в русофобском окружении) здесь важен и такой момент: мы все привыкли скорее к государственной и
вненациональной самоидентификации, чем к национальной. Русскому человеку трудно понять, как можно быть русским за рубежами России.
Что значит быть русским вне России? Вздыхать по ней? Любить Толстого? Или, может, ругаться матом? Состоять в русских диаспоральных
организациях? Но ведь и нет таких... Да и нужно ли им быть?

"Оранжевая революция" - это внутрирусское явление, она порождена "характером народа" нашего, корни ее - в нас. И даже лютая
ненависть к "оранжистам", которую мне не раз приходилось видеть у некоторых наших патриотов, - особо нервная, ибо связана с
отвержением части себя, с негодованием к своим же чувствам. Как будто русофобия - это столь необходимая часть самой русскости, что,
отказавшись от нее, мы предаем само наше имя русское. И это - тоже правда. Наша культура без нее немыслима, даже наша любовь к
родине без постоянных обрядовых избиений ее и отреканий от нее - слепая и не наша любовь.

Хотя русофобия, конечно, задевает и обижает. Здесь иной психологический момент, который часто подмечают в русских: мы готовы
радостно осмеивать и оплевывать свою страну и самих себя, но мы очень не любим, когда это позволяют себе другие. Точно так же мы
считаем себя вправе СЕБЯ НЕ ЛЮБИТЬ. Но вот когда мы сталкиваемся лицом к лицу с нелюбовью к нам извне - сразу становится как-то
неприятно, сразу возникает вопрос: "А за что?!!". Фраза "полюби себя, и все к тебе потянутся" здесь как раз очень актуальна. Вот
только еще больше оранжевого цвета нам претит САМОЛЮБИЕ.

По сути, "оранжевая революция" основана на СУГУБО РУССКОМ ЯВЛЕНИИ, которое можно назвать "комплексом Чаадаева" и которое в той или
иной степени свойственно нам всем: раньше только интеллигенции, а теперь и всей "народной массе". Это комплекс ПРОМЕЖУТОЧНОСТИ. Мы с
детства усваиваем, а потом и осознаем, что Россия - она всегда МЕЖДУ- и НЕДО-. Она МЕЖДУ Востоком и Западом, она МЕЖДУ Европой и
Азией. Она все время пытается стать частью большой и любимой ею общности, но не может, потому что она ей толком не принадлежит.
Являясь осколком восточно-христианской цивилизации, мы вынуждены быть интеллектуально западноевропейцами, не будучи ими по духу.
Отсюда вечный конфликт наших чувств и нашей реальности с нашими представлениями о норме. Мы все время пытаемся изменить эту
реальность согласно нашему ПОЧТИ ЗАПАДНОМУ интеллекту, у нас не получается, мы срываемся и проклинаем. Проклинаем неподатливый
материал...

Из такого положения есть несколько "выходов", которые почти все - тупиковые. И один из них - духовная эмиграция. Если не реально, то
хоть в сознании убежать от России, от своего народа, окунуться в мир прекрасных "Европы Белинского" или "Азии Гумилева". Это не
предательство: это естественное стремление к цельности, к полноте. Но оборачивается оно презрением и даже ненавистью к Своему. Как
писал Н.С.Трубецкой, "большинство образованных русских совершенно не желали быть "самими собой", а хотели быть "настоящими
европейцами", и за то, что Россия, несмотря на все свое желание, все-таки никак не могла стать настоящим европейским государством,
многие из нас презирали свою "отсталую" родину".

Не раз видел, как в университете, слушая рассказы лектора, свидетельствующие о некоторых исторических преимуществах
восточно-христианской культуры перед западной (ну, например, несравнимо большая ее терпимость), новый неискушенный слушатель
испытывает буквально физические мучения от получения такой информации: он ерзает, вздыхает, пытается приглушенным голосом что-то
возражать - ему больно, его режут по живой ткани мечты.

Интеллектуальная русофобия с XIX века была и остается признаком человека трезво мыслящего, прогрессивно настроенного. Такой человек
знает, в чем беды России, он знает, как сделать ее "нормальной страной", как сделать ее Западом. У него есть большой багаж моделей и
принципов, он не похож на мракобеса, вещающего об "особом пути России", копающегося в непонятном и страшном православии и
отвергающего все прогрессивное и светлое. Такими были наши западники, либералы и социалисты, такими были большевики, такими были
"антисоветчики"-диссиденты, таковы наши современные либералы. Их образ мыслей всегда очаровывал русского человека. Они говорили, что
есть (или вот-вот будет) на земле рай, и он - на Западе, надо только стать его достойными, стать его частью. Потому все наши
революционные течения, включая и последнее (конца ХХ века), были в мышлении поддерживающего их народа скорее РЕЛИГИОЗНЫМИ
ДВИЖЕНИЯМИ, чем рационально-логическими системами действий и помыслов.

Принимая КАК СВОЮ культуру посткатолического Запада, трудно не принять как свою и его русофобию. Ведь как средневековая европейская
идентичность, так и современная строились во многом на противопоставлении Запада его АНТИОБРАЗУ - миру "схизматиков" и (особенно
после Ливонской войны) конкретно России. Эта "Россия Запада" столь же мифична, как и "Европа Белинского", только образ ее черен и
зол. Россия - это то, чем не надо быть Западу. Границы Европы там, где западная граница России. Дальше идет мир европейских
антиобразов. И чем сильнее чувства неприязни к ним у европейца, тем более он - европеец. Россия как европейская страна
ОБЕССМЫСЛИВАЕТ сам Запад, ведь что такое тогда Запад? Столь принципиальная роль России в его истории у нас часто игнорируется:
трудно быть западниками, обладая такими знаниями.

То, что совершают некоторые наши соотечественники, эмигрируя в Европу или Америку, мы пытались совершить за последние несколько сот
лет всей страной не раз. По большому счету - не получилось. И теперь, когда мы сталкиваемся все больше с негативным и враждебным
восприятием нас на Западе (которое прежде привыкли объяснять лишь политическими причинами), в очередной раз приходит отчаяние,
приходит усталость.

Удивительно ли, что оторванные от России куски Русского мира, осознав свою брошенность и еще большую неполноценность, захотели
совершить еще один рывок к Западу? И это при том еще, что к тому располагали сами обстоятельства? России не хватает самостойкости -
и именно эта самостойкость стала главным лозунгом украинства. И мыслится она только в единстве с Западом, в уходе от русской
промежуточности. Украинство - это еще один путь преодоления "комплекса Чаадаева", еще одна попытка преодолеть инвалидность; путь
идеологически, а теперь и институционально, оформленный. Отречение от русского имени и принятие нового - украинского - здесь
необходимая часть акта посвящения в новую жизнь, в новую сущность. А русофобия - это не столько нелюбовь к "москалям", сколько
отвержение своего постылого прошлого, его связей, его комплексов, его имени. Тем более что к ней просто обязывает сама западная
идентичность.

Украинство - явление не столько политическое или культурное, сколько психологическое ВНУТРИРУССКОЕ. Даже москвичи, погостив в Киеве,
возвращаются очарованные украинским национализмом и с большим багажом претензий к своему народу. Нашему человеку вообще гораздо
легче стать УКРАИНСКИМ националистом, чем РУССКИМ.

В этом заключается еще одна сторона украинства - оно не имеет границ в Русском мире. По сути, украинцем может стать любой русский,
если он принимает определенный стиль русофобского мировосприятия. Один из отцов "украинской нации" - увлекшийся южнорусской
тематикой великоросс Кондратий Рылеев, - так воспел ненависть к "врагам-москалям", как не сумел ни один из его современников с самих
украинных земель. Ему для этого не потребовалось ни родиться, ни жить на Украине, ни иметь там родовые корни. В случае удачи
"украинского проекта" все двенадцать или более миллионов "этнических русских", которых насчитывали в УССР, станут добропорядочными
украинцами, проклиная во всех бедах человечества "стадо выродков славяно-финно-монгольских бастардов" - русских.

Никаких определенных этнических границ и оснований у "украинского проекта" нет. Да, ныне задача украинцев - украинизировать ту
страну, которую им нарисовали большевики, но эти границы для них не священны. Галицийские украинофилы второй половины XIX - начала
XX веков постоянно говорили об "Украине от Карпат до Кавказа", а нередко звучали и призывы отбросить москаля за Урал. Выражение
мнения о том, что Кубань - это "временно отторгнутая Россией земля Украины", я слышал и в наши дни. Так мыслил себе Украину и
М.С.Грушевский. Странно думать, что украинство можно запереть хоть в каких-то границах. Это болезнь русскости, она способна погубить
и все тело.

А не быть русофобом украинский националист не может. Нет ни одного крупного идеолога украинства, который бы не был бы также
идеологом русофобии. Вся традиция украинского самоосмысления построена на противопоставлении себя русским, как белого - черному. Тем
более нет никакой традиции украинской русофилии, так как все русофилы на Украине были также и "москвофилами", то есть сторонниками
общерусского единства, а значит - врагами украинства, не украинцами. Это и не могло быть иначе. Если для очень русофобски
настроенных поляков вопрос отношения к русским и России - это просто вопрос отношения к другому народу, к которому можно испытывать
самые разнообразные чувства (и потому польская культура знает и русофилию), то для жителя Украины это вопрос самоопределения, так
как русскость и украинство конкурируют на одном поле, они альтернативны.

Называя себя украинцем, ты отрицаешь свою русскость, а для этого нужны основания. Само отрицание Руси и русской традиции - агрессия
не только пространственная, но и временная. Это отказ от прошлого твоих предков, от истории твоей земли. Поэтому украинство не может
быть не агрессивным в отношении Русского мира, ведь его основной нерв - отрицание русскости в себе, а не нелюбовь к другому народу.
"Любить Украину значит пожертвовать кацапской родней", - как писал в 1912 году один украинофильский журнал (Укра?нська хата, #6,
с.350)

При выбранной нами аналогии уместен вопрос о защитном иммунитете Руси. Сейчас он очень слаб, однако он есть. Ведь само то, что
русские воспринимают в штыки проявления русофобии со стороны иностранцев, уже говорит о том, что самобичевание у нас связано и с
большой любовью - любовью особенной, иногда озлобленной, нервозно-патетической, но любовью. В разные периоды нашей истории
приоритетными для общественного сознания становился то негативный, то позитивный настрой общества на русскость, на особенности своей
культуры и истории. Время отторжения Своего подходит к концу. Сейчас приближается период новой влюбленности в русское, подъема
национальных чувств и исторического сознания.

Украинофильской русофобии может противостоять только русофилия. Если русская культура сможет выработать в себе достойные ответы на
"украинский проект", если Русь вновь станет горделивой и привлекательной, то русофилия станет мощной идеологией, которая
действительно сможет бороться за умы и сердца русских на землях Украины. Украинской самостийности можно противопоставить только
русскую самостойкость, самостойкость Русского мира. Ведь рылеевщина - это только проявление хворобы русскости, но она никогда не
отражала ее суть во всей полноте. Мы слишком много забыли в себе, в своей культуре, истории, корнях - от этого и комплексы
неполноценности. Главный путь ее преодоления - а значит, и преодоления украинства на Руси - обретение себя. Это то, что
Н.С.Трубецкой называл "истинным национализмом".

Во многом соблазн украинского национализма для русского человека объясняется и отсутствием альтернативного национального проекта. В
лицах русских, новообращенных в украинство, читается тоска по национальной идеологии, национальной жизни, национальной перспективе.
Невыработанность до сего дня русского национального проекта и соответствующей идеологии оставляет такого русского без выбора. При
этом, становясь украинцем, русские подчас оказываются еще более агрессивными к отверженной ими русскости, чем люди, выросшие в
украинских св?домих семьях (вспомнить того же Дмитрия Донцова). Украинство соблазнительно и, как показали недавние события, способно
опьянять. Только ВНАЧАЛЕ русский человек идет за Лжедмитрием, а ПОТОМ почитает за святое дело идти за Пожарским.

Отрезвлению помогает испуг от своей слабости, ПРЕДВУШЕНИЕ ГИБЕЛИ. Этого до настоящего времени очень не хватало русскому народу: мы
привыкли считать свое государство одним из самых сильных на свете, русскую культуру - величайшей и бессмертной. Уверенность в силе
Руси была столь сильна, что огульная критика и самобичевание представлялись лишь лекарствами, могущими сделать нас еще лучше и
сильнее. И сейчас часто слышится: "Ну и что, что там миллионы русских? Русских и так много!"

Национальное чувство становится действительно сильным тогда, когда народ оказывается на краю гибели. Русские не привыкли чувствовать
себя слабыми, но теперь, потерпев, в полусне, поражения, которые по масштабу трудно с чем-либо еще сопоставить, придется привыкать,
придется задумываться над тем, что Матушку-Россию надо уже НЕ БРАНИТЬ, А СПАСАТЬ. Такое отрезвление уже стало происходить там, где
слабость русскости чувствуется сильнее всего: в Юго-Восточной Украине, и уже слышатся радостные голоса, что там "начало
формироваться ядро национального возрождения России". Еще раньше это произошло в маленьком Приднестровье. Его жители показали, что
русский народ еще способен к самоорганизации и самозащите (правда, оказавшись действительно на краю). То же начинает уже происходить
в России. Ругать и оплевывать Cвое легко, когда уверен в том, что это не утратишь. А вот когда опасность утраты реальна, все чувства
любви просыпаются и овладевают мыслью и действием.

...Я подчеркну, что речь здесь не идет о "рерусификации" тех, кто уже утратил русское самосознание и заговорил на другом языке: они
уже стали иным народом и пытаться их переиначить - это лишь агрессия, которая может привести только к худшим последствиям. На
определенной территории украинский народ - уже СВЕРШИВШАЯСЯ РЕАЛЬНОСТЬ, с которой стоит налаживать по возможности добрососедские
отношения. Тема статьи - судьба Руси в тех, кто еще остается ее частью, кто еще немыслим без русской культуры, русского языка, кто
еще не воспринимается русскими как чуждый. Распространение среди них русофобских настроений - это основной шаг по превращению
русских в украинцев, чему мы, как и любой народ, имеем полное право сопротивляться.

"Оранжевая революция" - это в первую очередь БУНТ РУССКИХ ПРОТИВ РОССИИ, всемирная манифестация русской русофобии. И именно этот
аспект событий должен быть в центре анализа, ведь она, на самом деле, внутрирусское дело, а не "спор славян между собою". Это
суицидальные свершения Русского Духа, это агония его в тех, в ком он умирает. Дух же надо растить, а взращивается он любовью.



Сегодня / Политика / Культура / Колонки / Антологии / Новости электронных библиотек / Форумы / ВИФ / Архив / Авторы / Подписка /
Карта / О нас / Поиск


© Содержание - Русский Журнал, 1997-2005. Условия перепечатки. Хостинг - Телеком-Центр.

---

От	Георгий
К	Георгий (30.03.2005 17:55:02)
Дата	30.03.2005 23:27:21

Глубинка - Здесь умирают в три раза чаще, чем рождаются. (*+)

---

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg112005/Polosy/5_1.htm

ГЛУБИНКА

Убывающий Рай
Здесь умирают в три раза чаще, чем рождаются.
Большинство из тех, кто родился, повзрослев, уезжают отсюда навсегда
Мальчишка лет четырнадцати в шапке-ушанке набекрень, в подвязанном верёвкой старом грязном ватнике, оттолкнувшись, вскочил на кусок
доски и, держась за два вбитых в неё кола, лихо спустился с пригорка прямо к нашему уазику. Победно взглянув на нежданную публику,
снова потащил своё явно нелёгкое сооружение в горку. Разогнавшись, взлетел на сугроб у обочины, ловко развернулся и понёсся вниз.
- Почти сноуборд, - пошутила я, борясь с дурацким желанием себя ущипнуть. Мальчишка в ватнике и шапке-ушанке на фоне покосившихся,
занесённых снегом изб казался ожившей иллюстрацией к поэмам Некрасова.
- Козёл это, а не сноуборд, - поправил Анатолий Смердов, коллега из <Вохомской правды>. - Доска с одной стороны обмазывается толстым
слоем навоза, затем он заливается водой, и доска выставляется на мороз. Получается ледянка. А если вбить в неё два кола - будет
козёл. Вы в кино разве такие не видели?
Кажется, видела. Но то было кино. Про зимние развлечения на Руси в веке девятнадцатом или в начале двадцатого. На дворе же давно
двадцать первый...

Людмила МАЗУРОВА, спец. корр. <ЛГ> ШАРЬЯ - ВОХМА - МОСКВА
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России -
Там вековая тишина.

Н.А. Некрасов, 1857 г.
СЛАВУ ЗНАЮ. А КТО ТАКОЙ КПСС?

В путешествие во времени меня <втравил> Владимир Худынцев, главный ветеринарный врач Вохомского района Костромской области. В конце
прошлого года он буквально ворвался в редакцию с требованием немедленно отправиться в Вохму, чтобы своими глазами увидеть, что
творится в глубинке.
- Вы ведь понятия не имеете, как мы живём! - шумел Владимир Николаевич. - Вот Абрамович две яхты купил. А я вам девочку покажу,
которая отказалась пить чай, потому что не знала, что это такое. Не было у родителей денег на чай, хлеб из отрубей пекли.
В январе прошлого года Худынцеву предложили возглавить попечительский совет социально-реабилитационного центра для детей-сирот и
детей, находящихся в трудной жизненной ситуации.
- Социальные сироты. В деревне! Да видано ли такое?!
Первый в истории района приют был открыт семь лет назад. До того, даже в годы Гражданской и Великой Отечественной войн, даже в голод
детей не бросали. Сирот брали родственники, соседи, растили всей деревней. Теперь при живых родителях дети без призора. Из 35
находящихся в приюте воспитанников только двое действительно сироты. Остальные даже не из социально неблагополучных, а из социально
опасных семей.
- Нет, вот вы можете себе представить, - волнуется, вспоминая, Владимир Николаевич, - чтобы сейчас, в двадцать первом веке, у детей
была одна пара обуви на двоих?! Одного воспитатель в школу отведёт, ботинки заберёт - несёт другому: К одному предпринимателю с
просьбой помочь, к другому, все смотрят на меня как на чумного. Был момент, у меня руки опустились.
Честно говоря, представить себе главного вохомского ветврача с опущенными руками я не смогла. Зато легко могу себе представить, что
он ответил одному из предпринимателей, заявившему, что не собирается помогать взращивать из этих детей личностей, потому что ему,
предпринимателю, нужны не личности, а рабы.
Отказать Худынцеву не просто. Он и кулаком по столу стукнет, и за грудки, подозреваю, возьмёт, не раздумывая. Большой, сильный,
волевой, с громким голосом и кипучей энергией. Настоящий русский мужик, а уж как умеет убеждать...
Не найдя понимания у местных предпринимателей, начал рассказывать о проблемах сирот везде, где бывал. И уже к Дню защиты детей приют
получил постельное бельё, обувь, одежду и стиральную машину-автомат. Помогли сотрудники ярославской фирмы <Хитон>, Управления
ветеринарии г. Москвы и издательство <Астра Фарм Сервис>. А перед Новым годом коллеги Худынцева собрали целую машину подарков.
Места в микроавтобусе мне не досталось. Но Худынцев от задуманного никогда не отступает. Звонил сначала раз в две недели, потом раз
в неделю, потом через день.
- Я вам такие медвежьи углы покажу, - уговаривал меня Владимир Николаевич. - Поезжайте поездом. Встречу вас в Шарье, оттуда до нас -
рукой подать.
От Шарьи до Вохмы 160 километров. По российским меркам действительно рукой подать.
Прямо с поезда отправились в ООО <Кроностар> за мебельными плитами, стеновыми панелями и ламинированными полами для приюта и
интерната, который Владимир Николаевич тоже взял под своё крыло. В канун Нового года генеральный директор <Кроностара> Генрих Кванц
приехал в вохомский приют с подарками и: попался. Худынцев тут же взял его в оборот, и после праздников в приюте застучали молотки -
добровольцы начали укладывать подаренный Кванцем ламинат. Теперь вот Худынцев привёз к деревообработчикам ещё и Вениамина
Васильевича Шадрина, директора Вохомской специальной (коррекционной) общеобразовательной школы-интерната. Ему тоже обещана помощь.
<Кроностар> основан три года назад швейцарским концерном <Кроно Холдинг АГ>, одной из самых крупных европейских компаний в области
производства древесных плит. С появлением в Шарье деревообрабатывающего предприятия начал оживать не только Шарьинский район, но и
соседние, появились рабочие места, заработали леспромхозы. Помогать детям, престарелым и инвалидам, живущим вблизи предприятий
концерна, а их 9 в 7 странах Европы, - давняя традиция швейцарских деревообработчиков.
Начальник отдела маркетинга Алёна Ткаченко перечисляет адреса, в которых успел побывать <десант> <Кроностара>, а у меня вместе с
чувством благодарности возникает ощущение <обиды за державу>. Была в Пскове в Центре для детей с множественными пороками развития -
построен на немецкие деньги. Мастерские для инвалидов возвели там тоже немцы. А здесь, на севере Костромской области, помогают
российским детям выжить швейцарцы.
Где же наши, отечественные благотворители? Наши инвесторы? Говорят, они не вкладывают деньги в российскую экономику, боясь, что
реформы пойдут вспять. Что ж, бояться никому не запретишь, только вот дрожь в коленках не конструктивна.
Пятнадцать лет мы хулим социализм, компартию и убеждаем друг друга в преимуществах рынка. Пятнадцать лет директор Вохомской
школы-интерната клянчит у новой власти и акул рынка деньги на хорошую краску. Дабы замазать огромный лозунг, украшающий тыльную
сторону учебного корпуса, - <Слава КПСС!>. Сумма-то по нынешним меркам смешная - ну, максимум тысяча долларов. Но никто не даёт.
Так дети на славе неизвестной им КПСС и воспитываются, а взрослые нет-нет да и вспомнят те времена добрым словом.
Кстати, тогда на месте <Кроностара> работало мощное отечественное объединение <Шарьядрев>. Своё пустили в распыл, а на свято место
призвали варягов. Нет, то, что к нам идут иностранные инвестиции, - это прекрасно. Плохо, что нас самих интересуют только цены на
нефть.
Самая крупная лесная держава и самый низкий от леса доход. Ну не смешно ли?!
Уже несколько лет кричим: караул, страна вымирает, рождаемость падает, а число социальных сирот и детей с пороками развития
неуклонно растёт. Но что сделали для того, чтобы переломить ситуацию?

КАЗЁННЫЙ ДОМ

Вохомский интернат относится к образовательным учреждениям восьмого вида. То есть это школа для детей с умственной отсталостью,
нарушениями психики и прочими отклонениями в развитии. Из 108 учеников 30 - сироты. 70% - из неблагополучных семей. Главная задача
таких учебных заведений - подготовить учеников к жизни в социуме. О применяемых в Вохме методиках и путях социализации я и
собиралась поговорить с директором интерната Шадриным, но оказалось, что все модные тенденции и достижения дефектологии к реальной
жизни имеют весьма посредственное отношение.
Территория интерната огромна. Учебный корпус, спальный, мастерские, баня с прачечной, жилые дома для персонала. В нескольких
квартирах действительно живут педагоги, в остальных пенсионеры и люди, уже никакого отношения к интернату не имеющие. Только дров на
зиму нужно не меньше 1600 кубометров. Кочегарку недавно капитально отремонтировали, и теперь местная администрация согласна взять
систему отопления на свой баланс. Но Шадрин пока не готов снять с себя этот груз.
- Мои сироты ведь на каникулы никуда не уезжают, - объясняет Вениамин Васильевич. - Сейчас, если вдруг в начале июня или в конце
августа сильно похолодает, вызываю кочегара и запускаю систему отопления. А если отдам кочегарку, что буду делать? К тому же есть у
меня одна задумка. Хочу теплицы сделать, а им тоже тепло понадобится.
Теплицы Шадрин собирается поставить на месте сносимого общежития.
- Зданию меньше семидесяти, а всё прогнило, - сетует Вениамин Васильевич. - До революции строили лучше. Вон изоляция из берёсты в
спальном корпусе до сих пор свою функцию выполняет.
Деревянный спальный корпус возведён в 1887 году. В прошлом году его отремонтировали, и он, вероятно, прослужит ещё как минимум
десятилетие. А вот учебный, перешагнувший девяностолетний рубеж, требует срочной реставрации. Прогнили и потолки, и полы, и стены.
Запах гнили смешивается с миазмами выгребной ямы (о современной сантехнике учебный корпус не ведает) и ароматами, просачивающимися
из пристроенной рядом столовой. Коктейль убийственный, особенно после чистейшего воздуха на улице. Вениамин Васильевич приглашает
отведать, чем кормят детей. Отказаться неудобно, как втолкнуть в себя еду - непонятно. Но стол накрыли в маленькой комнатке рядом с
входной дверью, и аромат котлет мгновенно все остальные запахи перебил. Обед оказался вкусным и сытным. Правда, из приборов были
почему-то только алюминиевые ложки.
- Ой, - спохватился Вениамин Васильевич, - про вилки-то забыли. Детям-то мы их не даём. У многих психика нарушена, пырнуть друг
друга могут.
- Почему не проветриваете комнаты? - решаюсь задать мучающий меня вопрос.
- Да сквозняки ведь везде. И так улицу топим.
Действительно, сквозит. Но въевшиеся во всё запахи и сквозняк перебить не может. В спальном корпусе, несмотря на то что там уже
стоят современные унитазы, запах практически такой же, как и в учебном. Кроватям по 40-50 лет, шкафам, судя по их состоянию, не
меньше. На батарее в коридоре сушится матрас - у некоторых воспитанников энурез. Спрашивать про памперсы бессмысленно. Ясно, что на
них денег нет.
Спальни разные. И на четверых, и на восьмерых. На полу - разбухшая от старости, всё впитывающая в себя древесно-волокнистая плита.
Некоторые кровати поставлены друг на друга. Скреплены хорошо, но вид у сооружений жуткий. Один шкаф с минимумом одежды, одна-две
древние пустые тумбочки. Все постели аккуратно заправлены, чисто и устрашающе казённо. Ни одной игрушки, ни одной книги. Ничего
личного. Ничего, чем домашний ребёнок окружает своё жизненное пространство. В комнате отдыха скамейки и запертый в деревянном ящике
телевизор. Всё. Мои вопросы об играх, развивающих мышление, моторику, персонал игнорирует. К концу дня я понимаю, почему.
Проблем нет только с питанием и лекарствами. На всё остальное средств катастрофически не хватает. Имеющиеся в библиотеке
методические материалы, рассказывающие об открытиях в дефектологии и опыте коллег, давно устарели. Семиклассники учатся по учебникам
1990 года выпуска. Педагоги, конечно, пытаются их корректировать, но всё равно, представляете, какая каша в голове учеников,
особенно после подготовки к урокам истории? Как ни парадоксально, но эти отстающие в развитии, лишённые элементарного родительского
внимания дети любят читать. Толстой с Достоевским им, конечно, не по силам. Но сказки, детские рассказы читают взахлёб. Тоненькие
книжки пользуются самым большим спросом. Тщательно склеенные, подклеенные, подлатанные, прослужившие не одному поколению учеников.
Ровесники учителей...
Одни отличные современные лыжи подарил олимпийский чемпион Алексей Тихонов, ещё несколько более или менее приличных достались от
других спонсоров. Остальные - деревянные, пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годов выпуска. Какого они были когда-то цвета, уже
не определить.
- Зато, посмотрите, как сохранилась <скользячка>, - любовно гладит скользящую поверхность учитель физкультуры Тюляндин. - Цены нет
этим лыжам. Жаль, поломались вот многие.
Поломанные лыжи Александр Васильевич подрезает, склеивает, натирает и снова пускает в дело. С ботинками ситуация хуже. Хоть и стал
уже Тюляндин знатным сапожником, но многие уже и гений не починит. Подошва превратилась в труху, а рваные раны кожаного верха так
задубели, что никакой ниткой их не прихватишь.
Воспитанники Тюляндина, несмотря на доисторическое снаряжение, регулярно занимают призовые места на всяких соревнованиях. Вот и
когда я была в Вохме, юных лыжников приглашали на кросс в Кострому. Увы, денег на дорогу найти не удалось: Район бедный, а интернат
вроде как и наполовину чужой - областной.

ПОЛНЫЙ НАЗАД

Старинное русское село Вознесенье (Вохма) возникло на перекрёстке древних торговых путей. Вольные люди, не знавшие крепостного
права, вели торговлю, сеяли рожь, коноплю, лён, занимались скотоводством, звериным и птичьим промыслом, заготовкой и сплавом леса. К
началу Великой Отечественной войны в районе было 37,7 тысячи голов крупного рогатого скота, в том числе 17 тысяч коров. А проживало
тогда здесь более 36 тысяч человек. Район по-прежнему сельскохозяйственный, но крупного рогатого скота осталось меньше 4 тысяч
голов, коров чуть больше 1800. Население же сократилось почти втрое - до 13,1 тысячи.
Конечно, падение началось не сегодня. Но годы реформ оказались самыми разрушительными. С 1991 года число умерших стало превышать
количество родившихся. Два последних года рождается по 100 человек, а умирает по 300. А миграционные процессы здесь, в глубинке,
имеют исключительно отрицательную тенденцию.
- Зоотехников, ветврачей, агрономов, - рассказывает Иван Васильевич Паранич, председатель сельскохозяйственного производственного
кооператива <Победа>, - катастрофически не хватает. Из-за отсутствия специалистов, техники производство стремительно скатывается в
примитив. Ещё чуть-чуть, и будем жить как при царе Горохе.
СПК <Победа> - одно из немногих хозяйств, сохранивших поголовье. В прошлом году даже прибыль наконец получили.
- Что толку, - машет рукой Паранич. - Долгов накопилось больше 6 миллионов, износ техники - 95-97%. Работать уже сейчас не на чем, а
о том, что будет дальше, страшно и думать. Недавно вот по телевизору показывали беседу министра сельского хозяйства с президентом.
Сидят, гадают, почему это цены на мясо выросли. Да что, неясно разве почему? Горюче-смазочные материалы за последние три года
подорожали в разы, а мясо, между прочим, - всего на 10 рублей, молоко - на рубль. Литр цельного молока 3-6% жирности сдаём по 5
рублей, говядину - по 58-59 рублей, а свинину - по 85.
- Одни от жира бесятся, - подхватывает Худынцев, - а другие, большинство, всё пояса затягивают. Васильич, вот какая у вас зарплата?
- В прошлом, удачном, году в среднем вышло по 2 тысячи рублей.
Единственный выход и председатель кооператива и ветврач видят в государственных дотациях. Как во всём мире. Я напоминаю, что
когда-то и наше сельское хозяйство дотировалось, но толку не было. Может быть, спасение всё-таки в фермерах?
- Что вы! Какие фермеры?! - дружно замахали на меня руками оба собеседника.
В начале девяностых в районе появилось сразу 22 фермерских хозяйства. Сейчас девять оставшихся фермеров держат 7 голов крупного
рогатого скота (в том числе 1 (!) корову), 2 (!) свиньи, 8 овец и 26 голов птицы.
- Да это ж курам на смех, - злится Худынцев. - Фермеры...
- Здесь сбыта нет, - объясняет Паранич, - а до Москвы от Вохмы 850 километров, до Костромы - почти 500. На бензин потратишь больше,
чем выручишь за того же бычка. Единственный пункт, куда можно сдать молоко, - сырзавод. А рассчитывается он только после реализации
уже своей продукции. Нет, у нас в одиночку не выжить.
- Коллективно-то тоже не очень получается, - парирую я.
- Так развалили же всё. Десять лет без работы, без зарплаты, вы думаете, не сказались? Возродить животноводство ещё можно. Как с
людьми быть? Деградация полная. И, самое ужасное, никому до этого нет дела.
Одиннадцать лет назад при таком же практически поголовье у Паранича работали 130 человек, сейчас 97. Нет, не потому, что повысилась
производительность. Как её повысишь без новой техники и механизмов? Да ещё и с коллективом, половину которого давно надо было бы
уволить.
Когда-то Вохма славилась своим пивом. Без него ни один праздник не обходился. Каждый двор варил своё, потом собирались вместе,
потягивали под гармонь хмельной напиток, пели, танцевали, соревновались в частушках и прибаутках да в удали. Потом перешли на водку.
Во времена борьбы с алкоголем массово начали гнать самогон.
Когда и самогон из-за подорожания сахара стал не по карману, принялись вливать в себя очистители, растворители и лосьоны.
Двухсотпятидесятиграммовый пузырёк (здесь его называют шкаликом, а чаще фанфуриком) косметического или технического спирта стоит
всего 8-10 рублей. На <яме>, в домах подпольных торговцев этим зельем, фанфурик можно купить в любое время суток за 25-30.
От косметическо-технической отравы не столько пьянеют, сколько дуреют. Мозги отшибает напрочь. Потом отказывают ноги, почки, печень,
зрение. За несколько месяцев здоровые и крепкие мужики и бабы превращаются в нетрудоспособных инвалидов. Сидят на шее бабушек и
дедушек. Если родителей нет, распродают всё, что имеет хоть какую-то ценность, а потом побираются и крадут. И в состоянии полной
невменяемости зачинают детей.
- Хотите посмотреть, как живёт такая семья? - спросил Худынцев. - Совсем неблагополучную показывать не будем. Вы не выдержите. А вот
в самую благополучную из неблагополучных свозим. Рядом, в Иерусалиме, такая есть.

ФАНФУРИК ДЛЯ БАБУШКИ

Как на грех, бабушка иерусалимской благополучно-неблагополучной ячейки общества в тот день получила пенсию, и всё семейство,
запершись, срочно её пропивало. Так что пообщаться не удалось, и мы направились в соседний посёлок, с ещё более прекрасным
названием - Рай.
В Рае и встретился мальчишка на ледянке. Он учился в интернате у Шадрина, но был признан социально опасным и возвращён родителям.
Педагоги выхлопотали Вите Кубасову пенсию, но сколько он будет её получать, неизвестно. Для подтверждения инвалидности Витя должен
два раза в году по двадцать дней полежать в психиатрической больнице. Но вряд ли родители отправят его туда, даже если сын
действительно будет нуждаться в помощи. Не потому, что не доверяют психиатрам, а потому, что больница далеко, а денег на дорогу у
них нет.
Я хотела сфотографировать Витю с его козлом-ледянкой, но он закокетничал и убежал. А мы пошли к Вере Павловне Бирюковой. Дверь была
не заперта, мы вошли и... попали как минимум на два столетия назад. Ни одного предмета, указывающего на двадцать первый век, в доме
не было. Ни телевизора, ни радио, ни газеты, ни книги, ни игрушки. Предметов вообще было по пальцам перечесть. Несколько
облупившихся тазов на стене, какие-то тряпки на протянутых вдоль комнаты верёвках, пара кастрюль, покрытый стёртой клеёнкой грубый
стол, стул и две продавленные, без постельного белья кровати, на которых возлежали хозяйка дома и её гражданский муж.
Сергей Николаевич при виде нас поднялся и даже попытался быть галантным. Когда-то он был очень хорошим механизатором, потом запил и
однажды так набрался какой-то гадости, что теперь на инвалидности. Из-за, как он выразился, головы. Вера Павловна работает, но
получает копейки, потому что к дойке её уже редко допускают, а на приёмке молока платят немного. Да и не каждый день она балует
хозяйство своим появлением.
Вера Павловна опустила с кровати ноги, но встать на них не рискнула. Голова трясётся, руки дрожат; она то подпирала ими тяжёлую
голову, то сцепляла между собой, то прятала куда-то за спину. Бессмысленный взор никак не желал ни на чём фокусироваться, язык
заплетался, при этом сказать, что она пьяна, было нельзя. Скорее, похмельна. Но как-то совершенно безнадёжно. Возможно, таким бывает
похмелье от фанфуриков.
Вере всего 38, и она ещё, несмотря на кошмарный образ жизни, хороша собой. Вот только бы отмыть, переодеть и отрезвить. Сирота.
Воспитывалась в Калининградском детском доме. Сюда попала случайно. Хорошая, вспоминают, была девчонка. Ей дом выделили, потом
помогли его приватизировать, и вот теперь она превратила своё собственное жилище даже не в сарай, в хлев. Единственными светлыми
пятнышками в этом чёрном и липком от грязи доме была хорошенькая четырёхлетняя Анжела да котёнок, с которым она играла. Старшая дочь
Веры учится в интернате у Шадрина. Что ждёт Анжелу? Дарить ей книжки и игрушки нет смысла. Мама тут же поменяет подарки на водку или
очистители. Забрать у неё дочь и отправить в приют?
Но и в казённом доме тоже несладко. Определить девочку во временную приёмную семью? Так ведь нет их. Государство платит временным
приёмным родителям зарплату, даёт деньги на питание воспитанников, а желающих разобрать сирот нет.
Дети воспринимаются как тяжкий крест? Наши сердца очерствели, или мы втайне сочувствуем этим потерявшим в застолье человеческий
облик родителям?
В Шарью я возвращалась на маршрутном микроавтобусе. На окраине Вохмы в него вошла сильно нетрезвая пожилая пара. Бабушка с дедушкой,
которые должны были бы коротать свои дни, читая внукам книжки у камелька, ездили в районный центр менять свои монетизированные
льготы на фанфурики. Сесть, хотя места были, отказались. Так и стояли до следующего посёлка, прижимая к груди набитые пузырьками
сетки и то и дело падая кому-нибудь на колени.
Таких опустившихся стариков я видела и в Москве. Поразили не они, а реакция окружающих. В ответ на невнятное бормотание после
очередного падения все (все!) умильно улыбались и подмигивали друг другу. Мол, во дают. Вот это вот понимание, смахивающее на
одобрение, мне показалось самым страшным. Асоциальное поведение, отвратительная, в первую очередь из-за своей противоестественности,
пьяная старость здесь - норма.
Все более или менее успешно справлявшиеся со школьной программой выпускники после экзаменов уезжают из района навсегда. В Москву,
Кострому, на худой конец - в Шарью. Родители, хоть и болит душа, им не препятствуют. Уже и они не верят, что у родного края, где
выросли их деды и прадеды, есть будущее. Посёлки, в которых осталось по два-три жилых дома и к которым зимой можно пробраться только
на лыжах, превращаются в резервации для пьяных, умственно отсталых и немощных.
Уезжают учителя, которым некого учить. Агрономы и зоотехники, уставшие жить на нищенскую зарплату. И вместе с интеллигенцией уходит
из села культура. Та самая культура, которая не позволяла бросать на произвол судьбы детей и равнодушно взирать на падение стариков.
Глубинка устрашающими темпами деградирует и вымирает, всё больше напоминая Россию времён Некрасова.
Как вернуть медвежьи уголки в век нынешний, я не знаю. Что делать с этими людьми - тоже. Знаю лишь, что не может вся Россия жить в
Москве и в других крупных городах.

Есть-то что будем?
Заграница поможет?
А если <провинимся>?

У местных властей для возрождения сёл не хватает ресурсов. Региональные, судя по всему, гораздо больше интересуют отрасли,
приносящие доход. Федеральные всё что-то реформируют.
Может быть, когда-нибудь дойдут руки до российской глубинки?

---